ГЛАВА 1. СИЛА СЛОВА. ЯЗЫКОВАЯ СУГГЕСТИЯ И  ПОЛИТИЧЕСКАЯ  БОРЬБА

Что слово, то и дело.

Слово слову розь: словом Господь мир создал, словом Иуда предал Господа.

В. Даль.  Толковый словарь

Разными способами добиваются политики народной любви: кто-то создает партию, кто-то уходит в оппозицию, кто-то устраивает скандалы.

Уход в оппозицию к действующему президенту с высоким рейтингом — это присоединение к уже сформированному позитивному мифу («Ангельский огонь»). Как и фраза «Мы не из разведки». Но самое важное то, что любую избранную позицию следует наполнить ясной энергией слова, не допускающей негативных разночтений.

Можно идти к победе самостоятельно, выбирая модель терапевтического политического воздействия, формируя позитивные мифологические образы в общественном сознании. Это путь языковой суггестии. Как ступить на него?

Обратимся сначала к теории. В лингвистике считается аксиомой, что язык развивается благодаря двум устойчивым тенденциям: 1) стремлению к наибольшей выразительности; 2) стремлению к экономии произносительных усилий. Однако за этими тенденциями скрыта третья, определяющая социальную задачу языка, которую подробно описал Б.

Феномен суггестии традиционно относили к областям магии, религии, медицины и психологии, поэтому именно представителям данных направлений принадлежит львиная доля работ, посвященных указанной проблеме. С развитием массовых процессов главный вектор исследований переместился на проблему суггестии в политике (массового внушения).

К анализу суггестивных процессов обращаются многие исследователи. Но настоящая проблема заключается в синтезе суггестии. А поскольку «пророков в своем Отечестве» по традиции нет, российские политтехнологи ориентированы исключительно на западные технологии, особенно «грязные». Однако и американские специалисты, в свою очередь, высказывают сомнения в эффективности применяемых или пропагандируемых методов воздействия на подсознание (в том числе легендарного 25-го кадра).

И все же, независимо от позитивного или негативного отношения «пиарщиков», суггестия необходимо присутствует в повседневном человеческом общении. Но может быть выделена и как особый тип коммуникации. Великий русский ученый В. М. Бехтерев писал, что «внушение и взаимовнушение ...усиливает чувства и стремления, поднимая до необычайной степени активность народных масс. ...Не подлежит никакому сомнению, что психический микроб в известных случаях оказывается не менее губительным, нежели физический микроб, побуждая народы при благоприятной к тому почве к опустошительным войнам и взаимоистреблению, возбуждая религиозные эпидемии. ...Тем не менее, внушение в других случаях ...способствует, чтобы увлечь народы, как одно целое, к величайшим подвигам, оставляющим в высшей степени яркий и величественный след в истории народов».

Сегодня мы имеем и возможность «пощупать» эту незримую материю, исследовать «психический микроб» — латентное воздействие текста.

Специалисты PR предлагают различные способы анализа текстов. Так, А. А. Максимов предлагает для тестирования текстов воспользоваться — если вы работаете в Word — пунктом «Правописание» в меню, а именно статистикой удобочитаемости, которая оценивает текст по четырем параметрам: уровень образования; легкость чтения; число сложных фраз; благозвучие. Этот же автор предлагает для оценки качества материалов использовать социологические опросы и фокус-группы. Спора нет: при отсутствии иного, можно применять даже такие малоинформативные и трудоемкие методы.

Однако рациональнее анализировать скрытую суггестивность текста при помощи специальной профессиональной лингвистической программы «Экспертиза текстов внушения» (версии «Диатон», «Словодел»), которая дает представление о подсознательном восприятии вашей словесной продукции на различных уровнях языка, учитывая реакцию девяти из десяти носителей языка (что, с точки зрения воздействия на массу, довольно убедительно). Тем более что эта программа может быть использована как для анализа, так и для синтеза текста (подробнее о работе с программой читайте в главе 2).

