<<
>>

8. ДИАЛЕКТИКА МЕТОДА: ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Из генетически различных горизонтов главные были уже указаны в разделах «Области смысла» и «Стадии смысла» в главе третьей, названной «Смысл». В полностью дифференцированном сознании присутствуют четыре области смысла.

В нем есть область здравого смысла, выражаемого на повседневном, или обиходном, языке. Есть область теории, язык которой техничен, характеризуется простой объективностью референции и, следовательно, соотносится с субъектом и его операциями только как с объектами. Есть область инте-риорности, язык которой хотя и говорит о субъекте и его операциях как об объектах, но, тем не менее, опирается на самоприсвоение, а оно в личном опыте верифицирует оператора, операции и процессы, к которым отсылают базовые термины и отношения употребляемого языка. Наконец, есть область трансценденции, где субъект вступает в отношение к божеству через язык молитвы и молитвенного молчания.

Полностью дифференцированное сознание есть плод чрезвычайно длительного развития. В примитивном недифференцированном сознании вторая и третья области не существуют, тогда как первая и четвертая взаимно проникают друг в друга. Язык первично отсылает к пространственному, видовому, внешнему, человеческому, и лишь благодаря специальной технике распространяется на временнбе, родовое, внутреннее, божественное. Наступление цивилизации означает возрастающую дифференциацию ролей, подлежащих исполнению, и задач, подлежащих выполнению; все более разработанную организацию и регуляцию, призванные обеспечить это исполнение и выполнение; все большую плотность населения и все большее изобилие. С каждым из этих изменений расширяются коммуникативная, когнитивная, перформативная и конститутивная функции языка, в то время как литература, в качестве добавочной благодати, раскрывает и дифференцирует эти изменения, чтобы прославлять человеческие достижения, сокрушаться о человеческом зле, побуждать человека к высоким стремлениям и развлекать его на досуге.

Все это может происходить, несмотря на то, что мышление, речь и действие остаются внутри мира здравого смысла, мира людей и вещей в их соотнесенности с нами, внутри мира обиходного языка.

Но если практическая склонность человека должна освободиться от магии и повернуться к развитию науки, если его критическая склонность должна освободиться от мифа и повернуться к развитию философии, если его религиозная забота должна преодолеть аберрации и принять очищение, то всем трем целям послужит дифференциация сознания, признание мира теории. В таком мире вещи мыслятся и познаются не в их отношениях к нашему сенсорному аппарату или к нашим потребностям и желаниям, а в отношениях, которые конституируются единообразными взаимодействиями вещей друг с другом. Чтобы говорить о вещах, помысленных таким образом, требуется развитие специального технического языка, абсолютно отличного от языка здравого смысла. Несомненно, придется начинать изнутри мира постижения и речи, присущих здравому смыслу; несомненно, придется часто обращаться к этому миру. Но несомненно и то, что

эти отступления и возвраты лишь упрочат постепенное выстраивание совсем другого модуса постижения и выражения.

Эту дифференциацию сознания иллюстрирует контраст феноменального и ноуменального миров у Платона, различие и корреляция того, что является первым для нас, и того, что является первым само по себе, у Аристотеля; гимны и систематическая теология Фомы Ак-винского, первичные и вторичные качества у Галилея, «два стола» Эддингтона.

В этой дифференциации, которой известны только две области, техническая наука, техническая философия и техническая теология совместно отнесены к области теории. Все три преимущественно оперируют понятиями и суждениями, терминами и отношениями в некотором приближении к логическому идеалу ясности, связности и строгости. Наконец, все три преимущественно имеют дело с объектами. И хотя они могут обратиться к субъекту и его операциям, все же систематическое рассмотрение, как у Аристотеля и у Аквината, сосредоточивается в них на субъекте и на его операциях лишь постольку, поскольку они взяты объективированно и метафизически помыслены в терминах материи и формы, потенции, хабитуса и акта, производящей и целевой причин.

