Формирование социальных и юридических институтов
Выше, рассматривая процессы социального регулирования, осуществляемого посредством интересов, нам пришлось, повинуясь логике изложения, основательно входить в институциональную проблематику.
Это было необходимо для определения характера связей между факторным и нормативным уровнями социального регулирования, для выявления возможностей их схождения (конвергенции) и расхождения (дивергенции), способности развиваться и действовать как параллельно, так и на пересечениях. Если интерес как регулятор заключает в себе нечто человеческое, не терпит деперсонализации, безликости, то класс факторов, к которым мы сейчас обращаемся, напротив, стремится преодолеть в себе всякое напоминание об индивидуальном, об отдельном человеке, который живет, питается, размножается, борется за существование, домогается власти и богатства. В лучшем случае здесь речь может идти об абстракции человеческого образа, воплощенного в структурах гражданского общества и государства. Необходимость данных структур оправдывается существованием некоторых всеобщих, типизированных человеческих интересов, но можно обойтись и без них, поскольку потребности их телеологического обоснования могут быть вполне удовлетворены ссылками на волю Бога, волю народа, волю государства, волю класса, волю нации и т. п.Среди группы регулятивных факторов, о которых идет речь, наиболее представительным и емким выступает социальный институт, в тесной связи с которым осуществляют свои регулятивные функции социальные организации, социальные роли, социальные статусы (позиции). В любом обществе, независимо от степени его сложности и типа, развивается сеть институтов, на которые ложится основная работа по организации социального порядка, привидению общественных структур и функций в состояние определенного единства, и, не в последнюю очередь, «инструктированию» субъектов деятельности, как они должны вести себя в тех или иных ситуациях.
«Действительно, можно в самом общем виде сказать, что одна из наиболее важных функций институтов — это организация во взаимосвязанную систему того, что без такой организации станет почти произвольным набором эгоистических тенденций человеческого действия. Без такой организации общество вряд ли было бы способно поддерживать порядок, какой мы привыкли в нем видеть»[269]. Несомненно и то, что институт является регулятивным явлением, все функциональные проявления институтов совпадают по курсу, являются предпосылками или результатами их регулятивной роли в обществе. Относимость институтов к потребности людей организовывать свои социальные связи, упорядочивать их, регулировать и управлять ими, не подлежит никакому сомнению. Она подчеркивается практически во всех определениях данного понятия, выработанных в рамках различных общественных наук — социологии, экономической науки, юриспруденции, политологии и др.Социальный институт в соответствии с изначальным смыслом этого слова в латинском языке (institutum — установление, устройство, учреждение) означает некую сознательно сконструированную людьми устойчивую структуру, культурный артефакт и позитивное установление, развернутые в сторону регуляции и упорядочения массивов человеческого поведения. В отличие от интереса, принадлежащего так или иначе к миру объективно возникающих, но преходящих фактов, несущих в себе собственное оправдание, институт создается людьми в условиях плюрализма социальных интересов и в расчете на определенную, сознательно принятую цель. Основания, по которым он может быть оправдан, лежат вне его, они должны существовать в действительности и быть подтверждены в процессе борьбы интересов, столкновения противоречивых мнений и оценок. Это придает особую сложность проблеме легитимации социальных институтов в современном обществе, где слишком часто встает вопрос о недостатке и слабости такой легитимации. Отметим далее, что интерес есть ненормативный регулятор, в своем первозданном виде это просто социальный факт и не более того.
Что же касается института, то это, безусловно, нормативное комплексное образование.Оставим пока в стороне сугубо юридические институты и обратим внимание на то, что в структурном составе институтов экономики, политики, культуры и т. п. присутствуют, помимо нормативных, множество организационных, персональных, материально-технических элементов. Институт — созданная на нормативной основе многоликая социальная структура, способная выступать в различном формате, объединять своим действием все или почти все общество либо государство. Часто институтами называют предпринимательство, политическую систему общества, федерацию как форму государственного устройства, право в целом, да и само государство. Они и в самом деле демонстрируют определенные институционные свойства, проецируемые на массовые отношения, объем которых трудно себе вообразить. Вместе с тем институты действуют и на микросоциальном уровне, охватывают относительно узкий круг лиц, например брачный контракт между мужчиной и женщиной, доверенность, поручительство в гражданском праве и т. п. Мир социальных институтов (или институциональная сфера общества) необычайно широк и разнообразен. По мере интеграции общества и усложнения его структур меняется соотношение между институтами, четко выражающими специфику той или иной сферы общественной жизни (институты экономические, политические, юридические, культурные, идеологические и т. д.), и многопрофильными институтами (социально-политическими, экономико-правовыми, политико-правовыми, морально-политическими и проч.), причем меняется в пользу последних. Это ведет к качественному изменению процессов социального регулирования посредством институтов, переосмыслению роли нормативных начал в жизни общества.
Социальный порядок, на который направлены все виды и формы общественного регулирования, включая социально ориентированные формы психической регуляции человеческого поведения, представляет собой совокупность институционализированных структур, т. е. систему институтов, организованных на нормативной базе.
