«Антиисторизм» — принципиальное противопоставление теории и практики
Одним из результатов осуществленного Альтюссером и его последователями разделения пауки и идеологии является то, что они считают исследование в «Капитале» структуры (абстрактно-формально трактуемого способа производства) несовместимым с принципом историзма, представленным в том же «Капитале».
Соединение структуралистского и исторического подходов, по мнению Альтюссера, приводит якобы к гегельянскому в своей основе результату. Поэтому конструирование «структуралистского Маркса» требует преодоления и ликвидации также искусственно созданного «гегелизировапного Маркса». Направленную на исполнение этого «задания» программу Альтюссер представляет себе так: «Когда Маркс исследует современное буржуазное общество, то действует парадоксальным образом. Сначала существующее общество он рассматривает как исторический результат, то есть как результат, который создала история. В этом случае вполне естественно создается впечатление, что он уводит нас в дебри гегельянства... по понимание этого общества происходит вовсе не с помощью теории, рассматривающей генезис полученного результата, а, наоборот, исключительно с помощью теории «тела», посредством теории сложившейся структуры общества, без какого-либо содействия со стороны генезиса» 35. Задача, таким образом, заключается в том. чтобы «...исследовать результат вне зависимости от процесса, который к нему привел, не заботясь при этом о том, что пас будут обвинять в ущемлении Гегеля пли пренебрежении генетикой, потому что данный двойной грех равнозпачен благу — освобождению от эмпирической идеологии историзма» 36.В действительности же не Маркс «действует парадоксально», а Альтюссер. Ведь в то время, как он пытается удалить из «Капитала»: «гегелевское наследие», он отождествляет марксистское понимание предмета и метода политэкономии с их толкованием в классической экономии, и в первую очередь с концепцией Рикардо.
Известно, что Рикардо исследовал «структуру», совершенно отделив ее от «гепезиса», и тем самым освободился от «эмпирической идеологии историзма», что в зпачптельной степени послужило причиной серьезных внутренних противоречий, имеющих место в его теории.Но независимо от этого совершепио неправильным является утверждение, что рассмотрение структуры как исторического продукта ведет назад к гегелевской концепции, означает какое-то повторение гегельянских взглядов на взаимосвязь исторического и логического.
Марксистская точка зрения на взаимосвязь исторического и логического, которую Альтюссер небрежно пазы- вает «бессмысленностью», связана с теорией Гегеля, но вместе с тем существенным образом отличается от его взглядов. У Маркса отношение исторического и логического основывается (что базируется па различии между материалистическим п идеалистическим взглядами) на неотделимой от материалистической диалектики теории отражения, основное положение которой содержится в предисловии к «Капиталу», где подчеркнуто, что «...идеальное есть не что иное, как материальное, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней» 37. Взаимосвязь исторического и логического у Маркса никогда не может быть средством насильственного приспособления реального развития к какому-нибудь априорному положению, как у из
Гегеля, а является реальным отношением объективного процесса общественного развития и мысленного отражения этого процесса.
Маркс своп взгляды на связь исторического и логического ясно сформулировал как раз в том (произведении, ссылаясь на которое Альтюссер попытался иайти аргументы для доказательства несовместимости исторического и структуралистского апализа. О связи исторического и логического Маркс писал в «Капитале»: «Деньги могут существовать и исторически существовали раньше капитала, раньше банков, раньше наемного труда и т. д. С этой стороны можно, стало быть, сказать, что более простая категория может выражать собой господствующие отношения менее развитого целого или подчиненные отношения более развитого целого, т.
е. отношения, которые исторически уже существовали раньше, чем целое развилось в ту сторону, которая выражена в более конкретной категории. В этом отношении ход абстрактного мышления, восходящего от простейшего к сложному, соответствует действительному историческому процессу» 38.Марксу пичто не было столь чуждо, как абсолютизация исторического подхода, как ограничеппе паучного анализа одним-едипственным (сколь важным бы оп ни был) принципом. Поэтому у него анализ общественного развития предполагал и анализ системы внутренних составных частей возникшей в ходе этого развития «структуры» буржуазного общества. В соответствии со своей концепцией Маркс не признавал как ни зависимой от истории структуры, так и истории без структуры. Поэтому так же как справедливо то, что без анализа денег нельзя понять капитала, точно так же справедливо и то, что при исследовании внутренней структуры буржуазного общества анализ капитала должен предварить анализ земельной ренты, хотя последняя исторически возникла раньше. «...Было бы недопустимым и ошибочным брать экономические категории в той последовательности, в которой они исторически играли решающую роль. Наоборот, их последовательность определяется тем отношением, в котором они паходятся друг к другу в современном буржуазном
** оо
ооществе...» .
