2. Европейская составляющая

Вместе с тем, интересы России и Западной, а так же Центральной и Восточной Европы (ЦВЕ) не во всем совпадают. На Западе, но особенно среди бывших советских союзников есть влиятельные силы, которые хотели бы ограничить международную роль России исключительно сдерживанием напора исламского юга (сил) которого Европа начинает ощущать в Боснии). Конфликт в Таджикистане, в разрешении которого помимо России никто из стран СНГ участвовать не пожелал, выявляет, что она, к сожалению, готова взвалить на себя это бремя и вползти в новый Афганистан.

Советский менталитет за Европу считал лишь ее запад. Российский - похоже, унаследовал эту традицию. Утверждают, что Россия стала дальше от Европы, чем прежде, между ними теперь двойная прокладка из бывшей Восточной Европы и бывших советских европейских республик.

Все эти субрегионы (их страны) объединяет не только географическая, но и: цивилизационная (пусть в разной мере) принадлежность к Европе. Государства, в них представленные, на равных с Россией участвуют в СБСЕ, распространяя на себя нормы хельсинкского процесса, входят в Совет Европы или рассчитывают попасть туда, разделяя его социальные, экономические, политические и гуманитарные ценности или стремятся делать это. В подходе к обеспечению безопасности, нейтрализации традиционных и новых угроз они ориентируются на европейские структуры.

Вместе с тем, по ряду параметров и с точки зрения национальных интересов России, субрегионы эти не идентичны. Помимо различий в социально-экономическом развитии, политической культуры два обстоятельства разделяют их. Одно - видение путей движения к интегрированной Европе и своего места в ней. Другое - перспективы подключения к ней России, представления о ее роли в будущей Большой Европе. Оба обстоятельства объективно диктуют необходимость дифференцированного подхода России к каждому субрегиону при том понимании, однако, что реализовываться он должен в рамках ее общей европейской стратегии, т.е. активность Москвы на каждом направлении в идеале должна работать на общие целевые установки ее интегрированного европейского курса.

Российское политическое мышление еще не способно в полном объеме воспринимать появление новых суверенитетов в постсоветском пространстве.

Между тем недальновидность и провинциализм козыревской дипломатии, не умеющей просчитывать последствия своих шагов, нише не проявился столь разрушительно как в ближнем европейском зарубежье. Стремясь быть большим демократом, чем сам Запад, забыв, что у нее есть собственные интересы в отношении бывших советских республик, Москва решила опередить других в признании их независимости. Прагматичные чехи и словаки, прежде чем разойтись и признать суверенитет друг друга, обсудили и подписали более 70 соглашений, регулирующих их взаимосвязи. Наша же дипломатия в ходе "развода" забыла обговорить судьбу русских меньшинств, войск и стратегических объектах, остающихся за кордоном, обшей собственности и т.д.

В результате России не удалось обеспечить дружественность непосредственного окружения, прежде всего новых государств на ее западных рубежах, среди которых и два славянских (на четверть населенных русскими), что уже не просто плохо, а противоестественно. В конечном счете, вокруг нее образовался пояс враждебных государств, видящих в России угрозу своему независимому существованию (или пытающихся создать такое впечатление, исходя из внутренних потребностей). Претензии Москвы рассматривать постсоветское пространство, переживающее процесс национальной самоидентификации, как зону преференциальных своих интересов, зону своей ответственности без разъяснения, что это означает для других, без учета их устремлений лишь подливает масло в огонь. На Украине, в Молдавии и Прибалтике эти заявки видятся как намерение возродить советскую империю в ее прежних границах. Поддержка Жириновского и коммунистов российским избирателем убеждает их в обоснованности собственных подозрений. Стоит ли удивляться, что подобные претензии порождают в странах ближнего зарубежья желание дистанцироваться от России, получить гарантии своей безопасности от внешних сил (Украина хочет иметь их от США, Киев согласился демонтировать свое ядерное оружие только потому, что в этой сделке участвовал президент США Б.Клинтон; Прибалтика с вожделением смотрит на НАТО).