Из таких социальных институтов складываются общественный и государственный строй, экономическая и политическая системы, конституционный строй, правопорядок, федеративное устройство государства и многие другие «суперсистемы». Все пространство гражданского общества заполнено большими и малыми системами, имеющими институциональную структуру: это и сфера экономики, представленная как свободный рынок, и торговый оборот, рынок капиталов, рынок труда, и международные отношения в различных аспектах и многое другое. Хотя современная терминология, как и вся лексика институциональных исследований, сложились относительно недавно, почти все общественные науки имеют солидный исторический опыт в рассмотрении того, что сегодня называют институтами. Исследовательский интерес экономистов к категориям спроса и предложения, цены, ренты, прибыли и т. п. существовал всегда, так же как юристы в течение не одного тысячелетия пытались расширить свои представления о договорах и сделках, заслуге и вине, преступлении и наказании и т. д.По мере растущего понимания роли институтов в строительстве и реформировании общества складывается в рамках отдельных общественных наук институциональный подход к изучаемой действительности, но он не стал еще по-настоящему междисциплинарным. По своему значению для построения общества и государства институты могут быть как крупными строительными блоками, так и «кирпичиками», необходимыми при создании сложных структур. Но эти образные выражения, допустимые в качестве метафор, не должны заслонять поведенческие и нормативные характеристики социальных институтов. Для нас они интересны, прежде всего, как регуляторы, действующие в нормативном контексте, поэтому в определениях института, разработанных в рамках различных общественных наук, мы ищем этот контекст и соответствующие ему элементы. Конечно, в первую очередь речь идет о социологической науке, на которую, по логике вещей, падает задача выработки основ междисциплинарного институционального подхода.
«Открытие» категории института в социологической науке произошло в XIX в., когда сама эта наука была еще очень молодой.
Позади уже остались буржуазные революции, покончившие с засильем политического абсолютизма и клерикализма, настало время свободного капиталистического рынка, научно-технических усовершенствований и индустриального развития общества в условиях растущей урбанизации, появления и укрепления национальных государств в Европе. Социальный порядок, для интерпретации которого раньше использовались теологические понятия («закон» или «воля Бога») либо полумистические, полуромантические категории типа «культурная сила», «дух народа», «национальная традиция» и т. п., требовал теперь нового понимания и объяснения. Рационально-техническая реальность уже не принимала старых метафизических и романтических схем. Тогда появилась социологическая формула социального порядка, показывающая, что общество развивает представления о своей рациональности в терминах его институциональной системы, «институты стали субстанциальным фокусом организационной теории»[270]. Это означало, что наука об обществе получила мощное концептуальное средство для продвижения идеи порядка в усложняющихся исторических обстоятельствах.В первичных оценках и определениях присутствовало ощущение больших перспектив, сознавалось значение институциональной проблематики. Не случайно Э. Дюркгейм, основатель крупной социологической школы в Европе, писал: «Можно назвать институтом все верования, все поведения, установленные группой. Социологию тогда можно определить как науку об институтах, их генезисе и функционировании»[271]. Включение категории института в понятийный аппарат социологической науки было вызвано, как часто утверждают, влиянием юридической методологии на обществоведение в целом и социологию в частности. В данном случае мы имеем яркий положительный пример этого влияния. «Очевидно, — отмечал Парсонс, — что во всей современной культуре, так же как и в других культурах, интеллектуальные традиции права — самые древние и великие... Социологам необыкновенно повезло, что они могут использовать богатый материал, накопленный правовой мыслью и практикой в течение многих и многих веков»[272].
Однако юридические институциональные схемы, предельно формализованные, рассчитанные, хотя и на широкий, но все же не на весь круг общественных отношений, должны были подвергнуться существенной трансформации в социологических теориях.В самой юриспруденции понятие института является результатом исторической эволюции термина institutio, означавшего в Древнем Риме особую форму сочинения юристов, в котором применительно к отдельному предмету в системном порядке излагались все установления относительно данного предмета — нормы, собранные из различных источников права, судебные прецеденты, основополагающие мнения и комментарии юристов. В институциях содержался краткий учебный и справочный материал, рассчитанный на дилетанта, ученика, приступающего к изучению права, поэтому от составителей требовались ясность, сосредоточенность на самом главном, существенном. В римском обществе, как свидетельствуют историки, было немало институций — учебников, написанных видными юристами, но в целостном виде до нашего времени дошли только знаменитые «Институции Гая», которые, пройдя через кодификацию Юстиниана (Византия, VI в.), были сохранены в качестве учебника для молодых юристов.
Помимо этой широко известной стороны дела существует и другая, на которую обращают внимание далеко не все историки римского права. Дело в том, что за два-полтора столетия до нашей эры в Риме возникают предпосылки для понимания института как структурного элемента самой нормативно-правовой системы, т. е. современного понимания юридического института. В качестве примера возьмем institutio heredis, институт наследника, регулирующий права индивида в качестве завещателя своего имущества. Если лицо, оставляющее свое имущество основному наследнику, вместе с тем желает произвести выдачи из наследственной массы и другим лицам, оно должно в своем завещании назвать имя законного наследника. При невыполнении данного требования все другие выдачи, оговоренные в завещании, признавались по римскому праву незаконными[273].
Комплекс нормативных требований к составителю завещания, нормы, регулирующие отношения между наследодателем и наследниками — это и есть юридический институт в его современном понимании. Можно лишь предполагать, почему этот комплекс норм древние римляне впервые выделили и назвали институтом: прежняя практика наследования по завещанию (testamentum), основанная на отказах (legata), видимо, настолько глубоко вошла в противоречие с добрыми нравами и развитием брачно-семейных отношений, что понадобилось в демонстративной форме защитить интересы законных наследников, каковыми во все времена выступали супруги, дети, родители. С тех пор институт воспринимается юридическим сознанием как позитивное, нормативное, императивное явление, которое накладывается на практику правовых отношений с целью подчинить ее норме, исправить ошибочное регулирование и ввести новое, правильное.
