Сербские мотивы в русской литературе (А. Ф. Вельтман и В. А. Гиляровский) Ю. Д. БЕЛЯЕВА

Сербские мотивы активно входят в русскую литературу в начале XIX

в. На протяжении всего XIX и в первые десятилетия XX в. этот процесс идет вглубь и вширь, охватывая творчество все большего числа русских писателей, разных по мировоззрению, таланту, стилю2. Достаточно сказать, что сербская проблематика — в той или иной форме — нашла отражение в творчестве крупнейших русских писателей: А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, М. Е. Салтыкова-Щедрина, Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевского, А. И. Куприна. Вопросы исторического и культурного развития сербского народа получили освещение в публицистике, критике, переписке В. Г. Белинского, А. И. Герцена, Н. Г. Чернышевского, В. Г. Короленко, Н. К. Михайловского, С. М. Степняка-Кравчинского, А. Блока и др. Сербские сюжеты вошли в жизнь и творчество А. И. Одоевского,

А. К. Толстого, А. Ф. Вельтмана, А. Н. Майкова, В. А. Гиляровского, В. Хлебникова, А. Н. Маслова, И. Л, Щеглова, В. А. Тихонова и многих других русских литераторов. Уже одно только перечисление имен дает представление о масштабах присутствия сербских мотивов в русской литературе. Причин и импульсов для их вхождения в русскую литературу было множество: традиции исторического и культурного общения русских и сербов, восходящие к глубокой древности; осознание языкового и этнического родства наших народов, их конфессиональной общности, близости исторических судеб и задач социального и национального освобождения; надежда «единоверных» сербов на помощь России и русско-турецкие войны, эмиграция в Россию сербов и черногорцев и их продолжающиеся контакты со своим отечеством; рост революционных сербско-рус- ских связей, начиная с декабристов и кончая народовольцами; открытие в России кафедр истории и литературы славянских народов и постоянно расширявшееся систематическое осмысление и оценка явлений культурной жизни югославян; взаимные поездки и другие контакты русских и сербских воинов, ученых, литераторов и многое' другое.

Сербские связи Вельтмана и Гиляровского специально не изучались ни у нас, ни в Югославии. Творчество этих писателей, один и» которых (Вельтман) представляет (в главных тенденциях) развитие русского романтизма в первой половине XIX в., а другой (Гиляровский) продолжает в последние десятилетия XIX и начале XX в. лучшие традиции русского критического реализма и участвует в становлении советской литературы, позволяет, на наш взгляд, показать своеобразие сербских мотивов, преемственность их воспроизведения на разных этапах развития русской литературы, глубже представить международные контакты русских писателей и многообразие их импульсов и причин.

Александр Фомич Вельтман (1800—1870), ныне почти забытый русский писатель, был очень популярен в 30—40-х годах прошлого столетия. Поэт, прозаик, историк, этнограф, лингвист, он создал более 45 художественных и научных сочинений. Его своеобразное дарование сразу же было замечено, о нем писали В. Г. Белинский, Н. А. Добролюбов, Ф. М. Достоевский, В. Г. Кюхельбекер и многие другие известные писатели и критики.

Немалое место в творчестве Вельтмана 30—40-х годов занимали славянские, и прежде всего сербские, сюжеты. В основу их легли материалы и впечатления, полученные им еще в 20-е годы.

Процесс духовного созревания Вельтмана совпал с Отечественной войной 1812 г. и победами русского оружия в Европе, закрепившими в сознании его поколения русской интеллигенции идеи национальной свободы и национальной самобытности. Именно в них следует прежде всего искать истоки и причины глубокого интереса будущего писателя к национально-освободительному движению югославян, к их жизни, истории, языку. Большое значение в развитии славянских симпатий Вельтмана сыграло его непосредственное участие в русско-турецкой войне 1828—1829 гг.3, а также близкое общение с югославянами в течение его почти десятилетнего пребывания в Бессарабии (1818—1828 гг.).

Живя в Кишиневе и разъезжая по Бессарабии в качестве офицера военно-топографической комиссии при генштабе второй армии, он мог наблюдать жизнь представителей повстанческой Сербии, многие из которых эмигрировали в Россию, а также югославян — участников этеристского движения. В домах И. П. Липранди, А. Кан- такузина и других представителей местной знати Вельтман имел, возможность лично познакомиться с некоторыми из них \ Во всяком случае, когда он в 1818 г. приехал в Кишинев, все в городе было полно рассказов о Первом сербском восстании, о его легендарном вожде Карагеоргии, который с 1813 по 1817 г. жил в Хоти- не, о его трагической гибели от рук наемных убийц, о его боевых соратниках, оставшихся в Бессарабии. В Хотине, как известно, продолжала жить вдова Карагеоргия с двумя сыновьями и дочерью. «Дочери Карагеоргия» — стихотворение А. С. Пушкина, написанное в октябре 1820 г., вскоре после его приезда в Кишинев, и воспевавшее «свободы воина», грозного и мужественного Георгия Черного, было широко известно среди знакомых поэта и вряд лиг могло пройти мимо внимания Вельтмана. На протяжении почти трех лет, которые Пушкин провел в Бессарабии (с осени 1820 до середины 1823 г.), оп часто встречался с Вельтманом, тогда начинающим «кишиневским поэтом». Их знакомство, вскоре переросшее в ?сердечную дружбу, оказало огромное влияние на молодого Вельтма- на5.

