Балканские проблемы в русской общественной мысли (конец XVIII—первая четверть XIX в.) и. с. достян

Известно, что общественно-политические контакты с Россией сыграли большую роль в историческом развитии народов Юго-Восточной Европы в XIX в. Но они имели также значение для самой России, накладывая отпечаток на ее общественную и идейную жизнь. Это особенно стало заметным во второй половине XIX в.г когда балканские события получили большой отклик среди широких слоев населения России. Но документальные материалы, публицистика того времени, мемуарная литература позволяют установить, что русская общественность— дворянская интеллигенция по преимуществу — проявляла интерес к народам, находившимся под властью Османской империи, к их национально-освободительному движению уже в последних десятилетиях XVIII и первой четверти XIX в. В образованных кругах шел процесс узнавания этих народов, их исторического прошлого и современного положения. Уже тогда формировался самостоятельный подход российской общественности к задачам политики и конкретным акциям царского правительства в отношении Турции и ее подданных, к Восточному вопросу в целом ‘.

Сербская национально-освободительная революция 1804—1813 гг. и особенно греческая революция, начавшаяся в 1821 г., были теми событиями балканской жизни, которые нашли горячий отклик в России.

В XVIII—XIX вв. сохраняла полную силу христианская доктрина о взаимопомощи единоверцев-христиан, из которой вытекало убеждение о мессианской роли России по отношению к православным народам, находившимся под властью османов-мусульман. Но в то же время под воздействием процесса формирования наций и национальных культур распространялись представления об этническом и языковом родстве славян. Эти идеологические постулаты выступали не только как обоснование внешнеполитических задач п акций царизма, но стимулировали возникновение таких явлений, как эл- линофильство 6 и идеи славянского единства. Последние были обращены в. первую очередь к балканским славянам, в большинстве своем православного вероисповедания. Единоверие и «едииоплемен- ность» с народами России, конечно, были прочно закреплены в сознании балканских подданных султана, порождая провиденциальный оптимизм, надежду па получение помощи извне в деле национального освобождения.

Таким образом, идеологические факторы неизменно влияли на общественно-политические связи и весь комплекс международных отношений в Юго-Восточной Европе.

При исследовании таких присущих русской общественной мысли явлений, как эллинофильство и идеи славянского единства, необходимо учитывать их связь с общеевропейскими идеологическими процессами, а также специфику их проявления в российских условиях. Идеалы Просвещения, классицизм как ведущее направление в литературе и искусстве привели к распространению в среде интеллигенции культа Древней Греции и Древнего Рима. Античность, почти забытая в средние века, стала предметом страстного преклонения. Поэтому образованные люди XVIII столетия в современных пм греках видели потомков древнего талантливого народа.

В. К. Тредьяковский, М. В. Ломоносов, А. П. Сумароков, М. М. Херасков, Г. Р. Державин воспевали успехи России в войнах с Турцией, предрекая «матушке-императрице» завоевание Царьграда и восстановление Греческого царства7. Позднее, в период греческой революции, эллинофильство заметно изменило свое содержание, стало гораздо более широким и демократичным идеологическим явлением, выражалось в оказании практической помощи греческим повстанцам, а иногда и в попытках принять личное участие в их борьбе за свободу.

На появление в России идей славянского единства, являющихся прежде всего следствием проходившего процесса формирования наций и национальных культур4, также влияли общеевропейские идеологические течения: предромантизм, появившийся в России в 1760—1770-е годы и подготовивший почву для создания русской самобытной культуры, а затем и романтизм. В сознание русских образованных людей все отчетливее входили идеи национальной свободы и национальной самобытности. С развитием исторических знаний большее значение придавалось историческому праву каждого народа, что способствовало национальному самоутверждению.

Сильное влияние на русскую общественную мысль в отношении балканских народов оказывали международная обстановка и внешнеполитические акции правительства.

