§ 3. Проблемы определения понятия и сущности ТОСУДАРСТВЕННОЙ ВЛАСТИ

Именно понятие власти и самой большой ее разновидности — государственной власти, а также вскрытие ее сущности (природы) является ключевым вопросом, пожалуй, всего государствоведения как науки.

Для того чтобы достигнуть максимальных результатов в исследовании тех аспектов, на которые мы выше обращали внимание, мы будем применять обозначенную нами в первом параграфе эпистемологическую парадигму.

Итак, мы берем для начала власть как явление, как феномен и методологически[164] расчленяем ее на индифферентные ряды[165] [166], будем выяснять для каждого конкретного ряда, каким образом власть соприкасается с силой. Однако для начала необходимо отметить, что власть может существовать в объективном и субъективном

173

смысле , т. е. власть можно рассматривать как независимое явление (феномен), способное руководить поступками людей, как какая-то внутренняя имманентная сила, присущая любому обществу, или как просто санкционированная правовыми нормами сила, т.

Прежде чем мы перейдем к детальному изучению власти и властных отношений на основе выбранной нами методологии, необходимо остановиться на элементном составе государственно-властных отношений. Поскольку на сегодняшний день, несмотря на то что, как мы выше упоминали, исследования государственной власти составляют основу современного учения о государстве, к сожалению, практически нет научных трудов, в которых проблема состава властеотношений была бы рассмотрена комплексно и специально, а не фрагментарно и наряду с другими проблемами. В то же время элементный состав государственно-властных отношений позволяет более глубоко познать их сущность и правовую природу, что, в свою очередь, имеет несомненную практическую значимость. Это, например, ярко проявляется в решении таких прикладных задач, как конструирование государственного аппарата, эффективное управление обществом, создание правовых барьеров от злоупотребления властными полномочиями.

Итак, какой же элементный состав имеют государственновластные отношения, а следовательно, и государственная власть?

Властные отношения, по нашему мнению, предполагают необходимость существования двух обязательных составляющих: во- первых, объекта (того, над кем властвуют, или подвластного) и, во- вторых, прямой и обратной связи (отношений) между субъектом (властвующим) и объектом (подвластным). Кстати, наличие и необходимость прямой и обратной связи во властных отношениях как в управленческой системе могут быть обоснованы и с точки зрения кибернетического метода, кибернетической теории как науки об общих закономерностях процессов управления[168].

Заметим, что, вопреки распространенному мнению, существование в действительности субъекта власти (властвующего) отнюдь не является обязательной составляющей властеотношений. Для их осуществления вполне достаточно субъекта виртуального, лишь представляемого объектом (подвластным). Ярким примером тому могут быть религиозные отношения, в которых человек, никогда не видевший Бога, верит в него и подчиняется религиозным нормам. Если же перейти в плоскость государственно-правовых явлений, то сразу поймем, что подобным субъектом является государство, т. к. государство — это «не есть внешняя вещь среди вещей, и бытие его не имеет материально-телесного характера...»[169], поэтому мы только представляем себе государство как властвующего субъекта, однако никто никогда его «не видел». Если человек теряет веру в воображаемого субъекта, например меняет религию или становится атеистом, то прекращаются и властные отношения, а значит, и сама власть.

На это обстоятельство уже давно обращали внимание ученые. Так, Г. Еллинек считал, что в современном государстве власть принадлежит не правителям и не правительству, а самому государст

ву[170]. «А. С. Алексеев очень удачно сформулировал и обосновал положение, на основании которого современное государство есть организация не личного, а общественного господства.

Итак, отсутствие властвующего субъекта еще не означает отсутствия властных отношений. Главное, чтобы всегда существовал

подвластный, т. е. объект власти. И уже поэтому, вопреки бытующему мнению, односторонние отношения, когда воздействует только субъект, но никак не объект власти, в принципе невозможны.

Следующий случай, когда состояние власти или не существует, или оно прекращается по каким-либо причинам, — это отсутствие или прекращение обратной связи, исходящей от объекта, поскольку сама по себе власть — это отношение.

Обратная связь, исходящая от объекта (отношение подвластного), может прекратиться по двум основным причинам.

Во-первых, объект может перестать выполнять веления властвующего, больше не сознавая своей зависимости от него, или по каким-либо другим мотивам. Например, если человек теряет чувство страха, уважения, любви и т. д. и перестает выполнять действия в интересах властвующего, то с уверенностью можно сказать, что властные отношения, а значит, и сама власть, прекратились. Подобное можно наблюдать, если гражданин уезжает в другое государство и теряет страх быть наказанным органами своего отечества или с наивной точки зрения думает избежать наказания перед Богом, совершая правонарушения ночью и т. д. По этому поводу Н. Н. Алексеев довольно точно заметил: «Как только во все эти отношения вторгается элемент рефлексии, как только музыканты начинают обсуждать правильность движения дирижерской палочки, подчиненные начинают критиковать распоряжения начальника, а солдаты голосовать приказания полководца, тогда властное состояние, представляющее собою некоторую организацию порядка, превращается в хаотический разброд отдельных индивидуальных деяний, властный статус распадается, единицы власти приходят в распыление»[177]

Во-вторых, связь может прекратиться в том случае, когда ее объект направляет, а субъект игнорирует или не замечает.

потери связи в данном случае является периодически возникающая ситуация (на различных этапах развития государственности), когда правящая элита не замечает настроения общества и пренебрегает его призывами, что неизбежно приводит к социальной революции или игнорированию власти, а следовательно, и к прекращению самой власти. Поэтому если организация публичной власти, занятая удовлетворением своекорыстных интересов господствующего класса, перестает выполнять необходимые функции, то в этносоциальной субстанции государства находятся здоровые силы, которые революционным путем совершают акт ротации элиты[181]. Таким образом, «властный статус, так же, как и всякое социальное отношение, обладает поэтому характером динамическим. Это не есть неизменное равновесие равенства, но подвижная устойчивость, основанная на живом и актуальном преобладании»[182].

