Социологические определения действия и нормы поведения

Поскольку общая теория социального регулирования, которая должна была сформироваться, очевидно, в рамках социологических наук, не сложилась, соответствующая проблематика «разнесена» по многим разделам и темам социологии, социальной психологии.

Организующие и упорядочивающие функции социального регулирования направлены на общественную систему в целом, совокупность социальных отношений, обширные массивы социальной деятельности, группового поведения, отдельные поступки и действия людей. Все перечисленные объекты отличаются друг от друга. Регулирование общественных отношений не сводимо к воздействиям на поведение. Люди могут строить

великолепные планы, ставить себе заманчивые и, на первый взгляд, выполнимые цели, стремиться изо всех сил к их достижению, но в решающий момент тщательно продуманная стратагема действий перечеркивается каким-либо непредвиденным внешним обстоятельством или чьей-либо злой волей.

Действие является центральной категорией социологии, которую Вебер определял как науку, стремящуюся понять и истолковать социальное действие, тем самым каузально объяснить его процесс и воздействие. Действием, писал Вебер, «мы называем действие человека (независимо от того, носит ли оно внешний или внутренний характер, сводится ли к невмешательству или терпеливому приятию), если и поскольку действующий индивид или индивиды связывают с ним субъективный смысл. «Социальным» мы называем такое действие, которое по предполагаемому действующим лицом или действующими лицами смыслу соотносится с действиями других людей и ориентируется на него»1. По Веберу, социальное действие ориентировано на поведение других людей, но никак не на поведение вещных объектов. Исходя из этого, можно предположить, что социальное действие есть отношение, установленное по крайней мере со стороны одного из участников. Регулировать действие в данном случае означает регулировать отношение. Но действие, направленное на вещный объект, также подлежит нормативному регулированию, как это видно на примере трудовых и технологических процессов, в которые вовлечен человек. Действия лица по управлению автомобилем регулируются правилами, неукоснительно выполняемыми и тогда, когда рядом нет другого человека, наблюдателя или контролера.

В рамках современной структурной социологии изучению механизмов социального действия придается первостепенное значение. Человек сможет более успешно воздействовать на подконтрольную ему общественную среду, если с помощью научно-аналитических приемов он овладеет социологическими законами поведения социальных систем, в частности систем социального действия.

Существует минимальный набор структурных элементов действия — целей, средств, условий и норм, которые, в свою очередь, подразделяются у Парсонса на два противоположных типа — ситуативные и нормативные элементы. В этой схеме без труда распознается старая проблема соотношения факта и нормы, своего рода камень преткновения в этике и юриспруденции, однако здесь норма не вынесена, как у многих теоретиков, за пределы действия, но включена в его структуру, мыслится в контексте существующего отношения между двумя типами структурных элементов — нормативными и ненормативными. Необходимость такого включения сам Парсонс объясняет следующим образом: действие как процесс является не чем иным, как чередой изменений ситуативных элементов в направлении соответствия нормам. Благодаря этому система элементов действия приобретает законченный вид. «Таким образом, — замечает он, — условия должны рассматриваться на одном полюсе, цели и нормативные правила — на другом, а средства и усилия — в качестве связующих звеньев между ними»1. Нормативная ориентация, считал Парсонс, является весьма существенной для понятия действия. Она отличается от целевой (телеологической) ориентации, указывает на присущее субъектам чувство, будто нечто

является целью само по себе, независимо от его статуса как средства достижения какой-то другой цели, преследуемой отдельными людьми либо коллективами.

Итак, норма имманентна действию, включена в систему его координат, увязана в единой схеме с ситуативными (фактическими) структурными элементами действия. Как социолог, пребывающий на позициях ценностной нейтральности выводов своей науки, Парсонс намеренно не задается вопросом: откуда происходят нормы — от Бога, морального авторитета, законодателя, доброй или злой воли? Все может быть, но социология не должна углубляться в разбор достоинств авторитетов, анализировать их нравственные качества, ибо ее задача состоит в выработке рациональных схем действия, выявлять соответствующие структуры, элементы, функции. Парсонс вошел в историю социологии XX в. как один из виднейших представителей функционализма, влиятельного методологического направления социологических исследований. Вот и здесь он подчеркивал важность того, что у нормы есть свое место в структуре действия, оно должно быть занято и будет занято элементом, выполняющим функции нормы. Более того, опираясь на схему взаимодействия двух типов структурных элементов, ситуативных и нормативных, он как бы заново переформулировал веберовский закон рационализации, подтверждая, что процесс действия может прогрессировать только в сторону усиления свойств рациональности. Этот закон «весьма широкого диапазона и значения» определяется в предварительном виде так: «В любой конкретной системе действия процесс изменения... может происходить лишь в направлении приближения к реализации рациональных норм, рассматриваемых как обязательные для акторов, функционирующих в этой системе»[169].

