В специальной литературе вопросу о субъекте судебной экспертизы уделено достаточное внимание296. Однако в подавляющем большинстве работ субъект рассматривается в уголовно-процессуальном аспекте. На наш взгляд, вопрос о процессуальном статусе эксперта, как уже было сказано ранее, следует рассматривать лишь в плане проблем судебной экспертизы, например в аспекте возможности производства экспертизы от имени юридического лица, или функций и положения различных участников процесса экспертного исследования. Здесь же мы кратко остановимся на вопросе о специальных знаниях как одной из существенных составляющих модели судебного эксперта и самой модели в целом. На важность решения этой задачи обращали внимание, в частности, Ю. Г. Корухов и В. Ф. Орлова. По их мнению, «типовая модель судебного эксперта... должна явиться не только отражением профессиограммы судебного эксперта, но и, с учетом специфики его деятельности, включить в себя компоненты нравственных начал, тактики общения и поведения, необходимых эксперту психофизиологических качеств и навыков»297. Под субъектом судебной экспертизы принято понимать физическое лицо — специалиста (или лицо, обладающее специальными знаниями) в области науки, техники, искусства или ремесла, наделенного в соответствии с уголовно-процессуальным законодательством и Федеральным законом от 31 мая 2001 г. № 73-ФЗ «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации» соответствующими правами и обязанностями. Так, например, определяя понятие «субъект», В. М. Галкин пишет: «...субъект экспертизы — это сведущее в определенной области науки, техники, искусства или ремесла лицо, не занимающее по делу иного процессуального положения и лично не заинтересованное в его исходе»298. Что мы имеем в виду, употребляя применительно к судебному эксперту термин «специалист»? Какими профессиональными качествами он должен обладать? Являются ли синонимами термины «специалист» и «субъект, обладающий специальными знаниями»? Р. С. Белкин определяет специалиста как «лицо, привлекаемое следователем (судом) для участия в следственных (судебных) действиях для содействия в собирании, исследовании, оценке и использовании доказательств»299. Справедливости ради следует заметить, что в дальнейшем он несколько дополнил данное определение, указав, что лицо, привлекаемое в качестве специалиста, должно обладать еще одним качеством: быть сведущим300. Практически такое же определение, но с некоторыми дополнениями мы находим в «Криминалистической энциклопедии», подготовленной сотрудниками Алматинской высшей школы МВД и КазНИИ судебных экспертиз Республики Казахстан: «Специалист — лицо, обладающее специальными знаниями и навыками, привлекаемое лицом, производящим дознание, следователем, судом или судьей для участия в следственных (судебных) действиях с целью оказания содействия в собирании, исследовании и оценке доказательств, а также осуществления справочно-консультативной деятельности»301. Анализируя эти два определения, можно отметить следующее. Если в первом определении цель привлечения специалиста заключается в оказании содействия «в собирании, исследовании, оценке и использовании доказательств», то авторы второго определения ограничились лишь собиранием, исследованием и оценкой, не указав такую важную деятельность специалиста, как оказание помощи в использовании доказательств. Получаемая в ходе собирания, исследования и оценки доказательств информация предназначена именно для использования ее в целях раскрытия и расследования преступлений и правильного разрешения дела в суде. Практика показывает, что выявленная в процессе экспертного исследования информация иногда является единственным доказательством по расследуемому делу и, очевидно, от того, насколько будет оказано специалистом содействие в использовании этой информации, порой зависит исход расследуемого дела. Именно при использовании доказательств весьма существенную помощь следователю (суду) может оказать справочноконсультативная деятельность. И хотя законодатель выделил эту форму деятельности специалиста, закрепив ее в соответствующей норме закона302, данной области деятельности специалиста в литературе уделено явно недостаточное внимание. Между тем продуктивные формы такой деятельности многообразны: это содействие при формулировании вопросов эксперту и оценке сложных экспертных заключений, формировании базы выдвигаемых версий и определении следствий из них, выборе момента предъявления допрашиваемому лицу изобличающих доказательств и т. п. Другой вопрос, что же понимают авторы данных определений под специальными знаниями303. Прежде всего отметим, что «термин «специальные познания» приобрел такое обыденное звучание, что и в теории, и в практике стал употребляться автоматически, аксиоматично, как нечто само собой разумеющееся. Между тем далеко не все бесспорно и ясно и в содержании этого понятия, и в практике его применения как критерия при решении вопроса о привлечении к участию в фиксации доказательств специалиста или необходимости назначения экспертизы»304. Понимание характера специальных знаний, их объема, структуры важно со многих позиций, в том числе для определения предмета данного рода экспертизы, объектов исследования, типовых экспертных задач. Определив содержание специальных знаний и их объем, можно судить о степени овладения ими конкретным экспертом, т. е. получить представление о его компетентности. И наконец, четкое представление о специальных знаниях как базовых для экспертизы определенного рода позволяет установить, вправе ли эксперт определенной специальности отказываться от производства экспертизы. Сказанное и предопределило необходимость рассмотрения данного вопроса более подробно. Если, по мнению Р. С. Белкина, специальные знания — это «профессиональные знания в области науки, техники, искусства или ремесла, необходимые для решения вопросов, возникающих при расследовании и рассмотрении в суде конкретных дел»305, то авторы второго определения считают, что специальные знания — это «не общеизвестные в судопроизводстве знания, приобретенные лицом в результате профессионального обучения либо работы по определенной специальности, используемые для решения специальных вопросов, возникающих в ходе расследования либо судебного рассмотрения уголовного (гражданского) дела»306. Этот термин в специальной литературе встречается достаточно часто307. Тем не менее не вполне ясно, что значит «не общеизвестные в судопроизводстве». Имели ли в виду авторы, что знания эксперта в области традиционных видов судебной экспертизы не должны быть известны следователю, производящему расследование, либо суду, рассматривающему дело? Если это так, то как же быть с оценкой заключения эксперта следователем и судом? Понятно, что по некоторым видам экспертиз, методика которых включает достаточно сложные методы и технические средства исследования, следователь и суд могут оценить лишь формальную сторону такого заключения. Очевидно, что для оценки, например, научной обоснованности такого заключения они должны располагать