Психическая регуляция и саморегуляция поведения человека

Опыт изучения социальной регуляции (регулирования) как системы, так же как природы и специфики отдельных ее форм, неизменно приводит нас к проблеме сознания. К ней восходят философские, психологические, религиозные, этические и многие другие теоретические построения, цель которых — осмыслить положение субъекта в объективном мире, человека — в обществе.

Привычный термин «сознание» является предметом споров и противоречивых оценок со стороны различных философских учений, психологических теорий, социологических доктрин. Юристы не должны делать вид, что эти споры их не касаются, либо позволять себе безразличие к тому, как решаются соответствующие вопросы на философском или психологическом уровне.

Оставим пока в стороне философскую проблематику сознания, обратимся к психологическому его пониманию. По давней традиции сознание включается в предмет изучения психологической науки, вследствие этого значительное число психических процессов изучается, прежде всего, как процессы сознательные. На этом основании, в свою очередь, становится возможной постановка проблемы психической регуляции, которая в силу своего определения предполагает, что сознание есть качественно особая форма психики (А. Н. Леонтьев). Для специалистов, изучающих психическую регуляцию, это означает, прежде всего, что регулятивные психические переживания не являются всего лишь выражениями мозговых или физиологических процессов, реакцией на сигналы и импульсы организма, на «императивы плоти», «основные инстинкты» и т.

Понятно, что любые попытки психологов вывести сознание за пределы психики почти полностью перечеркивают значение проблематики психической регуляции. Как это делается, можно видеть на примере бихевиористского направления в психологии, распространившегося в свое время в США. Представители данного направления претендовали на создание науки о поведении и, казалось бы, им следовало, в первую очередь, заинтересоваться, как регулируется и упорядочивается человеческое поведение. Но их усилия пошли в другом направлении — по пути методологической переориентации психологии, которая как «чисто объективная отрасль естественной науки» должна от субъективного предмета, т. е. сознания, перейти к предмету объективному — поведению. Одновременно острой критике подверглась интроспекция, которая, по их мнению, «не составляет существенной части методов психологии, а ее данные не представляют научной ценности».

Регулирующие механизмы психики включаются уже на стадии постижения субъектом окружающего мира, так называемых сенсорно-перцептивных процессов, в ходе которых организм получает сигналы, воспринимает стимулы внешней среды. Напомним, что простейшие познавательные переживания, вызываемые внутренними и внешними раздражениями нервной системы, называются ощущениями, комплексы же ощущений, создающие определенные образы предметов, фактов, событий, выступают как восприятие. На уровне последнего рождается чувственный образ предмета, обобщенный, целостный, удерживающий постоянно либо в течение некоторого времени идентичность с отражаемым предметом.

Переживаемые человеком образы внешнего мира, как правило, представляют собой созданные средствами сознания копии реальных предметов, явлений, событий, «добросовестно» перенесенных из жизни в человеческую голову. Однако сознание проявляется в психике и в другой форме; оно способно создавать образы, которых в реальности нет, но они, тем не менее, происходят из реальности, ибо являются комбинацией реальных образов либо их элементов, «творчески» создаваемой сознанием для определенных целей. Петражицкий называл такие комбинации фантастическими представлениями, фантаз- мами, к которым часто приходится прибегать в сфере права[87]. В юриспруденции особенно много понятий и институтов, за которыми не стоит какая-либо иная реальность, кроме реальности юридических представлений. В них также запечатлены образы внешнего мира, но сенсорно-перцептивный аппарат не воспринимает их как целое, предоставляет сознанию чувственный материал «по кусочкам», из которых затем уже складывается целостная мозаика образа.

Возьмем, к примеру, понятие юридического лица и «фиктивную теорию юридического лица», выдвинутую германским юристом К. Бергбомом в XIX в. Дело в том, что чувственно ощущаемого целостного предмета, отвечающего данному понятию, просто не существует. Но мы видим и слышим людей, которые называют себя представителями юридического лица — директорами, учредителями, менеджерами, акционерами, служащими, мы можем визуально ознакомиться с учредительными документами юридического лица, отчетами о его деятельности, присутствовать на общем собрании акционеров, на заседаниях директората или правления.