А пока вернемся к воздействию языка, которое всегда относилось к разряду сакрального, мистического. В наше время появляются новые сенсационные данные об особых каналах передачи информации. В частности, примеры такого рода распространения информации при помощи кристаллических решеток человеческого сознания приводит в своей книге американский исследователь Друнвало Мелхиседек, ссылаясь на книгу «Сотая обезьяна» Кена Кайза-младшего и более раннюю книгу Лайалла Уотсона «Жизнепоток: биология бессознательного», где описывается 30-летний научно-исследовательский проект с японской обезьяной Масаса fuscata. Сама история такова. На острове Косима в Японии обитала колония диких обезьян, и ученые давали им сладкий картофель (батат), разбрасывая его в песке. Обезьянам нравился батат, но не нравились песок и грязь на нем. Восемнадцатимесячная самка, которую называли Имо, обнаружила, что может решить эту проблему, вымыв батат.

Но вдруг, осенью 1958 года, число обезьянок, мывших бататы, на острове Косима достигло критической массы, которую доктор Уотсон произвольно определил как 100, и почти все обезьяны на острове начали мыть картофель без какого бы то ни было внешнего побуждения. Если бы это случилось только на одном острове, ученые, возможно, объяснили бы это общением между обезьянами. Но обезьяны на всех близлежащих островах одновременно стали мыть картофель. Даже на главном острове Японии, в Такасакияме, обезьяны мыли картофель. У этих обезьян не было никакой возможности общения друг с другом каким-либо известным нам способом. Ученые впервые наблюдали что-либо подобное. Они предположили, что должна существовать некая морфогенети-ческая структура (или поле), охватывающая все острова, благодаря которой обезьяны могли общаться.

Много людей размышляло по поводу феномена сотой обезьяны. Потом, через несколько лет, группа исследователей из Австралии и Англии заинтересовалась, не обладают ли люди такой же способностью передавать информацию (общей кристаллической информационной решеткой), как обезьяны. Ученые провели эксперимент. Они сделали фотографию, на которой были сотни человеческих лиц, маленьких и больших. Вся фотография состояла из этих лиц, но при первом взгляде на нее можно было разглядеть только шесть или семь лиц. Требовалась тренировка для того, чтобы разглядеть остальные лица. Обычно кто-то сначала должен был показывать, где эти лица располагались.

Эту фотографию отвезли в Австралию, и провели там исследование. Было отобрано некоторое количество людей из разных слоев населения, затем каждому из них была показана эта фотография и дано некоторое время, чтобы разглядеть ее.

С этого момента исследователи знали наверняка, что люди обладают чем-то, что еще не было известно. Аборигены в Австралии давным-давно знали об этой «неизвестной» части нас самих. Они знали, что существует энергетическое поле, объединяющее людей. Даже в нашем обществе мы наблюдали, как кто-то на одном конце планеты изобретает что-то очень сложное, а в это же самое время на другом конце Земли кто-то изобрел то же самое, используя те же принципы и идеи. Каждый изобретатель обычно говорил: «Ты украл это у меня. Это мое. Я первый сделал это». Это случалось много, много раз. Итак, после австралийского эксперимента ученые начали понимать: есть нечто, объединяющее всех нас. Иначе говоря, идеи носятся в воздухе.

Впечатляет, не правда ли?

Остается только научиться использовать возможности мгновенного распространения информации. И еще один момент — для того, чтобы информация передалась через «кристаллическую решетку» надо, чтобы она усвоилась достаточным количеством носителей языка (приняла особый массовый характер). Сама идея использования возможности мгновенного распространения информации кажется автору чрезвычайно привлекательной, но пока технически неосуществимой.

Вопрос о результативном, эффективном воздействии — один  из ключевых в политической коммуникации. Исследователи пытаются выявить тот психологический механизм, который заставляет людей увидеть и признать в ком-то лидера, способного повести их за собой, очаровать своими идеями и программой, и отдать этому человеку свои симпатии и голоса. Такой герой формирует особое сообщество — массу своих сторонников, отвергающую всех остальных претендентов.

Среди множества методов и приемов, используемых в системе политической борьбы, суггестивным средствам воздействия на массовое сознание избирателей отводится ведущая роль, хотя это и не всегда осознается. Поэтому, говоря о собственно политических технологиях, часто имеют в виду все что угодно, только не языковое воздействие.

