3. ТРИ ИСТОРИКА

В знаменитом докладе, дважды прочитанном перед ученым сообществом в 1926 г., но опубликованном лишь посмертно, Карл Беккер вспоминает, как один из выдающихся и почтенных историков сказал ему: дело историка — «представить все факты и позволить им говорить самим за себя».

Беккер не довольствовался атакой на то, что он считал иллюзией — одной из самых дорогих историкам XIX в.21. Шестнадцатью годами раньше, в статье, опубликованной в октябрьском номере «Atlantic Monthly» за 1910 г., он весьма убедительно описал, что именно должно было бы произойти, чтобы картотека, содержащая результаты исторической критики, могла привести историка к постижению исторического хода событий:

Когда он обращается к своим карточкам, одни аспекты отображенной в них реальности интересуют его более, другие — менее; одни сохраняются, другие забыты; некоторые аспекты способны положить начало новому направлению мысли; одни выглядят причинно взаимосвязанными, другие — связанными логически, третьи вообще не обнаруживают никакой заметной взаимосвязи. Причина этого проста: некоторые факты затрагивают сознание как интересные или важные, обладают некоторого рода осмысленностью, ведут к некоей желанной цели, потому что ассоциируются с идеями, которые уже присутствовали в сознании: они некоторым образом стыкуются с упорядоченным опытом историка. Этот оригинальный синтез — который не следует смешивать с подготовкой книги к публикации, это совсем другой вопрос, — осознается лишь отчасти. Он осуществляется почти автоматически. Сознание будет проводить отбор и различение с самого начала. Здесь важна вся «апперципирующая масса», которая улавливает то или иное новое впечатление и встраивает его в собственное растущее содержание.

zo Carl Becker, Detachment and the Writings of History, Essays and Lectures edited by Phil Snyder, Ithaca N.Y.: Cornell, 1958, p. 54. n Ibid., p. 53.

правда, что, когда она включает в себя новые факты, старые идеи и понятия модифицируются, дифференцируются и даже разрушаются; но модифицированные идеи становятся новыми центрами притяжения. И таким образом этот процесс длится, возможно, годами. Окончательный синтез, безусловно, выстраивается из отдельных фактов — причинно обусловленных и выявляющих каждое отдельное изменение; но отдельный факт, отобранный в силу его важности, в любом случае был отобран в силу его важности для некоторой идеи, уже завладевшей данным полем22.

Я привел эту довольно длинную цитату потому, что в ней историк высвечивает род деятельности, следующий за исторической критикой и предшествующий написанию исторической работы. Нельзя сказать, что Беккер был успешным теоретиком познания: из его текстов не извлечь точной и связной теории генезиса исторического знания23. Тем не менее, он не был человеком, послушно следующим расхожим клише; и он был достаточно наблюдателен и внятен, чтобы удачно описать то, что я назвал бы постепенным накоплением ин-сайтов. Каждый из них дополняет, уточняет или корректирует предшествующие инсайты, пока — быть может, годами позже — поток дальнейших вопросов не иссякнет, и собранная историком информация о прошлом историческом опыте не претворится в историческое знание.

Вопросы, волновавшие Карла Беккера в Соединенных Штатах, волновали и Р.Д. Коллингвуда в Англии. Оба подчеркивали конструктивный характер работы историка. Оба выступали против того, что я назвал принципом пустой головы. Но позиция, против которой выступал Беккер, сводится к тому взгляду, что историк должен просто представить все факты и затем предоставить им самим говорить за себя. Коллингвуд атакует ту же позицию под именем «истории ножниц и клея»24. Это наивный взгляд на историю в терминах памяти, свидетельских показаний, достоверности25.

22 Ibid., pp. 24 f.

4 Это момент отмечает В.Т. Wilkins, Carl Becker, Cambridge: M.I.T. and Harvard, 1961, pp. 189-209.

24 R.G. Collingwood, The Idea of History, Oxford, Clarendon, 1946, pp. 257-263, 269 f., 274-282.

25 Ibid., p. 234.

ггб историк извлекает из источников утверждения, решает, следует ли считать их истинными или ложными, и вклеивает истинные утверждения в черновую тетрадь, чтобы затем переработать их в повествование, а ложные утверждения отправляет в мусорную корзину26. Это единственный тип истории, ведомый античному миру и Средним векам27. Он идет на убыль, начиная с Вико. Не рискуя говорить о его полном исчезновении, Коллингвуд, однако, утверждает, что любая история, которая пишется сегодня в соответствии с подобными

принципами, устарела по меньшей мере на столетие .

Таким образом, в исторических исследованиях произошла ко-перниканская революция29 — в той мере, в какой история сделалась равно критической и конструктивной30. Этот процесс атрибуируется историческому воображению31, а также логике, в которой вопросы более фундаментальны, чем ответы32. Эти две атрибуции отнюдь не являются несовместимыми. Историк начинает с утверждений, которые находит в своих источниках. Попытка представить в воображении их смысл порождает вопросы, ведущие к дальнейшим утверждениям в источниках. Постепенно историк прочерчивает сетку воображаемой конструкции, связывая воедино фиксированные точки, предоставляемые утверждениями источников33. Но эти так называемые фиксированные точки фиксированы не абсолютно, а относительно34. В своем нынешнем вопрошании историк решил принять их за фиксированные, но фактически их фиксированность — всего лишь плод предыдущего исторического вопрошания. Даже если утверждения, из которых исходит историк, фигурируют у Фукидида, все же именно историческое знание позволяет историку пойти далее простых знаков на бумаге: к узнаванию греческого алфавита, к значениям слов в аттическом диалекте, к аутентичности пассажей, к суждению, что

26 Ibid., р. 259.

27 Ibid., р.

29 Ibid., рр. 236, 240.

30 Ibid., р. 240.

31 Ibid., рр. 241 ff.

12 Ibid., рр. 269-274.

33 Ibid., р. 242.

34 Ibid., р. 243.

в этих случаях Фукидид знал, о чем говорит, и пытался поведать истину35.

