Процессы образования государств в Юго-Восточной Европе в XIX—начале XX в.

Соотношение внутренних и внешних факторов)

В. Н. ВИНОГРАДОВ

Для процессов образования государств в Юго-Восточной Европе характерно наличие значительных общих или сходных типологических черт.

Переплетение национально-освободительных и национально-созидательных задач является общим для государственного строительства у различных балканских народов 1. Все они на той или иной стадии национального освобождения выступали с оружием в руках. Образование государств происходило в ходе этой борьбы. Одновременно поднимались большие задачи антифеодального, социального плана. Вопросы взаимодействия национальных и социальных процессов неизменно встают при изучении истории Балкан конца XVIII — начала XX в. Уместно привести здесь высказывание В. И. Ленина: «Создание объединенных национальных государств на Балканах, свержение гнета местных феодалов, окончательное освобождение балканских крестьян всяческих национальностей от помещичьего ига,— такова была историческая задача, стоявшая перед балканскими народами» 2.

Обращает на себя внимание следующее обстоятельство. В 1804 г. вспыхнуло Сербское восстание — первое широкое, имевшее общебалканское значение антиосманское вооруженное выступление. В 1821 г. на вооруженную борьбу поднялось население Валахии. В том же году началась греческая национально-освободительная революция. С диапазоном всего в шестнадцать лет, ничтожным с точки зрения истории, пришел в движение чуть ли не весь Балканский полуостров.

Сколь бы ни были многообразны национальные проявления освободительных процессов, типологически они едины для всего региона. Кризис разных форм феодальной системы, появление ростков капиталистических отношений, опережающее развитие Балкан по сравнению с этническими турецкими районами составляло социально-экономическую основу балканского Возрождения. В культурной области оно проявлялось в подъеме национального самосознания, развития образования и литературы на родном языке, становлении национального искусства. Просвещение хронологически предшествовало открытому широкому проявлению национального протеста, перерастанию его в национально-освободительное движение. Это, с одной стороны, свидетельствовало о созревании социально-экономических и культурных предпосылок освобождения; с другой — подготавливало его идеологически. На раннем этапе деятели Просвещения (за исключением, возможно, греков как представителей народа, более развитого в экономическом плане и лучше подготовленного к восприятию «французских идей»), объективно приближая своими трудами освобождение, политических программ не составляли, и по понятным причинам: сперва на ниве просветительства подвизался узкий круг выходцев из господствующего класса, связанный с существовавшей системой феодальных отношений и даже иногда с османскими господствующими классами.

Движущей силой освободительных процессов и такого их проявления, как воссоздание государственности, являлось крестьянство, единственный класс, который в силу своей многочисленности и накопившегося в его недрах социального недовольства мог играть Эту роль.

Сказать столь же определенно, что во главе двиячепия стояла только буржуазия, нельзя по многим причинам. Промышленной буржуазии, как правило, наиболее решительной ее части, на Балканах практически не существовало. Ее место в процессах, ареной которых стал полуостров, заняли торговцы, а в некоторых случаях представители втянувшейся в товарное производство сельской верхушки. Велико было значение просветителей, книжников, как их именовали в XVIII в., вдохновителей и идеологов, из которых стала формироваться немногочисленная национальная интеллигенция. Национальная направленность буржуазных по своему социальному содержанию процессов способствовала вовлечению в них местных крупных нетурецких по происхождению землевладельцев (например, в Греции и Дунайских княжествах). Благодаря своему состоянию, образованию, общественному влиянию и международным связям пред ставители феодальных господствующих сословий заняли видное место в руководстве национальным движением, образовав его умеренно консервативное крыло. И если крестьянство толкало движение влево, к решительной ломке феодальной системы, то представители крупного землевладения в социальном плане тормозили его, изыскивая наиболее безболезненные для себя формы развития на путях компромисса между феодализмом и капитализмом.

За редким исключением рождение государств на Балканах или расширение их автономии и их объединение (например, Дунайские княжества) сопровожались аграрными реформами буржуазного характера различной глубины и интенсивности.

В.

