3.3. Независимость Тибета и Симяьская конференция

Далай-лама вернулся в Лхасу в начале января 1913 г., а 6 февраля, в первый день тибетского нового года и главного тибетского праздника монлам, он обратился к своим подданным с декларацией, которую тибетцы считают официальным провозглашением независимости Тибета[401].

Объявление независимости Тибета потребовало от Далай-ламы решения ряда неотложных задач, таких как улучшение системы государственного управления, реорганизация армии, а также урегулирование дипломатических отношений с пекинскими властями. Особенно остро стоял вопрос военной реформы, ввиду сохранявшейся угрозы нового китайского вторжения. В 1913-1914 гг. Далай- лама приступил к созданию регулярной тибетской армии, во главе которой он поставил своего нового фаворита, 27-летнего Дасанга Дадула Царонга. (Женившись на старшей дочери бывшего минис-

Тибетские офицеры во главе с Намганом              Военное обучение тибетцев.

(Дасанг Дадул Царонг), будущим главно-              Фото 1913 - 1914 гг.

командующим тибетскими войсками (в              Архив музея-квартиры П.К. Козлова.

центре).

Архив музея-квартиры П.К. Козлова.

тра (калона) Царонга, казненного за сотрудничество с китайцами, Дасанг Дадул взял себе родовое имя этого старого тибетского аристократа и получил, таким образом, его поместья и привилегии. Далай-лама также присвоил Царонгу высокий титул дзаса и впоследствии назначил военным министром.) Первым делом Царонг увеличил численность армии на одну тысячу человек. Военная подготовка рядового состава была поручена иностранным инструкторам и велась в четырех вновь сформированных полках по китайско-монгольской, японской, русской и английской системам.

ских властей[402]. Этот факт, вероятно, еще раз дал понять Далай- ламе, что он не может больше рассчитывать на помощь далекой и инертной России и что поэтому ему следует искать опору в гораздо более отзывчивой к нуждам Тибета и уже совсем не опасной Англии в лице соседней Индии.

Помимо реорганизации армии, Далай-лама весьма успешно осуществил и ряд других мероприятий с целью модернизации Тибета. Так, в стране приступили к печатанию бумажных денег (тибетские ассигнации первоначально изготавливались вручную) и позднее перешли к чеканке собственной монеты. Несколько позднее (в середине 1920 х) обучавшийся электротехнике в Регби в Англии Ригзин Ринганг смонтировал две небольшие гидроэлектроустановки — одну в окрестностях Лхасы для электрификации летнего дворца Далай-ламы, Норбулингки, и ряда других зданий, а другую в долине Чумби на юге страны для обслуживания нового монетного двора.

Несмотря на удаление с тибетской территории китайских чиновников и войск и провозглашение независимости Тибетского государства, статус Тибета, с юридической точки зрения, оставался неопределенным и спорным, ввиду того, что правительство Юань Шикая продолжало рассматривать Тибет как китайскую провинцию. Это сделало необходимым и неизбежным переговоры между Лхасой и Пекином, при посредническом участии британской дипломатии.

Тройственная англо-тибето-китайская конференция открылась в Симле (на севере Индии) 13 октября 1913 г. и продолжалась до конца апреля 1914 г. Её главная цель состояла в урегулировании тибето-китайских отношений и определении границы между Восточным Тибетом и Китаем. Великобританию на конференции представлял Генри Макмагон (глава департамента иностранных дел ин

дийского правительства) и Чарльз Белл, Китай — Ивань (Ифань) Чэн, Тибет — премьер-министр Лончен Шатра (Шада). Далай-лама пытался привлечь к участию в конференции и российское правительство, для чего обратился с письмом к последнему, однако это послание, переправленное Набоковым в Петербург в начале января, Сазонов оставил без ответа[403]. Имеются также сведения, что Далай-лама пригласил на конференцию и Агвана Доржиева[404], но тому не удалось приехать в Симлу, по всей видимости, из-за противодействия МИД.

