Положение о трех правомочиях собственника впервые было сформулировано в российской дореволюционной науке в 1813 г. В.Г. Кукольником, а в 1832 г. по инициативе М.М. Сперанского оно получило закрепление в законодательстве103. При этом сам М.М. Сперанский, что примечательно, существо права собственности видел в укреплении, в титуле, полагая, что внесенная им в закон формула не исчерпывает всего содержания права собственности104. Мысль о том, что субъекту права собственности принадлежит совокупность отдельных правомочий, по мнению А.А. Рубанова, принадлежит не римским юристам, а средневековым комментаторам римского права105. К.И. Скловский же прямо утверждает, что римское право не передавало Средневековью ни понятия собственности как набора правомочий, ни тем более (как частный случай) идеи триады, что это всецело продукт европейской средневековой юриспруденции106. В российской дореволюционной юридической литературе также обращалось внимание на то, что первые попытки дать исчерпывающее перечисление составных элементов права собственности были предприняты глоссаторами107. Характеризуя римские представления о собственности, А.В. Зайков отмечает, что для римского правового сознания «собственность не сводится к сумме (правомочий. — Примеч. авт.) и в принципе отлична от отдельных правомочий, поскольку это право sui generis (своего рода)»108, оно выражает идеальное господство лица над вещью. Как представляется, версия о том, что триада правомочий собственника — это изобретение средневековой юриспруденции, не лишена оснований, схематизм и упрощенный взгляд на собственность указывают на то, что это продукт средневекового сознания, нашедший благодатную почву в самодержавной России. Раскрывая элементы триады, Г.Ф. Шершеневич утверждал, что владение есть фактическое господство над вещью, пользование состоит в извлечении из вещи тех выгод, которыми определяется ее экономическое значение, распоряжение дает возможность совершения различных сделок, имеющих своим объектом именно эту вещь109 110. Сегодня, как отмечает Е.А. Суханов, общепризнанно понимать под правомочием владения основанную на законе (или юридически обеспеченную) возможность иметь у себя имущество, содержать его в своем хозяйстве; под правомочием пользования — возможность эксплуатации (хозяйственного использования) имущества путем извлечения из него полезных свойств, его потребления; под правом распоряжения — возможность определять судьбу имущества путем изменения его принадлежности, состояния или назначения (в форме отчуждения, уничтожения и т.д.)по. Таким образом, современные и дореволюционные представления о правомочиях собственника принципиально не различаются. Идея хозяйственного господства лица над вещью является для них объединительной, она определяет все три правомочия, делая собственность скорее фактическим отношением, чем правовым. Законодатель облачает в юридическую форму отношение лица к вещи, субъекта к объекту, но оно от этого не становится правовым отношением. Собственность как правовое отношение заканчивается там, где начинается фактическое обладание (хозяйственное господство) собственника. Поскольку вещь выпадает из человеческих, межсубъектных отношений, то любые действия, возможности лица по отношению к ней не могут иметь характер субъективных прав. Если вещь принадлежит лицу как часть целому, то законодатель должен быть последователен, то есть приложить триаду и к основной части субъекта — его телу, признать право индивида физически (хозяйственно) владеть своим телом, пользоваться им и распоряжаться. Тогда натуралистическая картина «правового» отношения собственности имела бы полный, завершенный вид. Сопоставляя элементы триады, некоторые авторы, например, Д.И. Мейер, Г.Ф. Шершеневич, пришли к выводу о том, что право распоряжения выделяется среди других правомочий собственника. Если право владения и право пользования, по их мнению, можно выделить из права собственности и предоставить стороннему лицу, то право распоряжения так тесно связано с существом права собственности, что без прекращения его самого выдел права распоряжения неудобомыслим111. «В самом деле, — задает вопрос Г.Ф. Шершеневич, — если кто-либо, помимо собственника, может отчуждать вещь, продавать, заложить, отдать в пользование, то к чему сведутся права собственника?»"112 Действительно, право распоряжения вещью выделяется среди других правомочий собственника тем, что, взятое в отдельности, оно является регулятивным правомочием, причем наиболее емким, юридически насыщенным. Однако, будучи элементом триады, оно подчиняется ее логике; законодатель, закрепляя право распоряжения в одном ряду с другими правами, определяющими хозяйственное господство лица над вещью (владения и пользования), сделал его частью отношения лица к вещи. Он натурализовал, овеществил право распоряжения, лишив его юридического смысла, из субъект — субъектного права (каким оно должно быть) оно превратилось в субьект-объектное, в правовую аномалию. Для Г.Ф. Шершеневича, как и для многих других цивилистов, право распоряжения — это установленная законом возможность лица отказаться от фактического, хозяйственного господства над вещью, то есть право отстранить, отделить ее от себя, «вынустить из своих рук», прекратить эмпирическое владение вещью. Оно принципиально ничем не отличается от других элементов триады, выступает звеном единой цепи: владение в данной конструкции — это вступление в хозяйственное, фактическое господство лица над вещью, использование — извлечение плодов из данного состояния, а распоряжение — прекращение физического господства лица над вещью. В юридической литературе неоднократно предпринимались попытки дополнить, изменить триаду правомочий собственника. Так, например, С.Е. Десницкий в качестве элементов права собственности называл: 1) право употреблять свою вещь по произволению; 2) право взыскивать свою вещь от всякого, завладевшего оною неправедно; 3) право отчуждать свою вещь, кому кто хочет, при жизни и по смерти113. Г.Ф. Шер- шеневич указывал на то, что законодатель при перечислении правомо- чий собственника упустил право уничтожения вещи114. А.В. Венедиктов считал, что право собственности отнюдь не исчерпывается тремя элементами, не «слагается из трех отдельных прав: владения, пользования и распоряжения»"115; предложил определять его через понятие «использование» (право собственности как право индивида или коллектива использовать средства, а также продукты производства своей властью и в своем интересе)116. Представитель науки земельного права Г.А. Аксе- ненок полагал, что формула правомочий собственника недостаточно учитывает специфику земельных отношений, поэтому предложил добавить к трем имеющимся элементам четвертый — право управления117. Правомочие управления в качестве самостоятельного элемента права собственности выделил также С.А. Зинченко, по его мнению, «сущностное содержание права государственной собственности ... должно быть выражено через одно-единственное правомочие — управление»118. А.М. Турубинер помимо правомочий владения, пользования и распоряжения называл еще два правомочия: управления (землями) и земельного контроля119. Правомочия управления и контроля предлагал присовокупить к триаде О.С. Колбасов, без них, по его мнению, нельзя выявить содержания права исключительной государственной собственности на целый ряд объектов120. В.А. Белов считает, что предусмотренные в п. 2 ст. 209 ГК РФ права собственника вещи представляют собою не правомочия, а субправомочия лица на активные действия; наряду с возможностью совершения им активных действий собственник вправе требовать от всех иных противостоящих ему лиц воздерживаться от каких-либо действий с его вещью без его разрешения121. Схожим образом Е.