Маркс гораздо большее значение, чем Гегель, придавал соединению исторического и логического анализа. Дело в том, что Маркс рассматривал структуру (данную систему 8 г. Рипп производственных отношений) не просто как исторический результат, а выявлял в ней внутренние объективные тенденции, определившие дальнейший путь исторического развития. Тем самым он создал условия для научного предвидения в понятиях, самое возможность которого гегелевская философия категорически отрицала. Маркс цель «Капитала» видел в открытии закона движения капиталистического общества, рассматривал при этом данную структуру капиталистического общества как относительно стабильную, переходную систему. Подобным образом воспринимаемая диалектика «...в позитивное понимание существующего...
включает в то же время понимание его отрицания, его необходимой гибели...» 40.Вполне естествепно, что абстрактно-формальные категории структуралистского метода, исключающие движение объективной действительности, несовместимы с вышеизложенной концепцией. Этим объясняется агрессивное выступление Альтюссера против написанного Энгельсом предисловия к третьему тому «Капитала», в котором Энгельс обратил внимание на заключенные в категориях политэкономии элементы относительности и историзма и говорил о том, что определенные Марксом положения не являются закоснелыми дефинициями. «Некоторые неожиданные высказывания Энгельса могут, — по словам Альтюссера, — внести элемент истории (в эмпирическо-пдео- логическом смысле) даже в число теоретических категорий Маркса» 41.
Однако не Энгельс внес историю в теоретические категории Маркса, а сами эти категории явились понятийными отражениями движения общественной жизни. Теоретические категории Маркса можно лишить исторического содержания лишь при том условии, что они будут отнесены не к действительности, а к «формально-абстрактному предмету». Если же теоретические категории обращены не к действительности, а к созданному «теоретической практикой» «формально-абстрактному предмету», то становятся понятными выступления Альтюссера против относительного характера научного познания и его иронические замечания отпосительпо одного из последствий теоретического педопонимаиия «Капитала», которое заключается, по его мнению, в том, что некоторые «могут позволить себе роскошь... определять конкретное как такое, что «всегда богаче и живее теории». Не вызывает сомнения, что в случае.
когда в столь экзальтированных выражениях провозглашается изобилие и богатство «жизни» и «конкретного», сила и красочность действий по сравнению с бедностью и серостью теории, каждый (кто самонадеян и догматичен) может извлечь хороший урок духовной скромности» 42.
В этом высказывании заслуживает внимания не только то, как Альтюссер, которого, как мы видим, никоим образом нельзя обвинить в «духовной скромности», расправляется с авторами иронически процитированных им утверждений (Гегель и Гёте), а также со ссылавшимися на них Марксом и Лениным, по в первую очередь то, что это мнимое возвышение теории обходится исключительно дорого: оно ведет к совершенно пренебрежительному отношению к вопросу о связи теории и практики.
