Причины стабильности белорусского режима и перспективы его трансформации
Выживание лукашенковского режима в течение относительно длительного отрезка времени объясняется не только активным использованием силовых методов, но и поддержкой, или, по крайней мере, терпимым отношением к авторитарному правлению большинства населения.
Другими словами, белорусский режим продемонстрировал свою относительную стабильность и консолидирован- ность. В политической науке существует несколько точек зрения на причины этого явления. Арис Трэнтидис предложил сгруппировать все существующие объяснения в несколько смысловых конструкций, которые серьезно расходятся между собой в понимании ситуации.Во-первых, многие авторы для объяснения провала демократизации в Беларуси подчеркивают роль элит и их сознательное решение не проводить реформы; такая позиция не встретила серьезного противодействия со стороны слабой и расколотой контрэлиты. Нелиберальное государство с зависимыми судебными органами власти и недостаточно развитыми свободными СМИ только усугубили положение дел и углубили недемократическую колею движения Беларуси [57]. По мнению Трэнтидиса, данный подход страдает рядом недостатков. Правящие элиты в Словакии и Румынии тоже запаздывали с реформированием своих стран, но после определенного периода колебаний они все же приступили к его осуществлению.
Кроме того, трудно понять, “почему Беларусь является единственной страной в Центральной и Восточной Европе, где не развиты элитные группировки, не связанные с государственным аппаратом и настроенные в пользу реформ” [58].
Во-вторых, существует несколько актороцентристских подходов (agency-based approaches), подчеркивающих удачное политическое маневрирование Лукашенко и некомпетентность оппозиции. Белорусский президент оказался непревзойденным демагогом, который смог привлечь на свою сторону большое количество простых людей, потому что был им понятен, говорил на том же языке, что и обычные жители страны.
Используя политику кнута и пряника, а также изменения в тексте Конституции, он полностью подчинил своему контролю государственный аппарат. Лукашенко окружил себя узкой группой преданных людей, которых он постоянно меняет на других, чтобы обезопасить себя от возникновения нонконформистской группировки в составе административной и экономической элиты [59].С другой стороны, фрагментированная оппозиция оказалась не в состоянии создать сильные партийные структуры, которые зачастую выбирали элитистскую манеру поведения, что вело их к изоляции от общества. Застарелой болезнью белорусской оппозиции является и отсутствие сильного и умелого лидерства [60]. По мнению Трэнти- диса, такого объяснения не достаточно. Оно не отвечает на вопрос, почему за столь длительный период времени не нашлось такого оппозиционного политика, который предложил бы обществу популистскую повестку дня, не менее популярную, чем курс Лукашенко. Политика ведь не является полем борьбы добра со злом, но включает в себя игру акторов со сталкивающимися амбициями. Почему же тогда все это время Лукашенко сохранял свою монополию на популизм [61]?
В-третьих, многие белорусские и зарубежные исследователи используют структурный подход для объяснения укрепления авторитарных тенденций в Беларуси. Например, достаточно часто можно прочитать, что причины коллапса демократии в нашей стране связаны со слабыми демократическими традициями, неразвитым гражданским обществом или преобладанием недемократической политической культуры. Трэнтидис считает, что при таком перечислении факторов очень часто причины смешиваются со следствием. Например, слабое гражданское общество не может служить объяснением победы авторитаризма в Беларуси, потому что само это его состояние нуждается в объяснении. Кроме того, демократические традиции и культура не были развитыми и в Румынии, и в Болгарии, и в Балтийских странах, что не помешало им стать демократиями [62].
В-четвертых, и актороцентристские, и структурные подходы нуждаются в дополнении другими концепциями, которые раскрывали бы важные контекстуальные особенности развития политической ситуации.