Существенные сдвиги в содержании и формах общественных и культурных связей между Россией и балканскими народами наметились в конце XVIII — начале XIX в. под воздействием перемен в общественно-политической и идеологической жизни Европы, являвшихся последствием Великой французской революции. Представления о правах человека и целых народов, идеи национальной свободы и самобытности теперь быстрее и глубже входили в общественное сознание. Наполеоновские войны разрушали замкнутость и изолированность европейских регионов, быстро расширяли непосредственное общение различных европейских народов.

Великая французская революция, найдя отзвук у некоторых греческих деятелей (например, у Ригаса Велестинлиса), не оказала прямого и немедленного влияния на население европейских провинций Турции. Но и на Балканах происходили важные общественноэкономические сдвиги: начались разложение феодальных отношений и развитие в некоторых областях капиталистического уклада. Освободительное движение народов, находившихся под властью Османской империи, не только расширилось, но и приобрело новые качества. Сербское восстание открыло эпоху массовой революционной борьбы за национальную независимость и восстановление самостоятельной государственности порабощенных народов.

Важным источником, позволяющим судить об особенностях и эволюции представлений российского общества о балканских народах, отношении к событиям, разворачивающимся в Европейской Турции на протяжении конца XVIII и первой четверти XIX в., является общественно-политическая литература и периодика этого времени.

В XVIII в., особенно в последней его трети, в России было издано значительное количество книг и статей, так или иначе затрагивающих балканскую тему, и русские читатели имели возможность получить элементарные сведения о балканских народах, их национальных особенностях, условиях жизни и т. д. Уже существовал определенный уровень таких знаний, наметилась специфика представлений о балканских народах, что в сочетании с конкретной внешнеполитической ситуацией накладывало отпечаток на взгляды по балканской проблеме некоторых русских мыслителей, общественных и культурных деятелей. С начала XIX в., в эпоху наполеоновских войн большую роль в распространении знаний о Балканах начала играть периодика, и в первую очередь журнал «Вестник Европы». Но информация, которая давалась в этой области, оставалась очень неполной, запоздалой; недостаточно достоверной, так как основывалась большей частью на сведениях иностранной прессы. Значительная часть публицистики по балканской тематике была переводной, однако стали появляться книги и статьи, написанные русскими по личным впечатлениям. В публицистике наполеоновских войн были сильно выражены антиосманские настроения, Турецкой империи предрекалось неминуемое падение в самом ближайшем будущем. Внимание уделялось задаче политической перестройки Юго-Восточной Европы, и в первую очередь перспективе возрождения Греции как независимого от Османской империи государства5.

Среди мыслителей, общественно-политических и культурных деятелей конца XVIII в. и начала XIX в., проявивших интерес к народам, населяющим Юго-Восточную Европу, к общественно-политическим задачам, стоявшим перед ними, и к роли России в их осу ществлении, были люди, придерживавшиеся различных убеждений, знаменитые и почти неизвестные, такие, как выдающийся революционный мыслитель и писатель А.

А. И. Тургенев и ряд других. Отношение всех этих деятелей к балканским проблемам предопределялось особенностями общей системы их взглядов.

Так, А. Н. Радищев, интерес которого к балканским делам возник под впечатлением русско-турецких войн и отчасти благодаря увлечению древнегреческой историей, будучи противником завоевательных войн, выступал и против экспансионистской политики Екатерины II в Восточном вопросе. Но вместе с тем он был поборником национального освобождения греков и других балканских народов6.

А. А. Самборский, не чуждый просветительских идей, но проникнутый традиционными представлениями о мессианской роли России на Востоке, убежденный, что единственная православная великая держава обязана содействовать освобождению своих единоверцев, наоборот, выступал за активную политику в отношении Османской империи, за оказание практической помощи грекам, сербам и другим народам, находившимся под властью мусульманской Турции и католической Австрии. Он доказывал необходимость проводить такую внешнюю политику, которая повысила бы престиж России среди этих народов, и пытался тому лично содействовать1.