А. Крашенинников рассматривает субъективное право собственности как единство не трех, а двух правомочий: 1) правомочия собственника на свои действия, которые заключают в себя три субправомочия — возможность владеть, возможность пользоваться и возможность распоряжаться вещью; 2) правомочия требования, направленные на воздержание обязанных лид от действий, которые препятствовали бы собственнику в осуществлении вышеназванных субправомочий122. В российской юридической литературе были высказаны и другие предложения по уточнению, дополнению триады правомочий собственника, по ее совершенствованию. Однако прежде чем совершенствовать триаду, необходимо определиться с тем, есть ли смысл в ее совершенствовании, в дополнении и уточнении. Триада правомочий собственника как нормативная конструкция является принципиально неприемлемой по следующим основаниям. Во-первых, она противоречит основополагающему для частноправовой сферы принципу свободы собственности. Законодатель избрал не тот путь, когда установил в Гражданском кодексе России закрытый перечень правомочий собственника, поскольку всякий исчерпывающий реестр правовых возможностей субъекта идет вразрез с самим принципом правовой свободы. Какой смысл в том, чтобы предоставлять лицу свободу усмотрения в отношении вещи и тут же указывать ему, что он вправе делать с ней? В законе достаточно было установить внешние рамки правовой свободы собственника, не опредмечивая ее, не расщепляя на отдельные правомочия. В установленных законом границах собственник сам вправе решать, что ему делать с вещью, в какие отношения вступать по поводу нее и т.д.123 Во-вторых, триада уводит законодателя за рамки предмета права, в сферу субъект-объектных отношений, к фактическому владению, пользованию вещами, их уничтожению, прекращению эмпирического обладания вещами. Законодательная конструкция собственности ориентирована на вещь (дей ствия в отношении объекта владения), а ее надо развернуть в сторону субъектов права, чтобы она могла регулировать отношения между людьми. В-третьих, триада правомочий собственника не согласуется с существующими теоретическими представлениями о структуре субъективного права. В триаде отсутствует право требования, обращенное к обязанным лицам, а также возможность притязания, обращенное к государству, его органам принуждения; она наделена не на обязанных лиц, а на управомоченного субъекта (закрепляет его возможности по отношению к вещи). Созданная в качестве общеправовой модели, применимой к различным видам правоотношений, конструкция субъективного права должна соотноситься с триадой правомочий собственника как общее соотносится с частным. На деле это не так, каждая из них построена на собственном фундаменте, не учитывая логику другой конструкции; одна основывается на представлениях об обязательственных отношениях, вторая — вещных. С точки зрения предмета права (внешних субъекг-субъектных, волевых отношений) конструкция элементов субъективного права представляется более адекватной, в большей степени соответствующей внутренним основаниям права, хотя она также нуждается в доработке (об этом см. далее). В-четвертых, попытки раз и навсегда («на все времена») определить, как это делали средневековые глоссаторы, а сегодня также российский законодатель, точную формулу права собственности, включающую в себя исчерпывающий перечень, состав правомочий собственника, представляются несовместимыми с динамическим характером правоотношений собственности, с постоянно изменяющимися условиями правовой коммуникации, положением собственника в правовой системе. Когда схоластические формулы закрепляются в качестве базовых элементов нормативных конструкций, следствием такого подхода законодателя к решению правотворческих задач является сдерживание социального прогресса, искусственное замораживание отношений собственности. Взамен триады необходимо выработать принципиально иную конструкцию права собственности, которая соответствовала бы социальноправовой сущности исследуемого феномена, была бы ориентирована на отношения собственника с другими лицами по поводу вещи, прежде всего с государством, выполняющим ключевую функцию в формировании и защите собственности, опосредующим отношения владельца вещи с другими субъектами права. В конструкции права собственности должно быть отражено место (позиция, роль) собственника в системе правопорядка, в регулировании правовых отношений, в налаживании правовой коммуникации. Конструкция права собственности должна учитывать современное состояние правовой сферы, эволюцию собственности, правомочия собственника не могут быть предписанными, узаконенными «на все времена и для всех народов», вместе с тем в ней необходимо выделить один или несколько главных, сущностных элементов, выражающих прошлое и будущее собственности. Кроме того, в конструкции права собственности необходимо представить в единстве субъективные правомочия собственника, относящиеся к частноправовой и к публично-правовой сфере, между ними не должно быть юридических перегородок,барьеров. Исходя из вышеназванных предпосылок, можно высказать следующие соображения по поводу конструкции права собственности. В составе правомочий собственника вещи представляется целесообразным выделить основной элемент — ядро права собственности и множество других — вторичных, служебных правомочий, которые имеют эволюционный характер, возникают на разных ступенях правового развития общества и группируются вокруг ядра, образуя своего рода «юридический панцирь» собственности. Ядром права собственности — основополагающим правомочием собственника вещи является право лица выступать центром правовой коммуникации и индивидуальноправового регулирования применительно к конкретной вещи. Иначе — право коммуникативно-регулятивной свободы лица в отношениях, возникающих по поводу вещи. Это означает, что собственник должен признаваться решающей правовой инстанцией в системе социально-правовой коммуникации, его воля не должна предопределяться законодателем с точки зрения ее направленности, постановки и достижения целей, преследуемых им интересов, закон может лишь устанавливать внешние границы ее осуществления. В способности собственника свободно осуществлять правовую коммуникацию и индивидуально-правовое регулирование применительно к вещи заключена сущностная сторона собственности (другая сторона собственности — в исполнении возлагаемого на него правопорядком социально-юридического долга лица, установленных законом обязанностей). Собственник имеет право не на вещь как физический объект, не на ее материальную субстанцию, а на ее правовую форму, на вещь в правовом смысле, то есть на свободу коммуникации, индивидуально-правового регулирования отношений, возникающих в связи с правовым использованием вещи. Собственник наделен именно правовой свободой, а не отдельными, частными правомочиями применительно к вещи. Не обладая правами хозяйственного ведения, оперативного управления, аренды, доверительного управления и другими конкретными правами, он может создавать их для других. В этом — парадокс собственности124, в праве собственности есть нечто большее, чем самый полный набор субъективных прав на вещь, в нем заключено уникальное правомочие на создание любых других прав на вещь (оно — бездонный, неисчерпаемый правовой источник, из которого можно извлекать бесконечное множество частных правомочий на вещь). Отождествлять право собственности с отдельными правомочиями на вещь (право владения, пользования, распоряжения, управления, уничтожения, переделки, реконструкции и т.