Глава I ОСНОВНЫЕ ЭТАПЫ ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ РУСИ С ДРЕВНЕЙШИХ ВРЕМЕН ДО XV ВЕКА

В районах Южной Сибири, к юго-востоку от Урала, локализовались носители алтайских языков, а еще далее на восток формировались предки тюркских народов. Таким образом, в ходе древнейших цивилизационных демографических, этнических процессов складывались три основные группы населения Евразии, которым суждено было сыграть решающую роль в позднейших исторических процес- . с ах: индоевропейцы, угро-финны, тюрки. Уже в ту пору Евразия геополитически дифференцировалась от регионов Месопотамии, Северной Африки, Юго-Восточной Азии, где ранее, чем на Европейском и Североазиатском континентах, зарождались и развивались очаги цивилизации.

Несмотря на то что население в те далекие времена было малочисленным по сравнению с позднейшими веками и вольно расселялось на евразийских просторах, в руках археологов имеется немало

свидетельств кровавых драм, которые сопровождали один из первых «переделов» Европы в период «неолитической революции» и первых столетий «железного века».

Прекрасные плодородные земли, богатые зверем лесные угодья, полные рыбой прозрачные озера и плавно текущие реки брались людьми друг у друга с бою. Раздел природы — это не изобретение нашей эры. Он появился с того времени, когда человеческие существа объединились в первые коллективы. И чем совершеннее становилось человеческое общество, тем полнее использовало оно природные ресурсы и овладевало преимуществами географо-климатической среды, тем яснее осознавало важность этих приобретений и защиты выгодных территорий, тем изощреннее вело за них борьбу, видело в этом средство к выживанию, а в дальнейшем к процветанию, ставя эту борьбу порой в центр своей деятельности.

Вся последующая история человечества в части межэтнических отношений и в догосударственный, и в государственный периоды была в известной мере борьбой за передел природы, в какие бы цивилизованные формы это порой ни облекалось.

В то же время наивно было бы думать, что жизнь человеческая проходила и проходит лишь в неустанной и непрекращающейся борьбе на уровне как отдельных людей, так и целых народов. Сама жизнь, сама геополитика в течение долгих веков регулировали и уровень и ярость этой борьбы, и естественные на этом пути компромиссы, которые в течение веков также находили свое воплощение.

Конечно, со временем, уже в развитых государственных образованиях Евразии, да и остальных частей мира, плоды этого передела, результаты этой борьбы и этих компромиссов в значительной степени доставались господствовавшим в обществе классам или сословиям, так как именно они были инициаторами этой борьбы, носителями геополитических устремлений общества.

Было бы ошибкой считать, как это делала в недалеком прошлом марксистская историография в ее догматическом, сектантском выражении, что именно их так называемые классовые интересы диктовали народам и государствам геополитическую волю.

Поэтому понятно, что в истории России с древнейших времен до нынешних дней геополитические цели народов, обитавших на просторах Восточно-Европейской равнины, и их этнический, а позднее и государственный лидер — восточное славянство — от древней Руси через систему древнерусских и средневековых восточнославянских государств, через Московскую Русь, Российскую империю, Советский Союз выражались с неуклонной последовательностью и преемственностью. Проходили века, менялись цивилизационные ориентиры, иные общественные слои н их лидеры — от великих князей киевских, позднее литовско-русских, владимиро-суздальских, черниговских, галицко-волынских, смоленских, новгородской господы, а еще позднее тверских, московских, нижегородско-суздальских князей до государей всея Руси, российских императоров, большевистских вождей — приходили на смену друг другу. В затейливо бурлящем мире менялись не только государственные обличия восточного славянства, но и государственный и этнический облик его соседей, а геополитические цели народов и государств, передававших друг другу историческую эстафету в этом регионе Евразии, оставались во многом близкими, как близкими были и внешнеполитическая активность, концепции, приемы, защищавшие эти цели. А главное: недвижно стояли в этом мире Кавказские, Карпатские и Уральские горы, неизменно текли на юг Днепр и Волга, а на север — Западная и Северная Двина; все так же безразлично были раскинуты по периметру восточноевропейской ойкумены Балтийское, Белое, Черное и Каспийское моря.

В этом величественном и незыблемом окружении и разворачивалась жизнь многих и многих поколений индоевропейцев, в том числе и предков восточного славянства, которое то сосредоточивало свои интересы в рамках единых государств, и тогда они приобретали масштабные и грозные очертания, то дробило их на части в отдельных государственных и этнических закоулках, и тогда эти интересы также дробились, мельчали, стушевывались, порой резко противоречили друг другу, но никогда не исчезали окончательно, а воскрес ал и вновь в другие эпохи, крепли в руках иных социальных сил и иных лидеров.

Особенно очевидно это стало уже в пору распада индоевропейского единства народов, который проходил в течение двух тысячелетий на пространствах Евразии, а потом увенчался «великим переселением народов» в 1У-УН веках.

Распад индоевропейского единства народов начался в III тысячелетии до н.э., в ходе которого, например, германская языковая общность отделилась от балто-славянской, а к началу I тысячелетия до н.э. уже определилось, что предки, скажем, германских народов заняли основную часть Западной и Северной Европы. Праславяне постепенно овладели восточноевропейскими пространствами от Карпат и Балкан на юге до Балтийского моря на севере и до междуречья Оки и Волги на востоке. Именно в это время произошло отделение праславян от балтов. Одновременно такие же процессы проходили с угро-финскими народами.

В начале I тысячелетия этническая карта Европы от Атлантики до Урала и от берегов северных морей и Ледовитого океана до Кавказского хребта и южных морей была вчерне определена. На этой карте праславянам, а в дальнейшем их восточной ветви судьба отвела не лучшую часть Европейского континента: восточные славяне расселялись в лесной и лесостепной полосе Восточной Европы. Это был регион, характеризующийся в сравнении с остальной Европой суровым климатом: снежной зимой, когда на несколько месяцев природа погружалась в оцепенение, с прочно замерзающими озерами и реками, холодной весной, коротким жарким летом и ранним приходом осени. Дожди, болота, сумрачные леса, редкие прогретые солнцем поляны дополняли эту общую природно-климатическую картину2.

Расселение в этих местах восточных славян было не прихотью, а жестокой необходимостью, поскольку в течение всего периода распада индоевропейской общности части бывшего братства отчаянно бились за лучшие земли. В ту пору люди не знали еще цену выходам в океан и к проливам, им неведомы были сокровища, таящиеся в недрах земли, но они прекрасно осознавали цену теплу и плодородным землям, чистым, теплым, незамерзающим рекам и озерам, прогретым солнцем пастбищам с сочной травой и лесами.

Расселение предков восточного славянства в лесной и лесостепной зоне объяснялось не только давлением со стороны других индоевропейцев — прагерманцев и празападных славян, но и постоянным соседством со степью, где размещались уже в 1 тысячелетии до н.э. отколовшиеся от общей индоевропейской массы иранцы и

куда позднее через урало-каспийские ворота стали подтягиваться тюрки. Обширные степные пространства между Нижней Волгой и Дунаем, Северное Причерноморье стали в течение долгих веков проходной дорогой кочевников, которые превратились для восточного славянства в такую же историческую данность, как климат, почвы, течение рек.

Постоянное отбрасывание локализованного здесь местного населения на север — в места, сравнительно малоудобные для жизни, но безопасные от степных нашествий и сопутствовавших им насилий, грабежей, увода людей в плен, принуждения мужского населения участвовать в дальнейших опустошительных набегах степняков на запад или в обороне их южных границ — все это стало также тем геополитическим фактором, который надолго определил судьбы восточного славянства.

В 1 тысячелетии до н.э.

Через несколько столетий на смену киммерийцам пришли новые кочевники. От Алтая до Дуная в УН-Ш веках до н.э. скифы — также одна из индоиранских ветвей — заполонили пространства Евразии. И снова нашествие кочевников затронуло значительные районы праславянского населения, превращая его в ходе этого насильственного синтеза в составную часть новых этнических и государственных структур. Население уходило на север, а если и оставалось на старых местах, то попадало в зависимость от пришельцев. Однако демографические и хозяйственные процессы, протекавшие в эти столетия на землях будущей Руси, были уже настолько мощными и необратимыми, что предки восточного славянства выказывали способность выстоять перед натиском иноязычной кочевнической среды и даже навязать ей свой хозяйственный, а порой и этнический облик4. Но это требовало огромных сил и невосполнимых жертв, которые также с веками становились исторической данностью для населения Восточно-Европейской равнины.

Вместе с тем, откатываясь на север и восток, праславяне, в свою очередь, периодически теснили сравнительно малочисленных в этих краях угро-финнов и балтов, ассимилировали их, делили с ними обширные земли, особенно в районах северо-востока и северо-запада. И это также влияло на формирование геополитического фона древности.

Затем, в III веке до н.э., сюда с востока из-за Дона хлынули новые орды кочевников — сарматы (племена, родственные скифам), которые продвинулись на юг Восточно-Европейской равнины через те же «урало-каспийские ворота» с территории нынешних Казахстана и Туркмении. Сами они были вытеснены с прежних мест неведомыми ордами кочевников, возможно первыми складывающимися этногосударственными образованиями прототюрков.

Сарматы сокрушили скифов и стали наследниками их территорий, а вместе с этим и сюзеренами жившего здесь населения. И снова восточнославянский эпос воспел смертельную борьбу с пришельцами, и снова археология подтвердила отброс праславянского населения на север и торможение цивилизационных процессов в этом регионе5.

Геополитические акценты, проставленные европейскими народами в глубокой древности, в том числе и восточными славянами, приняли еще ббльшую определенность в период «великого переселения народов» в ГУ-УН веках, когда произошел поистине второй «раздел» Европейского континента.

К этому времени на территории Восточной Европы обитали представители так называемой «Черняховской» культуры — индоевропейское население, распространившееся на территории от Карпат до Северского Донца и к северу до Балтики и вобравшее в себя потомков прежнего, еще доскифского и досарматского, населения этих мест, затем наследников скифской и сарматской культуры, ассимилированных быстро растущим местным населением. Иранцы, фракийцы, славяне и стали, видимо, основой быстро прогрессирующих и растущих численно «черня ховцев»6. Но кто бы они ни были в этническом отношении, сконцентрированное здесь население и стало фундаментом для формирования восточнославянских племен, а главное — наследников геополитической эстафеты этого региона, переданной предками наследникам уже новой эры. «Великое переселение народов» это прекрасно подтвердило.

Кто участвовал в нем? Что подвигло народы на дальние и рискованные перемены мест? Причин здесь было несколько. Одной из них стал демографический взрыв, вызванный прочным переходом от примитивных методов хозяйствования к систематическому земледелию, скотоводству, основанных на новых орудиях труда «железного века». Другой — изменившиеся социальные отношения в обществе, шагнувшем в эру «военной демократии», а значит, и в предгосудар- ственную, с появлением дружин, вооруженных более современным, чем прежде, оружием, вождей, жаждущих новых земель, богатств, рабов, которых можно было приобрести лишь в далеких походах. Кроме того, возросшая мощь исторических нуворишей все чаще обращалась туда, где полнее всего можно было утолить возросшую жажду приобретений материальных ценностей и удовлетворить духовные варварские комплексы неполноценности (о чем у нас ранее было не принято говорить), — на земли иных, более высоких цивилизаций: блестящего, но дряхлеющего Рима, набирающей силу Византийской империи. Вполне вероятно, что среди этих причин были и космогонические, нетрадиционные и пока еще не объяснимые для историков, но, видимо, имеющие право на жизнь, потому что порой перемещение огромных масс людей на гигантские расстояния не могут быть объяснены какими-либо «земными» мотивами. Уже в III веке ряд племен Евразии сдвинулись с места и направились в путь, влияя на изменение этнической и политической ситуации на пространствах от Атлантики до Урала. Первыми из районов южной Прибалтики двинулись в путь германские племена готов. Готы прошли через территорию нынешней Белоруссии в степные пространства современной Украины, где провели более двух столетий и откуда вместе с другими мигрирующими народами наносили удары по римским владениям на Балканах, в Малой Азии, на островах Эгейского моря.

Результатом первой волны переселений стало появление на землях будущих восточных славян политического объединения готов, которое превратилось в доминирующую силу и наложилось на этническую сетку местного населения, не оказав, однако, на нее серьезного влияния в материальном, духовном или в этническом смысле, так как готы стояли на более низком, чем здешнее население, цивилизационном уровне. Но факт такого доминирования иноязычной среды был налицо, увеличив долгий ряд вторжений на земли будущих восточных славян.

Синхронно германские племена заняли территорию Западной Европы, продолжив этот процесс, начатый еще в I тысячелетии до н.э. их предками, а славяне из района Повисленья и Карпат распространились по Восточно-Европейской равнине от Одера до Днепра и верховьев Волги, также продолжив прежние миграции праславян в этот регион.

Затем последовала волна гуннского нашествия, которое началось еще в 1-И веках на огромных пространствах от Монголии до Волги, когда гунны, этнические прототюрки, гонимые китайцами, двинулись на запад. В IV веке, разгромив Аланский племенной союз, гунны перешли Волгу, затем Дон и обрушились на земли «черняхов- цев», где господствовали готы. Готы стали откатываться на запад, где уже под именем визиготов, или вестготов, в У-У/1 веках прошли Балканы, вторглись в пределы Римской империи, а затем оказались в Галлии и Испании. Другая их часть — остроготы, или остготы, — подчинилась гуннам, а впоследствии воевала в Европе, создав свое государственное объединение на Апеннинах.

Одновременно с движением готов снимались с мест и другие племена и народы. Так, часть аланов оказалась в Испании и Северной Африке. Тогда же, видимо, часть кавказцев в лице басков появилась за Пиренеями.

Волна «великого переселения» нарастала вместе с продолжающимся вторжением гуннов в пределы Европы, но до этого гунны, по данным археологии, подвергли население Восточно-Европейской равнины, и в первую очередь ее южные районы, страшному разгрому. Люди уходили в леса, за непроходимые болота и там продолжали свою нелегкую жизнь. Солнечные черноземы юга и прогретые теплом дубравы оставались в руках кочевников.

6 своем дальнейшем походе в Паннонию, где жили славяне, потомки сарматов, кельты, германцы, гуннская держава Аттилы увлекла часть готов, аланов, славян и многие другие племена.

Это нашествие Востока на Запад было остановлено после разгрома гуннов в 451 году на Каталаунских полях в Северной Франции, гае римская армия, состоящая также из многонациональных отрядов, преградила путь кочевникам.

С тех пор никогда кочевые орды Востока не заходили так далеко в глубь Европы.

В связи с нашествием гуннов четыре крупных геополитических урока преподала история и восточным славянам, и другим европейским народам. Эти уроки впоследствии получили четкие внешнеполитические ориентиры.

Первый заключался в том, что степные кочевники, вышедшие из глубин Азии, становились для восточного славянства постоянным внешнеполитическим фактором, зародившимся в I тысячелетии до н.э. и унаследованным последующими столетиями уже новой эры.

Второй урок состоял в том, что вместе с восточным славянством этот внешнеполитический фактор оказывал глубокое влияние и на других обитателей Восточно-Европейской равнины, постоянно вовлеченных в сферу воздействия кочевых структур. К ним относились балты, западные и южные славяне. Поэтому они в полной мере являлись вместе с восточными славянами историческими противниками восточных нашествий и кочевого ига. И зачастую по мере ослабления восточнославянских структур или их вынужденного подчинения воле насильников брали на себя историческую инициативу в противостоянии степи.

Третий урок виделся в том, что подобные нашествия, разоряя земли восточного славянства, балтов, западных и южных славян, вовсе не останавливались на этом рубеже, а, опираясь на него, устремлялись на запад вплоть до Атлантики. С тех пор «Восток» (а более конкретно — государственные образования, складывающиеся на Восточно-Европейской равнине) воспринимался в Центральной и Западной Европе как угроза послеримской, позднее католической и протестантской европейским цивилизациям. Русь, Россия, СССР, как постоянно затронутые восточными цивилизационными процессами, в первую очередь тюркизированными, евразийскими, неизменно представали перед Западом как носители угрожающе отсталых форм жизни, от которых было необходимо не только отгородиться любой ценой, но и как можно далее на восток продвинуть западные территориальные, материальные и духовные интересы в виде противовеса Востоку. И речь здесь, конечно, должна идти не о примитивных формах феодального, а позднее буржуазного захватов, получения дополнительной феодальной ренты с подвластного населения или дополнительных доходов в казну папской курии, хотя отрицать эти сопутствующие явления не приходится, а о нечто большем: о противостоянии двух уже обозначившихся цивилизаций — европейской и евразийской. Волею исторических судеб, восходящих к индоевропейской древности, восточное славянство стало центром этих событий.

Наконец, четвертый урок состоял в том, что каждый раз после такого нашествия и неисчислимых бед, им причиненных, праславяне, а затем уже восточные славяне и население Руси медленно, но верно поднимали из руин свои разгромленные земли и сами восстанавливались как субъект истории. Это восстановление из пепла (причем неоднократное) восточного славянства было поразительным, что говорило об огромной потенциальной жизнеспособности народа.

В дальнейшем, уже в период новой эры, славяне, используя мирные передышки в два-три столетия, не только восстанавливались как народ, не только воссоздавали из руин свои села и начинающие возникать укрепленные городки, но и в условиях «военной демократии», а затем в ранний государственный период сами неоднократно предпринимали активное наступление на обетованные для них земли — южный берег Балтики, Северное Причерноморье, Таманский полуостров, Крым, Балканы, Малую Азию, Северный Кавказ, Закавказье, Прикаспий и, наконец, на земли Византийской империи. Примером таких «выходов» стали масштабные военные действия Антского союза племен в VI веке против Византии, которые на востоке Европы модифицировали общее наступление развивающегося варварского мира на территории древних цивилизаций.

Но если натиск германских племен на земли Римской империи оказался необратимым и привел в конце концов не только к захвату Рима, но и к падению Римской империи и созданию на ее руинах новых молодых варварских государственных образований, на востоке Европы рождающаяся восточнославянская государственность и ее молодая экспансия вновь и вновь срезались очередными волнами нашествий степных кочевников.

Как оказалось, гунны стали не только не первыми, но и далеко не последними степняками, двинувшимися на покорение Запада. В VI веке на пространстве от Монголии до Волги возникло новое кочевое государственное образование — Тюркский каганат. Результатом существования этого объединения стал массовый отход на запад и в Восточную Европу других тюркских племен, что постепенно приводило к тюркизации всей степной части Восточно-Европейской равнины, тогда как лесостепная часть оставалась под контролем восточных славян, а также баптов и угро-финнов, которых славяне, как демографически более мощное, а в социально-экономическом отношении более продвинутое на то время население, последовательно либо ассимилировало, либо превращало в своих данников.

После распада Тюркского каганата на Северном Кавказе севернее Кубани в низовьях Волги выдвинулся новый этнический лидер этих мест — тюрки-булгары, которые в VI веке создали Великую Булгарию, взявшую под контроль огромные территории юга России.

Уже в первой половине VII века булгары, теснимые выходящей через тюркские степи новой ордой — аварами, среди которых были и угры, прорвались на запад и оказались в степях нынешней Украины.

Авары в VI — начале VII века, пройдя сквозь тюркскую среду и расколов ее, сами продвинулись на запад. По пути они нанесли жестокий удар все по тем же многострадальным районам славянской лесостепи и уничтожили восточнославянский Антский племенной союз. И несмотря на то что срок жизни Аварского каганата был сравнительно недолог — его разгромила на полях Европы армия Карла Великого, — авары оставили глубокие шрамы на славянской земле.

Последним в этой серии кочевых вторжений стало появление на Восточно-Европейской равнине хазар, а позднее венгров.

В течение всей середины VII века шла борьба между вышедшими из глубин Азии тюрками-хазарами и булгарами за гегемонию на Северном Кавказе, в Нижнем Поволжье, в причерноморских степях. В союзе с аланами хазары одержали верх и вытеснили булгар далее на запад. Их кочевья подошли вплотную к Дунаю, а вскоре и перешли его, дав начало быстро ославянившемуся на Балканах Болгарскому государству. Другая часть булгар продвинулась к северу и осела в среднем течении Волги и вдоль Камы, дав начало Волжской Булгарии, которая стала на долгие века восточным соседом славянских племен, а позднее Руси.

Хазарская агрессия вновь затронула восточнославянские земли. Часть восточнославянских племен в течение УШ-1Х веков уплачивала хазарам дань.

Как и прежние кочевники, хазары вовлекали славян в свои военные предприятия. Так, славянские отряды сражались на стороне хазар в 30-е годы VIII в., во время их войны с Арабским халифатом7. Два века хазарское иго тяжким бременем лежало на славянских землях, и никакие экономические выгоды вроде приобщения славянской торговли к азиатским рынкам через посредство Хазарии не способны оправдать очередной удар степного государства по славянским пределам.

Историк может лишь удивляться, как в условиях непрекращавших- ся вторжений, разгромов, различного рода зависимости в лесостепной полосе Восточно-Европейской равнины, сгибаясь, как тростник под ветром, но не ломаясь, вырос и сформировался в УШ-1Х веках новый этнический лидер — многочисленные оседлые восточнославянские племена. Они создали сначала свои племенные конфедерации, а на исходе IX века образовали на основе слияния северо- западного государства с центром в Новгороде и южного государства с центром в Киеве единое древнерусское государство.

Все геополитические проблемы прошлой истории Восточно- Европейской равнины достались в наследие этому первому в истории восточного славянства государственному образованию. *

* *

Русь как первое восточнославянское государство стала итогом долгого и драматического развития славянства в I тысячелетии до н.э. — I тысячелетии н.э.

К тому времени, когда на Киевских горах Олег утвердил свои стяги, восточное славянство уже прошло долгий исторический путь, полный тяжкого опыта борьбы с иноязычными вторжениями, откатов населения на север, возвращения на прежние пепелища, восстановления своих мест обитания, постепенного собирания материальных и духовных сил, перехода в наступление на слабых соседей в лесостепной зоне и даже проведения масштабных экспансионистских предприятий далеко за ее пределами.

Говоря об этом догосударственном времени истории восточного славянства (не касаясь уже времени древней Руси), следует напрочь отказаться от расхожих мифов о том, что и наступление славянского Антского племенного союза на Балканы, и последующие походы на Византию славяно-русских дружин во время всего IX века, а также прорывы славянских отрядов на восток — на Северный Кавказ, Закавказье, Прикаспий — были «грабительскими» предприятиями неких норманнских «находников». Говорить так можно, лишь полностью абстрагируясь от всей предшествующей тысячелетней истории региона.

Между тем, если рассматривать как единое целое историю восточного славянства в УИХ веках, становятся очевидными непрерывность славянских геополитических интересов, интересов жизнеобеспечения народа, борьбы за освоенные уже к У-У1 векам восточноевропейские территории и продиктованная этим освоением необходимость их обеспечения уже сложившимися к тому времени торговыми речными и морскими путями. К ним относились известный с древности путь «из варяг в греки», волжский торговый путь, пути по Западной Двине и Дону, сухопутные дороги из Среднего Поднепровья в Центральную Польшу и Чехию и из Среднего Поднепровья же через воронежские леса в междуречье Волги и Оки и, наконец, постоянно входивший в орбиту внимания восточных славян, позднее Руси, путь от устья Дуная и далее по реке в глубь Европы. При этом, как показывает история восточного славянства второй половины I тысячелетия, местное население (лесостепь нынешней Украины, Подонье, Среднее Поднепровье, бассейн реки Десны, части современной Белоруссии, Волжско-Окское междуречье, северо-западные земли, примыкающие к озеру Ильмень) сохранило историческую память о местах своего прошлого обитания, где размещались те, кого древние авторы называли венедами. Именно отсюда, как и из районов Повисленья, тремя основными потоками расселялись славяне на восток: с южных берегов Балтики — в районы русского северо-запада (сюда же следует отнести и славяно-варяжские связи, т.е. связи славян северо-запада и южнобалтийских руссов, чьи мощные племенные конфедерации, а позднее и государственные образования располагались в течение сотен лет на южном берегу Балтики и кого русские летописи определяли обобщенно как варягов), с Дуная и Карпат — в районы Среднего Поднепровья и из района Повисленья — на восток (вспомним летописные легенды о происхождении радимичей и северян от «ляхов»)2.

Конечно, в ту пору не было теоретических обоснований внешнеполитических устремлений первых восточнославянских государственных образований. Однако теорией для славян была сама жизнь, но сводить ее к узкому прагматизму (грабежи, жажда наживы) было бы слишком опрометчиво.

Ко времени образования Руси как государства в основном определилась этногосударственная карта Европы, которая продолжала существовать в течение всего Средневековья и Нового времени. Прорыв венгров через северопричерноморские степи в IX веке на свою новую историческую родину в Паннонию был последним вплес- ком «великого переселения народов», затрагивавшим Европейский континент.

Ближайшими соседями Руси к исходу IX — началу X века были на северо-западе («за морем») славянские государственные образования на южном берегу Балтики по нижнему течению Эльбы, Одера, Вислы (бодричи, лютичи, поморяне, руяне). Между ними и русскими землями располагались владения угро-финских племен — эстов, чуди и балтских племен — латгалов, земгалов, пруссов, литовцев. На западе с Русью граничило формирующееся Польское государство, на юго-западе — молодая Венгерская держава. За Дунаем шли владения Болгарского царства. С Византией Русь не имела непосредственной границы, но путь «из варяг в греки» накрепко связывал ромеев и Русь. Византия практически долгое время была политическим, а позднее и церковным лидером восточноевропейского региона и стояла у истоков большинства внешнеполитических комбинаций в этой части Европы. В низовьях Волги, Подонье, на Северном Кавказе простирались владения Хазарского каганата, а далее на север по средней Волге и Каме располагалась Волжская Булгария. Между Булгарией и Русью шла буферная зона из угро- финских племен (мордва, буртасы, черемисы). Далее на север по периферии русских владений шли земли финских племен — чуди заволочской, корелов, а на северном берегу Финского залива располагались владения финских же племен суми (на западе) и еми (на востоке).

Вторым эшелоном выступали за спинами ближайшего окружения Руси другие государства: на северо-западе — Швеция и Дания, где к середине IX века лишь брезжили первые контуры государственности, в отличие от уже существовавших государственных структур южнобалтийских и восточных славян; на западе грозной силой возвышалось Германское королевство (с середины X в. Германская империя), там же формировали свою государственность чехи; еще далее шли Франция и Англия, пережившие бурный период становления своей государственности, и итальянские королевства с Ватиканом как мощным религиозным и политическим центром средневековья, ставшим после официального раскола церквей сильным противовесом всему некатолическому, в том числе византийскому и русскому православным мирам и языческому миру прибалтийских племен и народов, среди них и южнобалтийским славянам.

На Северном Кавказе по-прежнему продолжал существовать выдержавший многие нашествия и войны племенной союз аланов. Прикаспийские области, а значит, и торговые пути в Закаспий и Среднюю Азию контролировались мусульманскими ханствами Закавказья, ставшими вассалами Арабского халифата и влиявшими на расстановку сил на Кавказе и в Передней Азии. Наконец, южные и юго-западные регионы Евразии находились в руках и в сфере интересов Арабского халифата, ставшего в раннем средневековье наряду с Византией, империей франков, а позднее с Германской империей распорядителем судеб Европы и Передней Азии.

Все эти государства в силу своего географического положения находились в прямых или опосредованных контактах друг с другом. Комбинации этих контактов постоянно менялись в зависимости от конкретных внешнеполитических событий. Что касается Древней Руси, то она, занимая уже в то время срединное положение в евразийском регионе, вынуждена была достаточно активно взаимодействовать со всеми государствами как Восточной и Центральной Европы, так и Передней Азии. Лишь такие отдаленные страны, как Англия, Франция, королевства Италии (за исключением Сицилийского королевства и Ватикана), находились вне этого активного вз аимодействия.

Характерной чертой внешней политики Древней Руси со времени образования единого государства в конце IX века и до его политического раздробления в середине XII века стало то, что отдельные племенные конфедерации восточных славян как бы делегировали единой Руси свои геополитические цели. Так, Новгородская Русь ориентировалась в своей политике в основном на северный—северо- западный регионы; поднепровские племенные союзы — на взаимоотношения с Хазариен, с одной стороны, и западными славянами — с другой; племена юго-западного региона — на контакты с Венгрией, южнопольскими племенными конфедерациями; северо-восточные племена — на взаимодействие с той же Хазарией и Волжской

Булгарией. Общим, пронизывающим их интересом были международные торговые пути, такие как путь «из варяг в греки», в котором были одинаково заинтересованы и новгородские словене, и поляне, и другие племенные союзы Среднего Поднепровья и Юго-Западной Руси.

