§ 3. Функции антропологического знания в юридической науке

С методологической точки зрения заметим, что научный анализ вопроса о функциях объекта позволяет решить следующие проблемы: 1. Проблему социальной ценности явления; 2. Проблему социального назначения явления; 3. Проблему установления сущности явления; 4. Проблему демонстрации разно образных связей и отношений явлений; 5. Проблему роли, которую выполняет явление относительно потребностей общественной системы. Поэтому функциональный подход в науке является не только распространенным, но и эффективным и надежным инструментом получения новых данных.

В силу сказанного, наше намерение проанализировать функции антропологического знания в юридической науке не столько дань моде (в этом случае, видимо, пришлось бы ставить вопрос о структурно-функциональном анализе), сколько стремление обосновать ту полезную роль, которую способно играть антропологическое знание в правоведении. Надеясь использовать весь потенциал функционального анализа применительно к нашему объекту исследования, мы рассчитываем обосновать наше исходное утверждение о сформированно- сти антропологического знания в юридической науке, ибо функции могут осуществляться реальным, системным и действительным феноменом.

Прежде чем обратиться к анализу функций, выполняемых антропологическим знанием в правовой науке и практике, определимся с самим понятием «функция».

Функциональные объяснения не моїуг заменить объяснения причин возникновения антропологического знания в правовой науке. Это совершенно самостоятельные научные задачи, которые не могут трактоваться как тождественные в силу своей специфичности. Функциональный анализ юридико- антропологического знания ценен в силу того, что он способен служить основой упорядоченной дискуссии и объективной оценки проблем правовой науки и практики.

При характеристике функций антропологического знания, которые оно выполняет в правоведении, необходимо исходить из следующих предпосылок:

а) антропологическое знание в правоведении детерминировано потребностями социальной практики (в широком смысле), а также теми изменениями, которые претерпели в последнее время правосознание, законодательство и юридическая практика. Суть этих изменений состоит в признании свободной личности, признании прав человека и его ответственности, в признании значимости юридических процедур, в презумпции добропорядочности, уникальности и неповторимости духовного, материального и культурного мира человека;

б) антропологическое знание в правовой науке зависит от изменений в обществе, однако эта зависимость (общество изменяется - знание изменяется) затрагивает только смысл юридико-антропологического знания, но никак не вопросы истинности или ложности составляющих его утверждений;

в) антропологическое знание в правоведении может функционировать с разной степенью интенсивности.

г) нужно иметь в виду и следующее аксиоматическое соображение. Несмотря на то что мы утверждаем, что антропологическое знание выполняет те или иные функции, очевидно, что функции выполняют не сами знания (антропологические в данном случае), а люди, которые эти знания применяют.

Опираясь на высказанные исходные положения, следует прийти к суждению, что функционирование антропологического знания в правовой науке следует рассматривать в увязке с развитием науки в целом, развитием общества, что, однако, не означает, что новое антропологическое знание не может сразу встать в оппозицию к старому, традиционному юридическому знанию. Первоначальное новое и старое знание могут сосуществовать и при устойчивых социальных условиях оба знания приходят в соответствие с доминантными потребностями общества.

Функции юридико-антропологического знания имеют две сферы своего приложения. Есть функции, условно говоря, дискурсивные, т.е. реализуемые в научной сфере, и функции, имеющие своим главным направлением социальную сферу, законотворчество и юридическую практику в широком смысле.

К дискурсивным функциям, на наш взгляд, относятся: 1) диагностическая; прогностическая; 3) социоконтрольная; 4) трансляционная; 5) аксиологическая.

К обслуживающим социальную сферу и юридическую практику, а также правовую систему в целом, относятся следующие, условно говоря, практиче- ски-прикладные функции: 6)

институционализация антропологических принципов в законодательстве; 7) гуманизация позитивного права (законодательства); 8) функция индивидуализации.

Сопроводим каждое из названных направлений воздействия антропологического знания краткой характеристикой.

Одна из главных функций - диагностическая, которая выражается в уяснении степени соответствия текстов права, текстов правовой науки, а также в ряде случаев, правоположений63 и правовой деятельности тем смыслам, которые несет в себе юридико-антропологическое знание.

Антропологическое знание в правовой науке и юридической практике выполняет важную роль «лакмусовой бумажки», с помощью которой можно определить:

а) степень соответствия нормативно-правовых актов, правоприменительных актов био-психо-физическим константам человека, сущности человека, его свободе и нравственности, его правовой культуре.

б) создание теоретической модели законодательства, правовой системы, которые бы в своих основных очертаниях, в главных своих фундаментальных принципах утверждали мотивацию субъектов права на сохранение многообразных актов и форм жизни, утверждали необходимость строгой корреляции юридических форм сформировавшимся социальным институтам, всему многообразному духовному опыту человечества;

в) существующие недостатки содержания нормативно-правовых актов, недостатки правоположений и правовой деятельности, которые могли стать следствием забвения важнейших антропологических императивов, следствием пренебрежения гуманитарными, этическими и эстетическими ценностями, культивируемые человеком.