Очевидно, что европейская политика России будет пробуксовывать до тех пор, пока напряженность в ее отношениях с ближайшими западными соседями будет сохраняться, пока основные проблемы, питающие их подозрительность к Москве, не будут сняты. В условиях же сохраняющейся враждебности эти страны всегда будут стремиться настраивать против России Западную Европу. Приходится учитывать, что психологически ее политическая элита обычно настроена в пользу малых государств против больших даже тогда, когда разум подсказывает ей обратное. В то же время ей не хотелось бы втягиваться в разборки, происходящие между Москвой и ее партнерами в ближнем зарубежье. В результате и те и другие подрывают шансы друг друга на более тесное взаимодействие с Западной Европой и ее структурами.

Преодолеть эту подозрительность и обеспечить дружественность своего непосредственного окружения Россия может лишь проводя политику, которая, отвечая ее национальным интересам, в то же время учитывала бы и его устремления, более того в какой-то мере работало бы на них. Если Россия хочет иметь статус в ближнем зарубежье, дающий ей большую ответственность за его стабильность, то он станет реальностью лишь в том случае, если будет сознательно принят ее партнерами. На нынешнем же переходном этапе их национальный интерес сводится прежде всего к консолидации своего независимого статуса, перед этим стремлением отступает все даже благосостояние общества, его стабильность. Поэтому, формулируя свои национальны задачи (которые для других станут точкой отсчета для определения предсказуемости поведения Москвы на международной арене) и методы их реализации, Россия должна просчитывать прежде всего в какой мере ее доктрины и политика могут затронуть национальные интересы ее ближайшего окружсения, прежде всего не будут ли они истолкованы как пренебрежение его суверенностью.

Взаимодействие России с остальной Европой физически во многом возможно сегодня лишь через территории ближнего зарубежья. Там остались гавани, через которые Россия может торговать с Западом, путепроводы, по которым она гонит туда газ и нефть, линии высоковольтных передач электроэнергии в Восточную и Центральную Европу, авиатрассы. Россия сталкивается ныне с серьезнейшей дилеммой: либо переориентировать все эти коммуникации, пути снабжения и выхода в Европу - построив новые порты возле Санкт-Петербурга, Калининграда, Новороссийска. Ее связи с Европой не будут зависеть тогда от политической погоды в ближнем европейском зарубежье. Либо договориться с новыми государствами о транзите, аренде, совместных предприятий по эксплуатации прежних коммуникаций и линий снабжения. Конечно, России придется платить за их использование. Но это обошлось бы ей дешевле, чем строить новые, да и этим странам было бы выгоднее. Второй путь предпочтительней, потому во-первых, что он будет подталкивать Россию к тому, чтобы иметь с этими странами дружественный режим взаимоотношений, развивая его, сводя на нет потенциал враждебности, что важно с точки зрения российских позиций в Европе. Во-вторых, первоначальное ощущение вынужденной зависимости сторон друг от друга перерастет со временем в плодотворную взаимозависимость.

Практически все страны ближнего европейского зарубежья хотели бы стать частью процветающей интегрирующейся Большой Европы. К этому же стремится в той или иной форме и Россия. Однако в настоящий момент оба процесса не только разъединены, но и работают друг против друга. В самом деле, цель государств Балтии состоит в том, чтобы, ссылаясь на потенциальную угрозу со стороны России, войти сначала в НАТО, а потом и в ЕС, не только отгородившись таким образом от нее, но и затруднив ее вхождение в эти структуры (конечно, на деле это решают не они, а сама Западная Европа). Москва же, сознавая, что в стратегическом плане она намного важнее для Запада, чем все эти страны, понимая их недальновидные, провинциальные игры, сама между тем стремится вести себя подобным же образом, препятствуя их включению в европейские организации.

Главное однако не в этом. Российская политика проявила бы большую дальновидность, если бы вместо соперничества с ближним европейским зарубежьем за первый приз в Брюсселе обеспечила стыковку собственных европеистских устремлений с аналогичными намерениями своих ближайших соседей. Вхождение России в Европу должно идти не за счет их отталкивания от нее, а путем взаимной помощи друг другу, за счет налаживания взаимодействия, кооперации, каких-то начал интеграции в процессе продвижения к общей цели. В конце концов, России выгодно, чтобы ближайшие соседи восприняли европейские ценности, стандарты поведения, это значительно облегчило бы для нее решение нелегких проблем, возникших в отношениях с этими странами - соблюдения прав национальных меньшинств, ядерного оружия, свободного движения товаров, рабочей силы и капитала.