С самого начала переговоров стало ясно, что тибетская и китайская стороны стоят на диаметрально противоположных позициях. Тибетцы хотели, чтобы Китай признал Тибет независимым государством, а Далай-ламу его мирским и духовным правителем; они заявили, что не признают англо-китайскую конвенцию 1906 г., подтверждавшую сюзеренитет Китая над Тибетом, поскольку представители Тибета не участвовали в её выработке; в состав Тибета должны быть включены все территории, населенные тибетцами,— на северо-востоке до Кукунора и на востоке до Дацзянлу, к тому времени находившиеся под властью китайцев.

Чтобы примирить требования тибетской и китайской делегаций, Г.Макмагон предложил компромиссный вариант, который затем и был положен в основу нового соглашения, так называемой Симльской конвенции. Он предусматривал деление территории, населенной тибетцами, на Внешний Тибет (под контролем лхасской администрации) и Внутренний Тибет (включавший Кукунор- скую область и восточную часть страны, прилегающую к Китаю),

при этом первый получал автономный статус. В ст. 2 говорилось, что «правительства Великобритании и Китая, признавая сюзеренитет Китая над Тибетом и автономию Внешнего Тибета, обязуются уважать территориальную неприкосновенность этой страны и воздерживаться от вмешательства в управление Внешнего Тибета (включая выборы и возведение в сан Далай-ламы), которое должно остаться в руках Тибета». Китайское правительство также обязалось не обращать Тибет в китайскую провинцию, не посылать туда гражданских или военных должностных лиц и не создавать китайских поселений в этой стране. Тем не менее, оно сохранило за собой право иметь в Лхасе «высокое должностное лицо» (т. е. амбаня) с соответствующим конвоем, численность которого, однако, не должна превышать 300 человек. Великобританское правительство, со своей стороны, обязалось не аннексировать Тибет или какую- либо его часть. Согласно ст. 8, британскому агенту в Гьянцзе разрешалось посещать Лхасу со своим конвоем по мере надобности для консультаций с тибетским правительством относительно вопросов, вытекающих из Лхасской конвенции 1904 г.

В апреле 1914 г. стороны парафировали Симльское соглашение, однако оно не вступило в силу по той причине, что китайское правительство и парламент отказались его ратифицировать, признав неудовлетворительным проведенное разграничение Внешнего и Внутреннего Тибета. В результате британский и тибетский представители подписали 3 июля совместную декларацию, в которой заявили о признании парафированной конвенции обязательной для правительств Великобритании и Тибета, что, впрочем, не сделало соглашение «работающим». Одновременно англичане и тибетцы заключили между собой новый торговый договор «Правила англотибетской торговли». Кроме этого они достигли договоренности по еще одному очень важному для них вопросу — о демаркации индо-тибетской границы в Ассамских Гималаях восточнее Бутана (так наз. «линия Макмагона»). Этот договор, однако, вызвал недо

вольство в Лхасе, поскольку в соответствии с ним часть исконно тибетской территории с городом и монастырем Таван, площадью около 2000 кв. миль, отходила к индийским владениям. (Несмотря на договор, Таван фактически продолжал оставаться под юрисдикцией тибетских властей.)

Таким образом, главная цель симльских переговоров не была достигнута: Тибет продолжал настаивать на своей полной независимости, в то время как Китай по-прежнему считал территорию Тибета неотъемлемой частью Китайской Республики. В выигрыше были лишь англичане, заключившие выгодное торговое соглашение с тибетцами. По мнению американского тибетолога М. Голдстейна, Англия в действительности не была заинтересована в «независимом» Тибете, поскольку его создание могло привести к значительным международным осложнениям и к ухудшению англо-китайских и англо-русских отношений. Британские интересы более всего удовлетворял статус Тибета как «самоуправляющегося доминиона, находящегося номинально под властью Китая, но с ограниченным китайским влиянием, и фактически не имеющего связи с европейскими странами».