Результатом применения диагностической функции антропологического знания могут возникнуть определенные сигналы, которые имеют своим источником процесс разрушения онтологических основ человека правовым регулированием, исходящим от нормативно-правовых актов и актов применения права. Под разрушением онтологических основ человека мы понимаем отрицание, например, формальным законом свободы личности, разума, права, справедливости, ответственности и других составляющих основу бытия феноменов человека. Через такое отрицание, кстати, уже прошло наше Отечество, с этим мы знакомы, увы, не понаслышке.

Отдельные циничные, аморальные и противоправные поступки, имеющие юридическое значение, тоже могут порождать импульсы, воспринимаемые антропологическим знанием как сигналы общественного и юридического неблагополучия.

Однако, если и в дальнейшем государство и общество не реагируют на эти сигналы, то возможны флуктуации, возмущения, несогласованность в правовой системе - как минимум, и как максимум - накопление дисфункций в системе социальной.

В связи со сказанным, учитывая особую значимость диагностической функции юридико-антропологического знания, следует указать на желательность придания этой функции неких устойчивых форм.

Прогностическая функция антропологического знания в правоведении заключается в проектировании последствий, которые могут наступить при реализации тех или иных юридических (нормативно-правовых, индивидуальноправовых) решений. Юрист-ангрополог, перед которым поставлена задача построить прогноз в отношении отмеченных решений, должен попытаться ответить на следующие вопросы, в общем, достаточно очевидные: 1) в чем будет заключаться будущее состояние человека (физическое, психологическое, духовное) - субъекта права, если он попадет в сферу правового регулирования данного решения? 2). Как будут развиваться в дальнейшем социальные процессы? 3). Какой правовой режим наиболее оптимален применительно к данным субъектам права (гражданам)? 4). В чем будут заключаться правовые ограничения деятельности субъектов права? 5). Какова «цена» достижения правопорядка с точки зрения затрат человеческих ресурсов и с точки зрения обоснованности в данном правовом решении мер ответственности? 6). Когда граждане смогут получить регулятивный эффект от данного правового решения? 7). В чем заключаются риски для человека и общества от реализации данного правового решения (экономические, социальные, экологические, личностные и др.)? 8). Какова сложность правового решения с точки зрения его восприятия (понимания содержания и смысла) человеком со средним интеллектуальным развитием? 9). Каков социальный, психологический и нравственный климат для реализации данного правового решения? 10). Как способствует правовое решение утверждению правовой и социальной культуры человека, соответствует ли оно положительно фиксированным правовым установкам65 человека? 11).

Именно эти вопросы и составляют суп» работы по проектированию, говоря абстрактно, «будущего состояния государственно-правовых процессов, темпов их протекания и конкретных сроков осуществления»66. К слову, цитируемый автор, О.А. Гаврилов, раскрывая задачи прогнозирования правотворчества, к сожалению, ни словом не обмолвился о том, что к такого рода задачам следовало бы отнести получение прогностической информации о том, в каких правовых решениях нуждаются люди, конкретные участники общественных отношений. Ведь именно они являются реальными «потребителями» законодательства. Однако О.А. Гаврилов ограничит задачу прогнозирования правотворчества только областью законодательства, прогнозирования позитивного права. О необходимости выхода за узкие рамки законодательной деятельности и выяснения действительных, реальных потребностей конкретных слоев, групп людей в правовой регламентации автор не упоминает. Впрочем, такая «забывчивость» вполне традиционна для правоведения недавнего прошлого, когда в основу прогнозирования правотворчества было достаточно положить анализ макрообъектов - общества, государства, управления, законодательства в целом и его составляющих элементов (отраслей, институтов и т.д.). Детализации такого прогноза, прогноза с учетом «человеческого фактора» не требовалось.

Однако не должно складываться впечатление, что прогнозная деятельность ученого юриста-антрополога должна иметь своим объектом лишь правовые решения разного иерархического уровня и разной степени общности. Отнюдь, так как в качестве таковых могут выступать объекты, влияющие на формирование определенных правовых тенденций в обществе. Актуальнейшая задача состоит в том, чтобы создать для каждого человека возможности определения и выбора своей индивидуальной поведенческой траектории в рамках права. К сожалению, таких условий для гражданина России пока не создано. Еще много на сегодня пробелов, противоречий, неувязок в праве, распространено нарушение договоров и иных индивидуальных соглашений, велика криминализация всей нашей жизни. Поэтому все эти процессы, сказывающиеся в целом негативно на мироощущении конкретного человека, пока не осмысливаются в полной мере ни методологически, ни теоретически. В свете сказанного представляется целесообразным разработать прогностическую концепцию правового развития страны (по аналогии с концепциями социально-экономического развития), в которой можно было бы учесть весь комплекс проблем, связанных с неудовлетворением целого ряда правовых потребностей населения, с отсутствием стимулов и мотивов к правомерному поведению граждан, связанных с учетом зарубежного опыта формирования уважительного отношения к праву и правовому порядку и т.д.

