Общество и государство: концепция перехода от абсолютизма к правовому государству в России
В области публичного права Коркунов развивал идеи своего учителя и предшественника А. Д. Градовского, в центре внимания которого находилась проблема «определения существа неограниченной монархии как юридической формы государства». Градовский подробно раскрывает отличие российского самодержавия, с одной стороны, от конституционной монархии (состоящее в его неограниченном характере) и, с другой — от деспотических государств (состоящее в том, что верховная власть действует на основании закона). Констатация этого положения позволяла ставить сакраментальный вопрос о критериях законности решений власти, соотношении собственно законов (актов, составленных и утвержденных в соответствии с определенной процедурой) и распоряжений императора, принимаемых им в виде указов, высочайших повелений (фиксированных в письменной форме или отдаваемых устно). Эта проблема (соотношения указа и закона в российском праве), поставленная Градовским, стала затем предметом специального исследования Коркунова. В центре внимания оказывались высшие государственные учреждения, осуществлявшие функции разработки и принятия законов перед их утверждением монархом, а также функции административной юстиции в высшей инстанции. Ее постановка позволяла представить развитие российской государственности как последовательное движение от абсолютизма к правовому государству (при котором указное право постепенно вытеснялось законом)59”. Труд Градовского можно рассматривать как прекрасное теоретическое выражение идей либеральных реформ Александра П. В основе подхода лежала концепция отношений общества и государства в России, разработанная государственной школой, и получившая четкое выражение у Градовского. Она раскрывала специфику российского сословного строя (по сравнению с западным), показывала роль государства в формировании сословных отношений, видела в административных реформах инструмент модернизации традиционных социальных отношений. Если на Западе бюрократия формировалась из среднего класса и вступала в союз с королевской властью против феодализма, то в России «дворянство само сделалось бюрократией». Бюрократия определялась как «особый организм должностей, даже особый класс лиц, резко выделенный из остального общества и связанный исключительно с центральной властью»60. Градовский, как позднее и Коркунов, выступал за переход от государства «механического» к государству «органическому», от централизации (свойственной абсолютистским системам периода их формирования) к децентрализации, от полицейского государства (с жесткой системой вертикального контроля и административного подавления) к самоуправлению (суть которого состоит в передаче административных обязанностей самому населению). Эти тенденции представлены Великой реформой 1861 г., которая (несмотря на объективно компромиссный характер) внесла в управление начало «все- сословности», заложила основы преобразования судебных, хозяйственных учреждений. Градовский четко формулировал переходный характер российской ситуации: «Мы стоим на распутьи. Возвращение к старому порядку невозможно; новый порядок не установился, даже пути к достижению его не избраны»61. Выход из ситуации Градовский видел не столько в политических реформах (связанных с немедленным переходом к конституционной монархии), сколько в развитии самоуправления, которое станет основным инструментом вытеснения бюрократии из сферы управления (в частности, он выдвигал идею губернской реформы — ослабления власти губернатора за счет местного земского самоуправления). «Самоуправление, — писал он, - требует великого общественного покаяния, искреннего обращения к земле, к истинному труду и к народу. Настанет ли это великое время? Можем сказать евангельскими словами — "верую, Господи, - помоги моему неверию"»62 63. Идеи Градовского оказали определяющее влияние на русский либерализм и земско-конституционное движение. Он оказал непосредственное влияние на взгляды Н. М. Коркунова, в частности при интерпретации им реформ город- 66 ского и земского управления . Л. И. Медушевский Оба мыслителя считали, что в России невозможна непосредственная рецепция западных конституционных норм, для которых отсутствуют соответствующие социальные институты. Пристальное внимание к институтам управления, характерным для российской реальности, объяснялось поиском тех механизмов, которые, в условиях слабости гражданского общества, способны были реформировать эту реальность, соответствуя эволюционному типу правовой и политической модернизации. Этим объясняется интерес Коркунова к деятельности высших учреждений — Государственного Совета, Сената, создание которого