Однако по мере развития науки философия вынуждена покинуть мир теории и обосноваться в мире интериорности.

С одной стороны, наука отказывается от любых притязаний на необходимую истину, довольствуясь верифицируемыми возможностями, предлагающими все большее приближение к истине. Но, с другой стороны, успех науки подпитывает тоталитарные амбиции, и наука видит свою цель в том, что дать полное объяснение любым явлениям.

В этой ситуации перед философией встают проблемы истины и релятивизма, значения реальности, оснований теории и здравого смысла и отношений между ними, оснований специфических наук о человеке. Философия столкнулась лицом к лицу с тем фактом, что любое человеческое знание базируется на экспериментальных данных, а поскольку создается впечатление, что чувственными данными завладели науки (хотя бы по праву захвата), философия вынуждена искать себе обоснование в данных сознания.

Как мир теории совершенно отличен от мира здравого смысла, хотя выстроен исключительно через многообразное использование

обыденных знаний и обиходного языка, так мир интериорности cois вершенно отличен от миров теории и здравого смысла, хотя выстроен исключительно через многообразное использование математического, естественнонаучного и обыденного знания, а также языка — обиходного и технического. Как мир здравого смысла и его язык служат лесами для вхождения в мир теории, так мир теории и здравого смысла, а также их языки, совместно служат лесами для вхождения в мир интериорности. Но если переход от здравого смысла к теории вводит нас в область сущностей, относительно которых у нас нет непосредственного опыта, то переход от здравого смысла и теории к интериорности ведет нас от сознания себя к познанию себя. Здравый смысл и теория послужили посредниками между нами и тем, что непосредственно дано в сознании. Благодаря им мы перешли от просто данных операций, процессов и единств к базовой системе терминов и отношений, которые различают, связывают и именуют операции, процессы и единства, позволяя нам ясно и точно говорить о них и давать им объяснение.

Эта речь, однако, будет ясной, отчетливой и объясняющей лишь для тех, кто прошел обучение.

Иметь здравый смысл и изъясняться обиходным языком недостаточно. Человек должен быть хорошо знаком с теорией и техническим языком. Он должен учиться математике и открыть для себя, что происходит, когда ей учатся, а также что произошло, когда она возникла. От размышлений над математикой он должен перейти к размышлению над естествознанием, различить его процедуры, отношения между последовательными этапами, характер мира, который раскрывается этими методами, — при всем этом обращая внимание не только на научные объекты, но и, по мере своих сил, на сознательные операции, посредством которых интен-дируются объекты. От точности математического понимания и математической мысли, от прогрессирующего, кумулятивного развития естествознания человек должен обратиться к процедурам здравого смысла, уловить его отличие от математики и естествознания, различить его собственные процедуры, сферу их релевантности, угрожающую им перманентную опасность погрузиться в нездоровую бессмыслицу. Выразим это с предельной краткостью: нужно не только читать «Инсайт», но и открывать самого себя в самом себе.

Теперь вернемся к отношениям между языком и ментальными

актами. Прежде всего, язык, описывающий ментальные акты, еще должен быть создан. Как мы уже отмечали, Гомер представляет своего героя не думающим, а разговаривающим: с богом или богиней, со своей лошадью или рекой, со своим сердцем или нравом. Книга Бруно Снелла «Открытие разума» повествует о том, как греки постепенно развивали свое понимание человека и со временем столкнулись с пробелами когнитивной теории. У Аристотеля присутствует систематическое описание души, ее способностей, навыков, операций, а также их объектов. В некоторых аспектах это описание поразительно точно, однако неполно и от начала и до конца основано на метафизических предпосылках. Оно существует не в мире здравого смысла или интериорности, а в мире теории, и ему предстояло быть дополненным более полной теорией Фомы Аквинского.

Но как только сознание дифференцировалось, а систематическое мышление и речь о ментальных актах были разработаны, возможности обиходного языка резко расширились.