Социоконтрольная функция антропологического знания в правовой науке представляет из себя важнейший фактор влияния антропологического знания на правовую науку, правотворчество и правоприменение. Цель такого влияния заключается в подчинении идеям и ценностям юридической антропологии самосознания ученых, политиков-законодателей, других участников правотворческого и правоприменительного процессов для обеспечения социального порядка, основанного на идее уважения личности, учета ее многообразных интересов, учета особенностей той социальной группы, в отношении которой принимается правовое решение. С помощью социоконтрольной функции достигается соответствие между человеческой природой и абстрактными, формальными правовыми решениями. Юридико-антропологическое знание может оказывать существенное влияние на: 1) научное обоснование, выбор и применение санкций в праве и юридической практике (а как известно, санкции являются наиважнейшими средствами социального контроля); 2) общественное мнение по поводу тех или иных правовых решений; 3) юридическую доктрину; 4)

деятельность социальных институтов (правоприменительных, правотворческих органов).

Анализируемая функция имеет и еще один аспект. В результате ее осуществления происходит «очеловечивание» общественных отношений, процессы общественной жизни наполняются энергией конкретных людей, а потребности в рационализации отношений, в установлении их разумности - наполняются конкретным смыслом деятельности каждого человека. Вообще, разум, рациональность являются важнейшими контролирующими элементами бытия, а рефлексия человеком своего поведения - важнейшее качество отдельной личности, - приводит к тому, что все сферы общественной жизни все больше «поворачиваются» к человеку, его потребностям, запросам и т.д.

Однако социоконтрольная функция антропологического знания заключается не только в признании доминирующей роли рационального сознания в поведении человека, но и учете разнообразных по своей силе, интенсивности j проявления аффективных состояний человека. Приведем пример следственной практики. В феврале 1999 года прокуратурой Верх-Исетского района г. Екатеринбурга было возбуждено уголовное дело по признакам ч. 4 ст. 111 Уголовного кодекса РФ (умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, повлекшее по неосторожности смерть потерпевшего). Обстоятельства дела были таковы.

Д. находился в своей квартире. Ночью, когда Д. спал, к нему принта знакомая С., со своим другом К., с которым только что познакомилась на улице. Имея ключ от квартиры Д., девушка со своим новым знакомым вошла в квартиру Д., где они, не ставя в известность хозяина, стали распивать спиртные напитки. В это время проснулся Д., и в ходе обоюдного разговора и внезапно возникшей неприязни, Д. нанес несколько ударов по голове К., от которых тот несколько дней спустя скончался.

В ходе следствия Д. признал факт нанесения ударов К., однако подробностей и других обстоятельств он не помнил. Следователь прокуратуры назначил комплексную психолого-психиатрическую экспертизу, в которой принял

участие в качестве члена экспертной группы, специалиста-антрополога, автор этих строк.

В процессе всесторонних обследований личности Д., изучения его истории болезни, бесед с подследственным, выяснилось, что Д. страдал алкоголизмом. Эксперты пришли к выводу, что у Д. затруднены акты рефлексии своего поведения, в силу своей интеллектуальной ограниченности он не всегда был способен понимать сферу внешнего, не зависимого от сознания бытия. В этой связи автору настоящей работы показались неубедительными аргументы следствия в пользу признания Д. рационально мыслящим субъектом. Применяя данные антропологического знания к анализу личности Д., эксперты пришли к выводу, что оценка сознания Д. должна быть связана с признанием нередуци- руемых (не способных к упрощению, ослаблению) личностных человеческих переживаний, которые испытал Д. в результате того, что был потрясен неожиданным вторжением С. и К. в принадлежащую ему собственность (квартиру) и последующими оскорблениями со стороны К. Учитывая все эти обстоятельства, а также особенности душевного строя личности Д., специфику переживаний Д., принимая во внимания другие обстоятельства, эксперты в своем заключении признали действия Д. как совершенные в состоянии аффекта. В результате действия Д. были переквалифицированы с ч. 4 ст. 111 УК РФ на ст. 107 УК РФ (убийство, совершенное в состоянии аффекта), что в большей степени соответствовало объективной стороне уголовного правонарушения.

Какие же конкретные антропологические данные послужили основой для выводов экспертизы? 1)

пониженные интеллектуальные способности Д.; 2)

изменения в негативную сторону эмоциональной сферы (лабильность нервных процессов, возбудимость и др.); 3)

учет внешнего давления ситуации, в которой оказался Д., что привело к компенсации волевых усилий агрессией со стороны Д.; 4)

притупленность болевой чувствительности и определенное равнодушие к чужой и собственной жизни; 5)

быстрая раздражимость, возбудимость, вспыльчивость натуры Д. 6)

характер нанесенного травмирующего воздействия, исключающий трактовку действий Д. как умышленное намерение причинить смерть другому лицу; 7)

слабые способности Д. к волевому управлению своим поведением в ситуации, когда необходимо было принять быстрое решение в ситуации выбора; 8)

непрочность установления норм, запрещающих насильственные посягательства, в структуре правосознания Д., что привело к легкому и не осознаваемому им нарушению установленных норм права.