А между тем, ядром воздействия, самым коротким и верным путем к подсознанию является языковая (коммуникативная) суггестия, которая характеризуется использованием в практике речевого (текстового, дискурсивного) взаимодействия специальных языковых маркеров — суггестем, успешно воздействующих на выбор (установку) тех или иных предпочтений в деятельности человека, на мир его личностных смыслов, неподконтрольных сознанию.

Люди издавна осознали особую роль слова, его магию и силу: оно врачует, убивает, помогает ориентироваться в мире. Поэтому удивительно то невнимание, которое проявляется по отношению к Слову в различных политических мероприятиях, в частности, предвыборных кампаниях, когда необходимо и агитационные материалы подготовить, и публично выступить, и убедительно показать себя на теледебатах. Ведь именно здесь воздействующая на психику человека суггестивная направленность языка могла бы сознательно использоваться в различных манипулятивных актах: от убеждения и побуждения до запугивания и обольщения и т. п.

Суггестия является необходимым компонентом обычного человеческого общения, но может выступать и как специально организованный вид коммуникации (манипулятивной), формируемый при помощи вербальных (слово, текст, дискурс) и невербальных (мимика, жесты, действия другого человека, окружающая обстановка) средств.

Суггестивная функция языка, в реализации которой принимают участие различные уровни языковой системы, обладает своей собственной спецификой и исходит из того, что «слово есть дело» (сказать что-нибудь, значит, сделать что-нибудь). Тождество Слова и Действия — явление известное и широко используемое с давних пор в процессах взаимодействия между людьми: например, в ритуальной коммуникации (заговорах, молитвах, мантрах), в аутотренинговых формулах воздействия и формулах «магнетического» или гипнотического внушения и т. п.

Специальная наука — суггестивная лингвистика — изучает феномен суггестии как комплексную проблему; соединяет древние знания и современные методы, традиционный и нетрадиционный подходы.

Сложность взаимоотношений между субъектом и объектом изучения динамической суггестивной лингвистики (личность-текст — тексты мифов, представляющие собой пересекающиеся мифологические поля личности и общества) обусловливает комплексный, междисциплинарный подход этой науки: изучение лингвистических аспектов суггестии невозможно без выхода за рамки языкознания.

Важной особенностью суггестии как сущности наряду с главенствующей ролью языка, является ее непосредственная связь с областью бессознательного. Проблема бессознательной (неосознаваемой) психической деятельности своими историческими корнями уходит к началу психологии и философии. На Западе изучение бессознательного привело к созданию глубинной психологии и психоанализа (Фрейд), трансактному анализу (Берн), трансперсональной психологии (Ф. Капра) и др.

Связь Слова, Действия и результирующего эффекта этой связи взяли на вооружение в первую очередь практики и теоретики гипноза, «магнетизма», рефлекторного внушения. Еще в 1888 г. в работе «Гипнотизм и внушение» А. А. Токарский подчеркивал специфику внушения на базе расстройства ассоциаций, что лишает объект воздействия возможности правильного, адекватного восприятия действительности, которое становится ложным, галлюцинаторным.

В школе физиологии И. П. Павлова словесные сигналы рассматривались как своего рода стимулы («раздражители»), которые способны вызвать сильную реакцию. Причем она проявляется гораздо сильнее, чем реакция, вызванная раздражителями реального мира. Слово действует как универсальный специфический условный раздражитель (сигнал сигналов) и может вызвать в соответствии с его сложным смысловым значением самые разнообразные реакции, связанные с воздействием любых физических стимулов, сигнализируя и заменяя их.

В. М. Бехтерев определял самовнушение (или суггестию) как оживление у испытуемого или прививание ему через слова соответствующего внешнего или внутреннего раздражения. При этом «прививание» не должно сводиться к выработке убеждения, а убеждение, в свою очередь, не следует смешивать с внушением. Убеждение — это воздействие одного человека на другого доводами разума, сознательное восприятие слова. А внушение (Suggestio) — это также словесное воздействие, но воспринимаемое без критики.