Отсюда следует, что, если рассматривать историю не на примере того или иного труда, а в целом, она представляет собой автономную дисциплину. Она зависит от данных, от материалов, уцелевших от прошлого и доступных в настоящем. Но история — это не вопрос доверия к авторитетам и не вопрос вывода из авторитетных источников. Каким образом и в какой мере будут использованы источники, решают критические процедуры36. Конструктивные процедуры приводят к результатам, которые, быть может, были неведомы авторам источников. Поэтому «историк не только не основывает свои суждения на авторитетах, отличных от него самого, и не согласует свою мысль с их утверждениями, но сам выступает в качестве авторитета для самого себя, а его мысль автономна, независима и обладает неким критерием, которому должны соответствовать его так называемые авторитеты: критерием, на основании которого они и подлежат критической оценке»37.

Такую коперниканскую революцию Коллингвуд признает свершившейся в истории Нового времени. Эту точку зрения нельзя усвоить, исходя из наивно-реалистских или эмпиристских предпосылок. К сожалению, у Коллингвуда она представлена в идеалистическом контексте. Но, послужив средством введения удовлетворительной теории объективности и суждения, идеализм может быть устранен без ущерба для сути учения Коллингвуда об историческом воображении, исторической очевидности, логике вопросов и ответов.

Темы, которые рассматривались в Соединенных Штатах и в Англии, рассматривались и во Франции. В 1938 г. Реймон Арон представил очерки исторической мысли Дильтея, Риккерта, Зиммеля и Макса Вебера38, а в другом томе предложил свое собственное развитие идеи немецкого Verstehen [понимания], которое по-французски

35 Ibid., р.

36 Ibid., р. 238.

37 Ibid., р. 236; см. р. 249; см. также Marrou, Meaning of History, pp. 307-310 (ци- тир. по русскому переводу: Коллингвуд Р.Дж. Идея истории. Автобиография. — М.: «Наука», 1980).

38 R. Агоп, La philosophie critique de l'histoire, Paris: Vrin, 1950.

именовалось comprehension*9. Но меня занимают сейчас не теоретики истории, а профессиональные историки, и поэтому я обращаюсь к Дйри-Ирене Марру, который в 1953 г. был приглашен занять кафедру кардинала Мерсье (Chaire Cardinal Mercier) в Лувене и использовал эту возможность, чтобы обсудить природу исторического знания.

На следующий год вышла в свет работа А.-И. Марру «Об исто- рическом знании» [«De la conaissance historique»]*0. Она посвящена не теоретическим вопросам, а скорее предлагает систематический обзор, разумный и взвешенный синопсис тех выводов, к которым пришли историки относительно природы стоящей перед ними зада- чи41. По мнению автора, природа этой задачи была установлена столь же строго, что и теория эксперимента в дни Джона Стюарта Милля и Клода Бернара42. Таким образом, А.-И. Марру рассмотрел все общие вопросы исторического исследования, и сделал это с таким пони- манием теоретических позиций и с такой чуткостью к бесконечной сложности исторической реальности, какие были присущи Питеру Гейлу43. t

Из этого изобилия нас в данный момент интересует только отношение между фактом и теорией, анализом и синтезом, критикой и конструктивностью. А.-И. Марру рассматривает оба аспекта в двух последовательных главах. Он отдает себе отчет в том, что его воззрения на критику заставили бы его старых учителей-позитивистов перевернуться в гробу. Там, где они требовали непримиримости

критического духа, он призывал к вчувствованию и пониманию . Негативный критический подход, предполагавший озабоченность честностью, компетентностью и аккуратностью авторов, был хорошо приспособлен к нуждам профессиональной работы в области

39 R. Агоп, Introduction a la philosophie de l'histoire, Paris: Gallimard, 1948.

40 Цит.

41 Marrou, Meaning of History, p. 25.

4г Позднее Марру был вынужден признать, что это согласие менее совершенно, нежели ему казалось. См. приложение к Meaning of History, pp. 301-316.

43 - Сложность — постоянная тема в книге Питера Гейла: Pieter Geyl, Debates with Historians, New York: Meridian Books, 1965. [Питер Гейл (1887-1966) — голландский историк. — Прим. пер.]

H.-I. Marrou, Meaning of History, pp. 103 ff.

политической и церковной истории Западной Европы в эпоху Средневековья, с ее изобилием вторичных хроник, подложных хартий и декреталий и датируемых задним числом житий святых45. Но задача историка не ограничивается устранением ошибок и подлогов. Документы можно использовать самими разными способами, и собственная задача историка в том и состоит, чтобы правильно понять свои документы, точно уловить, чтб они прямо или косвенно раскрывают, и, таким образом, использовать их со знанием дела46.

Призывая к переходу от голой критики документов к их пониманию, А.-И. Марру подчеркивает также непрерывность и взаимозависимость между пониманием релевантных документов и пониманием хода событий. Историк начинает с того, что определяет тему, собирает досье из релевантных документов и фиксирует степень достоверности каждого из них. Но это всего лишь абстрактная схема. Продвижение в познании осуществляется по спирали. По мере того, как познание событий углубляется, характер документов предстает в новом свете. Исходный вопрос переформулируется; документы, казавшиеся нерелевантными, обретают значимость; на свет выходят новые факты. Так историк постепенно осваивает область своего исследования, обретая доверие к собственному пониманию смысла, цели и достоинства своих документов и постигая ход событий, прежде скрываемый, а ныне являемый документами47.