Италия эпохи Возрождения, как никакая другая часть Западной Европы, ощущала себя прямой наследницей античной политической традиции. Как политическая карта Древней Греции представляла из себя огромное количество независимых и автономных городов-государств (полисов), так и карта Аппенинского полуострова состояла из множества отдельных политических образований с различными формами правления. На севере — города-коммуны, на юге — мелкие княжества. Как в античные времена идея объединения независимых городов-государств в единое централизованное государство не только не находила ни у кого поддержки, но даже и не возникала у политиков и мыслителей Древней Греции159, так и в Италии идея федерализма могла даже привести на эшафот160. Как в Древней Греции в городах-государствах внутренняя политическая борьба приводила к частой смене форм правления, создавая устойчивое представление об изменчивости власти, так и в итальянских городах-коммунах, с XI в. практикующих выборность должностных лиц (консула, подеста), сложилось представление о светской власти как «преходящей». Система городского самоуправления не имела строго определенных организационных форм. Институт консулов менялся не только в их численности и сроках пребывания, но и в их полномочиях. В некоторых городах консулы концентрировали в своих руках не только военные и управленческие функции, но и судебные, а в некоторых назначали особых «консулов правосудия». Впоследствии институт консулов был заменен на институт единого правителя — подеста. Во всех городах создавались Большие и Малые Советы, численность, состав и полномочия которых также изменялись от города к городу. В некоторых городах Советы играли решающую роль в политике, в некоторых были простыми марионетками в руках городских грандов. Господство знати в городах-коммунах сменялось тиранией; тирания сменялась различного рода полу- и псевдодемократиями, возникало и теократическое правление. Аристократия воевала со средним сословием; среднее сословие с ремесленническим людом; один аристократический дом воевал с другим аристократическим домом. Все это происходило в границах достаточно ограниченной территории и создавало условия для завышенной оценки роли отдельных личностей во всех политических событиях. Гуманистический опыт, как нигде, проявлял свою сущность в политической жизни Италии. Известный исследователь становления западной правовой традиции Г. Д. Берман в работе «Западная традиция права: эпоха формирования», анализируя различные правовые системы Западной Европы в средние века — королевское право, церковное право, феодальное, манориальное, торговое, городское, упоминает итальянскую правовую систему только в разделе городского права в силу неразвитости остальных, кроме церковного. Житель итальянских городов-коммун видел себя в первую очередь членом коммуны (общины), затем корпорации (цеха) и, наконец, активным политическим субъектом. Политика как творчество людей уже реально воплощалась в жизни итальянских городов, ее осталось только увидеть и ясно сформулировать. Эту задачу выполнил Никколо Макиавелли (1469—1527), который в истории западноевропейской политико-правовой мысли стал центральной фигурой переходного периода от средневековья к Новому времени. В его творчестве ясно просматривается как гуманистический опыт «необходимых избыточностей», так и элементы мыслительного эксперимента политического анализа. Мы можем на полном основании причислить Н. Макиавелли к пионерам государственно-пра- вовой мысли, к тем, кто впервые поставил человека непосредственно перед лицом власти и чье творчество заложило основы для создания неведомого ни античности, ни тем более средневековью нового представления о праве и государстве. И хотя Макиавелли не выступал как теоретик, разрабатывающий аргументивно-понятийный аппарат, а только положил «начало прагматической, опытной политической науке»161, при этом мало уделив внимания правовой теме, тем не менее в описываемый им политический опыт включены такие положения, которые в дальнейшем будут служить основой для разработки последующими мыслителями идей естественного права и правового государства. Следует отметить, что мало кто из европейских мыслителей был удостоен такой чести находиться под постоянным и пристальным вниманием критики, как Н. Макиавелли. Юристы, философы, историки, изучающие итальянское Возрождение, всегда придавали Макиавелли первостепенное значение, и сегодня с каждым годом появляются новые работы о жизни и творчестве флорентийского мыслителя162. Такое внимание объясняется тем, что в своем творчестве он затронул