вызывало мысль об ограничении абсолютистской власти, а также к проблемам цензуры и гласности, постоянный интерес ко всем формам земского движения и самоуправления. Развивая этот подход, Коркунов именно в прочности закона видел гарантию от деспотии, где «место закона заступает ничем не сдерживаемый произвол правителя». Смысл российских реформ усматривался в «самоограничении власти правом»67. Государство вообще характеризуется им в ряде работ как «общественный союз, обладающий самостоятельной властью принуждения», а сама власть или властвование, по его мнению, определяется тремя элементами— силой, возможностью распоряжаться ею и субъектом распоряжения68. Государство, вопреки метафизической юриспруденции (в частности, учениям Г. Еллинека и П. Лабанда) рассматривалось им, следовательно, не как юридическое лицо, наделенное самостоятельной волей и преследующее собственные цели, но как юридическое отношение, субъектами права в котором являются все участники государственного общения — от монарха до подданных69. Государственная власть выступает не как воля, но сила, происходящая от психологического осознания людьми своей зависимости от государства. Данный подход выявлял известную зависимость власти от общественных настроений, необходимость для нее соответствовать запросам общества (мы бы сказали сейчас — важность фактора легитимности власти в обществе)7". Классическим трудом Коркунова является «Указ и закон», в котором проводится их разграничение в перспективе либерализации самодержавия. В связи с этим Коркунов очень внимательно изучил соотношение закона и указа, особенности указного права в России. Он проводил принципиальное различие между законом (общим правилом, установленным в соответствии с определенной законодательной формой) и указом (общим правилом, устанавливаемым в порядке управления), хотя для абсолютной монархии это различие было весьма условным, а признаки его проведения (в правовой литературе того времени) были чрезвычайно разнообразны и являлись предметом дискуссии. Коркунов показал, однако, что сами указы чрезвычайно различаются по содержанию, цели издания и редакции, а также по тому, публикуются они во всеобщее сведение или нет. Юридически особенно значимо было различие в обязательной силе указов: оно фиксировалось по предмету государственного управления (наир., указы, устанавливающие нормы, и указы, содержащие лишь технические предписания, правила целесообразности), а также по подразделению на определительные (то есть непосредственно определяющие деятельность администрации и частных лиц) и исполнительные (то есть определяющие лишь условия исполнения и применения законов). Практическое значение этого различия заключалось в том, что действие исполнительного указа обусловлено действием того закона, в исполнение которого он издан. В свою очередь, исполнительные указы подвергаются еще более дробной классификации: они подразделены на определяющие порядок введения в действия закона; порядок его исполнения; дополнительные условия, не урегулированные в законе; наконец, возможность для административной власти в известных случаях устанавливать изъятия из закона. Анализ этих последних (так называемых «исключительных указов») является чрезвычайно важной проблемой при анализе всех систем «мнимого конституционализма»64 65. Проблема соотношения юридической силы указа и закона оказалась центральной при переходе от абсолютизма к конституционной монархии, когда с принятием манифеста 17 октября 1905 г. и последующего нового Основного законодательства стала реальностью возможность изменения конституционного строя путем издания царем указов с силой закона. Различие политических позиций противников и сторонников конституционной монархии представало в виде различных интерпретаций указного права монарха. Консерваторы, опираясь на факт сохранения в Основных законах понятия самодержавия, предлагали ввести такие поправки, которые полностью обесценивали бы значение сделанных в манифесте уступок Известный спор о соотношении понятий закона и указа приобрел новую актуальность в переходный период. Во время абсолютизма эта проблема не получала однозначного решения. Официальная точка зрения состояла в том, что при самодержавном строе не существует никакого качественного различия между законом и указом (причем как зафиксированным в письменной форме, так и данном в устной форме), поскольку во всех случаях выражена воля суверена — самодержавного монарха. Эта позиция была поставлена под сомнение либеральными юристами, которые, стремясь ввести в российское общество начала законности, проводили идею о существовании определенных формальных различий между ними. Так, Градовский считал, что это отличие связано с наличием