В этой связи исследователи чаще всего обращают внимание на слабую национальную идентичность белорусов. В Беларуси сложились два культурных сообщества: русскоязычное и белорусскоязычное; последнее подвергалось многовековой дискриминации. Все это привело к тому, что политика национального возрождения, провозглашенная национал-демократической оппозицией, не встретила поддержки у большинства населения. Оно с симпатией отнеслось к курсу президента, направленному на установление тесных союзнических отношений с Россией, вплоть до объединения в единое государство [63].По мнению Трэнтидиса, слабость национальной идентичности белорусов не в состоянии объяснить провал ненациональной демократической оппозиции в ее попытках сформулировать популярную альтернативу авторитарному руководству. Кроме того, отсутствуют доказательства, свидетельствовавшие в пользу того, что существует четкая позитивная корреляция между приверженностью населения национальным ценностям и демократическим развитием определенной страны. Необходимым, но не достаточным условием для возникновения стабильных демократических политических институтов является независимое государство и сильная идентификация граждан с подобным политическим образованием [64].
Можно полностью согласиться со вторым утверждением политолога, но не с первым. Известно, что основным принципом демократии является принцип народного суверенитета, который означает, что правительство может быть легитимировано только волей тех, кем оно управляет. Народный суверенитет претворяется в жизнь через набор рациональных правил (законов) и процедур, свободно избранных самими гражданами. В дополнение к правилам, как справедливо отмечает грузинский политолог Гия Нодия, необходимо иметь согласие по вопросу о том, кто входит в понятие “народ” и на какую территорию распространяется действие демократических законов. Решение последней проблемы выходит за рамки чисто рациональных процедур либералов. Нигде в мире не было такого случая, чтобы свободные, ни с чем не связанные, абстрактные граждане собирались вместе для выработки и заключения демократического общественного договора из ничего.
Хочет этого кто-либо или нет, но именно национальная идея - это та историческая сила, которая создает политическое пространство для демократического управления [65].С другой стороны, народ или этнокультурное образование для реализации своего потенциала должен превратиться в нацию, стать на уровень понимания необходимости использования политических методов для утверждения своего суверенитета. Только демократическая политика в состоянии удовлетворить эту потребность в полном объеме в рамках национального государства, самой оптимальной формы для претворения в жизнь национальных чаяний, в том числе и чаяний национальных меньшинств. Вот почему во многих современных становящихся демократиях движение за народовластие и движение за независимость часто представляют собой одно и то же. “Оба движения действуют во имя самоопределения: мы народ (нация) должны сами определять свою судьбу; мы будем уважать только те законы, которые мы сами учредили; мы никому не позволим - ни абсолютному монарху, узурпатору, или иностранному государству - управлять нами без нашего согласия”, - справедливо отмечает Нодия [66].
Низкий уровень национального самосознания жителей Беларуси породил целый ряд проблем с демократизацией государства. Провинциализм элиты, отчетливо проявившийся в период политического кризиса середины 90-х гг., сделал ее приверженной “простым” и “легким” авторитарным методам правления. Неразвитость гражданского общества во многом объясняется тем, что в посттоталитарный период первоначальной формой его артикуляции выступает национальная идея. Ее слабость в Беларуси объясняет элитарный характер структур гражданского общества и их раскол по языковому принципу. Проблемы с национальной идентичностью нашли свое отражение в низком уровне солидарности в обществе и остром дефиците социального капитала, которые, несомненно, внесли свою лепту в стабилизацию режима Лукашенко.
В-пятых, Трэнтидис считает своей заслугой выделение еще одного структурного фактора, который, в конечном итоге, и объясняет консолидацию авторитаризма в Беларуси: взаимосвязь между отсутствием экономической либерализации и политической демократизации.
