Проза греческого Возрождения. Историки и философы, а) Из историков второй софистики, или греческого Возрождения, у Арриана (Anab. III, 27, 5) сообщается об одном жертвоприношении Аполлону и еще одно (VII, 29, 3) простое упоминание. ' Дион Кассий (XLV, I, 2) сообщает слух о рождении Октавиана от Аттии, которая якобы забеременела от Аполлона, принявшего вид дракона. Калигула (LIX, 26, 6) считал себя связанным с разными богами и в том числе с Аполлоном. Встречается у Диона Кассия эпитеты Аполлона: (LXIII, 14, 2) «Пи- фийскнп», (LI, I, 3) «Актийскпй», (XXVII, 15, 6) «Граннский» (редчайший эпитет кельтского Аполлона-целителя). Упоминается (LIII, 1, 3 и LVIII, 9, 4) храм Аполлона па Палатине; во фрагменте 84, 2 описывается интересный случай, как однажды при Гракхах с неба попадали камни, разрушили храмы и поубивали людей и как статуя Аполлона по этому поводу Три Дня плакала и как по совету оракула она была брошена в море. А п п и а н ни разу не упоминает имени Аполлона, и только встречается несколько упоминаний Дельф, например (Bell. Annibal. 27) о посылке римским сенатом Квинта Фабия в Дельфы за советом или (Bell. Maced. 19) о жертвоприношении в Дельфах. По Героднану (истор.) (VIII, 3, 8 и сл.) италийцы во Бремена Максимииа называли бога, обещавшего победу, то Белом, то Аполлоном. б) Философы греческого Возрождения, кроме Плутарха, говорят об Аполлоне мало. Э п и к т е т (III, I, 16—18) говорит о пророчестве Аполлона Лаю. Подчеркивается, что Аполлон пророчествовал, несмотря па нежелание Лая подчиниться этому пророчеству. Также и Сократ давал наставления своим посетителям, хотя те не всегда его слушали. Говорится (III, 13, 4) о Зевсе, что при мировом пожаре и он остался бы один и жаловался бы па отсутствие своих родственников, таких,как Гера или Аполлон; (III, 10, 4) упоминается «Пайап Аполлон!» — как призыв. Дион Хризостом (Гр. 347, 27 и сл.) говорит, что «некоторые считают одним и тем же Аполлона, Гелиоса и Диониса», причем, по его мнению, вообще очень многие сводят разные божества к какой-нибудь одной силе или значению. Это суждение Диона Хризостома весьма характерно для наступающего века синкретизма, так как в дальнейшем для всего неоплатонизма вообще все боги сольются в одно Солнце, так что получится какой-то своеобразный языческий монотеизм. Кроме этого общего суждения об Аполлоне, у Диона Хризостома имеется несколько совершенно беглых упоминаний апол- лоновских мифов: (I, р. 169, 6 и сл.) об убиении Аполлоном и Артемидой прекрасных детей Амфиона (чаще говорится—Ниобы); (р. 189, 6—9) о разрушении с Посейдоном троянских стен (по Гомеру); (II, р. 213 исл.)об его рабском служении; (р. 67, 9 и сл.) в связи с Аполлоном и музами говорится о «божественном ритме» и о «чистой и возвышенной гармонии»; Еврипида (I, р. 249, 30 и сл.) Аполлон считал «мудрым», а (II, р. 6, 21) нравившегося ему Архилоха он назвал (р. 4, 23) «служителем муз», изгнавши из храма его убийцу. Сократ (112, 2—4), почитая богов вообще, воспевал пеан также и Аполлону. Дион Хризостом рассуждает (I, р. 163, 32—164, 8) о разнице божественного и человеческого языка, приводя примеры разных наименований одного и того же предмета; божественное название реки Скамандр — Ксанф, птицы Киминды — Халкида и т. д. В связи с этим говорится, что, например, Гомер (8—12) мог запрашивать Аполлона, прекрасно понимая этот двойной язык. Но далеко не все обладали этим даром. Упоминаются оракулы, данные (14—24) Лаю, с последующей историей Эдипа, (25—31) Крезу, (32— р. 165,4) Оресту и (р. 400, 21--401) двум афинянам, обывательски