д.) означает не понимать его сути. Как утверждал Ульпиан, «тот, кто имеет собственность, не имеет отдельного права пользоваться вещью и извлекать плоды и на свой участок не может быть установлен узуфрукт»125. Никакие три или тридцать три конкретных правомочия на вещь не заменят права собственности, из них, как не старайся, невозможно «склеить», сконструировать право собственности, из права же собственности можно извлечь, произвести десятки и сотни частных правомочий на вещь, при этом оно не будет тождественно их сумме. Секрет права собственности заключается не в полноте, не в количестве его элементов, а в особом качестве, отличающем его от других правомочий. Право собственности имеет принципиально иную природу, чем права на конкретные вещи, и оно иначе устроено. Во-первых, право собственности получает свою правовую силу не из частноправовых отношений, связей или договоренностей, а от публичного правопорядка; правовое сообщество своей волей, коллективными усилиями утверждает собственность и ее гарантирует, оно вверяет вещь собственнику в правовое владение. Собственность не есть, как уже отмечалось, результат достигнутых соглашений между частными лицами, не зависит от их случайных влечений воли, произволов; собственник опирается непосредственно на правопорядок, через свою связь с ним становится «законным распорядителем» вещи. Во-вторых, право собственности (его ядро) по своему устройству является неделимым, нерасщепляемым на части, элементы. В нем заключена свобода субъекта формировать, создавать любые правовые связи, отношения, «представлять» вещь во всех инстанциях, осуществлять применительно к ней индивидуально-правовое регулирование, быть единоличным правовым распорядителем вещи в системе правопорядка, совершать с нею любые значимые с правовой точки зрения действия, не выходя при этом за рамки закона. Конкретные права на вещь можно структурировать, делить на части, элементы; право собственности же не может быть подвергнуто структурному расщеплению. Оно — право «чистой», неразлагаемой на элементы правовой свободы, не «домашней», хозяйственной по отношению к вещи, а свободы по отношению к правовым субъектам, индивидам, частным юридическим корпорациям, учреждениям, государству. Право собственности — это право на свободу коммуникации и индивидуальноправового регулирования применительно к вещи. В кантовском понимании данное право есть возможность свободного «умопостигаемого владения вещью», то есть владения, пролегающего через правопорядок, не являющегося физическим, хозяйственным владением, выражающегося в актах произвола лица (свободного усмотрения) во внешних отношениях. У Канта владение вещью собственником есть распорядительное в правовом смысле (свободное распорядительное владение, где распоряжение не противостоит владению, а заключено в нем); владение в качестве решающей правовой инстанции. Идея коммуникативной свободы собственника в определенной степени получила отражение в действующем праве. Законодатель, закрепляя правомочие собственника в сфере внешних отношений, руководствовался ею. Исходя из принципа «дозволено все, что прямо не запрещено законом», собственник вправе совершать любые сделки с принадлежащей ему вещью, кроме тех, которые запрещены законодательством, предусматривать самые разные условия договора, заключаемого в отношении своего имущества. Согласно ст. 421 ГК, можно заключать договор как предусмотренный, так и не предусмотренный законом или иными правовыми актами; договор, в котором содержатся элементы различных договоров, предусмотренных законом или иными правовыми актами (смешанный договор). Собственник вправе по своему усмотрению завещать имущество любым лицам, он может любым образом определить доли наследников в наследстве, лишить наследства одного, нескольких или всех наследников по закону, не указывая причин такого лишения, а в случаях, предусмотренных Гражданским кодексом, включить в завещание иные распоряжения (ст. 1119 ГК). Соб ственник правомочен вносить свое имущество в виде вклада в уставный (складочный) капитал в хозяйственные товарищества, общества или по договору простого товарищества; передавать свое имущество в доверительное управление доверительному управляющему; передавать его в хозяйственное ведение создаваемому им унитарному предприятию (собственник государственного или муниципального имущества); на праве оперативного управления — создаваемому им учреждению, совершать любые иные юридически значимые действия со своей вещью. Право свободы собственника во внешних отношениях предполагает наличие у него возможности не только совершать любые правовые сделки, иные юридические действия, но и осуществлять индивидуальноправовое регулирование поведения, действий других субъектов права в отношении принадлежащего ему имущества. Индивидуальное регулирование не образует самостоятельного, отдельного правомочия собственника наряду с возможностью осуществлять любые юридически значимые действия, оно заключено в его праве внешней, поведенческой свободы. Не случайно, как представляется, законодатель не акцентирует на нем внимания, не различая его среди других юридически значимых действий собственника. Собственник как решающая правовая инстанция в отношениях по поводу вещи может исключать вещь из правового оборота, затем вновь вводить ее в оборот. Это касается любых вещей: движимых и недвижимых, сложных и простых; однако настоящий регулятивный потенциал собственника раскрывается в отношении социально ценных недвижимых объектов: участков земли, леса, зданий, предприятий, автомобильных и железных дорог, газовых и электрических сетей, иных имущественных комплексов. Собственник железной, автомобильной дороги или аэропорта, коммунальных, газотранспортных сетей или предприятия бытового обслуживания может устанавливать на основе действующих законодательных норм свои правила пользования его имуществом, обязательные как для нанятых им работников, так и для сторонних лиц, кто решил воспользоваться его имуществом (пассажиры, клиенты, иные пользователи). Осуществляемое собственником индивидуальноправовое регулирование отношений, возникающих по поводу принадлежащего ему имущества, может иметь персонально определенный характер, касаться конкретных лиц (индивидуальные акты), а иногда даже нормативный. Принимаемые им локальные нормативные положения могут быть адресованы наемным работникам, а также пользователям (пассажирам, клиентам, покупателям, заказчикам услуг) вне зависимости от их статуса. Право внешней, коммуникативной свободы собственника вещи, обладание ею как своей правовой принадлежностью предполагает возможность «представлять» свою вещь в любых органах, инстанциях в отношениях с любыми лицами. Собственник является своего рода «законным представителем» вещи во всей правовой сфере. Представительство в праве традиционно понимается как особое правовое отношение, в соответствии с которым одно лицо (представитель) на основании имеющегося у него полномочия выступает от имени другого (представляемого), непосредственно создавая (изменяя, прекращая) для него права и обязанности126. Правовое представительство возможно в отношении лиц и невозможно в отношении вещей, и все-таки, как это ни абсурдно, есть определенный смысл именовать собственника «представителем вещи». Ведь поскольку вещь как собственность лица есть его правовое продолжение, часть его самого, то, «представляя» ее во внешних отношениях, собственник представляет самого себя. Не случайно римские юристы лежачее наследство рассматривали в качестве юридического лица, так как относились к нему как к правовому феномену, а не к физическому. Собственник, «представляя» вещь во внешних отношениях, не нуждается в специальных полномочиях, в доверенности, иных документах; указанная возможность есть следствие признания за ним права собственности на вещь, оно вытекает из его правового положения как персонифицированного, единоличного центра правовой коммуникации в отношении вещи. Для других лиц при совершении сделок с вещью необходима доверенность, собственник же в специальных полномочиях не нуждается, ему достаточно общего признания его правопорядком в качестве собственника, право осуществления им «законного представительства» вещи во внешних отношениях не передается ему как отдельное правомочие, оно есть следствие его коммуникативной свободы. Исходя из предоставленной собственнику поведенческой свободы в отношении вещи, он может совершать действия, направленные не только на создание правовых связей, отношений по поводу вещи, но и на защиту своей собственности. Гражданский кодекс РФ (ст. 14) допускает самозащиту гражданских прав (при этом предусматривает, что способы самозащиты должны быть соразмерны нарушению и не выходить за пределы действий, необходимых для его пресечения127). Однако если бы законодатель не предусмотрел возможности самозащиты, то это не означало бы, что собственник вещи не мог бы защищать свою собственность. Собственник не нуждается (в отличие от других лиц) в признании за ним особого права на самозащиту, возможность осуществления им защиты собственного имущества заключена в его праве собственности как коммуникативной свободы. Возможность самозащиты возникает вместе с собственностью, она такая же древняя, как и собственность, возникает до появления многих публично-правовых институтов. Законодатель может ограничить применение самозащиты, запретить ее отдельные формы, средства, но он не может полностью запретить собственнику защищать свою собственность, поскольку такое решение будет нивелировать право собственности. Вообще же самозащита не всегда является эффективным средством «в руках собственника», она заключает в себе высокую степень опасности для него, а также предполагает условие, что собственник обладает достаточной силой, чтобы противостоять нарушителю128. Учитывая недостатки самозащиты, Г.