С этим выводом трудно не согласиться. Действительно, в отличие от других посткоммунистических государств, наша страна уже более чем десять лет обходится без проведения глубоких рыночных реформ. Эта ситуация породила невиданную в современной Европе зависимость людей от правительства: 55-60% занятого населения в 1995-2007 гг. работали на государственных предприятиях и учреждениях [67]. Кроме того, незначительный частный сектор в экономике Беларуси также оказался под жеским контролем государства и его главы. Все это крайне негативным образом отражается на развитии неправительственных организаций, политических партий, свободных СМИ. Экономическая зависимость граждан от правительства делает их весьма сдержанными в своей критике властей и в поддержке политической оппозиции [68].В-шестых, белорусская нереформированная экономика не стагнировала, как можно было предположить, но развивалась достаточно быстрыми темпами, что давало Лукашенко возможность делиться частью прибыли с населением и тем самым обеспечивать еще большую его зависимость и склонность к послушанию. Данная ситуация опять же является уникальной, потому что нигде в современном мире государственная экономика подобных “чудес” уже не демонстрирует. Причины этого кроются в колоссальной поддержке, которая оказывалась и продолжает оказываться Беларуси со стороны России, стремящейся к обеспечению здесь своего полного экономического, политического и военного контроля. Зависимость от России является, по моему мнению, еще одной фундаментальной причиной устойчивости авторитарного режима Лукашенко.
Как отмечает Трэнтидис, в отличие от стран ЦентральноВосточной Европы, для которых возможное будущее процветание было связано с интеграцией в ЕС, что побуждало их правительства к проведению серии структурных реформ в экономике и адаптации к либерально-демократическим нормам в политике, Беларусь избрала противоположный путь развития. Она оказалась в экономической и политической зависимости от России. Нежелание властей проводить реформы здесь не обернулось кризисом экономической структуры из-за привилегированного доступа на обширный постсоветский рынок [69].
Таким образом, три взаимосвязанные причины: низкий уровень артикулированной национальной идентичности, отсутствие либеральных реформ в экономике и зависимость от России
сыграли важнейшую роль в обеспечении относительной консолидации авторитарно-султанистского режима Лукашенко.
Стабильность белорусского режима не следует преувеличивать. Ему свойственно большое количество слабостей и недостатков, которые оппозиция так и не научилась эффективно использовать в свою пользу. Но, прежде чем остановиться на них подробнее, хотелось бы возразить тем авторам, которые за неудачами демократизации в Беларуси последних лет видят “железную закономерность” чуть ли не окончательной победы авторитаризма.
По мнению Силицкого, "цветные революции возродили надежду на демократизацию всего постсоветского региона... Но революционный запал и надежды на то, что через механизмы передачи инфекции и диффузии демократия победоносно пойдет дальше, очень быстро исчезли. Дальнейшее распространение "демократической заразы" во всех странах региона эффективно душилось превентивными репрессиями против демократической оппозиции и гражданского общества. В результате следующие выборы в странах, где ожидались возможные демократические революции, прошли рутинно: обладатели власти в Таджикистане, Азербайджане, Казахстане (2005 г.) и Беларуси (2006 г.) легко одолели оппозицию и подтвердили свои полномочия в привычной для себя манере и с предсказуемыми результатами.
почему же волна электоральных революций остановилась там, где остановилась? почему она стала относительно коротким эпизодом в общем процессе усиления авторитаризма на просторах бывшего СССР? Каким образом перспективы демократизации региона только ухудшились после волны революций? я попытаюсь обосновывать свою аргументацию так называемым эффектом Дарвина в связи с распространением "демократической заразы", в ответ на ряд электоральных революций остальные постсоветские автократы предприняли опережающие шаги, чтобы ликвидировать угрозу своей власти еще в зародыше. Они укрепили в своих странах отчетливо авторитарные тенденции. Если "эффект Дарвина" объясняет внутреннюю контрреакцию автократии (т.е. внутригосударственные меры по недопущению изменения режима), то внешние препятствия распространению "демократической заразы" описываются региональным эффектом. С одной стороны, когда волна революции докатилась до малоподходящего для смены власти региона, автократии начали объединяться. Эта конвергенция авторитаризма проявилась в общих предложениях сотрудничества и формирования союзов между режимами и государствами, заинтересованных в остановке и откате волны демократизации. />С другой стороны, волна революций ускорила возвращение России к выполнению роли регионального гегемона. причина заключается в том, что Кремль, во-первых, боится распространения демократической заразы на Россию и, во-вторых, обеспокоен тем, что демократизация подорвет его доминирование на пространстве бывшего Советского Союза. Зависимость постреволюционных стран (как и постсоветских автократий) от России в ряде сфер помогает России в реализации ее амбиций. С одной стороны, российская политика ослабила шансы на закрепление достижений демократизации, с другой - предоставила авторитарному интернационалу надежную опору...