Все перечисленные выше психические феномены принадлежат к сознанию, осмысливаются человеком только после того, как они фиксируются в психике. Следует отметить, что сознание и мышление (высшая форма рефлексии) не тождественные, хотя и близкие, явления, что мыслительные процессы представляют собой особый, оснащенный логическими и языковыми средствами механизм психической регуляции, в формировании которого участвуют обе, выделенные в свое время И. В. Павловым, сигнальные системы: первая, состоящая из непосредственных внутренних и внешних воздействий на органы чувств, и вторая, включающая в себя слова, знаки, символы, обозначающие эти воздействия. Регулятивные функции мышления как относительно самостоятельного психического механизма сводятся в конечном счете к решению задач, которые возникают перед человеком в ходе практической деятельности[88]. Принятие волевого решения, выбор варианта поведения осуществляются с учетом множества психических факторов, в отношении которых мышление выполняет определенные интеллектуальные операции (интеграция и дифференциация, перевод дологических компонентов сознания в логические, умозаключение, оценивание, сравнение и т.

Работа с психическими образами, возникающими в результате рефлективной активности сознания, способного отражать действительность, создает необходимый для регуляции психический материал, которому посредством мышления придается более или менее завершенный вид. Долгое время психологи рассматривали мыслительные процессы, мышление как первоисточник и основной двигатель деятельности человека. Но на самом деле, как показывает внимательное наблюдение, интеллект подключается к регулятивным механизмам не всегда, не в первую очередь, причем на условиях, заданных ему рядом первичных психических факторов. Сегодня большинство психологов склоняются к тому, что в исходном пункте психической регуляции лежат потребности, первичные, жизненные (витальные) двигатели, которые приводят в динамическое состояние психику человека, направляя ее в конечном счете на цель, предмет удовлетворения потребности. Структура первичных потребностей у человека радикально отличается от примитивных потребностей животных (в пище, сне, размножении, убежище), она усложняется в количественном и качественном отношении в зависимости от степени развития личности. «Потребность — исходное побуждение человека к действию» (С. Л. Рубинштейн), специфическая сила живого организма, связывающая его с внешней средой в целях выживания, самосохранения и развития. Человеческое поведение в сущности есть не что иное, как адаптивная форма жизнедеятельности, обеспечивающая в каждом случае наиболее благоприятный режим удовлетворения потребностей.

С формальной и содержательной сторон механизмы психической регуляции выражают динамику потребностей, необходимые фазы их опредмечивания, преобразования их в эмоции, мотивы, цели. В регулятивном аспекте эмоцию можно определить как непосредственное, ситуативное психическое переживание факторов внутренней и внешней среды, затрудняющих либо облегчающих удовлетворение потребности. В обыденном словоупотреблении термины «эмоция» и «чувство» выступают как тождественные, но обозначаемые ими элементы психической деятельности на самом деле весьма специфичны, обладают различиями в отношении к потребностям. Если эмоция есть актуальное переживание потребности, устремленной к предмету своего удовлетворения, переменчивое и непродолжительное состояние, то чувство есть устойчивое психическое образование, возникающее на базе обобщенного эмоционального опыта, относящееся скорее к способу удовлетворения комплекса потребностей, а не к трансформации единичной потребности. Хотя эмоции ближе к потребностям, чем чувства, последние участвуют в регуляции потребностей более весомо, чем первые. Глубокие чувства позволяют человеку стойко переживать перипетии, связанные с внутренними трансформациями потребностей; чувства легче скрывать и труднее подавлять, чем эмоции. Одно и то же чувство может сосуществовать с различными, подчас противоположными по типу эмоциями; с другой стороны, эмоциональные переживания могут быть спровоцированы разными чувствами в их необычных сочетаниях (например, любовь и ненависть, страх и любопытство). В ходе психической регуляции ситуативная эмоция нередко усиливает потребность, подталкивает волю к немедленному ее удовлетворению «любой ценой», нацеливает на предмет, находящийся, скажем, в собственности другого лица, но чувство долга, порождая свою мотивацию, опускает «шлагбаум» на пути к продиктованной эмоциями цели. Это показывает, что чувства и эмоции способны входить в противоречия друг с другом.

