Частно-исковой уголовный процесс

Частно-исковой процесс не следует путать с обвинительным, ибо между ними существует примерно такая же разница, как между молитвой о дожде и метеопрогнозом. Частно-исковой порядок обладает всеми названными только что достоинствами акционарного судопроизводства, которые отличают его от обвинительной разновидности.

только первой фазой в развитии процессуальных форм состязательности, отражающей «субстанциальную свободу», первую, «природно-чувственную» стадию духовного развития индивидов, для которых недостаток сознательной духовной свободы оборачивается слепым преклонением перед велениями заповеди и обычая. Напротив, для частно-исковой разновидности процесса характерно «примирение» индивида с «природным», то есть осознание и признание им объективной реальности, что выражается в стремлении к познанию фактов такими, какие они есть, в оценке информации по внутреннему убеждению. Следовательно, частно-исковой процесс — это вторая, более высокая ступень развития состязательной идеи, чем обвинительное судопроизводство. Вместе с тем нами не случайно подчеркивалось, что субъект частно-исковой процедуры еще не достиг того уровня развития социализации, когда бы наступило его «примирение» со своей собственной общественной природой. Этот момент нуждается в специальном комментарии. Социальная природа индивида как участника судопроизводства находит свое полное внешнее проявление в обязанности выступать в роли носителя не только частной, но и общественной функции, возложенной на него во имя публичного интереса. Внутреннее осознание, готовность общества к выполнению этой обязанности позволяют в дальнейшем перейти к третьей ступени состязательности — публичному судопроизводству. Частно-исковая модификация состязательности не приобретает еще такого общественного значения; она есть функция личного интереса.

В чем же состоит относительный недостаток социализации частно-искового судопроизводства? Прежде всего в том, что кредит доверия участников процесса к публичным институтам невелик и они предпочитают рассчитывать в основном на собственные силы. Поэтому суд в частно-исковом процессе относительно пассивен, предоставляя сторонам нести основную тяжесть усилий по добыванию истины. Как видим, пассивность суда при частном иске есть другое проявление того же самого, что устраняло от решения обвинительный суд, то есть недостаток «примирения» человека с природой. Только в первом случае «примирение» понимается в гносеологическом, а во втором — в социальном смысле, то есть недостаток «мира» с природой общественной.[62] Впрочем, на вопросе о пассивности суда в состязательном процессе необходимо остановиться отдельно, ибо он играет определяющую роль при отграничении различных видов состязательности.

Часто пассивную роль суда рассматривают как примету состязательности вообще, а в противоположном начале — активности суда

видят решающий признак розыска.[63] Между тем стремление суда к активному познанию истины, в сущности, совершенно естественно, ибо само понятие правосудия предполагает суд правый, то есть основанный на истинном знании дел. И.Я. Фойницкий писал по этому поводу, что «состязательность процесса не лишает суд права и обязанности давать ответ, соответствующий объективной, или материальной, истине.. .».[64] Тем не менее пассивная позиция суда в исследовании обстоятельств дела в частно-исковом процессе — это исторический факт, которому должно существовать объяснение. Попробуем назвать возможные причины феномена судейской пассивности. Их, на наш взгляд, можно наметить несколько.

Первая причина — психологическая. Существует опасение, что, вдаваясь в непосредственное получение и исследование доказательств, суд утратит объективность, окажется в плену собственных обвинительных или оправдательных — в зависимости от характера полученных им лично доказательств — версий.

Вторая причина — гносеологического характера, которая имеет, однако, политические следствия. Суть ее такова. Поскольку уголовный иск есть дело частных обвинителей, не приходится говорить об официальном предварительном расследовании как стадии процесса. Но неофициальная досудебная подготовка не может надежно обеспечить установление истины в суде, и часть судебных решений a priori оказывается как бы построенной на песке. Целесообразно ли в подобных условиях государству из политических соображений брать на себя ответственность за заведомо неистинные или вероятностные решения? Вряд ли, ведь это приведет к недовольству граждан, причем не друг другом, а именно государством. Тогда вопреки своей этимологии «дарящее суд» (го-суд-дар-ство) начинает восприниматься как враждебная обществу сила, что опасно в первую очередь для самого государства. И суд, как Понтий Пилат, умывает руки.

И, наконец, третье возможное объяснение пассивности суда в час- тно-исковом процессе чисто политического свойства. Оно состоит в том, что общество не слишком доверяет суду, ставя под сомнение его независимость, и потому право на представление и исследование доказательств отдает сторонам. Та же причина, как мы помним, приво

дила к пассивности суда в обвинительном процессе с той лишь разницей, что степень политического противостояния в обществе, порождавшем обвинительное судилище, была выше и судьям не доверяли не только самостоятельно собирать и проверять доказательства, но даже и оценивать их. При частно-исковом строе процесса суд активен хотя бы в оценке доказательств. Отчего же общество сомневается и в объективности этого суда? Оттого, что частно-исковой порядок уголовного судопроизводства адекватен политической системе, в которой отсутствует или, по крайней мере, не завершено разделение властей и построение системы «сдержек и противовесов». Судебная власть служит продолжением власти верховной или исполнительной и зависима от нее. В таких условиях политическая свобода не гарантирована и общество заинтересовано в ограничении полномочий судей, а значит, в их пассивности.