Волна демократических электоральных революций в Центральной и Восточной Европе завершила переход к демократии в западном поясе бывшей коммунистической империи. Когда эта волна нахлынула на страны бывшего Советского Союза, произошло только короткое отступление от общей тенденции к авторитаризму в регионе. По иронии судьбы цветные революции во многом содействовали ее укреплению. опорой имеющимся автократиям стал авторитарный реванш, и перспективы демократизации стали еще более туманными и отдаленными, чем были раньше" [70].
Прежде всего, вызывает сомнение методология Силицкого, который попытался проанализировать современные политические процессы в государствах СНГ. Я разделяю точку зрения Бжезинского и Нодиа, которые указывают на то, что очень уж разными в культурном плане являются страны бывшего Советского Союза и та аргументация, которая подходит для объяснения тенденций политического развития Центральной Азии или Кавказа, вряд ли годится для Молдовы и Беларуси [71]. Ниже проанализируем аргументацию Силицкого применительно к белорусской ситуации.
Во-первых, “эффект Дарвина”, который автор усматривает в умелом опережении режимом Лукашенко усилий оппозиции по демократизации Беларуси в период выборов, на наш взгляд, является большей “заслугой” оппозиции и гражданского общества, нежели самого режима. Например, оппозиция в течение двенадцати лет так и не научилась заблаговременно выдвигать единого кандидата и умело его “раскручивать”, чтобы обезопасить от “исчезновения с политической сцены” накануне голосования. За это же время так и не была создана эффективная альтернативная система распространения независимых газет, чтобы предотвратить вполне прогнозируемые действия властей по блокированию их издания и доставки в период обострения политического противостояния. Вместо укрепления узкого круга организаций гражданского общества - хорошей мишени для режима, следовало акцентировать внимание на мероприятиях c участием демократических активистов и неангажированного в партии и НПО населения. Наконец, стремление власти подстраховываться и нарушать свои же правила игры во время выборов можно было превратить в эффективные PR кампании, сделав рядовых граждан свидетелями массовых нарушений в ходе голосования (см. [59]). Другими словами, “эффект Дарвина” действительно работает, но с точностью до наоборот в среде белорусской оппозиции: там выживают и приспосабливаются к ситуации слабейшие. Это не может не использовать авторитарный режим для своей консолидации.
Во-вторых, я согласен с мнением Силицкого о том, что “география, а точнее, отдаление от демократической Европы делала работу энтузиастов революции в новых государствах более сложной, если не вообще бесперспективной” [72]. Это автор и называет термином “региональный эффект”. Но сразу же напрашивается вопрос: при чем здесь Беларусь? Самая западная из всех республик бывшего СССР, с индустриально-развитой экономикой, урбанизированным населением, образованным обществом, страна, давно занимающая одно из первых мест в СНГ по индексу человеческого развития и географически расположенная в Европе. Не кажется ли автору, который еще в 2003 г. справедливо называл Беларусь “государством с предпосылками (имеются в виду структурные), но без демократии”, что наша страна не меньше, чем Грузия и Украина, готова к демократическому управлению собой и постепенному возвращению в Европу? По моему мнению, “региональный эффект” для Беларуси объективно работает на вышеназванную перспективу, реализовать же ее не удается из-за субъективного фактора: не готовности контрэлиты внутри страны и восприятии Беларуси как зоны особых интересов России некоторыми влиятельными политиками за рубежом.
