Нормы-принципы. Принцип как регулятор

Вопрос о правовых принципах является в настоящее время одним из наиболее обсуждаемых в юридической литературе. Это говорит о развитии правовой системы в условиях, когда многие ее нормативные структуры не приобрели еще достаточной «тектонической» устойчивости.

По поводу сущности и регулятивных функций правовых принципов высказаны самые разноречивые позиции, подробный анализ которых не входит в наши намерения. Задача настоящего изложения может быть сведена к обоснованию по крайней мере двух теоретико-правовых тезисов. Один из них состоит в том, что правовые принципы, юридические нормы — правила поведения и др. принадлежат к одному и тому же классу регулятивных явлений, за которым можно закрепить название — «правовые нормы». Если право в объективном смысле определяют как систему норм, то принципы как регуляторы и элементы внутренней организации права, безусловно, относятся к этой системе; они не могут быть не чем иным, как нормой, своеобразным видом норм среди других известных видов.

В определенном смысле термин «норма-принцип» эквивалентен термину «правовой принцип» («принцип права»). Некоторые отечественные и зарубежные авторы придерживаются противоположного взгляда, они более или менее четко разграничивают правовые принципы и правовые нормы, но беда в том, что это приводит к потере перспективы в изучении нормативных качеств принципов, проявляющихся в процессах регулирования.

Второй тезис, который мы попытаемся доказать, касается категории правовых принципов, фактически действующих как регуляторы, не будучи формально закрепленными в законодательстве. Они «живут» не в текстах законов и иных нормативных правовых актов, а в сознании законодателей, судей, других субъектов правотворчества и правоприменения.

Сущность принципов (познания и мышления, опыта и действия) объективна, она отражает устойчивые, повторяющиеся связи между явлениями в природе и обществе. За каждым принципом стоит определенная закономерность, естественный или социальный закон. Познать принцип развертывания в мире физических, химических, биологических и иных природных процессов — значит открыть естественный закон. Объективны по происхождению общественные и гуманитарные принципы, за которыми, в конечном счете, обнаруживаются познанные законы развития общества и человека. Здесь, собственно, заложен первичный источник нормативности общественных, в особенности этических и правовых, принципов. На конституирующих и регулятивных функциях этих принципов ставил акцент Кант в учении о «чистом разуме». Если сущность и происхождение принципов объективны, то их применение находится целиком в области субъективного. Принципы нельзя выдумывать, произвольно изменять, но их можно игнорировать, подменять, дискредитировать, однако, пожалуй, самое распространенное злоупотребление принципами, связанное с их иерархической, ценностной структурой, — это недооценка одних принципов и переоценка других. В таких случаях система принципов деформируется или выходит из строя. Для каждой спе-

цифической сферы деятельности необходим отбор ценностей и построение на их базе иерархии принципов, обеспечивающих успех соответствующего дела.

В поле зрения юристов попадают прежде всего принципы, зафиксированные в конституции, законодательных и иных нормативных правовых актах, названные в них и структурно выделенные в юридических текстах. Сегодня не многие юристы пытаются осмыслить правовой принцип как юридическую норму, да и сам термин «норма-принцип» пока еще не стал общеупотребительным. Определяя данное понятие применительно к конституционному праву, Т. Я. Хабриева и В. Е. Чиркин пишут: «Норма-принцип в конституциях — это правовое выражение основ, начал, которыми следует руководствоваться»1.

Многие кодексы и законы включают статьи, в которых закрепляются общие принципы, относящиеся к предмету их регулирования. Количество и критерии подбора общих принципов для той или иной отрасли права не являются унифицированными и зависят, в конечном счете, от предпочтений законодателя. Так, КоАП РФ в числе принципов соответствующего законодательства называет равенство граждан перед законом, презумпцию невиновности и обеспечение законности при применении мер административного принуждения в связи с административным правонарушением. В УК РФ дан более обширный перечень: принцип законности, принцип равенства граждан перед законом, принципы вины, справедливости, гуманизма. Своим путем идет действующий УПК РФ, называя среди принципов уголовного процесса осуществление правосудия только судом, законность при производстве по уголовному делу, уважение чести и достоинства личности, неприкосновенность личности, охрану прав и свобод человека и гражданина в уголовном судопроизводстве, неприкосновенность жилища, тайну переписки, телефонных и иных переговоров, почтовых, телеграфных и иных сообщений, презумпцию невиновности, состязательность сторон, обеспечение подозреваемому и обвиняемому права на защиту, свободу оценки доказательств и т. д.

Можно спросить в связи с этим: а разве, например, уважение чести и достоинства личности не является принципом законодательства об административных правонарушениях? На каком основании осуществлен выбор принципов для отрасли, чем определяется ценность принципов? Почему, скажем, принцип неотвратимости наказания за совершенное и доказанное преступление, закрепленный в прежнем законодательстве, «выпал» из действующих ныне УК РФ и УПК РФ? Значит ли это, что он теперь не является актуальным? Но не будем задавать «лишних» вопросов законодателю, и без того понятно, что круг общих отраслевых принципов не может быть беспредельно широким, что он не в состоянии вместить в себя все относящиеся к отраслевому регулированию принципы, и что, наконец, круг этот очерчивается законодателем субъективно и оценочно.

Кодексы создают разные люди в разное время, отсюда и различия в подходах к установлению общих принципов. Речь идет об основных началах, координатных точках и линиях, по которым направляется движение массивов юридических норм и институтов. ГК РФ благополучно обошел термин «общие принципы», заменив его понятием «основные начала»: «Гражданское законодательство основывается на признании равенства участников регулируемых им отношений, неприкосновенности собственности, свободы договора, недопустимости произвольного вмешательства кого-либо в частные дела, необходимости беспрепятственного осуществления гражданских прав, обеспечения восстановления нарушенных прав, их судебной защиты» (ч. 1 ст. 1).