Все это говорит о том, что для существования власти необходимо наличие объекта (подвластного) и обратной связи (отношения), посылаемой субъекту (порой даже только мыслимому, а не реальному), поэтому мы будем всегда помнить об этих двух моментах и обозначать их в каждом ряду.

Итак, начнем с рассмотрения юридического ряда, напомним, что он никогда не соприкасается с силой и поэтому всегда является ирреальным. Благодаря этому в юридическом ряду власть не соприкасается с силой. Остается только определить, что представляет собой власть в юридическом ряду. Эту задачу И. А. Ильин уже решил, он определяет власть в нормативном ряду как полномочие на властвование, а с логической точки зрения — как суждение и понятие, выводимое из суждения или суждений[183].

В данном ряду объект и обратная связь только логически мыслятся в виде суждений, но не имеют эмпирической или даже метафизической онтологии.

Конечно же, сразу возникает другой вопрос, что власть может и не иметь правовой санкции, но тогда исследование этой проблемы будет выходить за рамки нашего предмета работы, т. к. детальный анализ всей природы власти в одном исследовании невозможен, если только оно не будет состоять из сотен томов и усилий десятков авторов.

Следующий ряд, который мы возьмем, — психологический. И здесь существует множество теорий власти, самая распространенная из которых — это волевая теория. Приверженцами ее были и остаются множество величайших ученых. Так, например, Г. Ф. Шерше- невич писал, что «власть есть возможность навязывать свою волю другим, принуждать других к подчинению их воли воле властвующего, заставить других сообразовать свое поведение с требованием властвующего»[184]. Георг Еллинек утверждал: «Властвовать же — значит обладать способностью принуждать другие воли к безусловному исполнению своей воли, безусловно, осуществлять эту свою волю вопреки воле других»[185]. Макс Вебер говорил, власть — это «возможность проводить собственную волю вопреки сопротивлению»[186]. Из современных ученых данной теории придерживается В. Е. Чиркин, он пишет, «для власти необходимы психологические связи, а не просто автоматическое выполнение «команд». Но это не обычные, а особого рода психологические связи, связи волевого характера»[187].

Есть и другие теории, например известнейший ученый Николай Михайлович Коркунов, критикуя волевые концепции власти, с большой проницательностью устанавливает, что власть — это сознание подвластных своей зависимости. Он пишет, что на первый взгляд может показаться более реалистическим, отождествление государственной власти с волею конкретных правителей. Существование у них воли — бесспорный факт, и гражданам на каждом шагу приходится сталкиваться с проявлениями этой воли. Напротив, существование какой-то особой, высшей воли есть только предположение и притом довольно туманное. Эта предполагаемая высшая воля практически проявляется все-таки только в велениях и действиях тех же правителей государства. Воля не есть сама по себе власть. Воля бывает и бессильная, и безвластная. Власть приходит к воле извне, придается ей чем-то другим, лежащим вне воли, в самой воле не заключающимся. Воля стремится к власти, получает власть. Поэтому власть есть нечто внешнее для воли, служащее ей объектом. С другой стороны, и власть не предполагает непременно наличности властвующей воли. Если взять самый простой случай власти одного человека над другим, она возможна помимо и даже вопреки воле властвующего. Человек, властвующий над другим обаянием святости, ума, таланта, красоты, властвует, часто и не думая о том, даже сам не желая, тяготясь такой властью. Аскет, совершающий подвиг умерщвления плоти, не жаждет, конечно, власти. Он подавляет в себе все вообще желания и именно в силу этого получает часто великую власть над людьми. Поэтому понятие власти ни в каком отношении не совпадает с понятием властвующей воли. Бывает, что властвует воля, но далеко не всякое властвование предполагает направленную на то волю. Так, например, властвуют над людьми представления о многом таком, что вовсе и не может быть причастным воле, например представление о грозящей беде, болезни, суеверия и т. п. Все это заставляет признать, что власть не предполагает непременно направленной на властвование воли. Властвование предполагает сознание не с активной стороны, не со стороны властвующего, а с пассивной стороны, со стороны подвластного. Все, от чего человек сознает себя зависимым, властвует над ним, все равно, имеет ли оно и даже может не иметь волю[188]. Нет «политики без авторитета, и нет авторитета без этоса убеждений»[189]. Для властвования нет надобности, чтобы это сознание зависимости было реально. Для властвования требуется только сознание зависимости, а не реальность ее. Другими словами, власть есть сила, обусловленная не волею властвующего, а сознанием зависимости подвластного[190]. Отсюда становится понятным суждение Х. Ортеги-и-Гасета, что не силой дается власть[191], а, наоборот, сила поступает в распоряжение человека или группы людей лишь потому, что они правят[192] [193].

Тем не менее, теория Н. М. Коркунова была подвергнута осуждению со стороны Б. А. Кистяковского, который говорил о грубой методологической ошибке со стороны критики Коркунова против волевой теории и со стороны его собственных взглядов на власть. «Немецкие юристы, — пишет Б. А. Кистяковский, — исследуют специально государственную власть и стремятся дать юридическое определение ее. Коркунов же возбуждает вопрос о сущности властвования вообще. Не подлежит сомнению, что если поставить общий вопрос о сущности власти, то придется признать, что причина властвования заключается не столько в повелевающей воле, сколько в воле повинующейся или покоряющейся, т. е. в том, что Коркунов, избегающий употребления термина «воля», называет сознанием или чувством зависимости. Но при такой постановке вопроса мы будем исследовать социально-психическое, а не государственно-правовое явление властвования. Критикуя теорию власти немецких юристов, Коркунов докопался до этого чрезвычайно важного социально-психического явления; но он сделал непростительную методологическую ошибку, когда заменил юридическую кон-

200

струкцию власти социально-психологическим понятием ее»              .