Отношение В. Ф. Малиновского, человека передовых убеждений, к балканским проблемам основывалось на его своеобразных общественно-политических идеях. Мысль о необходимости коренных социальных преобразований, ликвидации классового и имущественного неравенства между людьми, об уничтожении войн и установлении на земле «вечного мира», новые для того времени идеи о праве каждого народа на государственное самоопределение — все это послужило базой для выдвижения Малиновским проекта коренного политического переустройства Европы, создания новых национальных государств и объединения их в федеративные союзы. Составной частью этого грандиозного проекта выступала идея о федерации славянских народов и греческом федеративном государстве8.

Некоторые черты идеологии такого своеобразного и противоречивого деятеля, как В. Н. Каразин, который в первые годы XIX в. придерживался умеренно либеральных убеждений, его идеи о необходимости реформирования государственного устройства России повлияли, по всей вероятности, на существо выдвинутого им проекта создания «Царства славян» — югославянского монархического государства на конституционной основе9.

На рубеже XVIII и XIX столетий, а особенно ощутимо с 1804 г. международная обстановка в Европе, экспансия наполеоновской Франции, одним из направлений которой были балканские владения Турции и Австрии, стимулировали интерес российского общества (а также и царского правительства) к балканским народам как возможным союзникам в войнах против Франции, а затем и Османской империи. В этих условиях религиозная и этническая общность российских славян с балканскими народами невольно приобретала значение сплачивающего фактора.

Только что обнаружившаяся угроза экспансионистской политики Бонапарта, как можно предположить, была замечена таким внимательным наблюдателем политических событий своего времени, как

А. Н. Радищев. Осознание им значения совместных акций славян при защите от внешней угрозы, вероятно, отразилось на замысле и идейном содержании его последнего незаконченного произведения, над которым он работал в 1801 и начале 1802 г.,— «Песнях, петых на состязаниях в честь древним славянским божествам»10. План политической перестройки в Европе на основе национальной общности населения В. Ф. Малиновского, выдвинутый им в 1803 г. в трактате «Рассуждение о мире и войне», возник, скорее всего, не без влияния усложнившейся в это время международной ситуации. Последняя особенно сильно воздействовала на внешнеполитические идеи В. Н. Каразина, С. М. Броневского, А. Полева.

Эти деятели в своих проектах и предложениях, выдвигаемых перед правительственными кругами Петербурга в 1804—1812 гг., исходили из задач использования славянских и балканских народов как союзников в войнах с Османской империей и Францией. Но такая задача неизменно связывалась с другой, чрезвычайно важной для самих этих народов,— с их национальным освобождением. Поэтому, например, учитывались требования, которые выдвигали вожди сербских повстанцев. Каразин доказывал необходимость основания крупного югославянского государства, Броневский11 и Полев12 выдвигали планы создания федерации славянских народов как барьера против дальнейшего расширения империи Наполеона. Эти деятели в отличие от Малиновского, во всем следовавшего демократическим и гуманистическим принципам, как бы сочетали в своих внешнеполитических идеях оборонительные цели с более или менее сильно выраженными экспансионистскими тенденциями. Однако практического применения выдвигавшиеся предложения не получали. Исключением в этом отношении являлись проекты Полева, оказавшие влияние на разработку плана военных действий на балканском фронте в кампании 1812 г. (так называемая адриатическая экспедиция), в осуществлении которого он должен был принять и личное участие.

Появление идей политического единения и совместных акций на международной арене народов, имеющих этническую или религиозную общность, хотя и обуславливалось специфической обстановкой в Европе эпохи наполеоновских войн, свидетельствовало о росте значения национальных проблем в идеологической жизни России, отражало особенности формирования русского национального самосознания, включавшего понимание роли этнической и конфессиональной принадлежности. Благодаря успехам в изучении отечественной истории большое значение стало придаваться наличию тесных связей России со славянами и балканскими народами в прошлом, из чего делался вывод о необходимости их сближения и в настоящем.