Следует отметить, что данный перечень принципов или основных начал удачно выражает отраслевую специфику гражданского законодательства, не дублируя конституционных принципов, не вторгаясь в область основных начал других отраслей. В обществе существует иерархически выстроенная система правовых принципов, составная часть системы правовых норм, правовой системы в целом. Над общими принципами отрасли стоят общеправовые принципы, многие из которых, если не все, являются конституционными, они, как сказано в одном из решений Конституционного Суда РФ, «обладают высшей степенью нормативной обобщенности, носят универсальный характер»[460].

Высказанное Г. А. Гаджиевым предположение, что «все общие принципы относятся в России к конституционным прин-

ципам»[461] вполне оправданно, если мы рассматриваем конституционные начала как конституирующие (это естественно), т. е. начала, на которых базируются конституционный строй и правовая система в целом. Все юридические принципы, действующие в едином правовом пространстве, образуют системное единство. «Складывается следующая иерархия — общие принципы права проявляются в конституционных принципах, которые, в свою очередь, преломляются в отраслевых принципах и нормах»[462]. Ниже общих (конституционных) принципов находятся отраслевые и межотраслевые принципы с меньшей степенью обобщенности и с меньшим радиусом действия.

К данной системе необходимо отнести общепризнанные принципы и нормы международного права, принципы, содержащиеся в международных договорах Российской Федерации в той мере, в какой они являются составной частью правовой системы России (ч. 4 ст. 15 Конституции РФ). Вопрос об их месте в иерархии не имеет простого решения. Указанные принципы обладают первенством перед юридическими нормами, установленными законодательными актами (исключением являются нормы уголовного права), но ставить их выше конституционных принципов и норм нет оснований.

Некоторые авторы отрицают существование институциональных юридических принципов, полагая, что содержание правовых институтов формируется целиком на основе общеправовых, конституционных, межотраслевых и отраслевых принципов, что благодаря этому обстоятельству удается удерживать множество разрозненных институтов в границах системного единства. Данные аргументы касаются малоформатных и узкоспециализированных институтов, но едва ли относятся к крупным институциональным образованиям в сфере права. Последние включают в себя специфические принципы, не имеющие аналогов в других институтах. Таковыми являются, например, принципы «права крови» и «права почвы» в составе института гражданства, принцип «один избиратель — один голос» в составе института выборов в представительные органы государственной власти.

В существовании институциональных принципов, мы думаем, не следует сомневаться, а то обстоятельство, что они расположены на нижней ступени иерахии, близко к нормам — правилам поведения, вызывает к ним повышенный исследовательский интерес. Относящиеся к какому-либо системному единству принципы взаимодействуют на началах координации и субординации. Они могут соединяться в более или менее устойчивые блоки, входить в состав юридических институтов, не теряя специфических качеств и способности действовать на своем месте.

Обычно принцип характеризуют как некую первооснову, исходный пункт или руководящую линию в каком-либо деле. Для определения правового принципа в литературе часто используются такие формулировки, как «общее нормативное положение», «руководящее начало», «основное начало, выраженное в нормах права» и т. п. Но если принцип, как иногда утверждают, воплощается и существует в нормах права, то, стало быть, он не является нормой и может действовать только через соответствующие ему нормы. К таким выводам, действительно, приходят некоторые авторы, представляющие отраслевые юридические науки[463], однако эти утверждения вызывают сомнения.

Достаточно очевидным является прямое, непосредственное действие правовых принципов, которое никоим образом не мешает воплощению принципа в ряде конкретных юридических норм. Почему законодатель, создавая новые юридические нормы, не может апеллировать к правовому принципу, которым он руководствуется, закреплять этот принцип в самом законе? Почему судья при вынесении приговора или принятии иного судебного решения не может сослаться на правовой принцип, лежащий в основе юридических норм, которыми он в данном деле руководствовался? Ни один уважающий себя законодатель или судья, ни один субъект правотворчества и правоприменения не упустит случая возвести свои действия на принципиальную высоту. Для них важно и психологически оправдано показать людям, что решения продиктованы не мелкими житейскими расчетами, а высокими принципами, утверждающими добро и справедливость.

Что бы ни говорили, но у субъектов правотворчества и правоприменения всегда существует объективная потребность в нравственном аргументировании своих действий. Придание принципам нормативного характера, по замечанию некоторых наблюдательных исследователей, представляет собой способ продвижения моральных ценностей в сферу права. В сущности, все правовые принципы имеют морально-ценностную подоплеку, а многие из них (например, конституционные принципы «мужчина и женщина имеют равные права и свободы и равные возможности для их реализации», «никто не может быть принужден к выражению своих мнений и убеждений или отказу от них» и др.) являются одновременно моральными принципами. Нормативность и обязательность таких принципов для субъектов права не зависит от их закрепления в законе. Они обязательны настолько, насколько притягательна заключенная в них моральная ценность, именно ей в первую очередь обязаны данные принципы своим непосредственным действием.

Моральные принципы или предписания вроде «будь честен», «не вреди другому» являются типичными образцами моральной нормативности. Мораль не формулирует правил поведения, не моделирует действий, не знает никаких других норм, кроме тех, которые представляют собой максимы и заповеди, а в сущности, принципы, сводимые к «руководящим началам», «основополагающим линиям» и т. п. Она говорит моральному субъекту: «будь честен при любом (свободно избранном тобой) варианте действий в отношении другого человека». Вопрос о том, каким образом может быть удовлетворено это требование в конкретном взаимодействии, всецело предоставлен усмотрению морального субъекта. В таком смысле действовать согласно принципу — значит действовать свободно. В той мере, в какой принцип права несет в себе моральное начало, он является условием применения методов свободного правового регулирования. Среди позитивных последствий проникновения морали в сферу правовых отношений одним из наиболее важных является вытеснение директивного регулирования, основанного на жестко императивных предписаниях сверху, методами свободного регулирования.