противоречия общечеловеческого масштаба, что выявленные им проблемы — это проблемы не только вчерашнего, но и сегодняшнего дня. Оценки творчества Н. Макиавелли были самыми разнообразными и даже противоречивыми — от буквального прочтения и соответствующего применения его идей на практике политика- ми-прагматиками до яростного отрицания представителями церкви и моралистами, которые именовали его не иначе, как антихрист, а общеизвестный нарицательный термин «макиавеллизм» обозначал принцип права силы, который открывал дорогу цинизму, вседозволенности и аморальности в политической деятельности. Неоспоримо, что дебаты вокруг имени Макиавелли начались уже в период Контрреформации. Когда гуманистический опыт распространялся только на сферу искусства, это не вызывало особых возражений у папской курии, более того, последняя не чуралась заказов великим художникам Возрождения, отказываясь от традиционного иконописного жанра, но стоило Н. Макиавелли заговорить гуманистическим языком об институтах власти, о том, что государство и законы не сотворены и хранимы богом, а есть результат человеческого творчества, как реакция церкви не заставила себя долго ждать. Папской курии потребовалось двадцать лет, чтобы понять, о чем в действительности идет речь в главном произведении Макиавелли — «Государь». Если это произведение о политике в 1532 г. печаталось с одобрения папы Климента VII, то в 1552 г. Павел VI осудил Макиавелли как непристойного и порочного писателя, а в 1559 г. «Государь» был внесен в Индекс запрещенных книг. «Резкие суждения Макиавелли о политической нравственности,— пишет М. А. Юсим, — более четырехсот лет волновавшие умы, за первые три века навлекли на его труды большей частью морализирующее порицание»163. Наиболее популярной книгой против макиавеллизма в XVIII в. была работа прусского короля Фридриха II «Антимакиавелли», в которой «именем морали опровергалась макиавеллевская логика»164. Надо признаться, что автор «Государя» своими высказываниями действительно часто провоцирует негативные оценки в отношении себя и своего творчества: «...а если бы его характер (государя. — И. Ц.), — пишет мыслитель, — менялся в лад с временем и обстоятельствами, благополучие его было бы постоянно»165. Благоразумный правитель не может и не должен быть верен своему слову, и если изменились обстоятельства, то исполнять свои обещания — это действовать во вред своей власти, поскольку подданные не постоянны в своей верности. Или в письме своему другу Франческо Веттори он пишет, что желает поступить на службу дому Медичи, свергнувших республиканское правительство Флоренции. «Ему, — пишет Макиавелли (Джулиано Медичи. — И. Ц.), — не следует сомневаться в моей верности, ведь, всегда ранее соблюдая верность, я не могу теперь вдруг научиться ее нарушать, и кто был верным и честным, как я, сорок три года, не изменит своей природы в один миг. Свидетельство моей честности — моя бедность» . И это пишет человек, прослуживший 15 лет республиканскому правительству Флоренции в должности секретаря второй Канцелярии. Кажется, что Макиавелли серьезно лукавит, используя по отношению к себе одни мерки — верности и преданности, по отношению к другим — другие. Исходя из этих высказываний, можно сделать поспешный вывод, что Макиавелли выступает в роли софиста Фрасимаха из платоновского диалога «Государство», который определял справедливость как личную выгоду сильнейшего166. Именно поэтому для многих флорентийский мыслитель стал символом аморальности, который провозглашает субъективность и произвол в политической практике. И. Ю. Козлихин замечает, что «Макиавелли можно представить проповедником абсолютной аморальности в политике и даже приписать ему тезис, что цель оправдывает средства. Но это будет совершенно несправедливо»167. Действительно, подобные оценки несправедливы, поскольку они в своих суждениях обращаются не к принципам рациональной политики, опирающейся на научный анализ социально-политической ситуации при достижении определенных политических целей, а к безусловным моральным ценностям и видят образ политика либо как носителя последних, либо как аморалиста. Более серьезный подход к анализу творчества великого флорентийца осуществляют те авторы, которые считают, что главная цель Макиавелли — это определение собственных границ политики и вследствие этого отделение ее как от морали, так и от религии. Эту мысль поддерживает американский политолог В. Эденстайн: «До Макиавелли для всех политиков-теоретиков главным вопросом была цель государства. Власть мыслилась только средством достичь