Наконец, следует упомянуть и о существовании так называемых буферных зон, окружающих Русь со всех сторон: земли балтов и угро- финнов на севере и северо-западе, племена мордвы и буртасов в Окско-Волжском междуречье, различного рода некрупные кочевые конгломераты на границе со степью. Издревле восточные славяне вели борьбу за эти буферные зоны с соседями, взаимодействовали с ее обитателями. Впоследствии народы этих зон стали важным фактором, влияющим на взаимоотношения Руси с соседними крупными государствами.

Со времени же образования единого государства Русь все бывшие племенные интересы как бы аккумулировались во внешней политике нового государственного образования, которое, по существу, унаследовало идущие из глубины веков, если не тысячелетий, геополитические доминанты праславян, а позднее восточных славян.

Наиболее полно это проявилось в отношении северных и южных русских земель. Почти за 50 лет до их объединения под главенством Олега новгородские словене совместно с кривичами, а также соседними балтскими и финно-угорскими племенными союзами противостояли на балтийском направлении натиску варяжских дружин. Эта борьба носила драматический, кровопролитный характер. Речь, конечно, шла не столько о «находнических», грабительских целях, сколько о коренных интересах противоборствующих сторон в крае. Не случайно, едва утвердившись на престоле объединенной Руси, Олег в первую очередь обезопасил свои северо-западные границы. Русские летописи совершенно четко отмечают заключение договора между Олегом и варягами как крупную и долговременную внешнеполитическую акцию: Олег «устави варя го мъ дань даяти от Новаго- рода гривенъ 300 на лето, мира деля, еже до смерти Ярославле даяще варягомъ»9. А это значит, что с тех пор на период более 150 лет Русь обезопасила свои северо-западные границы, приобрела здесь долговременного союзника (вспомним, что варяги неоднократно выступали в составе войска Руси в Х-Х1 вв. в противоборстве с соседями), получила свободу рук в контроле над буферной зоной и в продвижении к берегам Балтики, Финского залива, где уже позднее ее интересы столкнулись с интересами немецких крестоносцев, Швеции, формирующегося Литовско-Русского государства.

Аналогичная ситуация сложилась и на юге, где южнорусские вожди (совершенствуя геополитические цели еще антских времён) освободились в конце VIII века или в начале IX века от хазарской зависимости и определили свои преимущественные внешнеполитические интересы: Северное Причерноморье, Крым, малоазиатское побережье Черного моря, Северный Кавказ и Закавказье. Одновременно был проявлен упорный интерес к установлению равноправных отношений с Византийской империей, завязыванию отношений с Германской империей — и все это задолго до появления объединенного государства Русь. Об этом говорит удар русских дружин по крымскому побережью в начале IX века, который византийский источник приписывает новгородцам, но который, судя по последующим военным и дипломатическим акциям Южной Руси, вероятно, принадлежал выходцам из Поднепровья. Херсонес, центр византийских владений в Крыму, Судак, Керчь уже стояли в повестке дня русских притязаний. Об этом же свидетельствует нападение русской рати на малоазиатское побережье Византии в 30-е годы IX в.

Обрушившись на Крым, русские дружины прошли неподалеку от границ своего недавнего сюзерена — Хазарии, что стало многозначительным событием. А удар по малоазиатским владениям империи явился, по существу, рекогносцировкой перед походом на столицу империи, о чем ранее помышляли лишь «сильные мира сего» — Болгария, Аварский каганат. Теперь настала очередь мужающей Руси. Это подтверждалось посольством Руси в Византию и в Германскую империю в 838-839 годах и, наконец, масштабным походом Руси на Константинополь в 860 году, который вызвал большой резонанс в тогдашнем мире.

События 60-х годов IX в. — нападение Руси на Константинополь 18 июня 860 г., последующее перемирие и дальнейшие мирные переговоры, заключение мирного договора между Русью и империей — знаменовали собой практическое признание Византией Руси, рост ее престижа.

В это время появились первые мотивы, связанные с крещением Руси, состоялось первое официальное крещение руссов, что означало включение Руси в большую внешнеполитическую игру, в которую ранее уже включились Франкское королевство, испанские вестготы, английские королевства и — одновременно с Русью — Болгария.

Синхронно с давлением на Византию Русь обозначила свой интерес к политике в отношении Северного Кавказа и Закавказья, где русские дружины появились в те же 60-е годы, нанеся удар по владениям, находившимся под контролем вассалов Арабского халифата, то есть врагов Византии, что соответствовало мирному договору между Русью и Византией10.

Создание объединенного государства Русь после завоевания северной коалицией во главе с новгородцами Киева11 подняло на новую ступень предшествующие внешнеполитические усилия первого поднепровского восточнославянского образования.

На исходе IX века Русь столкнулась с двигавшимися на запад венграми, которых теснили с востока орды печенегов. Если варяги были первыми, с кем единая Русь установила долговременные договорные отношения на севере, по существу развязав руки будущим поколениям древнерусских лидеров в овладении землями по восточным берегам Балтийского моря, то венгры и позднее Венгерское государство стали вторым таким внешнеполитическим партнером, а само это партнерство, как и в случае с варягами, вытекало из жестокого противоборства будущих союзников.

Под 898 годом «Повесть временных лет» сообщает о вторжении угров в русские земли12. Олег проиграл сражение «в чистом поле» и заперся за киевскими стенами. Угры же разграбили близлежащую местность и осадили русскую столицу. Здесь, под стенами Киева, и состоялось историческое соглашение между Русью и венграми, которое, как показывает последующая история взаимоотношений двух государств» действовало в течение почти двух веков13. В основе заключенного мира лежали договоренности о выплате Русью уграм откупа и последующих ежегодных даней. Судя по дальнейшим событиям, вен!ры обязались, как и варяги на севере, поддерживать военно-политические усилия Руси на юго-востоке Европы. Это видно из того, что в течение X и XI веков мы встречаем неизменно военно-союзные отношения между уграми, обретшими на юго- востоке Европы новую родину, и Русью. Совместно, а порой и синхронно они выступали против Византийской империи, вели общую линию по отношению к Болгарскому царству, правящие династии Руси и Венгрии имели тесные матримониальные связи.

На ранних этапах своей истории дружеские политические, церковные, культурные контакты связывали Русь с Болгарией, ставшей в IX — первой половине X века, до ее разгрома Византией в 70-е годы X в., одним из сильнейших государств на юго-востоке Европы. К тому времени, когда Русь обратила свои взоры на юг и попыталась развить первый успех русских дружин в бассейне Черного моря, Болгария, где правил Симеон Великий, находилась в зените своего могущества, штурмуя владения Византии на Балканах и угрожая самому Константинополю.

Русь в то время еще не помышляла о серьезной территориальной экспансии на западных берегах Черного моря и в Подунавье; она стремилась добиться от Византии известных уступок политического и экономического характера, и в этом интересы Руси и Болгарии, имевших общие славянские этнические корни, тесные культурные связи, совпадали. Вот почему русские дружины — конная и морская — времен Олега легко и в полной тайне проходили как по болгарской территории, так и по болгарским «территориальным водам» к стенам византийской столицы.

Одновременно Русь попыталась решить свои задачи на ближних юго-восточных рубежах, где плотным заслоном на пути русских внешнеполитических и торговых интересов стояла Хаз ария, которая после освобождения из-под ее ига ряда русских земель (радимичей и северян) продолжала властвовать над землями вятичей на славянском северо-востоке. Однако, по ряду свидетельств, упорные войны Олега с Хазарией коренным образом не изменили общей ситуации, хотя Хазарии и пришлось отказаться от претензий на славянские земли Среднего Поднепровья14.

Несмотря на растущую внешнеполитическую активность Руси на ближних рубежах, главным направлением древнерусской внешней политики в конце IX — начале X века оставались взаимоотношения с Византией. Именно в Константинополе Русь видела воплощение всех своих развивающихся государственных и внешнеполитических притязаний. Через самоутверждение в Константинополе Русь сразу же восходила на новый уровень как внутри-, так и внешнегосударственной политики.

Идя на византийскую столицу, Русь, как это показали позднейшие события, стремилась заручиться поддержкой своих действий на восточном побережье Черного моря, на Северном Кавказе и в Закавказье, искала ключи к дальнейшему противоборству с Хазарией и, наконец, надеялась обеспечить беспрепятственное подчинение восточнославянских племен, еще не вошедших в состав Руси (вятичи, уличи, тиверцы).

Поэтому поход Руси на Константинополь в 907 году, последующий за этим всеобъемлющий выгодный как Руси, так и Византии политический договор 907 года, его дальнейшее развитие и новое юридическое оформление в 911 году в совершенно мирных и добрососедских условиях (никакого военного противоборства между двумя государствами на этот раз не было, как ошибочно считали и считают некоторые историки) показывают, что прежняя импульсивная, спорадическая политика Руси в отношении одной из сильнейших держав того времени — Византии — приобретает в рамках новой русской государственности черты последовательности, преемственности, начинает строиться на международных стереотипах. Русь становится союзницей Византии и направляет свой отряд на помощь империи против критских арабов, предпринимает в 909-910 и в 912- 913 годах удары по противникам Византии в Закавказье. Тем самым Русь стремится стеснить в регионе Северного Причерноморья, в Приазовье и на Северном Кавказе влияние Хазарии, которая долгие годы была здесь верной союзницей Византии. Теперь позиция Хазарии, поставленной силой обстоятельств между Русью и империей, приобретает все большую двусмысленность. При помощи военных успехов и активной дипломатии Русь стремится перехватить инициативу в регионе15.

Эта общая внешнеполитическая линия продолжает развиваться в течение всего X века, который становится временем, когда вырабатываются стратегические внешнеполитические приоритеты на века последующей истории Древней Руси, русских княжеств в период феодальной раздробленности и на время воссозданной русской государственности уже в иные дни и с другими политическими центрами — Московской Русью и Российской империей.

В 20-30-х годах X в. значительно изменилось международное соотношение сил в Восточной Европе. Византия сумела приостановить натиск арабов на свои владения и создала сильную армию. Болгария, раздираемая внутренними смутами и подорванная много- летней борьбой с Византией, слабела с каждым годом, ее непоследовательная во внешней политике правящая верхушка после смерти царя Симеона все более склонялась к провизантийскому курсу, к которому умело подталкивали болгар искушенные византийские политики. Это ставило Болгарию на позиции исторического противоборства с Русью, продолжавшей свое наступление на юго-западном направлении.

Хазария также вступила в острые противоречия с империей на религиозной почве: византийский император Роман I Лакапин проводил политику преследования иудеев, и это отразилось на отношениях с Хазарией, принявшей к тому времени иудаизм в качестве государственной религии. Византия направила всю силу своей дипломатии на создание враждебной Хазарскому каганату коалиции народов Северного Кавказа. Покинутая империей Хазария дожидалась того часа, когда ей придется один на один встретить удар Руси.

В этом сложном раскладе сил свою роль сьпрало появление в причерноморских степях новых орд кочевников с востока — печенегов, которые стали с начала X века более чем на 100 лет доминирующей силой в Северном Причерноморье. Русь вынуждена была отныне постоянно учитывать печенежскую опасность, особенно в связи со стремлением Византии в течение десятков лет использовать печенегов против Руси. В середине X века византийский император Константин Багрянородный, тонкий политик и дипломат, в своей знаменитой работе «Об управлении империей» откровенно поучал сыновей, как следует использовать печенегов против Руси, постоянно держа этот внешнеполитический нож у русского горла16.

Однако появление печенегов, в отличие от прошлых вторжений степняков в эти места, совпало с быстро идущей централизацией Руси, наращиванием ею экономической, военной, политической мощи. Это был первый случай в истории восточного славянства, когда оно сумело противостоять кочевникам и не сломаться перед их устрашающей силой.

!| Все более определенный и активный характер приобретает стремление Руси овладеть Северным Причерноморьем, сокрушить византийские опорные пункты в Крыму, прочно утвердиться на восточных торговых путях и в первую очередь в Приазовье, Поволжье, Закавказье. К началу 40-х годов X в. Русь сумела овладеть опорными пунктами на Таманском полуострове, в Нижнем Поднепровье, в других районах Северного Причерноморья. Под угрозой оказался центр византийских владений в Крыму — Херсонес, куда уже подступала русская рать в начале IX века. {

Эта политика опиралась на постепенную консолидацию под властью Киева восточнославянских земель. Подчинение восточнославянских племенных конфедераций переходит из сферы внешнеполитической во внутриполитическую. На два с половиной столетия внешнеполитические устремления отдельных русских земель в основном переходят в руки центрального древнерусского правительства, хотя никогда сепаратистские тенденции таких регионов, как Новгородские, Волынские земли, русский северо-восток, оконча- ьно не исчезали.

Одинаково успешно продвигаться по всем направлениям у Руси еще не хватало сил. В середине X века Русь выбрала наиболее перспективное направление — юго-западное: Византия, Подунавье, Балканы. Тогдашние русские лидеры, и в первую очередь великий князь Игорь, его жена Ольга и их наследники, видимо не без оснований, полагали, что именно под стенами Константинополя можно успешно решить все остальные внешнеполитические проблемы.

В обострившейся борьбе за Северное Причерноморье, за выходьГ к Дунаю Русь после первых столкновений с печенегами заключила соглашение «мира и любви» с контролирующими ближайшие степи печенежскими ордами, и они становились военными союзниками Киева в будущем противостоянии с Византией. Опираясь на дружественный договор с варягами, Игорь получил военную помощь со стороны варяжских дружин. Венгры, постоянно враждовавшие в это время с Византией, также превращались в потенциальных союзников Руси, а Хазария занимала в наступающем конфликте нейтральную позицию. По существу, впервые в своей истории Русь начинала участвовать в крупных для того времени международных политических комбинациях.

СВо время русско-византийской войны 941-944 годов Русь кроме своего конного и пешего войска, посаженного на корабли, вела на Балканы варягов и печенежскую конницу. В момент противоборства двух сторон венгры совершили набег на византийские владения. Добавим, что, как и в случае с нападением Олега на Византию, Русь выбрала для военной кампании удобный момент, пользуясь отвлечением основных сухопутных и морских сил империи на борьбу с арабами.

Яростный и длительный, но неудачный в своем исходе поход Руси на Константинополь и далее вдоль южного побережья Черного моря, где уже побывали русские дружины в 30-е годы IX в., сыграл важную, если не решающую, роль в политическом урегулировании, которое Русь и Византия предприняли\944^рду, после того как Игорь повел вновь на Константинополь сильное коалиционное войско, а венгры до этого предприняли удар на Фессалоники.

Византия сама предложила мир, и ее послы встретили русское войско уже на подходах к Дунаю. К тому же к этому времени Византия заключила мир с венграми, пообещала «злато» и «паволоки» печенегам и тем самым поколебала их решимость идти с Русью до конца. Таким образом, империя добилась в 944 году нового мирною договора с Русью, проявив немалую изворотливость и потратив значительные средства.

Новый русско-византийский договор подтвердил прежние соглашения 907-911 годов, ликвидировал ряд торговых преимуществ Руси, поставив ее в ординарные для того времени международные условия, но главное — он развивал идеи равноправного политического, экономического, юридического, военного сотрудничества двух государств. Попытки Руси закрепить за собой устье Днепра завершились компромиссом: Византия, по сути, признала за Русью преобладающую роль в освоении края,то ограничила здесь пребывание русских аванпостов лишь периодом навигации. Согласилась империя и с присутствием Руси в районах Северного Причерноморья, примыкающих к Крыму, и на Таманском полуострове. Военный союз предполагал совместные действия против Хазарии и против сателлитов Арабского халифата на Кавказе. Это подтвердилось ударом русских дружин по Закавказью уже в 945 году.

Новый договор стал взаимовыгодным, равноправным военносоюзным соглашением, действие которого простиралось на огромные территории — от Северного Причерноморья и Поволжья до сирийской границы, от Каспия до Сицилии.

Несмотря на поражение, которое потерпел великий князь Игорь от греков в 941 году, его роль в продвижении русских интересов как на юге, юго-западе, так и юго-востоке, думается, до сих пор недооценена. Устье Днепра, значительные области Северного Причерноморья, подступы к Крыму, Керченский пролив попадали в сферу влияния Руси. Именно в то время Черное море получило в восточных источниках название «Русское море».

Несмотря на бесславную гибель князя в древлянских лесах в 945 году, великая княгиня Ольга, его жена, энергично и целеустремленно закрепила позиции Руси в Северном Причерноморье. По существу, во время ее посольства в Константинополь был подтвержден и детализирован русско-византийский договор 944 года и предприняты новые контакты в церковной сфере. Крещение княгини Ольги также способствовало укреплению взаимоотношений Византии и Руси. Одновременно Ольга продвинула свою активность в Центральной Европе. При ней Русь после первого, во многом случайного, контакта еще с Франкской империей в IX веке возобновила контакты на вполне рассчитанной политической основе уже с Германским королевством, ставшим вскоре Германской империей Оттона I. И хотя они носили в основном конфессиональный характер (переговоры в Германии шли главным образом по поводу направления на Русь мессийного посольства), имеющаяся информация позволяет говорить о том, что речь шла и о попытке Руси установить с Германией регулярные дипломатические и торговые отношения, которые она уже имела с другими странами, например с Византией17.

Таким образом, к середине X века Русь определила и стабилизировала свои отношения с ближайшими соседями в регионе. Дальнейшее продвижение здесь древнерусского государства грозило прежде всего столкновением с Хаз арией, границы которой уже были со всех сторон обложены русскими аванпостами, и с Византийской империей, для которой борьба против усиления русского присутствия в регионе была лишь вопросом времени1*. В эти конфликты неизбежно должны были быть вовлечены другие народы и государства, чьи интересы в регионе также были уже,определены и которые были связаны между собой разного рода соглашениями, союзами и т.п.

Русь к этому времени прочно перешла к размежеванию своих внутриполитических (взаимоотношения с различными русскими землями) и внешнеполитических вопросов и уже предпринимает попытки перейти от решения отдельных внешнеполитических задач (договор с варягами, договор с уграми) к комплексной политике, учитывающей множественность международных факторов. С каждым десятилетием расширяются и те задачи, которые выдвигало растущее древнерусское государство.

60-70-е годы X в., годы правления и военных походов, внешней политики и дипломатии князя Святослава, знаменуют в этом движении новую качественную ступень. Приходится признать, что мнения, высказанные рядом отечественных и зарубежных ученых о том, что Святослав был лишь князем-воином, относятся к разряду мифов. К таким же мифам, но с долей невежества и полного непонимания и незнания истории древней Руси, относятся и мнения о варяжском, «находническом» характере завоеваний Святослава. Возможно, преувеличением звучит и характеристика Святослава как «Александра Македонского Восточной Европы». В реальности же военные предприятия Святослава явились хорошо организованными, тщательно подготовленными военными операциями раннего средневековья, которые охватывали действительно огромную территорию — от Северного Кавказа до Фракии, от Окско-Волжского междуречья до Северного Крыма. В их основе лежали долговременные и традиционные государственные расчеты Руси, осуществляемые с учетом конкретной расстановки сил в восточноевропейском регионе того времени.

Вместе с тем Святослав и его правительство поставили перед Русью новые, дерзкие внешнеполитические задачи, решать которые московские и петербургские политики будут еще целое тысячелетие.

Поразительно, что и на исходе XX века задачи, поставленные древней Русью для обеспечения своей жизнедеятельности и жизнеспособности, решены лишь частично, а некоторые из них не решены и поныне.

Поход Руси на восток в 964-965 годах, разгром Хазарин и се сателлита — Волжской Булгарии, военное давление на крымские и северопричерноморские впадения Византии, завоевание Приазовья и Нижнего Поволжья, а также Нижнего Подунавья, контролировавшего русские торговые пути на Балканы и в Южную и Центральную Европу, небезуспешная попытка поддержать антивизантийскую группировку болгарской знати, опиравшуюся на антивизантийские настроения болгарского народа, наконец, действия Руси с целью нанести решающий удар Византийской империи, посадить на императорский престол своего ставленника и ограничить территорию Византии лишь Малой Азией — все это характеризует последовательность и масштабность действий Руси в осуществлении своей внешней политики этого периода.

Удар по Волжской Булгарии, землям буртасов, Хазарскому каганату был нанесен Русью в удобный для нее момент соперничества Византии и Хазарии в Северном Причерноморье и на Северном Кавказе и был обеспечен действием союзного (944 г.) договора с Византией и благожелательным нейтралитетом со стороны империи к этому решительному военному предприятию Руси.

Затем наступает второй этап этой внешнеполитической эпопеи. Окончательное, вопреки договору 944 года, овладение Русью устьем Днепра, подчинение своей власти славяно-русских племен, живших по Днестру и Бугу, установление протектората над греческими климатами (полузависимыми территориями) на севере Крыма создали серьезную угрозу Византии в Северном Причерноморье, и в первую очередь Херсонесу. В связи с этим последовала серия дипломатических мер, которыми Византия стремилась отвлечь Русь от давления на Крым: в их число входили дары (золото), предоставление Руси свободы рук в Подунавье против Болгарии, проявившей несговорчивость в своих отношениях с Византией.

Одними из главных задач юго-западного похода Руси в 967 году стали овладение Подунавъем, закрепление этого района за Русью, перемещение центра восточнославянской государственности на историческую родину восточного славянства. Слова, приписанные летописцем Святославу по поводу Переяславца на Дунае: «Здесь середа земли моей»19, — выглядят вовсе не случайными, так как связаны со всей внешнеполитической линией правительства Руси в 50-60-е годы X в.

Разгром Болгарии, соглашение с Византией относительно нового статуса Руси в этом районе, кажется, решили для Руси эту историческую задачу. Но лишь на время. Византия включает на полную мощь весь свой политический аппарат для выдворения с Балкан опасного соседа. Следует активизация антирусских действий печенегов (их набег на Киев в 968 г.), подталкивание Болгарии на новую войну с Русью, которая увела значительную часть своего войска на борьбу с печенегами^ В^ответ Святослав укрепляет отношения с венграми, вероятно и с поляками, помогает своим сторонникам в Болгарии. Во время закономерно разразившейся русско-византийской войны 970-971 годов Русь выступает во главе грозной коалиции: вместе со Святославом на Константинополь шли отряды венгров, болгар-и печенежская конница. Это уже были контуры достаточно широкой восточноевропейской политики. Империя лишь огромным напряжением сил, стягиванием к стенам своей столицы армий из Малой Азии и других мест, мобилизацией своих лучших полководцев сумела остановить войска коалиции, а затем после мирной передышки и вероломного нарушения мирного соглашения оттеснить руссов на Дунай и там осадить их в крепости Доростол.

Новый договор между Русью и Византией, заключенный в 971 году, несмотря на поражение Святослава и его гибель, вернул оба государства к исходной точке. У Руси не хватило силового потенциала для утверждения на Балканах и в Крыму. Но и потрясенная русским нашествием Византия уже была не в состоянии остановить русскую экспансию в Северном Причерноморье и на Таманском полуострове. Устье Днепра, земли между Днепром и Днестром, Керченский пролив остались за Русью. Тем самым Русь впервые в своей истории попыталась поставить внешнеполитические задачи поистине восточноевропейского масштаба и оставить будущим поколениям русских политиков рискованные, но четкие ориентиры20. *

* #

Новый этап становления внешней политики Руси пришелся на период последней четверти X — первой половины XI века, совпавший с временем правления выдающихся представителей древнерусской государственности — Владимира I Святославича и его сына Ярослава Владимировича. Этому процессу не смогли помешать ни тяжелейшие внутриполитические смуты, ни временная победа сепаратистских тенденций, ни распад государства на части, потрясшие Русь в начале 80-х годов X в. и в 1015-1019 годах, ни драматическое изменение обстановки в степных районах Северного Причерноморья и Приазовья, куда последовательно в Х-Х1 веках вторгались новые орды степных кочевников — сначала печенеги, а затем половцы. Исторически, цивилизационно Русь набирала силы, и ее поступательное движение в социально-экономической, политической, культурной, демографической сферах стало той прочной опорой, на которой формировались внешнеполитические ориентиры, а сами внешнеполитические действия, естественно, оказывали влияние на многие сферы древнерусской жизни.

Однако это выявилось лишь позднее, В начале же 70-х годов X в., после гибели Святослава, казалось, в очередной раз мгла окутает Русь. Ее поражение в войне с Византией, гибель великого князя, активизация печенегов в северопричерноморских степях осложнили внешнеполитическое положение Руси, а ослабление центральной власти вызвало усиление сепаратистских тенденций. Попытку отделиться от Киева сделали древляне; самостоятельную линию в отношениях с Киевом занимал Новгород, где набирал силу Владимир, соперник великого киевского князя Ярополка; неспокойно было в землях вятичей, которые лишь недавно вошли в состав Руси. А это означало, что единая внешняя политика, разрываемая местным сепаратизмом, могла уступить место разрозненным действиям отдельных земель, что привело бы к ослаблению Руси как государства с уже оформившимися к середине X века геополитическими интересами.

На этот раз внутренний кризис власти был преодолен достаточно быстро. Ярополк силой оружия сумел вновь объединить государство, подавил мятеж древлян и на восемь лет обеспечил устойчивость своей власти. Этого было достаточно, чтобы продолжить внешнеполитические усилия, предпринятые предшественниками. Однако Ярополк в условиях хотя и мирных, но по своей сути враждебных отношений с Византией попытался, пожалуй, более определенно, чем прежние русские князья, повернуть Русь в сторону Запада. По существу, это была третья попытка со времени известного посольства к франкам и миссии княгини Ольги завязать отношения с Центральной Европой. Русские послы появились в 973 году на имперском съезде в Кведлинбурге, а через шесть лет в Киеве принимали послов от римского папы Бенедикта VII. Совершенно очевидно, что новое киевское правительство стремилось отдать политический и религиозный приоритет папскому Риму и Германской империи. Столь откровенный поворот во внешней политике Руси, к тому же сдобренной христианскими симпатиями Ярополка, видимо тайно принявшего крещение под влиянием своей бабки Ольги и жены- христианки, оказался для великого князя трагическим. Эта единственная в своем роде попытка Руси войти в более тесный контакт с западной, ставшей позднее католической, цивилизацией закончилась гибелью великого князя. Христианских склонностей ему не простил языческий Север во главе с Новгородом, где мужал честолюбивый Владимир Святославович, прекрасно понимавший, что его господству в Новгороде вскоре придет конец. Против Ярополка поднялась и языческая «партия» Киева, а также, видимо, те слои, которые долгими десятилетиями были экономически связаны с Византией, Балканами восточными торговыми путями. Запад для всех них оставался terra incognita. Последовавшая вскоре короткая и яростная междоусобица между Владимиром и Ярополком, Новгородом и Киевом, могучим еще язычеством и нарождающимся христианством закончилась победой Владимира, Новгорода, язычества. Евразийские тенденции впервые открыто взяли верх в формирующейся Руси.

Продолжая дело своих предшественников, Владимир вновь огнем и мечом собрал готовую было распасться во время междоусобицы Русь.

К середине 80-х годов X в. единое древнерусское государство практически включало все основные восточнославянские земли. На севере Русь (через свои новгородские земли) еще не встала прочно на берегах Финского залива и Балтики, но уже находилась в тесных контактах с жившими здесь угро-финскими и балтскими племенными конфедерациями. На северо-востоке ее граница охватывала земли Волжско-Окского междуречья, где по соседству с вятичами жили мордва, буртасы и другие угро-финские племенные союзы, бывшие буфером между Русью и Волжской Булгарней, ставшей на место разгромленной Святославом Хазарии на волжском торговом пути. На Западе еще во времена Ольги установилась русско-польская (мазо- вецкая) граница, а позднее хорваты, дулебы, тиверцы признали власть Киева21. Здесь сохранялось неустойчивое равновесие, которое в ближайшее время должно было быть нарушено в связи с тем, что и Польша, и Русь шли к возвышению своей мощи и к определению своих политических и экономических приоритетов на всем протяжении русско- польской границы. Русские владения шли по Южному и Западному Бугу, Днестру и далее на север по Неману. На юге такими ограничителями были устье Днепра, северная часть Крыма, владения на Таманском полуострове, где формировалось будущее Тмутараканское княжество. Под давлением печенегов, а позднее половцев южные земли временами выходили из-под контроля Руси, но в основном эти границы просуществовали вплоть до татаро-монгольского нашествия.

Однако наиболее крупная внешнеполитическая цель Руси того времени — овладение дунайским устьем и нижним Подунавьем, выход на Балканы — оставалась ко времени прихода Владимира к власти все так же неуловимой жар-птицей.