Таким образом, внушение (суггестия) есть не что иное, как подача информации, воспринимаемой адресатом без критической оценки, латентное (скрытое) воздействие на человека, оказывающее влияние на течение нервно-психических процессов. Путем внушения могут вызываться ощущения, представления, эмоциональные состояния и волевые побуждения без активного участия личности, без логической переработки воспринимаемого.

При этом форма суггестивного раздражителя (слово, вербальное произведение дискурсионного характера) дипластична: она «определяет», что незачем внушать человеку то действие или представление, которое способны породить его собственные ощущения и импульсы. Более того, чтобы временно парализовать эти ощущения и импульсы, внушающий фактор должен лежать вне норм и механизмов конкретной сигнальной системы, «рожденной как система принуждения между индивидами: чего не делать, а что делать».

Дипластичность формы суггестивного раздражителя является, по Б. Ф. Поршневу, выражением исходных для человека социальных отношений «мы — они». Более того, у истоков второй сигнальной системы лежит не обмен информацией, т. е. не сообщение чего-либо от одного человека к другому, а особый род влияния одного индивида на действия другого — особое суггестивное общение еще до прибавки к нему функции сообщения.

Суггестор действует в соответствии со своей прагматической установкой, воздействуя на изменение «целостной установки личности» объекта внушения.

Теорию установки, позволяющую по-новому взглянуть на проблему суггестии, подробно разработала школа грузинских психологов, созданная Д. Н. Узнадзе. Установка — экспериментальное понятие, знание особенностей которого необходимо для того, чтобы иметь возможность заранее предусмотреть, какое направление примут отдельные акты поведения и чем завершится их формирование.

По Д. Н. Узнадзе, взаимоотношение между объективной действительностью и живым существом трехчленное: среда — субъект (установка) — поведение. Согласно теории установки воздействие объективной действительности (среды) на сознание, поведение не непосредственное, оно опосредовано установкой. «Поэтому объяснение содержаний сознания самими же содержаниями сознания невозможно; сознание не является обоснованной в самой себе действительностью. Для объяснения сознания необходимо выйти за его пределы — содержание сознания следует объяснить на основе установки, на основе бессознательного психического».

Большая научная ценность экспериментального классического метода исследования установки Узнадзе при изучении человеческой психики заключается и в том, что он прост и доступен для использования. Вот простейший вариант этого метода: «Если человеку дать в руки несколько разновеликих шаров, окажется, что у него выработалась установка восприятия разных по величине объектов, в результате равные шары будут казаться ему неравными. Такая установка возникает и действует в том случае, если испытуемый ничего не знает о ее существовании. Подобное положение наблюдается и тогда, когда установка вырабатывается в гипнотическом сне и испытуемому ничего не известно об опыте. Помимо того, даже в случае, если испытуемый знаком с методикой эксперимента и знает, что в опытах после разных шаров ему даются одинаковые, эти последние воспринимаются им иллюзорно, установочно. Роль установки в восприятии реальных объектов значительнее, чем роль сознания, которому известно, что в опыте сравниваются равные шары».

Впоследствии представители грузинской школы установки предпочитали говорить уже не о первичной установке, а о «целостной установке личности (установке на целевой признак): «Там, где под эгидой сознания сложилась личность со всеми ее ценностями, установка принимает свои бессловесные решения до их осознания нашим «говорящим Я», иногда вовсе без осознания, но это все же решения в духе данной личности, а не в духе безличных и мрачных инстинктов, населяющих фрейдовское «Оно».

С точки зрения грузинских психологов эта «кишащая тайнами» область бессознательного является не до-, а постсознательным.

Однако, по мнению ряда психологов, установкой бессознательное не исчерпывается: «Нельзя закрыть глаза на мир личностных смыслов, неподконтрольных сознанию». Один из участников Тбилисского симпозиума, французский психоаналитик С. Леклер назвал эту таинственную область психики «домом колдуньи».