В-третьих, недоумение вызывает мнение Силицкого о том, что цветные революции только отдалили перспективу демократизации стран региона, в том числе и Беларуси. Странная логика получается: если бы не победила украинская оппозиция на Майдане, то белорусские “борцы за свободу” давно бы решили вопрос о власти в свою пользу, а тут незадача. На наш взгляд, такое утверждение выглядит некорректным. Победа цветных революций, и особенно украинской, сыграла колоссальную роль для развития демократического процесса в Беларуси, потому что наглядно продемонстрировала, что близкий белорусам народ может взять решение судьбы своей страны в собственные руки. Данное событие развеяло миф о непререкаемости российской гегемонии в регионе и чуть ли не праве Москвы назначать своих наместников в столицы суверенных государств.
Слабости сильной власти. Стабильный экономический рост и относительно высокий уровень жизни белорусских граждан - это не заслуга авторитарной системы и пресловутой белорусской модели, на которую так любят ссылаться апологеты сильной власти в нашей стране. Благодаря своим культурным особенностям, Беларусь превратилась в одну из наиболее развитых республик бывшего Советского Союза. Лукашенко смог сохранить здесь индустриальный потенциал и обеспечить, начиная с 1996 г., рост производства с помощью эксплуатации трудолюбивого и образованного населения. Этот процесс стал в определенной степени и результатом хорошо известных преференций со стороны России. В конце концов, стратегия Лукашенко привела к укреплению авторитарного режима.
В то же время хорошо известно, что высокий экономический потенциал, развитый индустриальный сектор народного хозяйства - это очень важные показатели зрелости структурных предпосылок демократизации. С ними также связана урбанизация населения (она превышает в Беларуси 70%), высокий уровень и доступность образования. Эти факты свидетельствуют о том, что в нашей стране существует современная социальная структура общества. У людей здесь формируются более сложные потребности, чем у жителей стран Центральной Азии, которые уже теперь тяжело удовлетворить с помощью чисто авторитарных методов управления. Дальнейший экономический рост и особенно развитие постиндустриальных отраслей народного хозяйства неизбежно приведут не к дальнейшей стабилизации авторитарного режима, а к тому, что большинство жителей Беларуси культурно будут превосходить примитивный уровень власти, которая “подорвется на своей собственной петарде”, как назвал этот феномен американский философ Фукуяма.
Наиболее серьезной проблемой лукашенковского авторитаризма, которая с каждым годом только обостряется, является противоречие между относительно экономически и социально развитым обществом и самой примитивной в Европе политической системой, основанной на персоналистской диктатуре. Она уже породила острую культурную проблему в обществе: наиболее талантливая и образованная его часть не в состоянии приспособиться к власти и к ее примитивным образцам “высокой культуры”. Это ведет к очень быстрой негативной селекции правящей элиты; происходит и депрофессионализация руководства целых отраслей экономики, образования, культуры, здравоохранения и т.д. Данный процесс очень опасен, потому что он превращает Беларусь из государства в духовную провинцию - этакий “колхоз” в географическом центре Европы. Но одновременно культурные противоречия вызывают и моральный протест, свидетелями которого мы стали в 2006 г. во время пятидневной обороны “площади Калиновского” в Минске.
До недавнего времени Лукашенко обеспечивал себе поддержку со стороны наименее образованной и ориентированной на материальное благосостояние части электората с помощью политики социал- популизма. Но сама по себе она содержит внутренние противоречия и в долговременной перспективе наносит вред обществу. Популизм не позволяет правительству проводить необходимые, но не популярные реформы; он развращает простых людей, которые теряют способность к самоинициативе и все время ждут милости от власть предержащих. Политика популизма имеет жесткие ограничения, его ресурсы весьма ограниченны.
