Разработка идеологии «новых левых». Тенденция к разделению социологии и политической экономии

Во второй половине 50-х годов в противовес направлению, выступавшему под лозунгом «конец идеологии», сложилось течение, главной фигурой, наиболее способным и влиятельным представителем которого стал К.

Буржуазные «марксологи» в целом склонны причислять Миллса к сторонникам «неомарксизма»; более того, Фойер, например, именно в его лице видит одного из наиболее значительных представителей «неомарксизма». Между взглядами Миллса и «неомарксизмом», несомненно, прослеживается весьма тесное идейное родство, но приведенное выше утверждение Фойера все же безосновательно, ибо Миллс видел в марксизме лишь одну из важных составных частей так пазываемой комплексной общественной науки, которую он считал единственно пригодной для исследования общественных отношений нашей эпохи. Несмотря па такой подход Мпллса к марксизму, его идеи в ряде существенных аспектов послужили путеводителем для тех, кто в противовес «официальному марксизму» стремился к созданию каких-!1© «новых вариантов» марксизма.

У Миллса не вызывало сомнений то, что каждый, кто занимается общественными пауками, по необходимости должен считаться с марксистской мыслью. «История общественного мышления начиная с середины XIX в., — писал он, — не может быть усвоепа без понимания идей Маркса. Неоспоримо, что Маркс принадлежит к классической традиции социологического мышления; фактически трудно было бы назвать другого такого мыслителя, который бы в ее развитии был столь влиятельной, столь ключевой фигурой, как он... Как это часто отмечалось и много раз забывалось, развитие официальных исследований, политической философии за прошедшие сто лет так или иначе, в различных аспектах представляло собой непрерывный диалог с Марксом.

Однако у Миллса оценка научной деятельности Маркса имеет вполне определенную направленность: он видит в Марксе прежде всего «светского моралиста», что, по его мнению, и объясняет столь продолжительное влйяние его идей. Миллс пишет: «Идеи радикального гуманизма, в которых человек ставит себя на место бога, в совокупности с первозданными страстями, направленными на выявление человеческой истины, — вот те главные пружины, которые двигали Марксом как мыслителем на протяжении его жизненного пути, они служат моральной основой для оценки открытых Марксом последствий капитализма, ведущих к унижению человеческой личности и обнищанию11.

Трактуя подобным образом творчество Маркса, Миллс весьма своеобразно выделил тех, кто среди последователей Маркса является подлинным его наследником. В предложенном им длинном списке бесполезно искать имя Ленина, но среди прочих можно встретить бывшего анархосиндика- листа Сорела, экзистенциалиста Сартра, уже упоминавшегося Л. Колаковского, а также Э. Фромма и даже лейбориста Д. Стрэчи, который играл руководящую роль в идеологическом наступлении на марксизм во второй половине 50-х годов. В списке фигурирует и бывший председатель Фабианского общества Д. Коул, который, между прочим, никогда в своей жизни ни на секунду не называл себя марксистом. Объяснения, данные самим Миллсом, проливают некоторый свет на столь странное перечисление. Отличительной чертой отобранных в список «марксистов», по мнению Миллса, является, с одной стороны, то, что они или с самого начала стояли -вне коммунистического движения, или оказались вне его, потерпев поражение во внутрипартийной борьбе. С другой стороны, их характеризует то, что они поставили акцент на «гуманизме марксизма, и особенно на гуманизме молодого Маркса, а также на роли надстройки в истории...

Если марксизм с самого начала воспринимать как теорию антиномий детерминизма и гуманизма, исторической необходимости и человеческой свободы, то тем самым, по существу, будет обоснована правомерность существования «плюралистского марксизма», более того, неизбежность такого плюрализма. На самом деле признание в марксизме этих антиномий неизбежно приводит к внутренне противоречивому пониманию марксизма, что в свою очередь влечет за собой возникновение двух совершенно различных тенденций в его интерпретации. Логика такого подхода понятна. Вся беда в том, что эти антиномии не являются антиномиями марксизма, а принадлежат различным интерпретациям Маркса, питающимся из буржуазных идеологических источников. Истинное назначение обеих альтернатив состоит в разрушении внутреннего единства марксизма и приспособлений интерпретаций Маркса к позитивистско-сциентистской и структуралистской концепциям, о которых говорил Арон в приводившейся ранее цитате, а также гуманистско-экзистенциалистской концепции, общей чертой которых является стремление равнять свои взгляды на марксизм в соответствии с буржуазными интерпретациями. На это вполне справедливо указывал