Уверенный в стабильности северо-западной границы и обезопасивший себя на северо-востоке, Владимир предпринял ряд решительных внешнеполитических действий на юго-западе и юге. Под 981 годом летопись упоминает войну с поляками за земли так называемой Червенской (хорвато-дулебской) Руси22. Тем самым завязался сложный узел русско-польских противоречий в этом регионе Восточной Европы, который обе стороны стремились развязать с переменным успехом в течение последующего времени. На исходе X века Русь открыла для себя юго-западное геополитическое направление и окончательно, уже в борьбе с Польшей, определила свой прочный интерес к Закарпатью, который на века стал одним из существенных аспектов русской внешней политики. Одновременно состоялись походы Руси на прусское племя ятвягов: началось противоборство с Польшей по всему периметру границы.

Продолжил Владимир и линию своего отца на овладение устьем Дуная. Под 985 годом летопись отмечает поход Владимира на болгар23, направленный против враждебного Византии Западно-Болгарского государства. По сути, в нарастающем противоборстве болгарского царя Самуила с Византией Василия II Владимир повторял политику своего отца. Пошел он по стопам Святослава и далее: под 986 годом византийские и сирийский источники упоминают о состоянии войны между Византией и Русью24. Это была все та же внешнеполитическая линия, начатая походом на Дунай. Поход окончился безрезультатно, за исключением того, что Русь еще раз подкрепила свои претензии на червенские земли. В этом же контексте следует оценивать и крупные внешнеполитические шаги Владимира, связанные с крещением Руси, Вновь сферой его интересов стали Поду- навье и Крым.

Поход 984 года, русско-византийская война 986 года явились прологом последующего крещения Руси — не только значительного культурно-религиозного и внутриполитического события для нее, но и важной внешнеполитической вехи.

Принимая крещение, Русь шла по пути большинства стран Европы I тысячелетия. Одновременно в Передней Азии, в Северной Африке, Восточном Средиземноморье шло мощное наступление мусульманства. Победа монотеистических религий знаменовала переход от «военно-демократических обществ» к государственным образованиям, к появлению новой социально-экономической структуры общества, к созданию централизованных монархий. Две великие мировые религии как бы поделили сферы влияния в соответствии с военными и политическими успехами своих основных носителей. Свое место в этом мировом процессе заняла и Русь, принявшая к концу 80-х годов X в. христианство по византийскому образцу. При этом христианизация Руси проходила во многом по международным стереотипам, что определяло важность внешнеполитического аспекта этого события.

Во-первых, христианизация Руси, как и других стран, не была актом единовременным, а растянулась на долгие десятилетия, если не на столетия. События 987-989 годов стали на этом пути лишь важным, но промежуточным этапом. Во-вторых, христианизация во всех случаях являлась отражением в первую очередь внешнеполитических влияний и расчетов ?— наряду с культурными, религиозными, внешнеэкономическими влияниями; во всех случаях она становилась актом, привнесенным извне. Применительно к Руси речь может идти о влиянии прежде всего Византин, христианизированной ранее Болгарии, о христиан ах-варягах, о христианах Херсонеса и Хазарин, о влиянии папского Рима, Германской империи, моравов, чехов, поляков. Двери Руси как евразийской державы были открыты всем религиозным течениям, и каждое из них накладывалось на общую восточнославянскую социально-экономическую и политическую канву. В борьбе за выбор веры невозможно исключать и влияния окрестных стран, уже принявших мусульманство и иудаизм.

Подобное происходило во всем мире. Так, франкский король Хлодвиг, принимая крещение по римскому образцу на исходе V века, обеспечивал себе поддержку в первую очередь со стороны папского Рима, а также галло-римской аристократии в борьбе со своими врагами — бургундами и вестготами, исповедовавшими в те годы арианство. Принятие христианства польским королем Мешко I в X

веке по римскому образцу было тесно связано с его борьбой против язычников западного Поморья — волинян и ратарей, а также против поддерживавших их саксонцев. В Чехии IX века обращение в христианство сопровождалось вмешательством немецких феода- лов в междоусобную борьбу чешских правителей, давлением франкского императора Людовика Благочестивого. Болгаро-немецкий союз против Великоморавского королевства обратил Ростислава Моравского в сторону Византии: он пытался крестить народ по византийскому образцу. Нго планы были впоследствии разрушены немецким католическим духовенством. Болгария приняла крещение по византийскому образцу под нажимом империи в условиях острейшего военного конфликта. Христианизация Венгрии также являлась орудием политической борьбы между папским Римом и Византией. Если Арпады ориентировались на Рим, то трансильванские вожди — на Византию. Королю Стефану Святому в его политике христианизации помогали немецкие рыцари. Этот ряд внешнеполитических влияний в деле крещения европейских стран можно было бы продолжить.

Заметим, что после обращения в христианство Русь сама стала оказывать соответствующее влияние на сопредельные народы и государства (печенегов, Волжскую Булгарию), пытаясь найти в этом средство своего внешнеполитического давления. Но это было позднее, а пока же Русь активно использовала церковные и, естественно, политические расчеты Византии в своих собственных интересах. Крещение Руси стало средоточием всех ее основных геополитических и государственно-престижных интересов; оно как бы подвело итог всем внешнеполитическим усилиям Руси в X веке, когда закладывались основы русской государственности, а вместе с ней и основы русской внешней политики.

Ярким отражением этих процессов стали так называемые «посольства о вере», о которых подробно и красочно рассказала «Повесть временных лет». История появлений в Киеве ходатаев из других стран с предложением своей веры и ответных посольств Руси в поисках «истинной религии» как на Запад, так и на Восток, по мнению ученых, выявила в легендарной форме активные внешнеполитические усилия Руси в период введения новой государственной религии, учитывающей весь спектр отношений с окружающими странами.

Но наиболее ярко внешнеполитический аспект отразился в событиях 987-989 годов, то есть периода крещения Руси, выросшего из ее геополитических целей.

После итогов похода против Болгарии и русско-византийского противоборства очередная угроза русского нашествия совпала для Византии с антиправительственным мятежом 987 года, который буквально потряс Константинополь. Власть императора-автократа Василия II оказалась под угрозой, что и заставило его направить послов к Владимиру с просьбой о мире и помощи. Закрепиться в Подунавье Руси вновь не удалось, но появилась идея династического брака русского великого князя и византийской принцессы, сестры императора Василия II и внучки Константина VII Багрянородного, который заклинал византийских правителей не родниться с варварами и не поднимать тем самым их государственный престиж, к чему страстно стремились русские князья. На этот раз Русь торжествовала победу: Византия согласилась отдать порфирородную принцессу за русского великого князя. Это был для Руси подлинный внешнеполитический, цивилизационный прорыв.

В свою очередь, император поставил условие: обращение в христианство самого Владимира и «всего народа»23. Крещение Руси, таким образом, становилось для Византии своеобразным внешнеполитическим реваншем, поскольку империя рассчитывала, как в случае и с другими обращенными народами, держать Русь в русле своей политики. Как показали последующие события, Владимир, согласившись на крещение из рук Константинополя, преследовал свои далеко идущие цели, которые продолжали бы общую линию на возвышение государственного престижа Руси, укрепление ее суверенитета.

Большинство историков относит этот договор к 987 году, когда и могло состояться обращение в христианство (или оглашение по этому поводу) самого Владимира.

Владимир послал военный корпус в Византию, и русская помощь спасла Василия II в его борьбе с мятежниками. Однако затем в реализации договора наступила заминка. Принцесса не прибыла в русскую столицу, а Владимир не дал ход крещению Руси. Потребовался новый удар русского войска по владениям Византии, чтобы договор заработал вновь. На этот раз удар был направлен на Крым. Владимир взял Херсонес, центр византийских владений в Крыму, и пригрозил двинуть свои дружины на Константинополь. Именно в это время в Херсонесе появились легаты Рима: папский престол не отказывался от идеи втянуть Русь в лоно своего влияния. Однако событиям был уготован иной исход. Анна прибыла в поверженный Херсонес, а Владимир там же принял обряд крещения, подчеркнув тем самым мощь и независимость Руси в этом щепетильном внешнеполитическом вопросе. Продолжением этой линии стала и попытка Руси создать свою церковную организацию, независимую от константинопольского патриархата. В этих условиях Византии не удалось навязать Руси свое решение проблемы обращения, равно как и Русь не сумела добиться того ранга и той степени независимости создающейся русской церкви, каких ей хотелось.

Необходимо видеть и связь похода русского войска на Херсонес с другими международными событиями. В то время на Византию вели наступление западные болгары, взявшие штурмом византийскую крепость Веррию. Империя вновь оказалась на краю пропасти, что и сопутствовало успеху русской внешней политики.

Таким образом, принятие Русью христианства происходило в условиях, когда она стала участницей крупных международных событий своего времени, в которые были втянуты Византия, Болгария, Рим, союзники Византии, Сирия и арабы, поддержавшие византийских мятежников26.

Постоянным внешнеполитическим фактором существования Древней Руси оставалась опасность со стороны степи. Многое изменилось со времени появления печенегов в северопричерноморских степях, их первого мирного контакта с Русью в 915 году и первого военного противостояния в 920 году. Ко второй половине X века восемь печенежских колен объединяли 40 родов. Печенеги завладели огромной территорией от Волги до Прута. Постепенно к 80-м годам X в. печенежская орда исламизировалась, и это стало дополнительным фактором в противостоянии Руси и печенегов. Степняки быстро набирали силу, но к концу X века и Русь представляла собой грозную опасность для степи. Это был уже новый внешнеполитический феномен. Возникла определенная система равновесия, когда у печенегов не было сил сокрушить Русь, как некогда делали это другие кочевые орды, а у Руси не хватило ресурсов для полной ликвидации степной опасности в быстротечной войне, как это было осуществлено Святославом по отношению к Хазарии. Это изнурительное противостояние растянулось почти на 100 лет, стоило тысяч жизней и нанесло большой ущерб цивилизационному развитию обеих сторон.

Отмечено, что опустошительные набеги печенегов привели к уходу значительной части восточнославянского населения на северо- восток — в земли вятичей27. Пик этого противостояния пришелся как раз на время правления Владимира, а именно на 90-е годы X в., а всего Русь и печенеги воевали между собой 16 раз, не говоря уже о мелких стычках. Сразу же после принятия Русью христианства началась длительная русско-печенежская война (988-997 гг.). Некоторые исследователи считают, что кроме традиционных ее причин — захвата добычи, новых пастбищ — этот натиск был реакцией мусульманского мира на христианизацию Руси. Владимир ответил беспрецедентной для Руси мерой: созданием мощной оборонительной системы на своих южных рубежах, состоящей из сети городов- крепостей по рекам Десне, Остеру, Стугне, Ирпени, Трубежу, Суле. Под военный контроль были взяты все броды, разработана система сигнализации, оповещающая о приближении степняков. В крепости были направлены «мужи лутши» из разных мест.

Победы русских дружин над печенегами под Переяславлем, Василивом, Белгородом, тем не менее, не ликвидировали эту угрозу, хотя и сдерживали ее. Постоянная печенежская опасность объясняет нам, почему с такими трудностями шло освоение Русью Таманского полуострова, Северного Причерноморья, закрепление плодородных земель на юге, прокладывание торговых путей на восток.

Этот внешнеполитический фактор, действовавший уже в пору создания древнерусского государства, положил начало милитаризации русской жизни, укреплению раннефеодальной монархии на Руси, все чаще требовавшей жертв со стороны личности в пользу общего дела — защиты от внешнего врага. Этот же фактор определил и начало такого губительного для Руси явления, которое позже стало бичом русской политической жизни, — постоянного вмешательства кочевников во внугрирусские политические дела, использования князьями сил кочевников для борьбы за власть. Не Олег Гориславич впервые привлек степняков к себе на помощь в борьбе за черниговский престол во второй четверти XI века, намного раньше вели печенегов на Русь сторонники Ярополка — соперника Владимира, а затем соперник Ярослава Владимировича Святополк.

Не случайно в условиях печенежских нашествий, в начале 90-х годов, вновь обострилась борьба с Польшей за Червенскую Русь, и Владимир вынужден был идти в поход на хорватов. Противоборство с Польшей закончилось «любами» с Болеславом I и стабилизацией границы. Дочь польского короля стала женой Святополка, старшего сына Владимира.

Новое обострение в русско-польских отношениях приходится на конец правления Владимира, коща Польша заключила мир с Германией и более не нуждалась в спокойном восточном тыле, а Владимир стремился заручиться в борьбе с Польшей поддержкой Чехии.

Русско-польские отношения, таким образом, развивались в европейском контексте. Стороны учитывали позиции Германии, Венгрии, Чехии. Уже в это время Польша превращается, хотя еще контурно, в буферную зону между германским и восточнославянским мирами. Дальше германских земель интересы Руси еще не идут, но и это уже являлось определенным продвижением русских внешнеполитических устремлений. Фрагментарно они также проявлялись на Арабском Востоке и в Италии: русские наемники служили в Египте, а торговцы создавали свои подворья не только в Византии, но и в Каире, Палермо и других известных городских центрах. Становятся теснее отношения Руси с Норвегией, Швецией, особенно в период приобщения этих стран, как и Руси, к христианству.

Поводом же для очередной русско-польской войны стали выступление Святополка против отца и заключение сына в тюрьму вместе с женой-полькой. Болеслав помог зятю, направив против Руси войско, подкрепленное немецкими и печенежскими наемниками. Но дело было не в родственных чувствах: начинавшуюся неурядицу на Руси Польша тут же решила использовать для отвоевания спорных территорий. На этот раз русско-польская граница устояла. Но ненадолго.

Начавшаяся после смерти Владимира четырехлетняя междоусобица отбросила Русь от прежних внешнеполитических достижений. За четыре года борьбы между Святополком Окаянным и братьями3, в первую очередь с Ярославом, страна буквально развалилась на части. Это был один из тех драматических распадов Руси, которые станут одной из характерных черт российской жизни в течение столетий. И с каждым распадом происходили откат и измельчание внешнеполитических ориентиров. Так было и на этот раз. Польша поддержала Святополка, и войска Болеслава I вошли в русскую столицу. А вместе с этим были надолго утрачены завоевания Владимира на юго-западе: Червенская Русь отошла к Польше. В междоусобицу вмешались и печенеги. И хотя в дальнейшем Ярославу Владимировичу удалось одолеть брата, но досталось это дорогой ценой. Русь была отброшена от своих западных и юго-западных границ, печенеги хозяйничали вблизи русских городов. В довершение Русь раскололась на две части. Вновь, как и на заре древнерусской государственности, на просторах Восточно-Европейской равнины появилось два восточнославянских государства. Одно охватывало правобережье Днепра и северо-западные области бывшей единой Руси. Центром его был Киев, где правил Ярослав Мудрый. Другое простиралось на днепровском левобережье, включало Чернигов и другие города, а также Северо-Восточную Русь. Его владения доходили до Тмутаракани, которая и была их центром, а возглавлял это образование Мстислав Владимирович, разгромивший в 1024 году Ярослава под Листвином и заставивший его заключить в 1026 году договор о разделении страны. Любопытно, что в «челе» Мстиславова войска стояли северяне.

И сразу же на Руси заработали рычаги политического сепаратизма, и, как следствие этого, отсутствие единства проявилось и в русской внешней политике. За несколько лет до раздела страны внешнеполитические интересы тмутараканского властелина сосредоточились на Северном Кавказе. Мстислав воевал с касогами. А затем, уже опираясь на помощь хазар и побежденных касогов, Мстислав двинулся на Киев. В дальнейшем, пытаясь создать мощную державу от днепровского левобережья до Северного Кавказа, Мстислав Владимирович в союзе с аланами нанес в начале 30-х годов XI

в. несколько ударов по владениям ширваншаха; русские рати вторгались в Закавказье28. Это было всего лишь малой частью восточной политики ранее единой Руси.

Внешнеполитические интересы киевского князя сосредоточивались также на традиционных направлениях: на западной и юго- западной границах (поход на Берестье на границе с Польшей), на обретении земель на балтийском побережье. Именно здесь после победы над чудью (эстами) в 1030 году был заложен город Юрьев4 (нынешний Тарту), что положило начало балтийской политике России на долгие века.

Одновременно Ярославу пришлось подавлять мятеж Полоцкой земли. Дробилась Русь — дробилась и ее внешняя политика.

Лишь на короткий срок в начале 30-х годов XI в. помирившиеся братья выступили единым фронтом: они использовали смерть Болеслава I и начавшуюся в Польше междоусобную борьбу для возвращения всех тех же червенских городов. Поход объединенного русского войска был успешным, и червенские города надолго, вплоть до нового распада Руси уже во второй половине XIV века, вошли в ее состав.

Лишь после смерти бездетного Мстислава Русь снова объединилась под эгидой Киева, и сразу же начался подъем внешней политики вновь единого государства.

Период правления Ярослава Мудрого с 1036 года для древнерусской внешней политики стал временем сбора урожая: взошли, несмотря на пронесшиеся над Русской землей бури, зерна, брошенные в почву предшествующими правителями. В сущности, правительство Ярослава Мудрого не только во многом повторило и попыталось восстановить былые, уже намеченные прежде внешнеполитические приоритеты, но и предприняло качественный прорыв в этой области.

Прежде всего следует сказать о мобилизации всех сил страны на борьбу с печенегами. В 1036 году у самых стен Киева русское войско наголову разбило печенегов. Это был последний из серии набегов степняков. Они обложили город. Ярослав повел в бой киевлян, новгородцев, союзных варягов. Летопись отмечает, что «бысть сеча зла, и одва (едва. — Авт.) одоле к вечеру Ярославъ». Печенеги бежали «разно», тонули в окрестных реках. Позднее их кочевья передвинулись к Дунаю. Часть их была «интернирована» Византией и поставлена на службу империи.

С тех пор печенежская орда как мощный фактор степной политики практически перестала существовать. В.Т. Пашуто справедливо заметил, что «Русь одолела печенегов с помощью дипломатии, войн и продуманной системы обороны»29.

Эта решающая победа как итог всех предшествовавших усилий Руси пришлась как раз на время нового возрождения древнерусского государства. Впервые в своей истории Русь в ходе длительного противоборства сломала хребет степной кочевой державе. Через год на месте победы был заложен знаменитый храм Святой Софии.

Логическое продолжение получила польская политика Ярослава. Давление на западной границе продолжалось. Это продемонстрировали походы русских ратей против ятвягов. Теперь в совокупности с прежними успехами в Закарпатье и Прибалтике древнерусская западная политика выстраивалась достаточно определенно. Русь при Ярославе Мудром по-прежнему опиралась на долговременный союз с Венгрией (который был поколеблен в период междоусобицы, так как венгры поддерживали легитимного князя Святополка) и стремилась заручиться поддержкой германских императоров Генриха И, а потом и Генриха III в борьбе с Польшей. Однако Германия была союзницей дальней и ненадежной. Империя сама стремилась продвинуть свои интересы на восток за счет не только польских территорий, но и русского влияния.

Таким образом, несмотря на отсутствие общей границы Руси и Германии, уже в то давнее время зарождается геополитическое соперничество двух государств, ставшее на долгие столетия доминантой в системе международных отношений в Восточной Европе.

В 1039 году в связи с окончанием смуты в Польше и появлением на польском престоле Казимира I Пяста в отношениях Руси с Польшей намечается поворот. Германия также была заинтересована в стабилизации Польши как противовеса и Чехии, и Руси. По договору около 1042 года Казимир признал новую русско-польскую границу, согласился с русскими интересами в Мазовии, добился отказа от наступления Руси на земли ятвягов. Сестра Ярослава Доброне- га — Мария стала женой польского короля, а Гертруда, сестра последнего, стала женой русского наследника престола князя Изяслава Ярославича. На долгие 20 лет отношения с Польшей были урегулированы.

В эти же годы в русской истории появляется еще один долговременный внешнеполитический сюжет. Под 1040 годом в летописи сказано: «Ярославъ иде на Литву»30: начинается противоборство с литовскими племенами, в недрах которых идут бурные демографические и общественные процессы, которые через несколько десятилетий сделают борьбу за литовские земли заметным внешнеполитическим фактором в Восточной Европе. Пока же речь шла лишь о попытках превращения «Литвы» в данников Руси и овладении землями на побережье Балтики.

И еще одна внешнеполитическая линия единой Руси определяется при Ярославе: вновь возникает балканский вопрос. Кончался срок действия «глубокого», 50-летнего мирного договора с Византией, включавшего, как показали все последующие события конца X — первой половины XI века, и военно-союзные статьи. Он, видимо, был заключен с Византией Владимиром по уже устоявшейся традиции на исходе 80-х годов X в. К началу 50-х годов XI в. отношения с империей вновь обострились и не только в силу экономических и церковных разногласий, как об этом принято думать. Русь, окрепнув и стабилизировав свои отношения с ближайшими соседями, а также освободившись от печенежского давления, попыталась вновь пробиться в Подунавье и на Балканы. В разгоравшемся конфликте Ярослав хотел обеспечить себе поддержку Польши и Германии31. Продолжали действовать и русско-венгерский, и русско- чешский союзы. Знаменательно, что все русское войско, включая и союзников, прежде чем двинуться на Константинополь, вновь собралось на Дунае. Во главе военной кампании встал старший сын Ярослава Владимир.

Жестокая война 1043 года закончилась поражением Руси. Лишь в 1046 году Русь и Византия заключили новый мирный договор, вернувший обе стороны к исходному положению. Шестнадцатилетний четвертый сын Ярослава Всеволод получил в жены дочь императора Константина Мономаха. Но этот факт уже не стал внешнеполитической европейской сенсацией, как некогда брак Владимира и Анны, так как Русь к этому времени прочно и легитимно вошла в круг ведущих держав Восточной Европы. Избрание (без участия Константинопольского патриарха) в 1051 году новым митрополитом русина Иллариона, возгласившего горделивую мысль о политической и религиозной независимости и исторической самодостаточности Руси31, лишь подчеркнуло общее внешнеполитическое укрепление древнерусского государства, несмотря на неудачу в недавнем противоборстве с Византией.

Продолжалось и продвижение русских интересов далее на запад. Это проявлялось в обмене посольствами со странами Северной, Центральной и Западной Европы, установлением с рядом стран династических связей. Анна Ярославна стала королевой Франции, женой Генриха I, другие дочери Ярослава направились в Норвегию, Венгрию, а сестра — в Польшу. Возникли фрагментарные отношения с Англией, которые позднее найдут выражение в браке внука Ярослава Владимира Мономаха и дочери последнего англосаксонского короля Гиты. Неудачные попытки Ярослава Мудрого породниться с германским императорским домом (Генрихом III) в конце концов закончились браком третьего сына Ярослава Святослава и дочери одного из владетельных домов Германии, а внучка Ярослава Евпраксия Всеволодовна, сестра Владимира Мономаха, стала женой германского императора Генриха IV; она сыграла странную и роковую роль в его судьбе и сгорела в пламени западных государственных и религиозных интриг.

Все эти факты указывают на то, что после разгрома печенегов ось древнерусской внешней политики все более склоняется в сторону Запада. С этого периода и до конца XI века евразийский характер Руси все явственнее окрашивается в западные тона.

В этом же направлении идет и церковная политика древнерусского государства. Окончательный раскол в 1054 году между папским Римом и Византией не взволновал ни русскую церковь, ни древнерусскую правящую элиту. Тесные политические связи со странами Европы, принявшими христианство по римскому образцу, заставляли Русь проявлять в этом вопросе гибкость. Впрочем, для русских правителей это было не внове: со времен Ольги, а позднее при Яро- полке и Владимире Русь умело лавировала между двумя крупными христианскими центрами, упрочивая свою собственную церковную линию и на этом основании добиваясь все новых внешнеполитических дивидендов. Православный фундаментализм, носителем которого стали позднее греческие митрополиты в Киеве, их окружение, а также руководители и идеологи Киево-Печерского монастыря, на Руси еще не сложился, религиозно-идеологический изоляционизм еще не поразил Русскую землю, и она оставалась открытой всем цивилизационным ветрам континента. *

* *

Во второй половине XI века Русь еще по инерции продолжала общеевропейскую политику Ярослава Мудрого, став к этому времени поистине европейской державой. С ее политикой считались Германская империя, Византия, Швеция, Польша, Норвегия, Чехия, Венгрия, другие европейские страны. На востоке вплоть до низовьев Волги у нее теперь практически не было соперников. Союзником Руси оставались аланы. Ее границы простирались от Карпат до Камы, от Балтийского моря до Черного. Периметр территории древней Руси равнялся 7 тыс. км. К середине XI века там жило около 4 млн. человек. Ее города во главе с Киевом были крупнейшими городскими центрами Восточной Европы. Пути русской внешней торговли простирались от Лондона до Багдада и от Хорезма до Испании.

Однако вторая половина XI века и начало XII века вплоть до времени вступления на общерусский престол Владимира Мономаха ознаменовались и некоторыми новыми явлениями во внешней политике Руси.

Во-первых, с середины XI века в южнорусских степях появились новые кочевые орды. Сначала это были торки. К 60-м годам Русь успешно справилась с беспокойными соседями: их набеги на южно- русские земли были отбиты, последовавший в 1060 году поход в степь объединенных русских сил привел к разгрому и распаду орды, часть которой ушла прочь, а остальная стала вассалом Руси в приграничной степной полосе. Но на следующий год Русь столкнулась с новой, более серьезной опасностью: в этот год «придоша половцы первое на Русьскую землю». Новое нашествие показало, что враг был многочислен и силен. Рать Всеволода Ярославича, княжившего в то время в Переяславле, была разгромлена, и половцы пошли «загоном» по русским землям. Так началось новое долговременное противостояние Руси и степи.

Придя из глубин Азии тем же путем, что некогда и печенеги, половецкие орды перешли Волгу, появились на Дону, заняли бескрайние степи между Доном и Днепром. Они отогнали печенегов на запад и, преследуя их, дошли до византийских крепостей на Дунае. Часть их передвинулась на север и вплотную подошла к русским границам. Их напор на западе ослабел, и они принялись обживать огромные пространства, раскинувшиеся между Доном и Дунаем, причем главные их кочевья располагались между Дунаем и Днепром, Половецкий фактор впоследствии оказал мощное влияние на формирование древнерусской внешней политики. Это противостояние расширялось и ужесточалось с каждым десятилетием и просуществовало вплоть до татаро-монгольского нашествия на исходе 30-х годов XIII в.

Во-вторых, вопреки попытке Ярослава предотвратить в будущем междоусобицы между сыновьями, закрепив за каждым из них наследственный «стол» при сохранении общегосударственной власти за старшим в роду, после смерти великого князя началась перманентная междоусобная борьба между Рюриковичами, сопровождавшаяся ослаблением центральной власти и усилением внешнеполитического сепаратизма отдельных земель.

Борьба за киевский престол между сыновьями Ярослава Мудрого вылилась в конце концов в серьезный международный конфликт, в котором участвовали Польша, Германия, папский престол. Появление изгнанного братьями из Киева Изяслава с сыном Ярополком сначала в Польше, потом при дворе императора Генриха IV, а затем уже одного Ярополка в Риме у папы Григория VII Гильдебранда осложнило русско-польские отношения, активизировало попытки Генриха IV использовать Русь в своих интересах в борьбе против саксонских князей и вселило надежду в сердце неукротимого Григория VII на то, что Русь повернется наконец лицом к папскому престолу. Однако восточноевропейское статус-кво нарушено не было. Попытка Польши вернуть себе червенские города, используя княжеские междоусобицы на Руси, не удалась, и в 1074 году стороны заключили мир. От имени Руси успешные переговоры на юге провел юный Владимир Мономах. Русско-польский союз продолжал действовать, и в 1076 году войско во главе с Владимиром Мономахом н Олегом Святославичем оказало полякам помощь в борьбе с Чехией. Четыре месяца руссы победоносно воевали в центре Европы, о чем с гордостью поведал в своем «Поучении» Владимир Мономах33. Таким образом Германская империя не сумела добиться от Киева поддержки в борьбе с Польшей. Что касается расчетов Рима, то, видимо, есть основания говорить о стремлении Григория VII получить от князей-эмигрантов в обмен за помощь в возвращении престола Изяславу согласие на политическую и религиозную зависимость от папы. Так задолго до попыток окатоличить юго-западные земли в XIII веке, до крестоносной католической агрессии против Северо-Западной Руси и до Флорентийской унии папский престол, используя политические трудности на Руси, стремился ввести русские земли в лоно католической церкви.

Одновременно перипетии с участием европейских сторон в русской междоусобице говорят о тесной привязанности Руси к тогдашней европейской политике и еще раз свидетельствуют, что, несмотря на начавшиеся политические неурядицы, древнерусское государство и в послеярославово время продолжало оставаться единым и достаточно прочным. В конце концов Европа помогла возвратить престол на Руси легитимному русскому монарху, старшему Ярославичу — Изяславу.