определенным комплексом знаний, близким по уровню к знаниям самого эксперта. Возможно, именно это имели в виду авторы, употребляя термин «не общеизвестные в судопроизводстве». Однако достаточно сложно, на наш взгляд, определить критерий отграничения «необщеизвестности» специальных знаний, на что совершенно справедливо указывает Е. Р. Россинская308. Анализируя взгляды Е. Р. Россинской на критерий отграничения специального и «общеизвестного», И. И. Трапезникова, соглашаясь с позицией автора в той части, что «понятие «общеизвестные познания» носит субъективный оценочный характер и зависит от образовательного и интеллектуального уровня конкретного субъекта, его жизненного и профессионального опыта», тем не менее замечает, что Е. Р. Россинская так и не вносит ясности в решение данного вопроса. «Остается непонятным, — пишет И. И. Трапезникова, — каким же образом автор предлагает отграничивать общеизвестные знания от специальных, или это является исключительно предметом усмотрения лица, ведущего производство по делу, или же следует исключить данный критерий как признак специального знания в уголовном судопроизводстве?»309 Наконец, по справедливому замечанию И. И. Трапезниковой, «построение любого понятия с использованием элементов отрицания согласно законам формальной логики не соответствует правилам построения определений, так как отрицательное определение не раскрывает определяемого понятия», поскольку в таком определении присутствует указание на те элементы, которые не должны входить в предмет исследования, в то время как конкретные элементы, составляющие сам предмет, так и не определены310. С учетом всего вышеизложенного полагаем, что термин «необщеизвестные» не вполне корректен и данный критерий как признак специальных знаний действительно не имеет права на существование. Так что же следует понимать под специальными знаниями? Существует две точки зрения на эту проблему. Первая — специальные знания суть научные знания. Вторая — специальные знания — это знания, приобретенные в процессе обучения и профессиональной деятельности. Сторонники первой точки зрения обосновывают свою позицию тем, что и техника, и искусство, и ремесло основаны на данных науки311. Оппоненты данной точки зрения считают, что научные знания не являются единственной областью специальных знаний, используемых при производстве судебных экспертиз, что такие знания формируются в процессе обучения и практической деятельности, подкрепляя данный вывод примерами из практики производства экспертиз по делам о расследовании преступлений против безопасности движения и эксплуатации транспорта312. Другими словами, именно практическая деятельность, основанная на теоретических знаниях в той или иной области науки, техники, искусства или ремесла, позволяет субъекту выработать необходимый объем специальных знаний. Мы не видим существенной разницы между этими двумя позициями. Одна дополняет другую. Естественно, приобретенный в процессе практической деятельности опыт играет значительную роль при определении критериев специальных знаний. Но без соответствующих научных знаний, позволяющих, например, систематизировать полученные в процессе практической деятельности наработки в целях дальнейшего совершенствования своего профессионального уровня, субъект не может быть отнесен к разряду специалистов, обладающих специальными знаниями, в полном смысле этого термина. Впрочем, и знания научных основ, приобретенные в процессе обучения, без опыта практической деятельности также нельзя считать в должном смысле специальными знаниями. Можно сказать, что существует и третья точка зрения, согласно которой специальные знания должны включать в себя не только научные знания и практический опыт, но и знания из области техники313. Так, по мнению В. Г. Грузковой, специальные знания должны сочетать в себе, «во-первых, научные знания, позволяющие раскрыть (собственно, «познать») природу исследуемых явлений, их сущность; во-вторых, житейский опыт — наиболее рациональные, эффективные алгоритмы практической деятельности; в-третьих, знания из области техники, аккумулирующие современную научно-техническую информацию и опыт ее практической реализации. В системе «специальные знания» они выступают в диалектическом единстве»314. Соглашаясь с последним тезисом автора, заметим, что в принципе с такой позицией достаточно трудно согласиться хотя бы потому, что приобретение названных знаний в области техники невозможно как без получения научных знаний, так и без опыта практической деятельности. И более того, научнотехнические операции, используемые экспертом для реализации целей экспертизы, не просто основываются на научных знаниях и практическом опыте, а взаимосвязаны друг с другом, взаимообусловлены настолько, что трудно провести четкую границу между ними. Поэтому нет необходимости, на наш взгляд, выделять их в отдельное звено. Отсюда вывод: специальными являются знания, приобретенные субъектом в процес се обучения и практической деятельности и основанные на знании научных разработок соответствующих областей знания, используемые для решения вопросов, возникающих при расследовании и рассмотрении в суде конкретных дел315. Едва ли есть необходимость приводить и другие определения, поскольку они в различном изложении повторяют приведенные и друг друга. Прежде всего следует отметить, что понятие «специальные знания» относится не к теории познания, а к специфической правовой сфере. Понятие специальных криминалистических знаний в наше время характеризуется значительной сложностью, поскольку далеко не исчерпывается содержащимися в криминалистике научно-правовыми данными. Именно поэтому для эксперта-криминалиста недостаточно только юридического образования в классическом его варианте. Рассматривая данную проблему, В. Г. Грузкова задает вопрос: «Каким же должен быть объем специальных знаний экспертов?» И отвечает, что «для правильной оценки результатов исследования и формирования вытекающих из них выводов экспертам необходим минимум знаний из смежной судебно-экспертной науки и судебной экспертизы», которые следует рассматривать не только «как составную часть специальных знаний эксперта соответствующего профиля», но и как минимальный объем знаний, позволяющий расширять эрудицию эксперта и являющийся «одним из объективных условий решения ряда экспертных задач в смежных ситуациях...»316. Не совсем понятно, что автор понимает под смежной судебно-экспертной наукой. Представлена ли она знаниями из материнских наук, или это знания из криминалистики либо из тех отраслей, которые А. И. Винберг и Н. Т. Малаховская317 отнесли к экспертным предметным наукам. Анализ содержания работы позволяет сделать вывод, что автор придерживается позиции А. И. Винберга и Н. Т. Малаховской. Мы же считаем, что правильнее здесь было бы говорить не о знаниях из смежных отраслей судебной экспертизы (хотя эти знания никакого вреда эксперту не принесут), а о необходимости овладения экспертом минимальным объемом знаний из тех смежных областей науки (криминалистики, физики, химии, биологии, медицины