Автор не вполне согласен с такой критикой теории Коркунова, то что он исследовал вопросы властвования, не уточняя, в какой плоскости он находится — в юридической или психологической. Это действительно верно, однако, критикуя волевую теорию, он не переносит юридическую постановку вопроса в психологическую, т. к. воля — это сознательно обусловленное психофизиологическое состояние человека, а, соответственно, методологическую ошибку допускали немецкие юристы, рассматривая волю в юридическом ряду. Воля — это явление внутреннего мира человека (конечно, сопровождающимся внешними проявлениями)[194], соответственно, воля всегда движется в реальном ряду и так или иначе соприкасается с силой, тот же, кто рассматривает волю в юридическом ряду, несомненно допускает методологическую ошибку. Коркунов, критикуя волевую теорию, и сам дает психологическое представление о власти, он не выходит за пределы психологического (реального) ряда, поэтому его исследование методологически «чистое» и верное.

Вышеназванные аргументы свидетельствуют, что Кистяковский должен был обрушить свою критику о непростительной методологической ошибке не в адрес Коркунова, а в отношении тех, кто поместил понятие воли в юридический ряд, т. е. придал власти в юридическом ряду значение силы, что, как мы знаем, невозможно.

Поэтому рассматривая психологический подход понимания и определения сущности государственной власти Н. М. Коркунова, на взгляд автора, сразу видится его превосходство над волевой концепцией. Если внимательно присмотреться, то суть данной школы (волевой) сводится к безусловному наличию властвующего и подвластного, а кроме того (что представляется вообще квинтэссенцией волевой теории), наличию у властвующего воли на власть. Поэтому чтобы существовала власть, он (властвующий субъект) должен всегда ярко выражать данную волю, причем во многих случаях вопреки воле других. Сторонники этой теории вообще не могут себе представить властеотношения без непосредственного волевого участия властвующего и, соответственно, его отсутствия. Однако, нам видится, что в этом и заключается главная ошибка представителей данного направления. Властные отношения вполне могут существовать и при наличии только одного подвластного и при этом отсутствия властвующего. Так, например, правят воображаемые божества.

Более того, по нашему мнению, в государственно-правовой сфере данные отношения, особенно в отсутствии персонифицированных лиц и при обезличивании властеотношений, преобладают. Здесь речь идет о тех властных отношениях, которые возникают не непосредственно между каким-то должностным лицом и конкретным гражданином, а вообще между гражданами и государством. Это происходит в связи с тем, что государство трудно назвать субъектом, т. к. фактически его функции и полномочия от имени государства осуществляют разнообразные органы. И в этом плане государство своего рода уподобляется вымышленным божествам, вымышленным властным субъектом. По сути, и получается, что граждане испытывают зависимость от субъекта (государства), который порой не имеет определенной воли на власть. Множество должностных лиц властвуют от имени государства, в результате деятельности которых и возникает осознание гражданами зависимости от государства, не имеют на это определенной своей воли, и мы вполне допускаем даже наличие у них противоположной воли. Например, судья не согласен с правильностью и неуверен в справедливости существующих законов или имеет свои интересы, идущие в разрез правовым предписаниям, вынужден принимать решения согласно существующим нормам.

Только в контексте психологической теории власти Коркунова становится оправдана и понятна политическая теория «У-вэй»[195] известного древнекитайского мыслителя Лао-Цзы: «Лучший правитель тот, о котором народ знает лишь то, что он существует»[196]. На этом фоне поражает глубокая проницательность Лао-Цзы. Ведь действительно этим кратким высказыванием многое объясняется. Если народ только знает о существовании правителя, то самостоятельно даже без каких-либо больших усилий со стороны правящего домыслит все необходимое. Будет представлять его себе и на этом фоне испытывать такую сильную зависимость, а значит и подчиняться власти, лучше даже чем в подлинно религиозных отношениях. Тайная власть и есть настоящая верховная власть, а всякая верховная власть всегда является тайной[197]. В этой связи становится понятным, как «величественное изображение трудности задачи героя, который часто имеет божественное или царственное происхождение, глубина ее постижения и самоотверженность в ее выполнении составляют содержание мифов о Будде, Моисее, Магомете, Саргоне, Гильгемаше, Кире, Персее, Тезее, Ромуле, Иисусе, Артуре и других основателях государств и религий»[198]. Поэтому представляется естественным, что в политической мифологии центральным персонажем государственной власти является образ сверхчеловека, помазанника Небес[199], который подтверждает свои харизматические качества чудесами, победами и другими удачами[200]. В силу этого в «персидской, мандаитской, иудейской, христианской вероисповедных областях, а также в западном псевдоморфозе возникает великий миф — точно так же, как это было в индийскую, античную и западноевропейскую рыцарские эпохи ... Пророк сливается с борцом, и история великого страдальца возвышается до национального эпоса ...Всякая нация, поскольку она принадлежит этой культуре, имеет героическое сказание»[201].

Наоборот, постоянно находящийся во внимании какой-либо политический деятель своими поступками, поведением или при воздействии других обстоятельств или причин может вызвать потерю в осознании зависимости от него подвластными. Яркий тому пример, когда Джордж Буш несколько раз «прославился», казалось бы, на незначительных обстоятельствах (просмотр боеспособности армии США в военный бинокль, который был закрыт защитными

колпаками[202], неудачная попытка на пресс-конференции в Китае, под прицелом телекамер, открыть дверь, но при этом не в ту сторону[203] и т. д.), которые свили у россиян образ президента единственной в тот момент в геополитическом пространстве сверхдержавы, в несостоятельного и малообразованного человека. Более чем очевидно, если бы его не видели граждане России, то представляли бы совсем иначе. В связи с этим крупный теоретик легизма Хань Фэй под принципом «У-вэй» понимал уже не недеяние, а таинственность. Он замечает, что «идеал правления — это когда подданные не могут постичь тайны управления»[204]. А правитель мыслится (именно только мыслится, а на самом деле может таковым не являться) как заботливый отец, выразитель общей воли и общего интереса, как высший авторитет, конечная, крайняя, авторитетная инстанция[205]. Это объясняет и тот факт, когда в процессе антропо- морфизации Богов происходит сильное ослабление нравственности и переход к рационалистическому сознанию основной массы граждан[206], а соответственно, и утрате властью огромного влияния над подданными, ослабление властных отношений. Т. к. правитель уже не олицетворяется с богом, он теряет таинственность, ослабевает и осознание зависимости, а соответственно, и подчинения. Именно