Теперь можно себе представить место и поистине освободительную роль норм-принципов в данном процессе. Они являются своеобразным залогом повышения качества правового регулирования, средством достижения высокой эффективности правомерного поведения. Правовая система продвигается вперед усилиями не столько законопослушных, сколько принципиальных людей, испытывающих глубокую приверженность морально-политическим ценностям общества.

С присутствием моральных элементов в составе правового принципа связана проблема полноты действия и разнообразия его функций. Правовой принцип — это норма широкого диапазона действия, воплощение начал, которые пронизывают все уровни правовой жизни. Выше говорилось о том, что нормы-принципы рассчитаны на многообразное применение, распространяются на сферы правотворчества и реализации норм права, но их действие мы можем видеть далеко за пределами данных сфер, например, в области правосознания, правовой идеологии, в юридической науке. С функциональной точки зрения весьма существенной является способность принципа соучаствовать в создании новых правовых норм. Рождение юридической нормы есть акт, в котором проявляет свое действие правовой принцип (может быть, не один). Моральный потенциал, присущий правовому принципу, дает ему возможность играть своеобразную роль «ангела-хранителя» тех юридических правил поведения, которые созданы законодателем под воздействием данного принципа. Он же, этот принцип, оправдывает, легитимирует норму-правило, сопровождает ее по пути к практическому осуществлению, контролирует ее применение. К нему обращаются, когда надо защитить норму от искажения, дать ей систематическое толкование, выявить глубинный смысл нормативного требования применительно к ситуации.

Принципы, зафиксированные в конституциях и законах, есть своего рода нормопроизводящие, нормосохраняющие структуры в системе права. Этим определяется их назначение и в этом состоит их основное применение. Когда законодатель создает норму — правило поведения, он адресует ее субъектам правоприменения, руководит действиями лиц, вовлеченных непосредственно в юридическую практику, но норму-принцип он формулирует прежде всего в целях лучшей организации правотворчества, укрепления внутренних связей между сферами создания и осуществления норм и в конечном счете для руководства административной, судебной и иной правоприменительной практикой.

Поскольку ряд отечественных и зарубежных авторов отделяют юридические принципы от системы правовых норм, попытаемся ответить на вопрос о том, что дает основание рассматривать принцип, общий или отраслевой, в качестве юридической нормы, т. е. общеобязательной нормы особого вида.

Одно из этих оснований — чисто практическое. Принцип, как и норма, есть регулятор, работающий в целях упорядочения общественных отношений. Сегодня эту позицию можно обосновывать со ссылкой на решения Конституционного Суда РФ. Высказывая свое понимание ряда конституционных принципов (справедливости, юридического равенства, гарантированности государством прав и свобод человека и гражданина, возмещения государством всякого ущерба, причиненного личности незаконными действиями государственных органов и должностных лиц и др.), Суд отмечал, что они «обладают высшей степенью нормативной обобщенности, предопределяют содержание конституционных прав человека, отраслевых прав граждан, носят универсальный характер и в связи с этим оказывают регулирующее воздействие на все сферы общественных отношений. Общеобязательность таких принципов состоит как в приоритетности перед иными правовыми установлениями, так и в распространении их действия на все субъекты права»[464] (постановление Конституционного Суда РФ от 27 января 1993 г. № 1-П).

Принципы, как и нормы, подлежат официальному толкованию в процессе их применения к конкретным жизненным обстоятельствам. Конституционный Суд РФ, который толкует Конституцию России по запросам Президента РФ, Совета Федерации, Государственной Думы, Правительства Российской Федерации, органов законодательной власти субъектов Федерации, в ходе соответствующей практики (ч. 5 ст. 125 Конституции РФ) устанавливает условия, определяет границы толкования конституционных принципов. Так, в отношении принципа ограничения прав и свобод человека и гражданина (ч. 3 ст. 55 Конституции РФ) Суд указал на недопустимость расширительного толкования ограничения прав, а также толкования, умаляющего другие гражданские, политические и иные права (постановление Конституционного Суда РФ от 20 декабря 1995 г. № 17-П)[465].

Еще один важный признак, ставящий принцип и норму в один ряд нормативных явлений, состоит в том, что принципы, как и нормы, могут быть выведены друг из друга, находиться в отношениях соподчинения. Например, Конституция РФ устанавливает принцип ограничения прав и свобод человека и гражданина только в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства (ч. 3 ст. 55). Из данного конституционного положения может быть выведен ряд более конкретных принципов, способных контролировать и минимизировать любую деятельность в гражданском обществе и государстве по ограничению прав. Так, Конституционный Суд РФ выделил из контекста ч. 3 ст. 55 и сформулировал принцип соразмерности ограничения прав и свобод конституционно закрепленным целям, который означает, что «публичные интересы, перечисленные в данной конституционной норме, могут оправдать правовые ограничения прав и свобод, если они адекватны социально оправданным целям»[466] (постановления Конституционного Суда РФ от 13 июня 1996 г. № 14-П, от 11 марта 1998 г. № 8-П, от 27 апреля 1998 г. № 12-П, от 30 октября 2003 г. № 15-П).

Принцип ограничения прав сформулирован здесь более конкретно в смысле определения условий оправдания соответствующих ограничительных мер. Сам по себе этот принцип есть частный случай проблемы ограничений в праве. Конституционные права и свободы суть не что иное, как юридические возможности лица, а всякая возможность предполагает меру, умеренность, соразмерность. Как целостная категория ограничение прав и свобод должно удовлетворять нескольким требованиям: а) быть прямым установлением закона; б) осуществляться ради какой-либо оправданной, правомерной цели; в) быть практически необходимым (т. е. без него нельзя обойтись); г) быть соразмерным тем обстоятельствам, которые вызвали необходимость ограничения. Вот почему принцип ограничения прав и свобод является более общим по сравнению с принципом соразмерности прав и свобод в той формулировке, которую дал последнему Конституционный Суд РФ.