Андраш Геде в статье «О философской актуальности ленинизма»: «Понятия исторической необходимости и свободы... объективных условий и самосознания только тогда несут в себе возможность различных интерпретаций, только тогда полны антиномиями и двусмысленностями, если какую-нибудь из этих категорий вырвать из ткапи исторической преемственности и теоретического единства марксизма-ленинизма, рассматривать ее не с .марксистских позиций внутренних взаимосвязей, а с позиций буржуазных философских категорий.

Интерпретация марксизма, обосновывающая его илю- рализацию, выполняет в концепции Миллса совершенно определенную идеологическую функцию. Она призвана (и эта цель не скрывается) обеспечить приближение марксизма к платформе «неомарксистских направлений», противостоящих марксизму-ленинизму, олицетворенному в международном коммунистическом Движении, а также оправдать сам «неомарксизм». Трансформированный подобным образом «марксизм» представлял бы единство лишенного всякого научного содержания метода и достаточно абстрактных моральных категорий. Он стал бы совершенно «открытым» для господствующих в буржуазной социологии течений и теорий, трактующих проблемы общественного развития полностью на субъективной идеалистическо-этической основе, отличительной чертой которых является отказ от ленинского принципа партийности.

У Миллса наиболее тесно переплетаются друг с другом полемика с марксизмом и попытка «спасения» марксизма с помощью различных буржуазных п «неомарксистских» ©го переосмыслений. Центральной мыслью этой полемики и переосмысления является ликвидация автономии марксизма, превращение марксистской концепции в некий сип- тез социологии знания и субъективной философпи морали, идейные истоки которых не только стоят вне марксизма.

но и противостоят ему. Включение трактуемого в таком духе «современного марксизма» в так называемую комплексную общественную науку требует прежде всего создания такой социологии, которая в принципе порывает с признающим определяющую роль экономических отношений марксистским пониманием общественного развития и служит обоснованием этого понимания марксистской политической экономии.

«Новое марксистское понимание общественного развития», лишенное вышеуказанным образом политэкономиче- ской основы, становится одной из составных частей социологии Макса Вебера, подсистемой весьма относительной ценности, в которой способ производства теряет определяющую роль в заданной общественной структуре и вообще исчезает диалектика производительных сил и производственных отношений. Миллс по этому поводу, в частности, нисал следующее: «Короче, необходимо обобщить отношение Маркса к экономике. Для этого нужно сконцентрироваться, как сделал это Маркс, на изменяющихся экономических методах производства. Но точно так же необходимо сконцентрироваться, как делал это Макс Вебер, на методах военного насилия, политической борьбы и администрирования, а также на средствах коммуникации, короче, на всех средствах власти, на их полностью меняющемся отношеппи друг к другу в исторически специфических обществах» и.

Подмена марксистского принципа общественного детерминизма историческим релятивизмом веберовского толка превращает, таким образом, способ производства в один из элементов общественной структуры, который все более становится подчиненным элементом этой структуры, и вместе с тем из анализа почти полностью и даже полностью вытесняется исследование классовой дифференциации общества, равно как и категоризация, и теоретическое изучение существующих обществ на основе господствующих в них способов производства.

Проведенный Миллсом анализ американской «властвующей элиты», несомненно, содержит в себе много полезного для марксистских исследователей, но, песмотря на это, наиболее важным выводом, который следует сделать из этого анализа, является то, что лишепное в строгом смысле политэкономической осповы социологическое исследование неизбежно заводит в тупик. Миллс открыто противопоставил концепцию «властвующей элиты» марксистской концепции «господствующего класса». Он это сделал, во-первых, ссылаясь на то, что его концепция «эмпирически оставляет открытым вопрос об экономическом детерминизме», и, во-Фторых, утверждая, что концепция «властвующей элиты», рассматривающая наряду с носителями экономической власти в качестве равнозначных факторов представителей политической верхушки и военного «истэблишмента», способна дать гораздо более дифференцированную картину внутренних взаимосвязей высших кругов американского общества, чем марксистский классовый анализ.