справедливости, благосостояния, свободы или Бога. Макиавелли утверждает, что целью является сама власть, и обсуждает только средства, с помощью которых можно взять, удержать и распространить ее. Макиавелли отделяет власть от морали, религии и философии, устанавливая государство как автономную систему ценностей, не зависимую от других источников»168. К. Скиннер отмечает, что политик у Макиавелли не стоит вне морали, а лишь рассматривается под иным «политическим» углом зрения169. Данный подход более продуктивен, поскольку в нем открываются новые темы для осмысления, в которых можно сформулировать вопросы тийа: «В чем заключается источник политической власти — ее основание?», «Каковы источники права как общей темы справедливости?» и «Каковым должно быть отношение между политической властью и правом (тема справедливого политического господства)?» Конечно, Н. Макиавелли не формулировал свою проблематику в такой форме и не выразил ее концептуально, но он установил вехи, по которым двигалась в дальнейшем политико-правовая мысль европейских юристов и философов. Эти темы были центральными в научных трактатах по теоретико-легитимационным основаниям государства и права. Макиавелли же не завершил свою мысль, т. е. не довел ее до систематизированной формы, он видел свое основное предназначение в обучении государей тому, как завоевать власть, удержать и распространить ее. «Я же, — писал Н. Макиавелли Лоренцо де Медичи, — вознамерившись засвидетельствовать мою признательность Вашей светлости, не нашел среди того, чем владею, ничего более дорогого и более ценного, нежели познания мои в том, что касается деяния великих людей, приобретенные мною многолетним опытом в делах настоящих и непрестанным изучением дел минувших»170. Основной совет Макиавелли государю можно сформулировать следующим образом: «Политической власти достоин тот, кто в большей мере прилагает волевые усилия в ее завоевании и удержании»171. Это положение коренным образом изменяет взгляд на источники политической власти и ее сущность. И это изменение было настолько радикальным, настолько противоречило патерналистиче- ской традиции отношения к власти в средневековой политической практике, что папство восприняло это как вызов человека Богу, а сам мыслитель позволил сказать: «Зная, что об этом писали многие, я опасаюсь, как бы меня не сочли самонадеянным за то, что, избрав тот же предмет, в толковании его я более всего расхожусь с другими»172. Анализ творчества Н. Макиавелли показывает, что он выступал критиком христианской религии. Именно в том пункте, где христианство было наиболее сильно, в пункте профанации человеческого бытия, когда политическая и экономическая деятельности признавались несамодостаточными, не имеющими своих собственных ценно стей, философ противопоставлял гуманистические идеалы человека. Задаваясь вопросом, почему в античные времена человек больше любил свободу, чем теперь, Н. Макиавелли отвечает: «Наша религия, открывая истину и указуя нам истинный путь, заставляет нас мало ценить мирскую славу... Наша же религия прославляет людей скорее смиренных и созерцательных, нежели деятельных»173. Отождествляя средневековую схоластику с отвлеченным мудрствованием, он считал, что созерцательность вредна для государства, что это порождает бездеятельность и «опасные соблазны»174. Из этого следовало, что если христианская идеология и оправдывала политическую деятельность, то только при определенных условиях: во-первых, если государь приносил пожертвования церкви, во-вторых, если он был образцом христианской нравственности, меру которой определяла сама церковь. Предполагалась такая система ценностей и приоритетов, где моральное начало было не только первично по отношению к поступкам людей, но и могло обнаружить себя независимо от конкретных практических решений. Независимо от того, как ведет себя человек в практической жизни, ему могли быть отпущены церковью грехи. Таким образом, церковь узурпировала право на интерпретацию божественных ценностей, право на определение — что угодно, а что не угодно Богу. Именно в этом Макиавелли видит неискренность и ложь церкви. Поэтому, оценивая так называемые теократические государства, он отмечает, что они управляются «причинами высшего порядка», которых ум человеческий просто не в состоянии понять, и считает, что «лишь самонадеянный и дерзкий человек мог бы взяться рассуждать о том, что возвеличено и хранимо богом»175. Поэтому если средневековые схоласты предоставляли право человеческому разуму судить о «естественных нравственных законах», которые угодны Богу, но оставляли «план