Идея равенства сторон в частно-исковом процессе так же, как до этого в обвинительном, еще не вызрела — ее место в общественном сознании занимает лишь формальное равноправие, создающее одинаковые стартовые условия для судебного состязания. С этим связан другой важный признак частно-искового судопроизводства, роднящий его с обвинительным процессом, — бремя доказывания равномерно распределяется между сторонами. Отсюда же вытекает и следующая типичная черта частно-искового производства: каждая из сторон вправе занимать позицию, которую можно определить как «юридический эгоизм»: обвинитель собирает только обвинительные доказательства, защита — только оправдательные.

Этот вид процесса, не будучи вершиной эволюции судебных форм, в то же время не может претендовать и на лавры пионера судопроизводства, так как нуждается в достижении обществом определенной степени зрелости. Подлинными первопроходцами должны быть признаны обвинительные процедуры и некоторые разновидности розыска. Начнем с отношения частно-искового судопроизводства к обвинительному процессу Как было показано ранее, обвинительный вид является первой логической ступенью развития состязательности, а частно-исковой процесс — второй. Однако теоретическая последовательность не обязательно полностью совпадает с исторической. Последняя знает отступления, возвраты и то, что принято называть «зигзагами истории». Обвинительная стадия может так и остаться лишь логической возможностью, которую нетерпеливая реальность просто «перешагнет». Вместе с тем потенциально, в свернутой, рецессивной форме, «ген» обвинительного процесса присутствует при реальном переходе к частно-исковому порядку всегда, будь то пассивная роль суда в доказывании, рудименты правил формальной оценки доказательств или получение свидетельских показаний под присягой. Пользуясь выражением Монтескье, можно сказать: основной ход истории влечет за собой все частные случаи.

Поэтому хотя трансформация обвинительного процесса в частно-исковой — только один из нескольких сценариев развития уголовного процесса, но зато самый типичный.

Ответ на этот вопрос следует искать в истории. Эволюцию судопроизводства, подобную той, о которой идет речь, можно видеть, обратившись к древнейшим законам шумерского государства Ур (конец III тыс. до н.э.) — так называемым законам царя Ур- Наму, которые начинаются с пролога о деяниях царя, «установившего в стране справедливость, изгнавшего зло и раздоры». Как мы помним, именно «раздоры» являются питательной средой для обвинительного способа разрешения конфликтов. Характерно, что в Уре после «наведения порядка» ордалии по традиции еще продолжают применяться, но важнейшим средством доказывания становятся теперь свидетельские показания и документы. Применение ордалий ограничивается в пользу светских способов доказывания и по древнеиндийским источникам — Артхашастре (конец IVb. до н.э.) и Законам Ману (И в. до н.э. — II в. н.э.). К ордалиям можно было прибегнуть лишь в отсутствие документов, свидетельских показаний и, кроме того, только с согласия спорящих сторон.[65] В наиболее рафинированном виде частноисковой порядок производства был получен в античных республиках Греции и Рима. М. А. Чельцов-Бебутов полагал, что «в отдаленные времена в Риме существовали судебные поединки и судебные испытания (ордалии)», хотя констатировал, что «как и в древней Греции, эти институты не получили в Риме развития, и сведения о них до нашего времени не дошли».[66]

Не без влияния римского права частно-исковые процедуры заменяют прежние обвинительные в континентальной Европе и в Англии. В средневековой Европе в ряде коммун, пользовавшихся «городскими вольностями», существовал «суц равных» для их членов, в котором процесс велся без поединков и ордалий, то есть частно-исковым способом. По ордонансу 1260 г. французского короля Людовика IX Святого в королевских доменах также был запрещен судебный поединок. Вместо него предписывалось использовать свидетельские показания. Постепенно этот порядок был распространен на всю территорию страны.

В Англии частно-исковая модель судопроизводства окончательно возобладала после буржуазной революции XVII в. и сохранялась приблизительно до второй половины XIX в.

Путь развития от обвинительного к частно-исковому процессу наиболее вероятен там, где стабилизация власти и укрепление внутреннего единства общества не связаны с установлением автократии и деспотии. Члены социума имеют определенные гражданские права, как в антич

ном полисе, средневековой городской коммуне, в Англии после Великой Хартии вольностей и даже в индийской сельской общине и т. д.