На последующих стадиях психической регуляции трансформирование потребностей обнаруживается в сфере мотивации, она приводит к возникновению мотивов. Последние, согласно распространенному пониманию, представляют собой побуждения к деятельности, связанные с определенной потребностью. В них проявляется сущность потребности как двигателя и источника психической активности, как внутренней силы, способной реализоваться в действии. На универсальное регулятивное значение потребностей, способных, благодаря собственной мотивационной активности, связывать воедино биологическую, психическую и социальную стороны человеческой жизни, в свое время обратил внимание Б. Г. Ананьев. Потребность обусловлена сложившимся способом взаимодействия организма со средой, она есть внутренняя необходимость в определенных веществах и условиях внешней среды. «С точки зрения современного естествознания и психологии потребность рассматривается как внутреннее требование организма к жизненно необходимым условиям внешней среды. Организм строит себя из веществ внешней среды посредством обмена веществ»[89]. Рассматривая потребность как первичную и самую общую форму внутренних побуждений к действию, Ананьев, по сути, указывал на широкий диапазон проявлений вызывыемых ею мотивационных процессов — от «обмена веществ» до социального взаимодействия. Поскольку потребности «являются моментом отражения объективной действительности, постольку они и являются мотивами или внутренними побуждениями к деятельности». К проблемам потребности, действующей как социальный регулятор, нам придется еше не раз возвращаться.

Сама по себе потребность в первичном выражении не содержит жесткой программы своего удовлетворения, не знает еще предмета, которым она может быть удовлетворена. Программу предстоит определить путем выбора целей и средств поведения, предмет — установить в ходе опредмечивания самой потребности. Элементарная потребность человека в пище может быть реализована в бесчисленных практических вариантах, а выбор предметов для этой потребности, если не безграничен, то в потенции чрезвычайно широк.

В процессе становления потребности в качестве предметной, как писал А. Н. Леонтьев, воспринимаемый (представляемый, мыслимый) предмет приобретает побудительную, направляющую функцию, т. е. становится мотивом. Большое значение имеют первые опыты удовлетворения потребности, ведущие к ее изменениям и даже к перерождению. «Иначе говоря, потребность первоначально выступает лишь как условие, как предпосылка деятельности, но, как только субъект начинает действовать, тотчас происходит ее трансформация, и потребность перестает быть тем, чем она была виртуально, «в себе». Чем дальше идет развитие деятельности, тем более эта ее предпосылка превращается в ее результат»[90]. Этот эффект регулируемой психической активности человека нам придется затрагивать в дальнейшем изложении, а сейчас отметим еще одно преобразование, в котором активно участвует потребность, — процесс целеполагания.

Конечные и промежуточные цели действия могут быть также определены через потребность или потребности. Под целью часто понимают предполагаемый результат действия, направленный на предмет удовлетворения потребности. Реальна в этом случае лишь потребность, а предмет ее удовлетворения, предвосхищаемый в цели, и сама цель, как представляемый, мыслимый указатель на предмет действия, — всего лишь предполагаемые психические явления, вероятность осуществления которых признается субъектом достаточной для того, чтобы выбрать данный предмет и поставить перед собой данную цель. Когда эти предположения не оправдываются, происходит сбой в системе психической регуляции, и все задачи приходится решать заново, возвращаясь к первичным, реальным элементам психики, т. е. к тем же потребностям.