Вельтмана в Кишиневе окружала атмосфера пристального внимания к судьбе балканских народов. Штаб второй армии, среди •офицеров которого было много его друзей, стал в начале 1820-х тодов центром сбора документов о событиях на Балканах7. Сам Вельтман в «Воспоминаниях о Бессарабии» писал впоследствии, что «го кишиневское окружение жило в ту пору ожиданием новой войны с Османской империей, «участием к грекам», которые «зажгли искру» этеристского освободительного движения, начавшегося на территории Молдавии и Валахии8. Кроме того, очень много для развития у Вельтмана симпатий к славянам и их борьбе за независимость могла дать и наверняка дала зародившаяся в Кишиневе и прошедшая через всю его жизнь дружба Вельтмана с «первым декабристом» В. Ф. Раевским9. Если учесть утверждение М. В. Неч- киной, что замысел славянского единения был «отнюдь не чужд вообще всему движению декабристов», то весьма вероятно, что он был одной из тем страстных и шумных споров на квартире у Раевского, в которых часто участвовали Вельтман и Пушкин. Человек умеренных взглядов, Вельтман не разделял революционных убеждений Раевского и его сподвижников по борьбе, но раздумья о социальных потрясениях в Европе, в том числе и на Балканах, о перспективах славянского единства и роли России в освобождении славян не могли не запасть в его сознание.

Говоря о становлении славяноведческих интересов Вельтмана, нельзя обойти и фигуру Юрия Венелина. Личность одаренная, чрезвычайно разносторонняя, Венелин немало способствовал знакомству Вельтмана со славянскими древностями, с народной поэзией южных славян, живыми славянскими языками. Вместе с Вельтманом Венелин составил в Кишиневе «Собрание русских летописей».

В 1831 г. Вельтман выходит в отставку в чине подполковника и навсегда поселяется в Москве. Помощник директора Оружейной палаты в Кремле, участник многих научных литературных и •исторических обществ, Вельтман быстро завоевывает известность и как писатель. Славу ему приносят исторические и бытовые романы: «Странник» (1831—1832), «Кощей бессмертный» (1833), «Рукопись

Мартына Задеки» (1833), «Светославич, вражий питомец» (1835) и многие другие.

В. Г. Белинский, приветствуя рождение самобытного и оригинального таланта Вельтмапа, подчеркивает особенность его романов: они «народны», «дружны с духом народных сказок, покрыты колоритом славянской древности» 10. Восторженно отзывается он и об историко-приключенческом романе «Кощей бессмертный», в «ряде очаровательных картин» которого поэтически воспроизведен мир Древней Руси. Впервые в творчестве Вельтмана и в русской художественной прозе вообще в этом романе прозвучала сербская тема, своеобразно и необычно связанная с биографией главного героя романа — полуреального, полулегендарного Ивы Олельковича.

Историческим роман Вельтмана можно назвать лишь условно: исторические события XII—XIV вв. (раздоры новгородских бояр, набеги половцев, татаро-монгольское нашествие) и реальные исторические персонажи лишь называются, они играют роль фона и связующего звена в соединении ряда сцен и эпизодов. Автора не интересует ни историческая достоверность событий, ни раскрытие характеров героев. Он стремится к поэтической реконструкции картин старинного быта, старорусских и древнеславянских обрядов и обычаев, языка и тут дает волю своей причудливой фантазии, соединяя прошлое с настоящим, сказку с реальностью, чудеса фантастики с действительной жизнью.

Сознательно соединив русских и сербов узами кровного родства, Вельтман, очевидно, исходил не только из признания этнической и конфессиональной общности этих народов, но и из весьма распространенной в начале XIX в. теории о том, что древние славяне — это единый народ, от которого впоследствии отделились его ветви. Интересовало Вельтмана и боевое содружество русских и сербов, которому близкая и далекая история имела немало свидетельств. Писатель переносит его в далекое прошлое, делая гайдука Младеню Черногорского и его боевую дружину защитниками Древней Руси от набегов иноземцев на море и на суше. Борьба с татаро-монгольским игом на Руси ассоциировалась в сознании вельтмановского героя (эта ассоциация была весьма популярной в первой половине XIX

в.) с борьбой против османского господства в Сербии. «Далече от отчины родной служу службу ей!—говорит Младеня, рассказывая своей возлюбленной Мильце историю своей ссоры с сербским воеводой и бегства на Днестр,— Из темного леса, с крутой горы, из глубокой воды, из-за черной тучи крадусь на вражьи нехрестные силы и бью ханских татар и жадных купцов морских...» и.

Сведения о гайдуках и других реалиях сербского быта и истории, как видно из подробных примечаний к роману, Вельтман черпал из сербских первоисточников, по всей вероятности известных ему еще в Бессарабии: из «Истории разных славянских народов,, наипаче болгар, хорватов и сербов...» (1795) Йована Раича, первый том которой был опубликован в России; «Сербского словаря» (1818) Бука Караджича и издаваемого им же в Вене альманаха «Даница» (1826—1829). Кроме того, он, очевидно, опирался и на реальные события, наблюдателем которых был сам. И. П. Липранди рассказывает в своих воспоминаниях р реальном историческом лице — бывшем сербском воеводе, храбром гайдуке по имени Младен, который со своим отрядом спешил на помощь отрядам этеристов во главе с Г. Кантакузином и мужественно пал в неравной борьбе с турками при Скулянах12. Будучи в 1820-х годах в Бессарабии, Вельтман мог от Липранди и других своих знакомых слышать о сербском: храбреце и его гибели. Возможно, именно этот реальный герой и: стал прообразом романтического героя Вельтмана, который в романе умирает от ран на руках Мнльцы.