Ф. Пухта писал: «Ни в одном благоустроенном юридическом быте средство самозащиты не должно иметь себе покровительства. Ее не следует совсем исключать, но надобно ограничить, а именно случаями охранения существующего фактического состояния и отражения его перемены. Ограничивается же она тою защитою, которой нужно искать у законного органа общей воли»129. Наделение субъекта правом выступать (быть) центром правовой коммуникации, индивидуально-правового регулирования применительно к вещи обеспечивает ему особое место и особую роль в системе правовых отношений. Собственник — не один из многих субъектов, которые потенциально, гипотетически могут обладать любыми вещами, владеть любыми предметами; он — единственный, кому вещь юридически принадлежит, одна в своем роде решающая инстанция в отношениях, возникающих по поводу конкретного объекта. Ему вверена вещь как единоличному ее распорядителю, за ним стоит признание и поддержка правового сообщества, с ним должно считаться государство. В этом правомочии выражается идея собственности, ее сущность, ее социальноправовое значение. Выделенное правомочие дает лицу не просто юри- дически обеспеченную возможность числить вещь за собой, считать ее своей, гарантирует ему юридическую закрепленность объекта за ним, но главное — способность самому, руководствуясь своей волей, принимать любые правовые решения в отношении вещи. Данное правомочие является следствием диалога, взаимодействия собственника с правопорядком, с государством, его нельзя рассматривать как социальный дар, как безвозмездное правовое пожертвование со стороны общества; оно — результат достижения взаимности, согласования индивидуальных и общественных интересов, обусловленности принятия на себя субъектом определенных социальных обязанностей. Вторичные, служебные правомочия собственника не имеют самостоятельного характера по отношению к выделенному, первичному правомочию, к ядру права собственности, они обеспечивают, гарантируют его осуществление, способствуют реализации. В этом заключается их служебный характер. Состав служебных правомочий собственников не является одинаковым применительно к разным объектам собственности, он различается в зависимости от вида вещей (движимые или недвижимые вещи, потребляемые или непотребляемые, объекты интеллектуальной собственности и т.д.). Для сторонников триады объект собственности не имеет значения, по крайней мере, он никак не учитывается ими с точки зрения установленного ими числа правомочий собственника, в реальности же правовые свойства, характеристики объекта (его вид, социальная значимость и т.д.) отражаются на составе правомочий и обязанностей собственника. Чем сложнее правовой объект (электростанция, газотранспортная система, аэропорт и т.д.), тем число правомочий и обязанностей собственника больше: по отношению к пользователям его имущества, к наемным работникам, к государству, муниципальным образованиям. Нельзя уравнивать состав прав и обязанностей обладателя булавки с комплексом правомочий и юридических обязанностей собственника завода. Установление единого шаблона правомочий собственника в нормативной конструкции или в теоретической модели приводит к нивелированию особенностей правового регулирования разных объектов, к «юридической слепоте», к тому, что к сложным правовым вещам применяются схемы, относимые к булавкам и карандашам. Кроме того, состав правомочий собственника расширяется вместе с развитием права, укреплением основ правовой государственности, созданием правового общества. В целях систематизации, разделения правомочий собственника на отдельные группы можно взять за основу существующую в юридической науке теоретическую модель, конструкцию субъективного права (с некоторыми ее уточнениями и дополнениями). В современной российской, а также советской юридической науке при структурном анализе субъективного права в качестве его элементов обычно выделяются: во-первых, право лица осуществлять свои собственные действия, направленные на удовлетворение его интересов; во-вторых, право лица требовать от обязанных субъектов активных, положительных действий или пассивного поведения, воздержания от определенных действий, обеспечивающих осуществление первого правомочия; в-третьих, возможность приведения в действие принудительной силы государства для защиты нарушенных прав (притязание)130. По мнению Н.Г. Александрова, «субъективное право представляет собой всегда неразрывное единство трех указанных возможностей»131. Применительно к собственности правомочие лица на свои действия, направленные на удовлетворение его интересов, — это и есть право коммуникативно-регулятивной свободы (ядро субъективного права собственности). Вторым элементом права собственности является притязание, имеющее, правда, иной смысл, чем для Н.Г. Александрова и других авторов; третьим элементом — право требования, представляющее собой не одно, а множество отдельных правомочий собственника. Следует отметить, что не все авторы рассматривают субъективное право как неразрывное единство трех вышеназванных правомочий. О.С. Иоффе и М.Д. Шаргородский, например, писали о том, что субъективное право не было бы правом, если бы его осуществление не обеспечивалось мерами государственного принуждения; возможность прибегнуть в необходимых случаях к принудительной силе государственного аппарата существует, по их мнению, не параллельно с другими закрепленными в субъективном праве возможностями, а свойственна им самим132. Л.И. Спиридонов также полагает, что обеспеченность принудительной силой государства — внутреннее свойство всякого права, охватывается его определением, поэтому выделение притязания в качестве самостоятельного элемента в структуре субъективного права является неоправданным133. Следовательно, главным аргументом О.С. Иоффе, М.Д. Шаргородского, Л.И. Спиридонова против выделения притязания в качестве самостоятельного структурного элемента субъективного права является отнесение ими принуждения к внутренней, сущностной стороне права. Такой подход, как представляется, не вполне соответствует воззрениям о праве как духовном явлении, как рациональной системе взаимодействия людей, чуждой миру физического насилия, противостоящей ему. Выдвижение советскими юристами идеи государственной принудительности как стержня любого субъективного права, его важнейшего элемента вполне объяснимо в условиях существования авторитарного государства, в обществе «диктатуры пролетариата», но она едва ли уместна как составная часть проекта устройства правового общества, государства. С точки зрения представлений о том, каким должно быть право по своей идее, предназначению, доводы, приведенные О.С. Иоффе, М.Д. Шарго- родским, Л.И. Спиридоновым, не являются убедительными, как и аргументы, выдвинутые С.Н. Братусем, Н.