Горячим приверженцем такого сближения в области культуры, совместной борьбы за общественно-экономический прогресс выступал А. С. Кайсаров в неизданном предисловии к словарю славянских наречий13. Его идеи о необходимости культурной взаимности славянских народов и активной роли в этом молодой русской интеллигенции возникли в результате путешествия вместе с А. И. Тургеневым по югославянским землям с целью изучения славянской филологии.

В 1815—1825 гг. значительно расширились знания о балканских народах в российских образованных кругах благодаря публицистической литературе, в которой давалось описание различных областей Юго-Восточной Европы. Теперь книги и статьи по этой тематике чаще составлялись русскими писателями и публицистами, побывавшими в европейских провинциях Османской империи, общавшимися с их населением. В этом отношении примечательны книги

В. Б. Броневского и П. П. Свиньина, посвященные экспедиции российской эскадры под водительством адмирала Д. Н. Сенявина в Средиземное море, в которых содержалось достаточно подробное описание греков, черногорцев, сербов14.

Знания и представления о балканских народах, характерные для рубежа первой и второй четверти XIX в., можно проследить по обширной статье А. М. Спиридова, опубликованной в 1825 г. в журнале «Северный архив» 15. Она была посвящена «народам славянского племени, обитающим в европейской части Турецкой империи», но к этим народам он причислял не только болгар, сербов, черногорцев, босняков, герцеговинцев, хорватов, но и албанцев, молдаван и валахов. Доказательствами этнической общности всех этих народов служили сходство языков (правда, албанский язык был в это время мало кому известен), нравов и обычаев, т. е. этнографических характеристик, единство веры (подразумевалось, вероятно, христианство без различия его вероисповеданий). Спиридов подчеркивал высокие нравственные качества балканских народов, их важную историческую роль в прошлом. При всей наивности характеристик и стремлении увеличить число славянских народов причислением к ним народов неславянских (в частности, молдаван и валахов, что в 1820-х годах было распространенной ошибкой) статья в «Северном архиве» впервые давала русскому читателю целостное представление

о народах балканского региона, находившихся под властью Османской империи.

В распространении знаний о Балканах немалое значение имело также изучение, которое велось по линии российского министерства иностранных дел и военных органов. В составлении описаний отдельных областей и районов, в написании истории русско-турецких войн, которое было предпринято в штабе Второй армии, участвовали некоторые известные русские деятели либеральных убеждений, будущие декабристы.

Революционные события в Дунайских княжествах и Греции начала 1820-х годов встретили небывало широкий общественный отклик в России. Об этом красноречиво свидетельствует публицистика, в которой интерес к грекам, их национальному возрождению доминировал. Несмотря на цензурные ограничения, не было, кажется, журнала, который бы разделял правительственную позицию, высказывая неодобрение и осуждение восставших 16.

Сочувствие народам, отстаивавшим свою национальную свободу, убеждение, что именно Россия должна оказать им действенную помощь, открыто или в завуалированной форме выражали многие и консервативные и либерально настроенные деятели, невзирая на резкое осуждение правительством Александра I восставших. Но при этом лояльно настроенные люди, близкие к петербургскому двору, доказывали, что борьба христианских народов против султанской власти не имеет ничего общего с революционными выступлениями других европейских народов против своих «законных» суверенов. Декабристы же и близкие к ним по убеждениям деятели считали, что восстания в Дунайских княжествах и Морее, к которым, как ожидалось, присоединятся сербы и болгары,— явления того же порядка, что революции в Пьемонте, Неаполе, Испании, что подготавливаемое выступление против российского самодержавия.

Оказание помощи грекам, обоснованное традиционными доводами — экономическими и политическими интересами России, являлось одним из главных требований декабристов в области внешней политики. Нерешительные акции Александра I в Восточном кризисе 1820-х годов служили поводом для критики всего режима, для осуждения консервативных принципов Священного союза.