Но вместе с тем внутренняя непрочность державы Рюриковичей, разрывающие ее центробежные силы социально-экономическою характера, рассмотрение которых не входит в нашу задачу, способствовали зарождению местного сепаратизма и, как следствие этого, регионализации внешней политики- Здесь следовало бы назвать в первую очередь пограничную с Польшей и Венгрией Волынскую землю, все те же червенские города, прошедшую искус независимости при Мстиславе далекую Тмутаракань и отчасти постоянно стоящий в оппозиции к центральной власти Полоцк.

Именно отсюда пришли первые сигналы неповиновения и поиски собственного решения внешнеполитических проблем.

В 60-е годы XI в. внук Ярослава Мудрого Ростислав первым бросил с Волыни вызов Киеву. Затем он бежал в Тмутаракань. Эту линию продолжали его сыновья Ростиславичи, укоренившиеся на Волыни, и другие местные князья. Отстаивая самостоятельность Волыни или отдельных ее частей (Владимира-Волынского, Перемыш- ля, Теребовля), они пытались проводить собственную политику в отношениях с половцами, используя их помощь в своих региональных интересах, постоянно находились в противоборстве с Польшей и Венгрией и даже претендовали на Подунавье. Великим киевским князьям Всеволоду, потом Святополку Изяславичу стоило большого труда сдерживать эту сепаратистскую вольницу волынских князей.

Другим центром сепаратизма становится Тмутаракань, где, кстати, периодически укрывались волынские князья, стремясь избежать киевского давления. Там же в 70-е годы оказался и мятежный Олег Святославич, сын черниговского князя Святослава, который занял общерусский престол в 1072 году, но вскоре умер и оставил своих сыновей Ольговичей, буйное и неукротимое племя, на вторых ролях в политической жизни России. Тмутараканские беглецы входили в тесные контакты с половцами и неоднократно водили их конницу на Русь. Они имели контакты с хазарами, греческими колониями в Причерноморье. Ростислав, продолжая политику Мстислава, активизировал действия Тмутараканского княжества на Северном Кавказе, в частности продолжал подчинение касогов, что противоречило византийским интересам (впоследствии Ростислава отравили)14.

Все более определяются (вернее, возрождаются) собственные внешнеполитические интересы Полоцка. С середины 60-х годов и в течение нескольких десятилетий полоцкие Брячиславичи, в первую очередь энергичный, воинственный, непредсказуемый князь Всеслав, стремятся оторвать Полоцкое княжество от Киева. У Полоцка складываются свои внешнеполитические ориентиры, связанные с овладением северо-западными русскими землями. Полоцк атакует новгородские земли, владения подвластных Новгороду и всей Руси балтских и угро-финских народов. С большим трудом, в том числе и путем военных походов и карательных экспедиций, киевским князьям удается сдерживать сепаратизм полоцких князей. В этом начавшемся противоборстве, равно как и активизации литовских племен, уже угадывается будущее противостояние литовско-русской общности против остальной Руси и проглядывают контуры Литовско-Русского государства.

Наконец, с каждым десятилетием нарастает роль половецкого фактора во внешней политике Руси. К концу XI века половецкая опасность отодвинула в сторону все остальные внешнеполитические устремления Руси, хотя по-прежнему сохранялись дружеские и союзные отношения с Польшей, Венгрией, Византией, проявлялась заинтересованность во взаимной поддержке Германии Генриха IV и Руси Всеволода Ярославича (1078-1093 гг.), поддерживались отношения с различными германскими землями, с Равеннской церковью. Русь в это время также находилась в дружественных отношениях со Швецией, Норвегией, Данией, не прерывались контакты с Францией. Однако половецкая опасность все более склоняет внешнеполитический вектор Руси к востоку. Особенно усилился натиск половцев с 90-х годов XI в., когда произошли объединение и координация действий «Черной Кумании»5, кочевавшей на днепровском правобережье, и «Белой Кумании», располагавшейся между Днепром и Доном.

Десятки походов на Русь, на отдельные русские земли и города предприняли половцы в это время. Именно тогда у Руси были отторгнуты огромные массивы плодородных земель. Они превратились в половецкие пастбища. Здешнее население либо погибло, либо было уведено в плен и продано в рабство на невольничьих рынках юга, либо бежало на север под защиту лесов и болот. Русские княжества жили в постоянном военном напряжении. Колоссальные народные средства, как и во времена печенежских набегов, продолжали уходить на дело обороны страны. Русь все более превращалась в постоянно воюющую державу, что не могло не отразиться на ее общей цивилизационной судьбе.

Постоянное присутствие половцев на южных рубежах Руси, многогранное — не только военное, но и мирное — экономическое сотрудничество половецкой степи и Руси превращало взаимоотношения половцев и Руси в фактор не только внешней политики, но и внутренней жизни русских земель. Их династические браки с рус скими владетельными домами, союзы и противоборство с отдельными князьями влияли в сильной степени на отношения внутри русских земель. А если учесть, что в подобном же качестве половцы выступали по отношению к Венгрии, Византии, в меньшей степени — к Польше, можно говорить о неотделимости истории Руси от истории половецкой степи, в том числе и в области внешней политики.

Отношения с половцами стали для Руси историческим феноменом вооруженного сосуществования, когда у кочевников, как в свое время у печенегов, не хватало сил сокрушить Русь и превратить ее в своего постоянного вассала и данника, а Русь не могла опрокинуть половцев, как, скажем, торков. В результате началась изнурительная борьба за выживание, сплетенная воедино порой с экономическими и политическими интересами. Любопытно, что в ходе этого соперничества-сотрудничества русские князья нередко заключали династические браки с половецкими ханами: первым взял себе в жены знатную половчанку после смерти «грекини», дочери Константина Мономаха, великий князь Всеволод. За ним последовал великий князь Святополк Изяславич, женившийся на дочери владыки левобережных (приднепровских) половцев Тугоркана, который, кстати, был убит во время одного из своих набегов на земли зятя. Владимир Мономах и его соперник черниговский князь Олег Святославич женили своих сыновей на ханских дочерях, то есть женой Юрия Владимировича, будущего основателя Москвы Юрия Долгорукого, была половчанка. Нечто символическое, типично евразийское было в этом выборе судьбы.

Почти во всех этих случаях русские князья либо нейтрализовали этими браками враждебные половецкие намерения, либо приобретали себе союзников. Это непростое сосуществование стало трагедией для обоих народов, особенно с того времени, когда Русь сама перешла в наступление на степь.

Русские князья нередко привлекали на службу в приграничной полосе торков и печенегов, выбитых половцами со своих прежних мест обитания. Такую же роль играли печенеги на византийско- половецкой границе.

Конец XI и начало XII века принесли коренные сдвиги в борьбе Руси с половцами. Четырежды русские князья собирались на общерусские княжеские съезды для того, чтобы выработать общую линию борьбы с губительными набегами половцев, и хотя практического результата эти съезды не принесли, был выработан механизм противоборства с княжескими междоусобицами, создано, как мы сказали бы сегодня, общественное мнение в пользу лидеров объединительных процессов, и прежде всего переяславского князя Владимира Мономаха, чье княжество в первую очередь выносило на своих плечах тяжесть борьбы с половцами. Те, кто уклонялся от борьбы, отсиживался по своим городам или, хуже того, потворствовал половецким набегам, как это не раз случалось с князем Олегом Черниговским, подвергались осуждению.

Симптоматично, что попытки русских князей создать единый фронт в борьбе против кочевников совпадают с крестоносным движением в Западной Европе. Еще при жизни Всеволода западные церковные круги делали попытки втянуть Русь в намечавшийся первый крестовый поход против арабов. Западные страны были все более озабочены наступлением на Византийскую империю турок- сельджуков, которые, овладев Малой Азией, поставили империю на грань катастрофы. Сами западные правители, рыцари, купцы с их хищническими интересами мечтали о сокрушении Византии и овладении ее ценностями. В 1091 году на весь тогдашний мир прозвучал отчаянный призыв византийского императора Алексея Комнина к спасению Византии силами западных христиан. Его не пугала даже перспектива предаться «латинянам»35.

В то время как крестоносцы в ходе первого крестового похода (1096-1099 гг.) овладели Иерусалимом и создали Иерусалимское королевство, на Руси был созван первый объединительный съезд князей (Любеч, 1097 г.) для выработки противодействия степнякам.

Таким образом, Запад и Русь действовали синхронно против наступления Востока. Заметим, что в Первом крестовом походе принимал участие граф Гуго Крепи, сын Анны Ярославны и двоюродный брат Владимира Мономаха. В самом походе, по некоторым данным, участвовал и русский отряд36. А еще через несколько лет игумен Даниил, в дальнейшем сподвижник того же Мономаха, побывал во время своего паломнического «хождения» в Иерусалиме и даже участвовал в 1106 году в походе короля Балдуина в Сирию. Круг замыкался: Россия превращалась в восточный фланг выступления христиан против агрессии Востока, хотя это все более и более отдаляло ее от цивилизационных процессов Запада.

Особенно это стало очевидно в начале XII века, когда возобладала военная стратегия Владимира Мономаха, заключавшаяся не в оборонительной борьбе против половцев, а в нанесении им серии наступательных ударов с проникновением в глубь их кочевий.

Первые такие походы по ближним становищам половцев Мономах предпринял еще в 90-е годы XI в. После консолидации сил князей они предприняли серию походов в степь в 1103, 1109, 1111, 1116, 1120 годах.

Инициатором этих походов был Владимир Мономах, сначала переяславский, ас 1113 года — великий киевский князь. Он сам возглавлял походы, посылал в степь своих воевод, а позднее и сына Ярополка, талантливого полководца.

Пиком этих военных предприятий стал, конечно, поход 1111 года и не только потому, что русская рать впервые за долгие годы вышла на берега Дона и что впервые были взяты крупные городу —- становища степняков и разгромлено их войско во главе с ханом

Шаруканом, владыкой Подонья, но и потому, что русские князья придали этому походу крестовый характер. Православное духовенство освящало и провожало воинов, шло с ними в степь и даже выносило крест и проводило молебны и песнопения перед войском в канун битвы и штурма вражеских городов («И князь Володимеръ пристави попы своя, едучи предъ полкомъ, петн тропари коньдакы хреста честнаго и канунъ святой богородици»37). Не случайно победу в решающей битве на одном из притоков Дона тогдашние русские идеологи объяснили вмешательством божественных сил, а после похода весть о победе над язычниками «с божьею помощью, молитвами святыя богородица и святых ангелъ»38 была донесена до Византии, Венгрии, Польши, Чехии, Рима. И это было не просто церковно-летописной риторикой, а отражением сущности, всеевропейского масштаба, религиозного обеспечения этого крупнейшего в истории Древней Руси военного предприятия, ставшего русским крестовым походом на восток.

После таких ударов половцы долго не могли оправиться. Их результатом стали откат степняков к югу, юго-западу и юго-востоку, возврат под контроль Руси плодородных земель, укрепление международных позиций Руси при Владимире Мономахе (1113-1125 гг.) и его сыне Мстиславе Великом (1125-1132 гг.). Русь в это время продолжала поддерживать широкие международные связи как с католическим, так и с мусульманским миром. Продолжали действовать союзные договоры с Венгрией и Польшей, были заключены династические браки с владетельными домами Швеции, Византии, Польши, Венгрии, Германии и других стран. Усилилось влияние Руси на Северном Кавказе.

В период правления Владимира Мономаха были ликвидированы все признаки местного сепаратизма: задавлена оппозиция Новгорода (новгородские заговорщики оказались в оковах в киевской тюрьме), полностью замирены Волынь и Тмутаракань, сломлена гордыня черниговских князей, ставших послушными подручными Киева.

И как всегда бывало в пору наивысших внутри- и внешнеполитических успехов Руси, ее усилившегося единства, централизации власти, вновь всплыли претензии древнерусского государства на Подунавье. Под 1116 годом в летописи говорится о том, что Владимир Мономах «посажа посадники по Дунаю»39, Другие источники раскрывают подробнее борьбу Руси за Подунавье: появление там русской рати, использование Русью внутриполитических противоречий в Византии и т.д. Именно с тех пор получила хождение версия о «шапке Мономаха», то есть о дарах Византии, в том числе «венце», русскому великому князю в обмен на оставление дунайских городов. Руси и на этот раз не удалось удержаться на подступах к Балканам, но попытка такая была предпринята. А это значит, что и в первой трети XII века Русь, подавив внутренние мятежи, подорвав половецкую опасность, представляла собой сравнительно мо нолитную и грозную силу, к которой еще совершенно неприменимы понятия о феодальной раздробленности, политической децентрализации и т.д. Не случайно безымянный автор знаменитого «Слова о погибели русской земли» в восторженных тонах характеризует международную роль Руси в тогдашнем мире: «Отсюда до венгров, и до поляков, и до чехов, от чехов до ятвягов, от ятвягов до литовцев и до немцев, от немцев до корелов, от корелов до Устюга, где живут тоймичи поганые, и за Дышащим морем, от моря до болгар, от болгар до буртасов, от буртасов до черемисов, от черемисов до мордвы — то все покорил бог народу христианскому поганые страны: великому князю Всеволоду, отцу его Юрию, князю Киевскому, и деду его Владимиру Мономаху, которым половцы детей своих пугали в колыбели. А литва из болота на свет не показывалась. А венгры каменные города укрепляли железными воротами, чтобы на них великий Владимир не ходил войной. А немцы радовались, что они далеко за синим морем. Буртасы, черемисы, веда и мордва бортничали на князя великого Владимира. И сам господин Мануил Цареградский, страх имея, затем и великие дары посылал к нему, чтобы великий князь Владимир Царьграда его не взял» (дано в переводе)40. ?

* *

Положение в русских землях стало кардинально меняться с 30-х годов XII в. С этого времени и на долгие три с лишним столетия Русь вступает в сложный и крайне противоречивый период так называемой феодальной раздробленности, смысл которой заключался в бурном росте экономики русских княжеств, развитии городов, расцвете культуры, резком изменении социальных отношений в обществе, появлении новых социальных слоев как на высших ступенях феодальной иерархии, так и на ее низших ступенях. Именно эти обстоятельства вкупе с разделами князьями своих владений между сыновьями разрывали скорлупу старых общественных структур, приводили к политической раздробленности русских земель, ослаблению их обороноспособности, кровопролитным междоусобным войнам между князьями, активным вторжениям иноплеменников во внутренние дела Руси41.

Менялись и общерусские внешнеполитические ориентиры. От десятилетия к десятилетию по мере политической дезинтеграции, обособления отдельных княжеств внешняя политика единой Руси размывалась, локализовалась, приобретала региональный характер. Вместе с тем один из парадоксов периода феодальной раздробленности состоял в том, что даже в этом, региональном и локализованном, виде все прежние внешнеполитические приоритеты, которым следовали отдельные княжества по отношению к своим соседям, не только были сохранены, но даже развиты и упрочены. К тбму же эта внешняя политика печально обогатилась включением в ее орбиту не только взаимоотношений отдельных русских княжеств с иностранными государствами, но и их отношений между собой. Внешнеполитические контакты, расчеты, войны, мирные договоры переплетались с внутрикняжескими отношениями, с политикой отдельных княжеств, создавая причудливый орнамент, который был свойствен и другим странам Европы и Передней Азии, вступившим в полосу политической дезинтеграции. Некоторые из них, бывшие ближайшими соседями Руси (Польша, Венгрия), переживали те же общественные процессы, что и древнерусское государство42.

Особо следует сказать о неизбежных спутниках русской внутренней и внешней политики в этот период — половцах. Трагическое сосуществование этих противостоящих друг другу социумов и этносов продолжало нарастать.

Необходимо иметь в виду и то обстоятельство, что советская историческая наука, говоря о внешней политике Руси — Московского государства — России, в качестве точки отсчета брала внешнеполитические ориентиры единого древнерусского государства, а затем уже Владимиро-Суздальского княжества и Московской Руси. Но с точки зрения объективного анализа столь же оправданным представляется обращение и к другим русским княжествам, историческая судьба которых, увы, не сложилась столь блестяще. Однако восхождение Северо-Восточной Руси началось на исходе ХШ и XIV веков, а в период второй половины XII — первой трети XIII века каждое из крупных русских княжеств (Киевское, Галицко-Волынское, Черниговское, Новгородское, Смоленское, Владимиро-Суздальское, Полоцкое и некоторые другие) являлось полноправным и «полномочным» носителем как социально-экономического, культурного, конфессионального, так и внешнеполитического наследия Древней Руси. И не случайно каждое из них на определенных этапах своей истории становилось претендентом на новое объединение русских земель, базирующееся на более высокой цивилизационной основе, на безусловном лидерстве среди русских земель, кбторое не состоялось по различным, в том числе и внешнеполитическим, причинам.

Это может быть подтверждено всей внешнеполитической историей русских княжеств в течение 100 лет, следующих за политическим распадом Руси в 30-40 годах XII в.

Во-первых, следует сказать о внешнеполитическом положении Киевского княжества. Для Киева ушли в прошлое европейские цели, громкие союзы, блестящие династические связи, дальние победоносные походы. Из поля зрения Киевской земли постепенно выпадают европейские, византийские, северо-западные, кавказские направления внешней политики, то есть все то, что принесло международную славу Руси в прошлом. Со всех сторон Киевское княжество было окружено новыми, достаточно сильными русскими княжествами, которые встали на пути прежних общерусских внешнеполитических направлений. Киевской земле остались внешнеполитические интересы, связанные в основном с Половецкой степью и ее грозными соседями — Волынским (позднее Галицко-Волынским) княжеством на юго-западе и Ростово-Суздальским (позднее Владимиро-Суздальским) княжеством на северо-востоке, хотя нельзя было сбрасывать со счетов давнее соперничество с Черниговом (отчаянная борьба за первенство между потомками Владимира Мономаха — Мономахо- вичами и потомками его двоюродного брата Олега Святославича — Ольговичами), Полоцком, а позднее со Смоленском.

Уже в 40-е годы XII в. начинается борьба с Галичем, и в это же время развивается соперничество киевских князей (Ольговичей) сначала с ростово-суздальским князем Юрием Владимировичем Долгоруким (Мономаховичем), а потом с его сыном Андреем Бого- любским. Киев проиграл борьбу на обоих направлениях; северо-восточному княжеству — ранее, юго-западному — позднее, В 50-е годы Юрий Долгорукий при поддержке союзников дважды овладевает киевским престолом и умирает великим князем киевским в 1157 году. Его сына Андрея Боголюбского Киевское княжество интересует лишь как традиционный противник и не более того. Андрей Юрьевич берет штурмом Киев в 1169 году, но продолжает княжить на северо-востоке и является великим князем владимиро-суздальским. Причем на Киев Андрей Боголюбский вел коалицию князей-союз- ников при поддержке литовцев, поляков и венгров.

Несмотря на эти удары, Киев сохраняет свой исторический, культурный, церковный авторитет. Киевское княжество, как находящееся на главном направлении половецкого давления, продолжает оставаться одним из организаторов общерусских усилий в борьбе с половцами, хотя все чаще Владимиро-Суздальское княжество, нашедшее себе союзника в лице враждебной Киеву Волынской земли, привлекает половецкие рати на помощь в борьбе с бывшей «матерью городов русских».

Именно на 1183 год приходится победоносный поход объединенных русских сил во главе с киевским князем Святославом Всеволодовичем, внуком черниговского князя Олега Святославича. Именно Святослава Киевского воспел автор «Слова о полку Игореве» как радетеля за Русскую землю. А через два года, в 1185 году, его двоюродный брат Игорь Святославич, новгород-северский князь, тоже внук Олега, предпринял поход против половцев Кончака и потерпел сокрушительное поражение. Это был рядовой грабительский и плохо подготовленный поход русской рати в половецкие степи. Поэтический талант автора «Слова» поднял его на величайшую эпическую высоту. Особенно трагичными результаты похода выглядели по сравнению с основательной, хорошо продуманной стратегией киевского князя.

В конце XII — начале XIII века Киевское княжество все более ощущает давление со стороны Владимиро-Суздальского и Волын- ского княжеств. В конце XI — начале XII века сепаратизм волын- ских князей был задавлен киевскими князьями, в том числе железной рукой Владимира Мономаха и его сына Мстислава. Но уже в 50-е годы XII в. начинается длительное противоборство Галича с Киевом, когда на стороне Киева начали выступать Польша и Волынь, а на стороне Галича — Юрий Долгорукий. Роман Мстиславич Галицко-Волынский в 1202 году в ходе длительной борьбы, в которой участвовали Всеволод Юрьевич Большое Гнездо, стремящийся овладеть киевскими землями, Польша, на первых порах Галич, Черниговское княжество, степные вассалы Киева — «черные клобуки», в конце концов со второго захода овладел киевским престолом. Объединение Волыни, Галича и Киева позволило Роману активизировать антиполовецкую политику и организовать крупный поход в степь. Однако на следующий год противная сторона, в первую очередь черниговские Ольговичи, совместно с половцами нанесли ответный удар43. После смерти Романа Мстиславича длительную и отчаянную борьбу за овладение Киевом ведут группировки смоленских и черниговских князей.

Так на примере Киевского княжества переплетались внутри- и внешнеполитические факторы русской жизни.

Такая же картина складывалась в это время применительно к Галицко-Волынской земле. Однако там, в юго-западном углу Руси, на границе с Польшей, Венгрией, византийскими владениями, ярче проявляли себя отношения с окрестными государствами и в меньшей степени внутрирусские политические противоречия, хотя, как мы видели, и они занимали значительное место.

В ту пору начинается все более активное вовлечение Юго-Западной Руси в восточноевропейские дела. Волынские войска сражались в те годы на стороне Польши против германского императора Фридриха I Барбароссы. Союз с Польшей становится на долгие годы краеугольным камнем внешней политики Волыни.

В середине XII века в связи с обособлением Галича интересы русской стороны на Дунае стали представлять именно галичские князья. Теперь здесь Византии противостоял Галич, а не Русь. В дальнейшем в союзе с Венгрией галичский князь Ярослав Осмомысл уже прочно утвердился на Дунае, что не могло не беспокоить Византию, которая искала на Руси союзника против Галича и, кажется, нашла его в лице сначала киевских, а позднее — и не без трудностей — владимиро-суздальских князей.

В конце XII века Юго-Западная Русь уже определенно участвовала в двух противоборствующих коалициях: Галич выступал в союзе с Венгрией и Суздальской землей против другой коалиции — Волыни, поддержанной Киевом и Польшей. За спиной первого союза стояли германские интересы против Польши и Византии, за спиной второго — внешнеполитические расчеты Византийской империи и Венгрии, хотя в определенные периоды страны, участвовавшие в этих коалициях, искали компромиссы, вызванные тактическими соображениями.

Польша и Венгрия внимательно следили за развитием событий в Юго-Западной Руси. Вступая в различного рода союзные отношения с Галичем и Волынью, они стратегически поощряли сепаратизм этих русских княжеств и содействовали их отъединению от Киева. Позднее, после смерти Ярослава Осмомысла, Венгрия пыталась сокрушить своего союзника — Галичское княжество, на галичский престол даже был посажен сын венгерского короля. Лишь вмешательство Германии и Польши привело к восстановлению местной династии в лице Романа Мстиславича. При этом существенную помощь ему оказали князья Малой Польши, нуждавшейся в сильном союзнике во внутриусобной борьбе44.

В 1199 году произошло объединение Волыни и Галича, чему отчаянно мешала та же Венгрия, но помогала Малая Польша. После этого Галицко-Волынская Русь, держава Романа Мстиславича, куда вскоре (1202 г.) вошла и Киевская земля, стала огромным и мощным государством, равным по величине Священной Римской империи. В Ипатьевской летописи по этому поводу говорилось: «Начало княжения великого князя Романа, самодержца бывша всей земли Русской...»45. И для такого пассажа были определенные основания.

И вот на долгие десятилетия Галицко-Волынское княжество, несмотря на временные неудачи и даже политический распад в начале XIII века, стало одним из мощных центров объединительных общерусских тенденций.

После объединения Галицко-Волынская Русь пытается, с одной стороны, диктовать свою волю ближним соседям, с другой — использовать их внутренние неурядицы в своих интересах (союз с Малой Польшей), а порой и противопоставить их друг другу. Одновременно нарастает стремление поддержать традиционные русские интересы на подступах к Балканам как путем давления на Византию, так и за счет договорных с ней отношений перед лицом нарастающей для империи опасности со стороны турок-сельджуков и крестоносцев.

Роман Мстиславич участвовал в борьбе между Германией и Польшей, вмешался в междоусобную борьбу в Германии после смерти Фридриха I Барбароссы и даже покушался на Саксонию. Одновременно он нормализует отношения с Венгрией и Византией и поддерживает изгнанного из Константинополя и атакуемого крестоносцами (1204 г.), византийского императора Алексея III Ангела, предоставив ему убежище в своей земле. Тем самым Роман выступал против политики Германской империи и папства. Погибает великий галицко-валынский князь во время одного из европейских походов46.

Так причудливо меняются контуры внешней политики Юго-Западной Руси, хотя ее существо остается прежним: стремление к лидерству в русских землях и попытки объединить под своей рукой остальные, хотя бы ближние, русские княжества, овладение Поду- навьем, продвижение своих интересов в Восточной и Центральной Европе.

Во второй половине XII — первой трети XIII века Ростово- Суздальское (позднее Владимиро-Суздальское) княжество определило свою внешнеполитическую специфику, бывшую осколком внешней политики единой Руси. Лидерами этой новой сепаратной внешней политики Северо-Восточной Руси стали Юрий Долгорукий, один из младших сыновей Владимира Мономаха, а позднее его сыновья и внуки. При Юрии Долгоруком элементами внешней политики Северо-Восточной Руси стали: во-первых, борьба за Киев в союзе с Волынью и Польшей, противоборство со Смоленском и Новгородом за Подвинье; во-вторых, прочный союз с половцами, с кем он был, как известно, связан династическими узами и неоднократно водил половецкую конницу на Киев; в-третьих, вмешательство в дела Юго-Западной Руси на стороне Волыни и, наконец, продвижение своих интересов в Окско-Волжском междуречье.

Любопытно, что так называемое основание Москвы 4 апреля 1147 г, (а вернее, первое ее упоминание в русских источниках) как бы символизирует всю внешнюю политику тогдашней, только что отделившейся Северо-Восточной Руси. Пир в маленькой порубежной военной крепостице Москве Юрий Долгорукий устроил своему союзнику черниговскому князю, троюродному брату Святославу Ольговичу после собственного удачного похода на Новгород и удара Святослава по смоленским землям. Москва как политическое понятие родилась в глуши междоусобных войн, во мгле тяжелой, меж- русской ненависти, олицетворявших во второй половине XII века по сути своей уже прошлую, выродившуюся внешнюю политику отдельных русских княжеств.

Внешнеполитическую линию Ростово-Суздальской Руси продолжали великие владимиро-суздальские князья Андрей Юрьевич Боголюбе кий и его брат Всеволод Юрьевич Большое Гнездо.

Андрей Боголюбский активизировал борьбу за киевский престол, предпринимал походы на Новгород и стремился сокрушить влияние Волжской Булгарин в Окско-Волжском междуречье. Заметим, что и Новгород, и Волжская Булгария были соперниками Владимиро- Суздальской Руси в борьбе за Подвинье, низовье реки Сухоны, то есть за территории, бывшие одним из связующих звеньев между Волжским и Балтийским торговыми путями. Интересы Булгарии также простирались от Белого моря на западе до бассейнов Печоры и Оби на востоке47.

В 1173 году Андрей Боголюбский пытался организовать поход на булгар, подняв против них также муромские и рязанские войска4*. Этот, правда неудавшийся, поход стал предтечей мощного давления Владимиро-Суздальского княжества на Волжскую Булгарию в конце XII века. Именно в это время Всеволод Большое Гнездо организовал серию походов против Волжской Булгарии, причем в победоносный поход 1183 года он вовлек отряды из всех регионов Руси, которые находились под его влиянием, — из Киева, Переяславля Южного, Смоленска, Мурома, Рязани49, Потом последовал поход 1186 года. Военное давление Руси в Окско-Волжском междуречье сопровождалось усиленной русской колонизацией края. Русские поселенцы вклинивались в земли мордвы и других здешних народов. Активно использовали русские князья и исконную половецко-бул- гарскую вражду, натравливая половцев на своих соседей. Постепенно буферная зона между Северо-Восточной Русью и Волжской Бул гарней, состоящая из земель мордвы, буртасов и других народов, трагически сжималась. В этом бурлящем котле решались и будущие судьбы этих народов, и судьбы самой Северо-Восточной Руси и Волжской Булгарин, и половцев, которые, истощая друг друга, расчищали путь фантастическому успеху татаро-монгольского нашествия.