божественной мудрости» как оправдывающий разум человека, то Макиавелли исключает из сферы политических отношений божественные нравственные сентенции. Попытка схоластов судить, что возвеличено и что хранимо Богом, является для него не только не удавшейся, но и иллюзорной попыткой. Справедливо заметил исследователь Макиавелли Дж. Аллен, что для него «абсолютного блага не существует, правила морали возникли из опыта, поэтому их некритическое восприятие, особенно в политике, приводит к бессмыслице»176 и «зачастую ведет к нежелательным с точки зрения управления результатам. Таким образом, благо политической власти — это относительное, а не абсолютное благо, оно является сферой человеческого искусства, следовательно, общественная жизнь зависит от его (человека) сил, знаний и навыков. Исторический процесс — это не провидение божественного разума, и Бог не влияет на поступки людей непосредственно: на людей влияет их собственная природа и представления, как религиозные, так и политические, которые могут быть изменяющимися во времени. В своих трактатах он постоянно апеллирует к тому, «что есть», к настоящему, к временным условиям и учит государей не соблюдать принципы религиозного долженствования, а придерживаться обстоятельств: «Я думаю, что сохраняют благополучие те, чей образ действия отвечает особенностям времени, и утрачивают благополучие те, чей образ действия не отвечает своему времени»177. Реализм мышления Н. Макиавелли заключается в том, что он в первую очередь ставит вопрос о «естественных» поступках людей, о «естественном» человеке, таком, поведение которого не определяется ни религиозными, ни уже сложившимися в традиции нормами общежития. Он рассуждает о том, «как поступают люди, а не о том, как они должны поступать»178, т. е. прежде чем устанавливать нормы общественной жизни, необходимо, опираясь на факты, определить, каковыми являются ненормированные ни политической властью, ни религией поступки человека. Сто десять лет спустя Т. Гоббс достаточно точно выразил инновационность подхода Макиавелли в анализе политической реальности. «После того, — пишет Гоббс, — как человеческое общество уже установлено на деле, когда уже никто не живет вне общества, когда мы видим, что все люди ищут общения и беседы с другими людьми, может показаться удивительно глупым, что некий автор (Н. Макиавелли. — И. Ц.) в начале своего учения о государстве выдвигает положение, согласно которому человек не яв ляется по природе способным к общественной жизни»179. Действительно, образ макиавеллевского «естественного» человека — это по преимуществу образ злого человека, способного скорее не подчиняться, чем подчиняться, быть лжецом и лицемером, нежели верным подданным. Давая совет государю, что он не должен быть верен своему обещанию, «если это оборачивается против него и исчезли причины, побудившие его дать слово», Макиавелли поясняет: «...так как они (подданные. — И. Ц.) наклонны ко злу и не будут верны тебе...»180 В политически плохо организованном сообществе государям не следует ожидать верноподданнического поведения граждан. Люди склонны в большей степени не подчиняться политической власти, чем подчиняться, а если и подчиняются, то чаще всего используют обман. Макиавелли пишет, что «учредителю республик и создателю ее законов необходимо заведомо считать всех людей злыми и предполагать, что они всегда проявят злобность своей души, едва им представится удобный случай»181. Эту наклонность к неповиновению власти можно отнести к «естественным» свойствам человека и заключить, что первым «естественным» правом, с точки зрения Макиавелли, было право на сопротивление. Уже Боккаччо открыто говорил: «Я имею право употреблять против него (тирана. — И. Ц.) оружие, заговоры, шпионов, засады, хитрости; это полезное и священное дело, потому что нет жертвы угоднее, чем кровь тирана»182. Политические реалии современной Макиавелли Италии ярко доказывали это положение. Повсюду царила борьба за власть, и в этой борьбе использовались любые средства — убийства, подкупы, обманы, даже внутри дома правящего семейства редко обнаруживалось мирное сосуществование. Я. Бурхардт отмечает, что во второй половине XV в. в Италии было только «два государства, хорошо управляемых способными князьями». Одно из них — правление Гон- зака в Мантуе. «Гонзаки отличались семейным согласием. В их доме давно не было тайных убийств, они смело показывали народу своих покойников»183. Но самый большой грех подобной политической практики Макиавелли видел не в том, что происходит борьба за власть, а в том, что эта борьба оправдывается благопристойными и богоугодными ценностями. «Можно будет показать, — пишет мыслитель, — к какому коварству, к каким ловким ухищрениям прибегают и государи, и солдаты, и вожди республик, чтобы сохранить уважение, которого они никак не заслуживали»'. Свою деятельность они совершают под прикрытием благородных слов: «...