Теоретическое осмысление проблем, связанных с институциональной структурой права, начинается с XIX в. В развернутой форме юридический институциональный подход уже присутствовал в известном сочинении Иеринга «Дух римского права». Как и многие юристы, он рассматривал норму в структурном плане как первичную «клеточку» права, способную действовать лишь в тесной связи с другими нормами, близкими ей по предмету регулирования. По Иерингу, системообразующей единицей права выступает институт. Это положение принято юридической наукой и не подвергается ревизии. Юридические институты являются чем-то вроде костяка правовой системы, к которому крепится весь ее материал, состоящий из юридических норм. Достаточно широко применялся институциональный анализ в германском пандектном праве, русской дореволюционной юриспруденции. Ф. Регельсбергер определял институт как составную часть правопорядка, которая в отличие от правового отношения характеризуется стабильностью и предметностью[274]. Весьма своеобразную концепцию юридического института в середине XIX в. отстаивал русский ученый Муромцев, рассматривавший данную категорию прежде всего сквозь призму прав в составе отношений, т. е., говоря современным юридическим языком, субъективных прав. Представляя собой совокупность прав, институты образуют правовой порядок. Последний состоит из ряда правовых институтов, а также из более или менее разрозненных и немногочисленных отношений, не сложившихся еще в новые институты либо существующих в виде остатка от распавшихся старых институтов[275].
В советской правовой науке сложилась традиция, согласно которой юридический институт рассматривается как структурный элемент системы права, включенный, в свою очередь, в состав правовых отраслей и подотраслей. Забегая несколько вперед, скажем, что это обстоятельство законсервировало проблему юридических институтов на уровне формального и структурного анализа, затруднило в определенной степени изучение свойств и возможностей институтов в качестве непосредственных регуляторов общественных отношений. Что же касается определений юридического института, то, несмотря на их многочисленность, они не отличаются разнообразием. Обычно под правовыми институтами понимают совокупность «правовых норм, регулирующих какие-либо однородные общественные отношения, связанные между собой в качестве обособленной группы»[276]. В некоторых дефинициях акцентируется системный характер данного понятия: «группу юридических норм, регулирующих в пределах отрасли права отдельный подвид общественных отношений, теория называет правовым институтом»[277]. Определения юридического института, которые сформулированы разными авторами совсем недавно, имеют ту же тональность и содержат в принципе те же элементы: речь идет о сравнительно небольшой, обособленной, устойчивой группе норм, регулирующих определенную разновидность общественных отношений, связанных между собой предметнофункциональными связями, отличающихся качественным единством и т. п.[278]
Нет необходимости приводить другие подобные определения, поскольку все они, включая последние по времени, фиксируют, в сущности, одни и те же узловые моменты: а) указание на группу (комплекс, набор, совокупность) юридических норм, связанных между собой предметом регулирования; б) определение, согласно которому данный предмет состоит из некоего множества близких, схожих, однородных, сопоставимых и сравнимых общественных отношений, способных составлять определенное обособленное единство; в) признание того, что группа норм, образующих юридический институт, оказывает аккордное регулятивное воздействие на общественные отношения, т. е. нормы права действуют не поодиночке, не выборочно, не в случайном сочетании, а вместе и совокупно в составе правового института. Подобно тому, как одна ласточка не делает погоды, одна юридическая норма не создает правовой ситуации. Собственно говоря, правоприменитель при рассмотрении споров и вынесении юридических решений имеет дело не с отдельными нормами, а с их совокупностями, нормативными образованиями, логически построенными по предметному принципу, имеющими более или менее четко очерченные границы. Это и есть институты; насколько они организованы и рациональны, зависит от субъектов правотворчества, от качественного уровня процессов институционализации, о которой пойдет речь ниже.
Таким образом, нормативное правовое регулирование оказывается вместе с тем институциональным правовым регулированием. Институт как регулятор несет в себе гораздо большую мощность, чем отдельная правовая норма или простая сумма норм. Но дело не только в этом; институты позволяют организовывать регулирование на более высоком качественном уровне, чем это возможно при многих других видах факторного и нормативного регулирования. На данном уровне можно добиваться относительно низкого удельного веса элементов саморегуляции и стихийных (спонтанных) регулятивных эффектов (последние в идеале должны быть равны нулю), так как основная роль отведена рациональным началам. Здесь в принципе нет места и для субъективизма, поскольку институты не являются произвольным построением, они не выдумываются, не создаются воображением творца.
Как уже отмечалось, юридические институты, так же как социальные, экономические и другие, создаются с расчетом на определенный предмет, субстратом которого являются общественные отношения, демонстрирующие близость, схожесть, подобие, однородность, т. е. свойства, позволяющие отобрать их и объединить в одну группу. Это верно, что создатель института, в данном случае субъект правотворчества, непосредственно работает с объективным социальным материалом — общественными отношениями в том виде, в каком они даны ему в реальности. Но если в процессе институционализации он находит, что некоторые общественные отношения близки, сходны, однородны, что на их основе может быть сконструирован предмет регулирования (предмет института), то он, по крайней мере, обязан отдавать себе отчет, в чем близки, схожи и однородны эти общественные отношения. У него должен быть определенный критерий, позволяющий сближать или отдалять, уподоблять или отличать один род явлений от другого. Принятие критерия или критериев есть, по всей видимости, акт субъективного решения создателя института, в котором реализуются его представления о том, что есть и должно быть, о сущем и должном в общественном развитии, т. е. представления, вырабатываемые нормативным сознанием общества. Создавая юридические нормы и институты, законодатель выступает как творец, утверждающий должное, продвигающий социальные идеалы и ценности, поддерживающий стратегические целевые установки общества, которые вследствие своей фундаментальности и долговременности приобретают ценностный характер.