Ведь если теория обращена к «какому-то формально-абстрактному предмету», рассуждают сторонники Альтюссера, то критерий ее оценки заключен в самом процессе творения знаний, в так называемой «теоретической практике», и для того, чтобы определить правильность той или иной теории, нет необходимости ни в какой «внешней практике». Науки «сами представляют критерий действенности заключенных в них знаний... Теорию Маркса с успехом можно было применять, потому что она была «правильной», а не потому, что она оказалась правильной, поскольку ее с успехом приме- пяли»43. Например, Машере пишет: «Науке, если она желает быть действительно наукой, необходимо порвать с фактами, с мнимыми учениями непосредственной действительности» 44. Практика (в подобных концепциях) не является для научной теории ни исходным пунктом, пи критерием. В итоге расправа с «идеологией исторического эмпиризма» приводит к расправе с самой исторической действительностью.Альтюссер, однако, стремится доказать, что, хотя знание, полученное на основе изучения формально-абстрактного предмета (а таковым, по его мнению, является марксистское понятие капиталистического способа производства) происходит не из действительности и критерием его истинности практика не является, все же оно пригодно для познания реальных конкретных вещей. «Теория капиталистического способа производства (формально-абстрактный предмет), которая является в строгом смысле слова теорией, позволяет познать многочисленные конкретные предметы, в данном случае все общественные формации, 8* структура которых соответствует капиталистическому способу производства... В противовес этому конкретное знание какого-ппбудь реального предмета (например, Франции 1966 г.) не делает возможным ipso fact зпааше другого реального предмета (Англия, 1966 г.)...» 45.
Категории, связанные с познанием «формально-абстрактного предмета», прпзвапы подмеппть прнпцип науч- пой абстракции, который квалифицируется как идеологический, как якобы абсурдное разделение сущности и явления.
Вопрос лишь в том, правоту какой точки зрения подтверждает приведенный Альтюссером пример.Альтюссер утверждает, что знание определенного «формально-абстрактного предмета», в данном случае по- альтюссеровски трактуемая теория капиталистического способа производства, позволяет познать Англию 1966 г., а конкретное знание Франции этого не позволяет. Но что же мы можем знать о «конкретпой» Франции 1966 г., если прежде всего не то, что в ней господствует капиталистический способ производства? И вообще, можем ли мы знать «конкретно» какой-либо «предмет», если мы не знаем его важнейших свойств? В то же время, если эти свойства составляют неотъемлемую часть «копкретной вещи», можем ли мы называть обобщающие эти свойства знания знаниями, относящимися к «формально-абстрактному предмету»?
Научное мышление является процессом, который с помощью правильных абстракций ведет ко все более полному познанию конкретного, к его мысленному воссозданию. Полученные путем научной абстракции категории являются выражением лишь тех реальных отношений, от которых их абстрагировали, чтобы таким образом ближе подойти к более полному познанию этих отношений.
Возвращаясь к приведенному Альтюссером примеру, мы можем сказать, что «конкретное» знание Франции 1966 г. прежде всего должно содержать в себе следующее: 1) все то, что в «Капитале» при анализе капиталистического способа производства имеет всеобщее значеппе — без этого к современной Франции как «конкретному предмету» «теоретически не подойти»; 2) все то, что имеет всеобщее значение в ленинском анализе нового этапа развития капитализма — монополистического капитализма. Выявленные этим анализом черты являются неотъемлемыми чертами «конкретной» Франции 1966 г.; 3) все то, что всеобще <в системе развившегося после второй мировой войны государственно-монополистического капитализма; 4) наконец, все те особенности, которые в результате различного исторического развития отличают Францию 1966 г. от Англпи того же года (в свете перечисленных трех аспектов). Богатство конкретного (над которым иронизировал Альтюссер) по сравнению с общими теоретическими положениями заключается в том, что оно наряду с перечисленным содержит еще и многое другое, и было бы бессмысленно приписывать содержанию теоретических категорий какое-либо существование вне конкретной действительности.