и др.), которые не только повысили бы эрудицию эксперта, но и позволили бы ему на высоком профессиональном уровне решать экспертные задачи, в том числе пограничного характера (например, при производстве комплексных экспертиз). С другой стороны, сложный и многокомпонентный характер современных криминалистических специальных знаний фактически не позволяет овладеть ими в полном объеме любому эксперту- криминалисту; возникает задача разделения их на некие части в зависимости от узкой специализации эксперта. Но если разделять, то сразу встает вопрос: по какому критерию? Возможно, по принятым экспертным специальностям? Над этим следует подумать. Мы не случайно так подробно остановились на разборе именно этих определений специалиста и специальных знаний, поскольку, как мы уже сказали, они лежат в основе понятия субъекта экспертной деятельности. С данными определениями и с самим понятием субъекта достаточно тесно связано и такое понятие, как «компетенция эксперта». Под компетенцией принято понимать «знания и опыт в той или иной области»318. С этим определением согласуется определение, сформулированное Р. С. Белкиным: «Компетенция эксперта — комплекс знаний в области теории, методики и практики экспертизы определенного рода, вида»319. Следовало бы дополнить данное понятие еще и такой составляющей, как знания уголовно-процессуального законодательства по вопросам, касающимся института судебных экспертиз в целом, и прав и обязанностей эксперта в частности. На необходимость эксперта владеть комплексом правовых знаний указывала в свое время С. Ф. Бычкова320. Об этом говорит и Н. А. Замараева, по мнению которой «специальные познания неразрывно связаны с процессуальными полномочиями эксперта как участника процессуальной деятельности, наделенного определенными обязанностями и правами. Процессуальные обязанности и права эксперта составляют другую (юридическую) сторону компетенции судебного эксперта»321. Рассматривая далее содержание понятия «компетенция экспер- та-криминалиста», она констатирует, что «естественный процесс усиления дифференциации специального знания привел к невозможности практической реализации» владения экспертом всех составляющих компетенции (знаний из области криминалистической техники, теории криминалистики, уголовно-процессуального законодательства, уголовного и гражданского процесса, свойств, признаков и методик исследования объектов криминалистических экспертиз). Отсюда автор делает вывод, что «в настоящее время среди экспертов-криминалистов проводится специализация не только по отдельным видам экспертизы... но и по сложным методам исследования»322, и такую «ограниченную» компетенцию она именует «личной компетентностью эксперта». Н. А. Замараева не одинока в своих взглядах на понятие «компетентность». В специальной литературе можно встретить высказывания авторов, по мнению которых под компетентностью следует понимать степень владения конкретным экспертом определенным объемом знаний. Мы же придерживаемся позиции, занимаемой Р. С. Белкиным, по мнению которого это есть не что иное, как субъективная компетенция эксперта, в то время как под объективной следует понимать объем знаний, которыми должен владеть эксперт323. И еще на одном проблемном вопросе, касающемся компетенции эксперта, мы считаем необходимым здесь остановиться. Речь идет о владении экспертом знаниями в области уголовного, гражданского, административного процесса и о производстве им на этой основе так называемых правовых экспертиз. Проблема возможности производства правовой экспертизы не нова, однако практика и публикации последних лет заставляют нас вновь обратиться к ней. Еще в XIX в. известный русский юрист И. Я. Фойницкий писал: «Экспертиза не решает юридических (правовых) вопросов, их решает следователь, лицо, производящее дознание, прокурор, суд. Решение с помощью экспертизы правовых вопросов было бы коренным извращением судебной экспертизы»324. Такой же точки зрения придерживался и М. С. Строгович, по мнению которого «следует твердо установить, что всегда и при всех условиях эксперт может рассматривать факты лишь с точки зрения своей научной специальности, а поэтому вопросы правового характера к его компетенции не относятся, их решение принадлежит следователю, прокурору и суду, но не эксперту»325. Судебная практика знает многочисленные случаи отклонения заключения эксперта как доказательства по делу на том основании, что эксперт при обосновании своих выводов вышел за пределы своей компетенции и присвоил несвойственные ему функции судебных и следственных органов по оценке имеющихся в деле доказательств. Однако до сих пор в специальной литературе можно встретить утверждения о необходимости отнесения юридических знаний к категории специальных. Одним из основных критериев обоснования такой позиции, по мнению ее сторонников, является тот факт, что, во-первых, «судья, следователь, дознаватель... как правило, владеют знаниями только из определенных отраслей права и не в состоянии в необходимой степени ориентироваться во всех тонкостях современного обширного законодательства, которое к тому же постоянно изменяется и развивается», а во-вторых, законодатель нигде не упоминает о том, что юридические знания не являются специальными326. Кроме того, сторонники «правовой» экспертизы, обосновывая свою позицию, ссылаются на Федеральный конституционный закон от 21 июля 1994 г. № 1-ФКЗ «О Конституционном Суде Российской Федерации», согласно которому в заседание Конституционного Суда РФ может быть вызвано в качестве эксперта лицо, обладающее специальными познаниями по вопросам, касающимся рассматриваемого дела (ст. 63)327, а также на «нереальность обеспечения эффективности применения в современных условиях статей УК РФ с бланкетными диспозициями»328. Попытаемся проанализировать обоснованность приведенных аргументов. Незнание следователями (судьями, дознавателями) в необходимых пределах определенных отраслей права — это проблема скорее правоприменителя, а не законодателя, и решение этой проблемы путем назначения и производства так называемых правовых экспертиз можно рассматривать фактически как попытку прикрыть эти пробелы в знаниях указанных лиц и переложить на эксперта бремя доказывания. Вряд ли такое решение можно признать правомерным. К тому же согласно ч. 3 ст. 57 УПК РФ эксперт вправе давать заключение лишь в пределах своей компетенции, в то время как вопросы права являются прерогативой органов расследования. И хотя нередко эксперт — представитель экспертного учреждения — обладает достаточными знаниями в области права, точно так же, как лицо, производящее дознание, следователь, прокурор, суд, обладая специальными (неюридическими) знаниями, по закону не вправе заменять эксперта, эксперт не имеет права вторгаться в сферу деятельности органов расследования. Если же эксперт при разрешении вопросов берет на себя функции, относящиеся к сфере деятельности следствия и суда, то его заключение лишается силы судебного доказательства. Экспертиза не толкует закон. Вызывает сомнение и второй