Установку можно закрепить (легкая задача), создать (задача средней трудности) и изменить (трудная задача). В случае суггестии речь идет, прежде всего, об изменении установок общества или личности, так как «суггестия добивается от индивида действия, которого не требует от него совокупность его интеро-рецепторов, экстеро-рецепторов и проприо-рецепторов. Суггестия должна отменить стимулы, исходящие от них всех, чтобы расчистить себе дорогу. Следовательно, суггестия есть побуждение к реакции, противоречащей, противоположной рефлекторному поведению отдельного организма. Ведь нелепо «внушать» что-либо, что организм и без этого стремится выполнить по велению внешних и внутренних раздражителей, по необходимому механизму своей индивидуальной нервной деятельности. Незачем внушать и то, что все равно и без этого произойдет. Можно внушать лишь противоборствующее с импульсами первой сигнальной системы».

Иными словами, конечной целью любого субъекта влияния является коррекция, изменение поведения объекта этого влияния через воздействие на мир личностных смыслов. «Вербовщики различных культовых организаций хотят, чтобы новообращенные жили, работали и молились в изолированном мирке секты или общины, а также тратили свои деньги и свое время на церковные нужды. Доктор Кинг стремился к тому, чтобы черные и белые жители Америки принимали участие в маршах протеста против насилия, отдавали свои голоса в защиту его идей, а также проявляли терпимость по отношению к представителям других рас. Производители сигарет тратят миллиарды на рекламу и маркетинговые исследования, пытаясь добиться того, чтобы потребители начали либо продолжили курить сигареты именно их марки. Изменение поведения — самое подходящее название для всех игр, связанных с влиянием».

Американскими социальными психологами разработаны различные методы измерения установки личности. Наиболее известными из них являются вопросник Тёрстоуна (высказывание суждений о мнениях с помощью анкеты), метод суммарных оценок Ликкерта и др.

Ф. Зимбардо и М. Ляйппе определяют установку как ценностную диспозицию по отношению к тому или иному объекту. «Это оценка чего-либо или кого-либо по шкалам «приятно — неприятно», «полезно — вредно» или «хорошо — плохо»: что-то мы любим, а что-то терпеть не можем, к чему-то испытываем привязанность, а к чему-то — антипатию. То, как мы оцениваем наши отношения с окружающим миром, отражает наши установки. Установка имеет диспозиционный характер в том смысле, что является благоприобретенной, усвоенной путем научения тенденции думать о каком-либо предмете, человеке или проблеме каким-либо определенным образом.

Изменение установки или убеждения у «мишени» приносит агенту влияния немалую выгоду, поскольку внутренние изменения зачастую создают предпосылки для дальнейших изменений в поведении».

Изменение убеждений или установок не всегда оказывает непосредственное воздействие на поведение, но вследствие этого человек может оказаться более восприимчивым в последующих ситуациях социального влияния.

Следует отметить, что большинство методов измерения установки предполагают фиксацию реакции, опосредованной сознанием. Нужно, однако, иметь в виду, что «психическая деятельность, где бы она ни проявлялась, не может быть оцениваема только с точки зрения тех или иных субъективных переживаний. Будучи возбуждаема к своей деятельности внешними импульсами, она является фактором, закономерным образом возбуждающим деятельность органов тела, изменяющих внешнюю среду, вследствие чего ее проявления во внешнем мире вполне доступны объективному исследованию». В. М. Бехтерев вводит в связи с этим обстоятельством термин «объективная психология», которая «в нашем смысле совершенно оставляет в стороне явления сознания».

Американские социальные психологи говорят сегодня о 5 категориях наших реакций на социально значимые раздражители.

Первая категория — собственно поведение: мы голосуем, приобретаем товары, подписываем воззвания, сдаем кровь на донорских пунктах. Второй разновидностью реакций являются наши поведенческие интенции — намерения, ожидания или планы действий, предваряющие сами действия: подобно обещаниям начать новую жизнь «с понедельника», эти планы не всегда находят воплощение в реальности. В следующую категорию входят идеи, сопровождающие  собой  наши  поступки,  убеждения  или  (в  более широком смысле) наши когниции — познания, сложившиеся в результате познавательных (когнитивных) процессов и включающие в себя как убеждения, так и элементы сведений о данном объекте и о том, как нам «следует» вести себя по отношению к нему. Четвертая категория — аффективные реакции, эмоции или «глубинные чувства», отражающие наши установки на уровне физического возбуждения (например, переживание удовольствия, грусти и т. д.). Наконец, последнюю категорию составляют собственно установки — комплексные, суммарные оценочные реакции, включающие в себя все остальные компоненты.