Отмечая сходство этого закона со вторым законом термодинамики, который также определяет направленность изменений в физической системе в сторону увеличения энтропии, Парсонс писал: «Рациональность занимает в системах действия логическое место, аналогичное энтропии в физических системах (по крайней мере, в рамках классической физической теории).

Во времена Парсонса синергетическая критика уподобления социологических выводов физическим знаниям еще не была известной, не мешала социологам откровенно высказываться на этот счет. Но именно в этих положениях выражается высокая степень признания нормативного подхода к изучению социологических материй, в особенности проблем, касающихся действия, поведения, коммуникативной организации общества. Это производит отрадное впечатление на фоне «гонений» против нормативно-ценностной методологии, которые постоянно предпринимались в XX в. ревнителями строго позитивной науки.

Все сказанное выше относится к общей социологической теории действия, разработанной в трудах Парсонса, но он много и успешно занимался теорией социальных систем, их структур и функций, где также нашла отражение тема социальных норм и нормативности. С формальной точки зрения эти системы распадаются на отдельные единицы, каковыми выступают коллективы, организации, вернее, коллективы как организованные системы действий индивидов. Между единицами социальной системы, т. е. коллективами развертываются стандартизированные отношения, которые отчасти являются нормативными, отчасти — ценностными. «Ценность — нормативный стандарт, который определяет желаемое поведение системы относительно ее окружения без дифференциации функций единиц или их

частных ситуаций. Норма, в свою очередь, является стандартом, определяющим желаемое поведение для единицы или класса единиц в специфических для них контекстах, дифференцированных от контекстов, связанных с другими классами единиц»1.

Среди социологов, которые проявляли живой интерес к участию нормативного элемента в процессах социального регулирования, а в общем плане — движения общества по ступеням упорядоченности — были не только функционалисты, в частности Парсонс, но и представители других течений социологической мысли XX в. Их вклад в развитие названной проблематики, может быть, более скромен и лежит дальше, чем, скажем, выводы Парсонса, от предмета обсуждения или решения задач юриспруденции, но и они отличались оригинальностью выводов, полезных для исследования некоторых аспектов права. Имеются в виду интеракционистские (теории взаимодействия) и обменные теории, принципиальная позиция которых предполагала перемещение исследовательских акцентов с общественных структур на общественные процессы, со схем и моделей — на динамические изменения, прослеживаемые нашей мыслью по эмерджентным (неожиданно появляющимся) внешним признакам и символам.

Слово «регулирование» социологи указанных направлений, впрочем как и функционалисты, почти не употребляют, а порядок означает у них скорее регулярность развития социальных институтов, чем упорядоченность самих общественных структур. Интеракционизм часто называют символическим вследствие непринятия им стабильной структуры в качестве предмета анализа, увлечения символической стороной дела и

символами — сигналами процессов развития, которые нередко остаются нерасшифрованными. Общество движется по законам взаимодействия между группами и индивидами, законы эти меняются вместе с самим движением. Процесс взаимодействия представляет собой сдвиги в поведении, которые отвечают взаимным ожиданиям (экспектациям), проистекающим из социальных ролей его участников. Будучи одной из ключевых категорий интеракционистских теорий, экспектация занимает место, явно принадлежащее регулятору. Индивиды, вступающие во взаимодействие, оперируют прежде всего представлениями о собственном Я, образами и предметами, вводимыми в ситуацию либо изначально в ней присутствующими, но конкретная линия их поведения должна отвечать экспектациям, классу регуляторов, к которым принадлежат нормы и ценности. Здесь, как и в других социологических теориях, нормативная регуляция окружена плотным кольцом общественных факторов, упорядочивающих социальную организацию.