Стремясь дать русским читателям более полное представление о- гайдучестве как о явлении, распространенном в Сербии,, в Боснии и Герцеговине и других югославянских землях, Вельтман не только* с симпатией, в идиллически-сказочном ореоле рисует Младеню Черногорского, но и, опираясь на сведения о гайдуках, их нравах и образе жизни, содержащихся в альманахе «Даница» и трудах Ву- ка Карадяшча, представляет их и в комментарии к роману как смелых и свободолюбивых людей, не желавших мириться с насилием, уходивших в горы и леса, навстречу смертельной опасности и повседневным лишениям, любимых и уважаемых народом и воспетых народными песнями. Он приводит имена реальных гайдуков (Стоян Янкович, Сеньянин Иво, Иво Голотрб, Илья Смилянич)г «прославившихся своими набегами на турок» 13. Эти сведения были во многом новыми для русекой литературы. Они делали более емкими и пластичными скупо очерченные образы далеких предков русских богатырей. Широко использует Вельтман в романе и сербскую лексику, вводит (и поясняет в комментариях) многочисленные сербские слова (вила, ракия, кмет, пекмез, гибаница, убрус, капоран)г чтобы приблизить читателя к приметам сербской жизни, вдохнуть в нее национальный колорит. Это стремление отвечало общей тенденции введения в русскую литературу народного русского и инославянского языкового материала и была характерна не только для творчества Вельтмана, но и для творчества Загоскина, Марлинскогог

В. И. Даля, Н. В. Гоголя и других русских писателей первой половины XIX в.

Наряду с романами в творчестве Вельтмана 30-х — начала 40-х годов немалое место занимают повести. Они построены в основном на бессарабских впечатлениях, на воспоминаниях о русско-турецкой войне 1828—1829 гг.

Повесть «Радой», одним из главных героев которой является серб — участник движения этеристов, впервые увидела свет в июльском номере журнала «Сын отечества» за 1839 г. (впоследствии она вошла в книгу «Повести А. Вельтмана». М., 1843). Спустя несколько месяцев, в ноябрьской книжке «Отечественных записок», Лермонтов опубликовал новеллу «Фаталист», завершавшую роман «Герой нашего времени». Одним из главных действующих лиц новеллы тоже был серб—Вулич. Совпадение случайное, но симптоматичное (на него до сих пзор не обращали внимания литературоведы), свидетельствующее о неизменном присутствии сербской темы в русской литературе. Между героем Вельтмана и героем Лермонтова есть общее: оба ищут «истинное наслаждение» в активном волеизъявлении, в «борьбе с людьми или судьбой» — мотив, очень важный для понимания идейных исканий русской литературы в пору, когда после поражения движения декабристов в творчестве многих писателей возобладали трагическое мироощущение, неверие в силы человеческого разума и воли. Обращение Вельтмана к теме национально-освободительной борьбы греков, сербов, молдаван, валахов — яркое свидетельство этих поисков.

Действие повести «Радой» происходит в 1821 — 1829 гг. Ее герой, русский офицер, возвращаясь весной 1821 г. из Европы в Россию, проезжает через Валахию и встречает в лесу отряд этеристов под командованием Александра Ипсиланти. Здесь он становится случайным свидетелем исторического разговора А. Ипсиланти с Тудором Владимиреску, возглавлявшим антитурецкое и антифанариотское крестьянское движение в Валахии. Ипсиланти дает в провожатые офицеру серба Радоя, который оказывается бывшим женихом Елены (она же Лиляна), супруги офицера. Радой рассказывает ему историю своей жизни и несчастливой любви.

В рецензии на «Повести А. Вельтмана» Белинский останавливается как раз на монологе серба Радое. Указав на то, что повесть «Радой» «ужасно запутана, перепутана и нисколько не распутана», критик продолжает: «В ней есть прекрасные подробности. Особенно прекрасно лицо серба с его восклицанием: „Теперь пие, брате, за здравье моей сестрицы Лильяны! Пие руйно вино! Была у меня сестра, да не стало!“ — и с его рассказом о своей судьбе: „Отец мой жил в особитом приятельстве и побратимстве с отцом Лильяны; еще в годину сербского воеванья с турками дали они друг другу слово породниться по детям, а в десяту годину отец Лильяны взял меня в полк свой, и жил я у него, как родной, и приехал с ним в Москву, а потом пошли на воеванье с французом. По возврате из Парижа отец Лильяны покинул службу, а мне сказал: „Айде служить еще царю и царству, пока будет твоя невеста на. возрасте“.—Любил меня он, как сына, да не любила меня его жентурина, откинула сестрицу от сердца, разладила слово, раздружила дружбу, змея люта, Божья отпаднице!.. А как любила своего жениха моя Лилья- на: звала златоем, соколом, милойцем! Давала залог за сердце!.. Вот, ту был тот залог... ту был лик божий, да образ сестрицы, да обрученья перстень... Все возвратил ей... Сестра, сестра, моя сладка рано!..» 14

Белинский, как мы знаем, интересовался сербами и их культурой. В 1836 г. он восторженно отозвался о красоте формы и глубине содержания сербских эпических песен. А в 1843 г., рецензируя «Повести А. Ф. Вельтмана», снова привлек внимание читателей к оригинальному раскрытию сербской темы в повести «Радой». Факт, мимо которого пройти нельзя.

Не случайно выделив эту повесть из числа других пяти повестей, составляющих сборник, Белинский обратил в ней внимание на «прекрасные подробности», «глубоко и верно воспроизведенные» писателем, на привлекательный образ серба Радоя, потомка тех бесстрашных сербов, которые первыми на Балканах зажгли пламя революционной борьбы против османского ига, участвовали в Отечественной войне 1812 г., в движении этеристов, в отрядах Тудора Владимиреску. Вельтман видел и наблюдал многих из них и стремился быть верным исторической истине.

Для Радоя свобода и честь превыше всего. Свобода личная и свобода его родины. Вельтман приводит строки прощального письма Радоя Лиляне и ее отцу: «Отчизна моя Сербия вздымает оружье на своего притеснителя турка; не время мне думать теперь о женитьбе; еду на родину, на воеванье, бритка сабля — моя невеста... нек погинет юнак на юнаштву» 15.