Исходя из перечисленных категорий, можно дать еще одно определение установки, установка — это ценностная диспозиция, устойчивая предрасположенность к определенной оценке, основанная на когнициях, аффективных реакциях, сложившихся поведенческих намерениях (интенциях) и предшествующем поведении, способная, в свою очередь, влиять на познавательные процессы, на аффективные реакции, на складывание интенций и на будущее поведение.

Это определение подразумевает, что перечисленные компоненты не являются независимыми друг от друга или изолированными в различных уголках нашего сознания. Напротив, они могут быть в значительной степени взаимосвязаны. Познания и установки в сочетании представляют собой то, что мы можем назвать ментальной репрезентацией объекта, отображением объекта в сознании. Аффективные реакции и внешнее поведение могут быть следствием появления ментальной репрезентации объекта и нести с собой новую информацию, дополняющую его отображение в сознании. Следовательно, установки, поведение, когниции и эмоции относительно некого объекта или проблемы составляют Систему реакций, специфичную для каждой конкретной личности. Поскольку установка представляет собой комплексное образование, состоящее из взаимосвязанных отдельных элементов, Ф. Зимбардо и М. Ляйппе называют ее установочной системой.

Психологами выделяются уровни смысловых, целевых и операционных установок, а также уровень психофизических механизмов установки. При этом отмечается, что общая функция установок любого из названных уровней характеризуется тремя моментами:

1) установка определяет устойчивый целенаправленный характер протекания деятельности и выступает как механизм стабилизации деятельности личности, позволяющий сохранить ее направленность в непрерывно меняющихся ситуациях;

2. установка освобождает языковую личность (объект воздействия) от необходимости принимать решения и произвольно контролировать протекание деятельности в стандартных, ранее встречавшихся ситуациях;
3. фиксированная установка выступает в  качестве фактора, определяющего  инерционность  и  косность,  которые  затрудняют приспособление к новым ситуациям.

Как отметил А. Г. Асмолов, связь понятий «установка и сознание», «установка и бессознательное», «установка и деятельность» сродни введенному в лингвистике разграничению плана содержания и плана выражения в структуре языкового знака (слова — предложения — текста). При этом сама установка как готовность к реагированию «есть своего рода носитель, форма выражения того или иного содержания в деятельности субъекта».

В этой связи любопытна следующая закономерность: если фактор, приводящий к актуализации установки, осознается субъектом (адресатом воздействия), то установка, соответственно, выражает в деятельности не что иное, как это осознаваемое содержание. А когда какой-либо фактор деятельности не осознается, то актуализируемая им смысловая установка выражает в деятельности неосознаваемое содержание. И эта закономерность подобных преобразований может осуществляться только в системе как минимум двусторонних вербальных действий: говорящего и адресата. Вот почему коммуникативная природа акта воздействия или суггестии должна быть положена в основу «политического влияния», когда любое обращение (письменное или устное, по радио или телевидению) представляет собой некий комплексный гиперкоммуникативный акт, в котором политик выступает всегда как субъект, а избиратель как объект такого воздействия. И установка лидера или кандидата, воплощенная в конкретные вербальные (словесные или смысловые, сигнальные) формы, реализуется в ответных со стороны адресата действиях.

Но здесь вполне закономерен вопрос: каковы резервы языковой суггестии, насколько однозначна реакция носителей языка на тот или иной суггестивный текст-стимул? Можно ли ее предопределить? Разобраться в этом поможет обращение к суггестивной лингвистике.