Теоретический крах «школы Альтюссера» наиболее явно проявляется, когда ей приходится иметь.дело с центральным моментом марксистского учения — с положением о необходимости перехода от капитализма к социализму. Дело в том, что трактовка капиталистического способа производства как лишенной исторического содержапия структуры не позволяет сказать ничего существенного о становлении (возникновении) этого способа производства, об изменении в формах капиталистических производственных отпошений, а также о тех причинах, которые делают пешбежным переход к социализму. Балибар в одпой из своих работ признается: «Капиталистическая структура процесса производства и накопления сама по себе действительно ничего не говорит о своем происхождении, то есть у пее нет ни начала, ни конца, поскольку она базируется па постоянном воспроизведении тех условий, которые Маркс называет производственными отношениями» 46. Тот же Балибар, который законы капиталистического накопления способен воспринимать только как законы воспроизводства существующей структуры, который марксистское положение об экспроприации экспроприаторов трактует всего лишь как своеобразное лирическое отступление в «Капитале», пытается беспомощность «школы Альтюссера» выдать за ее научные достоинства. Но тем, что Балибар иронизирует, называя обращение Маркса к законам капиталистического накопления дешевым историческим приемом, -он только уходит от ответа на вопрос: что вызывает изменение и смепу трактуемого в виде структуры капиталистического способа производства; а не отвечает он потому, что концепция «структуралистского Маркса» не позволяет дать ответ на этот вопрос. Согласно «школе Альтюссера», между «идеологической структурой», характеризующей предмет исследования классической экономии, и совершенно новой сферой исследования «Капитала» не может быть никакой внутренней взаимосвязи, поэтому высказывания Маркса, в которых он подчеркивает эту взаимосвязь, свидетельствуют как раз о том, что ему «в действительности не удалось обдумать сущность того различия, которое отделяет его от классической экономии». Анализировать подробно посвященные этой проблеме длинные рассуждения Альтюссера не представляется возможным. Тот, кто взялся бы за это, попал бы в такое же положение, в какое попал Рикардо, который, пытаясь обобщить свои замечания по поводу книги Мальтуса, заметил: «Если останавливаться на каждом пункте, где, по моему мнению, выражена ошибочная позиция по поводу предмета исследования, то мне пришлось бы написать книгу более толстую, чем ему» 47. Однако на некоторых узловых моментах взглядов Альтюссера остановиться необходимо.
Одним из важных моментов, связывающих «Капитал» с классической политэкономией, является теория трудовой стоимости. Поэтому обоснование «цезуры» между марксизмом и классиками требует, чтобы эта взаимосвязь была удалена. В числе друшх этому служит утверждение Альтюссера о том, что «основным открытием», которое отделяет «Капитал» от классической политэкономии, является открытие «пары попятий: стоимость — потребительная стоимость». В действительности же па ословапии подхода к этой «паре понятий: стоимость — потребительная стоимость» можно сделать вывод как о тесной связи марксистской и классической политэкономии, так и о существенных различиях между ними.
Прежде всего необходимо возразить Альтюссеру, что открытие категорий потребительной стоимости и стоимости было на самом деле осуществлено классической политической экономией. Эти категории являются неотъемлемой составной частью ее паучпой теории трудовой стоимости. Именно они служили той борьбе, которую вел Рикардо с первыми представителями вульгарной экономии, Сэем и Мальтусом. Вспомним, Смит изложение своей теории стоимости начал следующим предложением: «Слово стоимость... имеет два различных значения: с одной стороны, оно выражает полезность какой-то определенной вещи, с другой стороны, связанную с владением вещью ее способность быть обмененной на другие товары. Первое можем назвать «потребительной стоимостью», второе «меновой стоимостью» 48. Когда же Сэй, ссылаясь на то, что богатство общества растет с использованием машин, назвал ошибочным утверждение Смита о том, что единственно человеческий труд создает стоимость, Рикардо справедливо заметил, что одно из основных заблуждений вульгарной экономии заключается в том, что она смешивает стоимость и потребительную стоимость49. Связь Маркса с классической политэкономией и в то же время отличие от нее хорошо иллюстрируются сделанным в начале «Капитала» замечанием (отличие заключено в словах, выделенных курсивом): «Потребительные стоимости образуют вещественное содержание богатства, какова бы ни была его общественная форма. При той форме общества, которая подлежит нашему рассмотрению, они являются в то же время вещественными носителями меновой стоимости» 50. (Курсив мой —Г. Р.). Но подобное понимание существующего различия неприемлемо для творцов «структуралистского Маркса»; неприемлемо, поскольку, согласно ему, различие заключается не в «абстрактно-формально» сконструированном предмете политэкономии, а в различном подходе к общественной действительности.