Несомненно и то, что строительство юридических институтов осуществляется на платформе социальных интересов, собственная регулятивная сила которых, как мы уже отмечали, часто бывает недостаточной для достижения целей действия, отвечающих данному интересу. Поэтому носитель интересов постоянно ищет способы придать им наибольшую степень императивности. Самая оптимальная для него перспектива состоит в том, чтобы включить имманентные требования, присущие интересу, в общеобязательные требования юридической нормы, а тем самым и правового института. Вопрос о том, как осуществляется институционализация интересов, анализировался нами выше, но еще раз подчеркнем: интерес, сам по себе ненормативный фактор, в итоге всех операций не превращается в норму, однако юридическая норма начинает требовать того, чего требует интерес, удостоившийся нормативного признания, пусть даже во всеобщей, типизированной форме. Наконец, интерес может выступать и на самом деле выступает в качестве критерия подбора близких и сходных общественных отношений, способных составить предмет юридического института. Временами связь интересов и институтов лежит на поверхности; например, юридические институты защиты прав предпринимателей, потребителей, вкладчиков и акционеров целиком основаны на балансе социальных интересов. Последние, как известно, обладают свойством объединять и разъединять людей, интегрировать и дезинтегрировать социальные общности. Исходя из определенных социальных интересов, можно решать, какие общественные отношения близки и сходны, могут стать предметом того или иного института, а какие настолько далеки и разнородны, что их необходимо регулировать раздельно.
Юридическая институционализация дает возможность систематизировать и группировать общественные отношения по разным критериям, предварительно упорядочивать их в отношении норм, ценностей, интересов, целей и задач общества и государства. Выбор адекватных критериев, умение сочетать их в оптимальном варианте становятся здесь делом исключительной важности и ответственности. Обычно удачными признаются те институты, которые удовлетворительно служат некоторым идеалам, ценностям и вместе с тем практическим потребностям и интересам. Если же практика создания юридических институтов завышает значение одних критериев за счет других, она заведомо ущербна. Нельзя создавать юридические институты, направленные, скажем, только на ценности или только на интересы. Преувеличенно ценностные, идеологизированные институты на практике плохо работают или вовсе не работают, но еще хуже бывает, когда они созданы под определенный интерес и сразу видно, кому они выгодны. Как правило, такие институты пристрастны, несправедливы, вызывают критику и возмущение в обществе.
Проблема связи интересов с юридическими институтами изучена в настоящее время слабо, хотя ее большое значение очевидно и подтверждается практикой. Нашему поколению людей известно, что советское право подчеркнуто прокламировалось как система норм и институтов, призванная служить трудящимся классам, защищать права и законные интересы человека труда. Позднейшие критики советского общественного строя не захотели увидеть в этом ничего, кроме идеологических претензий, пустых деклараций, «безответственной патерналистской демагогии». Не будем сейчас разбираться в том, насколько корректной является такая позиция, но справедливости ради отметим, что конституционные и законодательные положения, закреплявшие приоритеты интересов трудящихся в советском обществе, не были пустыми словами. Они достаточно четко выражались в системе и структуре юридических институтов того времени. В первые десятилетия советской власти были установлены институциональные преимущества и льготы для выходцев из низших классов, рабочих и крестьян, в части учебы и карьеры. Эти спорные с точки зрения принципа равноправия институты явились справедливой по форме компенсацией низам за многовековое отсутствие шансов подняться вверх по социальной лестнице, а в плане интересов общества и государства они способствовали быстрому решению кадровых проблем, отбору талантливых людей из народа для народного хозяйства. Открыто и целенаправленно на интересы трудящихся работали с разной степенью успеха почти все институты советского права.
При конструировании институтов, предназначенных регулировать конфликты между участниками будущих правоотношений, определенно чувствуется невысказанная в тексте закона, но вполне уловимая опытными людьми «симпатия законодателя» к одной из сторон. Она выражается в мелких процедурных деталях, создании неких препятствий для одних, небольших послаблений для других, но в некоторых случаях при внимательном чтении закона, толковании его текста уже видно, «на чьей стороне законодатель». Этот общий психологический настрой может передаваться правоприменителю, через него воздействовать на юридическую практику. Так, в советское время юридический институт увольнения работника с
предприятия по инициативе работодателя (администрации) был явно продиктован заботой законодателя о недопущении произвольного обращения с работником со стороны администрации. Сама процедура увольнения предполагала условия (участие профсоюзов, рассмотрение дела на комиссии по трудовым спорам, право работника обратиться в суд), которые если не исключали, то сводили к минимуму незаконные действия начальства; ему было совсем не просто «взять и выгнать человека с работы». Сегодня процедура увольнения существенно упростилась, да и сам этот институт российского трудового права сконструирован с расчетом на другие ценности и интересы. «Симпатии законодателя» переместились в сторону работодателя, хотя внешне это никак не подчеркивается. Предпочтением пользуется частнопредпринимательский интерес, юридически трудно защитить работника от увольнения, если он по какой-либо причине не устраивает работодателя. Хозяину достаточно сказать: «Вы уволены», чтобы вопрос мог считаться предрешенным. Он заведомо прав, когда избавляется от работника, который ему не нравится, — не важно, по каким основаниям. «Это ведь просто и разумно, не правда ли?» — говорят в таких случаях «здравомыслящие» люди. Такая позиция заметно влияет на трудовое законодательство в условиях капиталистического рынка.