деятели и главы партий прикрывают самыми благородными словами свои замыслы и цели: неизменно являясь врагами свободы, они попирают ее под предлогом защиты то государства оптиматов, то пополонов»184, т. е. выражают лишь эгоистический интерес своей политической группировки, и под маской благопристойности «законы издаются не для общего блага, а ради выгоды отдельных лиц»185. Как справедливо заметил И. Ю. Козлихин, для Н. Макиавелли «разногласия и конфликты неустранимы из человеческого общества, ибо оно всегда неоднородно и распадается на группы, представляющие различные нравы (умонастроения и интересы), и вражда между этими группами закономерна и неизбежна»186. В силу этого для Н. Макиавелли реальностью политического общения становится открытая борьба за власть, целью которой является сама власть (ее завоевание и удержание), т. е. стабильность и устойчивость государства, и в этой борьбе тот имеет право на политическое господство, кто в большей степени проявил себя, сумел аккумулировать как личностные ресурсы власти (волю, знания, навыки), так и институциональные (материальные средства, армию, союзников). Так, например, в образовании новых государств, «приобретаемых собственным оружием или доблестью» и «приобретаемых чужим оружием или милостью судьбы», Макиавелли видит отличие в том, что в первом труднее завоевать власть, но легче ее удержать, тогда как во втором наоборот, поскольку государи, «как бы перелетев весь путь к цели... сталкиваются с множеством трудностей впоследствии»187. Это говорит о том, что во втором случае право на политическое господство государю досталось без его участия, т. е. без использования его личностных ресурсов (физических и интеллектуальных), почему они «и гибнут от первой же непогоды» . Единственной мерой, объективно оценивающей политические поступки людей, становится «воля к власти», концентрированное усилие в ее завоевании и удержании, а единственным источником власти — «естественное» стремление человека господствовать над другими. Объясняя причины, побудившие его написать книгу об истории Флоренции, он пишет, что предшествующие историки «проявили должную обстоятельность» в «изложении войн, которые вела Флоренция с чужеземными государствами», тогда как «в отношении гражданских раздоров и внутренних несогласий и последствий того и другого они многое вовсе замолчали, а прочего лишь поверхностно коснулись...»188, т. е. не коснулись главного — борьбы за власть. Именно поэтому Н. Макиавелли отдавал предпочтение республике, а не монархии, даже если во главе последней стоит достойнейший человек, поскольку принцип наследования власти базируется на религиозном легитимационном основании — власть, богом данная, тогда как реалистическое основание — это воля к господству, следовательно, оправдать политическое господство, ссылаясь то ли на божественную волю, то ли на традицию (исторический опыт), невозможно. Политические отношения, укореняющиеся в настоящем, а не в прошлом, имеют своим основанием волю к власти; власть, разворачивающаяся в настоящем и несущая устойчивость в себе самой, есть усилия индивидов властвовать. Можно сказать, что «воля к господству», наряду с правом на сопротивление, есть второе «естественное» качество человека, и в силу этого каждый человек должен быть активным участником политического оборота, и только республика предоставляет такую возможность, несмотря на то, что, как считал философ, «из всех видов рабства самым тягостным является то, в которое тебя втягивает республика»189. Благо республики в том, что, во-первых, политическая власть в ней уже не может опираться на религиозную легитимность. Эта форма правления требует от политика максимальных затрат своих личностных ресурсов и предоставляет возможность любому человеку участвовать в политической борьбе. Политическая этика Макиавелли исходит из трех взаимоотноси- тельных понятий: virty — fortuna — necessita. Virty (воля) — сложное понятие, это и этическое начало, и мощь политических и военных свершений, и идея героизма. Fortuna (судьба) — понятие относительное с virty. Virty преодолевает судьбу, что можно понять как преодоление встающих перед политиком препятствий, преодоление внешних факторов. Necessita — средство приведения медлительных масс в движение, придание