Однако на деле разногласия Миллса и марксистов состоят отнюдь не в том (как это пытаются представить), что будто бы марксисты при анализе современного американского общества удовлетворяются рассмотрением непосредственно одной лишь экономической власти и считают, например, что можно пренебречь политической сферой, влиянием слоя военной верхушки. Точно так же эти разногласия вытекают не из того, что марксисты будто бы в принципе противятся тому, чтобы политэкономический анализ современного капиталистического общества дополнялся специальными социологическими исследованиями. В действительности коренное разногласие состоит в том, что марксизм делает предметом анализа различные сферы общественной жизни современных капиталистических стран, рассматривая их как проявление социальных взаимосвязей государственно-монополистического капитализма. Не в признании или непризнании определенных особенностей развития современных {капиталистических стран состоит коренное различие между двумя концепциями, а в теоретическом понимании этих особенностей и вместе с тем в различном определении их социальных функций. Марксизм политическую сферу и возросшую в ее рамках роль государственной бюрократии, а также социальные последствия милитаризации в развитых капиталистических странах сводит прежде всего к тем изменениям, которые произошли в формах капиталистических производственных отношений и сопровождались их видоизменениями в экономической политике. Двигательные пружины этих изменений марксизм видит в новых условиях функционирования капиталистического хозяйства 15. У Миллса и его последователей теряется как раз эта общая основа взаимосвязей, и это политэкономическое обоснование не может быть заменено даже самым фундамептальпым специальным социологическим исследованием роли различных факторов и их связей.

Из-за отсутствия научного политэкономического обоснования у Миллса весьма часто теряется связь между исследуемыми явлениями и качественными особенностями существующих производственных отношений и тем самым оттесняется на задний план, зачастую становится исключительно формальным различие между реально существующими капитализмом и социализмом. Отсюда у Миллса и его последователей склонность распространить с помощью конструирования формальных аналогий свой анализ и действенность вытекающих из (него выводов на взятое в общем виде «индустриальное общество». В качестве проблемы номер один Миллс и его последователи выдвигают противоречие между империализмом и де*мо- кратией в современных условиях. Однако их социологическая концепция, лишенная научного политэкономического обоснования, рассматривает это противоречие, ссылаясь на определенную формальную схожесть, как противоречие между современным «индустриальным обществом» и демократией, и поэтому предлагает весьма утопическое его разрешение, согласно которому демократия возможна только в странах, еще не достигших определенного уровня промышленного развития и в которых институты еще не рационализированы. Этот взгляд хорошо прослеживается в книге Миллса о кубинской революции, в которой он возможности ее развития оценивал скорее на основе утопических гуманистическо-этических представлений, чем на основе объективных условий.

Поскольку у Миллса политическая экономия не является научной основой социологическою анализа и экономические аспекты в лучшем случае фрагментарно присутствуют лишь в отдельных частях анализа, попятно, что связь детерминизма и гуманизма, общественной необходимости и индивидуальной свободы он может воспринимать только в форме антиномии, в качестве альтернативы, и направление научного поиска, ориентация в мире фактов у него определяются «ценностями», основанными на субъективной «моральной ангажированности». Поэтому понятно и то, что Миллс концепцию исторической 'миссии рабочего класса назвал «наследием викторианского марксизма», который «сегодня совершенно нереален». Это свое убеждение он и выразил в программном письме, направленном «новым левым»: «...Что для меня не совсем ясно у некоторых писателей из новых левых, это то, почему они столь крепко привязываются к «рабочему классу» развитых капиталистических стран как представителю или же как паиболее важному представителю исторического изменения, несмотря на то что серьезное историческое доказательство свидетельствует об обратном» 1б. Рассматривая учение об исторической роли рабочего класса, равно как и принцип общественного детерминизма как «наследие викторианского марксизма», непригодное для современного мира, Миллс в результате желаемое изменение связывает с деятельностью такой группы, которая в своих действиях инспирируется ориентацией лишь на «гуманистские ценности». И этой группой, по его мнению, является интеллигентская молодежь. «Кто такие те, кто радикально мыслит и действует? — ставит он вопрос и отвечает: — Повсюду в мире, внутри блока, вне его и между ним, ответ один: это молодая интеллигенция» 17.