К концу XII века Всеволод практически распоряжался Рязанским княжеством, имел владения в Киевской земле. Он по-прежнему поддерживал противников киевских князей, оказывал постоянное давление на Новгород. Сохранились сведения о связях непрерывно усиливавшегося Владимиро-Суздальского княжества с Германией в их противодействии Византии50.

И все же, несмотря на все успехи и стремительное возвышение Владимиро-Суздальской Руси, ее внешняя политика носила в основном региональный характер. Однако из этих локальных интересов в Поволжье, Подвинье, на западных — смоленских, киевских, черниговских — рубежах стали со временем выкристаллизовываться контуры внешней политики преемников Владимиро-Суздальской Руси, в первую очередь Твери и Москвы, как в домонгольский, так и в послемонгольский периоды.

Рано определились и особые внешнеполитические приоритеты Новгородского княжества. Прежде всего — это овладение районами Восточной Прибалтики, землями финнов, распространение своего влияния на восток — до Урала и в Зауралье, попытка поставить под контроль балтийско-волжский торговый путь. Земли чуди, емн, перми, печеры, югры, корелов, вожан и др. уже вошли в сферу интересов Новгорода, составили причудливую внешнеполитическую канву его истории. Форпостами Новгорода в иноязычных землях утвердились крепости Псков, Ладога и др.

Что касается политики Новгорода в общерусских делах после 30-х годов XII в., когда Новгородское княжество стало фактически самостоятельным, то здесь следует отметить определенный «изоляционизм» Новгорода. Его элита была против вовлечения, скажем, в южнорусские дела (попыток вмешаться в борьбу за киевский престол) или активной политики в отношении Ростово-Суздальской Руси. Вместе с тем «Новгородская республика» внимательно следила за попытками своего опасного и постоянно усиливающегося соседа — Владимиро-Суздальской земли — поставить под свой контроль Подвинье, пограничные с Новгородом области и давала здесь решительный военный отпор.

С течением времени Новгород все настойчивее старался отгородиться от русских дел и все чаще обращал свои взоры на Запад. Прибалтика, Южная Скандинавия, торговые пути в Северную и Центральную Европу — вот что стало реальным внешнеполитическим интересом Новгорода, как и сохранение контроля над северной частью балтийско-волжского торгового пути.

В борьбе за Прибалтику и за финские земли уже с середины XII века Новгород столкнулся со шведской агрессией, а позднее с наступающей немецко-крестоносной силой, которая начала перемалывать южнобалтийское славянство еще с XI века и продвигалась все далее на восток. С XIII века в «концерте» здешних государств все громче стал слышаться и голос мужающей Литвы.

В этом смысле Новгород активно продолжал дело некогда единой Руси, которая даже в бытность своего наивысшего расцвета практически отдала северо-западное направление своей внешней политики (однако тогда еще под своим контролем) в руки Новгорода, а также Полоцка (который рано стал действовать по собственной инициативе). При этом, как и в других пограничных с Русью районах, на северо-западе со временем складывалась буферная зона, состоящая из угро-финских и балтских народов, за которую испокон веку шла борьба между здешними крупными державами — Швецией, Данией, позднее крестоносцами, Литвой и Русью.

Не следует, однако, думать, как это было привычно для советской историографии, что с самого начала Русь в этом районе была «страдающей» стороной под натиском варягов, датчан, шведов, а позднее немцев и Литвы. Думается, что скорее она оказалась их равноправным «партнером» в борьбе за здешние территории и «сферы влияния» и, даже более того, в силу своего выгодного географического положения, непосредственных контактов (через новгородские и полоцкие земли) с местными иноязычными землями значительно раньше своих соседей проявила свою внешнеполитическую активность и попыталась овладеть всем восточнобалтийским побережьем и прилегающими к нему землями.

Подчинение местных земель новгородским и полоцким князьям сопровождалось лишь установлением даннических отношений при сохранении прежних родо-племенных порядков и сотрудничестве с племенной знатью в крае, отсутствии постоянных гарнизонов и строительства крепостей, хотя основание Юрьева в землях эстов уже указывает на попытку укорениться в этом районе.

И еще один существенный корректив следует сделать, говоря о ранних этапах внешней политики Руси и расположенных на северо- западе русских княжеств. Постоянный натиск на здешнюю буферную зону, на местные языческие земли земиголов (земгалов), ливов, чуди, куршей со стороны Полоцка и той же чуди, а также еми, корелов, вожан и др. со стороны Новгорода также осуществлялся не только при помощи меча, втягивания их в торговые интересы, но и креста. Христианство грозно надвигалось на эти земли: с востока — православие, с запада — католичество. Особенностью проникновения сюда православия стал его сугубо добровольный, не при нуди- тельный характер, в отличие от жестких насильственных действий западных крестоносцев. К тому же и шведская, и немецкая администрации стремились в ходе этой борьбы и овладения местными землями, в отличие от русской стороны, установить в Восточной Прибалтике жесткий военно-административный контроль, который е совокупности с действием католического духовенства придавал этой обычной для региона экспансии и с востока, и с запада резко агрессивный, насильственный характер.

Следует также заметить, что если Русь, овладев первой большинством здешних территорий, в борьбе со шведами и немцами стремилась сохранить свои завоевания, то впоследствии это противоборство переросло в стремление Швеции, Дании и немецких орденов использовать политическое раздробление Руси, ослабление ее военного могущества не только для овладения буферной зоной, но и для захвата непосредственно русских земель, на которые крестоносцы также намеревались распространить режим насильственной христианизации, рассматривая русских православных как язычников, неверных отступников от истинной веры и т.д,51 Это по мере развития крестоносной агрессии делало русские княжества и местные угро-финские и балтские народы зачастую естественными союзниками, хотя порой под влиянием острейшей политической борьбы в крае эти союзнические отношения испытывали большие колебания.

Сказанное выше подтверждается многочисленными фактами.

К 30-м годам XII в., когда Новгородская земля обособилась от остальной Руси, в результате частых походов новгородских дружин практически весь север Восточной Европы был подчинен Новгороду52. Данью было обложено финское племя емь, заселявшее внутренние области южной Финляндии, а также район центральных финских озер, и только западные финны-сумь сохраняли независимость. Емь неоднократно пыталась сбросить русское владычество, ио походы новгородцев против непокорных восстанавливали прежнее положение. Со времен Древней Руси корелы стали данниками, а позднее составной частью Новгородской земли и постоянными союзниками Новгорода. Данниками Новгорода оставались и близлежащие земли чуди-эстов и ряда других племен.

С 50-х годов XII в. ситуация в этой части Европы начинает существенно меняться: именно с этого времени прослеживается активная экспансия Швеции в Восточной Прибалтике, которая сразу же стала приобретать крестоносный характер.

Шведы в течение долгих десятилетий поэтапно и методично стремились подчинить себе сначала земли суми, юго-западной Финляндии, потом овладеть побережьем Эстонии, берегами Невы и Волхова, поставить под контроль торговые пути, которые вели из русских земель по Балтике в Северную и Центральную Европу. На этом пути Швеция и Новгород неизбежно должны были столкнуться в смертельной борьбе. Для Новгорода, вначале боровшегося за удержание былых завоеваний, это противоборство со временем стало битвой за выживание.

Первые военные столкновения шведов и Новгорода относятся к 40-60-м годам XII в. В ответ на шведское проникновение в Финляндию новгородские войска в союзе с корелами и вожаками наносят ответные удары53. В 1164 году, за 70 с лишним лет до знаменитой Невской битвы, новгородские дружины опрокинули десант из 55 шведских судов, пытавшихся с боя взять Ладогу. В 1178 году корелы нанесли удар по шведским владениям в землях финнов. В 1186 и 1191 годах в летописи упоминаются походы новгородских войск в земли племени емь, которое, используя противоборство Швеции и Новгорода, попыталось выйти из-под новгородской власти. В 80-е же годы русские совместно с корелами нанесли удар непосредственно по шведской территории. Речь идет о масштабном нападении корельского войска, поддержанного русскими отрядами, в 1187 году на один из крупнейших торговых городов Швеции — Сиггуну: он был взят штурмом, а упсальский архиепископ убит54.

Говоря о складывании внешней политики раздробленной Руси, следует упомянуть о Полоцком княжестве. Полоцкая земля издревле соседствовала с землями Новгорода на северо-востоке, Смоленска на востоке, киевскими и черниговскими владениями на юге и балт- скими племенами — земиголами, литвой, латгалами, ливами, ятвя- гами — на западных границах. Через нижнее течение Западной Двины Полоцкая земля получала выход в Балтийское море.

Такое геополитическое положение Полоцкого княжества во многом определило его внешнеполитические устремления, которые сформировались достаточно рано не столько как часть общерусской внешней политики, а скорее как сепаратистские тенденции.

Уже во второй половине XI века Киеву стоило больших усилий держать в узде своевольный Полоцк, где постоянно витал мятежный дух убитого Владимиром I полоцкого князя Рогволда. После этого насилия, кажется, навсегда разошлись пути Киева и Полоцка, даже несмотря на то, что на престоле последнего сидели Рюриковичи. Открытая вражда, нескончаемая война пролегли в отношениях этих двух русских центров. Ни сыновьям, ни внукам Ярослава Мудрого, даже могучему Владимиру Мономаху не удалось окончательно замирить Полоцк, и в 30-е годы XII в. Полоцкая земля, включая княжества Минское, Витебское, Друцкое и др., окончательно обособилась от остальной Руси.

Полоцкие князья постоянно атаковали новгородские земли и даже пытались подчинить своей власти сам Новгород; шла борьба за Западное Подвинье; Полоцк стремился установить контроль над соседними прибалтийскими племенами, на владения которых претендовал и Новгород. Неоднократно полоцкие дружины нападали и на Псков.

Ко времени окончательного обособления Полоцкой земли от остальной Руси ее внешнеполитические приоритеты сложились достаточно определенно: противостояние Киевскому княжеству на юге и Новгороду на северо-востоке, оборона от натиска смоленских и владимиро-суздальских князей на востоке, овладение близлежащими районами Восточной Прибалтики.

В сущности, в этом районе Восточной Европы Полоцкое княжество стало наследником активной балтийской политики Древней Руси.

Особые отношения складывались у Полоцка с литовскими племенами. Со второй половины XII века перевес сил явно был на стороне полоцких князей, и литовские племена после многочисленных столкновений и взаимных вторжений в конце концов признали свою вассальную зависимость от Полоцка. К концу века по мере усиления центростремительных тенденций среди литовских племен их натиск на полоцкие земли возобновляется, однако к 80-м годам XII в. в связи с укреплением великокняжеской власти в Полоцке столкновения прекращаются и положение стабилизируется55.

Половецкая опасность по-прежнему остается актуальной, особенно для южных и юго-западных русских княжеств. Половцы не скоро оправились после потрясений в связи с походами Владимира Мономаха, его воевод и сыновей. Но уже с 30-х годов XII в. в связи с усилившейся борьбой русских княжеств между собой и с соседями их активность начинает нарастать. Однако степняки, потрясенные русскими ударами и постоянной изнурительной борьбой с Волжской Булгарией и с русскими князьями в течение всей второй половины XII века, на первых порах играли лишь вспомогательную роль в русских междоусобицах, обогащаясь за счет грабежей русских земель. Русские князья, в первую очередь постоянный союзник половцев владимиро-суздальский князь Юрий Долгорукий, а также черниговские князья стали на этом этапе не меньшим несчастьем для русских земель, чем сами половцы. Для сведения взаимных счетов они приглашали к себе в помощь и других «поганых» — берендеев, «черных клобуков», торков56. В связи с этим можно с полным основанием говорить о предательской эгоистичной, собственно антирусской политике отпрысков Рюрикова дома.

Вместе с тем русские князья никогда не оставляли попыток продолжить антиполовецкую линию Владимира Мономаха по организации масштабных объединенных походов в степь. Инициатором таких предприятий выступал, как правило, великий князь киев ский — не только как представитель еще действующей политической традиции, но и как руководитель наиболее страдающего от половецких набегов княжества. Такой поход предпринял в марте 1170 года великий князь Мстислав, собравший под свои знамена 13 влиятельных русских князей и «инии мнози». Русское войско вышло в степь, разгромило половецкие вежи, захватило огромный полон, в том числе «колодников», освободило немало русских пленников. Однако начавшиеся несогласия, а затем и усобица между князьями помешали развитию этого успеха57. Через два года объединенное половецкое войско нанесло ответный удар по киевским и переяславским землям. А в 1174 году объединенные силы ханов Кобяка и Кончака, одного из персонажей «Слова о полку Игореве», вновь вторглись в русские пределы.

Фигура хана Кончака представляется здесь знаковой для эпохи. Он неоднократно участвовал в княжеских междоусобицах. Так, в 1180 году совместно с половцами Кобяка и Игорем Новгород-Север- ским, своим будущим противником, он напал на Киев, был разбит и спасся бегством в одной лодке с Игорем. В 1185 году Кончак во главе большого войска вновь двинулся на Киев при благожелательном нейтралитете Черниговского княжества, но был разбит киевским князем Святославом Всеволодовичем, которого так славит «Слово» за высокий русский патриотизм. В этом же году Святослав вновь организовал масштабный поход объединенной рати против половцев58.

Междоусобицы с участием половцев, походы объединенных русских и половецких войск друг против друга перемежались мирными переговорами, недолговременными, быстро нарушаемыми договорами. По некоторым подсчетам, в 60-80-е годы XII в. было предпринято шесть походов русских князей против половцев, девять походов половцев на русские земли, шесть раз русские князья приглашали половцев для участия в своих междоусобицах и было за* ключено два мирных договора между враждующими сторонами59.

Подобные тенденции во взаимоотношениях Руси и половцев продолжались и далее, вплоть до татаро-монгольского нашествия. Еще раз пагубные результаты вековой борьбы Руси и половцев проявились во время первого появления в Восточной Европе туме- нов Чингисхана. Даже перед натиском общего и могучего врага половецкие и русские князья, полные недоверия друг к другу, лишь с большим трудом и весьма условно сумели объединить свои силы. Непрочность этого союза и продолжающаяся эгоистическая политика русских князей привели к разгрому русско-половецкой рати на реке Калке в 1223 году. А за два года до появления войск Батыя в половецких степях и русских землях в Поросье произошло крупное сражение между войском Даниила Галицкого и половцами: Русь и половцы продолжали истощать друг друга в незатихающей войне.

Итоги этого противостояния были катастрофическими для обеих сторон. Русь не только потеряла часть плодородных черноземных земель на юге, но и лишилась в конце концов самого южного из своих княжеств — Тмутараканского на Таманском полуострове. Началось перемещение населения под спасительный покров северо- восточных лесов, что хотя и содействовало процветанию этого края, но безвозвратно отбрасывало Русь в цивилизационном плане от путей развития остальной Европы. Подъем Владимиро-Суздальской, а позднее Тверской, Московской Руси и других здешних русских княжеств означал перемещение центра русской цивилизации в далекое Окско-Волжское междуречье и замедление общецивилизационных процессов. Степняки также отрезали русские земли от выходов к Черному и Азовскому морям, нарушали торговые связи с Балканами, Южной Европой и Востоком. За время противоборства с половцами Русь понесла огромный демографический урон. Оно содействовало обособлению русских земель друг от друга и особенной ярости их междоусобных войн. Наконец, половецкий фактор во многом определил социально-экономические и политические процессы в русских землях: милитаризацию Руси, замедление ее экономического движения, специфику социальных процессов. Эти исторические потери не могли компенсироваться ни ускоренным ростом национального самосознания, ни быстрым формированием древнерусской народности, ни формированием под ударами тяжелых обстоятельств стойкого, несгибаемого русского национального характера.

Борьба с Русью оказала губительное влияние и на половецкое степное сообщество, которое так и не включилось в цивилизационные процессы Восточной Европы, как, к примеру, ранее болгары или венгры, а осталось на уровне родо-племенных отношений с экстенсивным характером хозяйства. *

* *

Начало XIII века вплоть до татаро-монгольского нашествия русские княжества-государства встречают в сложной внутри- и внешнеполитической обстановке. Во-первых, продолжается их отчаянная борьба между собой и сохраняется стремление наиболее крупных и сильных из них к общерусскому лидерству. Эта борьба является безусловным фактом уже не внутри-, а внешнеполитического порядка. Вместе с тем сохраняются и некоторые общие факторы, объединяющие восточноевропейские государства: единая религия и влияние русской митрополии, общая опасность со стороны половцев.

В конце XII — начале XIII века наряду с усилением мощи литовских племен и шведской агрессией на положение русских северозападных княжеств стал влиять новый внешнеполитический фактор — продвижение немецкой и датской крестоносной агрессии далее к востоку. Германские крестоносцы разгромили в Поморье племенной союз лютичей, позднее бодричи, другой славянский союз, признали над собой власть Германии. Датчане в это же время захватили религиозную колыбель южнобалтийского славянства — остров Рюген. Вскоре все полабско-прибалтийские земли оказались в руках немцев и датчан. С основанием в землях ливов, земгалов, латгалов Риги и других крепостей в Прибалтике закончилась историческая сага варягов, и упоминания о них теряются на дорогах истории. Укреплению здесь немцев и датчан способствовало появление в Прибалтике крестоносных Ордена меченосцев и Тевтонского ордена. Теперь опасность со стороны немецких крестоносцев нависла уже над полоцкими и новгородскими землями.

Во-вторых, русские княжества продолжают наступление на земли соседних народов (в Прибалтике, Приуралье, Окско-Волжском междуречье).

В-третьих, те из них, кто граничил с государствами Центральной, Южной и Юго-Восточной Европы, продолжают строить с ними внешнеполитические комбинации, стремясь усилить свои позиции как внутри русских земель, так и на международной арене.

Все это создавало исключительно сложный, запутанный, быстро меняющийся, во многом исторически уникальный внешнеполитический фон жизни русских княжеств, осложненный огромными их размерами, большой протяженностью границ, вовлечением в орбиту их внешнеполитических интересов десятков других народов и государств.

В течение первых десятилетий XIII века во внешней политике Киевского княжества, которое продолжало оставаться крупным экономическим, политическим, культурным и религиозным центром и обладание которым было заветной мечтой других крупных русских князей, наблюдается переплетение внутрирусских и международных аспектов. После распада Галицко-Волынско-Киевской державы в начале XII века за Киев ведут борьбу черниговские л смоленские князья. После утверждения на киевском престоле представителя смоленской династии Мстислава Романовича намечается союз Киева и Галича, где престол занимает Мстислав Удалой, двоюродный брат и союзник киевского князя. Но после гибели Мстислава Романовича в битве на Калке амбиции Киева были вновь значительно подорваны. В 1235 году Киев был атакован объединенными черниговскими и смоленскими силами. В результате киевский престол занял суздальский князь Ярослав Всеволодович, отец Александра Невского. Таким образом, несмотря на временную консолидацию Киевское княжество не стало ядром централизации русских земель, а его внешняя политика все более увязала в мелких внутрирусских расчетах, которые крутились далеко от былых русских границ.

Как известно, Галицко-Волынская Русь после взлета при Романе Мстиславиче погрузилась в пучину междоусобных войн, осложненных внешними сипами. Бывшее могучее государство распалось сразу же после гибели Романа при малолетнем его наследнике Данииле Романовиче. Киевское княжество обособилось немедленно и сразу же при поддержке половцев повело наступление на Галич. Затем в борьбу за галицко-волынские земли включились Венгрия, позднее малопольский князь Лешко, Черниговское и Смоленское княжества, поддержанные Владимиро-Суздальским княжеством; черниговские Ольговичи и смоленский князь даже вели на Галич половецкую конницу. В ходе этой борьбы к середине второго десятилетия XIII века Венгрия и Польша, пользуясь политической сумятицей на Руси, фактически разделили сферы влияния в Галицко-Волынской земле: Венгрия установила контроль над Галицким княжеством, а краковский князь — над Волынью.

Так закончилась первая попытка Южной Руси объединить под своей властью огромный регион и воссоздать, хотя бы частично, былое единство Руси. Отколовшаяся часть Руси оказалась под иностранным владычеством. Однако это доминирование соседних государств над Галицко-Волынской Русью было непрочным; время для поглощения Южной Руси соседями еще не наступило.

Одной из новых попыток Южной и Юго-Западной Руси объединиться стало совместное участие князей этого региона при активной роли в коалиции смоленского князя в битве с татаро-монголами на Калке в 1223 году. Но и на этот раз сепаратистские тенденции дали о себе знать и определили поражение русских сил, хотя следует более внимательно отнестись к самому факту создания мощной русской коалиции. Это указывает на то, что внешнеполитический фактор определенно имел большое значение в интеграционных общерусских политических процессах. Участие в противостоянии татарским туменам волынского князя Даниила Романовича, галич- ского Мстислава Удалого, киевского Мстислава Романовича, занимавшего и смоленский престол, черниговского Мстислава Святославича и других князей указывает на всю серьезность русских намерений и на глубокий раскол между Южной и Юго-Западной Русью, с одной стороны, и Северо-Восточной Русью — с другой, не откликнувшейся на призыв южных князей*0. По существу, в битве на Калке выстроилась линия поведения русских князей в их дальнейшем противостоянии с татаро-монголами: борьба общерусских и сепаратистских тенденций. Поражение на Калке дало и еще одну общеисторическую проекцию: ослабление центростремительных тенденций в потерпевших поражение княжествах, усиление мощи боярских группировок, возрастание влияния в делах региона соседей, прежде всего Венгрии и Польши61.

Лишь к концу 20 — началу 30-х годов, уже после смерти галиц- кого князя Мстислава Удалого, использовавшему междоусобицы в

Польше Даниилу Романовичу удалось частично вернуть былую мощь Галицко-Волынской земле. Опираясь на союз с мазовецким князем и помощь половцев Котяна, с которыми он вместе рубился на Калке против татаро-монголов, Даниил сумел противостоять венгерскому натиску, захватить Галич и отбить коалицию черниговско-смоленских князей. Но борьба продолжалась причем черниговский князь в борьбе против Даниила заручился помощью Венгрии. И лишь на исходе 30-х годов, когда уже татаро-монголы триумфально шли по Северо-Восточной Руси, Даниилу удалось вновь объединить Галич и Волынь и тут же предъявить свои претензии на Киев. Но было уже поздно.

Владимире-Суздальская Русь встретила начало XIII века как сильнейшее русское княжество. Всеволод Большое Гнездо властно вмешивался в дела Южной Руси, не оставлял претензий на земли Киевского княжества и в первую очередь стремился сохранить за собой «родовое гнездо» Мономаховичей — Переяславль Южный, куда направил юного Ярослава, своего четвертого сына, будущего отца Александра Невского. Он постоянно поддерживал Галич, стоя за спиной смоленских князей, поддерживая их претензии на киевский престол, влиял на позицию черниговских Ольговичей. Одновременно Всеволод властной рукой держал в узде своевольных и драчливых рязанских князей, продолжал оказывать давление и на донецких половцев, что привело в восторг еще автора «Слова о полку Игореве». И конечно, в сфере внимания Владимиро-Суздальского княжества оставался Новгород. Всеволод стремился влиять на вольный город, посылая своих ставленников на место новгородского князя, разоряя новгородские земли в период открытого противоборства (так был сожжен город Торжок), а позднее стал вмешиваться и во внутренние дела Новгородского княжества и направил туда на княжение своего старшего сына Константина.

Таким образом, на северо-востоке Руси, как и на юго-западе, появилась сила, способная со временем объединить значительную часть русских земель.

На этом этапе жизни Северо-Восточной Руси внешнеполитические ориентиры применительно к другим русским княжествам стали вновь перерастать во внутриполитические. Конечно, этому способствовали династические связи князей, ведь все они были ближними или дальними родственниками и продолжали придерживаться архаического принципа старшинства (часто формально). Но решающую роль играли, естественно, хозяйственная и военная мощь владимиро-суздальского князя, его способность блокировать Новгород с юга, наказать рязанских князей, воздействовать военными и дипломатическими средствами на юго-западные и южные русские княжества.

Однако и на северо-востоке, и на юго-западе эти процессы как внутренней, так и внешней централизации русских земель не были завершены. Несмотря на доминирование Владимиро-Суздальской Руси в отдельных русских регионах, былое политическое сцепление так и не состоялось. Смерть Всеволода Большое Гнездо и последующие события ярко высветили эту незатейливую истину. Четыре года (1212-1216 гг.) длилась междоусобная борьба между сыновьями Всеволода Великого.

За это время внутрикняжеские распри вновь приняли более четкие формы межгосударственных отношений. Сразу же резко обособился от Владимиро-Суздальской Руси Новгород. На юге Руси блистал Мстислав Удалой, который также вывел ее из-под влияния Севера. К тому же борьба сыновей Всеволода Юрия и Ярослава против старшего Константина втянула в свой водоворот и другие русские княжества. В решающей Липицкой битве 1216 года новгородское войско сражалось ,на стороне Константина против Юрия и утеснявшего Новгород переяславского князя Ярослава Всеволодовича. На стороне младших Всеволодовичей выступала также коалиция князей. Жестокость Ярослава, с которой он душил Новгород, его неуступчивость объясняют нам всю силу антиярославовой партии в Новгороде. Такое отношение к Новгороду позднее перешло и к его сыну Александру Ярославичу Невскому, имевшему столь же жесткий характер, что и его отец. Добавим, что по матери Александр был внуком Мстислава Удалого.

Победа в этой битве Константина не столько определила перевес в общерусских делах Владимиро-Суздальской Руси, сколько подчеркнула, напротив, ее ординарный характер среди других русских княжеств. И когда победитель через два года скончался, Владимиро- Суздальскому княжеству пришлось, как и Галицко-Волынскому на юге, все начинать сначала.

За время междоусобицы Владимиро-Суздальское княжество не только потеряло преимущество в русских делах, но и утратило инициативу на востоке, в Окско-Волжском междуречье. В 1217 году булгары захватили Устюг, отказались от русского суверенитета часть мордовских земель и другие народы Поволжья. Только в 1220 году новый владимиро-суздальский князь Юрий Всеволодович возобновил борьбу с Волжской Булгарией: в тот год великий князь вместе со своими братьями нанес по булгарам мощный удар.

Ожесточенная война закончилась миром в Городце. Стороны остались при своих интересах. Однако владимирский князь не отказался от своей «восточной политики»: в 1221 году в землях мордвы на Дятловых горах, при впадении Оки в Волгу, Юрий заложил крепость Нижний Новгород, а затем в течение 20-х годов (1226,1227, 1228 гг.) предпринимал походы с целью покорения мордовских племен62. Появление Нижнего Новгорода на карте Северо-Восточной Руси стало значительным событием в ее внешней политике. Владимиро-Суздальская Русь настойчиво продвигалась к контролю над волжским путем.

В конце 20-х годов восстановившаяся Владимиро-Суздальская Русь пытается вернуть себе позиции на юге и вновь прибрать к рукам Переяславль Южный. Кое-что сделать удалось, но пришлось разделить там власть с усилившимися черниговскими князьями.

Как следствие этого общего поворота политики владимиро-суздальских князей на восток и северо-запад стало их неучастие в битве на Калке. Интересы Южной Руси все далее отодвигались от Владимира на Клязьме, как бы предрешая долгую потерю этого важнейшего направления русской внешней политики. И даже участие владимиро-суздальского князя в 1231 году в общерусском съезде князей, где обсуждались судьбы Киева, Новгорода и противодействие Венгрии на юге, не всколыхнуло энергию русского северо-востока. Владимиро-Суздальское княжество выразило лишь дружественный нейтралитет Волыни, бьющейся при поддержке Киева и Польши с венграми и их союзниками на Руси — Черниговом и Смоленском — над новым объединением Южной Руси63.

Зато постепенно нарастает противоборство с поднимающимися литовскими племенами. Продолжает складываться новое внешнеполитическое направление русских земель.

В первой трети XIII века набеги литовских дружин все сильнее тревожат владения Волыни, Новгорода, Полоцка, Смоленска, Чернигова и других русских городов. Литовцы не только начинают покушаться на русские владения в Эстонии, Латвии, Пруссии, но и все чаще атакуют непосредственно русские земли. Постепенно перевес Полоцка в этом районе сходит на нет, и русские княжества либо переходят к обороне от литовцев, либо стремятся установить с ними союзные отношения. Все чаще литовцы участвуют в русских междоусобицах, выступая на стороне то одной, то другой враждующей стороны. На западе русских границ возникает парафраз отношений русских князей с половцами.

Однако в отношениях с литовскими союзами племен имелась одна существенная особенность: сами они испытывали с конца XII

века, а особенно активно в первой трети XIII века все возрастающее давление со стороны немецких крестоносных орденов. Собственно, это давление (захват литовских земель, насильственная христианизация Литвы, блокада ее с моря и оттеснение от балтийского побережья) в известной мере способствовало объединению литовских племенных союзов в единое и сильное государство64.