В финале повести Вельтман делает Радоя участником Скулян- ской битвы с турками.

Пушкинисты уже отмечали некоторое сходство повести «Радой» с ранее написанной повестью Пушкина «Кирджали» (1834) 16. Возможно, что Вельтман знал повесть Пушкина. Сходство могло возникнуть и случайно, так как и Вельтман и Пушкин опирались в своих произведениях на впечатления и материалы кишиневской поры их жизни. Некоторые параллели между повестями действительно напрашиваются. Вельтман и Пушкин негативно рисуют образ генерала Александра Ипсиланти и с симпатией образ вождя национально- освободительного движения в Валахии Тудора Владимиреску. Кроме того, оба писателя отводят немалое место описанию Скулянской битвы. Правда, Пушкин концентрирует внимание на деталях самой битвы, романтик Вельтман — на фигуре серба Радоя, стойко сдерживающего натиск наступающего врага на переправе через Прут и спасающего от смерти сербку Миросаву.

Славянские сюжеты в творчестве Вельтмана этим не исчерпываются. В 1840 г. он выпускает книгу «Древние славянские имена». Вслед за тем переводит с чешского языка сказку «Златой и Бела», пишет повесть «Райна, королевна болгарская». В 1846 г. пишет сказание в стихах «Троян и Ангелица. Повесть, рассказанная светлой Денницей ясному Месяцу».

В основу поэтической повести «Троян и Ангелица» положено сербское предание о гибели влюбленных под воздействием лучей восходящего солнца. Возможно, что Вельтман встречал его в «Сербском словаре» Вука Караджича, который, очевидно, он изучал, еще будучи в Бессарабии17. Этот мотив поразил его воображение своей необычностью и вылился в произведение, которое было данью восхищения сербским народно-поэтическим творчеством.

Итак, мы остановились на трех произведениях Вельтмана. Они стали сейчас фактами литературной истории, но в 30—40-е годы участвовали в живом процессе познания и освоения русской литературой жцзни и культуры братского славянского народа. И мотив исконного родства русских и сербов, и мотив их единения в борьбе- за свободу и независимость, и ориентация на сербские национальные источники — исторические и фольклорные — были новыми чертами для русской литературы первой половины XIX в. Они свидетельствовали о росте сознания славянской общности как составной части русского национального самосознания и представляли собой одну из характерных особенностей русского романтизма того времени.

Вторая половина XIX в,—период еще большей, чем раньше, активизации культурных и литературных взаимосвязей между РУССКИМ: народом и югославянами. Он характеризуется увеличением творческого потенциала югославянских литератур в культурной жизни. России. Именно в этот период русская паука о литературе создает целостную концепцию истории югославянских литератур, определяет их место в развитии мировой литературы. Значительно возрастают непосредственные контакты русских и югославянских деятелей культуры. На переломе веков в югославянских землях побывали Г. И. Успенский, В. Г. Короленко, С. М. Степняк-Кравчинскийг

В. А. Гиляровский, А. В. Амфитеатров; ученые России — Александрин. Веселовский, П. А. Ровинский, Р. Ф. Брандт, H. М. Петровский и многие другие. Их творчество, публицистика, переписка,, научные исследования дают очень много для понимания нового этапа русско-сербских культурных и литературных взаимосвязей.

Начиная с 70-х годов XIX в. и на всю жизнь в «душевную родословную» Владимира Алексеевича Гиляровского (1853—1935), замечательного русского писателя и журналиста, в его творчество* вошли образ Сербии, «великолепной и гордой страны», борьба ее народа за вольность. В конце 90-х годов в газете «Россия» он публикует серию репортажей под названием «В Сербии», печатается в газетах Сербии и Черногории, в начале XX в. выступает со статьей «Гоголь в Сербии» и пишет стихотворение «Сербия»; в 30-е годы, осмысляя свое прошлое, и в частности две поездки в Сербию, вновь возвращается к сербским сюжетам в очерках «Нечто о старом», «Россия», «Встречи с Горьким», «Поэт Блок», а также в рассказа «Моя табакерка».

Свой путь в искусстве Гиляровский, как известно, начал в середине 70-х годов актером на театральных подмостках Саратова, Воронежа, Пензы. Это время совпало со знаменательными событиями в жизни югославян. Восстание в Герцеговине против гнета Османской империи летом 1875 г., участие русских добровольцев в сербско-турецкой войне 1876—1877 гг.—все эти события, оживленно комментировавшиеся русской прессой, не могли пройти мимо Гиляровского, всегда находившегося в гуще народной жизни, человека неуемной отваги и энергии, влекомого к благородной борьбе за свободу. Отъезд на Кавказ и болезнь помешали Гиляровскому попасть в 1876 г. в Сербию, что, как сам он позднее признавал, «непременно бы случилось, если б я вернулся в театр или попал на Дон»18. Свою мечту сражаться за свободу славян Гиляровский, как и В. М. Гар-.

шип, осуществил, уйдя добровольцем на русско-турецкую войну 1877—1878 гг., где за храбрость получил солдатского Георгия.

К середине 70-х годов относится и знакомство Гиляровского с большим актером русского театра В. П. Далматовым (1852— 1912) 19. Уроженец Далмации (отсюда псевдоним «Далматов»), Василий Пантелеймонович носил фамилию Лучич. Он часто рассказывал Гиляровскому о своем детстве и юности, проведенном в Кишиневе и Одессе среди югославян, бежавших на юг России от притеснения иноземцев, гордился свободолюбием своих предков. Среди любимых воспоминаний Далматова был рассказ о знакомстве одного из его родичей с Пушкиным. Действительно, живя в Одессе, Пушкин познакомился с Филипом Лучичем, посещал его, о чем писал 13 августа 1825 г. В. И. Туманскому20. Так своеобразно протягивается ниточка от Пушкина через Лучича-Далматова к Гиляровскому — ниточка взаимного притяжения русских и сербов, свидетельство их неизбывного интереса друг к другу.