Проницательные размышления Августина о познании и сознании, «Правила для руководства ума» Декарта, «Мысли» Паскаля, «Грамматика согласия» Ньюмена, — все они остаются внутри мира здравого смысла, обыденного мышления и речи, но весьма способствуют нашему пониманию самих себя. Более того, они открывают возможность прийти к познанию сознающего субъекта и его сознательных операций, не предполагая предшествующей им метафизической структуры. Эта возможность реализуется именно тогда, когда изучение математических, естественнонаучных операций и операций здравого смысла приносит свой плод — переживание, понимание и утверждение нормативных паттернов, согласно которым совершаются взаимосвязанные и повторяющиеся операции, позволяющие нам продвигаться в познании. По достижении такого описания познания мы можем перейти от гносеологического вопроса (что мы делаем, когда познаём?) к эпистемологическому (почему мы осуществляем познание?), а от них обоих — к метафизическому вопросу (что мы познаём, когда познаём?).

Итак, ментальные акты переживаются в опыте внутри мира интериорности и, как систематически мыслимое, являются в нем логически первым. От них можно перейти к эпистемологии и метафизике, а от всех трех можно перейти, как мы попытались показать в главе третьей, к систематическому отчету о смысле, взятом в его развертывании, его элементах, функциях, областях и стадиях.

Но это первенство всего лишь относительно. Помимо первенства, достигаемого с утверждением новой области смысла, имеется первенство того, что необходимо, дабы процесс утверждения мог начаться. Грекам было необходимо художественно, риторически, аргументативно развить язык, прежде чем они смогли утвердить метафизическое описание разума. Достижения греков были необходимы для расширения возможностей обыденного познания и языка, прежде чем Августин, Декарт, Паскаль, Ньюмен смогли внести, в соответствии со здравым смыслом, свой вклад в наше самопознание. История математики, естествознания и философии, а также личная вовлеченность в размышления над всеми тремя сферами необходима для того, чтобы здравый смысл и теория смогли выстроить леса для вхождения в мир интериорности.

Следовательно, трактовка ментальных актов как логически первого требует соблюдения множества условий. Если некто настаивает на том, чтобы остаться в мире здравого смысла и обиходного языка, или на том, чтобы не выходить за пределы миров здравого смысла и теории, то его решения воспрещают возможность войти в мир интериорности. Но такие решения индивида или группы не будут обязывающими для остального человечества.

<< | >>
Источник: Бернард Лонерган. Метод в теологии — М.: Институт философии, теологии и истории св. Фомы, - 400 c.. 2010

Еще по теме 8. ДИАЛЕКТИКА МЕТОДА: ЧАСТЬ ВТОРАЯ:

  1. 7. ДИАЛЕКТИКА МЕТОДА: ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
  2. 8. ДИАЛЕКТИКА МЕТОДА: ЧАСТЬ ВТОРАЯ
  3. Параграф второй. Методология общего сравнительного правоведения
  4. 13.7. Методы, используемые в процессе консалтинга
  5. 3. Вопросы метода политической экономии
  6. Страна Горького: От «производственной метафизики» к диалектике сталинизма
  7. 28. 4. Распределение доходов между собственником и добросовестным владельцем по 1 -ой части х-го тома свода законов
  8. 3. Вопросы метода политической экономии
  9. § 3. Восхождение от абстрактного к конкретному и проблема противоречия. Марксистская диалектика и метафизика ревизионизма
  10. АРГУМЕНТАЦИОННАЯ ЧАСТЬ
  11. Глава 14 ЦЕЛОЕ И ЧАСТЬ
  12. 6.1. ПОНЯТИЕ И КЛАССИФИКАЦИЯ МЕТОДОВ КРИМИНАЛИСТИКИ
  13. 6.3. ОБЩИЕ (ОБЩЕНАУЧНЫЕ) МЕТОДЫ КРИМИНАЛИСТИКИ
  14. 2. Метод теории государства и права