Итак, если посмотреть, чего добилась в области институциональных исследований юридическая наука, независимо от сотрудничества с другими общественными науками и до начала этого сотрудничества, то результаты оказываются не столь уж малыми. Социология вывела понятие «институт» за пределы юриспруденции, сохранив за ним фундаментальные качества, которые раньше казались чисто юридическими. Это, прежде всего, позитивность и нормативность, причем позитивность означает, что это явление реально, чуждо метафизике, установлено с помощью рациональных средств и процедур, дано в различных измерениях и аспектах, как структура и как форма общественной деятельности. Как бы то ни было, но юристы первыми сказали, что институт — сознательно сконструированный феномен, форма координации человеческой деятельности, они продолжают утверждать, будучи по-своему правыми, что он является продуктом творения законодателя. Надо полагать, что позитивность институтов привлекла внимание к ним социологов в самом начале освоения данной темы. Американский социолог Дж. Г. Мид писал: «Итак, социальные институты представляют собой организованные формы групповой или социальной активности — формы, организованные таким образом, что отдельные члены общества могут действовать адекватно и социально, исходя из установок других по отношению к их деятельности...»[279] По сути, ту же мысль высказывал и Парсонс: «Институциональная структура в действительности является не чем иным, как довольно стабильным способом организации человеческой деятельности и мотивационных факторов, на которых она основывается»[280].
Позитивные качества института идут от его предмета, способного быть внешним ориентиром для людей, которые устраивают свою социальную среду, используя все связанные с организационной деятельностью возможности, минуя возникающие при этом трудности и опасности. Как и все структурированные явления, институты могут складываться и раскладываться на части (подинституты), составлять комбинации, терять некоторые качества в процессе одних трансформаций, но зато в других приобретать новые свойства, заметные прежде всего при функциональном подходе. Стоит развернуть институт в сторону определенных обстоятельств, как его прежде казавшиеся второстепенными функции становятся основными, а центральные элементы отодвигаются на периферию. Образцы юридических институтов весьма показательны в плане почти безграничных возможностей членения, вычленения, дифференциации их на части, каждую из которых можно рассматривать как отдельный институт. В праве существует некоторая генеральная схема, предполагающая взаимодействие между людьми в форме соглашения двух сторон, направленного на определенный предмет. Это юридический договор, который подразделяется на гражданско-правовой, публично-правовой, международный, административный, коллективный договор, трудовой, служебный, брачный контракт и т. д. Каждый вид договора (контракта) представляет собой крупное институциональное образование, внутри и вблизи которого выделяются юридические институты среднего и мелкого формата, находящиеся между собой в отношениях координации и субординации. Знания, полученные посредством анализа связей между ними, составляют основное содержание отраслевых юридических дисциплин.
Более наглядно юридический опыт выразился в социологических представлениях относительно нормативности социальных институтов. Как известно, право — не единственное нормативное явление в обществе, но исторически сложилось так, что оно в течение длительного времени вырабатывало и испытывало многие ключевые понятия, относящиеся к нормативной стороне общественной жизни. В области повседневных человеческих отношений норма нередко отождествлялась с правовой нормой, а нормативные требования — с правовыми требованиями. Из всех возможностей настаивать на чем-либо люди предпочитали возможность действовать «по праву». От тех, кто начинал свою речь со слов «норма» и «нормативное», ожидали, что они будут говорить о праве. Как бы то ни было, но присутствующий в обществе нормативный элемент достигает в правовой сфере, если не высшего, то самого яркого своего выражения. По словам Парсонса, «в резко дифференцированных обществах право выступает как наиболее конкретный и формализованный аспект нормативного компонента, являющегося решающим в социетальной интеграции. Оно находится в основании социального «порядка», главным образом, не в смысле подавления «беспорядка», а в смысле регулирования и регламентирования экспектаций в социальном взаимодействии»[281]. Примечательно, что некоторые определения социальных институтов у Парсонса поразительно совпадают с тем, что часто говорят юристы о правовых институтах: «Это нормативные модели, которые определяют, что в данном обществе считается должным, законным или ожидаемым образом действия или социального взаимоотношения»[282].
Юриспруденция раньше других наук столкнулась с институциональными феноменами, добросовестно прошла свое поприще, познавая их в качестве регулятивно-упорядочивающих факторов, но мир социальных институтов, глубокий и разносторонний, воплощающий социальный порядок, представился взору ученых благодаря социологическим методам исследования и социологическим теориям.
Из суммы институтов складывается правопорядок — так думали многие юристы прошлого. Социальные институты есть слагаемые социального порядка — так полагают некоторые современные социологи. Институты и институциональные схемы, по мысли Парсонса, это главный аспект социальной структуры в самом общем ее понимании: «институциональные модели представляют собой часть социальной структуры, ибо, поскольку такие модели успешно институционализированы, социальное действие перестает быть беспорядочным»[283].
Наличие нормативного элемента в большинстве социологических определений общественного института является сегодня обязательным, но не единственным и не всегда ведущим. Социологический подход зачастую представляет собой конструкцию института, состоящую из отдельных частей: определенная структура поведения, формальная либо неформальная, и соответствующая ей совокупность норм, правил поведения. Последний момент, безусловно, сближает и роднит социологическое и юридическое понимание институтов (институций). Нередко институт понимают как деятельностный комплекс, притягивающий к себе нормы, идеи и даже социальные роли. Говорят, что каждый вид деятельности окружен «созвездием» норм, ролей, технологий и верований. Соответствующие этой деятельности практика, инструменты и ценности являются не только установленными, т. е. институционными, но и относительно зафиксированными, т. е. институционализированными. В таком случае социальные институты определяются как связанные с основной деятельностью более или менее постоянные конфигурации норм, ролей, технологий и верований. «Наши экономические институты, например, включают множество работающих ролей, нормы, контролирующие отношения между деятелями и контролерами, ценности успеха, провала и прогресса, многочисленные и сложнейшие технологии»[284].