89

Социальная структура общества (т. е. в конечном счете степень его экономического и социального развития) оказывала непосредственное влияние на национальную программу. Принципом «разделяй и властвуй» Порта не пренебрегала, хотя и не достигла в его воплощении в жизнь такого мастерства, как Габсбургская монархия. В каждой балканской стране существовали слои населения, сотрудничавшие с Портой в экономическом и политическом плане. Албанская и боснийская феодальная верхушка, греческие фанариоты входили в элиту османских правящих сфер, местное боярство в Молдавии, Валахии, чорбаджии в Болгарии и коджабаши в Греции, богатая болгарская торговая буржуазия, высшее греческое духовенство имели многочисленные точки соприкосновения с турецким правлением. Эти общественные слои выступали даже на поздних этапах движения с неполной, урезанной программой освобождения, не выдвигавшей требования независимости. Примеров тому много: высшее греческое духовенство, ставшее важным промежуточным звеном османского господства, смягчавшее наиболее одиозные его формы, сохранило в районах за пределами Греции лояльность в отношении султана; организации крупной болгарской буржуазии (Добродетельная дружина и др.), связанной коммерческими узами с Константинополем, стояли на позициях компромисса и умеренности; румынские консерваторы, представлявшие в первую очередь помещичьи слои, не спешили рвать последние узы вассалитета.

Мы напоминаем эти факты не для того, чтобы идентифицировать позицию этих общественных слоев, а лишь с целью показать, что социальное положение той или иной прослойки отражалось не только на его социальной, но и на национальной программе.

С проблемами социальной структуры общества на Балканах связана проблема — революция или реформа, которая также имела общебалканские параметры и специфику. В Юго-Восточной Европе не было народной революции буржуазно-демократического типа в «чистом виде».

Румынские исследователи А. Дуцу и П. Теодор в своем докладе на XV Международном конгрессе исторических наук, посвященном просветительству в Центральной и Юго-Восточной Европе, не отметили среди явлений, питавших здесь идеологию Просвещения, теорию «естественных прав»: за исключением Польши, «другие общества не выходили за рамки умеренных, легалистских путей, ведущих к реформам, а не к революции» 4. Оговоримся, что данное высказывание содержит, на наш взгляд, известный элемент абсолютизации. К теории «естественных прав» положительно относилась балканская революционная демократия, еще заставшая эпоху Просвещения, и даже — в период революционности — буржуазные демократы. Но в целом ориентация балканского буржуазного общества не на социальную революцию, а на реформу отмечена в приведенном высказывании правильно.

Запоздалое развитие балканской буржуазии приводило к тому, что она сталкивалась и контактировала во Франции, Германии и Великобритании с капиталистическими кругами, которые уже перестали быть носителями прогресса и главной задачей которых являлась борьба с рабочим классом. Процессы подъема и оформления буржуазии как класса, занимавшие-в Западной Европе век-полтора, на Балканах были сжаты до жизни одного поколения. Поэтому ее «революционная молодость» (в социальном смысле) была быстротечной. А участие в национальном движении ряда стран феодальных кругов, прочность их социальных позиций, структура самого класса капиталистов, наличие в его составе сильной торговой и компрадорской прослойки, связанной материально с сельскохозяйственным производством, а в ряде случаев с его феодальными и полуфеодальными формами, нежелание посягать на «святая святых» — частную собственность, острота социальных противоречий и столкновений в деревне, а позднее и в городе — все это побуждало собственников различных категорий сплачиваться, с вниманием относиться к взаимным интересам, искать «средний», компромиссный путь, удовлетворявший разные прослойки вставшей у кормила правления элиты. Влияние идей французской революции XVIII в. на основные слои балканской буржуазии оказалось и запоздалым, и кратким, и поверхностным. От революционности они быстро перешли к реформизму, а от реформизма — к охранительной идеологии разных оттенков, от либеральной и консервативной — до открыто националистически-ретроградной. С точки зрения идеологической теория естественных прав занимала на Балканах не то место, что в Западной Европе на определенном этапе ее развития.

Зато теория «исторических прав» играла значительную роль в идеологическом багаже балканской буржуазии. Это было закономерно, если учесть пятивековую зависимость от Порты. «Образ прошлого» в виде самостоятельного сильного государства, упорно отстаивавшего свою независимость от иноземного вторжения, явился мощным стимулом освободительного движения. Традиции государственности являлись весомым фактором в национальной борьбе. Однако теория «исторических прав» интерпретировалась каждой общественной прослойкой в соответствии со своими классовыми и даже групповыми интересами, идеологическими концепциями и проводимой в данный момент политической линией. Консервативные круги проявляли поэтому особое внимание к патрнархально-феодаль- ной стороне жизни предков, особенно в системе управления и собственности. Широкие слои буржуазии приспособили теорию «исторических прав» к своим реформистским взглядам, ведя линию на создание и укрепление национальных государств под лозунгом не революционного свержения власти Порты, а возрождения издревле существовавшей государственности, что, кстати, было приемлемо и для правительств великих держав не только в эпоху Священного союза и подавления революции 1848 г., но и позднее. В дальнейшем, по мере перехода па реакционные социальные позиции, вольная — в свою пользу — трактовка истории служила обоснованием претензии той или иной национальной буржуазии на преобладание в регионе Юго-Восточной Европы.