В социологических теориях обмена продолжена линия на преодоление схематизма и статичности концептуальных построений, относящихся к стратегиям упорядочения социальных систем, регулированию общественных отношений. Правда, это не легко удается, поскольку возведение обмена в родовой тип общественного отношения и трактовка всех других социальных связей в качестве его видов уже таит в себе угрозу редукционизма. За ним стоит возможность невольной утраты целостного взгляда на социальную организацию, соблазн понимать общественные процессы скорее в экономических терминах, чем каких-либо иных. Центральной категорией теории обмена выступает взаимодействие, но оно определяется как поведение, посредством которого «люди обращают свои деятельности друг на друга с целью извлечь вознаграждение и избежать наказания»1, т. е. как обмен, объектом которого может быть не только нечто материальное (деньги, вещи и т. п.), но и все, что представляет собой жизненную ценность, включая любовь, уважение, одобрение, привязанность, уступки и прочие нематериальные блага.

Дж. Хоманс, видный представитель теории обмена, характеризовал всю человеческую деятельность как область поведения, имеющего целью приобретение вознаграждений. Тем, ко-

му казалось, что здесь имеет место неоправданное распространение рыночной парадигмы на все общество, он упорно разъяснял: рынок не представляет собой какую-либо автономную область в сфере человеческого обмена, так как все ситуации взаимодействия предполагают индивидов, обменивающихся вознаграждениями (и наказаниями), стремящихся извлечь из этого пользу. В какой же роли выступают здесь социальные нормы? Они принадлежат к области средств реализации обмена, получения вознаграждений. Нормы, утверждал Хоманс, есть вербальные утверждения, посредством которых люди устанавливают, какие виды деятельности следует или не следует предпринимать в определенной ситуации. «Институты существуют и сохраняются вовсе не потому, что они закреплены в нормах... Они сохраняются потому, что предполагают награды, в конечном счете награды для индивидов. Общество вовсе не является вечным двигателем, вырабатывающим свое собственное горючее. Оно не может поддерживать свое существование внушением молодежи иметь те, и только те блага, которое оно в состоянии обеспечить. Оно должно обеспечивать блага, которые люди считают вознаграждающими не просто в силу того, что они совместно пользуются данной культурой, но потому что они являются людьми»[172]. Подобно дорожным указателям, нормы расставляют стрелки на пути к вознаграждениям и предупредительные знаки — на склонах, по которым люди обычно скатываются к наказаниям. Ценности и чувства в обменных отношениях выполняют важные функции, причем ценности характеризуют степень способности индивида удовлетворять потребности в обмене, а чувства показывают «внутреннее расположение» обменивающихся субъектов друг к другу.

Теории обмена в большей мере, чем другие социологические учения, склонны замечать, фиксировать и концептуализировать то, что мы сегодня называем саморегулятивными процессами внутри общественной системы. Это лучше получается у социологов, которые исходят из ситуативного понимания обменного отношения, приближенного к модели экономического обмена. Питер Блау, другой крупнейший представитель рассматриваемой теории, определял обмен как специфический тип ассоциации, включающий «действия, которые зависят от получаемых от других лиц вознаграждений и которые прекращаются при прекращении ожидания этих вознаграждений»[173]. Хотя сам он не говорил об универсальности своего подхода, ясно, что такое определение относится к большинству обменных ситуаций неэкономического характера. Факторами, определяющими динамику обменных отношений, являются особые принципы или законы, за которыми стоят интересы экономического человека (homo economicus). Один из таких законов гласит: «Чем большую выгоду человек ожидает от другого, осуществляя определенную деятельность, тем более вероятно, что он будет осуществлять эту деятельность»[174]. В самом акте обмена выражается принцип взаимности, который сам по себе имманентен процессу обмена. При повторяющихся актах обмена он с течением времени трансформируется в социальную норму взаимности, нарушение которой вызывает негативные санкции, включая прекращение обмена между сторонами. Для характеристики нормативно-ценностного аспекта обменных отношений как Хоманс, так и Блау прибегали к понятию распределительной (дистрибутивной) справедливости, которое обязано своим существованием в основном экономическому обмену и распределению. Но Блау в этом направлении шел дальше, признавая нормативность принципов распределительной справедливости: «несмотря на то, что каждому человеку, безусловно, присуще чувство справедливости, пониманию им справедливости придает специфическое содержание и значение система ценностей и норм, доминирующая в обществе»[175]. Нормы справедливого обмена возбуждают минимальные ожидания сторон относительно того, что они должны получить или дать в обменных отношениях.