Итак, в данном случае указанные выше (и некоторые другие) антропологические знания выступили социоконтрольным средством, не позволившим совершить правоприменительную ошибку, совершить неверную юридическую квалификацию. Это позволяет считать указанную функцию антропологического знания инструментом тонкого антропологического объяснения реальности, инструментом проникновения в глубины социальной ситуации и ее интерпретации в контексте познанной человеческой сущности.

Трансляционная функция антропологического знания заключается в переносе понятий и знаковых средств философской и социальной антропологии, а также других наук (например, этнографии) в правоведение. Эта процедура образует один из важнейших механизмов развития науки. Но вместе с тем процесс трансляции (переноса) должен отвечать ряду требований, - только в этом случае трансляция понятий будет целесообразна.

Возможны следующие варианты реализации трансляционной функции. 1.

Использование формализованных средств социальной антропологии при решении частных научных задач. В этом случае формирование системы понятий новой науки (в нашем случае - юридической антропологии) опирается на тождество (сходство) системных представлений об изучаемых объектах. Этот вариант предполагает использование познавательных средств социальной антропологии, например, при анализе феномена социальной свободы, когда становится возможным ее объяснение не только в контексте известных юридических представлений, но и с привлечением достаточно мощного методологического аппарата антропологического знания (трактовка свободы в контексте индивидуализма, противоположности необходимости, соотношения с произволом, отчуждением, конфликтами и т.д.). 2.

Инкорпорация формальных средств (понятий, конструкций, научных парадигм) социальной антропологии в правоведение в целях нового поворота в анализе и объяснении объекта изучения. Это допускается при том условии, что социальная антропология системно анализирует свой объект (человека), и эти системные представления выступают основой трансляции формальных познавательных средств в правоведение. Еще раз подчеркнем, что только системность самого объекта изучения в обоих науках делают возможным трансляцию всей совокупности системных представлений или отдельных элементов из социальной антропологии в интегрирующее эти представления правоведение. 3.

Трансляционная функция антропологического знания реализуется также в случае, если в результате анализа объекта изучения выяснится, что процедуры этого научного анализа могут быть реализованы как применительно к «старому» объекту познания, так и к новому, но уже с привлечением новых представлений. В результате могут возникнуть знания в такой форме (видимо, сопоставимой), которые могут быть использованы как в правоведении, так и в социальной антропологии. Трансляционная функция может привести к тому, что в самом «новом» объекте могут быть выделены какие-то новые грани, может быть произведено переструктурирование самого объекта в свете новых представлений.

Однако, следует отметить, что процесс взаимной ассимиляции наук сопровождается значительными трудностями. Например, трактовка социальной антропологией человека как био-социо-культурной системы может быть перенесена в правоведение, которое уже обладает своими представлениями в отношении человека (личности), как некоей целостной структуры, интерпретируемой правоведением в формальном аспекте как субъект права. Попробуем понять, как эти два представления будут взаимодействовать друг с другом. Прежде всего отметим следующие гипотетические варианты взаимодействия: а) несовместимость представлений наук по поводу данного объекта (в этом случае знания остаются «сами по себе» или одно из их считается ошибочным или не принимается во внимание); б) объединение научных данных в более полные и системные представления о человеке путем теоретического переосмысления всех разделов знаний; в) поглощение социальной антропологией научных представлений правоведения. В нашем примере у двух наук явно отсутствует несовместимость знаний о человеке, нет и поглощения одной наукой представлений другой науки. Остается вариант с объединением научных представлений в рамках нового научного направления путем особой теоретической переработки знаний о человеке. Именно это и происходит в настоящее время, однако формирование соответствующих знаний в рамках системных представлений более широкого научного направления еще только начинает

АТ

осуществляться . Эта проблема имеет и практически-прикладной аспект в том отношении, что если мы не хотим оставаться в пределах достаточно узкого горизонта теоретических исследований, то целесообразно расширить его за счет создания исследовательских процедур эмпирического анализа объектов, соответствующих новым представлениям, возникшим на основе кооперации знаний. Например, представления о человеке и его своеобразной индивидуальности, человеке как единстве объективного и субъективного, сущность которого проявляется в творческой активности и самоопределении - эти представления социальной антропологии должны быть инкорпорированы в правоведение и, как следствие, должны генерировать соответствующие эмпирические методы

См.: Homo Juridicus: материалы конференции по юридической антропологии. М., 1997.

исследований (например, методы личностной, психологической диагностики, методы исследования социально-демографических данных, методы выявления нравственных и правовых оценок различных вариантов поведения человека, методы уяснения мотивации правомерного и противоправного поведения, методы выявления ценностных ориентаций неправового характера, жизненных стратегий и интересов и т.д.67). Таким образом, указанные методы научного эмпирического познания могут получить еще большую актуализацию в том случае, если научные средства социальной антропологии будут транслированы (перенесены) на новую область, охватываемую правоведением. Правда, такой перенос познавательного инструментария не может a priori обеспечить нового системного представления о структуре объекта исследования. Поэтому введение каких-либо новых средств в правоведение совсем не обязательно будет сопровождаться уменьшением доли ложных утверждений и неработающих конструкций.