Далматов был, по всей вероятности, первым человеком, приобщившим Гиляровского к истории и культуре югославян. Встреча с ним переросла в долгую и искреннюю привязанность. Сердечно опекает Далматов своего друга во время русско-турецкой кампании. По окончании войны они снова вместе, снова в театре. Человек щедрой души, незаурядного ума и таланта, режиссер, автор остросоциальных пьес, не раз запрещавшихся цензурой, книг о театре (По ту сторону кулис, 1908; Театр и искусство, 1912), Далматов сыграл немалую роль в жизни и творческой биографии Гиляровского. В книгах «Мои скитания» и «Люди театра» он позднее посвятил много теплых строк своему другу.

Осенью 1881 г. Гиляровский окончательно оставил театр и посвятил себя журналистике и литературе. К середине 80-х годов относится начало его дружбы с Г. И. Успенским, который почувствовал талант Гиляровского и ввел его в большую литературу.

Говоря о дружбе Гиляровского с Успенским, нельзя забывать, что их объединяли и симпатии к югославянам. Побуждаемый большим интересом в русских революционных кругах к событиям на Балканах, Успенский прямо из Парижа, где он встречался с П. Л. Лавровым, Г. А. Лопатиным, а также с С. Степняком-Крав- чинским и Д. Клеменцем (последние еще в 1875 г. уехали помогать восставшим югославянам), едет в 1876 г. в Сербию в качестве корреспондента «Санкт-Петербургских ведомостей». В художественных очерках «Письма из Сербии» (1876—1877), рассказе «Не воскрес» (1877) Успенский проявил себя, по словам Салтыкова-Щедрина, как «глубоко правдивый исследователь славянской жизни»21. Можно предположить, что, встречаясь с Гиляровским, Успенский делился своими впечатлениями о поездке в Сербию, а его произведения, в которых звучала мысль о солидарности демократических сил русского и сербского общества в борьбе за социальную и национальную свободу, были наверняка известны Гиляровскому, созвучны его умонастроениям. Итак, уже в 70—80-х годах XIX в. Гиляровский окунулся в атмосферу живого интереса к Сербии и ее народу. Но непосредственное знакомство с ними произошло позднее — в конце 90-х годов — и было связано со спортом.

В 1887 г. царская цензура запрещает первую книгу рассказов и очерков Гиляровского «Трущобные люди». Писатель на время оставляет беллетристику и целиком отдается репортерству. Он сотрудничает во многих газетах и журналах, в том числе спортивных. Серьезно увлекается спортом, является одним из основателей Русского гимнастического общества (1882), в 1892—1895 гг. его председателем, впоследствии членом совета. С этим обществом связана первая поездка Гиляровского в Белград летом 1897 г. Ему выпала честь представлять Россию на торжествах сербского гимнастического общества «Душан Сильный» (основано в 1892 г.). В Белграде Гиляровский принял участие в состязаниях по вольной борьбе и завоевал первую награду — золотую медаль, на которой было написано: «Наилучшему витязю Душана Сильнаго» (в 1907 г. медаль была лично передана им в дар Русскому гимнастическому обществу) 22.

Гиляровский был очарован Сербией, населенной «прекрасным трудящимся народом», восхищен Белградом, его крепостью Кале- мегдан и «поразительной красотой» сливавшихся под ее стенами Дуная и Савы, красочностью праздника и, конечно же, проявлениями дружеских чувств к нему как к представителю русского народа. «На третий день,— вспоминал впоследствии писатель,— раздавались награды лично королем, и, когда первым было объявлено мое имя, имя русского... весь цирк, где происходило заседание, как один человек, встал, и грянули „ура“ и „живио“. Я получил первую награду — большую золотую медаль, меня окружили сербские женщины и подарили мне подарок: шитый золотом шарф»23. Свои впечатления от сербского празднества Гиляровский выразил и в стихотворении «Перед знаменем Душана Сильного», которое дважды было напечатано в Сербии: сначала на русском языке в газете «Мале новине», а затем в том же 1897 г. в переводе на сербскохорватский язык в газете «Мали журнал».

В Белграде Гиляровский пробыл пять дней, приобрел немало друзей из числа сербских гимнастов-душановцев. Многие из них впоследствии приезжали к нему в Москву, в том числе профессор белградской гимназии Афанасий Попович24, деятельный участник сербских спортивных обществ, автор «Учебника по гимнастике» (1898) и других книг о спорте.

Были у Гиляровского в Белграде и встречи личного характера. Одна особенно знаменательна. Это была встреча с семьей Милана Бойовича25, серба, студента юридического факультета Московского университета, впоследствии навсегда связавшего свою судьбу с Россией. С М. Бойовичем Гиляровский познакомился в 1897 г., до поездки в Сербию, в редакции сытинской газеты «Русское слово» (1895—1917). В дальнейшем их связывали теплые и доверительнодружеские отношения («Милаша» — ласково называл Бойовича Ги- 12

Балканские исследования, вып. 9 337

ляровский, а тот его просто «Гиляй»), Нередко бывал М. Бойович в гостеприимном доме Гиляровских в Столешниковом переулке.