Поскольку военной угрозы России на ее западных рубежах ныне фактически нет, и геополитические императивы здесь просматриваются во многом по-новому, требуется существенная переоценка российских целевых установок и на этом направлении. Представляется, что ближайшие цели российской политики в отношении европейского зарубежья помимо снятия невоенных угроз безопасности состоят в том, чтобы, обеспечив его дружественность, привлечь его ресурсы (опыт, технологию, традиционные связи, финансовые возможности, сложившиеся структуры безопасности, духовную близость) к процессу политической и экономической модернизации державы. Долгосрочная же цель, видимо, сводится к тому, чтобы подключиться в той или иной форме к развертывающемуся процессу европейской интеграции. В реализации этих целей российской дипломатии важно опереться на те силы во внешнем мире, которые этим идеям сочувствуют, заблокировав активность тех, кто пытается им противостоять.

Между тем, в концепциях нового европейского порядка, появившихся на развалинах советской империи и интеграционных социалистических структур (ОВД, СЭВа, нет каких-либо свежих идей по поводу взаимодействия в новых условиях России и стран бывшей Восточной Европы. Закрыв старую эпоху отношений с ними, Москва, несмотря на торжественные декларации, не открыла новой. Она быстро растеряла свое влияние в регионе, уступая его Западной Европе, прежде всего Германии. Более того, после "бархатных революций" и краха советского эксперимента между Россией и странами ЦВЕ наметилось если и не отчуждение, то охлаждение отношений. В известной мере оно было взаимным.

Реакция обоюдного отторжения обусловлена недавним прошлым и переоценкой его с позиций сегодняшнего дня. В то время как многие восточноевропейцы уверены (имея для этого основания), что СССР безжалостно их эксплуатировал, российское общество не менее уверено, что лояльность "вассалов", их готовность следовать любым, даже самым бессмысленным советским мирным инициативам обходились слишком дорого: по оценкам его экономистов, разделяемых их западными коллегами, Восточная Европа стоила СССР около 15 млрд. долл. в год. Поэтому, когда восточ-ноевропейцы в ходе "бархатных революций" стали демонтировать не только социализм, но и ''нерушимую дружбу" с Москвой, последняя использовала этот поворот, чтобы освободиться от бремени своих обязательств в этом регион. Сделано это было жестко, пренебрегая интересами других, не заботясь о завтрашнем дне.

Российские лидеры свои надежды на перестройку экономической системы, повышение ее социальной отдачи, возникновение частного предпринимательства и рынка, связывают со взаимодействием с Западом, но отнюдь не с бывшими советскими союзниками, у которых она не может, по их мнению, позаимствовать ни опыта, ни капиталов, ни новой технологии. Зеркальным отображением этой позиции было видение России политиками и экономистами ЦВЕ, с той лишь разницей, что они надеются по-прежнему использовать ее в качестве поставщика дешевого сырья. С точки зрения элементарной логики, России не имеет смысла тратить валюту на приобретение посредственных восточноевропейских изделий, когда она может купить товары лучшего качества и дешевле на мировых рынках. В свою очередь, и страны ЦВЕ могут приобрести все им необходимое там же, не завися при этом от капризов московского руководства или от непредвиденных зигзагов ситуации в России. То есть выявилось вдруг, что Россия и бывшие советские партнеры по ОВД и СЭВу в решении своих масштабных проблем совсем не нужны друг другу. Правда, при этом были нарушены сложившиеся экономические связи, сорваны кооперационные поставки, обязательства, останавливались заводы, появлялась безработица, но это было "мелочью" в сравнении с грандиозными схемами лидеров "бархатных" и "холщевых" революций''.