Мы видим, что в элементный состав института социологи помимо социальных норм и правил включают множество других явлений гетерогенного характера: организационные структуры, функции, социальные статусы и роли, ценности и идеалы, культурные образцы и типы мышления, принципы, реальные и идеальные модели поведения, формальные и неформальные установки, регулирующие деятельность людей. Во всех случаях речь идет об устойчивых социальных образованиях, структурах, осуществляющих коммуникативные и интегративные функции в сфере взаимодействий социальных субъектов (индивидов, коллективов, организаций) в целях рационализации, усиления надежности и предсказуемости социальных процессов. Не случайно, институциональный подход получил наиболее серьезную разработку в тех направлениях социологической мысли, которые объединяются общим названием — структурный функционализм.
Постановка институциональных проблем в социологии потребовала невиданного расширения фронта социологических исследований, вовлечения в орбиту научного анализа целого «созвездия» категорий, выражающих и окружающих смысл отдельных видов человеческой деятельности. Институты представились познающему разуму в одной связке с нормами, ценностями, статусами, ролями, технологиями, верованиями, экс- пектациями, санкциями и другими факторами, имеющими отношение к социальному регулированию, т. е. организации общественного порядка в широком смысле слова. Понятие института во многих социологических теориях выполняет функции интегратора всех или некоторой части указанных факторов, через него, по крайней мере, осмысливается их значение в регулятивных системах. Возьмем для примера одно из определений в российской социологической литературе: «Институт — устойчивый комплекс норм, правил, символов, регулирующих различные сферы человеческой жизнедеятельности и организующих их в систему ролей и статусов, с помощью которых удовлетворяются основные жизненные и социальные потребности»[285]. Подчеркнутая здесь связь института с системой ролей и статусов, которая, видимо, недостаточно изучена социологами, открывает для юриспруденции возможность посмотреть на многие проблемы правового нормативного регулирования под новым углом зрения. Прежде чем подступиться к данной системе, нужно иметь общее представление о том, каким образом статусы и роли получают институциональное значение, приобретают вместе с ним регулятивные функции. Можно было бы специально говорить о статусах и ролях, но в таком же положении находятся и многие другие перечисленные выше факторы, те же ценности, символы, технологии, постоянно испытывающие силу притяжения к институциональному миру. Если они действительно функционируют как регуляторы, то только потому, что оказались структурированными, включенными в социальную организацию через процесс институционализации. Попытаемся коротко охарактеризовать этот процесс, как его представляют себе некоторые социологи.
В итоге получается следующее: «институционализация — это такой процесс, благодаря которому складывается и сохраняется социальная структура. Социальную систему образуют институционализированные наборы ролей, или, другими словами, устойчивые модели взаимодействий. Когда социальная система велика и состоит из многих взаимосвязанных институтов, тогда эти институты рассматриваются в качестве подсистем. Общество в целом можно определить как одну большую систему, состоящую из взаимосвязанных институтов»[286]. К этому типично структуралистскому положению, подчеркивающему универсальность процессов институционализации, их креативность в части создания наборов ролей, устойчивых моделей взаимодействий и социальных организационных структур вообще, следовало бы добавить еще несколько моментов. Пройдя через данный процесс, институционализируемое явление приобретает ряд системных качеств, о которых мы уже говорили, — позитивность, нормативность, императивность (элемент обязательности), а иногда и предметную определенность, если институт создается из зыбкого материала верований, ценностей, символов, духовных традиций и т. п. Тогда мы получаем возможность различать даже близкие друг к другу институты: это институт семьи (предмет реальный), а это — институт семейной чести (предмет идеальный, умопостигаемый). Но, пожалуй, самое главное состоит в том, что в ходе институционализации, процесса организационного структурирования отдельные явления-факторы, дотоле разрозненные, не имеющие внятного смысла, неустойчивые и даже случайные, обретают некую форму и формат. В этом смысле институционализация тождественна формализации, означает переход от неорганизованных общественных связей к организованным связям, от хаотических состояний к упорядоченным системам. Если вспомнить о циклах эволюции, описываемых современной наукой с помощью синергетической парадигмы, то институционализация есть не что иное, как процесс, регулирующий движение «социальной материи» на трансформативных стадиях преобразования хаоса в порядок, тогда как деинституционализация, распад и разрушение ранее действовавших институтов, характеризует, соответственно, стадию хаотизации общественных связей, является показателем организационного кризиса.
Вовлеченные в институционализацию факторы, которые вначале могут существовать независимо друг от друга, в конце процесса выстраиваются в определенном порядке, представляют более или менее единый образ предмета. Последний является исключительно важным для идентификации институтов, он облегчает проблемы их распознания, систематизации и классификации. Словом, институционализация выступает как упорядочение предметных связей, образование (приобретение образа) предмета, формализация (получение формы) предмета. Задача хорошо организованного общества — сохранять и совершенствовать социальный порядок через регулирование институциональных систем, поддерживать существующие институты в определенном образе и должной форме. Состояние, при котором социальные структуры начинают утрачивать свой узнаваемый образ и терять форму, означает дезорганизацию, запущенность, погружение общества в хаос. Можно, однако, организованно противодействовать нарастанию элементов безобразия и бесформенности в социальных структурах, прибегая к механизмам переинституционализации неудовлетворительно работающих институтов. В каждом обществе, обладающем ресурсами развития, идет непрерывный и неослабевающий процесс обновления институтов, институциональных схем и самих методов институционализации, осуществляются социальные реформы, которые при ближайшем рассмотрении оказываются реформированием институтов по преимуществу.