С учетом сказанного сделаем несколько общих замечаний относительно психической регуляции человеческого поведения, проблемы которой в разных аспектах и с использованием разнообразной терминологии активно изучались как старой, так и современной психологией. В эту регуляцию вовлечены все психические процессы, смысл которых заключается во включении личности через ее деятельность в среду индивидуального, группового или коллективного бытия. С одной стороны, психика человека воспринимает мир когнитивно и эмоционально, готовит необходимый материал для построения человеческого поступка и предварительно строит его, а с другой — приводит в движение внутренние силы, «заводит моторы», с помощью которых план действия становится реальным.

«Роль психических процессов в деятельности в том и состоит, — писал Б. Ф. Ломов, — что они, являясь процессами отражения действительности, обеспечивают ее регуляцию: ее адекватность предмету, средствам и условиям. Иначе говоря, основные функции психики в деятельности — когнитивная и регулятивная»[91]. Когнитивный элемент психики, т. е. отражение в голове человека предметов, средств и условий действительности, осуществляет регулятивную функцию по отношению к тем движениям органов человеческого тела, посредством которых данная деятельность выполняется. Непосредственный регулятивный эффект психических процессов логически охватывается понятием социального регулирования. Внутренне сформировавшееся правило для планируемого поступка, представленное в разнообразных формах — установки, цели, желания, намерения, замысла и т. п., — превращается в правило для реального поступка, упорядочивает его в том смысле и направлении, в каком пожелал сам действующий субъект. Вследствие регулирования — упорядочения, происходящего уже на психологическом уровне, внешний поступок становится моим авторским поступком, предметом моего выбора и воли, моей заслуги и вины, моей ответственности. В психике и через психику обнаруживается «все мое в моем поступке», в ней заключены начала социальных институтов, без которых никакое социальное нормативное регулирование невозможно. Во многих отношениях мы вправе говорить о моральных и юридических институтах как представляющих ведущие способы социальной регуляции, но чем активнее проявляются они в общественной жизни, тем более глубокой и всесторонней становится их зависимость от психологических средств упорядочивания поведения людей.

С психологической точки зрения деятельность человека рассматривается как саморегулирующаяся система, личностный способ регуляции, первичное и фундаментальное звено в организации социального регулирования. Психическая регуляция выступает как саморегуляция в ряде очень важных аспектов. Речь идет в данном случае не о каком-то автономном процессе, доказывающем наличие свободы воли и личного усмотрения, но о самодетерминации, способности человека определяться в жизненных позициях, исходя не только из внешних условий, но и из внутренних возможностей, выявляемых в процессе самонаблюдения, самопознания. Прежде чем образы и восприятие внешнего мира, возникшие в ходе познания, смогут быть преобразованными в двигательные (моторные) процессы, акт психической регуляции дополняется и корректируется детерминантами, относящимися к физическим и психическим свойствам самого действующего человека. На этой стадии возникают вопросы типа «могу ли я то, что хочу», «способен ли я справиться с намеченной задачей». Саморегулирующееся поведение и самодетерминация эффективны на высоких стадиях развития человеческой личности, предполагают развитие психических процессов на богатейшем материале познания внешнего мира и самопознания личности[92].

Объем и пределы саморегулятивности в поведении человека определяют границы его жизненной активности. По мнению психолога К. А. Абульхановой-Славской, саморегуляция заключается в направленной активизации психических процессов, в поддержании их определенного характера и интенсивности; она обеспечивает непрерывность психической активности на протяжении единой личностно-значимой линии деятельности. «Саморегуляция — это тот механизм, посредством которого обеспечивается централизующая, направляющая и активизирующая позиция субъекта. Она осуществляет оптимизацию психических возможностей, компенсацию индивидуальных недостатков, регуляцию индивидуальных состояний в связи с задачами и событиями деятельности. Она обеспечивает также целевое и смысловое соответствие действий субъекта этим событиям, своевременность, пропорциональность действий и т. д.»[93]. Посредством саморегулятивных психических процессов человек занимает «свое» место во внешнем мире, пытается наложить «отпечаток собственной воли» на условия общественной жизни, но ему не всегда это удается в полной мере.