Вскоре выяснилось, что они не только не нужны, но и мешают друг другу. Всеобщий и одновременный поворот посткоммунистических государств к Западу привел к обострившемуся их соперничеству за его благосклонность, помощь, кредиты, преференции. Очевидно однако, что среди всех перемен, случившихся в пост-социалистическом мире, главным призом Запада стали изменения в бывшем Советском Союзе и его главным восприемнике - России. Конечно, значение революций в Восточной Европе вряд ли можно недооценивать. И все же, с точки зрения судеб Запада, его безопасности декоммунизация бывшей ядерной сверхдержавы и конечный исход этого процесса наиболее важны. Поэтому объективно Запад уделяет России сегодня больше внимания нежели странам Центральной и Восточной Европы, туда идет большая часть его помощи, основной поток его кредитов. Естественно, чем больше получает Россия, тем меньше достается странам ЦВЕ, и многие ее лидеры болезненно переживают подобную несправедливость.

Совершенно очевидно, что Центральная и Восточная Европа не ощущает ныне внешней военной угрозы. Вызовы безопасности видятся прежде всего во внутренней социально-политической нестабильности, криминогенной напряженности, росте безработицы, внезапном расслоении общества. Внешние же угрозы безопасности, носят, по мнению политиков и экспертов региона, главным образом невоенный характер. Это опасность новых чернобылей, экологических катастроф, возможность массовой миграции с Востока, интеграция мафиозных структур постсоциалистического мира с западноевропейскими. Среди внешних угроз серьезное беспокойство вызывают этнические конфликты, полыхающие в постсоветском пространстве и на Балканах. Однако наибольшая потенциальная угроза безопасности лидерами ЦВЕ, прежде всего "Вышеградской четверки", видится в нестабильности и неопределенности политической ситуации в России, непредсказуемости ее развития, в возрождение, имперских тенденций в политическом мышлении Москвы, неспособной навести порядок в собственном доме, но рассуждающей о пользе подобия "доктрины Монро" для постсоциалистического мира. Страх ряда государств ЦВЕ, особенно Польши и Венгрии, поддерживается и исторической памятью, которая освежается нынешней ситуацией.

Отсюда ощущение потребности стран ЦВЕ иметь гарантии своего выживания, территориальной целостности, возможности по своему обустраивать свою жизнь. Этот настрой значительно усилился, выйдя на уровень истерии, после расстрела российского парламента и прорыва В.Жириновского в Государственную Думу. Не полагаясь на себя и, видимо, не очень-то доверяя друг другу, политические элиты ЦВЕ хотели бы получить эти гарантии от НАТО.

Объективно говоря, нестабильная Россия с внешней политикой, шарахающейся из одной крайности в другую (т бескорыстно подыгрывав Западу, то претендуя на вето над его решениями), и великодержавной ностальгией правых и левых радикалов не может не вызывать беспокойства соседей. Вопрос, однако, в том, как его снять, не возбуждая истеричного "алармизма" по ту и другую стороны. В самом деле, почти все посткоммунистические общества на переходном этапе не отличаются устойчивостью или предсказуемостью: вряд ли Украина стабильнее России; кто знает, как поведет себя Будапешт, если начнут изгонять венгров из Трансильвании, Воеводины или Словакии; или Варшава, если немцы в Силезии захотят воссоединиться с Германией. В заявках лидеров ЦВЕ на немедленное вступление в НАТО, помимо искренней тревоги, есть элемент политической игры - воспользоваться нынешней ситуацией, попугать Запад "новой российской угрозой" с тем, чтобы поскорее стать его частью. Ведь "Вышеградской четверке" на деле нужно не столько НАТО, сколько ЕС с его достижениями, региональными программами помощи отсталым, со всем тем, к чему надеялась приобщиться восточные немцы, торопясь с воссоединением. Вступление в НАТО видится как первый шаг на пути в ЕС