В 1899 г. Гиляровский был приглашен А. В. Амфитеатровым заведовать московским отделением газеты «Россия» (1899—1902). Вспоминая это время, Гиляровский, в частности, писал: «Моим единственным помощником был сербский студент Милан Михайлович Бойович, одновременно редактировавший журнал „Искры“, приложение к „Русскому слову“ и сотрудничавший в радикальной сербской газете „Одъек“. Его честность и деловитость мне были необходимы, я на него мог положиться как на самого себя. Я был знаком с его семьей, жившей в Сербии: отец — учитель, сестра — учительница, мать и еще малолетние братья и сестры. Я с письмом Бойовича был у них в 1897 году, когда ездил в Белград... Во время моих отъездов из Москвы он заменял меня» 26.

Милан Бойович, чей образ так тепло обрисован в знаменитом цикле очерков «Москва газетная», сыграл большую роль в жизни и творческой судьбе Гиляровского. Именно он помог писателю глубже познать Сербию, ее историю и современное положение, ближе познакомиться с простым народом, его тяготами, интересами, симпатиями.

С именем Бойовича связана вторая поездка Гиляровского на Балканы летом 1899 г. Бойович посоветовал писателю поехать в Албанию. Идея показалась заманчивой. А. В. Амфитеатров и В. М. Дорошевич — редакторы газеты «Россия» — пришли от нее в восторг. Зная мастерство Гиляровского, имевшего к тому времени славу «короля репортеров», они заранее предвкушали успех газеты.

Через три дня после разговора в редакции, в конце июня 1899 г.г Гиляровский выехал на Балканы. Путь его лежал через Белград,, и он решил заглянуть к своим друзьям из общества «Душан Сильный». Должен был Гиляровский выполнить и личные поручения М. Бойовича. «В кармане у меня,— вспоминал позднее писатель,— были письма в редакцию газеты „Одъек“ и ее редакторам Пашичу и [Протичу и к учителю М. М. Бойовичу от его сына литератора, студента Московского университета». Содержание писем Бойовича нам неизвестно, но в том, что в них были важные материалы, сомневаться не приходится, так как Гиляровский решил лично вручить их Пашичу и Протичу, лидерам радикальной партии. По всей вероятности, Бойович информировал Гиляровского о современной ситуации в Сербии. Страна была на грани банкротства, недовольство народа росло. Жестокий авторитарный режим фактического короля Сербии Милана Обреновича (в 1889 г., он вынужден был отречься от престола в пользу сына Александра) вел наступление на радикалов, препятствовавших установлению в стране полного самовластия.

К. Г. Паустовский верно заметил, что в жизни Гиляровского было много случаев, сделавших его «в нашем представлении человеком просто легендарным» 27. На легенду похоже и то, что случилось с Гиляровским в Белграде 24—29 июня 1899 г. Подъезжая 24 июня к Белграду, Гиляровский узнал о том, что несколькими часами раньше было совершено покушение на короля Сербии Милана Обреновича. Столица встретила Гиляровского мрачно. «Обычно оживленного Белграда нельзя было узнать: кафаны и пиварни были закрыты, в домах не видно огня, на улицах никого — только блестели ружьями патрули»,—так передал писатель свое впечатление первого дня28. Предчувствуя недоброе, Гиляровский сразу же решил пойти в редакцию газеты «Одъек», к Н. Пашичу и

С. Протичу с письмами Бойовича. Но редакция была опечатана, все сотрудники и редакторы арестованы. На следующий день в гостиницу пришли два друга Гиляровского из сербского гимнастического общества и настойчиво советовали ему уехать из Белграда. «Они были правы,— вспоминал впоследствии Гиляровский,— меньше риска было бы уехать в тот день, но тогда не стоило бы ехать — это позор для журналиста убежать от такого события» 29. И Гиляровский, который всегда вмешивался в жизнь без оглядки, презирая страх и опасность, решает действовать: дискредитировать короля Милана — ставленника австрийских верхов — и тем самым помочь радикалам. Открыто он отказывается от звания председателя собрания общества «Душан Сильный», когда присутствующие предлагают выразить сочувствие королю, а затем, собрав необходимые ему сведения о белградских событиях 24—25 июня, составляет в газету «Россия» телеграмму, в которой характеризует создавшееся в Сербии тревожное положение. Но телеграмму, естественно, перехватывают. Угроза расправы грозит не только Гиляровскому, но и его друзьям.

Обстановка в Белграде с каждым часом Обостряется. 28 июня в городе объявлено осадное положение и введен чрезвычайный суд. Опасаясь за жизнь Гиляровского, его друзья-душановцы, переодетые в полицейскую форму, в ночь на 29 июня переправляют его через Дунай и устраивают на пароход, отходивший в Будапешт. 29 июня с венгерской пристани Оршава Гиляровский послал в газету «Россия» телеграмму, в которой, в частности, говорилось: «Лучшие, выдающиеся люди Сербии, закованные в кандалы, сидят в подземных темницах. Редакция радикальной газеты „Одъек“, находящаяся в оппозиции к Милану, закрыта. Все сотрудники и наборщики арестованы. Остальные газеты поют Милану хвалебные гимны. Если не последует постороннее вмешательство — начнутся казни. Вл. Гиляровский» 30.