Позиция индивида, сложившаяся в процессе психической саморегуляции, может встретить различный прием в большом социальном пространстве. Одно дело, если такая позиция изначально складывалась в соответствии с доминантными нормативными требованиями общества и потому вписалась в контекст социального регулирования, другое — если она сформировалась безотносительно к этим требованиям в расчете на некоторый прорыв, на исключение из правил или открытую конфронтацию с моральными, юридическими и иными нормами. Общество принимает не всякую личную активность, поэтому хорошо продуманная и отчетливо сформулированная индивидуальная позиция должна выдержать своего рода испытание социальными регулятивами, пройти через юридические, нравственные, политические и другие тесты. Но не означает ли это, что психическая саморегуляция есть исходная позиция и ведущий элемент всей системы разнообразных регуляторов и регуляций индивидуального и общественного поведения? Во всяком случае, психологи отмечают интегрирующую роль саморегуляции в отношении факторов, определяющих деятельность человека. «Способность непротиворечиво соединять все уровни регуляции деятельности есть способность саморегуляции. В зависимости от способа связи психических и личностных (мотивы, способности и т. д.) уровней деятельности она приобретает оптимальный или неоптимальный характер»[94].

В понятии «психическая саморегуляция» или, как иногда говорят, «саморегуляция психических состояний», выражаются элементы внутренней психологической активности человека, развертывающейся на базе его личностных качеств, психологического опыта, умения направлять и корректировать собственное поведение. В психологической литературе данное понятие связывается с самосовершенствованием, самоактуализацией и самовоспитанием личности, отмечают, во всяком случае, что процесс совершенствования «опирается на развитую систему психической саморегуляции»[95]. Последняя предполагает способность индивида собственными усилиями и за счет внутренних резервов упорядочивать свою деятельность в курсе, который, с одной стороны, в наибольшей мере отвечает его интересам и потребностям, а с другой — вполне удовлетворяет требованиям внешней среды, природной и социальной. Когда внутренние факторы поведения личности становятся такими же или более действенными, чем внешние детерминанты, когда человек по собственному разумению и желанию делает что-то лучше и больше, чем того требуют нормы морали и права, тогда можно говорить о высоком уровне психической саморегуляции человека. Он поднялся выше внешних требований и рамок, избавился, по крайней мере, от многих внешних зависимостей. На этом основании многие авторы предрекают в «светлом будущем» переход от внешней социальной регуляции к внутренней саморегуляции человеческой деятельности.

Учитывая это, почему бы не предположить, что человек как сознательное существо создан в расчете на саморегуляцию, тогда как регулировка его поведения извне, т. е. внешнее психическое воздействие и социальное регулирование, включая правовое, есть как бы дополняющий, надстроечный механизм контроля, корректировки индивидуальной и групповой деятельности. Он функционирует за пределами реальных возможностей людей упорядочивать свое поведение собственными усилиями в условиях дефицита информации, а также несовершенства институциональных устройств. Насколько современный человек оправдывает этот замысел природы, как далеко могут простираться его независимость, психическая и интеллектуальная самодостаточность, — трудно сказать. Хорошо известно лишь то, что с первобытных времен человек упорно желает вырваться из-под контроля внешних сил, ему никогда не доставало свободы и личной самостоятельности. В исторических типах соотношения индивидуальной (групповой) саморегуляции и социального регулирования всегда доминировало последнее, ибо оно опиралось на сильные системы общественного воспитания, морального воздействия, юридической регламентации и т. п.