поэтому «... любая империя в лучший период своего существования проявляет основопологающие качественные черты, свойственные традиционной теократической государственности.»[207], т. к. теологическая основа (в которой носители верховной власти являются «сакральными фигурами»[208]) и создает ту необходимую таинственность государственной власти. Ведь любая религия несет в себе зачатки трансцендентной метафизики. Как раз в подобные периоды в империи монарх легко управляет обществом без всяческой опоры на систему «демократического представительства»[209] и других подобных институтов. Поэтому источник такой власти глубоко скрыт и является непознаваемым[210]. Осуществление власти монархом мыслится народу, как управление из дворца посредством бездеятельного деяния или деятельного недеяния, а подчинение такой власти происходит лишь вследствие только одного факта — его присутствия[211]. Совершенно точно по этому поводу Н. И. Грачев пишет: «В этом смысле суверенитет империи есть превращенная, преображенная и легитимизированная форма верховной власти, подчиненная метафизической власти «идей сил мифов» (Ю. Эвола), имеющих истоки в области трансцендентного. В онтологическом же, чисто материальном — политическом и правовом плане — она не имеет произвольного характера и не знает ни территориальных, ни правовых границ»[212] [213].

Необходимо отметить, как заметил Г. К. Честертон, если оставить «в покое белый столб, и он очень скоро станет черным. Хотите, чтоб он был белым — красьте снова и снова; другими словами, снова и снова восставайте»              . Эту связь, отношение зависимости необходимо постоянно поддерживать, в противном случае она

221

становится привычкой , и человек теряет активное осознание зависимости. Подобный процесс происходит с социальноактивным правомерным поведением, которое в силу постоянной повторяемости переходит в привычное, и человек уже не осознает необходимости действовать наиболее инициативно, на все сто.

В связи со всем вышесказанным автор придерживается точки зрения Н. М. Коркунова и считает, что главными внутренними устойчивыми связями государственной власти является осознание зависимости граждан (подвластных) от государства.

Сутью использования властью психологического свойства является тот процесс властных отношений, когда осознание зависимости возникает у граждан на подсознательном уровне, когда принуждение и насилие в государстве становятся неощущаемыми, невидимыми, неосознаваемыми, и общество подчиняется власти,

как «ему кажется, добровольно и с готовностью, но в этом как раз

222

и заключается высшее качество власти»              .

Сказанное позволяет сделать вывод, что в психологическом ряду власть по преимуществу — явление волевого характера, т. е. именно воздействие воли властвующего субъекта заставляет подчиниться подвластного. Однако волевой момент не обязателен для властных отношений, они могут проявляться и без наличности воли. Поэтому природа власти в психологическом ряду проявляется в силе, обусловленной сознанием зависимости подвластного. Объектом власти в данном ряду будет человек, причем иногда как просто вымышленный, а иногда и абсолютно реальный. Обратная связь проявляется в сознании зависимости, пропадает это сознание зависимости — пропадают властные отношения в этом ряду.

Психологический ряд власти очень ярко характеризуют и очень точно отражают старинные русские поговорки: «У каждого свой [214] [215]

царь в голове»; «Свой ум — царь в голове»; «Без царя в голове»[216] [217]. Особенно последняя как раз говорит о том, что если отсутствует сознание зависимости (царь в голове), то отсутствует и власть, и этот человек не чувствует зависимости, а соответственно, и поступает вопреки царским законам.

Теперь мы рассмотрим тесно связанный с психологическим социологический ряд.

Если в психологическом ряду власть можно рассмотреть как психическое переживание (и влияние этого переживания, этих психических процессов на внутренний мир индивида), оказываемое властвующим на подвластного или психическое переживание подвластного, которое вызвано не властвующим субъектом, а вообра-

224

жением самого подвластного , т. к. сознание зависимости, о котором мы только что говорили, — это не что иное, как психические процессы, обозначаемые в психологии переживанием.

Подобное положение имеет власть и в социологическом ряду, только здесь власть окажется индивидуальным переживанием, которое определяет отношения переживающего индивида к другим членам общения. В этом случае в социологическом ряду власть берется в том же понимании, как и психологическом, но в ином аспекте — здесь нас интересует переживание влияния власти не на внутренний мир переживающего индивида, а на отношение индивида к окружающим и отношение окружающих к нему.

Правовая природа власти в социологическом ряду, так же как и права, оказывается правовым явлением в более узком и определенном смысле. Власть в этом понимании есть установленное правовой нормой полномочие на властвование и введенное в фактический состав общественных отношений. Власть в момент ее применения получает новое значение, фактическое: если в юридическом ряду власть была только полномочием на властвование, то в социологическом ряду, после применения такого полномочия, она получает значение одного из моментов в реальном составе общественных отношений. Она является здесь опять переживанием, но переживается уже неопределенной совокупностью психик, переживается не только как полномочие на властвование, но и как фактически реализующаяся схема, и как выведенный из нормы в применении к конкретному случаю строй полномочий и обязанностей, обыкновенно с сознанием определенной санкции (в виде предстоящих реальных последствий уклонения[218]) и т. д. Одним словом, властное явление для социолога — это отношение людей после применения к нему властного полномочия и во все время его реального «действования»[219], т. к. «сознание становится общественным лишь тогда, когда оно проявляется в деятельности людей, выполняет внешнюю практическую функцию»[220].

Однако такое заключение уже не дает понятную или рассмотренную и выясненную природу властных отношений с социологической точки зрения. Дедуцированный Ильиным, а впоследствии и нами вывод только устанавливает рамки социологического рассмотрения властных отношений. Как и для психологического ряда, было установлено, что власть является личностным переживанием индивида, но здесь, как мы рассматривали, существуют различные теории — и воля, и сознание зависимости, — это все есть переживания. Поэтому дальше предстоит выяснить, какое воздействие оказывает власть на людей, введенная в реальный состав общественных отношений.