Г. Александровым, другими авторами в защиту выделения притязания как самостоятельного структурного элемента любого субъективного права. Зыбкость, непрочность оснований выделения притязания как одного из элементов субъективного права заключается также и в том, что притязание, если исходить из доминирующей в литературе точки зрения, — это разновидность прав требования, хотя и с особым содержанием, с другим адресатом (органы государства, обеспечивающие принудительное воздействие на нарушителя), но все же — право требования. Для признания его самостоятельным элементом субъективного права нужны веские основания, оно должно существенным образом отличаться от других прав требований, в нем должно быть нечто такое, что принципиально отграничивает его от иных прав требования. В немецкой юридической науке вплоть до Б. Виндшейда, а также в дореволюционной российской литературе притязание понималось в широком смысле, как требование исполнения обязанности в пользу управомоченного лица134. Б. Виндшейд первый предложил рассматривать притязание в другом, более узком смысле: «То, что мы назвали притязанием (Anspruch), римляне называют action. Actio есть судебное преследование; следовательно, желая сказать, что кто-нибудь имеет право требовать чего- либо от другого, римляне говорят, что он имеет право отыскивать перед судом то, чего он требует от другого»135. После осуществленного им разграничения притязания и прав требования некоторые авторы, явно преувеличивая роль притязания, стали отождествлять его с субъективным правом136, другие же, напротив, выступили против такого разграничения. Г. Дернбург, например, полагал, что современное право едва ли что-нибудь выиграло от внесения в науку понятия «притязание», по его мнению, оно не имеет большого значения для правильного представления о праве, так как употребляется во многих, крайне разнообразных смыслах137. Между приверженцами понятия притязания он отмечал горячий спор о том, следует ли понимать под ним только право на предоставление чего-либо со стороны известного лица или же притязания могут вытекать из абсолютных прав, например, права собственности; другими словами, могут ли притязания направляться «против любого лица»138. Г.Ф. Шершеневич также считал сомнительной полезность внесения в науку и законодательство понятия «притязание», без которого обходятся во Франции и в Англии, соглашаясь с позицией Г. Дернбурга в этом вопросе. Он указывал на разнообразие мнений по данной проблеме: от притязания к нарушившему свою обязанность в отношении субъекта права отличают притязание к государству оказать содействие ввиду нарушения права путем постановки судебного решения и приведения его в исполнение; говорят об общем праве обращаться к государству за защитой и о праве обращаться к государству с требованием определения решения по данному правонарушению (право на иск)139. Таким образом, в российской и зарубежной юридической науке сложилось неоднозначное отношение к понятию «притязание», оно по-прежнему вызывает споры, окончательно не укрепилось. Если рассматривать притязание сквозь призму отстаиваемой конструкции правоотношения собственности как связи лица с государством и через него — с другими лицами, то следует, во-первых, отметить, что главный адресат прав требований и притязания — это государство, что делает данные правомочия трудноразличимыми без более глубокого предметного разграничения; во-вторых, собственник может рассчитывать на применение механизма принуждения для защиты его нарушенных прав в отношении частных лиц, но не в отношении государства, а ведь именно оно несет наибольшую угрозу собственности. Государство как суверенный властелин, независимый от своих граждан, опирающийся на систему организованного насилия, — главный враг собственности и права, от него, прежде всего, надо защищать собственника. Притязание, понимаемое как форма насильственного осуществления законных прав собственника, не решает проблему защиты собственности в публично-правовой сфере, современный правопорядок не обеспечивает владельцу вещи эффективную охрану его имущественных прав в административных, налоговых и иных публично-правовых отношениях. В качестве средства защиты от незаконного государственного насилия собственнику необходим еще более мощный механизм, обеспечивающий соблюдение теперь уже государством его законных интересов и еще один вид притязания (против нарушений со стороны государства). В-третьих, в праве притязания механически соединяются два совершенно разных правомочия: право на судебную защиту (на правосудие) и право на государственное принуждение (на содействие со стороны принудительных органов государства). В тех случаях, когда суд включен в систему государственной власти, является ее элементом, данное различие почти незаметно и не имеет существенного значения. Но его нельзя игнорировать в ситуации, когда суд и государство отделены друг от друга, правосудие является независимым от власти. В настоящее время в Европе и Северной Америке значительное количество исковых требований (в некоторых странах до 90%) рассматривается негосударственными, третейскими судами. Собственники предпочитают обращаться за судебной защитой в независимые от государства инстанции, делают выбор в пользу объективного, беспристрастного правосудия. Для них право на судебную защиту (на правосудие) и на содействие со стороны принудительных органов государства (право на принуждение) — не тождественные понятия. Сформировавшееся под влиянием позитивизма более ста лет назад представление о притязании как элементе субъективного права не учитывает существующую тенденцию к дальнейшему обособлению права на защиту и права на принуждение. Притязание целесообразно рассматривать в другом аспекте, а именно как требование лица, адресованное не только государству, но и всем иным участникам правопорядка, обеспечить ему необходимые коммуникативно-правовые условия общего характера, правовую среду для осуществления его законных интересов. Не связывать его с отдель ными действиями, актами, решениями органов правосудия, прокуратуры, полиции, приставов, других органов, призванных осуществлять принудительную защиту нарушенных прав. Субъективное право не может существовать в правовом вакууме, в условиях, где игнорируются принципы правовой коммуникации, отсутствует правовое сознание, отрицаются юридические ценности, где власть попирает закон. Бессмысленно обсуждать внутреннее строение субъективного права, его «правовую начинку», когда оно вырвано из правовой почвы, используется как средство, инструмент в системе политического властвования (в целях осуществления, например, диктатуры пролетариата или других, далеких от права целей). Субъективное право — это принадлежность правового субъекта, лица, которое обладает свободой воли, является решающей правовой инстанцией не только по отношению к вещи, но и по отношению к самому себе. Если же в обществе нет свободных правовых субъектов, их место занято политически властвующими и подвластными, если социальная система строится на антиправовых началах, то субъективное право в ней — мертвая юридическая форма, оболочка, лишенная своего содержания, оторванная от субъекта, для которого она была создана. В этой форме нет правового «духа», есть лишь видимость правового, она наполнена изнутри политическим содержанием, используется государством в своих целях. Именно поэтому юристам приходится уповать на государственную принудительность как единственную опору права. Чтобы субъективное право было действительно правом, а не камуфляжем, не «фиговым листком», прикрывающим отношения власти и подчинения (политические), оно должно иметь под собой правовую почву. В самой его структуре должен быть элемент, обеспечивающий его связь с правовым фундаментом, отвечающий за то, чтобы субъективное право не отрывалось от правовой среды. Таким элементом должно выступать право притязания. Обычно в литературе не используются словосочетания «право притязания» или «правомочие притязания», предполагается, что притязание — это и есть право, однако нередко люди притязают на что-то, не имея на то права (вор притязает на чужую вещь, злоупотребляющий властью — на полномочия, которые выходят за рамки установленных законом и т.