После начала мировой войны тибетский вопрос отошел на второй план в британской внешней политике. Формально Лондон продолжал заявлять о своем невмешательстве во внутренние дела Тибета, ссылаясь на англо-русскую конвенцию 1907 г. Поэтому он не дал согласия своему сиккимскому резиденту Ч. Беллу на поездку в Лхасу, куда его настойчиво приглашал Далай-лама. Делийское правительство также отклонило в 1915 г. просьбу Царонга о новых поставках английского оружия тибетской армии, но согласилось поставить Лхасе дополнительно небольшое количество боеприпасов (патронов).

Россия проявляла большой интерес к переговорам в Симле и Дели (куда они позднее переместились), но долгое время не могла получить никакой информации об их ходе. Российский генконсул Набоков, впрочем, считал их малопродуктивными и обреченными на провал: «Вся эта дипломатическая канитель,— сообщал он в

Петербург весной 1914 г.,— предпринята с исключительной целью развязать руки англичанам в Тибете. Чего бы китаец и тибетец в Дели ни подписали... ясно, что ни мифическое тибетское, ни малонадежное, когда речь идет о верности договорам, китайское правительство не будут соблюдать никаких договорных статей, для них невыгодных, не будучи принуждены силою. Иными словами, англичане через некоторое время почтут себя вынужденными принимать «зависящие меры» для охраны святости международных соглашений, нарушаемых Тибетом, а им только этого и нужно»[408]. Целью англичан, по мнению Набокова, являлось осуществление «в полном объеме» своей идеи протектората над Тибетом. В этой связи генконсула особенно беспокоили попытки англо-индийских властей ограничить доступ в Тибет через территорию Индии буддийским паломникам из России, поскольку этим нарушался принцип свободы непосредственных сношений русских подданных буддистов с Далай-ламой и другими буддийскими иерархами Тибета, гарантированный им англо-русской конвенцией. Набоков считал, что Россия должна решительно отстаивать этот принцип, и предлагал «более удачную и определенную» редакцию данной статьи для включения в будущее новое англо-русское соглашение: «Русские буддисты имеют право беспрепятственно следовать в Тибет через Индию для непосредственных сношений на исключительно религиозной почве с Далай-ламой и другими представителями буддизма в Тибете, причем о таковой чисто религиозной цели их проникновения в Тибет перед индийским правительством свидетельствует русский консульский представитель»[409]. Это требование российская дипломатия могла бы использовать для давления на англичан, при одновременной ревизии тибетской и афганской частей англо-русской конвенции: «Если мы намерены при кажущемся мне неизбежным пересмотре отжившего соглашения 1907 г. настоять на указанном выше принципе, то это было бы достижимо лишь в связи с нашим соглашением об Афганистане. Нет для англичан большего пугала, чем указание на фактическую возможность для России в каждую минуту собственными силами, без посредства индийского секретаря по иностранным делам, заставить эмира афганского уважать наши интересы. Одного этого указания было бы достаточно, чтобы побудить англичан к сговор-

чивости по вопросу о свободе доступа наших паломников в Тибет»[410].

Формулируя ключевые положения Симльской конвенции, англичане хорошо понимали,              .

что некоторые из них идут вразрез с положениями конвенции 1907 г. Это

делало неизбежной Государственный герб Тибета

ревизию последней, по крайней мере частичную, что давало России право требовать от Англии компенсации или уступок в вопросах, «более тибетского затрагивающих русские интересы»[411]. В начале мая г., по завершении переговоров в Дели, британский посол в России сэр Джорж Бьюкенен передал С.Д. Сазонову на одобрение русского правительства выработанный и уже парафированный текст Симльской конвенции от 27 апреля 1914 г., а также ряд других документов (проект новых торговых правил, записку Г. Макмагона относительно пограничной линии и карту, показывающую границы Внешнего и Внутреннего Тибета). При рассмотрении проекта соглашения Сазонов высказал послу ряд замечаний; так, он отметил, что ст. 6 и 8 (дававшие право Англии на посылку своего торгового агента в Лхасу и на получение концессий в Тибете) противоречат англо-русской конвенции и тем самым делают необходимым пересмотр последней. Что касается ст. 10, то она предоставляет английскому правительству право решающего голоса при возникновении разногласий между Тибетом и Китаем и таким образом ставит Тибет «под особое покровительство Англии». Это дало повод Сазонову заметить, что, если английское правительство желает пересмотра соглашения 1907 г. в части, касающейся Тибета, то тем самым открывается возможность одновременного пересмотра и других частей этого соглашения, например относящихся