понявшим вещание Аполлона об украшении ушей. Упоминается (р. 212, 21 н сл.) Кассандра, жрица Аполлона, а также (II, р. 1, 11) трезубец Аполлона (редчайший атрибут* этого бога) и (р. 15, 27) почитание Аполлона жителями Тарса. Наконец, имеется малозначительный текст (I, р. 375, 6 и сл.) о запрещении Аполлоном изгонять из его храма молодых животных. Марк Аврелий об Аполлоне не упоминает ни разу, аСекст Эмпирик упоминает его один раз: (Pyrrh. Ill, 221) Аполлону, особенно Дидимейскому, ненавистны жертвы животными, в то время как они приносятся другим богам, а Кро- носу — даже людьми. Птолемея и Г а л е н а мы не просматривали, так как по самому характеру их произведений у них трудно ожидать каких-нибудь сведений об Аполлоне. 10. Плутарх. Плутарх Херонейский в отличие от других философов и историков греческого Возрождения в своих многочисленных трактатах часто касается разных вопросов относительно Аполлона. Два трактата посвящены ему целиком. а) Первый трактат «О надписи „Е“ в Дельфах» посвящен обзору разных теорий относительно этой загадочной надписи в Дельфах. Нужно иметь в виду, что этот знак имел такой вид, что «его можно было прочитать и как „Е“ и как ,,Е1и». Все теории, относящиеся к толкованию этого загадочного знака, Плутарх распределяет между лицами, разговаривающими в этом трактате. Один из разговаривающих утверждает, что это есть символ числа 5 и обозначает пять мудрецов. Другой видит здесь форму вопрошения к Аполлону, читая здесь «ЕЬ> и понимая эту надпись как греческое вопросительное «ли», третий участник разговора находит тут указание на свойственную Аполлону диалектику, переводя это «Е1» как греческий союз «если». Четвертый собеседник, видя в этой надписи указание на пифагорейскую пятерку, развивает ряд соответствующих чтений. Наконец, высказывается и тот более обычный взгляд, что надпись эта есть греческий глагол «быть» в форме «ты еси». Тут якобы указывается на чистое бытие Аполлона, лишенного всякой беспорядочной множественности и спутанности. Другой трактат «О падении оракулов» тоже рассматривает ряд важных вопросов относительно Аполлона Дельфийского. Здесь же высказываются разные соображения о причинах падения Дельфийского оракула, многие из которых обладают для нас известным историческим интересом. По мнению одних, оракул пришел в упадок ввиду задавания Аполлону нечестивых или слишком бытовых вопросов. Другие думают, что причина здесь заключается в падении всей Греции и в превращении ее в пустыню. Развивается далее небезынтересная теория о том, что оракулами руководят не вечные боги, но смертные демоны. Поскольку Аполлон—бог, а не демон, он не убивал дракона и не очищался и вообще был выше всех подобных дел. Хотя боги и связаны с демонами, но вещают именно демоны, будучи посредниками между богами и людьми. Со смертью дельфийского демона погиб и сам Дельфийский оракул. Говорили также, что поскольку Аполлон есть солнце, действующее на испарение, испарения же стареют, то наступает время, когда Аполлон перестает действовать. Наконец, пифию нельзя насиловать постоянными требованиями ответа; она может и умолкнуть. В трактате немало разного рода сведений об оракулах Аполлона и о разных отдельных моментах его мифологии, которыми мы в предыдущем уже неоднократно пользовались. Для историка интересен также его трактат «О том, почему пифии в настоящее время не пользуются стихотворным размером». Так же как и в трактате «О падении оракулов», историко-ми- фолог найдет здесь для себя богатый материал, рисующий печальную картину гибели античного общества и