В. Н. Волошинов писал в работе «Марксизм и философия языка»: «Мы можем прямо сказать: лингвистика появляется там и тогда, где и когда появились филологические потребности. Филологическая потребность родила лингвистику, качала ее колыбель и оставила свою филологическую свирель в ее пеленах. Пробуждать мертвых должна эта свирель. Но для овладения живой речью в ее непрерывном становлении у нее не хватает звуков». А Б. Ф. Поршнев отмечал в книге «Социальная психология и история»: «Человеческие слова способны опрокинуть то, что выработала «первая сигнальная система» — созданные высшей нервной деятельностью условнорефлекторные связи и даже врожденные, наследственные безусловные рефлексы. Она, как буря, может врываться в, казалось бы, надежные физиологические функции организма. Она может их смести, превратить в противоположные, разметать и перетасовать по-новому. ...Нет такого биологического инстинкта в человеке, нет такого первосигнального рефлекса, который не мог бы быть преобразован, отменен, замещен обратным через посредство второй сигнальной системы — речи»..

Управляющая функция речи по отношению к физиологическим процессам не только проанализирована современной наукой, но и включена в некоторые специальные «практики»: так, например, все известные «чудеса», демонстрируемые «йогами», обнаруживают именно способность, опираясь на механизмы второй сигнальной системы, сознательно управлять даже генетически наиболее древними физиологическими функциями организма, включая и те, которые находятся в ведении вегетативной нервной системы, то есть являются общими для человека и растений.

Основные постулаты суггестивной лингвистики следующие:

1. Язык может рассматриваться в целом как явление суггестивное (суггестивная система). Иными словами, все компоненты языка потенциально суггестивны.
2. Суггестивная лингвистика  —  наука междисциплинарная, находящаяся на стыке филологии и психологии. Поэтому, кроме описания собственно языка, здесь учитывается также физиологические реакции рецепиентов.
3. Форма воплощения суггестивности языка — текст в широком смысле слова. Текст может быть как вербальным, так и невербальным (жесты, мимика и т. д.), т. е. текст можно рассматривать как знаковую систему, включающую в себя «пучок языков». Следовательно, компоненты текста — это знаковые компоненты, средства суггестии.

4. Суггестивная  лингвистика  имеет динамическую  природу: изучает процессы воздействия (тексты производятся, а не воспроизводятся).

5. Языковая суггестия вероятностна по своей природе.

6. Любые    суггестивные    компоненты    разделяют    знаковые свойства двусторонности.
7. Правомерно рассматривать процесс направленного воздействия в традициях теории коммуникации. В таком случае воздействующую  личность  (субъекта  воздействия)  можно назвать суггестором, а объект воздействия — суггестантом. Они взаимодействуют между собой посредством механизмов внушения, запускаемых вербальными и невербальными средствами. Нас в одинаковой мере интересует лингвистика   суггестора,   лингвистика   суггестанта   и   корпус суггестивных текстов, обеспечивающих эффективное, целенаправленное и предсказуемое воздействие.

Естественно, что процесс преобразования суггестии от суггестора к суггестанту невероятно сложен — это своего рода «черный ящик», и трудно однозначно определить, что происходит в момент воздействия. Суггестант принимает лишь то, что соответствует его целостной установке личности. Важны здесь и уровень внушаемости (суггестивной восприимчивости) суггестанта, уровень его интеллекта (чем выше уровень, тем выше сопротивление), а также установка на самого суггестора. Как писал психотерапевт А. Б. Добрович, влюбленный человек уже наполовину загипнотизирован (впрочем, как и ненавидящий).

Выстраивая иерархию уровней суггестивной лингвистики, нужно иметь в виду, что сама по себе суггестия — явление неоднородное, хотя в любом случае речь идет о воздействии на подсознание (об изменении установок). С точки зрения латентного вербального воздействия базовыми будут одни уровни языка (например, фонологический), а с позиций открытой (прямой) суггестии, подтвержденной особой социально-психологической ролью суггестора, изначальными следует признать другие уровни (например, становится значимым повелительное наклонение глагола). К тому же, поскольку анализ и синтез происходят в системе суггестии одновременно, следует говорить не о противопоставлении плана выражения и плана содержания, а о формосодержании - содержательной форме и формальном содержании — в их единстве. И, наконец, описывая структуру суггестивной лингвистики, мы одновременно должны учесть: какими реальными методами (средствами) изучения параметров суггестивных текстов располагает современное языковедение сегодня.