Сказанное выше относится и к другой стороне. Истерия, поднятая по этому поводу российскими военными, Службой внешней разведки а затем и дипломатией, отражает скорее не трезвый анализ, а психологию российского обывателя: ежели плохо мне, то почему должно быть лучше другим. В самом деле, что трагического в присоединении стран ЦВЕ и Балтии к НАТО? В том, что НАТО выйдет к границам России на узком участке Калининградской области? Но Россия соприкасается с НАТО с 1949 на севере Кольского полуострова и на Балтике, а СССР соприкасался с блоком 45 лет (там же, и в Закавказье, в ГДР, ЧССР, Средиземноморье), и ее войска еще несут службу на натовской территории. Россия сама намерена дружить, развивать сотрудничество с НАТО, обмениваться с ним планами военной деятельности, устраивать совместные маневры, а возможно иметь и совместные миротворческие силы. Но тогда, чем ближе НАТО подойдет к России, тем легче будет все эти замыслы воплотить. Может быть удалось бы втянуть НАТО с миротворческой миссией в Таджикистан или Нагорный Карабах, но это слишком заманчиво, чтобы стать реальностью. Что же касается аргумента о колоссальных затратах на передислокацию войск "в связи с новыми угрозами", то их следует списывать на издержки дезинтеграции СССР, а не на "коварные замыслы Запада". В то же время страны ЦВЕ, будучи в НАТО, возможно преодолели бы свой комплекс неполноценности, почувствовали бы себя более уверенно и смогли бы пойти навстречу России дальше, чем они готовы это сделать сейчас. Расширенное НАТО если и представляет вызов России, то лишь в одном измерении. НАТО, вобравшее в себя страны Центральной и Восточной Европы, но не включившее России, объективно будет направлено против нее, во всяком случае появится основание толковать это подобным образом. Селективный подход к натовскому членству, сколь он ни оправдан, может повести к новому разъединению Европы. Россия, отчужденная Западом, оставленная один на один со своим нелегкими внутренними проблемами и недружелюбным окружением, имеет больше шансов свернуть к авторитаризму и имперскому мышлению. Поэтому в интересах России поддержать такое решение, которое, соглашаясь в принципе с перспективой расширения НАТО, не форсировало бы сегодня этот процесс, использовав переходный период для собственной реформы, определения универсальных критериев вступления в блок, налаживания сотрудничества со всеми его потенциальными партнерами, включай Россию.

Между тем шаг за шагом Центральная и Восточная Европа отходят на одно из самых последних мест в системе внешнеполитических приоритетов России и пока нет никаких признаков, что в обозримом будущем на этом направлении произойдет сдвиг к лучшему. Два обстоятельства могут создать предпосылки выхода из тупика на этом внешнеполитическом направлении. Первое - осознание, что путь России в Большую Европу неизбежно пролегает через страны ЦВЕ, поэтому важно, чтобы они были не помехой на этом пути, а доброжелательными партнерами. Конечно, в странах ЦВЕ есть силы, надеющиеся запереть Россию в Азии. Москва, однако, могла бы блокировать их влияние, начав откровенный диалог с политическими группировками в этих странах не по периферийным, а по центральным вопросам, являющихся объектом взаимного беспокойства. Второе - дать понять этим странам, что Москва готова приветствовать их более активное участие в решении ее собственных проблем, прежде всего хозяйственных, использовать их политический и экономический опыт, приобретенный в аналогичных условиях.

Прорывающееся время от времени стремление ряда постсоциалистических стран реставрировать в той или иной мере хозяйственные взаимосвязи, порушенные развалом СЭВа и СССР, могло бы подтолкнуть развитие в этой зоне Европы центростремительных тенденций на новой основе. Россия могла бы стать их локомотивом, памятуя, однако, что, во-первых, через 2-3 года сделать это будет значительно труднее, если вообще возможно; а во-вторых, любые ее попытки доминировать над партнерами, недавно обретшими независимость, могут загубить открывающиеся перспективы.