его идеологии. Сам Плутарх был жрецом в Дельфийском храме, так что ему больше, чем кому-нибудь другому, известно и все славное прошлое этого храма, и его печальная судьба в последние времена античности. Огромный интерес представляют собой также и разрозненные материалы по Аполлону, которые можно найти в его обширнейшем литературном наследии. Можно сказать, что Плутарх высказал об Аполлоне решительно все существенное, что представлялось тогдашнему мыслящему человеку. б) Прежде всего имеется ряд высказываний Плутарха о самой сущности Аполлона. Мысль об Аполлоне как о ч и- с т о м бытии — не единственное высказывание Плутарха о его сущности. Близкое к нему высказывание толкует в имени Аполлона начальное «а» («а» privat.), в смысле противоположности всякому множеству (De ei Delph.). (Другие объяснения имени Аполлона — (frg. IX, 5) от apallalon — «освобождающий» и apolyon — «разрешающий». Следовательно, Аполлон есть в данном случае единичность, лишенная всякой множественности. Далее, другие тексты Плутарха уточняют эту концепцию. Аполлон трактуется как направленность чистого'бытия на чувственный мир или, другими словами, как принцип оформления. Но и этим еще не кончается основное учение Плутарха о сущности Аполлона. Аполлон для Плутарха есть солнце. Эпитет ieios понимается у него одновременно и как «солнечный», и как «единичный», a phoibos — как «чистый». А во фрагменте IX, 5, Аполлон прямо называется солнцем, «одним из наиболее огненных и блестящих» светил (cp.Ps.-Plut.Devit.et poes. Horn. 202, где также — о прямом тождестве Аполлона с солнцем). Он и бытие, и солнце. Одной из его кормилиц является (Quaest. conv. Ill, 9, 2) Истина (другая — Корифалея, «побег лаврового дерева»). Однако в изложении этой философии Аполлона у Плутарха должна быть соблюдена точность. Плутарх жил в эпоху слишком зрелой цивилизации, чтобы ограничиться каким-нибудь примитивным фетишизмом или антропоморфизмом. Обследование всего литературного наследия Плутарха помогает разобраться в этом вопросе и свидетельствует о том, что Плутарх вполне сознательно ставил и решал этот вопрос об Аиоллоне-иытии и об Апол- лоне-солпце. Плутарх (De Pylh. orac. 12) утверждает, что Аполлон так же отличен от солнца, как солнце отличается от лупы; и солнце своим ярким светом и чувственным воздействием на человека мешает человеческому уму видеть настоящего Аполлона. Из этого видно, что Аполлон является для Плутарха солнцем отнюдь не в буквальном смысле слова. Солнце, понимаемое чисто физически, способно только затемнить Аполлона и помешать человеческому уму его правильно представлять. По если Аполлон есть солнце не в буквальном смысле слова, то в каком же именно? На это отвечает такое рассуждение (трактат De ГЛ Delpli. 21). Отмечается мудрость и находчивость тех древних людей, которые связывали с Аполлоном все лучшее, что мы имеем па земле благодаря солнцу. Тем не менее было бы неблагочестиво, говорит Плутарх, прямо отождествлять те или иные природные изменения с самим Аполлоном. Плутарх различает самого Аполлона как такового и то, что он называет его «похождениями и переменами». В смысле этих последних Аполлон становится и землей, и огнем, морем, ветром, живыми существами и растениями. Но это только его исхождения, а не он сам. Это заставляет Плутарха' противопоставлять Аполлона Плутону. Аполлон —Делоеский (Плутарх, по-видимому, производит это название от греческого слова delos — «ясный»). Плутон Айдоней — Невидимый; Аполлон — Феб, Плутон Скотий, Темный; один — в сопровождении муз и Мнемосины, другой окружен