д.). У слова «притязание», как отмечают лингвисты, есть не только положительное, но и отрицательное значение; оно означает необоснованное стремление добиться признания, одобрения140. С учетом данного обстоятельства применительно к субъективному праву представляется вполне уместным использовать выражения «право притязания», «правомочие притязания». Притязание лица на создание, обеспечение ему необходимых общих условий для осуществления его правового взаимодействия с другими лицами основано на той предпосылке, что он, как и корреспондирующие ему в правовом отношении иные субъекты, есть отправной пункт, главное звено в системе права; что законы, нормы, вся правовая сфера созданы во имя людей как субъектов права, что именно они представляют собою высшую правовую ценность для общества, им должно служить государство, все правовые институты. Каждому участнику правовой коммуникации — обладателю субъективного права нужна правовая среда для успешного осуществления его личных интересов, а также для налаживания взаимодействия, связей с другими лицами. Только в условиях сформировавшейся правовой среды можно решить проблему конфликта интересов, совмещать произвол одного лица с произволом другого, в ней способны зародиться, кристаллизоваться общая правовая воля, взаимные правовые интересы людей, которые сплачивают их в общество. Идея выделения правового притязания лица, обращенного к государству как системе правопорядка (не к политически властвующему суверену, а именно к правопорядку), а через него — к другим субъектам права, предполагает возможность создания и эффективного функционирования всех элементов правового строя, организации системы правопорядка на всех ее уровнях, сверху донизу. Право притязания как структурный элемент, необходимое звено субъективного права в этом контексте есть право лица на полноценную правовую инфраструктуру, в рамках которой может быть осуществлена его конкретная правовая связь с другими лицами, соответственно, реализованы их юридические интересы. Правовая среда не является чем-то внешним для правового отношения, для субъективного права. Она не только заключает в себе каналы, механизмы осуществления правового интереса лица, обеспечивает ему достижение законных целей, но и определяет характер, природу отношения, при ее отсутствии отдельные связи между субъектами не могут быть по-настоящему правовыми. Только в правовой среде человек может стать правовым лицом и только в ней субъективное право может существовать, быть правовой реальностью. Любые правовые отношения зарождаются в правовой среде, они нуждаются в ней; в особенности это касается отношений собственности, которые пролегают через правопорядок, основываются на всеобщем признании принадлежности вещи лицу, на уважении к нему и к его праву. Как никакое другое отношение, оно нуждается в полноценной правовой среде, в существовании и эффективном функционировании всех ее элементов. Притязание любого обладателя субъективного права, в частности права собственности, на правовую среду — это не «довесок» к его праву коммуникативнорегулятивной свободы и к праву требования, а обязательный структурный элемент, неотъемлемая часть принадлежащего ему субъективного права, через него в правовое отношение отдельных лиц «входит правопорядок». Гипотетически правовую среду можно рассматривать как то, что предшествует субъективному праву, существует до него (тем самым исключить право притязания на нее из состава элементов субъективного права), но тогда придется искать другое название тому, что обычно именуется «субъективным правом», поскольку современная социальная реальность не дает оснований для вывода о существовании обособленной от политики правовой среды. Если в обществе господствует политическая форма коммуникации, право не выделилось, не обособилось от политики, не имеет собственной среды, то при вышеупомянутом подходе нет смысла говорить о существовании субъективного права. Субъективное право вызревает, укрепляется не отдельно, а вместе с правовой средой, в особенности это касается права собственности, которое наиболее активно «подталкивает» правовую среду к дальнейшему формированию. Бессрочный характер права собственности лица, его существование годы и даже столетия (например, собственность церкви, других юридических лиц) должно предполагать канал, форму правового влияния собственника на окружающую его правовую среду как способ сохранения собственности. Право притязания по существу есть право лица на участие в формировании общей системы правопорядка. Право притязания в отличие от прав требований формально не закреплено в текстах нормативно-правовых актов, оно вытекает не из конкретных положений законов, а из самой природы субъективного права; относится к его содержанию, к сущности, а не к его форме. Субъект права притязает на правовую среду как целое, системное единство многих элементов, в совокупности порождающих новое качество. Отдельный элемент правовой среды, правопорядка не обладает теми свойствами, которые присущи системе в целом, и он не может существовать вне ее (сам по себе). Отсюда право притязания не следует делить на отдельные правомочия, каждому из которых соответствует определенный сегмент, часть правовой среды, субъект нрава притязает не на отдельные части правовой среды, правового строя, а на всю правовую целостность. Но в исследовательских целях правовую среду допустимо делить на отдельные элементы, части; к числу наиболее значимых ее элементов следует отнести: систему объективного правосудия (судебные органы и принимаемые ими правовые по своему содержанию решения), систему правотворчества (правовые законы и органы их принятия); систему исполнения правовых законов и судебных актов. Вышеуказанные элементы правовой среды должны иметь в качестве своей основы правовой тип сознания социальных субъектов, без которого никакая правовая коммуникация, правопорядок попросту невозможны. Притязая на правовую среду, на правопорядок, лицо притязает на независимое от государства и от частныхлиц объективное, беспристрастное правосудие. Независимый суд для любой правовой системы является обязательным структурным элементом, обеспечивающим правовую коммуникацию, правовой тип взаимодействия социальных субъектов. Современные представления о суде как органе власти (судебной власти) несовместимы с идеей правовой коммуникации. Суд не должен быть органом государственной власти, использоваться в качестве инструмента осуществления государственной политики, его функция — разрешение конфликтов, совмещение произволов, а не навязывание субъектам права внешней воли. Суд присяжных стал эталоном правосудия для многих народов именно потому, что не принадлежал государству, был независим от него; несмотря на множество присущих ему недостатков, он был и остается ориентиром для всех стран, стремящихся сформировать правовой строй, наладить правовую коммуникацию. Любое субъективное право возможно лишь при условии объективного правосудия, которое воплощает, конституирует правовой тип отношений, символизирует единство правового сознания субъектов, автономность права как системы социального взаимодействия. Другим важнейшим элементом правовой среды общества является правовой закон, который выражает общую правовую волю субъектов, основан на принципах свободы и формального равенства. Законодательная деятельность и ее органы нередко в юридической литературе рассматриваются в качестве элемента системы государственной власти, как ее отдельная составляющая — законодательная власть. С правовой точки зрения такой подход к пониманию роли законодателя является некорректным, он дискредитирует идею правотворчества. Законодатель, как и судья, должен быть беспристрастным, он обязан служить не политическим интересам, а праву, его задача согласовывать интересы покупателя и продавца, исполнителя и заказчика, работника и работодателя... Он призван совмещать интересы (произволы) участников отношений, приводя их к общему знаменателю, закреплять в законе их общую правовую волю. Чтобы наладить правовую коммуникацию, он должен быть профессионалом, иметь знания о праве, владеть навыками правотворчества. Гегель писал: «Для того чтобы обладать мыслью о праве, надо иметь образование, приучающее мыслить, и не пребывать только в чувственном: надо применять к предметам форму всеобщности и в воле ориентироваться на всеобщее»141. По его мнению, в представлении о законодательстве надо иметь в виду не только тот момент, что посредством законодательства высказывается нечто в качестве общезначимого правила поведения; важнее внутренний существенный момент — познание содержания в его определенной всеобщности142. Каждый субъект права, притязая на правовую среду, тем самым притязает на правовой закон, на учет и закрепление его воли, правовых интересов в законе. Всякое субъективное право есть «право на право», в правовой коммуникации оно, с одной стороны, проекция объективного права, его конкретное воплощение и осуществление в социальных отношениях, с другой стороны — форма выражения воли лица по отношению к другим участникам правопорядка, его влияния на правовую среду, на объективное право. В правовой коммуникации