Тает образом, в результате смелого, но беспорядочного роспуска Советского Союза и профессиональных промахов московской дипломатии, Россия оказалась в довольно плотном недружественном окружении. Поэтому естественен вопрос - на кого же она может опереться в поисках и исполнении своей новой международной роли. Несомненно, что роль эта, будучи исторически преемственной, должна быть определена и принята ее нынешним национальным демократическим сознанием. Она не может отражать устремления одной, даже победившей партии или быть подброшенной извне. В условиях радикально обновляющегося мира, когда основное противоборство в нем все более приобретает межцивилизационный характер, геополитическая функция России, видимо, сводится к тому, чтобы амортизировать избыточное давление Востока и Запада друг на друга, не допуская перехода их соперничества в экстремальные формы (Восток и Запад - в цивилизационном, а не географическом или политическом плане). В какой-то мере эта роль отражает историческую традицию русского государства, доставшуюся ему в наследство от Византии, так же жившей на стыке двух цивилизаций. Древняя Русь, бросив свою судьбу под ноги татарской конницы, своими жизнями и пространствами спасла от нее Западную Европу, дав ей возможность войти в Век Просвещения, предопределивший ее судьбу. Правда, в итоге сама Русь на три столетия отстала в своем развитии, утратив стыковку с формирующейся западной цивилизацией. В отдельных случаях эту роль пытался играть даже бывший Советский Союз (в арабо-израильском конфликте, например). В сознании российского общества борьба Сербии с мусульманами в Боснии, как и в прошлом веке Болгарии с Турцией, воспринимается как осуществление подобной же миссии, хотя и в ином масштабе. Отсюда его симпатии к ним.

Эту геополитическую функцию, между тем, можно исполнять, по крайней мере, в двух вариантах. В первом - принимая основной удар или основную ответственность на себя. Это наиболее приемлемо для внешних сил, и значительно менее для России: ориентация исключительно на себя, необходимость мобилизации всех ресурсов общества и государства для исполнения этой роли открывают дорогу авторитаризму или тоталитаризму. Во втором - выполнять эту функцию можно как авангард, в союзе или во взаимодействии с другими государствами, центрами силы, постоянно ощущая прочный тыл и поддержку, в идеале имея их с обеих сторон. Представляется, что этот вариант наиболее устраивал бы Россию. Очевидно, что рассчитывать ей при этом на Украину,. Прибалтику, Центральную и Восточную Европу имеет мало смысла: они не имеют для этого необходимых ресурсов, да и вряд ли заинтересованы в ее особом статусе на евразийском пространстве. А если бы и согласились, то лишь с расчетом, что это бремя надолго придавит ее. Соединенные Штаты слишком далеки и увлечены проблемами АТР, чтобы адекватно воспринимать геополитические реалии Евразии. Западная же Европа, сознающая, что ее безопасность и продолжение нынешнего цикла процветания напрямую зависят от того, чем и какой станет Россия, понимает, что для выполнения своей геополитической миссии ей нужна внешняя поддержка.

Вместе с тем, новое взаимодействие России и Западной Европы при всем совпадении геополитических императивов развивается в условиях значительных неопределенностей, что не может не отражаться на его сути и формах. Дело не только в непредсказуемости российской ситуации. Но и том, что в своем подходе к России Западная Европа сталкивается с рядом дилемм, которые она пыталась разрешить последние триста лет и которые ныне вновь маячат перед ней.

Первая из них сводится к вопросу: что лучше для Европы

- иметь ли Россию в себе или вне себя? Нельзя сказать, что западноевропейские лидеры имеют сегодня убедительный ответ на этот вопрос. По их мнению, "за" включение России в Европу говорят следующие обстоятельства:

- большая возможность влиять в своих интересах на ее развитие, процесс модернизации, утверждение в этой стране системы западных ценностей, демократии, рыночной экономики;

- перспектива создать огромное рыночное пространство, в котором ЕС, благодаря своей экономической, финансовой и технологической мощи мог бы доминировать, которое может стать стержнем мировой экономики в противовес другому региональному объединению, возникающему в АТР и Северной Америке;

- возможность воздействовать в своих интересах через Россию на остальные постсоветские государства;

- появление предпосылок решения проблем европейской безопасности на новой политической основе, предполагающей, что между современными демократиями не бывает войн;

- использование России в качестве противовеса возрастающему влиянию Германии на континенте, вызывающему беспокойство ее партнеров по ЕС.