Характерно, что делались попытки представить и оценить последствия, которые будет иметь тот или иной курс русской политики в балканском вопросе. Но мнения в этом отношении расходились. Некоторые из идеологов дворянских революционеров полагали, что предстоящая война с Османской империей может создать благоприятные условия для революционного переворота в России. Такой точки зрения придерживался, например, П. И. Пестель, проявлявший большую заинтересованность с успехе балканских повстанцев и вместе с кем-то из этеристов обдумывавший конкретный план политического переустройства Юго-Восточной Европы17. М. Ф. Орлов, знавший о предстоящем выступлении этеристов под предводительством А. Ипсиланти, рассчитывал, что военная помощь борющимся за свое освобождение от султанской власти народам будет благоприятствовать и делу освобождения России от оков самодержавия. В противоположность этому Н. И. Тургенев полагал, что война с Турцией не может способствовать осуществлению общественно-политических преобразований в России, отвлечет внимание от внутренних проблем, потребует от народа новых жертв. Прежде чем помогать грекам, по его мнению, следовало освободить от крепостничества русских крестьян 18.

Движение дворянских революционеров в России и национально- освободительные восстания балканских народов развивались в разных условиях, общественные силы, в них участвовавшие, и их задачи также были отличными. Сходными были, однако, средства борьбы — ее революционные методы. Именно это привлекало внимание будущих декабристов и близких к ним деятелей к ходу греческого восстания и разворачивающемуся в непосредственной близости от русской границы выступлению этеристов во главе с Александром Ипсиланти, побуждало серьезно анализировать причины поражения последнего. Эти балканские события были рассмотрены в записке С. И. Тургенева «Заметки о восстании греков в Оттоманской империи в 1821 г.» 19 и в труде под названием «Обозрение происшествий в Молдавии и Валахии в 1821 г. и соприкосновенных к оным обстоятельств» 20, который был составлен в штабе Второй армии при участии активного деятеля Союза благоденствия И. Г. Бурцова. В его заключениях относительно несостоятельности замысла этеристов осуществить революционные задачи без участия народа, об ошибочности тактики Ипсиланти и отсутствии у него высоких нравственных качеств, таланта военного руководителя можно усмотреть отзвуки серьезных идеологических разногласий, наметившихся в движении декабристов в 1820—1821 гг. и приведших к распаду Союза благоденствия21. Тот факт, что в 1821 г. балканские народы не использовали благоприятной ситуации и не присоединились в своей массе к греческим революционерам, также привлекал внимание российской общественности. Причины этого явления со знанием дела были освещены в упомянутой выше статье А. М. Спи- ридова.

Греческая национально-освободительная революция явилась первым балканским событием, которое сыграло существенную роль в международных отношениях не только Юго-Восточной, но и Европы в целом, привлекла общественное внимание к дальнейшей судьбе всех христианских народов, находившихся под властью турок. Среди таковых греки были наиболее развитым в экономическом и политическом отношении народом, они поднялись на тяжелую вооруженную борьбу за свою свободу. Все это породило предположения, что именно греки займут ведущее положение в будущем балканском государстве. Такой взгляд был присущ, например, Пестелю и свидетельствовал как о его эллинофильских настроениях, так и о недооценке значения демократического решения национальных вопросов в принципе. Эллинофильские тенденции получили распространение особенно в самом начале революционных акций греков, когда их ошибки и просчеты, внутренние разногласия, ослаблявшие силы повстанцев, еще не выявились.