аргумент, согласно которому законодатель нигде не упоминает о том, что юридические знания не являются специальными. Но законодатель нигде не определяет и то, что входит в понятие «специальные знания». Другими словами, если законодатель не предусмотрел норму, согласно которой юридические знания относятся (не относятся) к специальным, можно сделать вывод, что знания из области права в уголовном судопроизводстве являются специальными. В принципе знания следователя действительно являются, на наш взгляд, специальными. Но необходимо четко определить отличие данных знаний от знаний сведущих лиц. По справедливому замечанию Ю. К. Орлова, «критерий разграничения компетенции следователя и эксперта... не в характере специальных познаний, а в процессуальной форме их использования». И далее он пишет, что «грань между специальными познаниями следователя и эксперта довольно относительная и не может служить критерием разграничения их полномочий»329. С последним утверждением достаточно сложно согласиться. Основное отличие, на наш взгляд, заключается прежде всего в цели применения специальных знаний. Такими целями для следователя являются непосредственное обнаружение, фиксация, предварительное изучение, оценка и использование доказательств, решение вопроса об их относимости и допустимости, правильная квалификация содеянного, определение предмета и пределов доказывания, качественное проведение процессуальных действий, организация взаимодействия со сведущими лицами (специалистами, экспертами) в процессе раскрытия и расследования преступлений. Если общими являются знания следователя в области уголовного процесса и др., то специальными — знания, позволяющие решать частные задачи уголовно-процессуальной деятельности. Например, знания следователя в области судебной экспертизы позволяют ему правильно поставить перед экспертом вопросы, оценить ход и результаты проведенных экспертных исследований, на основании установленных фактических данных составить план проведения допроса, в совокупности с иными фактическими данными правильно квалифицировать действия преступника. Овладение профессиональными и специальными знаниями позволяет следователю лучше воспринимать поступающую к нему информацию по расследуемому преступлению. Для эксперта эти цели несколько иные, и, как правило, при производстве экспертизы они практически совпадают с ее предметом. Другими словами, для эксперта при производстве экспертизы цели заключаются в установлении фактов (фактических данных), имеющих значение для дела, путем исследования объектов экспертизы, являющихся материальными носителями информации о происшедшем событии. Наконец, несколько слов о последнем аргументе сторонников рассматриваемых взглядов. Здесь мы согласны с точкой зрения Ю. Г. Корухова, по мнению которого экспертиза в области права возможна только в практике Конституционного Суда РФ, но не в уголовном процессе330, поскольку природа правовых экспертиз в сфере уголовного и конституционного судопроизводства различна и их не следует смешивать. Что же касается разрешения тех проблем, с которыми приходится сталкиваться следователю в связи с наличием в УК РФ многих бланкетных диспозиций, то здесь представляется интересным предложение Ю. К. Орлова, согласно которому «предметом правовой (юридической) экспертизы, если таковая будет признана, может быть только вопрос о том, какой закон и подзаконные акты подлежат применению в данном деле»331, хотя, с другой стороны, данную проблему можно решить и путем получения соответствующей научной консультации по правовым вопросам. Иногда сторонники правовой экспертизы ссылаются на практику упоминания в заключении эксперта тех или иных норм некоторых подзаконных актов и на этом основании утверждают, что эксперт решает правовые вопросы. Это не так. Нормы, о которых идет речь, содержатся в ряде наставлений, инструкций и т. п. Примером подобного акта могут служить Правила дорожного движения Российской Федерации (утв. постановлением Совета Министров — Правительства РФ от 23 октября 1993 г. № 1090). Эксперт — специалист в области автотехнической экспертизы в своем заключении иногда вынужден отмечать, соответствуют ли действия того или иного участника дорожного движения предписанным правилам. Но здесь нет толкования права, речь идет о решении чисто технических вопросов, и сами нормы носят технический характер, хотя в целом акт может являться и правовым. Такая же ситуация складывается при проведении пожарно-технических экспертиз, когда эксперт вынужден указать в заключении, какие правила пожарной безопасности нарушены. Но и в том и в другом случае эксперт не решает основного вопроса — об ответственности за нарушение этих норм, о вине тех или иных должностных лиц или иных граждан. Представляет интерес в аспекте рассматриваемого вопроса проблема компетенции руководителя экспертного учреждения. Как известно, закон не предоставляет этому лицу права контроля за качеством экспертизы, т. е. права вмешиваться в процесс экспертного исследования и в полученные результаты. Отсутствие такого права — одна из гарантий независимости судебного эксперта. Между тем ведомственные предписания обязывают руководителя осуществлять такой контроль, влиять на качество заключений эксперта и фактически требуют от экспертов выполнение указаний руководителя. Это означает, по существу, возможность вмешательства в деятельность эксперта, а следовательно, ограничение его независимости. Если следовать приведенным рассуждениям авторов упомянутой коллективной монографии, которые хоть и косвенно, но признают руководителя экспертного учреждения субъектом экспертизы, тогда можно оправдать подобное вмешательство руководителя в производство экспертизы и, как следствие, действительно признать его наряду с экспертом-исполнителем также субъектом экспертизы. Однако, следуя букве закона, такую практику нельзя признать правомерной. При существующей процессуальной процедуре руководитель экспертного учреждения, выполняя чисто организационные и обеспечивающие производство экспертизы функции, субъектом экспертного исследования не является и считаться таковым не может. Данная проблема достаточно тесно связана с другой, так называемой проблемой профессиональной этики эксперта. Так, М. С. Строгович под профессиональной этикой понимал этику, исследующую нравственные проблемы соответствующей профессиональной деятельности. Он подчеркивал, что частью профессиональной этики является судебная этика, которая «изучает применение общих норм нравственности, а вовсе не создает какие-либо особые нравственные нормы для судей, прокуроров, следователей, адвокатов»332. С такой позицией справедливо не соглашались В. Д. Арсеньев и Р. С. Белкин, по мнению которых «судебная этика имеет своим предметом не только общие моральные нормы, но и специфические нравственные начала, присущие деятельности следователя, судьи, адвоката, судебного эксперта, дополняющие моральные принципы, а в некоторых случаях и ограничивающие их»333. Рассуждая о существовании судебной этики, Р. С. Белкин писал, что «профессиональная