законодатель, действующий как профессионал, который организует правовое взаимодействие сторон, обязан считаться с существующими субъективными правами участников отношений, учитывать их законные интересы, рассматривать их в качестве исходной предпосылки своей правотворческой деятельности. Особенно это важно для отношений собственности; чтобы собственность была стабильной, не зависела от произвола государства и представляла собою завершенный правовой институт, владелец вещи должен иметь возможность влиять на правовую среду, вынуждая законодателя принимать правовые законы в отношении себя, своей собственности. Право притязания собственника на правовую среду не сводимо к защите от произвола со стороны государства и частных лиц, так как нацелено не на внешнюю охрану его интересов, а на реализацию самой идеи собственности как института совместного правового освоения людьми окружающего их мира. Главное направление развития собственности — это гармонизация общественных отношений, движение в сторону совместимости произвола одного лица с произволом другого с точки зрения закона свободы. Указанной цели невозможно достичь без изменения характера, принципов правотворчества; законодатель должен заниматься не политикой, а правом, не подменять волю субъектов права своею волей, а соединять интересы участников отношений, действуя как социальный инженер. В этом заключается смысл, предназначение правотворчества как сложнейшего профессионального вида деятельности. Притязание собственника на правовую среду, следовательно, на принятие в отношении него правовых законов вытекает не только из понятия субъективного права, но также из его положения в качестве центра правовой коммуникации и индивидуально-правового регулирования применительно к вещи. Его правовая воля в данном качестве обращена не на вещь, а на законодателя, государство и через них — на других участников правовой коммуникации. Логика развития отношений собственности предполагает необходимость овладения их субъектами законодательной сферы; воля собственника, совмещенная с волей других лиц, должна воплощаться в законе, выражаться в нем. Правовое притязание собственника на правовую среду, правовые законы — это такое правомочие, которое выражает идею правового развития общества, социального прогресса. Еще одним важным элементом правовой среды, в которой существует и реализуется субъективное право лица, является система исполнения правовых законов и судебных решений. Правовые законы и судебные акты, поскольку они призваны совмещать интересы участников отношений, предполагают наличие у субъектов права внутренних стимулов к их осуществлению, однако это не означает отсутствие необходимости в системе органов их исполнения. Правовая коммуникация нуждается в эффективной системе органов исполнения принятых законов и судебных актов, а также контрольно-надзорных органов. Однако эти органы, как и органы суда, правотворчества, не должны представлять собою систему, ветвь государственной власти (исполнительную власть). Субъектам права нужны не властители, не те, кто им навязывает свою собственную волю, а квалифицированные исполнители правовых законов и судебных актов, «чернорабочие правопорядка». Право, регулирующее полномочия исполнительных органов (административное право), не должно ограничивать свободу граждан (быть полицейским правом), оно должно содействовать исполнению государством принятых законов, быть правом служения закону, индивидам, юридическим лицам. Применительно к собственности это означает формирование системы органов, содействующих осуществлению интересов собственников, оказывающих правовые услуги им, гарантирующих, защищающих их законные права. Право притязания собственника есть право на государ ство как служебный, не противостоящий ему правовой институт; притязая на правовую среду, собственник тем самым притязает на правовое государство. В отличие от права притязания собственника, а также права его коммуникативно-регулятивной свободы третий структурный элемент субъективного права собственности — право требования устроено иначе. Оно представляет собою не одно, а множество частных правомочий, конкретных, адресных и исполнимых. У собственника вещи нет права свободы требовать от всех (государства и частных лиц) того, чего он может пожелать. Когда речь идет о воле других лиц, о возложении на них в законе долга совершить определенные действия в пользу собственника, то общий принцип свободы усмотрения не должен применяться, иначе право собственности станет правом произвола, насилия по отношению к другим. В данной сфере действует принцип прямого закрепления в законе того, на что может претендовать собственник вещи. Права собственника на действия обязанных лиц имеют эволюционный характер, развиваются вместе с обществом, как правило, «выстраданы» собственником, являются результатом его борьбы с государством за свои интересы, обычно обусловлены встречными обязанностями лица (нередко имеющими характер денежных выплат, пошлин). Состав прав требований постоянно растет, по этой причине их сложно подсчитать и систематизировать; некоторые права требования закрепляются законодателем не за всеми собственниками, а за отдельными их категориями (например, за иностранными инвесторами), другие — обусловлены спецификой объектов собственности. К числу прав требования собственника, например, можно отнести право (совокупность прав) на укрепление собственности. Исходя из того, что связь лица с вещью пролегает через правопорядок, являясь не фактической, а юридической, для собственника принципиально важно, чтобы правопорядок ее укреплял. Некоторые дореволюционные правоведы (М.М. Сперанский, К.П. Победоносцев и др.) укрепление собственности понимали очень широко, объединяя в нем различные публично-правовые аспекты признания и поддержания владения вещью собственником. Другие юристы, например Г.Ф. Шершеневич, рассматривали укрепление собственности, иных вещных прав как осуществляемое органами власти, публичное, гласное утверждение соединения права с известным субъектом. Речь идет не об общем (нормативном) признании государством права собственности как такового, безотносительно к конкретным объектам и субъектам, а об адресном, персонифицированном утверждении момента соединения права собственности с конкретным лицом. Оба подхода вполне имеют право на существование: один выражает наиболее общий, макропра- вовой взгляд на проблему публично-правового признания и поддержания владения; другой — частный, формально-юридический аспект данной проблемы, момент публично-правового закрепления вещи за конкретным лицом. Применительно к выделенному правомочию термин «укрепление» следует понимать во втором значении. Право лица на укрепление государством его собственности означает возможность требовать осуществления уполномоченными государственными органами регистрации права собственности на недвижимые вещи, нотариального подтверждения наличия у лица права собственности в форме свидетельства о праве собственности, осуществления иных публичных процедур, призванных утвердить право собственности лица. В целях укрепления права собственности перечень объектов, подлежащих государственной регистрации, следует расширить. В частности, целесообразно включить в него культурные ценности, наземные транспортные средства (в отношении которых сегодня применяется лишь техническая регистрация, не имеющая гражданско-правовых последствий)143, некоторые другие объекты. У собственника есть также право (права) требовать от государственных и муниципальных органов принятия правоприменительных решений, актов, обеспечивающих осуществление его законных интересов. Речь идет о правовой форме содействия собственнику в осуществлении его воли со стороны государства и муниципальных органов. Например, собственник в соответствии со ст. 23 Жилищного кодекса РФ вправе требовать от органа местного самоуправления принятия решения о переводе принадлежащего ему жилого помещения в нежилое помещение или нежилого — в жилое на основе представленного им заявления и необходимых по закону документов. Принимаемое по инициативе собственника решение органа местного самоуправления изменяет правовой режим вещи, ее целевое назначение, обеспечивая