Небольшая декабристская организация — Общество соединенных славян — внесла в русскую общественную мысль идею о совместной борьбе славянских народов за свое социальное и национальное освобождение. Южные славяне должны были также принять участие в этой борьбе и войти в состав Славянского союза — демократического по внутреннему устройству государства. Такого рода план объединения славянских народов имел внешнее сходство с предложениями, выдвигавшимися еще во время наполеоновских войн. Но преемственной связи между ними не обнаруживается: идея единения славян- ских народов порождалась спонтанно, в результате осознания наличия этнической общности российских славян с зарубежными славянскими народами 22. Это неизбежно наводило на мысль о возможности сплочения сил для осуществления важных задач, требующих общих усилий. Русские деятели времени наполеоновских войн видели эти задачи в защите от внешней угрозы, в усилении военной мощи России. Руководители Общества соединенных славян единение своей этнической группы считали средством достижения социального равенства и национальных прав. Уже тогда в среде, далекой от декабризма (конкретно у М. П. Погодина23), стали появляться и химерические идеи о присоединении всех славянских земель к Российской империи, которая в результате этого достигла бы небывалого расширения и мощи.

Кроме идей единения славянских народов, в среде российской интеллигенции распространялись представления об общности между собой славянских народов. Притом, когда речь шла о южных славянах религиозной общности как сплачивающему фактору придавалось не меньшее, если не большее значение, чем общности этнической. Но эта последняя уже ясно осознавалась исходя из таких определителей, как язык, происхождение, этнографические особенности. Правда, представления о составных частях славянской общности еще не были точными и ясными. В соответствии с распространенными руссоистскими представлениями в литературных и публицистических произведениях нередко создавался идеализированный образ славянских и балканских народов, наделенных высокими нравственными качествами, более тесно связанных в давние времена между собой, чем в современности, утерявших свое былое величие ввиду национального порабощения. В этой связи обращалось внимание на народы и национальные группы, которые сумели сохранить патриархальные устои, присущие некогда всем славянам, нравственную чястоту. Примером в этом отношении обычно служили народы и национальные группы горных, отрезанных от внешнего мира областей Балканского полуострова.

Приведенные материалы заставляют усомниться в справедливости давно утвердившегося в литературе мнения, что в русской общественной мысли идеи славянского единства и единения появились значительно позже, чем у малых и национально угнетенных народов. Они имелись и получили некоторое распространение уже в первой четверти XIX в., войдя в политическую программу целой тайной революционной организации, хотя и небольшой по численности, а поэтому после поражения движения декабристов сделались известными достаточно широко. Несмотря на то что представления о южнославянской этнической группе еще не были достаточными — так, например, Соединенные славяне обошли молчанием болгар, но причисляли к славянским народам (в некоторых вариантах плана) молдавап и валахов,— балканские славяне благодаря религиозной общности с российскими славянами занимали значительное место в идеях славянского единения.

Но не меньшую роль в это время играли эллинофильские тенденции русской общественной мысли. Культ национальной греческой свободы, так же как и идеи славянской общности и славянского единения, отражал рост национального самосознания, становился средством для укрепления собственных национальных чувств, вводил в общественное сознание идею национальной свободы и самобытности.

Судьба этих двух черт русской общественной мысли была различной: эллинофильство вскоре сошло на нет, идеи славянского единения вошли в такие идеологические системы, как славянофильство и панславизм, став как бы их предысторией. Эта предыстория включала идеологические явления очень многообразные по своему происхождению и социальной направленности. Среди них определенное место занимали проблемы, касающиеся южнославянских и всех балканских народов, связанных с Россией этническим и языковым сходством, общими культурно-историческими традициями. 1

Достян И. С. Русская общественная мысль и балканские народы. От Радищева до декабристов. М., 1980, с. 3—4. 2

О «греческом проекте» см.: Миллер А. Ф. Мустафа паша Байрактар. М.; JL, 1947, с. 66—67; Маркова О. П. О происхождении так называемого греческого проекта.— История СССР, 1958, № 4; Станиславская А. М. Русско- английские отношения и проблемы Средиземноморья, 1798—1807. М., 1962, с. 51—56; Достян И. С. Россия и балканский вопрос. М., 1972, с. 36—42. 3