Понятно, что осознание зависимости — это чисто психологический компонент власти, т. к. относится к конкретной личности, и поэтому он не годится для социологического рассмотрения.

Исследовав же существующие социологические концепции власти, мы приходим к выводу, что те теории, которые объясняют власть в качестве общения по поводу обмена ценностями или неравномерного распределения ценностей, а также по поводу согласования общественных действий, совершенно не годятся. К таким, например, относятся бихевиористский подход (Г. Лассуэл, А. Каплан), согласно которому все многообразие властных отношений редуцировано к элементарным отношениям между поведениями двух индивидов-акторов и соответствующим влияниям одного на другого. Представители данного направления определяют власть как отношение двух акторов: «А имеет власть над В в отношении ценностей К, если А участвует в принятии решений, влияющих на политику В, связанную с ценностями К»; интеракционистские теории (П. Блау, Д. Ронг, Р. Дарендорф, Л. Козер), объясняющие властные отношения как способ обмена ресурсами; коммуникативные (Х. Арендт, Ю. Хабермас) и неоструктуралистские (М. Фуко, П. Бурье) теории, рассматривающие власть как многократно опосредованный и иерархизированный механизм общения между людьми. А также другие подобные реляционные теории[221].

Нам представляется, что данные подходы грешат своим не объяснением властных отношений, а их констатацией, т. е. они констатируют существование власти и властных отношений, но не объясняя почему один индивид (актор) является властвующим, а другой — подвластным, что заставляет одного подчиняться другому. Данные теории подходят только для описания, но не объяснения общественных отношений, после того как в их состав были введены властные полномочия.

По мнению автора, разгадка власти как явления в социологическом ряду находится в теории подражания французского социолога Жана Габриель Тарда. Когда скапливается большое количество людей, изменяется и сам характер — качество этого социальнопсихического отношения, отмечал Б. А. Кистяковский. «Когда скопляются большие массы людей, происходит как бы сгущение и накопление социально-психологической атмосферы. Как при сгущении облаков образуется атмосферное электричество и разражается гроза, так при накоплении людей рождаются новые социальнопсихические явления руководства и подчинения. С одной стороны, силы единичного человека — руководителя, вожака потенцируются, с другой — склонность к повиновению еще больше усиливается у раз подчинившихся людей, и массы слепо следуют за своими вождями. При накоплении больших масс людей возникает чрезвычайно характерное явление, которое наш известный социолог Михайловский назвал «героями и толпой». Французский социолог Тард видел разгадку этого явления в законах подражания. Это явление почти загадочно, почему толпа выносит известных лиц, почему она окружает их почти божескими почестями, почему она преклоняется перед ними, слепо следует за их желаниями и исполняет их приказания, часто остается неразгаданным. Не всегда герой для толпы есть герой в действительности, не всегда это выдающийся человек, сильная индивидуальность, энергичная личность, не всегда это честный, благородный человек»[222]. Поэтому наблюдатели явлений властвования усматривают зачатки властных отношений в своеобразном психическом гипнозе, в коллективном помрачении индивидуального рассудка, когда он погружается, например, в стихию толпы[223]. Люди имеют склонность одинаковым образом реагировать на однотипные обстоятельства и чем более массовый и рутинный характер имеют социальные процессы, тем более типичными становятся их участников[224]. Это происходит из-за стремле-

ния людей к единению с другими и, по мнению Э. Фромма, «коренится в специфических условиях рода человеческого и является одной из самых сильных мотиваций поведения человека»[225]. Все это объясняется тем, что общественная материальная деятельность и общественное сознание — это моменты целостной общественноисторической практики[226]. Это свойство общества является даже своего рода проявлением закономерности. На данное обстоятельство в литературе указывает и Н. Н. Алексеев, он пишет — «если даже отдельные солдаты, находясь в процессе общего движения, не теряют способности усматривать то, чего требуют интересы целого, то их личное видение натолкнется на тысячи препятствий и затруднений, прежде чем станет всеобщим убеждением. Никто не будет слушать такого ясновидца; ему придется убеждать окружающих, придется собирать сходки и произносить речи»[227]. Подобное поведение человека в обществе неслучайно получило, как известно, даже терминологическое закрепление в качестве конформистского поведения[228].

Социологический ряд (законы подражания толпы, конформистское поведение) объясняет, почему народу всегда требуется единый и при этом сильный лидер, харизматическая личность, которая сможет управлять охлосом. Общие мысли и воля должны слиться воедино в вожде, одаренном особым чутким нравственным слухом, особенно зорким чувственным взглядом, который облекает в живое слово то, что до сих пор таилось в народной душе, в сознании общества[229]. «История каждого народа начинается только тогда, когда глухие, таящиеся в глубинах душ народного стремления находят какого-нибудь гениального выразителя, крупную личность героя из его среды»[230]. Единство народа требует зрелого, очевидного, духовно-волевого воплощения в едином центре, лице, персонаже, живого единого носителя, выражающего правовую волю и государственный дух народа[231]. Это проявление природы властных отношений в социологической плоскости. Народу, толпе требуется центр, которому можно подчиняться. «Именно этим во многом объясняется тот факт, что за любой, без исключения, революцией следует индивидуализация верховной власти. О. Кромвель — в Англии, Наполеон — во Франции, И. В. Сталин — в России, Мао Цзэдун — в Китае и т. д.»[232] [233].

Этот характер массовости поведения уже давно подмечен людьми и, в частности, правящими, т. к. позитивное право, исходящее от обладателей власти и призванное упорядочить социальные связи в их интересах, рассчитано именно на массовое наиболее повторяемое поведение граждан. Право, как известно, регулирует наиболее многократно повторяемое поведение, основанное на «типизированных основаниях решение возникающих жизненных си-

240

туаций в «одном ключе», в соответствии с едиными началами» . Так что социологический ряд напрямую проявляется в позитивном праве, которое, в свою очередь, не случайно является одним из мощных рычагов воздействия на общество, «инструментом государственной власти»[234].