Продолжим анализ функций антропологического знания в юридической науке. К дискурсивным функциям следует отнести, на наш взгляд, аксиологическую функцию. Аксиология представляет из себя учение о ценностях. Ценность, по определению C.JI. Рубинштейна, - это значимость для человека чего-то в мире68.

Аксиологические проблемы рассматривались в правоведении довольно часто. Начиная с работы Н.Н. Алексеева «Основы философии права» (1924 г.), в

70

которой исследователь посвятил ценностному вопросу отдельную главу , и кончая работами советских ученых, которые детально анализировали вопрос в специальных монографических исследованиях69 - во всех этих работах усматривалась ценность в самом факте выполнения правом своих служебных функций70. Однако в отличие от традиционных подходов, мы попытаемся изменить угол зрения на проблему и сформулируем общие представления о ценности антропологического знания в правоведении.

Прежде всего, отметим, что носителями ценностных представлений в науке являются сами ученые, которые не могут в процессе познания не выказывать своих аксиологических пристрастий (в этом пункте мы расходимся с известными взглядами М. Вебера, требующего от ученых «свободы от оценки»). Специфика становления отечественного правоведения заключалась в том, что в условиях тоталитаризма господствующая система ценностей и идеологических принципов обеспечивала каждому ученому естественную позицию в жизни, а отлаженная система контроля успешно подавляла немногочисленную научную оппозицию, сохраняя незыблемость устоев. Однако с развитием демократии адептов господствующей идеологии стало меньше, а затем они почти исчезли. Фундаментальные изменения в структуре российского общества вызвали замену устойчивого духовного мира при социализме на многомерную и шаткую духовность современного исследователя. Спектр оценок стал очень широк. Однако это не значит, что современный ученый полностью порвал с ценностями прошлого. Сегодня пока нет насущной необходимости полностью «отречься от старого мира», так как оценки правоведения содержат много позитивного и полезного (например, трактовка права как явления, обладающего инструментальной ценностью), что и определяет, в конечном счете, его собственную ценность.

Однако следует подчеркнуть, что концепция чистой служебности правоведения (а также и права), которая характеризует их только лишь со стороны полезного применения и использования явно недостаточна. Оценка указанных феноменов как инструментов не дает возможности широкого представления о том окружающем мире, в котором они применяются. Поэтому, говоря о ценности антропологического знания в структуре правоведения, следует отметить особо такое его качество, как доступность. Благодаря этому качеству, антропологическое знание «приземляет» абстрактные формулировки правоведения (и права) до уровня понимания субъекта, делает возможным постижение правовых текстов, через посредство того, что в них содержится нечто, что составляет суть антропологического знания. Еще более важный аспект антропологического знания заключается в том, что оно концентрирует в себе единство всевозможных путей и связей человека, философски выражаясь, с социальным миром, с бытием, с другими людьми. Связи и отношения человека, схваченные правовым знанием, формально характеризуют разные аспекты его жизни (рождение, детство, становление личности, образование, трудовые отношения, семейные отношения, собственность, наконец, смерть). Однако все эти феномены не могут не получать своего согласованного выражения в

антропологических (правовых) знаниях. Отсюда с неизбежностью следует, что

/

это знание представляет собой ценность не только в силу инструментальной полезности, но и в силу способности превращать формализованный мир права в реальный мир человека.

Антропологическое знание в правоведении есть по своей сути комплекс представлений о человеке как важнейшем элементе социально-правовой действительности. Было бы неверным понимание этого феномена только с позиции философского и методологического анализа, так как в составе антропологического знания как минимум наличествуют две стороны - спекулятивная и прагматическая. Первая представлена вышеназванными дискурсивными функциями, вторую сторону использования антропологического знания олицетворяют практически-прикладные функции, с которыми необходимо связывать реальную сферу применения права: нормотворчество, правоприменение, сферу социальной ответственности.

В силу сказанного, практически-прикладное значение антропологического знания раскрывается в функции институционализации антропологических принципов в законодательстве. Под институционализацией следует понимать официальное формально-правовое закрепление в юридических нормах (законах) основных идей, составляющих сердцевину социальной и юридической антропологии. Процесс институционализации может протекать как в латентной форме, когда эти принципы могут быть выведены лишь путем применения логических операций толкования текста права, так и в явно выраженной форме, когда прозрачность правового текста позволяет без труда антропологические идеи установить. Это как раз «те «островки» последовательно гуманистического права, которые уже сейчас существуют в Конституции, в законодательстве»73. Это действительно так. Например, в Конституции Российской Федерации, в ч. 2 ст. 17 говорится: «Основные права и свободы человека неотчуждаемы и принадлежат каждому от рождения».