Поэтому в глазах Альтюссера подобные утверждения свидетельствуют лишь о том, что Маркс, который «все свои расхождения с классическими экономистами сводит к неисторичности их взглядов... останавливается на пол- пути в их открытой критике...». Если вся разница заключается в этом, отмечает он, то «для Маркса достаточно было историзировать эти категории, отбросить их постоянный, абсолютный, вечный характер и считать их относительными, временными категориями... В этом случае Маркс стал бы приведенным в движение Рикардо...» 51. Но при таком подходе, считает Альтюссер, различие между марксизмом и классической политэкономией сводится не к предмету их исследования, а лишь к методу: «Применяемый экономистами-классиками по отношению к предмету их исследования метод, как утверждают, является метафизическим, в то время как метод Маркса, наоборот, диалектичен» 52. Этот якобы неправильный подход к оцеп- ке классической политэкономии, как утверждает Альтюссер, прослеживается у Маркса, начиная с «Нищеты философии» и вплоть до «Капитала».
Особенностью позиции Альтюссера является то, что метод рассматривается как нечто чисто внешнее, формальное, независимое от толкования предмета политической экономии. Здесь достаточно указать на то, что не только на метод политэкономии, по и на ее предмет и теоретическое содержание существенное влияние оказало и то, что Маркс в отличие от классической экономии исследовал, например, денежную форму, не как нечто данное, а как выведенный из развития стоимостной формы исторический результат. Такой подход -привел не к какому-то «приведенному в движение Рикардо», а к концепции, в своей основе отличающейся от позиции Рикардо. Этот подход вскрыл основную слабость денежной теории Рикардо, которая заключалась в непонимании особой роли товара, выполняющего функцию всеобщего эквивалента, что логически вело его к принятию отрицающих проблему реализации взглядов Сэя. Этот пример показывает, что метод находится в неотъемлемой внутренней взаимосвязи с толкованием как самого предмета, так и теоретического содержания политической экономии.
Совершенно нелепо утверждать, что в предмете политической экопомии пет никакой взаимосвязи между «Капиталом» п классической экономией. Эта взаимосвязь состоит в научном анализе реальных капиталистических производственных отпошений. Главное же отличие заключается в том, что «Капитал» несравненно дальше ушел в анализе этих отношений, подняв его на действительно на- учпую высоту, избавив от противоречивости теории классиков, пе говоря уже о применении Марксом исторического материализма. «Капитал» по сравнению с классической школой был не просто шагом вперед, а качественным скачком, поскольку содержащийся в нем научный анализ экономических отпошепий капитализма с неизбежностью приводит к выводу о необходимости изменения этого способа производства.
В заключение необходимо еще кратко остаповиться на весьма усердно повторяемом утверждении Альтюссера о том, что Маркс не смог воспринять предмет классической экономии как «специфическую структуру», и поэтому, критикуя Смита и Рикардо, он не видел тесной внутренней взаимосвязи между отдельными заблуждениями Смита и Рикардо.
Свойственный Марксу метод чтения, говорит Альтюссер, «имеет тот специфический недостаток, что в том случае, когда у автора перемешиваются ошибки и правильные мысли, Маркс оставляет без внимания вопрос о том, почему это происходит» 53. В действительности же Маркс великолепно разобрался в том, почему у классиков правильные мысли перемешиваются с ошибками, и причину этого видел в том, что экономисты-классики от эмпирически воспринимаемой действительности не смогли с помощью научных абстракций прийти (точнее говоря, пришли ограниченно, непоследовательно, половинчато) к тем «абстрактным и общим отношениям», которые составляют внутреннее существо явлений капиталистической экономики (как бы ни возмущало это гегельянское выражение творцов «структуралистского Маркса» и вообще всяких сторонников позитивистских воззрений). Вместе с тем Маркс эти заблуждения объяснял вовсе не только субъективными причинами, а тесно связывал их с историческими условиями научного познания, классовой позицией, определявшей взгляды классической экономии.
