Ребенок и подросток - социализация и обретение идентичности

Что же послужило основанием для создания особой юстиции? Первое кажется само собой разумеющимся — это необходимость проявления более снисходительного, гуманного отношения к ма­лым и слабым.

Сегодня написаны горы научной, методической и популярной литературы по детской психологии и педагогике, где освещаются особенности каждого возрастного периода, проблематика деви­антного поведения и агрессии детей и подростков и т. д. Масса на­учных школ и направлений предлагают свои концепции, подходы и практические методы. Здесь не место для их анализа, поэтому остановимся в самых общих чертах лишь на нескольких моментах, важных с точки зрения обсуждаемой темы.

Сравним два положения. Первое — научное высказывание, вто­рое относится к современным международным стандартам в отно­шении к преступности несовершеннолетних. «В структуре лич­ности подростка нет ничего устойчивого, окончательного и непод­вижного.

Ребенок попадает в поле юстиции, когда его поведение выходит за рамки допустимых правовых норм, становится правонарушаю­щим. Юстицию интересуют внешние проявления, вопросы «внут­реннего обоснования» поведения ее интересуют лишь вторично. Однако именно эта «внутренняя основа» поведения и отделяет радикально ребенка (подростка) от взрослого. Осознание детства как особой стадии в развитии личности и роли социальных институтов в ходе этого развития стало тем фундаментом, на котором построена ювенальная юстиция. В этом плане нас будут интересовать прежде всего два процесса, рассматриваемые как составляющие возрастного развития, — социализация и обрете­ние идентичности. Это процессы «обобщенные», поскольку, в свою очередь, подразумевают рост и созревание организма, разви­тие интеллекта, воли, эмоциональной сферы, становление харак­тера и пр.

В процессе развития у ребенка формируются «высшие психи­ческие функции» (по терминологии Л. С. Выготского^[8]), то есть осуществляется переход от непосредственных, природных форм поведения к опосредованным, искусственным, сформированным в ходе культурного развития. Это касается как интеллектуальных функций (мышления, внимания, памяти), так и форм социального взаимодействия. Под социализацией понимается процесс усвое­ния индивидом социального опыта, социальных норм, убеждений, освоение навыков жизни в обществе, форм человеческого обще­жития. Психологическим механизмом такого усвоения является интериоризация — формирование внутренних структур человече­ской психики за счет «сворачивания» и трансформации внешней деятельности и социальных взаимодействий во внутренние психи­ческие новообразования.

Возрастное развитие протекает в смене эволюционных стадий и кризисов, в последних случаях взрослые начинают говорить о «трудных детях». «...В переломные моменты развития ребенок становится относительно трудновоспитуемым вследствие того, что изменение педагогической системы, применяемой к ребенку, не поспевает за быстрыми изменениями его личности»^[9].

Исходным «социальным атомом», где начинается процесс со­циализации, как правило, является семья. В младенчестве (соглас­но периодизации Э. Эриксона^{[10] [11]}), если ребенок получает должный уход и удовлетворяются его базовые потребности в безопасности, тепле, пище, контакте, формируется такое фундаментальное обра­зование, как базовое доверие/недоверие к миру. Это некоторое исходное основание ощущения себя в мире. Вхождение в социум и освоение его норм неразрывно связаны с процессом формирова­ния «я», то есть становления идентичности.

Все больше отделяясь от матери, пробуя действовать в расши­ряющемся социуме, ребенок, оставаясь все еще чрезвычайно за­висимым от взрослых, начинает проявлять определенную самосто­ятельность. Контроль взрослых очерчивает границы автономии и обеспечивает формирование у ребенка основ самоконтроля и во­ли. Самостоятельности противостоят неуверенность в себе и стыд. «Требуются и выдержка, и гибкость, чтобы правильно воспитать волю ребенка — помочь ему превозмочь свое чрезмерное упрям­ство, развить “добрую волю” и (обучая его быть послушным в ка­ких-то важных делах) поддержать его автономное чувство свободы воли»¹¹.

По мере взросления расширяется «социальный радиус» ребен­ка, и наиболее сложным периодом оказывается подростковый воз­раст, когда происходит перестройка организма и всех сфер жизни индивида — внешности, физиологии, влечений, интеллекта, инте­ресов, стремлений, отношений с другими людьми, самооценки и пр^[12]. Социум — это не монолитное целое, а конгломерат множест­ва разнообразных социальных и культурных сегментов. Конкурен­ция картин мира, ценностей, норм, требования и соблазны и пр. — все это вынуждает подростка в конце концов самому искать ответы на вопросы «об истине», проходить через «путаницу ролей» в по­исках себя. Ключевая и интегрирующая линия переходного воз­раста — формирование самосознания, идентичности. Подросток должен как бы «собрать себя», в этот период оформляется лич­ностная самотождественность, осознаваемый образ себя, который служит основой отношения к окружающему миру и к себе, в том числе регулятором дозволенного и недозволенного поведения. Формирование идентичности опирается не только на осознание своих возможностей, но и на идеалы. Большую роль в этом играют образцы для подражания, с которыми подросток начинает себя идентифицировать. Ответить на вопрос «кто я?» помогают рефе­рентные группы, позволяющие подростку в это сложное время снять с себя груз тревожных вопросов. Недаром общение со свер­стниками становится в это время наиболее значимой формой жиз­ни. Если в основе группирования лежит протест против социально одобряемых форм жизни, ценностей и институтов, эти группы ока­зываются обособленными, порой — нетерпимыми и жестокими к другим, что дает ощущение собственной идентичности.