мораль, включая в себя все общие нравственные принципы, обогащает эти принципы специфическими моральными нормами, которыми руководствуются лишь представители данной профессии. Профессиональная мораль выступает в качестве комплекса нравственных правил, более обязывающих, более детальных, чем общие нравственные принципы, именно поэтому криминалистика и теория оперативно-розыскной деятельности (а мы бы добавили — и судебная экспертиза. — Т. А.), разрабатывая свои рекомендации практике борьбы с преступностью, должны обеспечить их соответствие не только общим нравственным принципам, но и требованиям профессиональных моральных норм, отражающих нравственный аспект как судопроизводства, так и оперативнорозыскной деятельности»334. К требованиям же профессиональных моральных норм, предъявляемым к методам и средствам раскрытия и расследования преступлений, он отнес «допустимость самих методов и средств» и «соответствие моральным нормам их применения в установленном законом порядке»335. Надо сказать, что требование допустимости применения методов и средств в следственной, оперативно-розыскной и судебной практике несколько отличается от требования допустимости применения методов и средств практической экспертной деятельности. В судебном доказывании целью применения всякого метода практического познания является установление объективной истины. Но судебное исследование отличается от научного, помимо прочего, еще и тем, что критерий допустимости играет в нем определяющую по отношению к методу роль. К этому следует добавить, что этот критерий имеет разное содержание в зависимости от того, где применяется метод: в деятельности следователя и суда или в экспертной деятельности. Главное, что определяет допустимость метода и средства при расследовании и судебном рассмотрении уголовных дел, — это законность. Законность метода и технического средства означает их соответствие букве и духу закона, т. е. тем принципам, которым подчинен процесс поиска истины. Здесь господствует принцип «запрещено все, что не разрешено законом». Разумеется, сами методы и средства могут не регламентироваться законом, но зато регламентируются процессуальные формы применения этих методов и средств, и регламентация эта такова, что фактически определяет пределы их допустимости. Иной характер носит критерий допустимости метода и технических средств в экспертном исследовании. Разница здесь заключается в том, что законодатель не ограничивает эксперта в выборе метода исследования и технического средства, и поэтому такой элемент допустимости, как законность метода и средства, реализуется лишь в тех случаях, когда объектом экспертного исследования является человек. Главное, чем определяется допустимость метода и средства в экспертном исследовании, — это его научная обоснованность, научность. При этом научность метода следует понимать как его обоснованность новейшими достижениями в данной области знаний. Но допустимость метода и средства экспертного исследования определяется не только научностью и, скажем, безопасностью их применения для эксперта. В зависимости от объекта экспертизы и путей его дальнейшего использования в судебном исследовании допустимость метода и средства может зависеть от характера их воздействия на объект. Таким условием может стать, например, сохранение объекта в том виде и состоянии, в котором он поступил на исследование. Отсюда — возможность, допустимость применения только неразрушающих методов и средств исследования. Могут быть предъявлены и иные требования: наглядность для участников процесса получаемых с помощью методов и средств результатов, их доступность, возможность их проверки в заданных условиях и др. Действующий процессуальный закон оставляет на усмотрение эксперта выбор метода и средств экспертного исследования. На самом деле их выбор зависит от целого ряда объективных и субъективных условий. Объективными условиями являются: содержание экспертной задачи; характер объектов экспертизы; методный элемент экспертной методики; наличие необходимых технических и иных средств исследования; сроки производства экспертиз; последовательность исследований объектов при производстве комплексных экспертиз. К субъективным относятся: компетентность и опыт эксперта; мнение руководителя экспертного учреждения (подразделения), коллег, членов комиссии экспертов; необходимость учета примененных при производстве предшествующей экспертизы методов. Особого решения требует вопрос о выборе метода и средств при производстве повторных экспертиз. По классификации, предложенной Г. Л. Грановским, критерий допустимости методов и средств экспертного исследования, характеризуя профессиональную этику эксперта336, в то же время относится к такому направлению экспертной психологии, как взаимодействие экспертов с объектами исследования и экспертной техникой. Другое не менее важное направление — «взаимодействие экспертов с другими экспертами, техническими помощниками, руководителями экспертных подразделений и учреждений»337. Относительно первого направления экспертной психологии большинство ученых отмечают, что экспертиза является основным путем научно-технического оснащения по уголовным, гражданским и т. д. делам, внедрения достижений естественных и технических наук в уголовное судопроизводство. Это, в свою очередь, несомненно, сказывается на проблемах этического порядка, в частности применительно к использованию результатов судебной экспертизы. В связи с существенным усложнением современных процессов экспертного исследования и применяемых экспертами методов орган, назначивший экспертизу, не всегда в состоянии полно и качественно оценить с точки зрения всех необходимых критериев заключение экспертизы. Такая ситуация породила в свое время концепцию «эксперта — научного судьи», согласно которой заключение эксперта как доказательство обладает преимуществом перед остальными доказательствами. И это проблема не только оценки доказательств, она имеет и определенный этический аспект: ни одно из доказательств не имеет заранее установленной силы. «В настоящее время, — пишет М. С. Строгович, — время бурного научного поиска и все новых и новых научно-технических открытий, очень важно, чтобы экспертиза производилась на основе только тех научных данных, достоверность, истинность которых всесторонне проверена и апробирована»338. Нравственные начала экспертной деятельности, несомненно, присутствуют и в процессе взаимодействия экспертов между собой (например, при производстве комиссионных и комплексных экспертиз), с руководителями экспертных учреждений и т. д., но об этом мы поговорим чуть позже. Я. М. Яковлев, подчеркивая связь этики эксперта с правовой регламентацией его работы, наряду с требованием достоверности применяемых методов, средств и изложенных в заключении по экспертизе выводов назвал и такие, как объективность проводимых исследований и сделанных на их основе выводов; независимость выводов эксперта от каких-либо внешних влияний и воздействий, в том числе материалов дела, не имеющих прямого отношения к субъекту