Кроме того, социологический ряд очень близок к историческому и поэтому влияние привычки, по нашему мнению, заставляет их подчиняться властвующему субъекту. Так, первоначально суверен, вождь консолидирует народ на основе собственного авторитета, источником которого являются его естественные качества, указывающие на связь с небесами, божественными силами[235]. Поэтому власть изначально имеет религиозную основу, передающуюся из поколения в поколение и впоследствии входящую в привычку.

В заключение рассмотрения власти в социологической плоскости стоит заметить, что те представления о ней, которые мы дали, остаются весьма поверхностными, т. к. детальный анализ изменений, которые происходят в общественном отношении при помещении в него властных полномочий, требует проведения отдельного изыскания, но самое главное — специальных познаний в области социологии. Остается только одно положение аксиоматичным — то, что власть в социологическом ряду есть установленное правовой нормой полномочие на властвование, введенное в фактический состав общественных отношений, как переживание воздействия властных полномочий, введенное в ряд психических взаимодействий.

Объектом в данном ряду будут также конкретные, а не гипостазированные личности, однако, в отличие от психологического ряда, это будут уже не отдельные индивиды, а групповые общности людей, будь-то охлос, общественное объединение или даже народ в целом. Обратная связь проявляется в исполнении велений властвующего субъекта, а также в притязаниях подвластных[236].

Четвертый ряд — исторический, о котором мы уже упоминали. Власть в данном ряду проявляется в форме привычки, обычая, которые сложились в процессе длительного эволюционного пути развития человечества, начиная от борьбы рас, племен, факторов покорения и завоевания одной нации (расы, племени) другой[237], и воспринимаются уже людьми как должное и совершенно необходимое явление. Это обстоятельство очень точно подметил Кистя- ковский. «Традиция и привычка заменяют личные достоинства и преимущества лиц, приобретших господствующее положение. Создаются, наконец, такие условия, при которых известное лицо приобретает господствующее влияние в зависимости от того места или социального положения, которое оно занимает в жизни. Кар- лейль в своем замечательном философском романе «Sartor resartus» останавливается на этих явленях. Герой его Тейфельсдрек рассматривает все общественные отношения с точки зрения костюма и при этом действительно обнаруживает всю нелепость известных общественных положений. Он рисует картину, как человек в черном и человек в красном, т. е. английский судья и английский палач, тащат на виселицу человека в синем, и этот человек беспрекословно подчиняется. Именно этот пример судьи и палача особенно рельефно рисует ту зависимость и подчинение, которые создаются уже известными объективными условиями помимо непосредственного психического влияния одного человека на другого. Сами по себе судья и палач часто бывают презреннейшими людьми, но они распоряжаются жизнью человека, и окружающие эшафот солдаты являются слепыми исполнителями их распоряжений, хотя, может быть, в душе презирают и проклинают и казнь, и ее руководителей»[238].

Новый правитель, учредив свой новый правовой порядок, подпадает под власть традиционализма и вступает в силу процесса стабилизации установленного порядка, при этом олицетворенная должность главы государства постепенно начинает занимать нишу в общественном сознании[239]. Макс Вебер по данному поводу замечает, что первоначально власть в монархии[240] [241] в основном передается не по наследству (в силу привычки, т. е. проявления исторической плоскости властных отношений), а в зависимости от харизмы политического деятеля (т. е. влияния в основном психологического и отчасти социологического ряда). В связи с этим М. Вебер выделяет три способа передачи власти: 1. Избрание по харизме. 2. По- средствам сакраментального овеществления харизмы. 3. Наследо-

248

вание в результате веры в харизматические свойства рода . Впоследствии же правитель обладает властью не в силу чисто личных, а унаследованных (вошедших в привычку) качеств[242]. Харизма начинает теперь приобретаться по должности[243]. Так, долгое время народ отождествляется с отеческим Божеством, а его мистические свойства, качества (т. е. изначально влияние психологического ряда и образования властеотношений в результате сознания зависимости властных от подвластных) становились образцом для всех последующих вождей и правителей (это уже проявления привычки, а соответственно, исторического ряда), например Ромул в римской мифологии, Эллин в древнегреческой, а также Османская империя, Империя Цинь, Империя Каролингов, Держава Маурьев, Империя Габсбургов и т. д.[244] Именно исторический ряд объясняет одновременное существование дуализма и антагонизма между духовной и светской властью и неспособность их размежеваться (длительное сосуществование). Отсюда долгое время (даже по сей день) присутствия теологического элемента в деятельности политической власти, «светская и духовная власть одинаково духовны ...»[245]. Все это обусловлено привычкой (проявление исторической плоскости властных отношений) и даже при наличии борьбы с духовной властью за лидерство опираться в политических решениях на санкции трансцендентного, религиозного характера[246]. Даже источником формирования монархических государств была религия[247]. Более того, основой легитимации имперской власти также является не право, и носит она не рациональный характер. Империя формирует свой мир, заимствуя и воспринимая у религии ее духовную ауру и внедряя ее в господствующую идеологию[248]. «Практическая реализация имперской идеи никогда не совпадает с ее правовым обоснованием, факт и норма всегда существуют в разных плоскостях бытия»[249]. Норма — это явление, входящее в ирреальную плоскость.

Именно поэтому в силу привычки (проявление исторического ряда) существовала идея империи даже после ее исчезновения. А сама империя носит традиционный характер[250]. В силу этого империя опирается на непрямые формы и методы властвования[251]. В этом нет необходимости, люди доверяют имперской идее по привычке, отраженной в обычаях, традициях, культуре, праве и т. д.[252]

Здесь также власти придается значение силы, т. к. рассматривается власть как общественно-реальный момент, она помещается в схему временности.

В связи с этим в историческом ряду власть понимается как

устоявшееся, необходимое полномочие, являющееся одним из моментов общественных отношений в ходе эволюционного развития человечества.

Объектом властных полномочий в данном ряду являются либо конкретные индивиды, либо группы людей, либо социальные общности, но только испытывавшие влияние власти в прошлом. Обратная связь идентична связи в социологическом ряду, только опять-таки рассматриваемая в схеме временности в реальных процессах властного действования.