Первольф И. И. Славяне, их взаимные отношения и связи. Варшава, 1888, т. 2, с. 411—412. 4

Дьяков В. АМарков Д. Ф., Мыльников А. С. Некоторые узловые методологические вопросы истории мировой славистики.— В кн.: История, культура, этнография и фольклор славянских народов: VIII международный съезд славистов. Доклады советской делегации. М., 1978, с. 474—475; Фрейдзон В. И. Представления и идеи славянской общности в первой половине XIX в.— ВИ, 1979, № 9. 5

Достян И. С. Русская общественная мысль..., с. 16—23, 116—146. 6

См.: Радищев А. Н. Поли. собр. соч. М.; Л., 1938, т. 1, с. 254i, 316—318, т. 3, с. 437—438; Достян И. С. Русская общественная мысль..., с. 23—38. 7

Памятники новой русской истории. СПб., 1872, т. II, отд. 2, с. 47—67; АВПР, ф. Канцелярия, д. 7891, л. 53—54, записка А. А. Самборского 22 марта (3 апреля) 1806 г; А. А. Самборский — Александру I 21 июня 1808 г.— Русская старина, 1876, № 11, с. 627—628. *

Малиновский В. Ф. Рассуждение о мире и войне. СПб., 1803. Ч. 1, 2; ч. 3 трактата см.: ЦГАДА, ф. 1261, д. 2822; АВПР, ф. Канцелярия, 1804, д. 7869; Достян И. С. «Европейская утопия» В. Ф. Малиновского,— ВИ, 1979, № 6. 9

АВПР, ф. Канцелярия, д. 5074, л. 1—11. В. Н. Каразин — А. А. Чарторы- скому 21 ноября (3 декабря) 1804 г. 28 ноября (10 декабря) 1804 г. 10

Достян И. С. Русская общественная мысль..., С. 36.

“ Записку С. М. Броневского см.: Богишич В. Разбор сочинения Н. Попова «Россия и Сербия».— В кн.: Отчет о 13 присуждении наград графа Уварова. СПб., 1872, с. 297—301. 12

Различные произведения, записки и проекты А. Полева см.: ЦГВИЛ, ф. ВУА, д. 431, 18149; Достян И. С. Русская общественная мысль..., с. 81— 93. 13

Лотман Ю. А. Рукопись А. Кайсарова «Сравнительный словарь славянских наречий»,— Труды но русской и славянской филологии, 1958, т. 1. Ученые записки Тартуского университета, вып. 65. 14

Броневский В. Б. Записки морского офицера... СПб., 1818—1819. Ч. 1—4; Свиньин П. П. Воспоминания на флоте. СПб., 1818—1819. Ч. 1—3. 15

С-д-ов. Краткое обозрение народов славянского племени, обитающих ъ европейской части Турецкой империи.— Северный архив, 1825, № 14/15. 16

Достян, II. С. Русская общественная мысль..., с. 160—170. 17

Текст записки П. И. Пестеля «Царство Греческое» см.: Достян И. С. Балканский вопрос во внешнеполитических планах П. И. Пестеля.— Ист. зап. 1975,

т. 96, с. 161—162. 18

Архив бр. Тургеневых, вып. 5. Дневники и письма Н. И. Тургенева. Пг., 1921, т. 3, с. 279, 314, 317. 19

Barrat R. «Notices sur l’insurection des Grecs contre l’Empire Ottoman», a russian view of the greek war of ind?pendance.— Balkan Studies, 1973, N 4. 20

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 737. 21

Достян И. С. О рукописи в красном переплете и ее авторе.— ВИ, 1975, № 12. 22

Нечкина М. В. Движение декабристов. М., 1955, т. 2, с. 159. 23

Барсуков Н. П. Жизнь и труды М. П. Погодина. СПб., 1888, кн. 1, с. 56.