При всей сложности картины, при всей неоднозначности политических и социальных позиций участников движения на первый план выступало объединявшее их стремление к освобождению из- под османского ига, исторически изжившего себя и потому обреченного. Вспомним яркую характеристику К. Маркса и Ф. Энгельса: «Сохранить в Турции status quo! С подобным же успехом можно было бы попытаться приостановить на определенной стадии гниение трупа павшей лошади и предотвратить его полное разложение» 5.

В период открытого, массового национально-освободительного движения Балканы вступили в начале XIX в. Общебалканское значение имели два сербских восстания. В 20-е годы греческая революция явилась отправной точкой Восточного кризиса. На его развитие повлияло также Валашское восстание 1821 г. Впервые общеевропейский конфликт на Балканах начался не со столкновения великих держав, а с внутрибалканских процессов. В то же время Восточный кризис явился важнейшим переломным этапом в становлении государственности ряда народов Юго-Восточной Европы. Известна роль народных масс в процессе воссоздания Сербского, Греческого и Болгарского государств, в укреплении автономий п завоевании независимости Дунайских княжеств.

Но было бы ошибочно утверждать, что если народ — творец истории, то он на каждом данном этапе осуществляет свои национальные чаяния в полной мере. Исторические судьбы страны и народа, разумеется, решаются им самим. Но это вовсе не значит, что на каждом данном отрезке истории народ способен осуществить ее прогрессивно-поступательное движение. История пестрит «зигзагами», когда народ на десятки и даже сотни лет оказывается отброшенным назад либо в итоге завоеваний (гуннское, монгольское, османское), либо в результате поражения революции или восстания (скажем, крестьянской войны 1525 г. в Германии) или комбинации внешних и внутренних факторов. Балканы никоим образом не исключение. И здесь далеко не всегда тот или иной народ мог один (и даже в сотрудничестве с соседями) добиться оптимального решения стоявших перед ним исторических задач. XIX век дает показательные примеры. Первое сербское восстание было подавлено; восстание 1821 г. в Валахии под водительством Тудора Владими- реску тоже; греческое восстание в 1825—1827 гг. находилось на краю гибели; революция 1848 г. в Валахии потерпела поражение (имеется в виду конкретный исход этих событий, а не их большое положительное влияние на дальнейшее развитие Балкан). Все вооруженные выступления в Болгарии вплоть до Старозагорского (1875 г.) и Апрельского (1876 г.) были потоплены в крови. Попытка сербского княжества в 1876 г. бросить вызов Порте и в сотрудничестве с боснийско-герцеговинскими и болгарскими повстанцами и черногорской армией вступить с ней в схватку окончилась* несмотря на героизм и жертвы войска и народа, неудачей. Понадобилось ультимативное вмешательство Петербурга, чтобы остановить турецкое наступление.

Что касается соотношения сил в Юго-Восточной Европе, то, несмотря на прогрессирующее ослабление Османской империи, Порта на протяжении трех четвертей XIX в. сохраняла преобладание. Первая широкая успешная акция объединенных балканских сил против нее, осуществленная самостоятельно, без поддержки извне, относится к 1912 г., к первой балканской войне.

Высказанное соображение ни в коем случае не означает ни умаления, ни недооценки значения теории народ — творец истории. Но летопись Балкан показывает и громадную роль внешнего фактора в решении объективно стоявших исторических задач. Известно, что советская историография на основании изучения и анализа конкретного материала пришла к выводу об объективно прогрессивном значении русско-турецких войн для истории Юго-Восточной' Европы6. Это именно общий вывод, потому что, растаскивая историю по кусочкам и смешивая субъективный фактор — агрессивные и ретроградные планы царизма — с историческим значением русско- турецких войн, можно прийти к иным умозаключениям. Примеров; реакционной политики царизма много: планы раздела Балкан после- Тильзитского мира 1807 г.; согласие на вторжение турецких войск в Валахию в 1821 г.; участие в подавлении там революции в 1848 г.; наконец, стремление опереться на Балканах на консервативные политические силы (что не всегда удавалось на практике). Но эти отрицательные явления, к которым можно прибавить ряд им подобных, не могут, по мнению советских историков, в совокупности своей перевесить объективно положительный для Юго-Востока Европы факт ослабления Порты в ходе войн с Россией, что являлось необходимой предпосылкой национального освобождения балканских народов.