Забвением и Безмолвием. Один — Феорий (Созерцатель) и Фапай (Явленный), другой же — «владыка Ночи и Сна» (PLG III, р. 71,9). Один любезен людям, другой им враждебен; один не знает печали смерти, другой — царство смерти; один признает песни и смех, другой — печаль и крики; по Софоклу (frg. 765), умершим любезна флейта, выражающая печаль, а не лира. После всего этого нам остается привести то суждение Плутарха об Аполлоне (De def. or. 42), которое является окончательным и которое объявляет солнце э м а н а ц и е и Аполлона, но не самим Аполлоном. Рассматривая древний солнечный фетишизм как простую аналогию, Плутарх пишет: «Те, которые знают эту прекрасную н мудрую аналогию и почитают ее, уподобляют эту солнечную потенцию природе Аполлона, как тело — душе, зрение — уму, свет — истине, утверждая, что солнце является его порождением к вечно становящимся произведением вечно сущего». Потому-то и считается, что Аполлон — бог пророчества и что он вместе с Землей владел Дельфийским оракулом (ведь солнце и вызывает в земле необходимые для Пифии испарения). Интересен и текст (De Is. et Os. 61), где указывается, что одну и ту же «потенцию, установленную над солнечным движением», египтяне называют Гором, а греки — Аполлоном. Здесь тоже Аполлон — не просто солнце, но выше его стоящая потенция всего его становления. Поэтому когда Плутарх (De lat. viv. 6) приписывает отождествление Аполлона и солнца древнему образу мышления и относится к этому с благоговением, то это никак нельзя понимать буквально, потому что здесь для него — наивный и непроанализированный символ того, что сам он воспринимает уже не наивно и что он уже философски анализирует. Точно так же очень глубокой, хотя и мало развитой мыслью является утверждение Плутарха (De Is. ct Os. 54) о том, что Аполлон есть порождение Озириса и Изиды до прочих богов и до всего мира, являясь как бы только образцом мира, его предвечным образом, тем самым, что в реальном мире должно перейти в конкретный образ мира.Плутарх не относится с большим осуждением к тем древним мудрецам, которые считали Аполлона семеркой (De ei Delph. 17; Quaest. conv. IX, 3, 1.) Однако эта пифагорейская числовая мистика мало что прибавляет к учению Плутарха об Аполлоне, которое мы сейчас формулировали. Таким образом, впервые за все существование греческой литературы только у Плутарха имеется попытка дать философскую концепцию Аполлона, которую едва-едва намечали пифагорейцы и которой не дали ни Платон, ни Аристотель. В заключение скажем еще о трактате, который постоянно приписывался Плутарху, но ему не принадлежит и который носит название «О жизни и поэзии Гомера». В главе 202 утверждается, что, по Гомеру, источником всех заболеваний является Аполлон, тождественный с солнцем, и что он является причиной здоровья и смерти мужей (а для женщин то же самое лума — Артемида) и что Аполлон своими лучами действует,как стрелами. В главе 102 Аполлон противопоставляется Посейдону, как теплое и сухое — холодному и влажному. Может быть, эти учения и имеют какое-то отношение к Гомеру, но они явно не могут принадлежать Плутарху из-за их примитивности. в) Переходя к отдельным высказываниям Плутарха об Аполлоне, можно указать на следующие. Будучи сыном Латоны (frg. IX, 5) и другом Форбанта, Гиацинта, Адмета и Ипполита (Numa 4, ср. Amator. 17), он имел Сира от Синопы, дочери Асопа (Luc. 23). Гневаясь на Геракла, унесшего его треножники из Дельф к Феиеатам, Аполлон закрыл у них сток воды и устроил в стране наводнение (De sera numin. 