исследования; строгое соблюдение требования о сохранении служебной тайны, связанной с производством экспертизы; проявление корректности и сдержанности в отношениях с должностными лицами, назначившими экспертизу, иными участниками уголовного (гражданского) процесса и с другими экспертами при производстве комиссионных, комплексных и повторных экспертиз, если их мнения по отдельным вопросам расходятся. Кроме того, эксперт, по мнению автора, должен обладать такими качествами, как честность, добросовестность, принципиальность339. К этому следует добавить необходимость наличия у эксперта таких психофизиологических качеств, как наблюдательность, повышенное чувство ответственности, эвристический характер мышления, а также знания и владение следующими приемами и методами: логический анализ, синтез, обобщение, умозаключение, экспертная интуиция, внутреннее убеждение. И здесь целесообразно остановиться на внутреннем убеждении эксперта. Проблема внутреннего убеждения эксперта привлекала внимание многих ученых. Изучалась природа внутреннего убеждения340, процесс его формирования341, психологическая структура342, правовые аспекты343. По своей природе внутреннее убеждение эксперта представляет собой такое психическое состояние и этическую позицию, когда эксперт убежден, что выводы, к которым он пришел на основе исследования, достоверны, а по своему содержанию — весьма сложную и многогранную категорию. Это и психологический акт, и логическая операция, и результат оценочной деятельности, включая нравственные, моральные предпосылки. Другими словами, внутреннее убеждение эксперта включает в себя гносеологический, логический, психологический и этический аспекты. Гносеологический аспект проявляется в том, что убеждение эксперта должно соответствовать познанным объективным свойствам и признакам объектов, исследованных экспертом. Убеждение должно являться адекватным отражением в сознании эксперта всех данных, полученных в результате исследования. Следовательно, с гносеологических позиций убеждение эксперта — это познание предмета исследования и его объективных свойств. Результаты такого познания могут быть различны: эксперт может установить факты; прийти к выводу о том, что на современном уровне развития науки эти факты не могут быть установлены; и наконец, он может прийти к выводу о том, что имеющихся материалов недостаточно для исследования и установления фактов. В любом случае гносеологический аспект убеждения эксперта неразрывно связан с его познавательной деятельностью (восприятием, анализом, синтезом и т. п.) по выявлению и осмыслению факта объективной реальности. С логических позиций убеждение эксперта представляет собой выводное знание, содержанием которого являются суждения и умозаключения, полученные экспертом в результате исследования выявленных свойств и признаков объекта. В мыслительном процессе такого познания сочетаются приемы как формальной, так и диалектической логики344. Внутреннее убеждение с точки зрения его психологической сущности — это сочетание субъективных и объективных факторов. Деятельность эксперта неразрывно связана с его волей, эмоциональной и интеллектуальной активностью. С этих позиций его внутреннее убеждение всегда имеет субъективные черты. Процесс его формирования зависит в этом плане от особенностей высшей нервной деятельности, психики и этических взглядов эксперта. Внутреннее убеждение эксперта как уверенность в правильности суждений и выводов складывается на протяжении всего исследования. Оно предопределяется не только получаемыми результатами, но и всей суммой его профессиональных знаний. Само по себе внутреннее убеждение эксперта еще не может служить достаточным основанием истинности выводов и достоверности устанавливаемых фактов. Тем не менее было бы ошибкой полагать, что подобный субъективный характер убеждения лишает возможности проверить его. Поскольку внутреннее убеждение есть результат исследования, оно может быть рассмотрено как часть последнего, как элемент исследования. Несмотря на то что внутреннее убеждение имеет субъективные черты, субъективная оценка эксперта осуществляется им в соответствии с законами логики, понятиями и методическими положениями той области знаний, к которой принадлежит данный род экспертизы. Если к сказанному добавить, что внутреннее убеждение опирается на данные конкретного исследования, то станет ясно, что внутреннее убеждение эксперта не может рассматриваться как нечто бесконтрольное, чисто субъективное. Другими словами, во внутреннем убеждении эксперта находят отражение как субъективные, так и объективные факторы. Поскольку деятельность эксперта неразрывно связана с его волей, с его эмоционально-интеллектуальной активностью, постольку внутреннее убеждение сопровождается личным эмоциональным отношением. Говоря о внутреннем убеждении эксперта как рациональной основе его нравственной деятельности, необходимо подчеркнуть следующее. Нравственное значение внутреннего убеждения эксперта заключается в том, что последний несет ответственность не только за те выводы, которые он формулирует в своем заключении на основе проведенного исследования, но и за те последствия, которые эти выводы могут повлечь. Здесь налицо не только подчинение закону, но и этическая сторона внутреннего убеждения, соблюдение нравственного предписания. Конечно же, внутреннее убеждение эксперта относится прежде всего к области оценки хода и результатов проведенного исследования и полученных выводов, убежденности в их правильности и достоверности345. Именно «посредством внутреннего убеждения эксперт может диалектически подойти к познанию соответствующих обстоятельств, учесть многообразие взаимосвязей и взаимозависимостей познаваемых явлений, их развитие, переход количественных накоплений в новое качественное состояние и т. п.»346. Предпосылками правильного формирования внутреннего убеждения эксперта служат как объективная оценка результатов проведенного им исследования, так и нравственные основы его деятельности. Проблема внутреннего убеждения сама по себе не нова347, однако в отношении внутреннего убеждения эксперта и его нравственных основ нельзя сказать, что все аспекты данной проблематики изучены в достаточной степени. Насколько нам удалось проследить, первым свои представления о внутреннем убеждении эксперта высказал В. П. Колма- ков, по мнению которого «это не инстинкт, не безотчетная интуиция; это — сознательно и свободно сложившееся убеждение, имеющее объективные основания, позволяющие сделать только один — истинный вывод»348. Р. С. Белкин в качестве объективных оснований внутреннего убеждения эксперта рассматривал наряду с профессиональными знаниями эксперта и мировоззренческие принципы и установки349. Внутреннее убеждение эксперта есть не что иное, как чувство уверенности в правильности принятого им решения. Принципиальной особенностью здесь является то, что принуждать эксперта к принятию какого-либо решения не имеют права ни руководитель экспертного учреждения, ни кто-либо другой, в противном случае мы наблюдаем нарушение