Литва постоянно вела кровопролитную борьбу с натиском немцев в Подвинье, а позднее на Вислу, в Пруссию, Понеманье. В этих условиях литовским князьям был нужен спокойный тыл на юге, где вновь набирала силу Волынь, во главе которой формально стояли юные князья — сыновья Романа Мстиславича Даниил и Василько. В 1219 году Волынь подписала союзный договор с литовскими князьями Аукштатии и Жемайтии. Кончились распри Литвы и Волыни, кончились литовские набеги на волынские земли вплоть до Червеня. Теперь новый союз облегчил создание единого Галицко- Волынского государства. Этот союз поумерил и антиволынскую политику мазовецкого князя, который блокировался с Тевтонским орденом против Литвы и Волыни. Отношения между Литвой и Польшей были в этот период недружественными именно в силу про* немецкой и пропапской политики мазовецких князей. Волынско- литовский договор был направлен и против тех русских князей, которые в союзе то с Венгрией, то с Польшей стремились помешать объединению Галицко-Волынской земли65.

Таким образом, внешнеполитические интересы поднимающейся Литвы и возрождающегося Галицко-Волынского княжества совпадали.

Одновременно литовские князья ведут наступление и на востоке, все чаще тревожа смоленские земли. Именно на 20-30-е годы XIII в. приходятся первые военные столкновения Владимиро-Суздальской Руси с Литвой. Между ними еще нет прямой границы, но литовские князья подвергают набегам и опустошениям земли союзного Владимиру Смоленска, и русские летописи отмечают, что брат великого владимиро-суздальского князя воинственный Ярослав Всеволодович, защищая смоленские земли от литовцев, вторгался в пределы Литвы, «смольняны оурядивъ»66. А это означало, что в канун и в период нашествия татаро-монголов как у Галицко-Волынской Руси, так и у Владимиро-Суздальского княжества зарождается новое внешнеполитическое направление — литовское, которое вскоре станет одним из основных для русских земель.

Изменившаяся геополитическая обстановка на северо-западе русских земель (натиск шведов, датчан, немецких крестоносцев, Литвы) значительно переориентировала внешнеполитические акценты Новгородского и Полоцкого княжеств.

Особенно сложным было положение Новгородского княжества. Считается, что Новгородская Русь со временем должна была обороняться от наступающих с запада орденских сил и Литвы, а на востоке иметь в виду постоянную татаро-монгольскую опасность. Однако такая традиционная точка зрения нуждается, на наш взгляд, в коррективах: за несколько десятилетий до того, как Батый потребовал от новгородцев дани, а затем и переписи населения, Новгород был вынужден бороться на несколько фронтов, и один из них — восточный — представлял собой неустанное давление со стороны владимиро-суздальских князей. В тех случаях, когда они помогали Новгороду в борьбе против немцев, это одновременно, как правило, означало втягивание вольного города в орбиту политики Влади- миро-Суздальской Руси, что не устраивало новгородскую верхушку. Отсюда таким непростым было отношение Новгорода к этой помощи и такими напряженными оставались отношения с Ярославом Всеволодовичем, а позднее и с Александром Ярославичем Невским.

Эти мучительные противоречия в дальнейшем перешли на отношения Новгорода с Тверью и Москвой.

Однако в начале XIII века все эти драматические события для Новгорода бьши еще далеки и Новгородское княжество имело определенную инициативу в Прибалтике и Финляндии, особенно после разгрома шведов в борьбе за Сигтуну.

На исходе XII века новгородцы предприняли серию походов на запад, в земли финских племен, в шведские владения. Неоднократно новгородцы в содружестве с псковичами громили и чудь-эстов, причем однажды (в 1190 г.) на Чудском озере. Походы против финнов и эстов носили характер карательных экспедиций. Именно на этих путях Новгород и столкнулся с датчанами и шведами. В 1198 году новгородская союзная рать нанесла удар по шведским владениям в Финляндии; был взят и сожжен город Або.

В начале XIII века эта активность стала затухать в связи с постоянной опасностью, которая грозила Новгороду со стороны Владимиро-Суздальской Руси. Всеволод Большое Гнездо, а позднее Юрий без конца вмешивались во внутренние дела Новгорода, стремились подчинить его своему влиянию, формировали там партию своих приверженцев. В Липицкой битве — сугубо внутренней борьбе владимирских князей — участвовали и втянутые в нее новгородцы. Все это спасло шведские поселения на юго-западе Финляндии от полного уничтожения. Именно эти территории послужили плацдармом для последующего наступления шведских рыцарей на финские и русские земли67.

В 20-е годы XIII в. начинается новая волна шведского наступления не только на земли западных финнов, но и на земли, находившиеся во владении Новгорода, — области центральной Финляндии, Водскую и Ижорскую земли. Активизацию здесь шведов племена емь восприняли как возможность выйти из подчинения Новгороду и прекратили уплату дани. Это вызвало масштабный зимний поход против финнов, который возглавил Ярослав Всеволодович. Под 1226 годом Лаврентьевская летопись дает подробное описание этого похода, отмечая, что новгородцы «всю землю их плени»68. Однако уже через год большой отряд еми напал на русские приладожские села. Борьба за центральную Финляндию продолжалась. Для того чтобы закрепиться в западных областях Карелии, Новгород пошел на чрезвычайные меры и провел на исходе 20-х годов XIII в. массовое крещение здешнего населения69. Прошло лишь несколько лет, а источники уже сообщают о мощном восстании еми в 1237 году против шведского владычества, насильственного внедрения христианства, разрушения языческих капищ. Новгородцы в союзе с ко- релами и емью возобновили борьбу со шведами. На этот раз во главе Новгорода стоял 17-летний Александр Ярославич70. К концу 30-х годов XIII в. Новгороду удалось восстановить свое влияние в земле еми.

Одновременно в Восточной Прибалтике развертывается наступление немецких орденов. Захватив земли ливов и латгалов, которые находились ранее под контролем Полоцка, немцы вплотную подошли к землям чуди-эстов, находившимся во владении Новгорода. Практически в первой трети XIII века Новгородскому княжеству приходилось бороться на четыре фронта: против шведов — на северо-западе, против немцев — на западе, против притязаний Владимиро-Суздальской Руси — на юго-востоке и против литовцев — на юго-западе.

Новгород отчаянно защищал свои эстонские владения. Неоднократно новгородская рать во главе с призванными на службу князьями, среди которых был и знаменитый Мстислав Удалой — наемная сабля нескольких княжеств, предпринимала походы в земли чуди. Но к концу второго десятилетия XIII века немцам при поддержке датских рыцарей удалось на какое-то время покорить всю Эстонию, хотя чудь неоднократно поднимала против завоевателей восстания, как, впрочем, до этого она так же отчаянно сопротивлялась русскому давлению.

В 20-е годы Новгород, опираясь на антинемецкие настроения эстов, начал возвращать свои прибалтийские утраты. Решающую роль сыграл в этом процессе выдающийся политик и полководец переяславский князь Ярослав Всеволодович, ставший с согласия великого владимирского князя, своего брата Юрия, новгородским князем. В 1223 году, в год битвы на Калке, он с 20-тысячным войском двинулся через Эстонию на Ригу, чтобы нанести удар в сердце немецкой агрессии, однако поход споткнулся на неудачной осаде Ревеля. Через год немцы захватили Юрьев и установили границу по берегу Чудского озера и реке Нарове. В 1228 году Ярослав снова предпринял попытку похода на Ригу, но новгородская верхушка, связанная с Ригой торговыми отношениями, не поддержала его. Кстати, после этого очередного конфликта с новгородцами Ярослав уехал в свой Переяславль и оставил на новгородском престоле своих двух сыновей: 8-летнего Федора и 7-летнего Александра.

В 1234 году Ярослав организовал успешный поход в Ливонию, однако отбросить немцев на старые рубежи ему не удалось71. Мир, заключенный в том же году Новгородом с немцами, лишь приостанавливал агрессию, но не выкорчевал ее корни.

Однако смелые рейды Ярослава Всеволодовича значительно охладили пыл рыцарей и остановили их на русском рубеже.

К этому времени относятся и первые попытки Новгорода использовать немецко-литовские противоречия. Еще ранее Новгород заключил мирный договор с Литвой, который таил в себе угрозу Ордену меченосцев. В 1221 году суздальско-новгородская рать при поддержке литовского отряда нанесла удар по немецкой крепости Венден.

В середине 30-х годов, когда во главе Новгорода уже стоял Александр Ярославич, крестоносцы провели с новгородской верхушкой переговоры относительно антилитовского союза. Александр не пошел на этот союз, и новгородская дружина не поддержала немецкий удар по литовским землям. Причиной тому, возможно, было нежелание окончательно решить вопрос в пользу немцев и стремление сохранить литовско-немецкое противостояние, а также отвлечение сил на подавление восставших финнов. Вместе с тем Александр не препятствовал псковской дружине в поддержке немцев. На северо- западе русских границ начиналась большая международная игра, в центре которой стояли Литва, Новгород и Орден меченосцев. За их спинами высились, с одной стороны, Германская империя, папский Рим, а с другой — Владимиро-Суздальское княжество.

Поход крестоносцев против Литвы в 1236 году завершился сокрушительным поражением немцев. В битве под Шауляем литовское войско наголову разгромило Орден меченосцев; на поле боя пали магистр и 48 рыцарей, не считая пехоты72.

Практически после этого поражения Орден меченосцев так и не смог оправиться. Именно победоносная Литва привела к слиянию этого ордена с Тевтонским в 1237 году.

Что касается Новгорода и его юного лидера, то они праздновали крупную дипломатическую победу: и Литва, и крестоносцы, взаимно ослабленные, на время оставили в покое русские рубежи. Но только на время.

Аналогично Новгороду складывались внешнеполитические связи у Полоцкого княжества. Оно также испытывало давление со стороны Литвы и крестоносцев. В то же время полоцкие князья, как и новгородцы, стремились использовать растущие лито веко-немецкие противоречия. Уже в 1203 году союзная полоцко-литовская рать нанесла удар по Риге. Совместные действия русских и литовцев против Тевтонского ордена отмечались в начале второго десятилетия XIII века и (при поддержке суздальского князя) в начале третьего десятилетия.

Одновременно стороны этого восточноевропейского треугольника — Русь (Новгород, Полоцк), Литва и Тевтонский орден — с течением времени связываются между собой серией мирных торговых и даже союзных договоров. Ошибочно было бы думать, что война стояла плотной завесой на русских северо-западных границах: эту завесу разрывали мирные, добрососедские, торговые отношения. Хозяйственные связи порой диктовали свою волю политикам. К тому же орденские власти стремились использовать экономическую заинтересованность русского купечества в экономических связях с Северной Европой через Ригу в своих политических целях, препятствуя литовско-русскому сближению. Отсюда целая серия договоров немцев с русскими землями: договор Полоцка с Ригой (1212 г.), союзный договор Пскова с Тевтонским орденом (1228 г.), договор Смоленска, Полоцка, Витебска с Тевтонским орденом (1229 г.)73.

Говоря об обстановке на северо-западе Руси, следует отметить выдающуюся роль Литвы в противостоянии немецкой крестоносной агрессии. В лабиринте международных отношений в Восточной Европе противостояние Литвы и крестоносцев становилось стержневым. Это во многом определяло все более тесные отношения северо-западных русских княжеств с Литвой и последующее образование Литовско-Русского государства. *

* *

Татаро-монгольское нашествие на Русь, а затем и на Восточную Европу, с одной стороны, коренным образом изменило всю систему внешнеполитических связей русских земель между собой и со своими соседями, а с другой — подчеркнуло и высветило прежние (ранее лишь намеченные контурно) отношения. В ходе нашествия (1236- 1242 гг.) татаро-монголы уничтожили государство Волжскую Бул- гарию, стерли с лица земли половцев. Остатки их во главе с уже знакомыми нам ханом Котяном ушли в 1239 году в пределы Венгрии. Завоеватели подчинили себе русские княжества Северо-Вос- точной, Южной и Юго-Западной Руси. В ходе дальнейшего наступления войска Батыя вторглись в Польшу, взяли Краков, разгромили армию венгерского короля, взяли штурмом столицу Венгрии Пешт, разорили Словакию, с боями прошли по Чехии и Хорватии. Наступление татаро-монгольских туменов захлебнулось лишь на побережье Далмации, у самых границ Италии.

В ходе этого нашествия ярко выявились ставшие уже стабильными некоторые черты внешней политики как русских княжеств, так и их соседей.

Былая разобщенность и вражда Северо-Восточной Руси с Волжской Булгарией, остальных русских княжеств с половцами, соперничество Юго-Западной Руси с Венгрией и Польшей, наконец, постоянные междоусобные войны, несмотря на объединяющие эти силы периодические союзы, миры, коалиции, и привели Восточную Европу к катастрофе в борьбе с татаро-монголами. В 1236 году Владимиро-Суздальская Русь отказалась поддержать атакуемую татаро- монголами Волжскую Булгарию, буртасов и мордву, в 1237 году неуслышанной осталась мольба рязанских князей объединить силы против надвигающихся полчищ Батыя, и в том же году Владимиро- Суздальская земля сама стала жертвой нашествия. Призывы князей Северо-Восточной Руси к юго-западным русским княжествам о помощи также не встретили отклика с их стороны. Как в свое время Владимиро-Суздальская Русь, рязанские князья остались глухи к просьбам о помощи в 1223 году, во время появления в Южной Руси полчищ Джэбе и Субудая, так на этот раз ни Киевское, ни Черниговское, ни Галицко-Волынское княжества, занятые своими внутри- и внешнеполитическими проблемами, не откликнулись на призывы из Владимира.

Верхом сведения старых счетов, новых междоусобиц, бесконечных межкняжеских интриг в стане Руси стали события в марте 1238 года, когда на реке Сить встретились основные силы Батыя и войско великого князя владимирского Юрия Всеволодовича. Напрасно ждал князь Юрий подхода ратей из Киева и Новгорода во главе с тогдашним великим князем киевским и князем новгородским, своим братом Ярославом Всеволодовичем и его сыном Александром Невским, представлявшим отца в Новгороде. Их отсутствие было необъяснимо и трагично для Руси. Последующие события, возможно, проливают некоторый свет на этот поступок русских князей.

После разгрома войска Северо-Восточной Руси на реке Сить и гибели в сече великого князя Юрия Всеволодовича великим князем владимирским становится старший из оставшихся в живых Всеволодовичей — Ярослав. Его сын Александр наследует удел отца — Переяславское княжество — и становится наместником Ярослава в Новгороде. Татарские рати, взяв в середине марта штурмом Торжок, останавливаются в 300 км от Новгорода.

В историографии этот неожиданный поворот в татаро-монгольском наступлении на Русь в 1238 году объясняется, как правило, начавшейся весенней распутицей, усталостью и большими потерями войска Батыя. Однако факт отсутствия на реке Сить Ярослава Всеволодовича и Александра, последующее вокняжение на владимирском престоле Ярослава, его особые дружеские отношения с Батыем, как и вовлечение Александра Невского в орбиту личных отношений с владыкой Орды, могут указать и на то, что между опытным политиком и дипломатом Батыем и князьями Северо- Западной Руси, располагавшими огромным военным опытом, мощными дружинами, большими материальными возможностями, мог состояться сговор, платой за который и стало впоследствии возвышение дома Ярослава Всеволодовича и его сыновей.

К тому же в источниках нет никаких указаний на то, что татары предполагали движение к Новгороду. Напротив, по данным Рашид- ад-Рина, на военном совете они решили повернуть на юг свои ту- мены и идти «облавой» по южным русским городам, что и было сделано74.

В результате случайного совпадения событий или возможного сговора, но Северо-Западная и Западная Русь — княжества Новгородское со Псковом, Полоцкое, Смоленское (частично) — не были затронуты татаро-монгольским нашествием, как обошло оно стороной и литовские земли.

В дальнейшем такое состояние северо-западного региона Руси и Литвы стало одним из определяющих факторов во внешнеполитическом развитии всех русских земель.

Нашествие, разгром Северо-Восточной, Южной, Юго-Западной Руси, образование Золотой орды как постоянного мощного военизированного государственного конгломерата, чье владычество в той или иной форме распространялось на огромные территории русских земель, повлекли за собой дальнейшее их разъединение и прежде всего окончательный и долгий разрыв исторических судеб Северо- Восточной и остальной Руси. Именно Северо-Восточная Русь стала в полной мере «улусом» Орды, попала в вассальную зависимость от нее. Это означало, во-первых, политическую зависимость с ее системой ярлыков, а во-вторых — даннические отношения, союзные обязательства Руси по отношению к Орде.

Вместе с тем русские княжества сохранили свое внутреннее социально-политическое, экономическое и религиозное устройство. Те из них, что были в наибольшей зависимости от Орды, в первую очередь земли Северо-Восточной Руси, а также Новгород, признавший власть Орды, сохраняли за собой в течение долгого времени военную поддержку ордынских сил в борьбе с внешними врагами. Тем самым Орда обеспечивала прежде всего свои собственные внешнеполитические интересы. Но факт остается фактом: в борьбе против Литвы, крестоносного натиска Владимиро-Суздальская, Новгородская, а затем и Московская Русь в полной мере опирались на поддержку Орды.

Временами, а позднее все более часто эта поддержка оказывалась тому или иному русскому княжеству в противовес другому или другим. Тем самым ордынские правители стремились поддержать на Руси определенный баланс сил и воспрепятствовать возвышению какого-либо одного княжества. Точно так же они действовали в отношении отдельных наиболее ярких и активных русских князей, противопоставляя их друг другу, а порой и убирая их с политической арены. На это же были нацелены периодические татарские карательные экспедиции, обрушивавшиеся на русские земли. Такие экспедиции лишь против Северо-Восточной Руси предпринимались в 1252, 1281, 1293 годах, не считая вмешательства в межкняжеские усобицы и разного рода несогласия. Все это еще более привязывало внешнюю политику русских земель к ордынскому диктату.

Такая политика со времени установления татаро-монгольского ига с каждым десятилетием мельчала, становилась все более локальной, теряла свои общерусские очертания. Прежняя чисто прагматическая и хищническая зависимость русских князей от половцев в борьбе друг с другом отныне становится трагической и властной данностью. Это все более превращает многих русских князей, развращенных цинизмом половецких вмешательств, в безропотных и угодливых исполнителей ордынской воли в обмен на ярльпси, влияние и т.п.

Подобное унизительное состояние Северо-Восточной Руси стало возможно еще и потому, что и военный, и экономический потенциал оказались подорванными, многие цивилизационные процессы, в частности центростремительные тенденции, грубо подрезанными. Русь окончательно потеряла свободный выход на Волгу, утратила в пользу Орды свои вассальные владения в Окско-Волжском междуречье, Среднем и Нижнем Поволжье, на Северном Кавказе.

Общее ослабление Руси привело к активизации ее противников на юго-западе — Венгрии и Польши, на северо-западе — Тевтонского ордена, Швеции, Дании, Литвы, которые методично и настойчиво оттесняли русские княжества от балтийского побережья.

Одним из результатов нашествия и последующей зависимости русских земель от Орды стали не только локализация и измельчание внешнеполитических ориентиров русских княжеств, но и их дифференциация и, как следствие, тот факт, что на каждом из направлений своей внешней политики русские земли выходили теперь зачастую в одиночку. Время былых, пусть непрочных и драчливых, коалиций уходит в прошлое. Мрак изоляции накрывает внешнюю политику Руси. И в этом мраке постепенно, мучительно долго Русь теряет одну внешнеполитическую позицию за другой, становясь, особенно на западе и юго-западе, жертвой своих более сильных, независимых от Орды соседей, пока наконец не растворяется в их победоносной и ликующей государственности. Так было с Галицко- Волынской землей, княжествами Киевским, Черниговским, Смоленским и рядом других, Северо-Восточная Русь устояла под натиском западных соседей, но платой за это была зависимость от Орды. И лишь Новгород сумел отстоять себя в эти суровые десятилетия.

Особо следует сказать о свободной от ордынской зависимости Полоцкой земле, которая на период почти в полутораста лет стала ядром независимой литовско-русской православной государственности.

Все это находит подтверждение в конкретной внешнеполитической истории русских земель. *

# *

Ко времени татаро-монгольского нашествия казалось, что Юго- Западная Русь вновь поднимется под рукой Даниила Романовича Галицкого. Ему удалось захватить Киев, где еще недавно княжил Ярослав Всеволодович. Захват Киева был облегчен тем, что пал Чернигов и его извечный противник черниговский князь Михаил Всеволодович, в то время бывший киевским князем, бежал в Венгрию. Но потом последовало нашествие войск Батыя на Юго-Западную Русь. Киев был, в свою очередь, взят штурмом, а путь татар в Западную Европу пролегал уже через Галицко-Волынское княжество, многие города которого были захвачены и разорены.

Симптоматично, что после ухода татаро-монгольских войск в Европу вновь вспыхнула борьба за первенство на русском юго-западе между Михаилом Черниговским и Даниилом Галицким — скорбный отзвук былых баталий под похоронный звон поверженной Юго-Западной Руси. Борьба эта закончилась печально для соперников. Михаил был убит в Орде, когда казалось, что он вот-вот получит от Батыя права и на Чернигов, и на Киев, и на Галицко-Волынскую землю. Что касается Даниила, то он в конце концов добился в Орде прощения за свою давнюю вражду с татарами и попытку противостоять им, опираясь на Польшу и Венгрию, но это прощение и право Даниила на Галицко-Волынскую Русь было куплено ценой вассальной зависимости Даниила от Орды. И пусть она была не столь жесткой, как у Северо-Восточной Руси, — дальность расстояний и близость этой части Руси к Европе смягчали характер зависимости, но факт оставался фактом: это был дальний, автономный, но все же улус Золотой орды. Отсюда и вся внешняя политика этой части Руси со второй половины 40-х годов XIV в. должна рассматриваться сквозь призму этой зависимости75.

Дальнейшая внешняя политика Галицко-Волынского княжества — это медленное угасание былого величия, отчаянные попытки Даниила и его сыновей удержать на государственном «плаву» Юго- Западную Русь. На этом пути Даниил вел переговоры с папой, противодействовал усилению Литвы в период Миндовга, стремился нейтрализовать агрессию со стороны Венгрии.

Особо следует сказать о взаимоотношениях Галицко-Волынского княжества с Литвой и Полоцким княжеством.

В середине XIII века Литва под руководством Миндовга, а позднее Гедимина превращается в сильное восточноевропейское государство, уже в ту пору в его состав входили некоторые русские западные земли (часть современной Западной Белоруссии с Ново- грудком). Такой синтез стал возможен благодаря компромиссу, достигнутому между литовской знатью и западнорусским боярством. Языческая Литва и православная Новогрудщина мирно соседствовали под властью литовского князя. К тому же западные русские земли укрывались под литовской властью от натиска Орды. Нельзя не сказать и о позиции новогрудского князя Войшелка, сына Миндовга, истового православного христианина, к тому же отдавшего свою сестру за одного из сыновей Даниила Галицкого76.

Таким образом, со времени своего образования Литва являлась биполярным балто-славянеким государством.

Первые столкновения Галицко-Волынской Руси и Литвы закончились в 1254 году мирным договором, чему в сильнейшей мере способствовали постоянная агрессия против Литвы немецких крестоносцев, поддержанных германским императором и Ватиканом, а также стремление Даниила развязать себе руки в борьбе против венгерского и польского давления. Мир Галицко-Волынской Руси с Литвой означал и для Даниила, и для Миндовга отказ от флирта с папской курией и обеспечил Галицко-Волынской Руси покой на северо-западной границе. И Литва теперь могла не беспокоиться за свой южный фланг в борьбе с рыцарями.

Однако такое усиление как Литвы, так и Галицко-Волынского княжества не входило в расчеты Орды, которая в 50-60-е годы нанесла несколько ударов по владениям Даниила (походы темников Бурундая, палача Юго-Западной Руси, и Куремсы).

К тому же в 1261 году Миндовг отрекся от католичества и вновь обратился к старой вере.

Прекращению литовско-русского конфликта во многом способствовала и активная политика Полоцкого княжества, где с конца 40-х годов в качестве великого князя Полоцкого при помощи Даниила утвердился Товтивил, племянник Миндовга. Между Галицко- Волынским и Полоцким княжествами намечалось перспективное союзное сотрудничество. Но этому в значительной степени мешало то, что Юго-Западная Русь была зависимой от Орды, а Полоцк был свободным русским княжеством. Именно это обстоятельство, по- видимому, стало решающим в вековом споре Галицко-Волынского княжества с другими юго-западными и западными княжествами за гегемонию в русских землях. Объединение с ордынским «улус- ником» и грозило собственной независимости, и приостановило возможный более тесный альянс Полоцка и Галицко-Волынского княжества, но ничто не мешало дальнейшему сближению двух независимых от Орды сил — Литовско-Русского государства и Полоцкого княжества77.

Орда, как известно, ответила на усиление Галицко-Волынского княжества карательными походами, а позднее Бурундай потребовал участия галицко-волынских сил в борьбе с Литвой, и Василько, брат Даниила, повел рать против Литвы. Вскоре последовали и ответные удары со стороны Литвы и Полоцка по землям союзников Даниила. Союз Юго-Западной Руси с Литовско-Русским государством и Полоцким княжеством ушел в небытие™,

В 1264 году Даниил Галицкий сошел с исторической арены. Его сыновья пытались проводить активную внешнюю политику отца, но, несмотря на личные таланты, так и не вышли за рамки западного направления (Венгрия, Польша). С каждым десятилетием Галицко- Волынская Русь, по-прежнему зависимая от Орды, теснимая Литвой, имевшая в лице Венгрии и Польши прежде всего соперников, несмотря на временные союзные отношения то с одной из них, то с другой, безнадежно теряла внешнеполитическую инициативу по всем направлениям. Одновременно быстрыми темпами шли централизация и усиление Польши, которая к концу второго десятилетия XIV

века стала угрожать самому существованию Галицко-Волын- ского княжества. В начале XIV века галицко-волынские князья еще имели отдельные контакты с брянскими, смоленскими, турово-пин- скими князьями, Киевской землей, но их влияние на русские дела катастрофически уменьшалось.

Постоянная борьба с Литовско-Русским государством заставила потомков гордого Даниила Галицкого пойти на поклон в Орду, к хану Узбеку, и в Галиче появляется ордынский наместник. Галицко- Волынская Русь первой из русских княжеств, зависимых от Орды, показала, что под давлением сильных соседей в решающий момент сохранить свою государственность можно было лишь опираясь на помощь Орды, которая в то же время обеспечивала свои собственные внешнеполитические интересы. Эта была подлинная драма русских земель.

Утверждение татар в Галиче еще более осложнило отношения княжества со своими свободными от власти Орды соседями.

С конца 20-х годов XIV в. Галицко-Волынская Русь становится объектом ожесточенной борьбы между Польшей, Венгрией и Литвой, которая завершается на исходе XIV века разделом земель этого княжества между соседними государствами. Тем самым на долгие столетия была утрачена для остальной Руси ее былая активность на юго-западном направлении, поддерживавшаяся после распада древнерусского государства именно Галицко-Волынской Русью.

Подобную судьбу испытали и другие княжества Юго-Западной и Центральной Руси — Киевское, Черниговское, а позднее Смоленское.

В частности, Киевское княжество, разгромленное нашествием, уже не поднялось к самостоятельной государственной, а значит, и к внешнеполитической активности, став до известной степени игрушкой в руках галицко-волынских и черниговских князей. Киев еще играл некоторую роль в общецерковных делах, оставаясь центром русской митрополии, но после перемещения митрополичьей кафедры во Владимир потерял и эту роль. В дальнейшем Киевская земля стала частью Литовско-Русского государства, кстати усилив именно славянский и православный элементы в его составе.

Похожей была история и Чернигово-Северской земли. После гибели Михаила Всеволодовича в Орде Черниговское княжество перестает фигурировать в летописях как самостоятельная и влиятельная политическая сила. Чернигов стал объектом как внешнеполитических притязаний Литовско-Русского государства, так и централи- заторских тенденций внутри самой Чернигово-Северской земли. На первое место в начале XIV века среди чернигово-северских городов выходит Брянск, который становится средоточием объединительных тенденций в масштабах Западной и Центральной Руси и одним из основных противников Литвы на западных русских рубежах.

Будучи в течение долгого времени буферной зоной между Ордой и Литовско-Русским княжеством, Чернигово-Северские земли во главе с Брянском отчаянно сопротивлялись натиску своих опасных соперников. В дальнейшем по мере ослабления Орды и усиления Великого княжества Литовского Черкигово-Северская Русь все более подпадает под влияние Литвы, а с середины XIV века превращается в ее часть, еще более усилив славянскую и православную составлй- ющую этого восточноевропейского государства, становящегося с каждым десятилетием все более ярким центром притяжения анти- ордынских русских сил.