возможность использования ее лицом в новом правовом качестве. В случае необходимости проведения переустройства или перепланировки принадлежащего собственнику помещения органом местного самоуправления создается комиссия, которая подтверждает проведение им соответствующих работ по переустройству или перепланировке, на основе чего вносятся изменения в документы о собственности на конкретный объект. Отдельные предусмотренные законодателем формы осуществления законных интересов собственника, согласования его воли с волей других субъектов права являются не вполне адекватными, не в достаточной мере содействуют собственнику в достижении его целей. В качестве примера не очень эффективного правоприменительного регулирования государством отношений собственности можно назвать механизм получения разрешений на строительство (ст. 51 Градостроительного кодекса РФ), который в значительной степени сдерживает инициативу собственников городских земельных участков и потенциальных инвесторов в строительной сфере. Законодатель вместо системы оперативного согласования интересов собственника с интересами других лиц, совмещения общественных и частных интересов установил административно-бюрократический механизм, способствующий коррупции, взяточничеству, волоките. Примером более перспективной правовой формы осуществления государством законных интересов собственника и одновременно реализации государственных, социальных интересов является зарождающаяся в современной России форма частно-государственного партнерства, которая уже используется в сфере электроэнергетики, науки, инновационной деятельности, медицинской, фармацевтической промышленности, рыбного хозяйства, в некоторых других сферах. Она предполагает создание системы координации, согласования интересов государства и частных собственников, инвесторов при осуществлении важнейших социальных проектов, решении крупных задач, где одних усилий государства недостаточно. В ряде стран (Великобритания, США, Канада, Чехия и др.) такая форма правового взаимодействия дает ощутимые положительные результаты как для собственников, так и для государства144. В США, например, из 65 базовых видов деятельности муниципальных властей (водопровод, канализация, вывоз мусора, школьное образование и т.д.) в 23 видах деятельности осуществляется частно-государственная кооперация145. К числу прав требований собственников имущества можно также отнести право на компенсационные выплаты со стороны государства, муниципальных органов или из специально создаваемых страховых фондов в случаях, установленных законом. Например, Федеральный закон № 122 ФЗ «О государственной регистрации прав на недвижимое имущество» устанавливает компенсацию (ст. 31.1) за утрату права собственности на жилое помещение. Собственник жилого помещения, который не вправе его истребовать от добросовестного приобретателя, а также добросовестный приобретатель, от которого было истребовано жилое помещение, имеют право на разовую компенсацию за счет казны Российской Федерации. Размер данной компенсации исчисляется из суммы, составляющей реальный ущерб, но не может превышать один миллион рублей. В соответствии со ст. 61 Градостроительного кодекса РФ (ст. 61) при причинении вреда имуществу (а также жизни и здоровью) физических лиц вследствие чрезвычайных ситуаций природного и техногенного характера органы государственной власти Российской Федерации, органы государственной власти субъектов Российской Федерации, органы местного самоуправления могут принять решение о выплате компенсации определенным категориям физических лиц. Законодатель предусматривает компенсационные выплаты по вкладам граждан в Сберегательном банке РФ, существовавшим в период до 20 июня 1991 г. (ст. 17 Федерального закона «О федеральном бюджете на 2010 год и плановый период 2011 и 2012 годов» № 308-ФЗ); государственные компенсации выплачиваются за утраченное жилье и имущество гражданам, пострадавшим в результате разрешения кризиса в Чеченской республике (Указ Президента РФ № 898 от 05.09.1995); существуют также другие виды государственных компенсаций собственникам имущества. Кроме выплат, производимых собственнику имущества непосредственно из государственного или муниципальных бюджетов, законодательством предусматриваются формы выплат из специально созданных фондов. Например, Федеральный закон № 177-ФЗ «О страховании вкладов физических лиц в банках Российской Федерации» предусматривает при наступлении страхового случая (отзыв у банка лицензии или введение моратория на удовлетворение требований кредитора банка) возмещение по вкладу физического лица из фонда обязательного страхования вкладов в размере до 700 тысяч рублей (в проекте Федерального закона, вынесенного на обсуждение в Государственную думу, предполагается увеличить размер денежного возмещения по вкладам граждан до 1 млн руб.). Федеральный закон № 225-ФЗ от 27 июля 2010 г. «Об обязательном страховании гражданской ответственности владельца опасного объекта за причинение вреда в результате аварии на опасном объекте» устанавливает требование компенсационных выплат профессиональными объединениями страховщиков в счет возмещения вреда, причиненного имуществу потерпевших — физических лиц (в размере до 360 тыс. руб.) и юридических лиц (до 500 тыс. руб.). Страховые выплаты владельцам транспортных средств, собственникам иных объектов за ущерб, причиненный их имуществу, предусмотрены Федеральным законом № 40-ФЗ от 25 апреля 2002 г. «Об обязательном страховании гражданской ответственности владельцев транспортных средств». В некоторых странах, например в Швеции, собственник вправе претендовать на компенсацию из государственных фондов в случае причинения ему вреда в результате преступления (компенсационные выплаты государства производятся дополнительно к страховке и помощи, предусмотренных специальными социальными программами)146. Собственник также вправе требовать от частных лиц и от государственных, муниципальных органов воздерживаться от совершения действий, заключения соглашений, принятия актов, препятствующих осуществлению его законных интересов. Речь идет о том, что собственность юридически обеспечивается запретом совершения другими лицами, частноправовыми субъектами и публично-правовыми, действий, актов, которые ущемляют интересы собственника, не позволяют реализовать ему свою волю в качестве «законного представителя» вещи. В цивилистике указанное правомочие собственника всегда было в центре внимание, поскольку оно соответствовало частноправовой конструкции абсолютного отношения, в котором собственнику, как управомоченной, активной стороне, корреспондировало бесконечное множество пассивно обязанных лиц. В этой связи важно отметить то обстоятельство, что основной целью выделенного правомочия собственника является не обеспечение хозяйственного господства лица над вещью, на что делается акцент представителями гражданско- правовой науки, а осуществление его правовой воли. Вещь может находиться у другого лица (арендатора, безвозмездного пользователя и т.д.), не быть в непосредственном физическом владении ее собственника, тем не менее все действия или сделки, незаконно совершаемые в отношении нее сторонними лицами, будут нарушать право собственности. Собственник, учредивший лицей или бесплатный медицинский центр для всех жителей города и несущий постоянные расходы на их содержание, возможно, не понесет убытков и даже материально выиграет от действий третьих лиц, препятствующих его деятельности, однако воля его будет нарушена, следовательно, будет нанесен урон его праву собственности. Существуют и другие права требования собственников имущества, установленные законодательством (право требовать от государства предварительного и равноценного возмещения стоимости имущества в случае его принудительного отчуждения для государственных нужд, предусмотренное ст. 35 Конституции РФ; иностранные инвесторы, реализующие приоритетные инвестиционные проекты, имеют право на основании ст. 9 Федерального закона от 09.07.1999 № 160-ФЗ «Об иностранных инвестициях в Российской Федерации» требовать, чтобы к ним не применялись новые нормативно-правовые акты, приводящие к увеличению совокупной налоговой нагрузки на их деятельность и т.д.).