принципа независимости эксперта, с одной стороны, и нарушение этических правил — с другой. Эксперт делает выводы на основе анализа результатов проведенного исследования и по закону несет полную ответственность за свои выводы. Рассматривая внутреннее убеждение судебного эксперта как категорию субъективную, но имеющую объективные основания, составляющие в своей совокупности своеобразную систему, Р. С. Белкин среди элементов этой системы называет: профессиональные знания эксперта; «профессиональные качества эксперта: наблюдательность, внимание, глубина, гибкость, логичность и критичность ума, самостоятельность мышления, способность преодолеть предубеждение или предвзятость и т. п.»; «фактические данные, признаки и свойства изучаемых экспертом объектов, обстоятельства дела, относящиеся к предмету экспертизы и указывающие на происхождение и реальные условия существования изучаемых объектов»; «весь процесс экспертного исследования, его условия, промежуточные и конечные результаты, их оценка с точки зрения полноты, логической их обоснованности, достоверности как единственно возможных в данных условиях»350. Сходной позиции придерживаются авторы учебника по судебной экспертизе: «Внутреннее убеждение предполагает единство объективных и субъективных моментов. Содержание его — это преломление общих теоретических положений и эмпирических наблюдений при оценке конкретных результатов исследования, подведении итогов экспертизы и формулировании выводов»351. До сих пор мы вели речь о формировании внутреннего убеждения эксперта как субъекта процесса исследования. Возникает вопрос: может ли существовать коллективное внутреннее убеждение, и если да, то какова его нравственная основа? Как было сказано, внутреннее убеждение — категория субъективная. Однако субъективный характер внутреннего убеждения не является основанием для утверждения, что не может быть коллективного внутреннего убеждения. По мнению Ю. К. Орлова, коллективное внутреннее убеждение имеет право на жизнь, поскольку оно формируется у индивидуумов, обладающих не только личным, житейским, но и профессиональным опытом, концентрирующим знания, накопленные и апробированные обществом. Внутреннее убеждение, формирующееся на базе этого опыта, является одним из проявлений практики352. И тем не менее о коллективном внутреннем убеждении можно говорить лишь в тех случаях, если специальных знаний эксперта (экспертов, входящих в комиссию) достаточно «для критической оценки научной обоснованности применяемых как им самим, так и другими экспертами, участвующими в комплексном исследовании, методов исследования и значимости полученных при этом результатов для решения общей задачи (взаимосвязанных задач)»353. Наличие этих специальных знаний позволяет не только сформировать коллективное внутреннее убеждение в правильности хода и результатов проведенного исследования при решении общей задачи, но и сформулировать общие выводы, что, в свою очередь, по справедливому замечанию Р. С. Белкина, повышает «авторитетность коллективного заключения»354. В противном случае ни о каком коллективном внутреннем убеждении не может быть и речи. При формировании коллективного внутреннего убеждения возможны следующие ситуации: а) эксперт не согласен с общим мнением членов комиссии, поскольку не признает их авторитет, и отстаивает свое собственное мнение. В этом случае ему должна быть предоставлена возможность обосновать свое мнение, при выявлении им ошибок — указать на них. Если мнение большинства подвергнуто справедливой критике, то, возможно, следует вновь вернуться к исследованию и повторить его; б) эксперт признает авторитет членов комиссии, отстаивая тем не менее свое мнение, полагая, что, если он не прав, ему должны доказать это. Подобная ситуация с точки зрения нравственности более благоприятная, чем предыдущая (эксперт морально готов убедиться в своих ошибках), поскольку позиция эксперта свидетельствует о его желании осознанно сформировать свое внутреннее убеждение, принять помощь коллег в его формировании. Тем не менее было бы неверно использовать такую готовность восприятия для внушения. Здесь требуется не внушение, а воздействие на сознание эксперта путем доказывания ему правильности позиции большинства; в) эксперт подчиняется мнению большинства, хотя внутренне он с ним не согласен. Здесь налицо проявление конформизма, и задачей комиссии, ее нравственным долгом является предупредить такое явление. Многое здесь зависит от ведущего эксперта или неформального лидера. Они должны изучать в процессе совместной работы качества и склонности членов комиссии, уметь предвидеть возможные мотивы конформизма: застенчивость, малый опыт работы, боязнь прослыть несведущим, потерять перспективу продвижения по службе и т. п.; г) каждый эксперт не только принимает мнение всех членов комиссии как совпадающее с его собственным, но и готов его отстаивать перед следствием и судом. Такая ситуация свидетельствует о достижении самой высокой цели — сплочении коллектива экспертов (комиссии экспертов) с выходом на коллективное убеждение и дачей совместного заключения. Однако на формирование внутреннего убеждения может оказывать влияние и внушение. Воздействие внушением может осуществляться как со стороны специалистов с большим опытом работы, в том числе и со стороны руководства экспертным подразделением (учреждением), так и со стороны следователей (дознавателей), по закону имеющих право присутствовать при производстве экспертизы. По справедливому замечанию В. В. Бушуева, в отношениях участников экспертной деятельности есть стороны, которые не поддаются юридическому урегулированию. Нравственные отношения в коллективе экспертного учреждения включают в себя взаимоотношения эксперта и руководителя, участников комиссионных, комплексных и повторных экспертиз. Названные взаимоотношения строятся в соответствии с общими нормами морали об отношениях в коллективе. Однако специфика экспертной деятельности предполагает и определенные отличия от работы любого другого коллектива. И здесь на первый план выходит проблема личной совместимости при формировании комиссии экспертов с позиции последующего формирования внутреннего убеждения. Специфика производства таких экспертиз обусловлена групповым характером деятельности экспертов, т. е. деятельности в составе оформленной малой социальной группы, обладающей формальным лидером, в качестве которого обычно выступает ведущий эксперт. Как правило, ведущий эксперт — один из наиболее опытных, авторитетных членов коллектива экспертного учреждения. Формально его роль сводится лишь к организации работы группы, координации действий ее членов и проведению совещания экспертов, однако его влияние на них и на формирование их внутреннего убеждения нельзя не учитывать. При производстве комиссионной экспертизы каждый член комиссии решает поставленную задачу в полном объеме. Но помимо этой работы в комиссии осуществляется внутригрупповая коммуникация: обсуждение путей решения задачи, методов и средств ее решения, результатов индивидуальной работы. Именно