Ресурсы, которые все эти годы обеспечивали лукашенковский популизм, находились в Москве. Создание преференций авторитарному режиму в Минске за обещания последнего заключить союзный договор и фактически “сдать” суверенитет государства помогало Лукашенко поддерживать на плаву свою неэффективную и не реформированную экономику, обеспечивать реализацию социальных проектов, регулярно давать чарку и шкварку электорату, получать от него взамен участие и голоса на выборах. Как признал Путин, прямая и косвенная поддержка Беларуси только в 2007 г. из-за занижения цен на энергоносители составляла 5,8 млрд. долларов, что составляло 41% от белорусского бюджета (14 млрд. долларов). Российский президент назвал это “ценой России за спокойный, мягкий, союзнический способ перехода к рыночным отношениям и поддержкой братского белорусского народа”, но пообещал ее каждый год сокращать [73].
После кризиса в российско-белорусских отношениях в начале 2007 г. ситуация начала меняться в худшую для Минска сторону. Ликвидация целого ряда льгот и привилегий в 2008 г. волнует около 90% жителей нашей страны, согласно данным опросов независимых социологов. Ближайшие несколько лет, скорее всего, будут критическими для Республики Беларусь. Ее руководству придется решать дилемму: или делать важные шаги в сторону инкорпорации в состав России, или же радикально менять политику, проводить непопулярные реформы, которые не могут не отразиться негативно на рейтинге доверия населения президенту. В перспективе это может спровоцировать политический кризис. В ситуации экономического кризиса, который больно ударил и по России, и по Беларуси в 2009 г., существенно сократились возможности российского руководства дотировать белорусский режим в прежнем объеме, что вынудило Лукашенко искать помощь и поддержку у Евросоюза.
Белорусский режим имеет и проблемы, связанные с могуществом авторитарной системы. Я разделяю позицию Левицки и Вэя, которые обратили внимание на то, что “хотя в Украине при Кучме охват общества аппаратом принуждения был относительно высоким, режиму не хватало основы для высокой сплоченности, которая позволила бы ему задушить широкомасштабные протесты. В Беларуси же наблюдается очень широкий охват, но только средняя сплоченность аппарата. Государство имеет разветвленную службу безопасности и, в отличие от других стран, контролирует более 80% экономики. Вместе с тем, как и в Украине, основания для сплоченности аппарата являются сравнительно слабыми. Это означает, что в отличие от Армении, режим в Беларуси, вероятно, падет, столкнувшись с серьезными вызовами со стороны оппозиции” [74].
Эта точка зрения опирается на несколько аргументов. У белорусской номенклатуры есть опыт “измены” высшему руководству страны и перехода на сторону ее противника в период кризиса. Именно таким образом значительная ее часть вела себя во время президентских выборов 1994 г. Несмотря на постоянные чистки высших эшелонов власти, которые регулярно проводит Лукашенко, он так и не добился полной лояльности со стороны чиновничества. Многие представители номенклатуры недовольны отсутствием широкомасштабной приватизации, популизмом политики высшего руководства, персоналистским характером режима. Вместе с тем, по нашему мнению, эта группа в своей основе не является и продемократической. Подавляющее большинство ее представителей боится, что не выдержит жесткой конкуренции в условиях свободной рыночной экономики и демократической политической системы. Поэтому основная масса белорусского чиновничества не идет на контакты с оппозицией.
Таким образом, белорусский режим, несмотря на его кажущуюся монолитность и стабильность, является достаточно хрупким образованием. Его основная слабость - персоналистский характер, не позволяющий развивать современные политические институты и процедуры, обеспечивать поддержку со стороны обширного правящего класса, опирающегося на власть и собственность. Уязвимость режима, безусловно, возрастет в случае углубления экономического кризиса. В новой ситуации еще больше усилится значение субъективного фактора политики: готовности контрэлиты и ее лидеров перейти от борьбы за ресурсы между собой к совместной борьбе за власть c режимом. В случае если оппозиция все-таки окажется не способной к обновлению и использованию стихийных протестов трудящихся, которые, скорее всего, произойдут в пик кризиса, ситуацией может воспользоваться Кремль, который хочет навязать белорусскому руководству кабальные условия нового договора, ставящие крест на белорусском государственном суверенитете. Однако такое развитие ситуации уже не является безальтернативным.