12); он же убил Йемена, сына Ниобы (Ps. Plut. De Fluv. et mont. noni. 2), ободрал с живого Марсия кожу (10), сражался с Пифоном (De Is. et Os. 25, De def. or. 15, 21; Brut. rat. 4) и спорил из-за Дельф с Посейдоном. (Quaest. conv. IX, 6). Ему гиперборейцы присылали на Делос дары, сопровожая это игрой флейт, свирелей и кифар (De mus. 14). Аполлон именуется Пифийскнм (De ei ар. Delph. 2; De adulat. I; Ps. — Plut. De fluv. 1G). On — Феорий и Феб, Волкоубнйца (De solert. anim. 9), Локсий (De garrul. 17), потому что он больше избегает деятельности, разговоров, чем неясности; Дельфиний (De solert. anim. 30), так какой послал критянам дельфина, указавшего нм путь в Кирру, но не явился им сам в виде дельфина. Он и Делий и Фанай, (De ei ар. Delph. 2) для тех, кому открываются первые лучи истины; Исмений для тех — кто мудр; Лесхено- рий — для тех, кто владеет знанием. Аполлон Птойский (Brut rat. 7) Коро- пейскнй или Оропейский (frg. XIV, 2), Ликийский и-Аргосский (Pyrrh. 31), Мусагет (Quaest. conv. IX, 14, 1) и Гебдомаген (VIII, 1, 2), поскольку он родился седьмого Таргелия. Укажем теперь тексты из Плутарха, относящиеся специально к атрибутам и занятиям Аполлона. Ему (De Is. et Os. 71) посвящен ворон и (De Pyth. or. 12) петух; пение лебедей (De ei ар. Delph. 6) доставляет ему удовольствие; в его честь победителей на играх увенчивают (Quaest. conv. VIII, 4, 2) лавром и пальмой. Аполлон является изобретателем кифары и флейты (De mus. 14), которая сопровождает весь ритуал его культа; статуя Аполлона на Делосе имеет в правой руке лук, а в левой трех Харит, которые держат лиру, флейту и свирель. Под звуки флейты из Темпейской долины приносят лавр. Игре на флейте он был обучен Афиной. Аполлон (3) занимался пением, игрой на кифаре (ср. Ps.-Plut. Proverb. 7), метанием диска и кулачным боем. Он покровитель атлетов и стрелков из лука. Афиняне (5) посвятили ему гимнасий, жители Дельф (6) приносят ему жертвы как богу кулачного боя, критяне — как покровителю бега. Судя по всем посвящениям в Дельфах, он — (7) бог победы. В Тарсе (De def. or. 41) есть священный меч Аполлона. Делая обзор этих функций, эпитетов и атрибутов, нетрудно заметить, что Плутарх, несмотря на свою определенную философскую концепцию Аполлона, рисует его мифологию в достаточно традиционных чертах и отдает дань как всем его хтони- ческим элементам (например, убийства),так и его элементам классическим (например, искусство). Нельзя сказать, чтобы у Плутарха какие-нибудь элементы Аполлона выделялись в сравнении с другими элементами. Тут — обычные для Аполлона исторические комплексы. г) Наконец, коснемся специально культа Аполлона. В Дельфийском храме (De ei ар. Delph. 2) поддерживают вечный огонь сжиганием ели, при жертвах сжигают лавр. Там находятся только две мойры, в то время как всюду их три. Ни одна женщина не может вопрошать оракула. В Дельфах (Quaest. graec. 12) каждые девять лет справляются Септерии, праздник в память убиения Аполлоном Пифона и бегства бога в Темпей- скую долину для очищения. (По другим сведениям в Темпейскую долину бежал Пифон, где он умер от ран и был похоронен своим сыном Айксом, т. е. Козой.) В Дельфах (De def. or. 15) также происходит имитация убийства Пифона и очищения бога в Тем- пейской долине. Жители Дельф (De Is. et Os. 35) верят, что тело Диониса лежит в храме Аполлона у треножника оракула, где священнослужители1 (осин) приносят тайные жертвы. Римляне отослали в Дельфы после войны с галлами (Marcell.) 