Решающие внешнеполитические точки балканской истории XIX в. почти все были связаны с русско-турецкими войнами: первое упоминание сербской автономии в международно-правовом документе — Бухарестский мир 1812 г.; воссоздание греческой государственности, укрепление и расширение автономии Дунайских княжеств и Сербии — Адрианопольский мир 1829 г.; возрождение Болгарского государства, международное признание независимости Сербии, Румынии и Черногории — Берлинский трактат 1878 г. В этих актах, пусть в неполной и несовершенной степени, фиксировались достижения освободительного движения, приршмавшие уже необратимый характер. Ведь даже после крымского поражения царизма Парижский мир подтвердил, а в некоторых пунктах расширил права балканских народов. Известный болгарский историк академик Д. Косев писал: «Каждому образованному человеку хорошо известно, что в конце концов после почти вековой борьбы балканских народов, всегда связанной в решительные моменты с Россией и с русско- турецкими войнами, они получают освобождение, хотя и не полное, и создают самостоятельные балканские государства, а Россия не получает и клочка земли на Балканском полуострове» 7.

Общей закономерностью в процессе становления балканской государственности можно считать весьма важное значение международного фактора. Рельефно проявилась отрицательная роль политики статус-кво, курса на сохранение в неприкосновенности европейских владений Османской империи, проводниками которого являлись Великобритания и Австрия. Положительным моментом являлось прогрессирующее ослабление османского владычества в Юго-Восточной Европе, чему в немалой степени способствовали русско-турецкие войны. И не случайно во всех без исключения вооруженных столкновениях между Россией и Турцией на стороне первой выступали добровольческие соединения балканских народов или повстанцы, а в 1877—1878 гг.—регулярные армии Румынии, Сербии и Черногории8. Попытки валашских унионистов организовать легион в помощь Турции в ходе Крымской войны явилась исключением, не нарушившим, на наш взгляд, общего явления. Османские власти не верили, что в ходе войны 1853—1856 гг. им удастся заручиться поддержкой населения Дунайских княжеств; валашские эмигранты, прибывшие для создания легиона, были высланы из пределов империи. Эта акция многоопытных османских сановников показывает, что они не считали возможным привлечь румынский народ на свою сторону9.

Явно прослеживается типологическая общность в этапах становления государственности, а именно через ступень автономии (или укрепления и расширения автономии) к полной независимости. Важное значение при этом имел исторический опыт, в частности •средневековый — не была забыта республика Дубровник (Рагуза). В этом явлении существование такой «опорной точки» государственности в Юго-Восточной Европе, как Дунайские княжества, имело первостепенное значение как в качестве образца, которому надо следовать, так и в смысле реальной поддержки — сербские, болгарские, албанские эмигранты находили на земле княжеств, а в дальнейшем Румынии гостеприимное убежище и были окружены симпатией прогрессивной общественности. С 30—40-х годов XIX в. подобную роль стала играть и Сербия. Эта общая черта — через автономию к независимости — почти не знает исключений. В ходе восстания греческого народа был сразу же выдвинут лозунг независимости; однако тяжелые поражения повстанческой армии в дальнейшем заставили греков снять это требование (обращение к Ч. Стрэтфорд-Каннингу в 1825 г., обращение к британскому правительству в 1826 г.). При этом греческое правительство выражало желание получить для своей страны статус существовавшей в средние века Дубровницкой (Рагузской) республики, обладавшей очень широкими правами. Предоставление Греции в дальнейшем независимости объяснялось сложными отношениями и соперничеством между так называемыми державами-гараптами и не вытекало непосредственно из соотношения сил Греции и Турции.

Подъем освободительного движения поставил в практическую плоскость вопрос о сотрудничестве и взаимопомощи отдельных ее- национальных компонентов. Типологическая общность и его буржуазный характер создавали для этого предпосылку. Ни одно из. крупных народных выступлений на Балканах нельзя назвать узконациональным; в каждом участвовали выходцы из соседних земель. И каждое в свою очередь оказывало влияние на окружающие страны, особенно если оно увенчивалось созданием или укреплением: очагов государственности. Роль Сербии, Греции и Дунайских княжеств, позднее Румынии в этом смысле очень велика. Это одно направление в историческом развитии Балкан. Вспомним такие факты, как участие многочисленных добровольцев из балканских стран в греческой революции 1821 —1829 гг., заключение в 1867 г. балканского союза, широкое общественное движение в Румынии и Греции в поддержку восставших в 1875—1876 гг. боснийцев, герцеговинцев и болгар, вступление тогда же Сербии и Черногории в войну против Турции, участие Румынии в войне 1877—1878 гг. Сотрудничество порой охватывало и консервативные круги (согласие черногорского князя на вхождение страны в состав Сербии, предложение Карлу Румынскому болгарской короны и т. д.).