При изучении социальных действий предметом психологии «является только их специфически психологическое содержание, их мотивация и регуляция, посредством которой действия приводятся в соответствие с отраженными в ощущении, восприятии, сознании объективными условиями, в которых они совершаются»[96]. Деятельность как система, утверждал Б. Ф. Ломов, есть единство ее моторных, когнитивных и регулятивных звеньев. «За внешне наблюдаемыми двигательными актами, в которых, в конце концов, выражается любая деятельность, скрывается огромная и весьма сложная система, связанная с формированием мотивов, целей, планов, оперативных образов (и концептуальных моделей), принятием решения, анализом и синтезом текущей информации и обратной связи. Именно она и составляет предмет психологического исследования деятельности»[97]. В механизм внутренней регуляции, таким образом, включены по сути все психические процессы, в существовании которых человек отдает себе отчет, проще говоря, осознаются и в той или иной форме определяются им самим. Что же остается за пределами данного явления? Не подлежат

саморегуляции сенсомоторные процессы, определяемые биопсихическими ритмами человеческого поведения.

Выдающийся психолог XX в. Ж. Пиаже полагал, что в развитии интеллекта ритмы являются основной структурой или «формой», предшествующей регуляции. Ритм вызывает движения, периодически повторяющиеся через постоянный промежуток времени, а регуляция, по его определению, есть «включение в структуру поведения антагонистических процессов, сравнимых с теми, которые уже проявлялись в периодических движениях, но развивающихся теперь на высшей ступени, намного более широкой и не связанной с обязательной периодичностью»[98]. Иначе говоря, ритмы жизни, включая прежде всего индивидуальные ритмы, заданы человеку при решении саморегулятивных задач, они оказывают воздействие на процессы психической регуляции, часто такими способами, которые сам человек не может ни изменить, ни до конца проконтролировать.

Далеко не просто складываются взаимоотношения между психической регуляцией и саморегуляцией, с одной стороны, и социальным (правовым, моральным и проч.) регулированием — с другой. Между ними нет четкой демаркационной линии. Так как все воздействия и внешние побуждения, приходящие к индивиду, он должен внутренне усвоить и пережить, а если нужно, и адаптироваться к ним с учетом объективных и субъективных факторов, то человеческий поступок, несмотря на силу внешних регуляторов, можно рассматривать как результат саморегулятивного поведения. По мере того как продвигается личность в социальном отношении, более богатой и разносторонней становится ее индивидуальность, расширяются возможности и границы психической саморегуляции. Если этот процесс идет успешно, как полагают некоторые философы и социологи, то люди все меньше нуждаются в социальном, особенно правовом, регулировании, т. е. во внешнем управлении поведением человека, ибо растет их самостоятельность и способность к саморегуляции[99]. Этот взгляд отражает социальный оптимизм и романтический взгляд на будущее человечество как на сообщество интеллектуально развитых и высоконравственных личностей, где не только праву, но и морали в условиях всеобщей гармонии, отсутствия конфликтов делать будет нечего.

В действительности соотношение между внешним социальным регулированием и саморегуляцией изменяется в пользу последней по разным причинам. Когда влияния внешней среды на личность организованы в систему, которая функционирует более или менее размеренно, активность саморегулятивных процессов тоже находится на стабильном уровне или даже может снижаться. Но если внешняя среда, представленная разнообразными регуляторами, воздействует на личность хаотично, рассредоточенно, противоречиво либо обрушивает на нее громадную массу новых неожиданных реальностей, саморегулятивные процессы становятся более напряженными, динамичными, значение психической саморегуляции для определения характера поведения человека возрастает. Все ли акты психической регуляции, формирующие человеческое поведение, являются саморегулятивными, можно ли говорить о том, что психическая регуляция представляет собой в основном саморегуляцию, — вопросы, важные для права, уходящие подчас в сферу психиатрического опыта. В наше время становится возможным «регулировать», направлять в ту или иную сторону процессы психической саморегуляции. Иногда человек сам действует и говорит, что-то переживает и чувствует, но действия его, мысли и чувства идут не от него самого, они внушены, навязаны со стороны путем целенаправленной идеологической обработки человеческого сознания, использования приемов эмоционального заражения и способов воздействия на бессознательное. Последнее оказывается немаловажным фактором в организации и структурировании человеческого поведения.