к Афганистану. В результате 17 мая Бьюкенен передал в МИД ноту английского правительства, в которой последнее выражало свою готовность исключить из проектируемого тройственного договора ст. 10 (заменив её «обычным постановлением о руководящем значении английского текста»), а также не пользоваться выговариваемыми по 6-й и 8-й статьям конвенции правами до соглашения по этому поводу с российским правительством[412].

Американский историк Дженнифер Сигел в своей монографии «Окончание Игры: Британия и Россия в последней схватке за Центральную Азию» (2002), ссылаясь на переписку Бьюкенена с Греем, описывает энергичные усилия Сазонова с целью заключения с англичанами дипломатической сделки «Тибет на Афганистан» (Tibet for Afghanistan quid pro quo). Так, во время беседы с Бьюкененом 17 мая Сазонов сразу же заявил, что ему лично все равно, что англичане сделают с Тибетом, однако общественное мнение в России осудит его, если он не получит какой-либо компенсации от англичан. В частности, он потребовал, чтобы Англия, в обмен на согласие России на посылку английских торговых агентов в Тибет, позволила России аналогичным образом посылать своих агентов в Афганистан, страну, где Россия имеет гораздо большие экономические интересы, чем Англия в Тибете. Если же Англия потребует изменения статус-кво в Тибете, Россия будет настаивать на соответствующем изменении статус-кво в Афганистане. Бьюкенен был сильно разочарован «недружественным подходом» российского министра иностранных дел, заметив, что Россия требует строгого соблюдения буквы закона, «только когда ей это выгодно»: так, военная оккупация Северной Персии двенадцатитысячной русской армией и настойчивые притязания России на территорию Азербайджана посредством приобретения там земельных участков являются явным нарушением конвенции 1907 г., однако Англия готова закрыть глаза на подобное нарушение «во имя духа англо-русского сближения». Заявление Бьюкенена несколько охладило пыл Сазонова. Уже на другой день он заявил, что не станет препятствовать заключению тройственной конвенции, при условии, что её содержание не будет обнародовано, вновь сославшись на мнение российской общественности, с которым он вынужден считаться. Тем не менее, Сазонов продолжал настаивать на получении Россией «равных прав» в Афганистане в том случае, если вмешательство Англии в

тибетские дела расширится и потребует постоянного присутствия её агента в Лхасе[413].

Наконец, 19 мая, Сазонов сделал «последнее предложение» Бьюкенену — он заявил, что согласится на посещение английским торговым агентом Лхасы, если Англия и Россия обменяются нотами, гарантирующими, что такой агент не будет посылаться без предварительного согласия России. Вместе с тем он потребовал компенсации — английское правительство должно направить ноту российскому правительству с заявлением о том, что оно не будет поддерживать просьб своих подданных о концессиях на ирригационные работы или на железные дороги, как и их притязаний на преимущественные права в отношении торговых и промышленных предприятий в Северном Афганистане. Англия в принципе согласилась с требованиями Сазонова и предложила, со своей стороны, чтобы обе страны (Англия и Россия) выступили с совместной декларацией по Афганистану, в которой содержалось бы упомянутое положение о концессиях, а также заявление, что Афганистан находится вне сферы влияния России. Кроме этого, английское правительство хотело, чтобы в декларацию был включен абзац, определяющий границы Северного Афганистана таким образом, чтобы Россия не могла претендовать на область вблизи Герата и хребет Гиндукуша к западу от Навака[414].