Прощание с детством сопровождается потерей детских приви­легий: в более широком мире тебя уже не любят и не принимают только лишь потому, что ты есть, — теперь ты должен доказать, что чего-то стоишь. Тебя оценивают, и самосознание формирует­ся, соразмеряясь с этой внешней оценкой. Современная западная культура (к которой принадлежим и мы) формирует идеал челове­ка успешного. Успех, материальная обеспеченность, социальные достижения оказываются мерилом оценки человеческих досто­инств. И если подросток/юноша (девушка) оказывается «не успеш­ным» в социально одобряемых структурах (для подростков это в первую очередь школа), он ищет другие места, где эти его потреб­ности — в принятии тебя таким, как ты есть, в одобрении, в ощу­щении собственной компетентности — удовлетворяются. В груп­пе себе подобных он находит понимание, общие ценности, автори­теты. Достаточно известным является факт, что большая часть преступлений подростков совершается в группе либо для того, чтобы завоевать авторитет среди своих товарищей. В этом смысле первичное криминальное деяние мотивируется чаще не столько собственно криминальными установками, сколько вполне нор­мальными базовыми потребностями в самоутверждении, до­стижении успеха, внимании, одобрении. Современное понимание причин преступного поведения не ограничивается факторами со­циально-экономическими, отводя значительную роль психологиче­ской специфике возрастного развития. Такое понимание отражено в положениях международных стандартов в области уголовной по­литики в отношении несовершеннолетних, которые рекомендуют учитывать, что «поступки молодых людей или поведение, которое не соответствует общим социальным нормам и ценностям, во мно­гих случаях связаны с процессом взросления и роста» и что, «как правило, по мере взросления поведение большинства индивидов самопроизвольно изменяется»^[13]. Так что во многих случаях луч­ше — имея в виду будущее ребенка — проигнорировать факт его правонарушающего поведения, чем пускать в ход «тяжелую ар­тиллерию» уголовного преследования.

Этот принцип, положенный в основание международных доку­ментов и формулируемый как необходимость минимизации кон­тактов несовершеннолетнего с уголовной юстицией, неже­лательность определения молодого человека как «правонарушите­ля» и тем более — «преступника», базируется на многочисленных исследованиях. Одной из ведущих концепций, обосновывающих такую позицию, является теория стигматизации, или клейме­ния, которая стала принципиальным шагом в формировании на­ших представлений о механизмах криминализации личности. Суть теории в том, что не только (и даже не столько) «первичное» от­клоняющееся поведение, но и способ реагирования общества на такое поведение толкают человека (особенно молодого) в кри­минальную среду. Официальное осуждение нарушителя становит­ся актом социального клеймения. Клеймо фактически ставится не на поступке, а на человеке, и отныне отношение к нему общества определяется этим знаком позора. Следствием становится «вто­ричное отклонение» как результат реакции индивида на такое от­ношение окружающих. Общество фактически навязывает ему со­циальную роль отверженного и толкает тем самым в криминальную среду, где он становится «своим». Особенно опасны последствия стигматизации для юного нарушителя, когда еще не завершены процессы взросления, личностной и социальной идентификации, когда идет интенсивный поиск своей социальной роли и образцов для подражания.

Как показывают многие исследования, склонность к девиантно­му поведению проявляют подростки с нарушенными механизмами социальной адаптации, с неадекватной самооценкой. Осуждение, ставя клеймо преступника, открывает подростку дверь в крими­нальную субкультуру, даже если он остается он свободе. Оказав­шись же в колонии, в этом замкнутом страшном мире^[14], подросток вынужден адаптироваться к искаженному социуму. «Пройдя такую социализацию, молодой человек обречен вновь и вновь возвра­щаться в места заключения. И не потому, что его с самого начала сделали закоренелым преступником, обучили преступным навыкам и приемам и он спешит их применять, чтобы получить какую-то вы­году для себя. Нет, после выхода на свободу молодой человек вы­нужден искать тех единственных людей, которые хорошо понима­ют его и с которыми он чувствует себя умелым, компетентным, не ошибающимся в оценках и повседневных правилах поведения... Довольно большой массив личных документов, прошедших через наши руки (письма заключенных, интервью с ними), показывает, что только после тридцати лет человек, приобщившийся с детства или юности к такому образу жизни, наконец осознает с полной яс­ностью: чтобы не возвращаться больше в тюрьму, нужно не просто воздерживаться от преступлений как таковых, но именно — рвать со средой. А это — очень тяжелый и болезненный акт, поскольку другой среды у него уже попросту нет»^[15].

1.3.