Примечания См.: Конституция Республики Беларусь. Минск: Беларусь, 2007. Статья 1.
С. 3. See: Contemporary Belarus: Between Democracy and Dictatorship / ed. by E. Korosteleva, C. Lawson, and R. Marsh. London: Routledge Curzon, 2003. P. 14-15. Коростелева, Белова и Кривошеев делают акцент на предпосылках демократии, установленной в посткоммунистической Беларуси, таких как конституция, президентские и парламентские выборы и многопартийная система. Эту позицию не разделяют Силицкий и Мэрплз, справедливо, на наш взгляд, обращающие внимание на способность Лукашенко манипулировать демократическими институтами. В то же время “все авторы пришли к консенсусу по вопросу о том, что Беларусь не является полной диктатурой, поскольку она сохраняет некоторые черты демократического государства, а ее следует называть выборной диктатурой”, или, в терминологии Силиц- кого, “государством с предпосылками, но без демократии”. Концепция Харпфера изложена в разделе: “Electoral Politics of Belarus Compared” // Contemporary Belarus. Between Democracy and Dictatorship. P. 85-100. Korosteleva E., “Is Belarus a Demagogical Democracy?” // Cambridge Review of International Affairs. 2003, vol. 16 (3). P 528; Korosteleva E., “The Quality of Democracy in Belarus and Ukraine”// J. of Communist Studies and Transition Politics. 2004, vol. 20 (1). P 139. Gill G., “Nationalism and the Transition to Democracy. The Post-Soviet Experience”// Demokratizatsiya. 2006, vol.14 (4). P 613. См.: Шушкевич С., Неокоммунизм в Беларуси. Смоленск: Скиф, 2002. С. 113, 132; Чернов В., “Нищета идеологии или идеология нищеты” // Белорусский рынок. 2003, № 19-21. В другой своей работе на основании такого критерия, как “носитель власти”, Чернов определяет политический режим в Беларуси как “реакционную, консервативно-советскую персоналистскую диктатуру с сильными тоталитаристскими тенденциями”. См.: Чернов В., “Характер политического режима” // Беларусь. Сценарии реформ. Варшава: Фонд им. Стефана Батория, 2004. С. 27. Regime Typologies and the Russian Political System by Institute for Open Economy. Department of Political Economy. http://openecon.good4me.ru. Лукашенко А., “Демократия в Беларуси такая же, как и в Австрии, почти один к одному” // Навты дня. 20.03.2008. http://news.tut.by/politics/105584. html. See: Ioffe G., “Understanding Belarus: Economy and Political Landscape” // Europe-Asia Studies. 2004. Vol. 56 (1). See: O’Donnell G., “Delegative Democracy” // J. of Democracy. 1994, vol. 5. P. 56-69. See: Levitsky S. and Way L., “The Rise of Competitive Authoritarianism” //
J. of Democracy. 2002, vol. 13 (2). P 51-65. See: Levitsky S. and Way L., Op. cit.; Diamond L., “Thinking About Hybrid Regimes” // J. of Democracy. 2002, vol. 13 (2). P. 21-35. Потемкин Ю., “ЦИК: итоги президентских выборов отражают реальное волеизъявление народа”// http://www.naviny.by/rubrics/politic/2006/11/24/ ic_articles_112_148773. Way L., “The Sources and Dynamics of Competitive Authoritarianism in Ukraine” // J. of Communist Studies and Transition Politics. 