Теоретическую разработку и обобщение идея балканского сотрудничества нашла в различных планах балканской конфедерации, которые разрабатывали представители буржуазии периода ее подъема, в программах революционных демократов (Н. Бэлческу, X. Ботев, С. Маркович). В дальнейшем эта идея нашла свое новое воплощение в вынашивавшемся социалистическим движением Балкан плане федеративной балканской республики.

Но нельзя игнорировать и другого ряда явлений. Во главе Движения, особенно на первых его этапах, стояли верхние слои тогдашнего балканского общества, объективно являвшиеся носителями бур- жуазно-гегемонистских устремлений. В условиях многонародности полуострова, этнической неразмежеванности во многих районах, переплетения исторических судеб их населения эти тенденции проявляли себя в великогреческих, великосербских, а в дальнейшем в великорумыпских, великоболгарских и геликоалбанских идеях. В то время как народы боролись за свое государственное утверждение, эти идеи находились в тени; но в эмбриональной форме, в виде стремления, умонастроения среди определенных и влиятельных идеологов и руководителей движения, мечтавших о возрождении Балкан под эгидой возглавляемого ими государства, они существовали. Черты эти прослеживаются даже в высшей степени демократической конституции, составленной видным греческим революционером Ригасом Велестинлисом в конце XVIII в., в «Начертании» И. Гарашанина, в трактовке «исторического права» в пользу того или иного народа.

Уже в 1821 г. произошло трагическое столкновение между руководителями греческого и валашского движения, А. Ипсиланти и Т. Владимиреску, имевшее итогом гибель последнего. Сербский князь Милош Обренович занял выжидательную позицию в отношении греческой революции. В годы Крымской войны правящие круги Сербии и руководители болгарского движения проявляли стремление к сотрудничеству с Россией, а румынского — с Францией. Балканский союз 1867 г. не выдержал испытания временем. Ко времени Восточного кризиса 1875—1878 гг. он как межгосударственный акт был мертв. Румынское правительство не поддержало Сербию в войне против Турции и провозгласило нейтралитет. Осторожно-выжидательную позицию заняли влиятельные правящие круги Греции, и в этом ее поощрял Лондон. Греческий ученый Е. Кофос пишет: «Хотя идея балканского братства и не утратила в известной мере своего блеска, курс на столкновение, а не на сотрудничество становился все более и более определяющим в балканских отношениях» 10. По мере становления буржуазных государств в Юго-Восточной Европе начались прямые столкновения между ними. Уже в 1885 г. сербские войска напали на Болгарию. Война 1913 г. явилась по •сути дела схваткой за передел полуострова между недавними союзниками. Стремление к расширению сферы своего господства в разных формах — от прямых территориальных захватов до внедрения капитала в экономику определенных регионов и финансового, а затем и политического их закабаления — имманентно присущая капитализму черта. Относительная слабость той или иной национальной буржуазии отнюдь не лишает ее политику указанных свойств. Иногда превращение Балкан в «пороховой погреб Европы» приписывается исключительно политике великих держав. Такое мнение высказывалось, например, в докладе профессора М. Экме- чича «Решение кризиса. Берлинский конгресс 1878 г. и после» “ на XV Международном конгрессе исторических наук. Подобный взгляд представляется односторонним. Юго-Восточная Европа стала одной из «горячих точек» континента не только по причине захватнических планов и соперничества Германии, Австро-Венгрии, Великобритании, Франции, России и Италии, но и потому, что правители этих государств имели возможность использовать сталкивавшиеся интересы и стремление к преобладанию на полуострове пришедшей к власти национальной балканской буржуазии, ее тягу к «округлению» своих владений за счет соседей. Все это благоприятствовало вмешательству в балканские дела и обостряло обстановку в Юго-Восточной Европе.