Во многих отношениях право можно рассматривать как показательную социальную среду, в которой процессы институционализации и переинституционализации изучены в большей степени, чем в других общественных сферах. Этому способствовали, кроме причин исторических, своеобразие и авторитарность юридических институтов, последовательно и ярко воплотивших в себе все типичные институциональные признаки — позитивность, нормативность, императивность и др. Если некоторые социальные институты, создаваемые людьми, возникают как бы невидимо и бесшумно, получаются сами собой либо конструируются слоем (группой) заинтересованных субъектов, то юридический институт, этот официальный нормативный комплекс, совокупность правовых норм, установленных для регулирования определенного предмета, есть детище политической, точнее, государственной власти, творение законодательных собраний, государственных органов и уполномоченных должностных лиц, действующих легитимно на основании общественно признанного права творить юридическую норму. От всякого иного юридический институт отличает официальный характер, высшее место в иерархическом институциональном мире. При создании и оформлении социальных институтов определенную роль могут играть заранее установленные процедуры, известные стечения обстоятельств, всякого рода субъективные пожелания, основанные на интересах программы, проекты, но при всем том данный процесс никогда не гарантирует обществу запланированный результат.
Как и социальному порядку в целом, многим институтам, его составляющим, присущ так называемый эмерджентный характер. Результат почти никогда не бывает таким, каким его предусматривали; в нем всегда есть неожиданное, что вызывает приятное или неприятное удивление. Нельзя сказать, что юридические институты совершенно лишены эмерджентных качеств, в известной мере естественных для институциональной сферы, но «юридический разум» активно протестует, когда образ и форма нового института отличаются от того, что предполагали, ожидали, проектировали. Юристы склонны видеть в этом просчеты и ошибки, допущенные в ходе правотворчества, и потому ищут и обычно находят «вину законодателя». Объяснить это можно по-разному, но в любом случае здесь проявляется специфика юридического рационализма, наличие завышенных ожиданий членов общества, истово верующих в непогрешимый разум и несокрушимую силу закона. То, что не проходит через «узкие ворота» этой веры, отметается как случайное и ошибочное.
Вместе с тем имеются определенные серьезные основания рассчитывать на юридические институты как более прочные и надежные по сравнению с теми, которые вырабатываются в неформальных средах. Такие расчеты, присоединяясь к указанной выше вере, создают общественный престиж права, порождают стремление искать у него защиту в надежде, что плохое право путем институционализации и переинституционализа- ции можно всегда усовершенствовать, сделать хорошим. Способы, посредством которых все это достигается, открыты для широкого общественного контроля, являются частью публичного права.
Юридическая институционализация есть правотворческий процесс в широком смысле. А этот процесс формализован и регламентирован до мельчайших деталей; процедуры и процессуальные нормы, логические и юридико-технические требования заполняют все его стадии, являются обязательной основой всех правотворческих операций. Процедуры «смонтированы» в отдельные блоки, они вводятся в действие последовательно один за другим, составляют ряд, в котором без ущерба для дела ничего нельзя менять или игнорировать. Мы часто говорим о том, что законодатель и другие субъекты правотворчества создают юридические нормы, применив надлежащие процедуры в строго определенном процессуальном порядке. Это действительно так. Но творцы права, если присмотреться поближе, принимают нормативные правовые акты, комплексы норм, юридические институты, состоящие из норм одного или нескольких нормативных актов. Правотворческие процедуры, будучи сами продуктом институционализации, наделяют условной живительной силой все проходящие через них правовые нормы и институты. Прежде всего, это так называемая юридическая сила, которой обладают нормы и нормативные акты. Они же черпают из правотворческих процедур свою действительность, т. е. способность осуществляться, действовать вплоть до официальной отмены в установленном порядке. С учетом перечисленных свойств и обстоятельств формируется представление о специфической природе юридических институтов, об их своеобразии, которое очевидно в сравнении с иными социальными институтами, имеющими в своем составе нормативный элемент.
Необходимо отметить, таким образом, отличие юридических институтов как чисто нормативных образований, функционирующих в строго формальных рамках, от всех других институциональных комплексов разнородного происхождения. Социологи, экономисты, представители иных общественных наук, видимо, не могут быть удовлетворены конструкцией института, состоящего, как у юристов, из одних только норм, они, как видно из приведенных выше социологических определений института, непременно вводят в нее элементы материального и духовного, организационно-технологического и когнитивного порядка. Но в любом случае нормативный момент присутствует, особенно у социологов школы Парсонса, которую нередко называли «функциональным императивизмом». Для них институционализация «означает некоторый порядок интеграции частного нормативного комплекса в более общий комплекс, управляющий системой в целом на нормативном уровне»[287]. Так что нормативный элемент можно считать ведущим в сфере институционального строительства. Он реализуется в составе институтов через системы статусов и ролей.
Юридическая наука давно и основательно разрабатывает проблематику статуса, т. е. правового статуса, но эта проблематика, к сожалению, не имеет концептуальных связей с учением о юридических институтах. Что же касается положения категории «социальная роль» в юридической науке, то здесь дело обстоит несколько сложнее. То, что статусы и роли — явления одного порядка, относящиеся к природе социальной организации и определению места человека в ней, замечено было еще до того, как функционалисты увязали эти категории в единой институциональной схеме. Один из основоположников теории ролей Р. Линтон писал: «Статус, в отличие от обладающей им личности, представляет собой просто-напросто совокупность прав и обязанностей... Роль представляет собой динамический аспект статуса. Личность социально наделяется статусом и обладает им по отношению к другим статусам. Осуществляя права и выполняя обязанности, составляющие ее статус, личность играет определенную роль»[288].