26 мая / 8 июня Дж. Бьюкенен передал А.А. Нератову (товарищ министра) записку, извещавшую МИД о том, что английское правительство согласно внести изменения в ст. 6, 8 и 10 «в желательном для императорского правительства смысле». При этом прилагался текст новой редакции ст. 6 и 8, а также совместное заявление английского и российского правительств по Афганистану. Предполагалось, что оба правительства обменяются официальными нотами, которые будут опубликованы одновременно с подписанием Симльской конвенции, в которых возьмут на себя обязательства не домогаться концессий в Тибете, и отдельно английское правительство сделает заявление о том, что не будет посылать своего представителя в Гьянцзе. В то же время российское правительство в секретной ноте должно было дать Великобритании разрешение на приобретение концессий в Тибете и на посылку агентов в Лхасу. Очевидной компенсацией России за подобную уступку являлось

спроектированное англичанами заявление двух держав по Афганистану, в том смысле, как об этом ранее договорились Сазонов и Бьюкенен, при этом текст такого заявления (приводившийся в записке Бьюкенена) также должен быть опубликован одновременно с конвенцией и другими нотами[415].

Сазонова, однако, не удовлетворило определение англичанами зоны Северного Афганистана: во время новой встречи с Бьюкененом, состоявшейся несколько дней спустя, он потребовал дополнительно включить в эту территорию реку Хари Руд. Кроме этого, Сазонов предложил заключить официальное соглашение между Англией и Россией по вопросам строительства железных дорог и ирригационных сооружений в северной зоне и также высказал пожелание, чтобы в текст конвенции был внесен пункт, дающий русским буддистам право въезжать в Тибет через Индию[416]. Эти новые условия, выдвинутые российским министром иностранных дел, оказались совершенно неприемлемыми для англичан: первые два из них, как отмечает Дж. Сигел, могли напугать эмира, поскольку явно свидетельствовали о планах раздела Афганистана по образцу Персии, а последнее, - поскольку оно облегчало доступ в Тибет и Индию российским гражданам «с сомнительными намерениями». По мнению статс-секретаря по делам Индии маркиза А. Кроу, опасения Сазонова, что он приносит в жертву русские интересы, не получая взамен ничего, были необоснованными: в действительности подобные страхи должно было бы испытывать британское, а не русское правительство[417].

Неумеренные амбиции Сазонова привели к тому, что сделка «Тибет на Афганистан» сорвалась в самый последний момент. А полтора месяца спустя началась мировая война, и тибетский вопрос окончательно сошёл с повестки дня российской и европейской дипломатии.

Последний официальный контакт между царской Россией и Тибетом состоялся в конце 1915 г. Прибывший в Ургу тибетский чиновник Чжамбал Чоинжур передал генконсулу А.Я. Хионину письмо Далай-ламы, в котором тот в характерной для восточного правителя витиеватой манере сообщал о вполне благополучном состоянии дел в Тибете. Хионин в своем ответе, предварительно согласованном с С.Д. Сазоновым, выразил удовлетворение по это

му поводу, отметив, что объясняет подобный успех проводимой Далай-ламой политикой «доброго согласия с союзным Императорскому Российскому Правительству Великобританским Правительством»[418].

Мир в Тибете, однако, сохранялся недолго. Во второй половине 1917 г. вновь начались военные действия между тибетцами и китайцами на камо-сычуаньской границе. Тибетским войскам удалось значительно продвинуться в глубь китайской территории и занять ряд населенных пунктов к востоку по верхнему течению Янцзы. Принято считать, что своей победе тибетцы были обязаны, прежде всего, своей новой армии, обученной английскими инструкторами и вооруженной английским стрелковым оружием. Конфликт удалось урегулировать год спустя при умелом посредничестве английского консульского чиновника в Дацзянлу Эрика Тейхмана. Успехи правительственных войск в Восточном Тибете, как отмечает

В.А. Богословский, имели не только чисто военно-стратегическое значение; благодаря им «резко возросла роль армии в общественной и политической жизни Тибета; она становилась главной опорой XIII Далай-ламы». Возрос и авторитет самого XIII Далай-ламы не только как духовного главы, но и как светского правителя (чего не было со времен «Великого Пятого» Далай-ламы), его уверенность в своих силах и возможностях. «Он почувствовал, что может более уверенно, чем прежде, проводить собственную, независимую политику»[419].