Если из одного принципа можно логически вывести другой принцип, из нормы — правила поведения — другую такую же норму, то это объясняет и оправдывает тесную содержательную связь между указанными категориями, взятыми в различных сочетаниях. Исходя из определенного принципа, мы можем предполагать и уточнять содержание соответствующих ему правил поведения. С другой стороны, изучив комплекс близких и смежных норм — правил поведения, мы без особого труда можем представить себе содержание лежащего в их основе принципа. Отсюда вытекает возможность логического маневра в процессе применения и толкования права: там, где возникает неопределенность правила, мы обращаемся к принципу, где неясно сформулирован принцип, мы восстанавливаем его содержание на основе анализа соответствующих ему правил поведения.

Добавим к этому еще одно положение, которое нам представляется весьма важным. Из принципа, как из нормы, можно выводить права и обязанности юридических субъектов. Но как это сделать, если перед нами общий принцип либо конституционный, относящийся к основам конституционного строя? Возьмем в качестве примера ст. 52 Конституции РФ: «Права потерпевших от преступлений и злоупотребления властью охраняются законом. Государство обеспечивает потерпевшим доступ к правосудию и компенсацию причиненного ущерба».

То, что на основе этой статьи, взятой в отдельности, нельзя строить реальные действия в сфере уголовного процесса, очевидно. Для данной цели необходимо, чтобы она была опосредована менее общими принципами и нормами — правилами поведения, включенными в уголовно-процессуальное законодательство. Непосредственное действие данной статьи выражается в том, что она прямо обязывает государство обеспечивать защиту прав потерпевших от преступления, включая право на доступ к правосудию и компенсацию причиненного ущерба. Эта обязанность устанавливается не только ст. 52, но и, как полагает Конституционный Суд РФ, ч. 1 ст. 21 («Достоинство личности охраняется государством. Ничто не может быть основанием для его умаления»). «Применительно к личности потерпевшего это конституционное предписание предполагает обязанность государства не только предотвращать и пресекать в установленном законом порядке какие бы то ни было посягательства, способные причинить вред и нравственные страдания личности, но и обеспечивать пострадавшему от преступления возможность отстаивать свои права и законные интересы любыми не запрещенными законом способами, поскольку иное означало бы умаление чести и достоинства личности не только лицом, совершившим противоправные действия, но и самим государством»[467].

Можно было бы сказать, что общие принципы порождают общие обязанности, но это, видимо, не так. Обязанность государства обеспечивать защиту прав потерпевшего от преступления, вытекающая из ст. 52, 21 и некоторых других статей Конституции РФ, имеет вполне определенный элементный состав. Ничего «общего» в элементах данной обязанности нет, но есть специфика и широта, присущие государству как особому субъекту права с его особой ролью в регулировании общественных отношений. Коль скоро конституционные принципы устанавливают обязанность государства, они вызывают и соответствующее ей право потерпевшего, что заложено в юридической природе правовых отношений.

Камнем преткновения в судебной практике оказываются иногда коллизии общеправовых, конституционных принципов, которые, подобно коллизиям юридических норм, возникают в спорных ситуациях, только более сложных. Наиболее известный пример в этом отношении связан с решением Конституционного Суда РФ, признавшем принцип недопустимости поворота к худшему при пересмотре судебного решения в порядке надзора (ст. 405 УПК РФ) не вполне соответствующим Конституции РФ, точнее, ряду конституционных принципов.

Недопустимость поворота к худшему — это неписаный правовой принцип, который не является универсальным для всех правовых сфер и ситуаций, но применяется там, где нужно предупредить, предотвратить незаслуженные утраты или ухудшение статуса лиц вследствие объективного изменения обстоятельств. Он действует в различных отраслях права применительно к отдельным институтам гарантийного характера. По истечении срока полномочий члену Совета Федерации, депутату Государственной Думы, работавшим до назначения или избрания по трудовому договору, предоставляется прежняя работа (должность), а при ее отсутствии — другая равноценная работа или должность по предыдущему месту работы или с их согласия в другой организации (п. 3 ст. 25 Федерального закона «О статусе члена Совета Федерации и статусе депутата Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации» (в ред. Федерального закона от 5 июля 1999 г. № 133-ФЗ)).

По замыслу законодателя бывшие парламентарии не должны оказываться в положении худшем, чем до своего избрания или назначения. Безусловно, это хороший принцип, показывающий, что государство действительно относится к человеку как к высшей ценности. Было бы, кстати сказать, желательным распространить его на правовой статус пенсионеров, льготников, лиц, получающих государственную помощь и выплаты вследствие болезни, инвалидности, на статус заслуженных людей, много сделавших для своей страны. Отечественный законодатель вспомнил об этом принципе по другому поводу.

В уголовном процессе принцип недопустимости поворота к худшему получил закрепление в ст. 405 УПК РФ, согласно которой пересмотр в порядке надзора обвинительного приговора, а также определения и постановления суда в связи с необходимостью применения уголовного закона о более тяжком преступлении, ввиду мягкости наказания и по иным основаниям, влекущим за собой ухудшение положения осужденного, а также пересмотр оправдательного приговора либо определения или постановления суда о прекращении уголовного дела, не допускаются. В судебной практике эта статья сразу же вызвала серьезные трудности, связанные с невозможностью пересмотреть судебное решение, когда обнаружены явные допущенные в предшествующем разбирательстве существенные, фундаментальные нарушения, повлиявшие на исход дела. Суды были поставлены перед странной дилеммой: либо не допустить поворота к худшему в положении осужденного лица, либо нарушить конституционные и уголовно-процессуальные принципы правосудия, включая законность при производстве по уголовному делу.

В постановлении Конституционного Суда РФ от 11 мая 2005 г. № 5-П недопустимость поворота к худшему интерпретируется как общее правило, обеспечивающее правовую определенность и стабильность уголовного процесса. Но это правило не препятствует возобновлению производства по делу, если появились новые или вновь открывшиеся обстоятельства либо обнаружились существенные нарушения, которые были допущены на предыдущих стадиях процесса и привели к неправильному решению дела. Таким образом была разрешена коллизия принципов в целях восстановления баланса конституционно защищаемых ценностей, в том числе прав и законных интересов осужденных и потерпевших.