Нельзя не отметить удивительное совпадение данного определения статуса с тем, которое распространено сегодня в юридической науке: правовой статус субъекта — это, в сущности, совокупность его прав и обязанностей. Но, если в юриспруденции человек наделяется правовым статусом, чтобы активно участвовать в правовых отношениях, в которых осуществляются субъективные права и исполняются юридические обязанности, то у социологов статус, т. е. социальная позиция человека в обществе, связанная с определенными его правами и обязанностями, необходим для исполнения субъектом своих социальных ролей. Следует заметить в связи с этим, что некоторые социологи, например, Т. Шибутани, определяют понятие роли в терминах прав и обязанностей: это своего рода «шаблон взаимных прав и обязанностей». Причем обязанность есть то, что человек чувствует необходимым делать, исходя из роли, которую он играет, из ожиданий и требований к нему со стороны других лиц, тогда как его право образуют экспектации, обращенные к другим людям, побуждающие их что-то делать ради него[289]. Получается, что через статусные права и обязанности юриспруденция привязывает человека к отдельным действиям, а социология — к моделям и стилю поведения, предписанным в «тексте» социальной роли. Что лучше или хуже — трудно сказать, но заметим это обстоятельство, так как оно, на наш взгляд, говорит в пользу юридического подхода, который оставляет более широкий простор личной свободе и свободе воли. В социальной роли, как ее понимают большинство социологов, есть нечто фатальное.
Итак, общий социологический взгляд на природу социальной организации, упорядочения и регулирования можно свести к следующему: общество — это сеть взаимосвязанных позиций, или статусов, в рамках которых люди играют свои роли. Как будет вести себя человек в жизни в целом и в отдельных ситуациях, зависит от характера и особенностей его статуса, а также ожиданий (экспектаций) других людей, которые формируются с расчетом на человека данного статуса, действующего при данных обстоятельствах. Устойчивые экспектации, порождаемые статусом субъекта, могут рассматриваться другими людьми, во-первых, как его права и обязанности в юридическом и неюридическом (морально-политическом, религиозном и т. д.) смыслах, во-вторых, как форма образования социальных норм, включая правовые нормы.
Характеристика ролевого поведения в терминах прав и обязанностей стала для социологов обычным делом. Парсонс разделял возможности, связанные с таким поведением, на две группы: полномочия, позволяющие индивиду воздействовать на других людей независимо либо вопреки их желанию, и права, ограждающие его от силовых и иных воздействий извне. «Институциональная структура полномочий и прав — характерная черта любой интегрированной социальной системы»[290]. Многократно повторяющееся и постоянно удовлетворяемое ожидание, которое сопровождается стимулами к его удовлетворению и санкциями на случай неудовлетворения, выступает вначале как неофициальная, неформальная норма, может войти в слабо формализованный обычай, а со временем и в законодательство.
В рамках структурно-функциональной теории Парсонса социальные институты, связывая и опосредствуя общественные отношения, образуют систему общества, выступают в качестве комплексов более или менее взаимозависимых социальных ролей. Социальная система, утверждал он, это по преимуществу система ролей, «констелляции ролей и ролевых ожиданий». Понятие роли соединяет подсистему действующего лица как психологической единицы с определенной социальной структурой, тогда как последняя представляет собой систему стандартизированных отношений лиц, выполняющих роли относительно друг друга[291]. Но процессы поведения, в основе которых лежат социально-ролевые структуры, невозможны без своего рода «текста» социальной роли, социальных ожиданий, связанных с исполнением ролей, а они представляют собой не что иное, как ценностно-нормативное образование. «В той мере, — писал Парсонс, — в какой система норм интегрируется предположительно эффективной совокупностью поддерживающих санкций, мы говорим, что она институционализировалась. Как правило, это означает, что охарактеризованные выше типы санкций действуют не порознь, а в той или иной группировке, так что каждый данный компонент нормативной системы в дополнение к тому, что определяемые им экспектации соблюдаются добровольно, подкрепляется еще и санкциями двух или более типов»[292].
Принципиально важное положение состоит в том, что социальный институт (те же санкции, обеспечивающие надлежащее исполнение социальных ролей и социальные ожидания) складывается путем соединения средств различных нормативно-регулятивных систем — морали, права, политики и др. Совсем близко к нормативной трактовке понятия социального института оказались представители социологических теорий обмена — П. Блау, полагавший, что институт является относительно стабильной общей нормой, которой руководствуются люди в обменных отношениях, и Дж. Хоманс, определявший его как устойчивую модель социального поведения, на поддержание которой направлены действия многих людей.
Еще по теме Формирование социальных и юридических институтов:
- § 4.1. Место теории государства и права в системе социальных и гуманитарных наук
- §2. Реформирование системы государственной власти
- § 3. Функции антропологического знания в юридической науке
- § 2. Формирование основных понятий и познавательных парадигм.
- § 4. Чистое и независимое социальное право. Чистое, но подчиненное опеке государственного права социальное право. Аннексированное государством, но остающееся автономным социальное право. Конденсированное в государственный правопорядок социальное право
- МОРИС ДОММАН ЖЕ ИСТОКИ СОЦИАЛЬНЫХ ИДЕЙ ЖАНА МЕЛЬЕ338 (К 300-летию со дня рождения)
- 85. СОЦИАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВО
- Система права социального обеспечения
- Трансформация обычаев в правовые обычаи. Юридическая ответственность в обычном праве.
- § 5.1. Цели и функции юридической ответственности: понятие и классификация