Социальный детерминизм этого основания понятен — через формальное равноправие и индивидуалистический принцип «каждый за себя, один Бог за всех» пробивает себе дорогу стихийный социальный отбор экономически сильнейших индивидов. В идеале это должно быть типично для общественной среды, которая в экономическом отношении исповедует «свободную конкуренцию» рыночных товаропроизводителей, а в политическом — личную свободу и автономию последних. В той или иной степени к названным идеальным условиям приближаются и античный мир, и средневековые коммуны, и английское общество XVII—XIX вв.

Вместе с тем внутренние общественные противоречия (между знатью и демосом в греческих городах-государствах, патрициями и плебеями в Риме, королевской властью и феодалами в средневековой Европе, нобилями и пополанами в коммунах, земельной аристократией и буржуазией в Англии Нового времени, представителями различных варн и каст в Индии и т.д.) должны были быть еще достаточно остры для того, чтобы частное обвинение заменить публичным.[68] Уровень социализации общества пока недостаточен для перехода процесса к публично-исковой стадии развития.

В этой связи нельзя пройти мимо одной распространенной неточности относительно происхождения частно-искового процесса. По глубоко укоренившемуся мнению, публичное значение преступления якобы было осознано обществом не вдруг, и потому уголовное преследование долгое время считалось сугубо частным делом.[69] Однако такой аргумент представляется довольно умозрительным. Если бы преступление не воспринималось при любом общественном строе как публичное зло, его не карали бы особо суровой, уголовной санкцией. Сам факт исключительного реагирования общества на преступление говорит о том, что это понятие публично по определению.[70] Частный способ обвинения вытекает не из «частного» значения преступления, а из отсутствия специального органа уголовного преследования. Причины, по которым не создается такой орган, могут быть различны. В одних случаях это невозможно из-за недостаточного развития или ослабления государства. Когда же накал внутренней борьбы подвигает политических врагов к узурпации функций публичного преследования, идея введения специальных обвинительных органов является просто гибельной для неудачливого соперника и потому в условиях неустойчивого равновесия сил отвергается всеми.

Впрочем, частно-исковая процедура далеко не всегда обязана своим происхождением обвинительному процессу. Как это ни парадоксально, иногда она непосредственно сменяла процесс, который можно квалифицировать как розыскной. В так называемых раннеклассовых обществах, городах-государствах, плавно выраставших непосредственно из родоплеменного строя, судебные функции по важнейшим делам обычно выполняло народное собрание, а в большинстве случаев — коллегии старейшин или жрецов. Для возбуждения преследования здесь в то время еще не требовалось формального обвинения со стороны кого-либо из членов общины — достаточно было молвы или собственного усмотрения судей. Последние, действуя из публичных интересов общины, рассматривали обстоятельства дела и выносили приговор. В особом обвинителе не было нужды, так как в условиях небольшого полиса ничто не могло укрыться от глаз общины и большинство преступлений сразу или очень скоро были известны всем. Судьям-очевидцам не было особой нужды в доказательствах, главный вопрос состоял в том, какого наказания заслуживает виновный. Такую процедуру можно считать первой и наиболее архаичной разновидностью розыска, которую древние именовали rusticum jus — деревенское, или простое правосудие, естественная справедливость. Она весьма близка к способу разрешения конфликтов при родовом строе или в патриархальной семье. Постепенно, однако, происходят изменения, потребовавшие нового способа ведения судебных дел. Прежде всего демографический взрыв,[71] разрастание общины, приток в нее новых членов извне сделали совершаемые правонарушения менее очевидными. Это впервые привело к необходимости доказывать виновность и к появлению института судебных доказательств. Поскольку обстоятельства преступления лучше всего известны, как правило, потерпевшим, естественно могла явиться мысль возложить на них либо их близких обязанность доказывать виновность обидчика, что породило обвинителя и обвинение. При этом не было нужды в применении обвинительного способа, так как подобное развитие государства, в отличие от чифдома, было относительно плавным и спокойным. Но было и другое важное, политическое, изменение, открывшее путь частно-исковым отношениям. Имущественное расслоение, появление наследственной аристократии в ранних государствах обычно приводило к становлению института царской власти, которая усваивала и важную судебную функцию. Первые цари довольно сильно зависели от настроений демоса, на который им порой приходилось опираться в борьбе против чрезмерных притязаний гордой аристократии. Поэтому, не желая навлекать на себя неудовольствие обвиняемой стороны, ее родичей и клиентелы, они благоразумно не брали на себя риск самим начинать уголовное преследование по наиболее массовым делам, хотя политические (государственные) преступления обычно оставляли в своей юрисдикции. Итогом всех названных социально-политических изменений явился частно-исковой порядок судопроизводства.

Подводя итоги, частно-исковое уголовное судопроизводство юридически можно определить как такой вид состязательности, который характеризуется наличием частного обвинителя, равноправием сторон, равномерным распределением между ними бремени доказывания и пассивной ролью суда в доказывании. Социально-политические условия для него складываются там, где стабильность общественно-по

литической жизни сочетается с определенной личной свободой и невозможностью либо нежелательностью задействовать для поддержания обвинения публичные органы охраны правопорядка.