Из сказанного следует, что наиболее разработанной социологической теорией, проливающей свет на проблемы упорядочения общества средствами целенаправленного, рационального регулирования социальных отношений и структур, по всей вероятности, была и остается социология Парсонса. Интеракцио- низм, теории обмена, конфликтные и другие теории, которые тоже были позитивистскими, имели дело с реальным поведением и действиями людей, все же не могли претендовать на создание целостного образа социального порядка. Ограниченные специфическими требованиями методологического характера, которые не позволяли свободно действовать в исследовательском пространстве, но вынуждали социолога держаться ближе к так называемым центральным категориям (обмена, взаимодействия, конфликта и т. д.), эти теории, кажется, не всегда претендовали на выработку общих представлений о социальном порядке. Парсонс представлял социологию, которая была в полном смысле этого слова теоретической. Он сблизил в некоторой степени социологические и этические позиции (это ведь «большой грех» с точки зрения позитивистской методологии), когда в структуре социального действия объединил фактические и нормативные элементы, выделил на институциональном уровне нормативные экспектации, показав их мотивационное значение. Он, наконец, высоко поднял планку использования нормативных методов, близко подошел к проблематике социологии права и социологии морали. «Уровень обобщенности нормативной системы, — писал он, — имеет первостепенное значение для сочетания высокого уровня социальной интеграции с высокой адаптивностью в экономическом смысле и высокой эффективностью — в политическом»[176].

Во всех высокоразвитых обществах, отмечал Парсонс, основная часть нормативной системы имеет правовой статус, но юридические нормы не исчерпывают собой нормативного содержания, широко действуют и неправовые нормы и санкции. Нормы, имеющие правовой статус, санкционируются не только правовыми, но и другими способами, а неправовые нормы иной раз принудительно проводятся в жизнь. Если добавить к этому мысль о том, что фактическая эффективность права зависит от получаемой им моральной поддержки, от нормативных систем, которым, с точки зрения большинства людей, внутренне присуща справедливость[177], — то перед нами, по сути, черновой вариант схемы действия нормативно-регулятивных систем общества. Однако основной вклад Парсонса и других

социологов в изучение нормативных явлений связан с решением проблемы социального порядка.

В восприятии многих социологов модель социальной системы Парсонса была выстроена для решения проблемы социального порядка, выражала его поиски рациональных способов упорядочения общества на базе эмпирических методов классической науки, защищаемых позитивизмом. Сам Парсонс исходил из теории систем, уже тогда ставшей научной классикой: «Наиболее общее и фундаментальное свойство системы — это взаимозависимость ее частей или переменных. Эта взаимозависимость основывается на существовании определенных отношений между частями или переменными, что противоположно случайной вариабельности. Другими словами, взаимозависимость — это порядок в отношениях между компонентами, входящими в систему. Этот порядок должен обладать тенденцией к самосохранению, что наиболее обобщенным способом выражено в понятии равновесия»1. Налицо классические парадигмы, лежащие в основе стратегии социального (и правового) регулирования — объективный, закономерный характер связи между элементами системы, преодоление хаотических, случайных движений, сохранение стабильности в условиях подвижного равновесия и т. п. Кроме того, решение проблемы социального порядка Парсонс последовательно связывает с существованием общих норм и ценностей, что, вообще говоря, можно считать бесспорным.

Модель социального порядка, которую предложил Парсонс, часто подвергается сомнению в социологической литературе на общем фоне снижающегося престижа методологических установок, послуживших основой для ее разработки, а также усиливающейся критики позитивизма, структурализма, функционализма. Выдвигаются альтернативные решения проблем, причем некоторые из них менее приемлемы и просто неудачны. Для нашей темы не безразличны, например, разногласия между функционалистской и феноменологической социологией (Г. Гар- финкель и др.) по проблеме социального порядка. В полемике с функционалистами феноменологическая социология оспаривает, прежде всего, объективность и закономерность общества и его структур, а веру в фактическое существование социального порядка объявляет иллюзорной. Все, что упорядочено в мире, не выходит за пределы опыта человека и его понимания вещей. «Социальный порядок с этой точки зрения оказывается продуктом деятельности описания и объяснения, не имеющим независимого существования вне этой деятельности»[178].