Однако остается открытым вопрос о ст. 252 УК РФ, которая не была предметом рассмотрения в Конституционном Суде РФ. Она устанавливает пределы судебного разбирательства рамками предъявленного подсудимому обвинения, изменить которое можно при условии, что этим не ухудшается положение подсудимого и не нарушается его право на защиту. Здесь также может возникать коллизия принципов: если суд, руководствуясь правилом недопустимости поворота к худшему, не принимает во внимание достоверно установленные в ходе судопроизводства новые и вновь открывшиеся обстоятельства, усугубляющие вину подсудимого, то как он может претендовать на вынесение законного, обоснованного и справедливого приговора? А ведь именно этого требует от суда ст. 297 УПК РФ. Кроме того, суд, изменяя обвинение в интересах подсудимого (что законом допускается), часто, если не всегда, ухудшает положение потерпевшего. Тем самым устраняются существенные условия состязательности сторон, их равноправия перед судом, нарушается баланс прав и законных интересов двух фундаментальных фигур уголовного процесса — подсудимого и потерпевшего. Суду, чтобы не разрушать филигранно тонких системных связей между правовыми принципами, конституционными, уголовно-процессуальными и другими, надо «всего лишь» строго придерживаться логики фактов, идти в ту сторону, в какую ведет его истина. С моральной и правовой точки зрения вряд ли оправданы попытки закона опустить шлагбаум перед правдой, которая кому-то может повредить. Следует отметить, что недопустимость поворота к худшему — это принцип для специальных правовых ситуаций, его не следует универсализировать даже в рамках уголовного или судебного процесса, тем более правовой жизни, где возможны любые «повороты».

То, что юридический принцип является особым видом правовой нормы, признается de facto современной судебной и иной правоприменительной практикой. Тот же Конституционный Суд РФ руководствуется при принятии решений нормами Конституции России и он, как мы видим, постоянно работает с конституционными принципами, толкует их, привлекает для обоснования своих выводов о конституционности или неконституционности определенной категории нормативных правовых актов, не вступивших в силу международных договоров. В сфере международного права, где действие норм — правил поведения в силу различных причин ограничено, усиливается, соответственно, регулятивная роль принципов.

Общепризнанные принципы и нормы международного права являются, как известно, составной частью правовой системы Российской Федерации. Аналогичное положение существует и во многих других странах. Согласно установившемуся в международных отношениях порядку государства, присоединяющиеся к международным конвенциям и иным соглашениям, берут на себя обязательство привести свое законодательство в соответствие с данным международным правовым актом. Здесь довольно часто встает вопрос о «соответствии принципам». Принятая в Совете Европы юридическая доктрина вкладывает в понятие «соответствие» широкий смысл, предполагает возможность создания новых норм на основе принципов, записанных в учредительных и иных правовых документах европейского сообщества[468]. Для стран, ставших членами Совета Европы, например, одной из непременных форм соблюдения Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод является пересмотр национального законодательства в свете положений данной Конвенции. В одном из своих решений, относящемся к середине 1970-х гг., Европейский Суд по правам человека подтвердил данное обстоятельство, указав при этом, что «само внутреннее законодательство должно соответствовать Конвенции, включая общие принципы, выраженные и подразумеваемые в ней» (Case of Winterwerp against Netherlands, № 6301/73).

Обращает на себя внимание, что государства — члены Совета Европы должны считаться не только с «выраженными» в Конвенции, но и «подразумеваемыми» в ней, т. е. неписаными принципами, которые выводятся из «смысла и духа» права, воплощенного в международно-правовом акте. Ничто не мешает неписаным международным принципам быть общепризнанными, их ощутимое присутствие в международном праве не подвергается сомнению, они читаются между строк конвенций и соглашений, воспринимаются сознанием иногда легче, чем тщательно отредактированные и многократно провозглашенные принципы. Но такого рода явления существуют и во внутреннем праве государств, где они также участвуют в правовом регулировании наряду с другими юридическими принципами и нормами.

Обратимся теперь к проблемам действия и функций правовых принципов, сосредоточившись главным образом на тех, которые закреплены законодательно. Если мы воспринимаем нормативную сферу как внутренне дифференцированную, разделенную по различным секторам и видам нормативных структур, то мы должны в таком случае отнести принципы именно к этой сфере, признать то, что они составляют важнейший ее сектор, представлены особым видом норм, который, в свою очередь, включает в себя отдельные подвиды. Выше приведены некоторые доводы, подтверждающие нормативный характер принципов, действующих в праве. Когда говорят о том, что юридический принцип есть, по сути дела, та же правовая норма, только более обобщенная и долговечная, менее императивная и формальная, имеют в виду комплекс нормативных характеристик, которому удовлетворяет любой принцип поведения человека.

Норма, как нами уже подчеркивалось, представляет собой требование должного, которому формальным или неформальным образом придана императивная форма (веление, команда, приказ, указание и множество других оттенков). Принцип несет в себе идею должного, обращенную к человеческому поведению и к социальной деятельности, он вследствие присущей ему определенной степени императивности различным образом воздействует на общественные отношения, регулирует их. Императивность принципа, означающая его обязательность для действующих лиц, есть то самое «нормативное давление» на психику и сознание человека, о котором говорилось выше.

Этическим и правовым принципам, впрочем, как и всем другим, присуща имманентная императивность, внутренняя обязательность. Человек — существо принципиальное, он живет в мире принципов, избранных им самим либо усвоенных из системы воспитания, из общего смысла организации общественной и личной жизни. Людям дана некоторая власть над принципами; они могут их менять, переосмысливать, способны отказываться от них, но этой властью не следует злоупотреблять. Слишком частая смена принципов, «двойные стандарты» и беспринципность формируют «оппортунистический стиль поведения», влекут за собой деструктивные процессы в сфере социальных отношений, и они, как правило, нравственно осуждаются. Зато безусловное уважение внушает «человек с принципами», не позволяющий себе отходить от них при наличии соблазнов и большой выгоды. Слово «принципиальность» означает высоко ценимое нравственное качество людей, верность принципам, благодаря которой удерживаются единство и последовательность мыслей и действий человека, отстаивающего определенные позиции в жизни.