Что касается Смоленского княжества, расположенного в центре русских земель, то после татаро-монгольского нашествия оно утрачивает свою внешнеполитическую инициативу на юго-западном направлении. Претензии смоленских князей на Киев, Галицко- Волынское княжество уходят в прошлое. Теперь для этого княжества, остающегося менее зависимым от Орды, чем, скажем, Северо- Восточная Русь, основными внешнеполитическими приоритетами становятся западное и северо-западное направления, а также отношения с поднимающимся из руин северо-восточным соседом — Великим княжеством Владимирским.

Укрепляются отношения Смоленска с Ригой. В ХШ-Х1У веках Смоленск неоднократно вступал в договорные отношения с Ригой и Готландом79.

Но наиболее тесными и противоречивыми были отношения Смоленского княжества с Литовско-Русским государством. С одной стороны, литовская граница все ближе подходила к смоленским землям. Особенно это стало очевидно после присоединения Полоцка к Великому княжеству Литовскому. Таким образом, часть бассейна Западной Двины, по которой проходил смоленско-рижский торговый путь, попала в руки Литвы. С другой стороны, как уже отмечалось, русские земли все более определенно тяготели к Литовско-Русскому государству как центру собирания общерусских и антиордынских сил. К тому же Литва в своем наступлении на Южную и Юго-Западную Русь нуждалась в спокойном смоленском тыле. Это вело к неуклонному сближению Литвы со смоленскими князьями в течение всего XIV века80. И в этом смысле небезупречным является традиционный тезис о прогрессивности борьбы тесно связанного с Ордой Владимирского княжества, а затем поднимающейся Москвы за смоленские земли. Этот тезис правомерен лишь для того времени, когда уже окатоличенное Литовско-Русское государство, а позднее Речь Посполитая удерживали в своей узде русские православные земли. Но для всего XIV

века, когда Литва совместно с русскими землями противостояла Орде, а также орденскому давлению, он кажется исторически сомнительным. Об этом ярко говорят участие русских отрядов в борьбе с крестоносцами (вспомним хотя бы знаменитую Грюнвальдскую битву 1410 г. и роль в ней смоленского и полоцкого полков) и общее противостояние Руси и Литвы татарам (на Куликовом поле вместе с ратниками Дмитрия Донского сложили свои головы и литовско-русские князья, в отличие от уже склонявшегося к Польше и к принятию католичества Ягайлы). И чем ближе становились отношения Смоленска и Литвы, тем острее развертывалось противостояние Смоленска с Ордой. Это было логичным внешнеполитическим феноменом XIV века.

По данным русской летописи, Орда организует поход на Смоленск брянского князя, дав ему татарский отряд81. Вряд ли такое давление могло в то время проходить без одобрения Москвы, где влияние хана Узбека в эти годы особенно усилилось82. Неудача этого похода привела к тому, что Орде так и не удалось восстановить контроль над Смоленском. Уходил он и из-под влияния тесно связанного с Ордой Московского Великого княжества, возглавляемого в те годы Иваном Калитой.

После этого, в 40-е — 50-е годы, происходит дальнейшее сближение Смоленска и Литвы и ухудшение смоленско-московских отношений. В то же время Смоленское княжество стремится не попасть в вассальную зависимость от Литвы. Такая, в общем-то обреченная, внешнеполитическая линия Смоленского княжества не могла встретить сочувствия ни в Москве, ни в Вильно. Отсюда и те удары, которые попеременно наносили центральному русскому княжеству оба соперника. Вопрос решался так: Смоленск отойдет к тому, кто окажется на данном историческом отрезке времени сильнее83.

Вторая половина XIV века стала наиболее драматичной в истории Смоленского княжества, стремившегося сохранить свою независимость как от Литвы, так и от Москвы.

Литовский князь Ольгерд Гедиминович все более усиливал натиск на Смоленск. С другой стороны, шло давление Дмитрия Ивановича Московского. В этой борьбе сильнее оказался Ольгерд, при котором Литовско-Русское государство достигло апогея могущества и который претендовал на объединение всех русских земель. В его состав вошли уже Южная и Юго-Западная Русь, Киевская земля. В этих условиях Смоленск заключил договор о своем полувассаль- ном положении уже в составе Польско-Литовской конфедерации, обращенной к католицизму84.

В 1404 году новый литовский князь Витовт с бою взял многострадальный Смоленск. Так закончилась сага о попытках проводить независимую внешнюю политику одним из княжеств Центральной Руси. Вместе с падением Смоленска русское население Великого княжества Литовского еще более возросло, но это было уже время обращения Литвы в католичество и начала наступления ее верхушки на русские национальные и религиозные ценности. Одновременно именно Москва становится центром собирания русских сил на антиордынской основе, что изменило всю внешнеполитическую ситуацию в регионе. ?

* *

В этой же плоскости происходит изменение внешнеполитического положения Полоцкого княжества, осуществлявшего с глубокой древности вместе с Новгородом контроль над северо-западным на* правлением русской внешней политики. Со второй половины XIII

века оно все более глубоко вписывается в систему взаимоотношений с усиливавшейся Литвой. Особенно активно это происходит после вокняжения в Полоцке представителя литовской династии Товтивила. Следует еще раз подчеркнуть, что литовский князь на полоцком троне проводил самостоятельную — полоцкую — внешнюю политику. Об этом говорит его антилитовская линия в период противостояния Галицко-Волынского княжества и литовского князя Миндовга. Опирась на Юго-Западную Русь, Полоцк в те годы сумел отстоять свою независимость от Литвы. Одновременно Полоцк в середине XIII века сумел сохранить независимость и от Галицко- Волынского княжества, слишком тесная связь с которым означала бы для Полоцка превращение в вассальное от Орды государство. В сущности. Полоцкое княжество в известной мере как буферное между Литвой, Ордой, Тевтонским орденом и Северо-Восточной Русью повторяло судьбу других русских земель, ставших такими же буферными зонами с некоторой долей разнообразия с точки зрения набора противников и союзников: земли Смоленская, Новгородская, Чернигово-Северская, Галицко-Волынская.

Однако, в отличие, скажем, от Южной и Юго-Западной Руси, Полоцкое княжество больше, чем другие русские княжества, было заинтересовано в союзе с Литвой: этот союз давал Полоцку защиту от крестоносной агрессии, гарантировал свободу от ордынской неволи при сохранении полного религиозного и этнического равноправия местного русского населения с литовцами.

И здесь следует сделать небольшое отступление относительно сущности Литовско-Русского государства.

Во второй половине XIV века, в период своего расцвета, Великое княжество Литовское и Русское (таково было официальное его название) занимало огромную территорию — от Балтики до Черного моря, от границ Польши и Венгрии до Подмосковья. Русские земли в его составе представляли V всей территории, и русское население было в нем подавляющим большинством. По существу, под властью литовской династии (которая была, кстати, ничем не хуже и не лучше варяжской) оказалась ббльшая часть бывшего древнерусского государства: за его пределами остались лишь новгородские и псковские земли и княжества Северо-Восточной Руси.

В составе Литвы русские земли сохранили свое единство, свой федеративный политический статус, некоторые из них — свои княжеские династии, традиции, материальную и духовную культуру, религию, судопроизводство. Языком Великого княжества Литовского и Русского был русский, на нем писались все государственные документы, летописи, а религией подавляющей части населения было православие, официально признанное и поддержанное великокняжеской властью. Великие князья литовские одним из основных своих принципов применительно к землям, вошедшим в состав Литвы, провозгласили принцип «старины не рухати»83. Само население этих 9/]0 территории Литвы называло себя русскими. Глава Литовского государства носил восходящий к древнерусскому титул «осподаря»*6.

В историографии существует спор: можно ли оценивать Литовско-Русское государство наряду с Московским княжеством как равнозначный потенциальный центр объединения русских земель? Скажем, В.Т. Пашуто отрицательно отвечал на этот вопрос, считая, что нельзя отождествлять, например, политику Дмитрия Донского и Ольгерда Гедиминовича, что Ольгерд был не объединителем, а разорителем русских земель и выразителем экспансии молодого Литовского государства, а русские земли, вошедшие в состав Литвы, «попали под ее власть» и тяготели к Великороссии87.

И.Б. Греков, напротив, отстаивая еще дореволюционную исследовательскую концепцию, отвечал на этот вопрос положительно88. Эта точка зрения сегодня получает развитие в ряде работ российских, белорусских и литовских историков.

Нам представляется, что сам этот спор беспредметен, потому что задолго до того, как Ольгерд в середине XIV века повел решающую борьбу с Москвой, Литовско-Русское государство в послемонголь- ский период уже проводило политику объединения русских земель (на условиях договорного вассалитета, добровольного вхождения, подчинения, завоевания и т.д.), что во многом напоминало политику великих киевских князей Х-Х1 веков по созданию древнерусского государства, в состав которого вошли и балтские народы. Литовско- Русское государство укрыло русские земли от натиска Орды, защитило их от крестоносной агрессии. И не случайно в русских княжествах, не вошедших в состав Литвы (Новгородское, Псковское, Тверское), были так сильны пролитовские тенденции.

Необходимо помнить и о том, что в условиях резкого ослабления Северо-Восточной и Юго-Западной Руси в ходе и после татаро- монгольского нашествия роль политического лидера на новом витке объединения восточного славянства могли взять на себя западные русские княжества, а также Литовско-Русское государство. Именно Литва задолго до объединения русских земель вокруг Москвы стала наследником Древней Руси и создателем сильного, независимого от Орды балто-славянекого государства. Тем самым появлялась возможность приблизить русские земли к общеевропейской цивилизационной модели развитая на антиордынской, антикрестоносной, абсолютно суверенной основе, как это уже было в период древнерусского государства с центром в Киеве. Однако такая возможность была исторически упущена.

К тому же необходимо помнить, что во главе Литовско-Русского государства стояли в основном православные князья, бравшие себе в жены русских княжен. Так, первой женой Ольгерда была Мария, витебская княжна, а второй — Ульяна, тверская княжна. И лишь после Кревской унии 1385 года, объединившей Польшу и Литву, в

Великом княжестве Литовском начались необратимые изменения: поворот к католицизму, выдвижение на основные государственные позиции представителей литовской знати, дискриминация русского и православного населения. Но этот процесс был длительным и медленным и в XV веке еще не затрагивал коренных устоев русских земель. И все же Литва поворачивалась к Западу, а Русь оставалась на Востоке.

Все это необходимо учитывать, говоря как о внешнеполитических устремлениях западных, северо-западных и центральных русских княжеств, так и о внешней политике Великого княжества Владимирского, а позднее Московской Руси.

Что касается дальнейшей истории внешнеполитического развития Полоцкой земли, то оно медленно, но определенно шло в сторону сближения с Литвой. В 40-50-е годы XIII в. литовцы и полочане вместе «воевали Смоленскую землю»89. И уже на этом этапе Полоцкое княжество вступает в противоречия с Великим княжеством Владимирским, стоявшим в те годы за спиной Смоленска. В отражении первых литовских набегов на земли Центральной Руси и Новгорода принимал участие Александр Невский. Одновременно, будучи зятем полоцкого князя, он постоянно вмешивался в дела Полоцка и препятствовал его сближению с Литвой.

Характерно, что севший на великокняжеский престол после гибели брата на реке Сить Ярослав Всеволодович, особенно после переговоров в Орде с Батыем в 1243 году, сразу же показал себя противником Литовского княжества. В том же году, как сообщает Новгородская летопись, он победоносно бился с литовцами около Торжка и Бежицы. На помощь отцу пришел Александр Невский с новгородцами90.

Однако позднее, после гибели отца в Каракоруме, великий владимирский князь Александр Невский, контролировавший и Новгород, заключил мир с Миндовгом и координировал свои военные действия с Полоцким княжеством. А это значит, что Полоцк был на внешнеполитическом распутье, лавируя между Литвой и Великим княжеством Владимирским, но постоянно имел основного противника в лице Тевтонского ордена.

В 1307 году, после того как Литва в очередной раз оказала по- лочанам помощь в борьбе с немцами, Полоцкое княжество вошло в состав Литовско-Русского государства на правах «унии». Смыслом этой «унии» стало появление на полоцком престоле литовского ставленника при сохранении Полоцким княжеством широкой политической, культурной, конфессиональной автономии. Полоцкая земля стала одной из центральных составных Литовско-Русского государства с его тенденцией к объединению всех восточнославянских земель на антиордынской и антинемецкой основе. Потерю Полоцком самостоятельности исследователи относят к концу XIV века, когда там появился наместник великого литовского князя91.

Вхождение Полоцкого княжества в состав Литвы привело к трансформации западного направления внешней политики Руси. Ее наследником стала, с одной стороны, Литва, объединившая все русские земли до Можайска, а с другой — Великое княжество Владимирское, а позднее Москва, которая, постоянно сбрасывая с себя внешнеполитические ордынские путы, начала практически с нуля осваивать и развивать это внешнеполитическое направление.

Кардинально иначе сложились в послемонгольское время внешнеполитические реалии Новгородской земли.

Новгород, как уже отмечалось, избежал татаро-монгольского нашествия. Он не испытывал военного и экономического давления со стороны Орды, как другие русские земли, В историографии многократно отмечалось, что это было связано с особыми отношениями с Батыем сначала великого князя владимирского Ярослава Всеволодовича, а затем Александра Невского с тем же Батыем и его наследником на золотоордынском троне ханом Берке.

В то время как остальная Русь буквально истекала кровью от татаро-монгольских разгромов, насилий и поборов, Новгород, формально (через Ярослава Всеволодовича и Александра Ярославича) признав свою вассальную зависимость от Орды и обязавшись уплачивать «выход», продолжал оставаться по сути своей полузависимым государственным образованием, напоминая в этом смысле Галицко- Волынскую Русь при Данииле Галицком. В то же время, в отличие от Галицко-Волынского княжества, предоставленного самому себе в море русских междоусобиц, Новгород постоянно чувствовал свою зависимость от Великого княжества Владимирского. Это была зависимость и экономическая (хлеб в новгородские земли шел с юга; торговые пути на юг проходили через земли Северо-Восточной Руси), и военно-политическая (в критические моменты своей истории Новгород неизменно обращался за помощью к северо-восточному сюзерену и, как правило, получал ее).

С 30-х годов XIII в. на новгородском престоле (хотя и с согласия Новгорода) непременно находились представители дома Всеволода Большое Гнездо. Поэтому новгородскую внешнюю политику в XIII- XIV

веках следует, видимо, рассматривать в двух плоскостях: во- первых, как отражение непосредственных экономических и политических интересов Новгородской земли; во-вторых, как отражение общерусских интересов на северо-западном направлении, которое от древнерусского государства перешло по наследству к Северо- Восточной Руси. С этих пор Владимир не расставался даже с частичным контролем над Новгородом. Вот в таком сложном и противоречивом виде и представала внешняя политика Новгородского княжества.

В связи с этим по-иному выглядит и влияние татаро-монгольского нашествия и последующего ига на внешнеполитические судьбы Новгорода. С одной стороны, эти события, безусловно, заметно ослабили все русские земли, и прежде всего Северо-Восточную Русь, а также Новгородскую землю, что вызвало заметную активизацию западного крестоносного мира по отношению к русским владениям в Прибалтике, Финляндии, а также непосредственно к русским территориям. С другой стороны, за спиной Новгорода стояло Владимирское княжество — вассал Золотой орды, которая рассматривала покушение на земли Северо-Восточной и Северо- Западной Руси со стороны немцев, шведов, датчан, Литвы как покушение на собственные владения. И Новгород, и Владимирское княжество, а позднее и Москва нередко в этих противоборствах с западными противниками имели весьма значительную военную поддержку Орды. Это тоже было внешнеполитической реальностью русской истории ХШ-ХГУ веков, о которой не следует забывать.

Первой пробой сил на северо-западных и западных русских границах в послемонгольский период стал натиск литовцев, которые в 1239 году захватили Смоленск и готовили удар по Новгородской земле. Княживший в то время в Новгороде Александр Ярославич поставил против Литвы оборонительные городки по реке Шелони, а его отец Ярослав Всеволодович выбил литовцев из Смоленска, тем самым предотвратив их поход на новгородские владения92.

Затем последовал натиск шведов в 1240 году, что было продолжением уже начавшейся ранее борьбы, в которой Новгород постепенно сдавал свои позиции. На этот раз целью шведского десанта являлся захват исконно русских территорий — низовья Волхова, берегов Невы и Ладоги. Сооружение крепости в устье Невы — стратегически важном месте, овладение этими территориями окончательно отрезали Новгород, а через него и Северо-Восточную Русь от моря, а шведы тем самым могли установить контроль над русскими торговыми путями на северо-западе. Успех давал возможность шведам окончательно выдавить новгородцев из Финляндии и подчинить себе емь. Однако этим надеждам не суждено было осуществиться. Разгром шведов на берегу Невы Александром Ярославичем надолго остановил их наступление в крае и практически вывел из строя одного из союзников католической агрессии против балтов и славян93.

Думается, правы те историки, которые писали, что натиск на Русь с запада был хорошо скоординирован папской курией. И действительно, через полтора месяца после Невской битвы соединенные силы Тевтонского ордена, датчан, дерптского епископа неожиданным ударом взяли Изборск, осадили Псков, который вскоре сдался крестоносцам.

Отъезд в это время Александра Невского из Новгорода окончательно развязал немцам руки. Зимой 1240/41 года они захватили чудские и водские владения Новгорода и их дозоры появились в более чем 30 км от Новгорода.

В марте 1241 года Александр вернулс$ в Новгород, а в начале 1242 года к нему с владимирскими полками подошел брат Андрей. В этом факте усматривается прямая связь с политическим статусом Новгорода как полузависимого от Владимира княжества.

Таким образом, в начале апреля 1242 года на льду Чудского озера решалась не только судьба Новгородской и Псковской земель, но и дальнейшая судьба Северо-Восточной Руси. Зависимая от Орды, она вместе с тем в лице Батыя имела прочную опору в борьбе с Литвой и крестоносцами, что блестяще использовали Ярослав Всеволодович и Александр Невский. Такова была трагическая закономерность борьбы Новгорода за свою независимость. По мирному договору, заключенному с Александром, Орден отказывался от своих завоеваний в Новгородской земле94.

Десять лет было спокойно на новгородско-немецком рубеже, а в 50-е годы немцы снова напали на Псков и опустошили его округу. Только новгородская помощь позволила снять осаду города. После этого новгородская рать при поддержке корелов двинулась в Ливонию и, одержав ряд побед, опустошила немецкие земли. А в начале 60-х годов русские князья в союзе с Литвой нанесли удар по Дерпту. Так что версия об оборонительном характере войны Новгорода против крестоносцев требует уточнения. При малейшей возможности новгородцы переходили в наступление и против немцев, и против шведов, порой опираясь на своих постоянных или временных союзников: Литву, емь, корелов, ижору, водь, чудь.

Несмотря на ощутимые удары, полученные от Новгорода, ни шведы, ни немцы не отказывались от дальнейшей экспансии. К тому же с юга Новгородской земле постоянно угрожали литовцы, и Александру Ярославичу сначала как новгородскому князю, а позднее как великому князю владимирскому приходилось использовать вражду Ордена и Литвы в целях обеспечения безопасности русских северо- западных границ.

В 50-е годы литовцы не раз вторгались в пределы Новгородской земли, брали на щит Смоленск, атаковали Торжок. В начале 60-х годов Александр заключил мирное соглашение с Миндовгом.

Это, однако, не успокоило новгородско-литовское и немецкое приграничье. В 1267 году по Литве нанесли удар псковичи. Через год (1268 г.) объединенные силы Новгорода и Пскова при поддержке великого князя владимирского вторглись в Ливонию и под Ракове- ром дали бой орденским силам. Эта битва на немецкой земле прошла мимо внимания отечественных исследователей, видимо, потому, что инициаторами похода в немецкие земли были русские князья. Победа в битве под Раковером, которая по количеству участвовавших в ней войск намного превосходила Ледовое побоище, не стала славным достоянием отечественной исторической традиции, поскольку «не работала» на оборонительный вариант войны в русском национальном сознании. Через год немцы нанесли ответный удар по русским землям и осадили Псков.

В 1275 году русские князья совместно с татарами снова вторглись в пределы Литвы и взяли большой полон. Война на этих рубежах шла нескончаемая, с переменным успехом при несомненной опоре с русской стороны на поддержку Орды. Это была суровая борьба за выживание как для Руси, так и для литвы, чуди, других здешних народов в сложных международных условиях продолжавшегося после монголо-татарского нашествия передела Восточной Европы95.

Что касается шведов, то их натиск на русские владения возобновился на исходе 40-х годов XIII в, В 1249-1250 годах они организовали очередной крестовый поход. На этот раз объектом захвата стали области центральной Финляндии, подвластные Новгороду. Несколько месяцев крестоносное войско под началом ярла Биргера сражалось в землях еми. В результате зимой 1250 года центральная Финляндия была покорена. Это был серьезный удар и по новгородскому-влиянию в крае96.

В 50-е годы, опираясь на свои базы и крепости в Финляндии, шведы продолжали наращивать давление на русские земли: в 1256 году они попытались овладеть устьем реки Наровы. Момент для нападения был выбран исключительно удачно: Новгород вновь оказался без князя, так как в это время новгородская госпбда изгнала из города сына Александра Невского Василия, бывшего в Новгороде наместником отца. В ответ Александр направил против мятежного города владимирские полки и восстановил там свою власть. Позднее именно помощь великого князя владимирского решила судьбу противостояния: узнав о том, что в город прибыли силы Александра, шведы покинули устье Наровы, а Александр двинулся на Капорье, затем через замерзший Финский залив повел русское войско в землю еми, захваченную семь лет назад шведами.

Одновременно вспыхнуло восстание еми против шведского владычества с его насильственной христианизацией. Опорные пункты шведов в центральной Финляндии были разгромлены. Тем не менее поход, на четверть века притормозив дальнейшее наступление шведов в регионе, не остановил овладение ими земель центральной Финляндии: Александр был далеко, а шведы были рядом97.

Однако давление на русский северо-запад со стороны католического мира на этом не закончилось. Борьба за Балтийское побережье, за торговые пути в Северной Европе продолжалась. Причем шведы постоянно меняли направление ударов. В 80-х годах XIII в. они неоднократно вторгаются в Карелию, атакуют берега Ладожского озера. В 1293 году шведы организовали очередной крестовый поход на Карелию и заложили в здешних местах крепость Выборг, закрепившись в западной части Карелии. Через два года они атаковали Приладожье, а в 1300 году вновь высадили крупный десант в устье Невы и заложили здесь крепость. Однако новгородская рать вновь выбила шведов с важного стратегического участка.

Начало XIV века проходит в постоянных попытках Новгорода вернуть утраченную инициативу: новгородские рати вторгаются в земли еми, атакуют шведские форпосты, берут штурмом крепость Або. В 20-х годах шведы наносят ответные удары на Карельском перешейке. Борьба идет с переменным успехом, пока наконец в дело не вмешивается северо-восточный сюзерен Новгорода великий московский князь Юрий Данилович, внук Александра Невского. Именно Юрий силами Новгорода и Москвы организовал поход на главную шведскую крепость на Карельском перешейке — Выборг, но не смог взять ее, а затем вновь отвлекся на борьбу с Тверью. По мирному договору 1323 года, заключенному Русью со Швецией в крепости Орешек, построенной Юрием в устье Невы, Карельский перешеек и берега Невы остались за Русью, но шведы сохранили свои владения в Финляндии9*.

Таким образом, на северо-западном направлении Новгород в течение второй половины XIII и в XIV веке медленно, но верно терял одну позицию за другой. В одиночестве он должен был, как и другие русские земли, поддерживать свои внешнеполитические приоритеты. Помощь Владимира, а затем и Москвы сулила защиту, но и стеснение новгородских вольностей. И все же Руси ценой длительной, суровой и драматической борьбы, в центре которой стояли Ярослав Всеволодович, Александр Невский, его сыновья и внуки, удалось отстоять свои основные позиции на берегах Балтики и Финского залива. *

* *

Внешняя политика Владимиро-Суздальского княжества (позднее Великого княжества Владимирского) после татаро-монгольского нашествия и разгрома Северо-Восточной Руси строилась, естественно, с учетом постоянного давления со стороны Золотой орды. В этой политике причудливо переплетались как непосредственные интересы самой Владимиро-Суздальской земли, особенно на сохранившихся для нее внешнеполитических направлениях (отношения с Литвой, с Тевтонским орденом и Швецией), так и внешнеполитические задачи Орды: противостояние Литве и Ордену и поддержание определенного баланса сил в самой Северо-Восточной Руси, с тем чтобы предотвратить появление в этом регионе сильного и объединенного русского княжества в качестве соперника.

Думается, прав был В.А. Кучкин, отметивший, что формирование территорий княжеств Северо-Восточной Руси, а значит, и их внешнеполитических устремлений «проходило под опосредованным, а иногда и прямым воздействием Орды»99.

Следует иметь в виду и уже отмеченную выше антиордынскую политику Литовско-Русского государства (впоследствии Великого княжества Литовского) как инициатора объединения всех русских земель на принципах создания нового балто-славянского, восточноевропейского единого антиордынского государства.

Что касается южной границы Владимиро-Суздальской Руси, то здесь на огромных пространствах Поднепровья, верховьях Дона и среднего течения Оки существовала буферная зона, нейтральная полоса. Практически эти земли были выведены из юрисдикции Руси и возглавлялись администрацией, зависимой от Орды. Но это не были ордынские территории. Порой эта зона доходила до Коломны100, и первая задача владимирских, а позднее московских князей состояла в том, чтобы, используя складывавшуюся ситуацию, как можно дальше отодвинуть эту зону на юг, что одновременно означало расширение границ русских княжеств и постепенное изменение баланса сил в пользу Руси.

В таких условиях великие князья владимирские, а позднее и московские, прекрасно понимая историческую реальность второй половины XIII века и всепобеждающую мощь Сарая, по крайней мере до времени первой большой «замятии» в Орде, делали все для того, чтобы сохранить стабильные отношения с ордынскими владыками для упрочения своих позиций среди русских земель и для продвижения внешнеполитических интересов Руси на оставшихся в ее ведении западном и северо-западном направлениях.

Первыми это блестяще продемонстрировали Ярослав Всеволодович и особенно Александр Невский, чье истинное величие заключалось, может быть, не столько в его военных предприятиях как новгородского князя — замечательных победах над литовцами, шведами, немцами, а также в позднейшем уникальном зимнем походе в Финляндию, сколько в осторожной, дальновидной, хитрой политике по отношению к Орде и достижении своих целей как в общерусской политике, так и во внешнеполитической сфере на западных и северо-западных русских рубежах, что, видимо, в конце концов разгадали и в Сарае, и в Каракоруме.

Ярослав Всеволодович стал жертвой этих вполне резонных подозрений. Бели отношения с Батыем у него сложились вполне удачно (в 1243 г. он был принят великим монгольским воителем в своей ставке, почтен и отпущен «с великою честию»), то в самой Монголии было не все так просто: Ярослава вызвали в Каракорум в 1246 году, и вскоре он был там отравлен. Следом за этим из монгольской столицы пришел приказ прибыть туда уже ставшему легендарным на Руси и широко известному в соседних странах Александру Невскому. Однако он не выполнил указание Каракорума и остался в Новгороде, дожидаясь тела отравленного отца. На похороны Ярослава во Владимир Александр прибыл во главе сильного отряда, показав, кто на Руси является подлинным хозяином. И только после этого он отправился, но не в Каракорум, а к Батыю, в Орду, с тем чтобы, опираясь на его поддержку, занять великокняжеский престол, на который претендовали и его братья — вскоре погибший Михаил и Андрей.

Русские источники описывают встречу двух великих полководцев и подчеркивают, что Батый хорошо принял Александра. В свете прошлых событий, когда Ярослав и Александр не явились на реку Сить, а также в силу известного благородства Батыя и уважения к ярким боевым и полководческим дарованиям, это было неудивительно. К тому же монгольский владыка не без основания мог рассчитывать на то, что, пока во главе Руси стоит такой авторитетный и лояльный к Орде князь, как Александр Ярославич, можно было не опасаться за порядок и поступление дани.

Оба властелина, видимо, понравились друг другу, тем более что Батый, по существу, прикрыл своим авторитетом отказ Александра Невского явиться по первому зову в Каракорум и отправил его туда вместе с братом Андреем в поисках великокняжеского ярлыка лишь тогда, когда люДИ, отравившие Ярослава, уже отошли от власти в монгольской столице. Тем не менее в Каракоруме были недовольны Батыем, защитившим от расправы своего вассала и союзника101.