эти коммуникативные связи представляют определенную опасность для объективности заключения и, несомненно, оказывают влияние на формирование внутреннего убеждения эксперта. Коллективное мнение комиссии экспертов выражает их полное согласие друг с другом. При проявлении разногласий возникает конфликтная ситуация, которая может быть разрешена с помощью таких форм воздействия, как убеждение и внушение, а это уже категории нравственные. Внушения следует особенно остерегаться, поскольку именно в эти моменты может сформироваться внутреннее убеждение, в основе которого будут заложены не профессиональные качества и самостоятельность мышления эксперта, не анализ промежуточных и конечных результатов проведенных исследований, их оценки с точки зрения полноты, логической их обоснованности, достоверности, а властное решение со стороны более авторитетных экспертов — членов комиссии. Наряду с внушением следует учитывать и конформизм, когда член комиссии следует мнению большинства из боязни оказаться в изоляции, приспосабливаясь к складывающейся ситуации. В основе и этого фактора заложены нравственные основы формирования внутреннего убеждения эксперта. До сих пор мы рассматривали, так сказать, качественную характеристику субъекта экспертного исследования. Теперь следует попытаться решить, кто же является судебным экспертом с точки зрения его положения в процессе. Для того чтобы ответить на этот вопрос, в качестве исходного тезиса примем, что субъектом экспертного исследования является лицо, которое непосредственно его осуществляет, представляет его результаты и несет за них ответственность. Между тем в литературе можно встретить принципиально отличающуюся от этого положения трактовку судебного эксперта как субъекта экспертизы. Так, авторы монографии «Основы судебной экспертизы» считают, что существует два вида субъектов судебно-экспертной деятельности: лица, принимающие властно-волевые решения о назначении экспертизы и ее организации, и лица, осуществляющие экспертные исследования355. К числу первых, по их мнению, относятся суд, дознаватель, следователь, прокурор, а также должностное лицо или орган, в производстве которого находится дело об административном правонарушении; к числу вторых — судебные эксперты, осуществляющие экспертные исследования, а также судебно-экспертные учреждения, организующие проведение экспертизы и обеспечивающие ее производство356. Такое расширительное толкование субъекта экспертизы представляется неверным. Ни суд, ни другие участники процесса не могут быть субъектами экспертного исследования. Назначение судебной экспертизы является лишь правовым основанием для ее производства и ни в какой степени не влияет на сущность экспертного исследования: на выбор экспертной методики, применение тех или иных методов, формулирование выводов и т. п. А если это так, если названные субъекты своим решением только обусловливают производство экспертизы, то считать их субъектами этого экспертного исследования неверно. Субъектом всякого исследования, в том числе экспертного, выступает только непосредственный исполнитель, который это исследование осуществляет, в данном случае — судебный эксперт. Можно ли считать субъектами экспертного исследования экспертные организации? Мы считаем, что да. В рамках такой организации осуществляются экспертные исследования, она обеспечивает необходимые для этого условия, ее руководитель представляет заключение эксперта органу, назначившему экспертизу. Но сама организация (судебно-экспертное учреждение) к процессу экспертного исследования непосредственного отношения не имеет. Его субъектом является физическое лицо, либо эксперт по должности, либо сотрудник негосударственного экспертного учреждения и др. Авторы монографии по судебной экспертизе были бы совершенно правы, если бы законодатель, идя навстречу многочисленным и многолетним пожеланиям, допустил производство экспертизы от имени юридического лица. Только в этом случае субъектом экспертного исследования выступало бы экспертное учреждение наряду с экспертом — физическим лицом. Кстати, в этом случае разрешились бы и иные проблемы, возникающие на практике, например проблема статуса специалистов, обеспечивающих нормальную работу ЭВМ и ее периферийного оборудования, — программистов, алгорит- мистов, членов группы технического обслуживания, инженеров и техников. По справедливому замечанию Н. В. Замараевой, «участники названных групп имеют далеко не одинаковое отношение к непосредственно решаемой задаче. В то же время от действия этих лиц во многом зависит конечный результат». И хотя, как замечает Е. Р. Россинская, «замена больших и средних ЭВМ персональными компьютерами привела к устранению операторов практически из всех сфер экспертных исследований», а в тех случаях, «когда оператор все же участвует во вводе данных в компьютер, его можно уподобить лаборанту, готовящему пробу для химического анализа, или фотолаборанту, выполняющему под руководством эксперта техническую работу»1, вряд ли следует быть столь категоричным, утверждая, что данная проблема решена. Речь идет не только и не столько о вводе оператором данных в компьютер (это действительно в настоящее время под силу любому, кто владеет навыками работы на ПК хотя бы на уровне пользователя), сколько, в частности, о разработке соответствующих программ по решению конкретных экспертных задач. Если роль оператора сводится лишь к техническому обслуживанию работы эксперта с ПК, тогда действительно нет никаких процессуальных проблем. В противном случае возникает необходимость разработки для специалиста, не просто оказывающего эксперту техническую помощь, а по сути принимающего непосредственное участие в решении экспертной задачи путем разработки программного алгоритма, особого правового режима, сходного с правовым режимом эксперта и одновременно учитывающего специфику деятельности данного лица. Однако, как замечает Н. В. Замараева, «правовая конструкция, регулирующая деятельность эксперта, не является достаточно гибкой. Маловероятно, чтобы в нее без ущерба вписывалась регламентация деятельности участника экспертизы, проводящего частные исследования и операции. Регулирование такого рода деятельности потребует внесения довольно серьезных изменений в законодательство»357. Отсюда вывод: выход из сложившейся ситуации следует искать именно в разрешении законодателем производства экспертизы от имени юридического лица358. Резюмируя сказанное, субъектом всякого, в том числе и экспертного, исследования выступает только непосредственный исполнитель, осуществляющий это исследование. Все сказанное относится к понятию субъекта экспертной деятельности в буквальном смысле этого слова. Субъект практической экспертной деятельности может быть и субъектом общей теории судебной экспертизы. Но здесь он выступает уже в другом качестве: это ученый-исследователь, не обладающий каким-либо процессуальным статусом, целью которого является не производство экспертиз, а научный анализ и обобщение экспертной практики для развития общей теории судебной экспертизы.