Советская историография стоит на позиции дифференцированной оценки роли народных масс и буржуазии на завершающем этапе создания объединенных национальных государств, приходящемся на годы первой мировой войны. Святое дело объединения трактуется в трудах советских историков как движение глубоко народное по истокам и прогрессивное по историческому значению. Но они подчеркивают, что сербская, болгарская, греческая, румынская буржуазия, стоявшая во главе государств, выходила при этом за этнические рамки, во-первых, и использовала политическую власть для того, чтобы закрепить в объединенном государстве свое классовое господство, во-вторых.

См.: Арш Г. Л. Этеристское движение в России; Освободительная борьба греческого народа в начале XIX в. и русско-греческие связи. М., 1970; Он же. И. Каподистрия и греческое национально-освободительное движение. М., 1976; Виноградов В. Н. Россия и объединение румынских княжеств. М., 1959; Он же. Очерки общественно-политической мысли в Румынии. Вторая половина XIX — начало XX в. М., 1975; Гросул В. Я. Реформы в Дунайских княжествах и Россия (20—30-е годы XIX в.). М., 1966; Гросул В. Я., Чертан E. Е. Россия и формирование Румынского независимого государства. М., 1969; Достян И. С. Борьба сербского народа против турецкого ига. М., 1958; Она же. Россия и балканский вопрос. М., 1972; Карасев В. Г. Сербский демократ Живоин Жуевич. М., 1974; Коно- беев В. Д. Българското национално-освободително движение. София, 1972; Никитин С. А. Очерки по истории славян и русско-балканских связей в 50—70-е годы XIX в. М., 1970; Освобождение Болгарии от турецкого ига. М., 1953; Освобождение Болгарии от турецкого ига. Документы: В 3-х т. М., 1961—1967; Балканские исследования. М., 1978. Вып. 3. Освободительное движение на Балканах.; Первое сербское восстание 1804—1813 гг. и Россия. Документы: В 2-х т. М., 1980—1983; Писарев Ю. А. Образование югославского государства. М., 1978; Он же. Сербия и Черногория в первой мировой войне, 1914—1916. М., 1969; Он же. Освободительное движение югославянских народов Австро-Венгрии в 1905—1914 гг. М., 1959; Россия и национально-освободительная борьба балканских народов: Документы. М., 1978; Балканские исследования. М., 1978. Вып. 4. Русско-турецкая война 1877—1878 гг. и Балканы; Сенкевич И. Г. Россия и Критское восстание 1866—1869 гг. М., 1970; Сиделъников С. И. Болгарский революционный центральный комитет. Харьков, 1970; Станиславская А. М. Россия и Греция в конце XVIII — начале XIX в. М., 1976; Улунян А. А. Болгарский народ и русско-турецкая война 1877—1878 гг. М., 1971; Он же. Апрельское восстание 1876 г. в Болгарии и Россия. М., 1978; Хитрова Н. И. Черногория в национально-освободительном движении на Балканах и русско-черпогор- ские отношения. М., 1978; Чорний В. П. Апрельское восстание 1876 г. Львов, 1976; Юбилей дружбы. Кишинев, 1969; и др.

Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 23, с. 38.

B?lcescu N. Ореге. Вис., 1964, v. IV, р. 281.

XV Congres International des sciences historiques: Rapports. Bue., 1980, t. 2, p. 396.

Маркс K., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 9, с. 5.

Информационные обзоры по данной проблеме см.: Восточный вопрос во внешней политике России. Конец XVIII —начало XX в. М., 1978; Бочкарева С. И., Вяземская Е. К. Россия и Балканы в XVIII—начале XX в.— В кн.: Основные проблемы балканистики в СССР. М., 1979.

Нов. и новейш. ист., 1979, № 5, с. 36—37.

См. указанные в сноске 1 работы В. Д. Конобеева, А. А. Улуняна, А. И. Станиславской, Н. И. Хитровой, сборники документов, Балканские исследования (вып. 3, 4); Арш Г. Л. Албания и Эпир в конце XVIII —начале XIX в. М., 1963; Дружинина Е. И. Кючук-Кайнарджийский мир 1774. М., 1955; Семенова И. В. Россия и овободительная борьба молдавского народа в конце XVIII в. Кишинев, 1976; Гросул В. Я. Дунайские княжества в политике России, 1774—1806. Кишинев, 1975; и др.

Rosetti С. G?nditorul. Omul. Bue., 1969, p. 274.

Kofos E. Greece at the Crossroads.— International symposium: The Last Phase of the Eastern Crisis (1878—1881). Volos, 1981.

Ekmecic M. Solution of a Crisis: The 1878 Berlin Congress and after.— In: XV Congres..., t. 2, p. 308—328.

Балканские исследования, вып. 9 97