8 золотых кратер. Греческие города (Nic. 3) посылают в честь бога на Делос хоры. Там (19) Никий посвятил ему золотую пальму, там же (De solert. anim. 35) находится алтарь Аполлона, сделанный из рога. На Делосе же находится деревянное изображение Аполлона (frg. X), посвященное Эрисихтоном. Жители Аргоса приносят Аполлону жертвы после окончания траура (Quaest. graec. 23). Упоминается храм Аполлона (Pomp. 24) на мысе Атии и в Левкаде. В Тегире (Pelop. 16) был храм и оракул Аполлона, процветавший до Мидийской войны. Он был по совету дельфийской пифии основан делосцами (De def. or. 5). Тогда же процветал и оракул Аполлона Птойского, который ответил персам на непонятном для них языке. Аполлону Исменийскому (Sol. 4) был принесен фиванцами золотой треножник, которого не хотел принять ни один из семи мудрецов. В Херонее (Sull. 17) находится храм Аполлона Фурия. В честь Аполлона (Quaest. conv. VIII, 1, 2) устраивается в Афинах праздник Таргелий, а в Кн- рене — Кар ней. Исследование всех этих сведений Плутарха о культе Аполлона еще раз подчеркивает огромную широту взглядов Плутарха на мифологию Аполлона и его постоянную, непременную тенденцию охватить эту последнюю во всей возможной полноте. Насколько Плутарх был умен и остроумен в своих философских формулировках Аполлона, настолько же он широк и в своих сведениях о ходячих мифах Аполлона и главное — об его культе. Тут не забыто ничто древнее, ничто хтоническое, ничто народное. Наоборот, культ Аполлона рисуется у Плутарха в самых конкретных и живых чертах, со всеми его странностями и экзотикой, идущими со стародавних времен. Плутарх всерьез хотел объединить живую мифологию, культ и свою утонченную философию, максимально приближая ее к античному культу дельфийского Аполлона, несмотря на его печальную судьбу и почти распад во времена самого Плутарха. То, что здесь говорила консервативная направленность философии и личности Плутарха, эго совершенно несомненно, но несомненно и то, что в Плутархе жила глубокая искренность в этой его реставрационной деятельности и внутренняя, душевная и сердечная преданность великому и древнему мифу, погибавшему в его век и уже неспособному играть свою былую всенародную роль. Для Плутарха даже и с общественно-политической точки зрения, с точки зрения государственной Аполлон все еще казался той реальной фигурой, какую мы находили в нем в его классический период. Наконец, в своих многочисленных сочинениях Плутарх приводит довольно большое число аполлоновских оракулов, которые не могут быть не любопытными для мифолога-историка. Приведем их, начиная с оракулов для отдельных ли ц. Когда Тсзей вопросил Дельфийский оракул о судьбе своего государства (Thes. 24), пифия ободрила его словами о кожаном мешке, который всегда будет носиться по волнам и не утонет. Пифия также посоветовала Тезою (26), чтобы он основал город на том месте в чужой стране, где им овладеет скорбь. Дельфийский оракул (36) потребовал, чтобы афиняне перенесли в свой город прах Тезея. Клеомеда (Rom. 28) пифия назвала последним из героев. Ликург (Non posse suav. 22), названный другом Зевса (Lyc. 5, De Pyth. or. 19), получил от оракула Аполлона указание об устройстве своего государства; бог назвал Советом старейшин (An seni sit. X, 6) тех, кто разделял власть с царями. Бог каждый раз заставлял пифию прорицать, когда его любимец Ипполит переплывал из Снкиоиа в Кирру (Nutna 4). Золотой треножник (Sol. 4) пифия потребовала отдать самому мудрому. Перед взятием Саламина оракул (9) посоветовал Солону принести жертвы местным героям. Солону помогли в захвате Саламина оракулы пифии, в которых Саламин (10) был назван Ионийским. Ему же (14) пифия сказала, чтобы он исполнял обязанности кормчего на своем корабле — государстве. Солон вступился за права Дельфийского оракула (11) и вместе с амфиктиопами начал военные действия. Фемистокл (Themist. 