Эта телеграмма, по свидетельству современников Гиляровского, произвела чуть ли не «всемирный газетный бум». Сообщение известного московского репортера, очевидца событий в Сербии, заинтересовало всех. Восхищению мужеством и оперативностью Гиляровского не было предела. Особенно восторгался А. В. Амфитеатров, писатель и журналист, побывавший в 1894 и 1896 гг. в Сербии и полюбивший эту страну, автор многих очерков и книг о южных славянах: «В моих скитаниях. Балканские впечатления» (1903), «Страна раздора» (1903), «Славянское горе» (1912) и др. Он считал, что работа Гиляровского — репортера в Сербии — это уже не информация о событиях, а их анализ, политика. Он был близок к истине. Ведь, кроме телеграммы, приковавшей внимание общественности к сербским событиям, вошедших в историю под названием «иваньданский аттен- тат», Гиляровский после возвращения на родину, опубликовал в газете «Россия» 9—13 июля 1899 г. еще четыре репортажа «В Сербии», в которых подробно описал положение в Белграде после покушения на короля, охарактеризовал борьбу политических партий и группировок (прогрессисты, напредняки и радикалы) и стоявшие за ними внешнеполитические силы, раскрыл ориентацию Милана Обреновича на Австрию и его стремление расправиться с партией радикалов, занимавших в то время прорусскую позицию. «Милан зарвался и сорвался»,—так точно и лаконично определил Гиляровский провал неумной политики короля, который вскоре вынужден был навсегда покинуть Сербию. В репортажах приводились тексты выступлений Милана и Александра Обреновичей, воззвание белградского магистрата в связи с введением осадного положения, описывались казематы, в которых содержались радикалы, в том числе Н. Пашич и С. Протич, с которыми Гиляровскому так и не довелось познакомиться. В подборе и переводе всех этих материалов ему, по всей вероятности, оказывал помощь Милан Бойович.

Репортажи написаны живо, эмоционально, каждая строка их продумана, более того, выстрадана. В них видна рука друга и защитника унижаемых и притесняемых, рука писателя, стремящегося понять и донести до читателя социальные и политические причины истинной трагедии народа. И на этот раз, как, впрочем, и всегда, газетные репортажи Гиляровского имели высокое гражданственное звучание.

После возвращения из Белграда Гиляровский был так возбужден и измучен, что уехал отдыхать в Нижний Новгород, к А. М. Горькому и долго и увлеченно рассказывал ему подробности своего пребывания в Белграде, о которых тот уже знал из газет31. Известно, что Горький и в дальнейшем интересовался судьбой югославян. Когда в 1908 г. разразился Боснийский кризис, он присоединил свой голос протеста против аннексии Боснии и Герцеговины Австро- Венгрией к голосу прогрессивной общественности мира, выражал сочувствие борьбе югославян за свободу, о чем писал весной 1909 г. А. В. Амфитеатрову, находившемуся в то время на Балканах32.

В начале нашего столетия славянские связи Гиляровского расширились, стали еще более многообразными. В 1908 г. В. А. Гиляровский и М. М. Бойович были избраны в члены правления вновь образованного в Москве Общества славянской культуры (просуществовало до 1912 г.) 33. Оно объединило в своих рядах многих видных деятелей русской культуры, искренно желавших процветания и свободы славянским народам. В него вошли академики В. И. Вернадский, Ф. Е. Корш, А. Н. Веселовский, С. А. Котляревский, А. А. Шахматов, актер и общественный деятель А. И. Сумбатов- Южин и многие другие. Общество выразило протест против аннексии Боснии и Герцеговины, многие его члены отказались участвовать в работе Софийского славянского съезда (1910 г.) из-за его откровенно реакционного характера.

В то время идеи дружбы и солидарности славян в борьбе за свободу, как и прежде, волнуют Гиляровского. Он переводит отрывок из поэмы Яна Коллара «Дочь славы», в том же 1902 г. выпускает книгу «Шипка прежде и теперь», в которой прославляет боевое содружество русских и болгарских воинов,

По-прежнему Гиляровский интересуется сербами, их культурой. В связи с торжествами, посвященными столетию со дня рождения Н. В. Гоголя, он выпускает интереснейшую книгу «На родине Гоголя» и помещает в газете «Россия» статью «Гоголь в Сербии», которая по сути дела представляет его беседу с профессором Белградского университета Стояном Новаковичем. Статья содержала интересные и новые для русских читателей сведения о переводах произведений Гоголя на сербскохорватский язык, о воздействии творчества великого русского писателя на развитие реализма в сербской литературе.

В начале века сербские мотивы звучат и в поэзии Гиляровского. Стихотворение «Сербия» он включил в небольшой поэтический сборник «Грозный год» (1916), написанный в память жертв первой мировой войны. Поэт рисует трагедию сербского народа, принявшего на себя грозные удары австрийских войск. Звучит в стихотворении и социальный мотив «измученного, израненного, ограбленного народа», пережившего бремя османского и австрийского рабства. Звучит вера в победу «великолепной и гордой страны»:

Нет Сербии, но Сербия живет!

Залечится дымящаяся рана,

Великим будет доблестный народ Потомки сильного Душана!

После войны Гиляровскому не довелось побывать в Сербии, но память крепко хранила воспоминания прошлого. Вновь и вновь возвращаясь к сербским событиям далеких 90-х годов, к своим двум поездкам в Белград, Гиляровский делает достоянием и советских читателей свои сербские впечатления (очерки «Москва газетная», рассказ «Моя табакерка» и др.).

Отрая^ение мотивов исторического прошлого сербского народа и его борьбы за свободу в творчестве Гиляровского, писателя, обладавшего «разносторонней бурной талантливостью» (Паустовский), чрезвычайно популярного и в дореволюционные годы и в Советской России вплоть до наших дней, свидетельствует о неуклонном расширении русской литературой ее познавательного содержания, ее международных связей, и прежде всего исконных связей с культурой народов братской Югославии. 1

ВулетиЛ В. А. Н. Пипин и руско-српске каижевне везе у друго] половини XIX

в,— Годипиьак филозофског факултета у Новом Саду, 1969, кн.. XI1/1; ЫниЬщевик. М. I. Лермонтов и И. В. Ву]'иЙ.— Филолошки преглед, 1967, св. 1—4; Прилози проучаван>у српско-руских кн>ижевних веза. Прва половина XIX века. Нови Сад, 1980; Русско-югославские литературные связи. Вторая половина XIX — начало XX в. М., 1975; Парные А. Е. Южнославянская тема Велимира Хлебникова: Новые материалы к творческой биографии поэта.— В кн.: Зарубежные славяне и русская культура. М., 1978; Беляева Ю. Д. Литературы народов Югославии в России. М., 1979.