В п. 10 ст. 50 закона РФ «Об образовании» сказано: « Для детей и подростков с отклонениями в развитии органы управления образованием создают специальные (коррекционные) образовательные учреждения (классы, группы), обеспечивающие их лечение, воспитание и обучение, социальную адаптацию и интеграцию в общество». В приведенных фрагментах антропологические идеи, связанные с постановкой в центр правового регулирования человека (или - особенного по своим психофизическим качествам человека), без труда могут быть установлены, так как непосредственно учитывают основательность, фундаментальность положения человека в мире, приоритет его основных прав и свобод, которые никем не могут быть отчуждены, а также то, что особые дети имеют право на особое к себе гуманное отношение. Все это - идеи социальной антропологии, которая ориентирует общество на уникальность и неповторимость каждого человека.

Здесь важно отметить особенность, заключающуюся в том, что институционализация главных антропологических идей в законодательстве происходит в результате пересечения двух требований (императивов): одна идет от практической деятельности юристов, в которой эти принципы будут использоваться в качестве инструментов правового регулирования, вторая - от объекта (человека), который требует соответствующих своей природе юридических конструкций. Из этого вытекает двойственная природа антропологических принципов в правоведении и праве (законодательстве): с одной стороны они представляют собой основные начала науки, а с другой, отвечая требования теории права, закрепляются в нормах права, и в силу этого относятся к правовым принципам.

Функция институционализации антропологических принципов выступает в качестве способа конституировать антропологически значимые ценности в терминологическом, нормативно-языковом и, в конечном счете, в правовом отношении. Анализируемая функция осуществляется путем восприятия правосознанием законодателя основных социально-антропологических идей и понятий, последующего их отражения в текстах законодательных актов. Поэтому нельзя отрывать друг от друга социально антропологическое знание и правосознание: первое выступает составным компонентом второго.

Общественный опыт, который аккумулируется антропологической наукой, естественно оказывает влияние на правосознание. Это приводит к формированию юридико-антропологического знания, особенность которого проявляется в способности интегрироваться через механизм правотворчества в законодательство.

Функция гуманизации позитивного права (законодательства) выполняется носителями антропологического знания путем интеграции моральных и иных человеколюбивых принципов в тексты права. Отметим, что концепция гуманизма - это совокупность идей, выражающихся в признании ценности самого человека. Однако встречаются и более широкие взгляды на природу гуманизма. Так, К. Поппер признает истинным гуманистом сторонника демократов и либералов71. Отечественные ученые также придерживаются широкого взгляда на этот феномен: В.М. Чхиквадзе под гуманизмом понимает «<...> систему философских, социально-политических, нравственных, правовых и иных идей и принципов, направленных на всестороннее развитие человека, на защиту его достоинства, свобод и прав, на создание условий для свободного развития человеческой личности, на обеспечение человечности в отношениях между людьми, на укрепление социального прогресса, равноправия, взаимопонимания, сотрудничества и мира между народами»72. С.Г. Келина и В.Н. Кудрявцев гуманизмом считают нравственную позицию, выражающую признание ценности человека как личности, уважение его достоинства, стремление к благу человека как цели общественного прогресса73. На наш взгляд наиболее справедливой является точка зрения П.А. Фефелова, который пишет: «гуманизм <...> основывается на утверждении действительной свободы и достоинства человека, его ответственности перед обществом» 74. Высказанная П.А. Фефело- вым позиция выглядит более предпочтительной, поскольку гуманизм в его интерпретации не выходит за рамки самого человека и потому термин в полной мере оправдывает свой смысл. Попытки же К. Поппера, В.М. Чхиквадзе и других исследователей связать гуманизм с иными социальными явлениями (демократией, либерализмом, прогрессом и т.д.) слишком расширяют объем понятия и мешают его надлежащему применению.

Влияние антропологического знания, утверждающего гуманизм, обеспечивается интеллектуальной способностью законодателя (или шире - человеческого сознания вообще) воспринимать обращенные к его разуму, рациональному сознанию научные, идеологические и нравственные требования. В нашем случае эти требования лежат в плоскости гуманистических идей. Назовем среди наиболее значимых из них идею уважения личности, идею соблюдения его неотъемлемых прав и свобод, идею сохранения жизни и т.д.

На практике реализация антропологическим знанием функции гуманизации означает: 1) регулирующее воздействие антропологического сознания на