10) истолковал Дельфийский оракул о деревянных стенах как о кораблях, которые должны строить афиняне. Оракул ответил послам Аристида (Arist. 11), что афиняне разобьют персов, если обратятся с мольбой к Зевсу, Гере и Пану, принесут жертвы героям и дадут сражения в своих собственных владениях. Аполлон Исмсиийский (Lvs. 29) предсказал сражение при Делии. В Дельфах было (Alex. 3) сказано посланному от царя Филиппа, чтобы он приносил жертвы богу Аполлону. Диномену (De Pyth. or. 19) пифия предсказала судьбу его сыновей Гелона, Гиероиа и Фразибула, а тирану Эпидавра Проклу, бросившему убитого им Тимарха в море, Аполлон на его вопрос, куда ему спастись из восставшего города, указал на море. Жрецу храма Геракла (20), не но своей воле нарушившему обет целомудрия, Аполлон ответил, что бог прощает совершенное по необходимости. Алевад (De fratr. am. 21) благодаря оракулу Аполлона стал царем. Убийце Архилоха пифия (De seru тип. 17) приказала умилостивить его душу в Тепаре. Отцу Сократа (De gen. Socr. 20) оракул приказал разрешить сыну делать все, что он пожелает. Локру (Quaest. grace. 15) оракул посоветовал построить город гам, где укажет деревянная собака. Трофопию и Агамеду (Consol, ad Apoll. 14), просившим награду за постройку храма, Аполлон ответил, что даст ее на седьмой день. И оба они умерли. Некоему Аристнпу (Quaest. гош. 5) пифия дала совет, как обрести покой и расположение граждан. Спартанским царям Алкамепу и Феопомпу оракул сказал (Institut. lac. 42), что Спарта погибнет от корыстолюбия. Спартанские цари (Quaest. graec. 48) вопрошали Дельфы, как им сберечь палладий. Цицерону (Cic. 15) пифия советовала следовать своим собственным влечениям, а не мнению толпы. От оракулов для отдельных лиц перейдем к оракулам для м и о г и х л и ц и для ц е л ых с т р а и. Во время голода (Quaest. graec. 12) пифия приказала принести жертвы тени погибшей девушки Харилы. Было также (19) прорицание о местности Аптедоне в Беотии. Пифия (Queast. rom. 5) посоветовала спартанцам не клясться, а хорошо держать слово. Спартанцы (De sera num. 17), по совету оракула, вызвали из Италии магов, которые изгнали тень погибшего царя Павса- ния из храма. Спартанцам (De Pyth. or. 11) было предсказано, что царь Агесилай будет хром и принесет много несчастий. Им же (19) бог ответил, что они в войне с афинянами одержат победу. Афинянам же, вопрошавшим об экспедиции в Сицилию, он приказал вызвать из Эритреи жрицу Афины Гесихию. Фессалийцам (De def. or. 39) оракул посоветовал говорить то, что глухой слышит и слепой видит, т. е. всегда иметь память. Жителям Сибарита бог приказал умилостивить Геру Левкадскую разрушением своего города (De sera num. 12). Орхоменцам (frg. XI, 60) бог приказал похоронить у себя прах Гесиода. Сикиоияиам (Arat. 53) пифия приказала похоронить Арата в городе. Грекам (De ei ар. Delpli. 6) было предписано соорудить на Делосе квадратный алтарь. Они стали приносить жертвы животными (Quaest. conv. VIII, 8, 3) по приказу оракула, чтобы спасти уничтожаемые животными плоды, Римлянам (De Pyth. or. 11) была предсказана победа над Ганнибалом и над Филиппом. Римскому сенату (Camill. 