И последний ряд, который нам предстоит рассмотреть, — это политический. Политика, как известно, в переводе с греческого та яоХтка означает искусство управления государством и обществом. Поэтому политика — это телеологическая цепь, т. е. ряд целей и средств. Главной же целью всей политики как раз и является завоевание, удержание или осуществление власти. Поэтому в политической плоскости власть, так же как и право, помещается в телеологическую цепь. В этой цепи каждое звено, кроме высшего и низшего («конечной» цели и «исходного» пункта), имеет двоякое значение: для каждого высшего звена власть есть средство, для каждого низшего звена — цель. Верховное звено — конечная цель, обладание верховной властью[253] — обосновывается в содержании своем трансцендентально (дедукцией из системы ценностей), все же остальные звенья обосновываются через эмпирическую причинную связь (индуктивно проверенную или гипотетически построенную), утверждаемую в порядке временной последовательности между всеми низшими звеньями и высшим (соответственно высшими). Таким образом, весь телеологический (политический) ряд мыслится в схеме временной, как реальный. Будет ли «власть» здесь только целью или одновременно и целью, и средством — оно мыслится как нечто, подлежащее реализации, реализуемое или реализующее[254].

И действительно, если мы рассмотрим политические процессы с самых низших ступеней нашего иерархизированного общества, то увидим непрекращающуюся и постоянную борьбу, главной целью которой является обладание высшей властью в государстве, а иногда и за ее пределами. И эта борьба осуществляется, естественно, не сразу за верховную власть. Она имеет несколько ступеней развития (которые Ильин обозначил как телеологическую цепь), постепенно стремясь к одной ступени, люди ее называют высшей целью для себя, но как только достигнув, она превращается всего лишь в средство для достижения еще более высокой, самая верхняя из которых для большинства остается трансцендентальной.

Иерархи есть необходимый атрибут любой власти. Независимо от того, какая это власть — политическая, семейная, государственная или какая-либо другая, — ей присуща эта основополагающая черта[255] [256]. Иногда даже трудно определить, что первично, однако

263

очевидно неразрывное существование власти и иерархии . Эта составляющая власти даже присутствует в религиозном ее виде, где все ступени определены их близостью к Богу[257]. А поскольку государственная власть поначалу вообще легитимировалась по средствам принадлежности к Божественной, то она и наследует это свойство иерархичности. Хотя о наследовании здесь не правильно говорить, т. к. иерархичность и субординация — это те свойства любой власти, как мы уже говорили, которые имманентно присущи ей. Власть не может быть не структурирована и организована не по иерархии, в ней не может отсутствовать самый низший и, наоборот, крайний, предельный, последний высший центр, который концентрирует ее в своих руках, а потом распространяет на низшие

ступени[258]. Таким образом как раз и протекает механизм наделения низших ступеней данной иерархической лестницы властными полномочиями.

Кроме того, необходимо отметить, со стороны подвластных государственная власть в данном ряду может быть основана на том, что направлена на достижение коллективных целей[259]. Ну, или позиционирует себя как выполняющую всеобщие цели. Если же мы проследим путь генезиса государственности, то не увидим ни одной государственной власти, которая бы эксплицитно признавала, что выполняет не общенародные, а оппортунистические цели отдельной политической клики. Т. е. здесь возникает как бы двойная лестница, двойная телеологическая цепь: во-первых, между подвластными (гражданами) и властвующими (должностными лицами), а во-вторых, внутри государственной власти (между должностными лицами).

Резюмируя, можно сказать, что политическое основание власти представляет собой телеологическую цепь, а цель всегда обоснована интересом, вот почему уже давно подмечено чрезвычайно большое значение интереса участников социального общения[260]. Человек всегда «полагает определенный эффект в качестве «цели», т. е. соединяет с ним некоторую ценность»[261]. «Если физический мир подчинен закону движения, то мир духовный не менее подчинен закону интереса»[262], как отмечал еще К. А. Гельвеций. Какой же интерес имеется в государственно-властных отношениях? Думаем, ответ на данный вопрос напрашивается сам собой и был обозначен нами в начале рассмотрения политического ряда властных отношений — завоевание, удержание или осуществление власти.

Итак, власть в политическом ряду — это телеологическая цепь, в которой она определяется как цель или цель и средство одновременно.

Объектом власти выступают конкретные индивиды или их объединения, так или иначе вовлеченные в политический процесс. Обратная связь — выполнение властных предписаний, а также и притязания подвластных. Кроме того, отметим, что притязания подвластных в качестве связи посылаемой властвующему субъекту в политическом поле проявляются наиболее ярко. Ведь здесь каждый объект, находясь на той или иной ступени телеологической цепи, рассматривает ее не как конечную цель, а как средство к обладанию более высокими властными полномочиями, начиная от самых низов, т. е. народа. Этому есть всевозможные подтверждения в истории развития государств, начиная даже с их рудиментарных форм, чего стоит только естественная школа права и появления теории народного суверенитета. Поэтому каждый в этой цепи, выполняя поручения властвующего, еще и представляет себя в будущем на его месте или выше.

Резюмируя исследования понятия власти в различных индифферентных методологических рядах, автор приходит к следующему выводу, что если рассматривать правовую природу власти (мы подчеркиваем правовую, а не вообще власть как явление, проявляющееся в любом человеческом общении), то приходим к удивительному заключению. Если право в юридическом ряду «есть логический prius[263] психологического, социологического, исторического и политического определения и рассмотрения, то переход от первого ряда к остальным рядам и может быть, с нашей точки зрения, охарактеризован как придание праву значения силы»211. То и власть в юридическом ряду является тем же исходным пунктом для других рядов. Власть в юридическом ряду никоим образом не смешивается с понятием силы, помещая ее в психологический, социологический, исторический и политический ряды, мы придаем ей силу, которая имеет либо метафизическую, либо эмпирическую онтологию.