Так драматически зародились взаимопонимание и поддержка друг другом Александра Невского и хана Батыя, вассала и сюзерена, жертвы и насильника. Начали складываться отношения, которые стали моделью для нескольких поколений владимирских, а позднее московских и тверских князей, пока наконец Москва, накопившая силы и использовавшая ослабление и распри в Орде, не бросила ей открытый военный вызов во времена Дмитрия Донского.

Последующие события показали, что оба властелина извлекли из этого союза в тогдашних политических реалиях лишь пользу — и для русских земель, и для Орды.

После возвращения из Монголии Александр, продолжая оставаться номинально великим князем киевским, по-прежнему княжил в Новгороде. Владимирский же престол занял его младший брат Андрей, получивший в Каракоруме ярлык на великое княжение. Этим решением хитроумные политики Монголии противопоставили братьев друг другу и одновременно устранили Александра, старшего брата, от влияния на общерусские дела.

1252 год стал решающим во внешнеполитической идентификации Северо-Восточной Р^си. Именно с этого времени Русь начала реализовывать усилиями Александра Невского ту дальновидную политику, которую он вместе с отцом вырабатывал прежде. Приезд Александра в Орду, в то время как Батый был в Каракоруме на выборах нового владыки Монголии, имел одну цель — получение ярлыка на великое княжение. Александр не пошел войной на младшего брата, хотя и имел достаточно сил, не развязал, как это бывало прежде, кровавую межкняжескую разборку, а использовал административный И дипломатический рычаг. Он обвинил брата в том, что тот не по праву занимает владимирский престол, а главное — ударил в самое больное для него место: заявил, что тот укрывает в свою пользу татарский «выход и тамги». И в это время Андрей вместе с братом Ярославом подняли восстание против Орды, используя отсутствие Батыя и смену власти в Каракоруме. То был преждевременный жест отчаяния, продиктованный, вероятно, не столько строгим учетом сил, сколько желанием использовать единственный шанс в борьбе со старшим братом.

Орда ответила быстро и жестоко. В том же 1252 году на Русь обрушилась «неврюева рать», которая прошла огнем и мечом по мятежным русским градам и весям. Андрей Ярославич бежал, а Александр вернулся из Орды с ярлыком на великое Владимирское княжение.

Первыми его действиями стало восстановление разгромленных Неврюем городов, и прежде всего родного Переяславля. Во-вторых, даставшуюся ему власть он использовал для укрепления своих позиций в Новгороде, а затем для обороны его границ от немцев, литовцев и шведов. Именно в это время он совершил свой впечатляющий финляндский поход. Его внешняя политика, его военные предприятия носили абсолютно независимый от Орды характер, хотя он постоянно имел за своей спиной благожелательную поддержку Батыя. В-третьих, он, пожалуй первым из русских князей, даже после возвращения Батыя из Каракорума отстранился от слишком близкой связи с Ордой, не бывал там более при жизни могучего хана, проводил внутреннюю политику без оглядки на Сарай и не давал междоусобицам ослабить русские земли.

Это была определенная тактика великого князя, которая впоследствии послужила моделью для русских властителей. Он не появился в Орде й после смерти Батыя в 1255 году, когда туда в связи с интронизацией нового хана — малолетнего Улагчи — потянулись другие русские князья. Лишь в 1257 году Александр побывал в Орде вместе с вернувшимся на Русь Андреем и выпросил в Сарае для него прощение, тем самым консолидировав русскую политическую власть, что было совершенно нетрадиционно для самолюбивых, завистливых и коварных отпрысков Рюрикова дома’02.

И еще два ярких факта подчеркнули внешнеполитическую линию Александра Ярославича. В 1257 году в связи с восстанием Новгорода против введенной татарами переписи населения Александру пришлось вести русские войска совместно с татарами для восстановления порядка. Пора для такого сопротивления еще не наступила, и Александру самому пришлось брать в руки всю операцию, чтобы не наводить на Русь очередную татарскую карательную экспедицию. Его сын Василий, возглавивший мятеж, был снят с престола и послан в другую волость. Только через год вмешательство Александра остановило новые волнения в этом городе, который не хотел идти в ярмо переписи. А в начале 60-х годов он тайно поддержал взрыв возмущения в ряде русских городов против откупщиков, собиравших татарский «выход»103.

Это была политика балансирования на лезвии ножа. Один неверный шаг мог стоить жизни великому князю и привести к новым неисчислимым бедствиям для Русской земли. Кажется, такой шаг Александр, вызванный в Орду ханом Берке, совершил в 1262 году, отказав ордынскому властелину предоставить русские полки для похода против иранского правителя Хулагу. Александр приказал владимирской рати идти в Прибалтику под Юрьев. Тем самым он решал вопросы укрепления русских северо-западных границ и одновременно уводил войско от губительного иранского похода. Сам Александр отправился с богатыми дарами в Сарай «отмаливать» русских ратников. Эта поездка стала для великого князя роковой. Берке задержал Александра на несколько месяцев и отправил на родину уже тяжело больным. Возможно, Орда наконец решила избавиться от великого русского полководца и политика. Он так и не вернулся во Владимир, скончавшись в ноябрьскую стужу в Городце на Волге. В общей сложности Александр провел в Орде четыре с лишним года104.

Внешняя политика Северо-Восточной Руси в послемонгольское время, заложенная Ярославом Всеволодовичем и Александром Невским, складывалась по трем основным направлениям. Первое: сложные и напряженные отношения с Ордой, отношения вассала и сюзерена, дрейфующие благодаря искусству князей и сопротивлению народа в сторону все большей автономии при известной опоре на Орду в случае междоусобных конфликтов внутри Руси или внешнеполитических осложнений; второе: все возрастающее противоборство на Западе с усиливающейся Литвой; третье: постоянная борьба с Орденом, где временами интересы и Руси, и Литвы совпадали, и со шведской экспансией. Два последних направления осуществлялись зачастую через непосредственное участие в этом противоборстве Новгорода как полузависимой от Владимирского княжества политической структуры.

Эта линия продолжалась, естественно с некоторыми модификациями, при сыновьях и внуках Александра Невского.

В дальнейшем каждое из этих направлений по мере возрастания роли Московского и Тверского княжеств как бы раздваивалось, потому что оба эти княжества имели во многом сходные цели. *

* *

Конец XIII — начало XIV века совпали со значительными изменениями в Восточной Европе. В Северо-Восточной Руси набирали силу ранее небольшие уделы владимирских князей — княжества Тверское и Московское. Во главе первого встал талантливый и энергичный племянник Александра Невского Михаил Ярославич, во главе второго — его сын Даниил Александрович, а затем внук Юрий Даниилович. Кончилась эра централизованной внешней политики Северо-Восточной Руси, осуществляемой Александром Невским, и наступило время ее дуализма. Остальные княжества с той или иной долей успеха шли в фарватере внешней политики этих двух основных княжеств региона.

Возникает вопрос: можно ли говорить именно о внешней политике русских княжеств того времени? Ответ на него может быть, на наш взгляд, только положительным, так как, несмотря на близкие экономические и матримониальные связи, это были княжества со своими собственными династиями, границами, специфическими внешнеполитическими интересами, куда входили расчеты и на взаимоотношения с иностранными государствами.

Большие перемены произошли и в Литве. Занявший в 1315 году великокняжеский престол Гедимин выдвинул программу объединения под своей короной всей Западной и Центральной Руси. (Юго- Западная Русь частично уже вошла в состав Литвы.) Таким образом, в русских землях образовались практически три центра объединения — Литва, Тверь и Москва, которые начали между собой отчаянную борьбу за лидерство. В этой борьбе особую позицию занимал Новгород, который вовлекался в орбиту политики русских княжеств и временами определял ее результаты. Тверь и Москва, стремящиеся стать полноправными наследниками Владимирской Руси и подчинить себе другие земли Северо-Восточной Руси, в равной степени старались заручиться поддержкой Орды и одновременно консолидировать русские силы в борьбе с ней. Тверь при этом по мере нарастания преимущества Москвы, получившей решающую поддержку Орды, все более склонялась к союзу с Литвой. В Твери и Новгороде образовалась сильная пролитовская партия, что постоянно пугало и раздражало как московских князей, так и ордынских политиков.

Первая половина XIV века стала знаменательной и для Орды. Именно на это время, при ханах Узбеке (1312-1342 гт.) и Джанибеке (1342-1357 гг.), приходится вершина политического, военного и экономического могущества Золотой орды, не только осуществляющей подавляющее влияние в Северо-Восточной Руси, но и претендующей вновь на решение судеб всей Восточной Европы.

Все эти новые явления в международной жизни того времени наложили отпечаток на внешнюю политику северо-восточных русских княжеств, и в первую очередь Тверского и Московского. Особенно ярко это проявилось во время знаменитой и драматической борьбы между Тверью и Москвой в первой четверти XIV века.

После смерти великого владимирского князя Андрея Александровича, сына Невского, в Орду за ярлыком на великое княжение отправились Михаил Ярославич Тверской и Юрий Даниилович Московский. Ярлык получил Михаил. Он был старшим в роду, и такой выбор был для Орды естественным. Кроме того, к этому времени Тверское княжество в экономическом, демографическом, политическом отношении стало реальным лидером Северо-Восточной

Руси. Однако это вовсе не означало, что Михаил Ярославич становился «верховным правителем» всей Северо-Восточной Руси, включая Новгород, как полагают некоторые историки105. Этот ярлык скорее давал лишь некоторое преимущество на инициативу и право на силовое решение в вопросах собирания Руси, которое стало велением времени и против которого активно выступала Орда, Ни о каком «верховном правителе» не могло быть и речи. Это быстро подтвердили и последующие события, когда Юрий Даниилович, не будучи «верховным правителем», начал активно присоединять к Москве другие поокские княжества и набирать силу.

Не признал Юрий Даниилович и прав Твери на Новгород, и лишь три года спустя после получения ярлыка Михаил утвердил своего наместника в этом городе.

В период противоборства с Москвой, уже будучи великим князем, Михаил дважды ходил походом на Москву, даже пытался взять ее штурмом и посадить на ее престол одного из бежавших к нему братьев Юрия. Но Москва устояла. В противовес этому Юрий овладел Нижним Новгородом, Реальная борьба за первенство в русских землях началась при известном нейтралитете Орды, даже несмотря на появление Михаила в Орде с просьбой выбить из Нижнего Новгорода Юрия106.

И все же Тверь уверенно набирала силу. Михаила начинают именовать самодержцем и даже царем, он властно вмешивается в дела Новгорода. А в это время Москва подбирает под себя соседние мелкие княжества и готовится к новой схватке107. И она началась после смены власти на ордынском престоле, когда ханом Золотой орды стал Узбек.

Согласно традиции Михаил отправился в Орду за ярлыком на великое княжение. Хан продержал его у себя два года. За это время Юрий Даниилович, опираясь на своих сторонников, утвердил свою власть в Новгороде. За это самоуправство московский князь был также вызван в Орду, где при дворе Узбека имел длительный спор с Михаилом Тве{*ским. И вновь хан отдал ярлык (1315 г.) Михаилу. Тот вернулся на Русь с татарским отрядом и разбил рать непокорных новгородцев. Однако новгородцы не прекратили сопротивления и лишь в 1317-1318 годах подписали с великим князем договор на прежних условиях.

Таким образом, восхождением к первенству среди русских северо-восточных княжеств Тверь была обязана Орде. Именно ее поддержка стала основой той начавшейся централизации власти в Твери и объединительных тенденций, которые демонстрировал (имея в виду хотя бы Новгород) первым среди княжеств, наследников Владимиро-Суздальской Руси, Михаил Ярославич. Это был парадокс той эпохи, как парадоксом стало и то обстоятельство, что, подняв и утвердив Михаила, Орда тут же стала склонять чашу политических весов в сторону его соперника — Юрия Московского.

После отъезда победившего в Орде Михаила Ярославича Юрий еще оставался в Орде, женился на сестре хана Узбека Кончаке, ставшей в православии Агафьей, и вместе с ее рукой получил титул великого князя владимирского. С молодой женой, ханским ярлыком и в сопровождении видного деятеля Орды Кавгадыя с отрядом татар Юрий двинулся на Русь. Началась трагическая эпопея противоборства Юрия при поддержке Орды с Михаилом, Москвы с Тверью.

Несмотря на то что в открытом военном -противоборстве с московским князем Михаил Тверской одержал ряд блестящих побед, среди которых был полный разгром войска Юрия под селом Борте- нево, в 40 км от Твери, и пленение жены и брата Юрия, а также несмотря на его умелое уклонение от столкновений с отрядом Кавгадыя, Юрий неуклонно вел линию на сокрушение своего противника. Московская интрига в Орде при поддержке Кавгадыя и антитвер- ской позиции Узбека, разгневанного смертью в Твери своей плененной сестры, оказалась сильнее военных талантов тверского князя. Хан Узбек в этой ситуации поддерживал слабейшего, не давая усилиться Твери.

В 1318 году соперники были вызваны в Орду, и там при активном содействии Юрия Данииловича Михаил был казнен.

Однако борьба на этом не окончилась. Последовали вторжение московских войск в Тверскую землю, затем попытки Юрия сохранить за собой дань, собранную для Орды, и передача ханского ярлыка сыну убитого Михаила Дмитрию Михайловичу. Юрий в этой ситуации повел себя примерно так же, как прежде Михаил: не оспаривая ханское решение, он, тем не менее, стремился сохранить за собой Новгород, атаковал Устюг, то есть действовал как реальный великий князь, вновь нарушая баланс сил, установленный Ордой.

И опять претенденты были вызваны в Орду, где Дмитрий прямо в ханском шатре зарубил Юрия, но вскоре и сам был казнен по приказу Узбека. Ярлык великого князя был передан не в Москву, а снова в Тверь: Орда продолжала внимательно следить за расстановкой сил в Северо-Восточной Руси и не простила Юрию Данииловичу самоуправства и неподчинения. И лишь после того, как Тверь первой из русских земель в 1327 году подняла восстание против Орды не без поддержки своего князя, чего так старательно избегал еще Александр Невский, Москва взяла верх: Иван Калита повел на Тверь татарское войско и превратил Тверское княжество в руины. Тверской же князь Александр Михайлович, второй сын казненного в Орде Михаила, бежал от Калиты и татар в Литву, и это было естественно, так как именно Литовско-Русское государство во главе с Гедимином давно уже стало оплотом всех антиордын- ских сил.

В дальнейшем Александр Михайлович был прощен, снова получил Тверское княжество, но в конце концов был казнен в Орде в 1339 году вместе со своим сыном. Одним из пунктов обвинения тверского князя стали его литовские связи'08. Начиная с 1331 года ярлык на великое княжение прочно перешел в руки московского князя Ивана Калиты, проявлявшего полную лояльность Орде.

К этому времени внешнеполитические ориентиры Северо-Восточной Руси окончательно измельчали. Практически они свелись к сложным и противоречивым взаимоотношениям с Ордой, к борьбе Твери с Москвой, в которой принимали прямое или косвенное участие Новгород и некоторые другие русские земли. Руки московских и тверских князей в эти годы уже не доставали до русских северо-западных границ, а немцы и шведы продолжали теснить Новгород. В Окско-Волжском междуречье были потеряны даже мордов- ские земли. Мордва прочно перешла под сюзеренитет Орды, а на западе литовская граница приблизилась почти к Можайску.

Пока Тверь и Москва боролись за лидерство в землях Северо- Восточной Руси, Великое княжество Литовское прочно взяло внешнеполитическую инициативу на востоке в свои руки. Встал кардинальный вопрос: кто — Литва или Москва, кажется уже бравшая верх в борьбе с Тверью, — станет объединителем восточного славянства?

Эта ситуация еще более обострилась в связи с первой крупной «замятней» в Орде, наступившей в 50-70-е годы XIV в. после ухода с исторической арены ее сильных политиков — Узбека и Джани- бека. Там начинается долгая и кровавая междоусобица, ставшая отражением времени: Золотая орда вступила в полосу феодальной раздробленности и ожесточенной борьбы за власть отдельных группировок, стала испытывать сильное давление со стороны отпадавших от нее других ордынских улусов, усиливавшегося натиска осмелевших соседей. В сущности Орда оказалась на грани полного политического развала.

На юго-западе из-под контроля Орды уходит Пруто-Днестровское междуречье, где возникает самостоятельное Молдавское княжество, которое оттесняет монголов за Днепр. В 1363 году литовский князь Ольгерд Гедиминович наносит им ощутимый удар, разгромив объединенное монгольское войско в битве у реки Синие Воды, левого притока Южного Буга. Разгромленного противника литовцы преследовали вплоть до устья Днепра. После этого похода междуречье Днепра и Днестра было полностью освобождено от монголов, и здесь утвердилось влияние Литвы. В это же время северо-восточные русские княжества, в первую очередь Москва, осторожно и неторопливо наступают на буферную зону, разделявшую Русь и Орду, и возвращают себе влияние в мордовских землях. Начинается борьба между могущественным темником Мамаем и сарайскими ханами. Отдельные улусы перестают подчиняться Орде, что в обозримом будущем приведет к раздроблению некогда единого и мощного государства109.

В этот период заметно ослабли позиции Сарая на Руси, что привело к парадоксальному внешнеполитическому феномену: с одной стороны, московские князья использовали это в целях подавления своих ближайших соперников — тверских и нижегородскосуздальских князей, установления более жесткого контроля над Новгородом, консолидации сил своего княжества, приращения его территории, зачастую в противовес ордынским интересам, а с другой — ослабление ордынских внешнеполитических подпорок оставило едва поднявшуюся Москву один на один с сильным и опасным соперником — Литвой.

Первые крупные столкновения Москвы и Литвы произошли в начале 40-х годов, когда Иван Калита с татарским отрядом предпринял поход на союзный с Литвою Смоленск, а вскоре Ольгерд нанес ответный удар по Можайску, бывшей смоленской вотчине, отошедшей к МосКве.

Но лишь в период ослабления Орды конфликт между Ольгердом и внуком Калиты Дмитрием Ивановичем приобретает характер борьбы «за всю Русь». К этому времени Ольгерд одержал ряд блестящих побед над ордынскими войсками, освободил от татаро-монгольского ига значительную часть русских земель, особенно Юго-Западной и Западной Руси, н включил их в состав Литовско-Русского государства, Одновременно Ольгерд выполнял и другую историческую миссию: вел не на жизнь, а на смерть борьбу с Тевтонским орденом, противостоял Польше в борьбе за Галицкую Русь.

Что касается земель Северо-Восточной Руси, то в борьбе с Москвой Ольгерд пытался опереться на Тверское княжество, откуда была родом его вторая жена. В 50 — начале 60-х годов он усиливает натиск на центральные русские княжества — Брянское и Смоленское, захватывает Ржеву, Торопец (в 1361-1362 гг.). Любопытно, что Ржева была взята полоцкими войсками во главе с тамошним князем — сыном Ольгерда Андреем, русским по матери. В состав Литвы вошли Киевское и Черниговское княжества, завладела она и Брянском. На очереди был Смоленск, который в борьбе Вильно и Москвы склонялся в сторону Литовско-Русского государства. Мы уже отмечали, что после битвы у Синих Вод Ольгерд освободил от Орды Подолию. Некоторые ученые считают это прологом победы на Куликовом поле.

Теперь литовские интересы вплотную приблизились к границам Московского княжества. Причем эти интересы включали не только успешное противостояние Орде, но и борьбу с Орденом: только имея обеспеченный тыл и поддержку на востоке, Литва могла успешно противостоять немцам. Это, в частности, было продемонстрировано после присоединения Полоцка к Великому княжеству Литовскому, когда полоцкие полки стали существенной частью войск Ольгерда.

Первый крупный поход против Москвы и в поддержку Твери Ольгерд организовал в 1368 году. В составе литовско-русской рати шли и полоцкие полки, возглавляемые князем Андреем Ольгердо- вичем. Однако взять Москву Ольгерду не удалось, он лишь разорил московские посады. Возможно, для Москвы, для Дмитрия Ивановича, который к этому времени окончательно и победоносно утвердил свою линию на объединение русских земель вокруг Москвы, это был критический момент. Москва не только выстояла, но в ответ сумела сформировать коалицию князей, направленную против Твери, и впервые доказала право на лидерство среди княжеств Северо-Восточной Руси. Тверь капитулировала и вынуждена была разорвать союз с Литвой. Но в 1371 году Ольгерд предпринял новый поход на Москву. Восемь дней город находился в осаде, но снова выстоял. Через год литовский князь в третий раз двинулся на Москву и снова неудачно, что побудило его в конце концов заключить с Дмитрием Ивановичем договор, признающий его права на великое Владимирское княжение.

Однако положение для обеих сторон было неустойчивым. Некоторые русские княжества, в частности Новгород, Псков, Смоленск, колебались в своих симпатиях между Вильно и Москвой; потенциальным союзником Литвы оставалась Тверь. Ольгерд отступил лишь на время. Это неустойчивое положение было подчеркнуто набегом в 1373 году полоцкого князя на московскую «вотчину» — Переяславское княжество110.

И все же исторически необратимое социально-экономическое, политическое, культурное развитие Московского княжества, перемещение центра восточноевропейского православия в Москву, ослабление Золотой орды и одновременно все более определенная антиордынская политика Москвы, проявившаяся уже во второй половине 70-х годов, а также окончательная победа «литовской партии» во главе с Ягайло в Литве и начавшееся наступление на русские национальные и религиозные ценности, особенно после унии с Польшей и принятия Ягайло католичества, постепенно повернули ось отношений различных земель к Литве и Москве в пользу Московского княжества и превратили Москву и ее великого князя Дмитрия Ивановича в подлинного лидера северо-восточных русских земель. В 1375 году Тверь окончательно признает первенство Москвы, и тверской князь становится «братом молодшим» московского князя. В 1377 году московские войска наносят удар по Казани, а через год на реке Воже одерживают победу над карательным корпусом Орды.

Именно в это время наследник Ольгерда Ягайло начинает на антимосковской основе сближение с Ордой, что отражает коренной поворот во всей международной политике Восточной Европы. И как следствие этого крепнет стремление русских православных княжеств Западной и Центральной Руси уйти из-под влияния Ягайло. Не случайно на Куликово поле Дмитрий Донской привел войска под стягами всей Русской земли, за исключением Твери и Новгорода, не случайно изгнанный из Полоцкого княжества Андрей Ольгердович, убежденный противник Орды, переходит на сторону Дмитрия Ивановича, принимает участие в битве на Воже и вместе со своим братом Дмитрием Брянским приводит полоцкую и брянскую дружины на Куликово поле в 1380 году. Это было подлинное признание прав Москвы на объединение всех русских православных сил, на лидерство в русских землях и на главенствующую роль в противостоянии с Ордой.

После победы на Куликовом поле, даже несмотря на неудачу Дмитрия Донского в отражении набега на Москву Тохтамыша в 1382 году и восстановление уплаты дани Орде, внешнеполитические позиции московского великого князя укрепляются. Москва продолжает оказывать давление на еще не присоединенные к ней другие русские княжества и уже при преемнике Дмитрия Донского Василии 1 Дмитриевиче ликвидирует самостоятельный нижегородский престол (1392 г.) и сажает своего наместника в Нижнем Новгороде. Все более притягательной становится позиция Москвы и для Полоцкого княжества, постоянно тянущегося к ней после вступления в силу политической и церковной унии Литвы с Польшей. В результате Ягайло захватывает Полоцк, берет в плен Андрея Ольгердовича и кладет конец существованию независимого Полоцкого княжества111. Москва как новая восходящая государственная звезда славянского мира стала катализатором процессов, происходящих и в сопредельной Литве.

Конец XIV — начало XV века Восточная Европа встречает в бурном потоке событий, сквозь который угадываются, тем не менее, линии, намеченные историей прежде.

В 1391 году армия Тимура достигла Самарской излучины и полностью разгромила войска Золотой орды во главе с Тохтамышем, который бежал под покровительство Литвы. Это еще раз продемонстрировало всю глубину внешнеполитического антирусского поворота Великого княжества Литовского. Нашествие Тимура в конце XIV

века еще более подорвало государственность Орды и положило начало ее распаду на более мелкие политические образования112. Многозначительным свидетельством ослабления Орды стали факт передачи Дмитрием Донским по своей духовной грамоте права на занятие московского престола своему сыну без согласия Орды, а также все более самостоятельная политика Москвы при его преемнике. Но Орда была еще сильна, ее грозная тень еще висела над русскими северо-восточными землями.

Все более крепнущим противником становилась и Литва во главе с воинственным Витовтом, который, несмотря на временные компромиссы с Москвой и династический брак своей дочери Софии и Василия I Дмитриевича Московского, демонстрировал все более непримиримую антирусскую линию как в рамках своего княжества, так и по отношению к Северо-Восточной Руси. Его союз с Тохтамышем, позднейшее, после поражения от Тимура, пребывание хана в Литве указывали, что отныне Великое княжество Литовское будет претендовать на лидерство в русских землях уже не на антиордын- ской, а на проордынской основе, что представляло огромную опасность для Московского Великого княжества и для всех русских земель. Именно на этой основе Витовт присоединил к Литве Смоленск.

В первой четверти XV века Витовт, сохраняя формально дружественные отношения с Москвой, усилил свое влияние в Рязани, Переяславле, Пронске, Воротынске, Одоеве; он предпринимал походы на Псков и Новгород, продолжая подрезать крылья едва оперившемуся Московскому Великому княжеству. Витовт стремится создать в Восточной Европе мощное государство и продолжить осуществление общерусской программы, намеченной его предшествен- никами113.

На союз Витовта и Тохтамыша, намерившихся захватить, соответственно, троны в Москве и Орде, московский князь ответил союзным антилитовским и актиордынским договором с Тверью, который ясно показал силу Москвы. В 1399 году коалиция Витовта — Тохтамыша потерпела поражение от золотоордынских сил на реке Ворскла. Это означало конец Тохтамыша как политической фигуры и ослабление натиска Витовта на восток.

Уже в начале наступающего XV века Витовт продолжал оказывать давление на Псков, Новгород, Тверь. Трижды тесть и зять в 1406-1408 годах стояли друг против друга всеми воинскими силами на пограничных рубежах. Причем в одном случае рядом с русским войском находилась татарская конница, что указывало на то, что Москва и Орда координировали свои действия против общей литовской опасности.

В конце концов они заключили мир на прежних условиях, А в декабре 1408 года Северо-Восточная Русь подверглась удару ордынского войска'во главе с Едигеем, захватившим власть в Сарае. Все главные города Московского княжества были захвачены и сожжены. Ордынцы увели с собой огромный полон, но Москва, окруженная к этому времени каменными стенами, устояла.

При очередной смене ханов Василий Дмитриевич, как в старину, отправился на поклон в Орду. Это означало, что при всех существенных переменах в Северо-Восточной Руси и в самой Орде, при том, что Москва отстояла свое право на объединение всех русских земель и, безусловно, не только стала лидером Северо-Восточной Руси, но и претендовала на подчинение своей власти центральных русских княжеств, продолжала контролировать Новгород и Псков, она по-прежнему оставалась полузависимой от Орды во внешнеполитическом и военном отношении. И только в этом своем качестве она и возглавляла русские земли. Сарай, располагавший большими силами и военным опытом, еще достаточно крепко держал в узде своего усиливавшегося и амбициозного вассала.

Таким образом, к первой четверги XV века основные геополитические ориентиры русских земель, как они сложились в XI — первой трети XII века, были утрачены. Внешняя политика Руси по- прежнему оставалась рассредоточенной и не цельной, что являлось наследием ее политической дезинтеграции. Ее параметры оставались крайне измельченными и ограничивались порой лишь взаимоотношениями с ближайшими соседями и даже не инонациональными, а теми же русскими независимыми или полунезависимыми княжествами. Все юго-западные и южные внешнеполитические направления были узурпированы Великим княжеством Литовским, а северо-западные направления защищались зачастую лишь Новгородом и Псковом. Северо-Восточная Русь варилась в котле взаимоотношений и связей внутри региона, и основными для нее представлялись отношения с Ордой, на базе которых пока еще строились объединительные и централизаторские тенденции осложненные существованием сначала трех основных центров объединения — Твери, Литовско-Русского государства и Москвы, а позднее двух — Вильно и Москвы.

Начавшийся в начале XIII века передел восточнославянских земель, принявший особенно бурный характер после татаро-монгольского нашествия, к началу XV века практически завершился. Уже в это время сквозь контуры обозначившегося объединения русских земель вокруг Москвы стал проглядывать возврат к прежним геополитическим восточнославянским ценностям, носителем которых все более определенно становилась Москва. Но на этом пути Московскому государству, России предстояло еще пройти почти четырехсотлетний тяжкий путь испытаний, утрат, трагедий и в конце концов побед.