формирование правовых текстов как гуманных; 2) формирование гуманных целей правового регулирования; 3) влияние на правосознание юристов- практиков с ориентацией их на гуманное применение ими правовых средств воздействия. Действующее законодательство напрямую о гуманизме говорит не слишком подробно. Так, Уголовный кодекс РФ в ч. 2 ст. 7 предусматривает, что «наказания и иные меры уголовно-правового характера, применяемые к лицу, совершившему преступление, не могут иметь своей целью причинение физических страданий или унижение человеческого достоинства». В этом фрагменте законодатель установил нижнюю границу проявления гуманизма, которая, по его мнению, требует от правоприменителя не «жаждать крови» преступника, не унижать его и не причинять страданий без серьезных оснований. Путем толкования в действующем уголовном законе можно обнаружить немало следов латентного влияния гуманистических идей. Так, в ст. 60 УК РФ прямо предписывает назначать более строгий вид наказания только в том случае, если менее строгий вид наказания не сможет обеспечить достижение целей наказания. Развивая гуманистический подход, нормы Уголовного кодекса, предусматривают возможность назначения более мягкого наказания, чем предусмотрено за данное деяние (ст. 64), условно-досрочное освобождение (ст. 79), освобождение от наказания в связи с болезнью (ст. 81), отсрочку отбывания наказания беременным женщинам и женщинам, имеющим малолетних детей (ст. 82) и др. Говоря в целом о действующем уголовном законе 1996 года, можно отметить, что по сравнению с Уголовным кодексом 1960 года содержание его стало более гуманистическим. Об этом свидетельствует также общая последовательность основных видов преступлений, которая отражает сравнительную ценность объекта уголовно-правовой охраны. Если по УК РСФСР 1960 года предпочтение отдавалось интересам государства, то по новому уголовно-правовому закону законодатель на первое место поставил интересы личности, на второе - общества, на третье - государства, на четвертое -

мира и безопасности человечества75. Налицо прогресс в том, что в нашем обществе, законотворчестве и науке признается теперь наиболее важным - человек и его интересы.

Выполнение антропологическим знанием функции гуманизации позитивного права возможно лишь при том условии, когда в обществе существует объективная потребность в либерализации правового регулирования. Иногда такая потребность ощущается весьма сильно. Так, в сфере уголовного права долгие годы отечественное законодательство было антигуманным: сохранялась широкая сфера применения смертной казни (даже за экономические преступления), не допускалось участие защиты в предварительном следствии (до вручения обвинительного заключения), а роль адвоката в судебном процессе не была достаточно самостоятельной и активной. Лишь с наступлением демократии и свободы в России в 90-х годах гуманистические взгляды получили приоритет; отмеченные выше недостатки законодательства были устранены. Таким образом, антропологические идеи, витавшие в обществе, к глубокому удовлетворе- нию юридической общественности были восприняты законодателем, и позитивное право обрело более или менее цивилизованный, гуманный вид.

Функция индивидуализации, выполняемая антропологическим знанием в социально-правовой действительности, связана с такой законотворческой и правоприменительной деятельностью, при которых выбор способов, приемов правового воздействия учитывает индивидуальные различия людей, особенности их правового статуса, нюансы психологического, физического и морального развития, условия проживания человека и т.д.

В юридической науке понятие индивидуализации главным образом связывают с юридической ответственностью и наказанием. Так, например, Б.Т. Базылев считал персонифицированность возложения ответственности принципом юридической ответственности76. Аналогичной позиции придерживаются Д.Н. Бахрах77, А.И. Зубков78, А.С. Шабуров79. Господствующие научные взгляды воспринял законодатель, который, например, в ч. 3 ст. 60 Уголовного кодекса РФ указал: «при назначении наказания учитываются характер и степень общественной опасности преступления и личность виновного, в том числе обстоятельства, смягчающие и отягчающие наказание, а также влияние назначенного наказания на исправление осужденного и на условия жизни его семьи». Однако не только эта норма, но и иные правовые императивы ориенти руют суд принимать самостоятельное решение в зависимости от восприятия личности подсудимого. В таких формулировках, как «если<...>суд придет к выводу» (ст. 73 УК РФ), «суд<...>может постановить» (ст. 74 УК РФ), «если суд не сочтет возможным» (ст. 78 УК РФ) и т.д. заранее презюмируется большая степень усмотрения суда при рассмотрении уголовных дел и назначении наказания в зависимости от восприятия составом суда обстоятельств дела. Все это резко повышает значимость социальных антропологических данных, «всплывающих» в уголовном и гражданском процессе. Именно эти данные, учитываемые судом, в конечном счете и определяют не только юридическое содержание приговора или решения суда, но и влияют на оценку обществом выносимых правоприменительных актов как справедливых, либо несправедливых.

Следует назвать несколько процедурных правил надлежащего использования в процессе правоприменения антропологических знаний. Рассматривая юридическое дело, правоприменитель: 1) осуществляет обязательный учет особенностей каждого лица, в отношении которого осуществляется применение права; 2) учитывает лишь такие особенности или их комплексы, которые важны с точки зрения прояснения обстоятельств дела и личности субъекта права (например, общие умственные способности, волевые качества, физические качества, характер и темперамент); 3) учитывает те свойства или состояния личности, если именно это важно для данного лица (например, расстройство здоровья, антропометрические показатели и т.д.).

Важно отметить, что индивидуализация реализуется не на всех стадиях процесса применения права, а лишь тогда, когда этого требует правоприменительная ситуация, эпизодически. В этом случае задача индивидуализации решается наравне с другими задачами правоприменителя.

Однако ограничивать сферу функционирования антропологических знаний в праве областью правоприменения, сводить это применение только к индивидуализации наказания было бы неправильно.