4) было предписано пифией усердно совершать древние обряды и ввести воды Албанского озера в свои берега. Относительно характера оракулов, приводимых у Плутарха, можно заметить следующее. Со временем (De Pyth. or. 25) оракулы Аполлона потеряли свой таинственный смысл. Но бывало так, что к оракулу посылали по нескольку раз, чтобы выяснить смысл изречения. Так было с Баттом (De Pyth. or. 25) по поводу его переселения в Ливию, и с Лисаидром, который не понял в предсказании, что погибнет от руки человека, имевшего на щите дракона. Иногда оракул не давал ответа, ссылаясь на то, что людям это знать нельзя. Так было, например, с Эпименидом (De def. or. 1), который хотел узнать, существует ли середина земли. Пифия часто отвечает (De garrul. 20), еще не услышав вопроса. По поводу человека, который поздно берется за участие в общественных делах, Плутарх вспоминает слова пифии (An seni sit. I, 12) о том, что это все равно, что стучать в неположенный час в дверь претории. Целый ряд оракулов приписывается Плутарху и содержится в сочинениях, которые считаются подложными. Пифия приказала Эгипту (Ps. Plut. De fluv. 16) принести в жертву свою дочь во избежание голода в стране. Гомеру (De vit. et poes. Нош. 4) бог сказал, что остров Иос примет его прах, и назвал Гомера счастливым и несчастным. Беотийцам пифия сказала (Proverb. 9), что они победят, если совершат что-либо нечестивое. По совету оракул а,восставшие спартанцы (110) вызвали с Лесбоса Терпандра, который музыкой усмирил мятеж. Относительно проведенного обзора аполлоновских оракулов у Плутарха можно сделать некоторое обобщение. А именно, подавляющее количество этих оракулов имеет чисто п о л и т и- чески й, государственный или общественный смысл. Такими являются оракулы, данные, по сведениям Плутарха, и отдельным лицам. Таковы оракулы Тезею, Ликургу, Солону, Фемистоклу, Аристиду, Локру, Алеваду, спартанским царям. Из оракулов, данных отдельным местностям, решительно все оракулы для спартанцев и римлян тоже носят политический или военнополитический характер. Сравнительно немного оракулов философского характера — о внутреннем спокойствии или о поведении Сократа. Обращают на себя внимание действия Аполлона, приводящие к тому, что вполне противоположно желаниям вопрошающих: награда дается в виде гибели, спасение — в виде смерти, сохранение города — в виде его разрушения. Хотя некоторые оракулы и носят традиционный двусмысленный характер, тем не менее большинство оракулов, приводимых у Плу: т тарха, вполне понятны и не допускают никаких кривотолков. Житейски-бытовых оракулов почти нет. д) Подводя итог всему изложенному выше обследованию текстов Плутарха об Аполлоне, необходимо сказать, что не только из всего греческого Возрождения, но даже из всей той греческой литературы, которую мы до сих пор рассматривали, Аполлон представлен у Плутарха наиболее подробно и глубоко. У него мы находим изложение очень многих аполлоновских мифов с большим литературным вкусом и с глубоким историческим чутьем. Плутарх упоминает множество эпитетов Аполлона и множество его атрибутов. Наконец, он то и дело указывает на разные места культа Аполлона, на его храмы и оракулы. В результате получается широкая и прочно увязанная с народными представлениями картина мифологического и религиозно-мифологического развития античного Аполлона. При этом, как оно и требуется для классического Аполлона, образ Аполлона носит для Плутарха явно государственный и общественно-политический характер, далеко выходящий за пределы отдельных политических группировок в истории Греции. До сих пор еще никто не посвящал Аполлону целые трактаты. Но Плутарх посвятил ему их несколько. И до сих пор еще никто не давал чисто философской концепции Аполлона, а Плутарх ее дал. Широта охвата у него этого древнего образа — небывалая.