Наряду с благоприятными возможностями, рассчитанными на перспективу, вхождение России в Европу, по мнению ряда ее лидеров, чревато для нее значительными издержками или просто опасностями. Эти "но" можно было бы сформулировать следующим образом:

- Россия настолько велика и многогранна, что есть опасность, что не Запад будет оказывать преобладающее влияние на Россию, а наоборот; что не Запад, в конечном счете, изменит ее, а она - его;

- нынешняя политическая и экономическая неустойчивость России настолько высока, что стоимость ее стабилизации и модернизации окажется неподъемной для Западной Европы (опыт германского объединения в этом плане не может не настораживать), что она не сможет принять на себя даже частично груз ее внутренних проблем и лишь подорвет свои международные позиции

- неизбежным может стать втягивание Западной Европы в этно-политические конфликты, полыхающие по периметру российских границ, югославский кризис уже продемонстрировал ограниченность ее возможностей в этой сфере;

- подобно Великобритании в прошлом России может мешать ее стратегическое партнерство с Соединенными Штатами, которые будут стремиться втянуть ее в глобальные игры, следствием чего может стать постоянное соперничество между западными союзниками за влияние на Москву.

За то, чтобы отложить решение вопроса о вхождении России в Большую Европу наиболее активно выступают не только восточноевропейские, но и некоторые малые западноевропейские страны. Их лидеры утверждают, что Россия - цивилизация, чуждая "по духу" Западу, что надежды на ее обновление слишком завышены, что она возьмет слишком много от Европы, слишком мало дав ей взамен.

В то же время, многие западные политики понимают, что дистанцирование от России чревато для Европы не меньшими неприятностями. Изолированная Россия будет видеть в Западной Европе стороннего наблюдателя, а не партнера, взаимное отчуждение неизбежно породит напряженность в их отношениях, и Россия вновь будет видится угрозой Западу. Предоставленная самой себе, без достаточного западного влияния, она либо взорвется так, что последствия этого взрыва затронут всю Европу, либо повернется к далеко "не просвещенному авторитаризму", свернув процесс демократизации и продвижения к рынку.

Другая дилемма, с которой сталкивается западноевропейская элита, сводится к непростому вопросу - какой она хочет видеть новую Россию: слабой или сильной?

Слабую Россию легче инкорпорировать в Европу, ибо по своим параметрам Слабая Россия не только не справится с внутренним вирусом национализма, но заразит им остальную Европу, прежде всего Центральную и Восточную, Балканы.

Сильная, но дружественная, связанная тесными узами с Западом Россия 6удет сама справляться со своими трудностями, а не перекладывать их на партнеров, сможет повести за собой огромный постсоветский мир, предотвратив поворот мусульманских республик в сторону исламского фундаментализма. Конечно, многое будет зависеть от mm, на чем будет основываться ее сила. Вопрос, однако, в том - будет ли сильная Россия достаточно послушной, чтобы действовать в интересах Западной Европы? Не вынудит ли сильная Россия служить Запад ее собственным устремлениям?

Третья дилемма Западной Европы затрагивает проблему включения России в свои действующие структуры. Запад легче перенес изменения, порожденные концом "холодной войны", в том числе и потому, что его интеграционные институты, пусть и с перебоями, но продолжали работать. Эти конструкции, созданные на базе общих ценностей и норм поведения, облегчили согласованный переход стран Запада в новое измерение, не вызвав особых противоречий между ними. Интеграционные структуры коммунистического мира - СССР, Югославия. ОВД, СЭВ - рухнули в одночасье, их отсутствие затрудняло цивилизованный переход к новому состоянию, порождая противоречия и даже вражду между бывшими партнерами. Поэтому представляется логичным, с точки зрения более скорой адаптации, включить Россию, а возможно и ее окружение, в те интеграционные структуры, которые уже функционируют в Западной Европе. Но это включение неизбежно вызовет в них либо сильную напряженность из-за неоднородности их составных частей, либо резко снизят их эффективность, как это уже случилось с СБСЕ. Возможное решение этой проблемы могло бы состоять в том, чтобы найти специфические формы такого подключения.

Осознание российского "я" в зарождающемся новом мирорегулировании не может не учитывать всех этих моментов. Даже такие крупные державы как Соединенные Штаты и Япония, озабоченные укреплением своего международного влияния, ищут пути интеграции с окружающим их пространством. Опора России на дружественное европейское зарубежье, которое сможет увидит в ней благожелательного партнера, создаст более прочные предпосылки для ее самоутверждения в меняющемся мире.