г Русско-югославские связи после 1917 г. представляют собой особый этап и в данной статье не рассматриваются. 3

Во время войны Вельтман выполнял обязанности старшего адъютанта генштаба и начальника исторического отделения армии. См.: Погодин М. П. Александр Фомич Вельтман.— Русская старина, 1871, № 10, с. 409—410. *

Вельтман А. Ф. Воспоминания о Бессарабии.— В кн.: Майков JI. Историко- литературные очерки. СПб., 1895, с. 96—111. 5

Там же, с. ИЗ—118; см. также: Липранди И. П. Из дневника и воспоминаний,— Русский архив, 1866, № 8/9, стб. 1251. 6

Вельтман А. Ф. Воспоминания о Бессарабии, с. 119. I

Достян И. С. Участие декабристов в изучении Балкан и русско-турецких войн XVIII —начала XIX в,—Сов. славяновед., 1975, № 6, с. 31. 8

Вельтман А. Ф. Воспоминания о Бессарабии, с. 111—112. 9

Сохранились свидетельства многолетней дружбы Вельтмана с Раевским. См.: Раевский В. Ф. Соч. Ульяновск, 1961, с. 213—216; Письма В. Ф. Раевского к А. Ф. Вельтману 1859—1864 гг. Отдел рукописей Государственной библиотеки имени В. И. Ленина, ф. 47, п. 2, д. 33—34. 10

Белинский В. Г. Полн. собр. соч.: В 13-ти т. М., 1953, т. 2, с. 115. II

Вельтман А. Ф. Кощей бессмертный, былина старого времени. М., 1833, ч. 1, с. 273. 12

Из дневника и воспоминаний И. П. Липранди.— Русский архив, 1866, № 10, стб. 1401—1403. 13

Вельтман А. Ф. Кощей бессмертный..., ч. 1, примеч., с. 285—286. 14

Белинский В. Г. Полн. собр. соч. М., 1955, т. 7, с. 634—635; Ср.: Повести А. Ф. Вельтмана. СПб., 1843, с. 194—195.

*5 Повести А. Ф. Вельтмана, с. 197. 16

Оганян Л. Н. А. С. Пушкин и молдавская тематика А. Ф. Вельтмана.— В кн.: Пушкин на юге. Кишинев, 1961; Он же. Новые архивные материалы о герое повести А. С. Пушкина «Кирджали».— В кн.: Пушкин на юге. Кишинев, 1958, с. 37—56. 17

Югославские литературоведы приводят множество вариантов этого предания, встречающегося в фольклоре сербов и хорватов. См.: BoSkovic-Stulli М. Narodna predaja о vladarjevoj tajni. Zagreb, 1967, s. 225.

*8 Гиляровский В. А. Соч.: В 4-х т. М., 1967, т. 1, с. 375. 19

Михайлов К. Н. Василий Пантелеймонович Далматов, артист императорских театров. СПб., 1914. 20

Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 10-ти т. М.; Л., 1949, т. 10, с. 166—167. 21

Салтыков-Щедрин М. Е. Полн. собр. соч. М., 1939, т. 19, с. 311. 22

Двадцатипятилетие русского гимнастического общества в Москве / Ист. очерк сост. И. С. Беляев. М., 1909, с. 51. 23

Гиляровский В. А. Соч. М., 1967, т. 3, с. 242.

г4 Stanojevic St. Narodna enciklopedija. Zagreb, 1928, knj. Ill, s. 589. Пользуюсь возможностью поблагодарить E. I'. Киселеву, которая указала мне на факт знакомства Гиляровского с Поповичем. 25

В фонде Московского университета, хранящемся в Центральном государственном историческом архиве г. Москвы (ф. 418, оп. 306, д. 98, л. 36) нами обнаружено личное дело Милана Бойовича. Материалы этого архива, а также письма и другие документы Бойовича, которые находятся в Отделе рукописей Государственной библиотеки им. В. И. Ленина (ф. 259, оп. 2, д. 53— 54; оп. 24; д. 45; on. 1, д. 2), позволяют установить даты жизни Бойовича и некоторые факты его биографии. Уроженец г. Рашка в Сербии, Милан Бойович (1869—1917) после окончания 4-х классов реальной гимназии в г. Белграде уехал в Россию для продолжения образования. Он учился в Киевско-Софийском духовном училище, затем в Киевской духовной семинарии (1888—1892), бросил ее и поступил на юридический факультет Московского университета (1892—1898). Свою жизнь в России Бойович связал с журналистикой. С основания газеты «Русское слово» (1897) был до конца жизни ее постоянным сотрудником. Работал и в других русских газетах. Много сделал для укрепления русско-сербских культурных связей. Его деятельность заслуживает специального исследования. 26

Гиляровский В. А. Соч., т. 3, с. 236. 27

Паустовский К. Г. Собр. соч.: В 6-ти т. М., 1958, т. 5, с. 587. 28

Гиляровский В. А. Соч., т. 3, с. 246. 29

Там же, с. 246. 30

Россия, 1899, 30 июня, с. 1. 31

Гиляровский В. А. Соч., т. 3, с. 362. 32

Зимина С. А. М. Горки и .Гугославща.— Сов]етске новости: Информативни билтен АПН, 1962, бр. 18, с. 4. 33

Известия Общества славянской культуры. М., 1912, т. I, кн. 2, с. 81. Подробнее о программе общества и его задачах см.: Беляева Ю. Д. Литературы народов Югославии в России. М., 1979, с. 27—28.