Перестройка и история

Горбачев принял политическое управление страной, приближавшейся к самому тяжелому экономическому кризису в своей истории. Он вступил в свою должность с намерением провести реформы политического и экономического устройства СССР.

даментальным для его «нового мышления» было убеждение, что СССР можно реформировать только после того, как в открытую дискуссию о различных проблемах страны будет вовлечено по возможности больше граждан. Из «инвентарного списка» критики не должна была выпасть ни одна область жизни, в том числе и «белые пятна» официального исторического нарратива1. После того как в 1986 г. генеральный секретарь провозгласил новую эру открытости — гласность — и отказ от государственного контроля над средствами массовой информации, в СССР распространилась неизвестная до той поры культура дискуссии. Дебаты об истории, в которых профессиональные историки на первых порах принимали лишь незначительное участие, концентрировались в первую очередь на терроре сталинской эпохи и реабилитации некоторых видных жертв этого времени2. После 1989 г. обсуждению были подвергнуты также пакт Молотова—Риббентропа и его секретный дополнительный протокол, советская аннексия Прибалтики и массовое убийство офицеров польской армии в Катыни3. Становившиеся достоянием гласности новые факты расшатали официальный советский патриотический образ истории4.

В ходе критического обновления истории СССР после 1985 г. испытанию было подвергнуто и отношение руководства Советского государства к историческому наследию Киевской Руси и Российской империи. В центре пересмотра находились образы Петра Великого и Ивана Грозного5. В конце восьмидесятых годов критика дошла и до образа Александра Невского. При этом интерес общественности был направлен не столько на инструментализацию этой фигуры после 1937 г., сколько на обращение большевиков со святым князем непосредственно после Октябрьской революции и особенно — на принудительное вскрытие раки с мощами Александра и перенос останков в 1922 г.

Переоценка этого события стала возможной также и потому, что коммунистическое руководство после 1985 г. коренным образом изменило свое отношение к Русской православной церкви. Не обращая внимания на сопротивление старых кадров, реформаторы стремились к примирению с руководством церкви. Ярким выражением новой политической линии в отношении церкви стали празднества по случаю 1000-летия крещения Руси в 1988 г., которые Горбачев недвусмысленно приветствовал6. Государство снова приняло церковь в качестве действующего лица в историческом дискурсе. С этим было связано также и стремление привлечь церковь

в эпоху кризиса, подобно тому как это было в годы Великой Отечественной войны, для консолидации общества и стабилизации политической системы.

Новое отношение государственного и партийного руководства к церкви оказало непосредственное воздействие на историю памяти Александра Невского. В начале 1989 г. министр культуры РСФСР Ю.С. Мелентьев и митрополит Ленинградский и Новгородский Алексий подписали соглашение о возвращении останков Александра Невского в Троицкий собор Александро-Невской лавры7.

Министерство культуры РСФСР в знак уважения чувств граждан Советского Союза, исповедующих православие, передало Ленинградской митрополии останки знаменитого защитника земли Русской, великого князя Владимирского Александра Ярославича Невского, которого Русская православная церковь глубоко чтит как своего святого и как небесного покровителя города Санкт-Петербурга, Петрограда, Ленинграда8.

Цитируемое здесь сообщение Министерства культуры маркирует начало плюрализации дискурса об Александре Невском в эпоху перестройки. В соответствии с советским патриотическим образом истории, Александр Невский все еще описывался в официальном документе как военная и политическая фигура («знаменитый защитник земли Русской», «великий князь Владимирский»), его прах именовался «останками», а не «мощами». Одновременно в том же тексте допускалось, что в СССР живут люди, причисляющие себя к православной вере и почитающие Александра «как ...святого и как небесного покровителя города».

3 июня 1989 г. рака с останками Александра Невского была передана духовенству и торжественно переправлена в Троицкий собор. За семь веков, начиная с первого захоронения князя в 1263 г., это было уже пятым его погребением. В сравнении с первым translatio останков в Санкт-Петербург в 1724 г. (см. гл. 5.1) церемония 1989 г. оказалась относительно скромной. Автомобиль с эскортом перевез раку с мощами в лавру, где она была передана духовенству и доставлена траурной процессией в Троицкий собор. В завершение церемонии в главной церкви отслужили литургию9.

Многочисленные церкви города отметили это событие благодарственными богослужениями. В своей речи министр культуры Ме- лентьев выразил удовлетворение тем, что «в трудном поиске путей нравственного обновления общества, которым отмечены наши дни, активно участвует церковь»10. Митрополит Алексий в своем обращении оценил возвращение мощей как знак хороших отношений государства и церкви11.

В празднестве 3 июня 1989 г. приняли участие всего несколько сотен жителей Ленинграда12. Это показывает, что после более чем семидесяти лет коммунистического владычества значительную часть жителей города мало что связывало с православием и его культом святых мощей. Хотя Александр Невский выступал по-пре- жнему как один из самых известных русских национальных героев, с почитанием его как православного святого могли соединить себя лишь немногие. То, что возвращение мощей Александра Невского в лавру воспринималось многими жителями города не как звездный час всей мы-группы, но лишь как «большое событие в истории Ленинградской митрополии»13, давала понять и местная пресса. Александра вернули не городу, а «верующим», как писала, например, газета «Смена»14. В «Ленинградской правде» обозначение останков князя как «святыни» взято в кавычки. Газета продолжала оценивать Александра в первую очередь как «мужественного воина, защитника рубежей Отечества, мудрого политика», а его прах — просто как «останки»15.

Хотя большинство журналистов не могло связать себя с ритуалами православного культа святых, но в их текстах нет ни иронических оттенков, ни критики этой религиозной практики. Подобно Министерству культуры, журналисты, как кажется, примирились с плюрализацией памяти об Александре Невском. «Ленинградская правда» допускает, например, что об Александре можно помнить по-разному, в зависимости от того, считает ли человек себя православным христианином или (атеистом-)патриотом: лавра «станет одним из главных мест паломничества православного мира, памятным местом для всех, кому дороги честь, достоинство и слава Отечества»16.

Те, кто почитал Александра Невского не как православного святого, а только как «нашего великого предка», приветствовали перенос его праха как акт «исторической справедливости»17. Сторонники и критики почитания православных святых были едины в том,

что принудительное вскрытие и перемещение большевиками раки с мощами в 1922 г. следует признать осквернением могилы18.

Таким образом, и в случае Александра Невского начался поиск новых форм памяти с учетом критической ревизии советского наследия. Этот антикоммунистический или антисоветский консенсус является существенной характеристикой исторических дискуссий эпохи перестройки19. Какие новые образы Александра Невского заступят место полученного по наследству советского патриотического дискурса, оставалось пока неясным, как и вопрос о том, какими новыми концептами коллективной идентичности будет замещена дискредитированная идея «советского народа».