Маркс эту внутреннюю взаимосвязь заблуждений подчеркнул, например, когда упрекнул экономистов-классиков в недостатке «теоретического понимания, необходимого для уяснения различия форм экономических отношений» 54, что проявилось прежде всего в непонимании общности и различий между стоимостными отношениями и капиталистическими отношешшми, между докапиталистическим и капиталистическим товарным производством. Широко известно, папример, что внутренние противоречия теории Смита связаны прежде всего с тем, что Смиту, когда он пытался выявить особые условия капиталистического производства, удалось достичь этого только ценой отказа от теории трудовой стоимости. Рикардо же попытался доказать действенность теории трудовой стоимости в условиях существования капиталистических отношений тем, что абстрагировался от ряда очень важных и достаточно очевидных особенностей капиталистической действительности. Как видно, у обоих корнп заблуждений заключались в «отсутствии теоретического чутья к пониманию различий в формах экономических отношений». Для того чтобы себе этого не уяснить, действительно нужно обладать особенной техли- кой чтения, которая выхолащивает из «Капитала» марк- сизм и «вписывает» в него структуралистские взгляды.
И если «модные веяния на левом берегу Сены», сфера влияния которых далеко не ограничивается Парижем и Францией, дали возможность Р. Арону и его последователям поиздеваться над сконструированным «структуралистским Марксом», то «винить Альтюссер должен только себя самого.
Примечания 1.
L. S. Feuer. Marx and the Intellectuals. New York, 1969, p. 1. 2.
Essays in Modem Economic Development. London, 1969, p. 79. 3.
Marx and Contemporary Scientific Thought: R. Aron. ?qui
voque et in?puisable. Haga — Paris, 1969, p. 39. 4.
Le centenaire du Capital. Paris — Haga, 1969, p. 53. 5.
Ibid., p. 56. 6.
Ibid., p. 57. 7.
Ibid., p. 58. 8.
L. Althusser. Marx — az elm?let forradalma. Kossuth K?nyvkiado, 1968, 130. old. 9.
Lire le Capital. Paris, 1965, v. I, p. 33. 10.
L. Althusser. Marx—az elmel?t forradalma, 261, old. 11.
Ibid., 263. old. 12.
Lire le Capital, v. I, p. 40. 13.
Ibid., p. 16. 14.
Ibid., p. 27. 15.
Lire le Capital, v. II, p. 73. 16.
Lire le Capital, v. I, p. 96. 17.
Ibid., p. 37. 18.
L. Althusser. Marx — az elm?let forradalma, 91. old. 19.
Ibid., 274. old. 20.
Ibid., 194. old. 21.
Ibid.. 268. old. 22.
Ibid., 70. old. 23.
Ibid., 66. old. 24.
Ibid., 204. old. 25.
Ibid., 76. old. 26.
Ibid., 225. old. 27.
Ibid., 277. old. 28.
K. M a p к с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 21, с. 299. 29.
В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 1, с. 159. 30.
L. Althusser. Marx —az elm?let forradalma, 263. old. 31.
Ibid., 201. old. 32.
Ibid., 240. old. 33.
Ibid., 260. old. 34.
К. Маркси Ф. Энгельс. Соч., т. 23, с. 82. 35.
L. Althusser. Marx — ад elm?let forradalma, 123. old. 36. Ibid., 127. old. 37.
К.МарксиФ.Энгельс. Соч., т. 23, с. 21. 38.
К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 12, с. 728—729. 39.
Там же, с. 734. 40.
К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 23, с. 22. 41.
L. Althusser. Marx —az elmelet forradalma, 171. old. 42.
Ibid., 176. old. 43.
Ibid., 116. old. 44.
Le centenaire du Capital, p. 65. 45.
L. Althusser. Marx — az elmelet forradalma, 268. old. 46.
Le centenaire du Capital, p. 84. 47.
Письмо Рикардо Дж. Миллю от 27 июля 1820 г.—См.: P. S г a f f а,
М. Н. D о b b. The Works and Correspondence of David Ricardo. Cambridge, University Press, 1957, v. VIII, p. 212. 48.
А. Смит. Исследование о природе и причинах богатства народов. М., 1962, с. 36—37. 49.
См.: Д. Рикардо. Соч., М., 1955. т. 1, с. 235—236. 50.
К. Маркой Ф. Энгельс. Соч., т. 23, с. 44. 51.
L. Althusser. Marx —az elmelet forradalma, 148. old. 52.
Ibid., 140. old. 53.
Lire le Capital, v. I, p. 19—20. 54.
К. Маркой Ф. Энгельс. Соч., т. 26, ч. I, с. 68.