им формы. Ни одному политику, каким бы талантливым он ни был, невозможно в одиночку достичь цели. Ему необходимы институциональные ресурсы, следовательно, требуется привлечь на свою сторону и привести в движение народные массы. Ф. Майнеке считает, что такая система категорий необходима Макиавелли для того, чтобы обосновать политику вседозволенности190. Вряд ли можно согласиться с подобным суждением. Политик не может действовать так, как ему заблагорассудится, он обязан учитывать fortuna и правильно выбирать necessita. В противном случае невозможно объяснить идею Макиавелли о создании регулярной армии и национальной милиции. Как известно, Н. Макиавелли первым из политических деятелей настаивал на создании регулярной армии и народной милиции, отказываясь от наемной практики формирования вооруженных сил. И дело заключалось не только в том, что наемники «будут сами домогаться власти»191, но и в том, что военное дело становится общенациональным делом, где каждый гражданин в какой-то мере приобщен к общегосударственным политическим задачам. Макиавелли действительно придавал огромное значение вооруженным силам, видя в них один из главных инструментов достижения политических целей, и считал, что главной прерогативой государя является занятие военным ремеслом, поскольку, как справедливо заметили Е. П. Никитин и А. Г. Никитина, цитируя Макиавелли, «военное искусство наделено такой силой, что позволяет не только удержать власть тому, кто рожден государем, но и достичь власти тому, кто родился простым смертным...»192 Необходимо отметить, что, с точки зрения автора «Государя», «общее благо принимается в расчет... только в республике» , поскольку «всегда хорошо, когда любой человек, имеющий в виду общественное благо, обладает возможностью выносить на обсуждение свои предложения; и хорошо, когда всякий может высказывать о них свое мнение...»193, т. е. республика дает возможность гражданам быть участниками законотворческого процесса, но «такой порядок был добр, пока добрыми были граждане»194. Следовательно, действенность законов не всегда приносит благожелательный результат. Законотворчество, как еще одно средство достижения целей государя, обладает силой только при определенных условиях. Этим условием является «вера людей в порядок», и порядка не будет, когда «вера в народе иссякнет»195. Из этого макиавеллевского положения можно сделать заключение, что политическое господство и право (законы) имеют разные источники. И если для источника политической власти «достаточно того живущего в нем (политике. — И. Ц.) внутреннего порыва — стремления к власти, из которого проистекают все остальные политические феномены и структуры»196, то, чтобы закон имел силу, необходимо общее согласие людей или, по крайней мере, большинства. Таким образом, Макиавелли выделяет как бы две стадии политического общения: стадию завоевания власти и стадию ее удержания. На первой стадии происходит ненормированная борьба за власть в том смысле, что ей не предшествуют никакие санкционированные обществом нормы — борьба без правил, опирающаяся только на силу.,Этот способ, как замечает сам Макиавелли, «присущ зверю»197, тогда как на второй стадии государю необходимо использовать институциональные ресурсы: нормы морали, религии и законы, но которые действенны только при согласии людей. При соблюдении этого условия цель удержания власти, а следовательно, спокойствия и устойчивости государства, будет достигнута. Однако этот «человеческий» путь не всегда выполним, несогласие с законами и сопротивление им возвращает политическое общение на первую стадию — стадию завоевания власти, где действует закон силы, и государь «должен усвоить то, что заключено в природе и человека, и зверя»198, чтобы правильно выбрать средства для достижения своих целей и по отношению к «звериной» природе использовать «звериные» средства — силу. Самым же большим грехом государя будет утрата им власти в силу его доброжелательности, т. е. когда на силу он не отвечает силой. Процесс смены двух стадий: завоевания и удержания власти — не имеет своего завершения, и здесь нельзя предложить какую-либо форму правления в качестве вечной и неизменной — «вечных и неизменных форм правления не существует, не вечна и смешанная»199. «Переживая беспорядочные превращения, — пишет Н. Макиавелли, — все государства обычно из состояния упорядоченности переходят к беспорядку, а затем от беспорядка к новому порядку»200. Такой участи не может избежать никакая форма правления: ни правильная (самодержавие, аристократия и народное правление), ни неправильная (тирания, олигархия и лицензия — вседозволенность, разнузданность). Джованни Реале и Дарио Антисери, выделяя три основных момента мысли Макиавелли наряду с политическим реализмом, который тесно связан с антропологическим пессимизмом и новой концепцией «добродетели» государя, отмечают также и «возвращение к началам» как условие восстановления и обновления политической жизни»201. Таким образом, каждый государь (политик) в своей деятельности должен руководствоваться тем, что ему постоянно будут требоваться усилия и ресурсы в «завоевании», т. е. в возобновлении политического господства. Подведем итог политической концепции Н. Макиавелли. Во-первых, определив целью власти саму власть, он ограничивает пространство политической деятельности борьбой за политическое господство, которая не определяется другими, кроме этого, ценностями — «благоразумному государю следует избегать тех пороков, которые могут лишить его государства, от остальных же — воздержаться по мере сил, но не более»202. Поэтому задача правителя не в сохранении свободы граждан, а лишь в обеспечении их «мирной жизни и безопасности»203, что, по его мнению, в конечном итоге приведет к устойчивой политической жизни. Во-вторых, эта борьба вытекает из дополитической «природы» человека, из его «естественных» свойств стремиться к господству и сопротивляться власти, что является двумя сторонами одной медали. В-третьих, политическая власть — это в первую очередь возможность принудить человека сделать то, что сам бы он в своем «естественном» состоянии не стал бы делать — принудить к повиновению. Эту макиавеллевскую мысль подчеркивает М. А. Юсим, цитируя автора «Государя»: «Правительство есть совокупность средств для поддержания подданных в повиновении»204. В-четвертых, политический процесс складывается из двух стадий: завоевания власти и ее удержания. Первая есть неинституа- лизированная борьба за власть, основанная на силе к принуждению. Вторая требует институализированных средств: норм морали, религии и права. Поэтому, например, религия ценна не приобщением к Богу, а как «форма политической идеологии, обеспечивающей жизнедеятельность государства, легитимность правителей, законов и установленного порядка»205. В-пятых, если источником политической власти является «стремление к господству», то источником правовых норм — общее согласие граждан или их большинства. Позитивная действенность правовой нормы основывается на добровольном согласии граждан. И наконец, в-шестых, социальная справедливость достигается, по большому счету, политическими усилиями отдельных индивидов, т. е. обнаруживается на личностном уровне. И если этот пункт выигрывал по отношению к средневековой «созерцательности», то проигрывал представлениям античных мыслителей относительно социальной справедливости, в частности Платону, который считал, что справедливость не обнаруживается в пространстве индивидуальных поступков, а достигается только институциональным способом206. Поэтому, как справедливо заметил В. Энде- стайн, «преклоняясь перед «героями» (а только «герой» может создать государство), Макиавелли пренебрегает учреждениями»207 и уподобляет политическую деятельность деятельности «искусного политического скульптора, который усилием своей воли способен облечь “материал” существующих в стране порядков и отношений в любую форму...»208 «Политический рационализм» у Н. Макиавелли имел прагматический характер. Задача «Разума» — оптимальный выбор средств завоевания и удержания власти. Проблема «прагматической политики» государя была очевидна уже в то время. Допуская, что люди могут быть разными и, следовательно, исповедовать различные ценности, удержать власть на основании добровольного согласия возможно, только ограничив государство узконациональными (культурными и религиозными) рамками209. При подобном допущении объединить в одном государстве разные народы невозможно, поскольку, с точки зрения Н. Макиавелли, вторая стадия — стадия удержания власти будет отличаться от первой (завоевания власти), если в ней отсутствует элемент стремления к власти, т. е. в обществе нет групп, которые были бы не согласны с проводимой государем по литикой. Стадия стабильности государства — добровольное подчинение всех членов общества. Опыт религиозных войн в Европе показал, что даже в рамках «единой христианской культуры» могут существовать несоответствия, приводящие к жестокому вооруженному столкновению. Это не могло не пробудить интереса к формулированию универсальных (общечеловеческих) ценностей — единственных, способных к общественной консолидации и стабильности государства.