Схему, в соответствии с которой социальный порядок есть нечто внешнее, созданное взаимоотношениями между такими внешними факторами, как общие нормы и ценности, следует отвергнуть как устаревшую и позитивистскую, потому что неопределенность понятия «общие нормы и ценности» в традиционной социологии приводит к тому, что требующие объяснения процессы положены в основу самого данного объяснения. Не нормы и ценности как внешние факторы лежат в основе взаимодействия, а типизированные концепции, ориентации индивидов по отношению к их среде, короче говоря, взаимное понимание ситуации действующими индивидами.

Понимание — важнейшая категория феноменологической социологии — не избавлено от случайностей и ошибочных элементов, ибо индивид конструирует свое повседневное поведение «методом проб и ошибок». Нормы в качестве формальных правил реализуются «только посредством постоянной интерпретации их смысла в контекстах обыденного принятия решений». Более важными, чем формальные правила, являются процедуры, посредством которых индивиды показывают, что их действия соответствуют правилам и потому могут считаться разумными. «Социальные значения и социальный порядок, который они создают, являются, следовательно, результатом совместной деятельности участников в ситуациях взаимодействия»[179].

Получается, что порядок есть продукт понимания и интерпретации, мыслительной деятельности, причем невысокого уровня (практических теорий, рабочих понятий, обыденных представлений). Отсюда все несовершенства порядка. Для его характеристики феноменологическая социология использует два определения: «эмерджентный» и «конвенциональный». Первый из них означает непредвиденность, непредсказуемость, появление социального порядка в образе неожиданном для тех, кто старался рационально его организовать, планировать, программировать, надеялся аккуратно перенести, имплантировать нынешние социальные структуры в будущий порядок вещей. Как бы ни пытались люди создать образ будущего порядка, какие бы усилия они ни прилагали для его реализации, в итоге получится то, что получится; в нем всегда будет нечто новое, чего человек не предполагал и, возможно, не желал. В развитии социального порядка, как его понимают и объясняют люди, никогда нельзя поставить точку. Он постоянно возникает заново, он — развивающийся процесс, а не застывшая структура. Здесь поставлены проблемы, которыми занимается сегодня синергетика, а именно — проблемы динамизма социальной эволюции, преходящего значения внешних структур, нелинейного развития, обратимости и необратимости социальных процессов во времени. Феноменологическая социология ничего принципиально нового к синергетической постановке соответствующих вопросов не добавляет, но нужно учесть, что данное направление в социологии складывалось во времена, когда синергетические исследования не были столь развернутыми, как в наши дни.

Основанием для утверждения конвенционального характера социального порядка служит вытекающая из природы человеческого взаимодействия необходимость согласовывать позиции и процедуры, которым приписывается регулятивное значение наряду или вместо общих норм и ценностей. В ходе развертывания социальных ситуаций люди сами интерпретируют доставшиеся им роли, понимают и уточняют смысл собственных действий в постоянном диалоге и сотрудничестве с другими участвующими в ситуации индивидами. «Во многих отношениях это конвенциональный порядок, в котором определения ситуаций возникают в ходе взаимного соглашения и уточнения точек зрения участников»[180]. В отличие от контрактуалистских теорий, где общественный договор выступает в качестве нормативного общественного института, пребывающего в более или менее стабильном состоянии, конвенция в данном случае есть не что иное, как получение индивидом согласия от других на поступок в собственном его понимании и исполнении. Такое согласие не может быть дано заранее и установлено в нормативном порядке, оно связано с пониманием смысла собст-

венного действия в данной ситуации и данное время. В сущности, сама ситуация жестко привязана ко времени, существует ad hoc, «на данный случай». Завтра будет другая ситуация, которая потребует новых решений и пониманий, взаимных соглашений на других основаниях. Положения феноменологической социологии относительно эмерджентности и конвенцио- нальности социального порядка, так же как и некоторые другие ее выводы, привели к пересмотру традиционных подходов к изучению социального порядка, оставив за ним место центральной проблемы социологических исследований. Правда, новая формула «социальный порядок — это созидаемый, а не просто изначально данный порядок»[181] опять-таки восходит к синергетической парадигме.