Индивидуализация, осуществляемая с помощью антропологических знаний, раскрывает свои богатые возможности и в сфере правотворчества. В недалеком прошлом наше законодательство зачастую строилось по принципу политической целесообразности (достаточно вспомншъ известную мысль В.И. Ленина: «закон еслъ мера политическая, есть политика80»), когда в угоду идеологическим и партийным установкам подготавливались законодательные акты, совершенно не учитывавшие человеческую сущность, когда законом нарушались неотъемлемые права и свободы человека. Примером является закон об ответственности за измену Родине 1934 года, который идеологически базировался на сталинской идее обострения классовой борьбы по пути продвижения к социализму. Этим законом определялась ответственность не только самого виновного, но и ответственность совершеннолетних членов семьи военнослужащего, совершившего побег или перелет через границу. Другими словами, законодательно была введена ответственность за чужую вину. Затем была введена в Уголовный кодекс норма 58-1 в), служившая основанием ответственности всех членов семей «изменников Родины». Понятно, это крайний случай, характерный для тоталитарного политического режима и соответствующего законодательства. Однако и позднее, в более «либеральные» времена отечественное законодательство не часто демонстрировало образцы правового регулирования, связанные с учетом специфических свойств личности человека, учетом его индивидуальных особенностей. Лишь в последнее время положение стало изменяться.

В настоящее время активная законотворческая работа осуществляется не только в Государственной Думе и Совете Федерации России, но и на местах - в субъектах федерации. К слову сказать, порой такая правотворческая работа составляет истинный образец в деле учета многих местных вопросов, которые не в состоянии охватить федеральный центр в процессе создания законов общефедеральных. Так, например, в Ханты-Мансийском автономном округе

Тюменской области в 1992 году был принят юридический документ первостепенной важности для аборигенного населения - общин хантов, манси, селькупов, зырян и др. Было создано Положение о статусе родовых угодий в округе. Значимость этого нормативно-правового акта заключается в том, что восстановление родовых угодий является реальным средством обеспечения выживаемости малочисленных народов Севера, способом возвращения их к традиционному образу жизни. Созданный документ восстанавливает исторически сложившиеся формы природопользования и землепользования большинства коренных малочисленных народов Севера, гарантирует правовую охрану естественных средств существования и воспроизводства генотипа этнических общностей в округе81.

В России стали создаваться и другие, более высокого уровня законодательные акты субъектов федерации, в которых антропологическая по сути идея индивидуализированного подхода к правовому регулированию социальных отношений в целях сохранения традиционного образа жизни и естественной («исконной») среды обитания коренных этносов и народностей получила соответствующее правовое оформление. Например, в Конституции (Основном законе) Республики Саха (Якутии), принятой в 1992 году, в ст. ст. 38,42,44 и ряде других статей отражены основные принципы и нормы, в соответствии с которыми функционирует государственность Якутии. Указанные нормы осуществляют защиту и гарантируют уважение традиций, культуры, обычаев коренных народов и малочисленных народов Севера, обеспечивают их права на владение родовыми сельскохозяйственными, охотничье-рыбопромысловыми угодьями, защищают от посягательств на этническую самобытность народов Якутии. Все это говорит о реальном выполнении социально-антропологическим знанием функции индивидуализации, связанной с «привязкой» правового регулирования к этническим и культурным особенностям народов, проживающих на территории регионов.

Из вышеприведенных примеров с очевидностью вытекает, что постепенное проникновение в сознание федерального и республиканского законодателя социально-антропологических ценностей неизбежно, т.к. благодаря использованию этих идей зависит, в конечном счете, эффективность правового воздействия в целом.

В понимании воздействия социального антропологического знания на правоведение и юридическую практику не стоит впадать в заблуждение и полагать, что только антропологические ценности, постулаты и конструкции способны направить субъекта юридической деятельности в нужном «гуманистическом» направлении. Главное в отношении антропологического знания и правовой действительности - проектирование юридически значимой деятельности на антропологических принципах и рефлексия принятых решений, совмещенная с критикой последних. При этом критика нами понимается так, как ее понимал И. Кант - как «очищение» разума от чуждых ему шлаков. Только таким образом возможно дальнейшее наращивание познавательных возможностей юридико- антропологического знания.

Осуществление социально-антропологическим знанием своих функций, как мы могли убедиться, носит многоаспектный, разносторонний характер. Им охватываются многие области юридической практики, юридической деятельности, которые в совокупности составляют юридическую действительность. Данное утверждение не является преувеличением: и в сфере правотворчества, и в процессе толкования права, и в правоприменении,- во всех этих областях роль используемых антропологических знаний весьма велика. Признание этого факта позволяет выдвинуть идею о методологическом характере выполняемых функций и методологическом статусе самого антропологического знания в правоведении. Дополнительным аргументом, утверждающих нас в таком мнении, является предпринятый далее анализ структуры юридической антропологии и ее предмета. Изначально последний представляется комплексным и не слишком дискретным, поскольку на предмет юридической антропологии претендуют и другие общественные науки, однако, наш дальнейший анализ опровергает это утверждение.