Приверженность человека принципам почти автоматически вызывает его приверженность тем нормам и видам норм, которые создаются с участием данных принципов либо на их основе. «Поступай согласно принципу» — максима, открывающая путь в мир нравственного и правомерного поведения. На этом пути мы обнаруживаем еще одно нормативное свойство принципа, и оно состоит в том, что, как и всякая норма, принцип выступает мерой, масштабом человеческого поведения в специфической сфере отношений. Так, старый рыночный принцип «товар стоит столько, за сколько его можно продать» объективно действует как «мерка», прилагаемая к конкретным действиям продавцов и покупателей. Норма в данном случае выступает в виде принципа, а не правила поведения, потому что последнее должно содержать четко определенное требование, которого здесь нет. Коль скоро норма-принцип представляет собой масштаб правового поведения, обязательный для субъекта, то отступление от него может быть квалифицировано как правонарушение, в котором одновременно фиксируется нарушение норм — правил поведения, созданных на основе данного принципа. Конкретные действия лиц в сферах правотворчества и правоприменения могут соответствовать или противоречить принципу. Чтобы это выяснить, необходимо сопоставить действие и принцип, сделать соответствующие выводы, что также характерно для нормативного регулирования. Таким образом, мы видим, что в ряде существенных отношений правовые принципы «ведут себя» как нормы, что они в действительности таковыми и являются.

Для развития самой правовой системы или, говоря традиционным языком, объективного права немаловажное значение имеет вопрос о соотношении норм-принципов и норм — правил поведения в таких нормативных структурах, как отрасли и институты. Когда мы говорим о принципе законности, принципе диспозитивности, принципе состязательности, принципе равного доступа к государственной службе и т. п., мы понимаем, конечно, что это всего лишь названия принципов, а сами принципы требуют более или менее развернутой формулировки. От того, насколько удачно она выражает свой предмет, зависят регулятивные качества нормы-принципа.

В попытках законодателя как можно более предметно сформулировать правовой принцип всегда присутствует своеобразное покушение на то, чтобы внести в него определенный элемент правила поведения. Объясняется это тем, что общим предметом моральных и юридических принципов является поведение людей. Примечательно, что французский юрист Ж.-Л. Бержель называет правовые принципы не иначе, как общими принципами, определяет их следующим образом: это — положения (правила) объективного права, которые могут выражаться, а могут и не выражаться в текстах, но обязательно применяются в судебной практике и обладают достаточно общим характером[469]. Если принципы — тоже правила, то от «простых юридических правил» (правовых норм) они отличаются именно общим характером. Данный тезис имеет продолжение в том, что принципы рассматриваются как верхний ряд, господствующий над позитивным правом, тогда как «юридические правила являются всего лишь отдельными случаями их применения или исключения»[470]. Принципы, таким образом, выносятся за рамки самого права, они, образуя единый комплекс, управляют юридическими делами, служат идейной основой для объективного права. Однако этот вывод явно не согласуется с функциональной характеристикой правовых принципов, показывающей, что их регулятивное действие осуществляется не помимо и не со стороны, а только в самой правовой системе, вместе и неотделимо от норм — правил поведения. Иначе говоря, юридические принципы есть само право, его часть, неотделимая от других юридических структур.

Справедливости ради надо сказать, что юридические нормы- принципы, «правовые принципы», усложненные нормативные конструкции, с одной стороны, и нормы — правила поведения, с другой, являются наиболее близкими видами юридических норм. Дело здесь, действительно, заключается в степени их обобщения. Если бы нам удалось расположить все принципиальные нормативные положения по линии, идущей от меньшей к большей степени обобщения, мы вряд ли заметили бы, где заканчиваются нормы — правила поведения и начинаются нормы-принципы.

Среди принципов, закрепленных в Конституции РФ, есть, например, такие: «Религиозные объединения отделены от государства и равны перед законом» (ч. 2 ст. 14), «Принудительный труд запрещается» (ч. 2 ст. 37), «Никто не может быть произвольно лишен жилища» (ч. 1 ст. 40), «Обвиняемый не обязан доказывать свою невиновность» (ч. 2 ст. 49), «Никто не может быть повторно осужден за одно и то же преступление» (ч. 1 ст. 50), «Никто не обязан свидетельствовать против себя самого, своего супруга и близких родственников, круг которых определяется федеральным законом» (ч. 1 ст. 51). Мы видим, что в некоторых из этих положений акцент смещается от принципиальной постановки юридической проблемы к правилу поведения, адресат которого в какой-то мере определен. Разграничительная линия между правилами поведения и нормами- принципами бывает иногда очень условной, нечеткой, в некоторых случаях провозглашенный законодателем юридический принцип может быть интерпретирован как правило, обращенное к поведению предполагаемого субъекта.

Возьмем для примера конституционную норму «В Российской Федерации не должны издаваться законы, отменяющие или умаляющие права и свободы человека и гражданина» (ч. 2 ст. 55 Конституции РФ). В ней, прежде всего, закреплен принцип недопустимости издания законов, отменяющих или умаляющих права и свободы человека и гражданина, но вместе с тем норма содержит достаточно определенное требование к поведению законодателя, характеризует один из параметров его деятельности, следовательно, мы можем отнести ее к разряду правил поведения. С другой стороны, норма «Каждый обязан сохранять природу и окружающую среду, бережно относиться к природным богатствам» (ст. 58 Конституции РФ) внешне выглядит как норма — правило поведения, устанавливающая обязанность, но совершенно очевидно, что на ее основе нельзя сконструировать какой-то самостоятельный и отдельный поступок, что она скорее всего может быть охарактеризована как норма-принцип для огромного множества конкретных действий и самостоятельных поступков.