Можно было бы продолжить анализ социологических теорий, пытающихся внести ясность в процессы упорядочения поведенческих структур общества, но мы, ограничившись наиболее известными теориями и именами, позволим себе высказать некоторые суждения по поводу общего уровня разработки проблем социального регулирования общественных отношений в современных социальных науках, прежде всего в социологии. Наиболее интересным звеном соответствующей проблематики являются дифференциация системы социального регулирования по его направлениям и видам, выявление специфики этих видов, в особенности видов нормативного регулирования, и, самое главное, состыковка относящихся к ним линий, слияние потоков, реальных сил и потенциальных энергий в огромном человеческом пространстве, в миропорядке. Отсюда и возникают основные разочарования в современной науке, которая на теоретическом уровне доказывает, что мир сложен, не урегулирован, с величайшим трудом поддается управлению. Синергетические «откровения» о том, что мир намного более сложен и неопределен, чем ученые до сих пор себе представляли, лишь подливают масло в огонь.

Число скептиков повсюду возрастает, так же как и сомнений в достижимости высокой организованности и порядка средствами, доступными современному человечеству. Однако не менее известно, что люди могут организовать свои отношения, когда этого желают, когда предусмотрительно и вовремя создают со

действующие этому факторы, устраняют все, что им мешает. Успех — все равно, большой или малый — зависит от опыта и умения разумно устраивать общественные дела, управлять обществом, регулировать его. Какая общественная наука может сегодня взять на себя задачу и, стало быть, ответственность за изучение сферы социального регулирования в целом? Скорее всего социология. Ведь еще М. М. Ковалевский определял ее как «науку о порядке и прогрессе человеческих обществ»[182]. Как мы видим, основные усилия социологов в XX в., главные их споры и поиски решения трудных проблем сосредоточивались вокруг организации общественной системы во всех ее жизненно важных аспектах и проявлениях. Но разве не тем же самым занимаются другие известные нам социальные науки?

Общество как организация и как организм, имеющий свою природу, действительно, является объектом изучения каждой науки, даже физики, математики, астрономии, куда человек допущен по крайней мере в качестве наблюдателя за природными процессами, затем — исследователя, манипулятора и, если удается, активного деятеля-изобретателя, который стремится, скажем, подчинить энергию ядерной реакции человеческим целям, «поставить атом на службу миру». Суть культурного «триумфа» человечества в том, что человек становится не только организатором собственно общественных отношений, но и устроителем социальных структур, находящихся в связке с природными процессами, что предполагает его вторжение в природную среду. А оно может быть конструктивным или деструктивным, удачным или неудачным. Уже это свидетельствует об исключительно важной роли современных средств организации и регулирования, в выработке которых должны принимать участие все общественные науки.

Социология, исходя из присущих ей методов и задач, рассматривает процесс упорядочения социальных структур как сплошной поток действия разнообразных регулятивных факторов, среди которых отмечается (и то далеко не всеми авторами) роль общих норм и ценностей. Такой подход и его результаты, очевидно, устраивают социологию, отвечающую за широкий круг проблем организации социального порядка, но оставляет не вполне удовлетворенными, скажем, этику и юриспруденцию, объект изучения которых составляют специальные виды нормативного регулирования. В социологических исследованиях они ищут ответы на вопросы о том, как сочетаются в сфере социального регулирования ненормативные и нормативные факторы, какие варианты их связи являются наиболее успешными. На уровне факторного регулирования не представляется возможным подвергнуть анализу все относящиеся к нему регуляторы. Для дальнейшего рассмотрения мы выбираем наиболее репрезентативные из них — интересы, за которыми стоит ряд таких мотивационных факторов, как потребность, воление, желание, стремление, намерение, эмоциональное состояние и эмоция, и институты, культурно-исторические явления сложного типа, представляющие собой комплекс разнообразных элементов. Интерес есть типичный и, пожалуй, самый сильный ненормативный регулятор, он — факт, показывающий направление и заряд человеческой энергии, которая упорно ищет и находит для себя норму или правило. В сфере права интерес может подвергнуться институционализации, приобрести некоторые нормативные качества, но об этом речь пойдет ниже.