Поэтому строго следуя нашей эпистемологической парадигме, можно ответить на вопрос «власть — это сила или сила — это власть (о совпадении или несовпадении силы и власти)?» практически словами И. А. Ильина: «Власть может рассматриваться как сила, но может рассматриваться и в таком понимании, которое не допускает сближения с силой. Власти присущи все признаки силы в «реальном» познании, т. е. в психологическом, социологическом, историческом и политическом рядах рассмотрения; власти не присущ ни один из признаков силы в «юридическом» познании, т. е. в

272

нормативном и логическом ряду»              .

Но по существу не это главное в нашем исследовании, а то, что различные подходы к рассмотрению власти, как мы показали, не противоречат друг другу (за исключением случаев, когда они вращаются в одном поле), а просто рассматривают такое сложное и многогранное явление, как власть с различных углов зрений, и Коркунов, и Кистиковский, и Тард, и многие другие ученые, исследовавшие понятие власти, правы в своей плоскости. Чтобы понять это чрезвычайно сложное явление — власть, необходимо соединить и синтезировать данные подходы. Тогда только мы достигнем того максимума в понимании природы власти, т. к. в различных плоскостях (психологической, социологической, исторической, политической) власть проявляет себя по-разному и имеет разную сущность.

Сказанное подтверждают слова И. А. Ильина (принцип методологического индифферентизма, который мы и использовали в познании власти): с исповедуемой нами точки зрения методологического плюрализма не может быть никакого сомнения в том, что все заподозренные нами и разложенные категории вращаются вокруг сущности власти, взятой во всем ее целом, во всей ее сложности. Научное познание есть всегда познание определенного предмета или, если угодно, определенной, условно отвлеченной стороны предмета, и вопрос о большей тщательности и чистоте такого обо

собления сторон, различных по своей логической сущности, есть несомненно вопрос о большей продуктивности и всесторонности научного познания273.

Поэтому приступая к исследованию власти, нужно всегда помнить, что это не просто явление, это целая система различных процессов и отношений, каждые из которых в различных рядах выглядят по-разному, но также и каждая важна по-своему. Безусловно, что власть зиждится одновременно на нескольких моментах, в идеале на всех сразу, поэтому упуская из поля зрения хотя бы одну из них, властвующие должны знать, что власть пошатнулась, и один из столбов в ее основании рухнул, а значит могут рухнуть и все остальные. В связи с этим любое отсутствующее основание власти — либо историческое, либо политическое и т. д. — должно быть восполнено в поддержании и укреплении властных отношений, а значит и позиции самого властвующего субъекта. И в этом случае интересно наблюдать как на всем историческом пути развития Российского государства каждая новая власть пыталась восполнить исторический ряд. Так, революционеры 1917 г., чувствуя отсутствие исторических традиций, расстреляли царскую семью и вели постоянную антипропаганду имперского строя. В свою очередь, современная власть, пришедшая на смену коммунистическому режиму, до сих пор не прекращает вести агитацию имморализма советского строя и других, якобы негативных, его моментов. Это восполнение рядов проявляется не только в исторической, но и во всех остальных областях. И это, с точки зрения властных отношений, безусловно правильно, т. к. без этого невозможна всякая власть или по крайней мере ее прочность. Один из знатоков исследования властных отношений Н. Н. Алексеев утверждал: «Тот, кто хочет отношения власти построить на постоянном убеждении и уговаривании, тот рубит под собою сук, на котором сидит. Убедить во властных отношениях можно только один раз, — именно, убедить в необходимости того, чтобы был образован властный союз. Но убеждение это по логическому содержанию своему и сводится к тому, чтобы заставить людей по тем или иным причинам отказаться от своей индивидуальной рефлектирующей деятельности»[264]. Слова классика в исследовании государственно-правовых вопросов подтверждают тот аргумент, ту выявленную закономерность о необходимости «заботиться» властвующим о всех моментах, всех основаниях властной связи, а не концентрировать внимание на одном фазисе данных отношений.

Подводя итоги рассмотрения понятия власти, дадим определение государственной власти в каждом ряду, т. к. именно она в первую очередь и может рассматриваться с правовой точки зрения, а значит составляет наш предмет исследования. Попытки же дать всеобобщающее определение государственной власти или вообще власти, которое включало бы в себя юридический, психологический, социологический, исторический и политический моменты, обречены на провал, т. к. тогда мы допустим нарушение главного методологического принципа. Любопытно, в связи с этим заключение известного немецкого ученого Г. Еллинека, который, не применяя принцип методологического индифферентизма, заключает, что «учения о государстве должны быть чужды двух одинаково опасных по своим последствиям заблуждений: веры в то, что единственно правильным является социологическое, историческое, политическое, вообще не юридическое объяснение государства, и противоположного убеждения, что только юрист с его методами исследования призван разрешить все задачи, связанные с государственными явлениями»[265].

Кроме того, любое определение обязательно включает в себя и сущностные аспекты определяемого явления, поэтому остановимся на сущности государственной власти. В юридическом ряду государственная власть представляется как закрепленное в правовых нормах полномочие государственных органов и должностных лиц. Сущность заключается в закреплении полномочий правовыми нормами. В психологическом ряду государственная власть — это сила, вытекающая из когнитивного восприятия подвластных своей зависимости от государства. Сущность власти в психологической плоскости состоит в сознании зависимости, что и заставляет подвластных подчиняться велениям государства. В социологическом ряду государственная власть есть сила, введенная в фактический состав общественных отношений и оказывающая психическое воздействие на поведение людей при их взаимодействии. С социологической точки зрения сущность государственной власти составляет психическое воздействие людей друг на друга при (воздействии на них властных полномочий) сознании ими своей зависимости от государства. В историческом ряду государственная власть может быть обозначена как сила, введенная в схему временности в реальных процессах властного действования и выражающаяся в виде привычного, устоявшегося поведения. В историческом аспекте сущность государственной власти состоит в привычном, устоявшемся и многократно повторяющемся, передающемся из поколения в поколение поведении людей. В политическом ряду государственная власть понимается как сила, введенная в телеологическую цепь и мыслимая как способность, подлежащая реализации, реализуемая или реализующая. В политическом поле сущность заключается в восприятии власти как цели или цели и средства одновременно.