Одна и та же норма может по отношению к одним субъектам выступать в качестве правила поведения, а по отношению к другим — в качестве принципиального условия, учитываемого в процессе совершения определенных правовых действий. Из нормы права, гарантирующей тайну хранения вкладов в сберегательных банках, вытекает вполне четкое правило поведения для работников сбербанков: никому не сообщать сведения относительно суммы вклада, распоряжений вкладчика и т. д. Но для самого вкладчика эта норма является всего лишь условием, принципом его правоотношения со сберегательным банком по поводу хранения вклада. Он рассчитывает на такое условие, когда вкладывает деньги в сберегательный банк. Но данная норма не содержит в себе какого-либо правила поведения для самого вкладчика, на нем не лежит обязанность соблюдать тайну хранения, он может, если это ему нравится, без всяких ограничений информировать родственников, друзей и знакомых о том, что работникам сбербанка запрещено оглашать под страхом юридической ответственности. Число норм, видовая характеристика которых изменяется в зависимости от того, какое положение занимает субъект или адресат нормы в самом правоотношении либо в смежных с ним правоотношениях, является довольно значительным.

То, что лежит на поверхности законодательства, т. е. общие принципы, записанные в конституции, кодексах, законах, есть лишь небольшая часть иерархической системы, в которую входят правовые принципы различного уровня и типа. Именно этой частью занимаются, главным образом, юристы, их анализ редко выходит за рамки круга принципов, которые названы таковыми в текстах нормативных правовых актов. В результате оказывается, что мы мало знаем о том, какая роль в действительности принадлежит принципам в процессах юридического регулирования. Когда говорят, что их значение в праве не меньшее, чем значение норм, то явно забывают, что правовые принципы и есть нормы, вид юридических норм. Удерживая в себе родовое сходство со всеми другими видами норм, прежде всего с правилами поведения, принципы обладают яркими видовыми особенностями, определяющими их специфику и регулятивную ценность. Хотя об этом было сказано достаточно, все же отметим, что правовой принцип — это вид нормы особого типа, для которого формальная институционализация, фиксация в писаном нормативном акте не всегда обязательна.

До недавнего времени наша юридическая наука старалась не замечать действия юридических принципов, которые по каким- либо причинам не нашли прямого закрепления в нормативных актах. Считалось, что они утратили живую связь с действующей правовой системой, представляют интерес в качестве «правового фольклора», афоризмов и пословиц с юридическим содержанием. Авторы известной в свое время монографии, посвященной нормам права, утверждали: «Регулятивная роль принципов права неразрывно связана с их законодательным закреплением. Она тем значительнее, тем полнее и последовательнее принципы права выражены в законодательстве. Принцип права, закрепленный в законодательном предписании, становится нормой- принципом»[471]. Истоки этой позиции понятны, однако нужно иметь в виду, что среди источников права есть юридический обычай — не закрепленный в законодательстве, но действующий регулятор. Обычай — это не только неписаные нормы, но и неписаные принципы. Кроме того, существуют универсальные этические и правовые принципы, пользующиеся общим признанием в цивилизованных обществах.

Сегодня под влиянием многих факторов, включая международно-правовую практику, мы придаем формально-юридической фиксации норм и принципов важное, но вовсе не фатальное значение. Современный юрист должен работать с неформальными правовыми принципами так же хорошо, как и с формальными. В конечном счете, главный вопрос не столько в том, закреплен или не закреплен принцип в законодательном акте, сколько в том, какое значение он имеет для права, для

упорядочения регулируемых общественных отношений. Возможно, есть некая закономерность в том, что при возрастании или интенсификации действия формальных регуляторов в праве усиливаются уравновешивающие их неформальные факторы правового регулирования в обществе. Тягу к неформальным институтам и принципам мы видим сегодня в гражданском, предпринимательском, административном, уголовном праве, как, впрочем, и во многих других отраслях. По справедливому замечанию Г. А. Гаджиева, «и для частного права общие принципы права имеют большое значение, даже в случаях, если в тексте, скажем, Гражданского кодекса они не упоминаются»1.

На общем и отраслевом уровнях права мы находим множество неписаных принципов, отражающих извечную человеческую мудрость и долгий исторический опыт правовой жизни людей. В них воплощен здравый юридический смысл настолько убедительный и самоочевидный, что современный законодатель, так же как и думающий юрист-практик, постоянно «держат их в уме», следуют им порою безотчетно.

Для общего правопонимания важны такие принципы, как «Право есть господство того, что является правильным», «В новой норме должна содержаться очевидная польза, чтобы стоило отказаться от права, которое считалось справедливым», «Никто не может передать другому больше прав, чем сам имеет», «Тому, кто имеет большее право, не может быть отказано в меньшем». Неписаные принципы, происхождение которых относится, возможно, к римским временам или чуть более поздним, до сих пор — с большим или меньшим успехом — определяют соотношение между частным и публичным правом: «Благо государства — высший закон (salus reipublicae — suprema lex)», «Согласие творит право (consensus facit jus)», «Соглашение частных лиц не может умалить публичное право (conventio privatorum non potest publio juri derogate)», «Закон допустит скорее потерю для частного лица, чем общественное зло», «Всеобщая польза имеет преимущество перед договорами частных лиц», «Законы, принятые во благо общества, должны толковаться широко» и т. д.

Прямое отношение к широко обсуждаемым ныне проблемам подзаконности судебного решения, возможности наделения судей правотворческими функциями имеют следующие принципы: «Обязанность судьи отправлять правосудие, а не

издавать законы», «Тот закон наилучший, который меньше всего оставляет на разрешение судьи; тот судья наилучший, который берет на себя меньше всего», «Судить надо, руководствуясь не примерами (т. е. другими решениями, которые бывают и ошибочными), а законами», «Где нет прямого закона, следует поддерживать решение судьи или ссылаться на сходные дела». В этих «юридических речениях» намечена определенная концептуальная схема, которую можно разделять или не разделять. За некоторыми принципами, обычно не включаемыми в законодательные тексты, стоят глубокие идеи, требующие теоретического и исторического осмысления.