подписи государя, которая должна присутствовать в законах, но отсутствует в указах (как письменных, так и устных). Коркунов видел это различие в форме принятия законодательных актов: он определял закон как утвержденное царем мнение Государственного Совета. В условиях переходного периода острота вопроса определялась различными политическими стратегиями юридических решений: если принять точку зрения об октроированном характере российской конституции как дарованной по воле монарха, то следует согласиться, что с изменением этой воли конституция может быть взята обратно; далее, необходимо допустить сохранение за монархом права модифицировать эту конституцию — если не указами, то во всяком случае законами, утвержденными царем. В. М. Гессен не отрицал указного права монарха, которое действительно было чрезвычайно широким, однако выступал против придания данному праву надконституционного характера. Со времени установления консти туционного принципа, подчеркивал он, понятие самодержавия (которое было сохранено в Основных законах Российской империи) не имеет юридического смысла, представляя собой «историческую реминисценцию». «Эго, - говорил Гессен студентам в 1907 г., - украшающий элемент, политическая орнаментировка, исторический пережитою), поскольку «каждый отживающий порядок цепко хватается за старые слова и понятия»66”. Политическая практика, однако, была далека от этого идеалистического представления: основные реформы экономической и политической системы страны (столыпинские аграрные реформы, роспуск Первой Государственной думы, изменение избирательного законодательства), а также текущее управление осуществлялись практически полностью указами императора. Это позволяло многим современникам интерпретировать данную систему как фактическое сохранение самодержавного строя или «мнимый конституционализм». Таким образом, Коркунов рассматривал вопрос о государстве и государственной власти в новых предреволюционных условиях и наметил основные линии тех споров (и решений), которые вскоре приобрели политическое значение. Являясь сторонником эволюционного пути разрешения конфликтов, Коркунов акцентировал проблематику государственной власти как определенной силы, гарантирующей стабильность и правовой характер изменений, Он подчеркивал идею роли государства в формировании общественного консенсуса. С этой точки зрения, государство есть юридическое отношение между индивидами (на одной территории), в котором субъектами права являются все участники общественного союза, а государственная власть выступает как посредник и инструмент консенсуса и модернизации. Предвидя переход к конституционной монархии и представительной системе правления, Коркунов, подобно Д. С. Миллю и другим сторонникам классического либерализма, отстаивал преимущества пропорциональной системы народного представительства перед мажоритарной. Последняя, давая преобладание количественному большинству, ведет к снижению качества представителей. От участия в законодательной работе отстраняются наиболее квалифи- цированные и образованные люди. Между тем смысл представительной системы состоит именно в том, чтобы «смутные, неопределенные, неразумные желания народа» были выражены «высшей, лучшей и более сознательной» его частью, подобно тому как опекун представляет интересы ребенка или душевнобольного67. Поэтому, хотя Коркунов не дожил до Первой русской революции, он хорошо видел деструктивные следствия быстрого революционного перехода к демократии и понимал опасность установления тирании большинства вместо монархии (как М. Я. Острогорский, Б. А. Кистяковский, П. И. Новгородцев, Ф. Ф. Кокошкин и другие либеральные философы права)68 69. Расцвет творчества Коркунова (и его популярности в широких кругах интеллигенции) приходится на период, когда вопрос о становлении гражданского общества и правового государства в России перешел из области абстрактной теории в область общественной деятельности и практической реализации — борьбы за всеобщее избирательное право, местное самоуправление и формирование основ российского конституционализма7 . Противоречия и трудности рецепции либеральных идей в обществе с неразвитой правовой культурой и господством правового нигилизма стали доминирующим фактором общественного сознания. Коркунов стремился анализировать эти трудности, обращаясь прежде всего к теории и истории русского права, политической системы и государственных институтов. Особый интерес представляют для него идеи государства и государственной власти как способа модернизации, осуществляемой через право, его рациональную кодификацию и административные институты. АН. Медушевский, доктор философских наук, профессор Н. М. КОРКУНОВ ЛЕКЦИИ ПО ОБЩЕЙ ТЕОРИИ ПРАВА