Выразительную картину представляют собой отраслевые системы, в отношении которых трудно сказать, чего в них больше — формальных или неформальных, писаных или неписаных принципов. К тем основным началам гражданского законодательства, которые перечислены в кодексах, вполне возможно добавить некоторые не упомянутые в нем принципы: «Справедливо, чтобы участвующий в прибылях участвовал в убытках», «Где риск, там должна быть и выгода», «Никто не должен обогащаться за счет потерь другого или в результате причинения ему вреда», «Выгоды и преимущества не могут происходить из нарушения юридических прав», «Незаконное условие не считается обязывающим», «При равных правах положение владельца является лучшим». Отсутствие письменной записи в законе не означает, что эти принципы не признаются или игнорируются. Анализ показывает, что действующие нормы гражданского права выдержаны в духе данных принципов, выражают их смысл. То же самое можно сказать и об административном праве. За юридическим текстом оказываются здесь сформировавшиеся в давние времена принципиальные установки: «Равный не имеет власти над равным», «Кто приказывает, тот как бы сам это делает», «Где нет власти приказывать, нет обязанности повиноваться», «В присутствии высшей власти низшая перестает действовать, в присутствии старшего власть младшего перестает действовать», «Нет вины на том, кто вынужден подчиниться» и т. д. Так или иначе, эти принципы в наше время влияют на характер административно-правовых норм и практику их применения, стало быть, активно участвуют в процессах регулирования общественных отношений.

Аналогичным образом обстоит дело во всех других отраслях права. Правовая система, как известно, осуществляет определенные распределительные (дистрибутивные) функции, к сожалению, мало изученные, но основные начала, которыми руководствуется законодатель при распределении прав и обязанностей среди юридических субъектов, представлены в основном неформально действующими, нигде не записанными требованиями юридического здравого смысла, т. е. принципами. Вот лишь некоторые из них: «Где одно и то же основание, там одно и то же право», «Никто не может быть обязан выше своих возможностей», «Никого нельзя ставить в невыгодное положение в интересах другого лица», «Кто пользуется преимуществом, должен принять на себя и бремя», «Справедливо, чтобы никто не наживался на страданиях другого», «Когда нечто предоставляется, предоставляется также и то, без чего это нечто не может существовать», «Никого нельзя лишить права менять свою прежнюю волю», «Когда закон дает право, он дает также и средства его защиты». Это, в сущности, принципы дистрибутивной справедливости, применяемые в широкой сфере правовых отношений, где законодатель выполняет специфические задачи установления прав и возложения обязанностей на лиц — участников правовой связи, а также создания юридической основы для взаимодействия управомоченных и обязанных субъектов. Перед нами, можно сказать, «святые истины» права, и надо отметить, что они ничего не потеряли от того, что не вошли в законодательный текст, не подверглись испытанию условностями юридического языка. Напротив, лапидарная, яркая и легко запоминающаяся форма выражения превращает их в афоризмы и пословицы, дает им некоторые преимущества перед писаной нормой в смысле усвоения людьми и практического осуществления. Большинство правовых систем мира далеко ушли от стадии господства обычного права, всецело полагавшегося на возможности человеческой памяти и способность людей устно передавать социально-правовой опыт, культурные традиции последующим поколениям. И сегодня нормы морали, этикета, правила коллективного, группового общежития реально функционируют в неписаной форме, которая настолько «срослась» с их содержанием, что всякие попытки провести хотя бы частичную перепись, составить «каталог» этих норм, как правило, заканчиваются неудачей. Основной работающей единицей в сфере права является формально закрепленная в нормативном правовом акте норма, но здесь также имеется значительный сектор неписаных юридических норм, куда входят нормы обычаев, часть норм-принципов, которые мы обсуждаем. Наличие последних в правовой системе усиливает ее потенциал, составляет резерв, включаемый в действие там, где не вполне срабатывает формальное право.

К сказанному добавим несколько замечаний относительно действия правовых принципов, правил поведения и других видов норм, связанных формальным или содержательным единством. Почти всегда принципы действуют вместе с правилами поведения, декларативными, дефинитивными и иными нормами. Нередко образуются устойчивые соединения, нормативные комплексы для регулирования отдельных сфер сложных или усложняющихся отношений. Это не означает, что норма-принцип прикована к одному комплексу, вне которого она не может быть действительной. Наоборот, правовой принцип обладает высокой способностью свободно циркулировать в правовом пространстве, соединяться с различными нормами разных видов.

Как мы видим, действие правовых принципов, писаных и неписаных, осуществляется разнообразно. Помимо того, что они легко соединяются с другими видами юридических норм в комплексы и институты, все принципы способны действовать непосредственно, быть вполне самостоятельным мотивом принятия юридических решений. Нормы-правила устаревают быстрее, чем другие виды норм, на определенном этапе они плохо соответствуют или перестают соответствовать более долговечным принципам, и тогда последние вынуждены выступать в роли решающего мотива принятия юридического решения вопреки неадекватным правилам. Такие противоречия кратковременны, законодатель должен оперативно реагировать на них в процессе непрерывной модернизации нормативного материала. Если дела долго решаются на основе общих принципов, значит, в сфере права появились «системные поломки», которые надо устранять. И совсем подозрительными представляются ситуации, в которых определенные политические силы призывают общество отказаться от писаных юридических принципов и правил, заменить их «высшими» неписаными принципами, обещающими вечную справедливость и райскую жизнь на земле. Обычно это политическая игра, за которой стоят «коллизия принципов» и борьба интересов различных социальных группировок. Для права эта игра крайне опасна.