2004, vol. 20 (1). P 145. Акопау К., “Гегелеуская щэя беларускай дыктатуры” // ARCHE. 2007, № 9. С. 81-82. Way L., Op. cit. P 144. See: Diamond L., Op. cit. Алмонд Г., Пауэлл Дж.Б., Стром К., Далтон Р, Сравнительная политология сегодня. Мировой обзор. М.: Аспект-пресс, 2002. С. 276. See: Przeworski A., Democracy and Development: Political Institutions and Wellbeing in the World 1950-1990. Cambridge: University Press, 2000. Regime Typologies and the Russian Political System. P. 6. Weber M., Economy and Society. An Outline of Interpretive Sociology. Berkeley: University of California Press, 1978. P. 1029. Эйзенштадт Ш., Революция и преобразование обществ. М.: Аспект-пресс, 1999. С. 327. Фисун А., “Постсоветские неопатримониальные режимы: генезис, особенности, типологии” // Отечественные записки. 2007, № 6 (40). http:// www.strana-oz.ru/print. Мацузата К., “Рэжым Лукашэню як выспа папушзму у аюяне кланавай палггыкЕ’ // ARCHE. 2005, № 4. С. 92. Гл.: Тамсама. С. 89-112. Erdmann G. and Engel U., “Neopartimonialism Revisited - Beyond a Catch - All Concept” // GIGA Working Papers. February 2006. Vol. 16. P 30. http:// www.giga-hamburg.de/workingpapers. Eke S. and Kuzio T., “Sultanism in Eastern Europe: The Socio-Political Roots of Authoritarian Populism in Belarus” // Europe-Asia Studies. 2000. Vol. 50 (3) http://www.fidarticles.com. Ioffe G., Op. cit. P. 100. See: J. of Democracy. January 25. Vol. 16, no 1. P. 106-107. Фисун А., Указ. соч. Там же. Linz J. and Stepan A., Problems of Democratic Transition and Consolidation. Southern Europe, South America, and Post-Communist Europe. Baltimore amp; London: The Johns Hopkins University Press, 1996. P. 44-45. Первые президентские выборы в Республике Беларусь: основные итоги. Минск: НЦСИ Восток-Запад, 1994. С. 50. Gazeta Wyborcza, 1996, # 279. Карбалевич В., “Путь Лукашенко к власти” // Белоруссия и Россия: общество и государство. М.: Права человека, 1998. С. 246-251. Коктыш К., Трансформация политического режима в Республике Беларусь 1999. М.: Общественный научный фонд, 2000. С. 80-85. Гл.: “Хто ёсць хто у Беларуси Вшьня, 2007. С. 229-230; “Беларусь. 2006. Итоги”. Минск, 2008. С. 468-477; Шушкевiч С., “Улада мяне не разбэсцша”. 13.12.2004. http://www.svaboda.org; Пазьняк З., “Незалежнасщ можна дамагчыся малымi сшамр але утрымаць неза- лежнасьць малымi сiламi цяжка”. http://www.zianonpazniak.de/victory/ interview/interview25.8.2005.htm. Mihalisko K., “Belarus: Retreat to Authoritarianism” // Dawisha K. and Parrott eds. Democratic Change and Authoritarian Reaction in Russia, Ukraine, Belarus and Moldova. Cambridge: University Press, 1998. P. 240. См.: Кебич В., Искушение властью. Минск: Парадокс, 2008; Кебич В., “Если бы моя книга никого не обидела, ее не надо было бы писать” // Еврорадио. 2008.01.30. http://www/euroradio.fm/ru/374/reports/12790/; Кто есть кто в Беларуси 2007. Вильнюс, 2007. С. 100. Лысюк А., “Беларуская дзяржауная элгга i праблема трансфармацьи бела- рускага грамадства”// Грамадзянская альтэрнатыва. 1999. № 11. С. 16. Канстытуцыя Рэспублк Беларусь. Мшск: Полымя, 2002. С. 28. http://www.afh.by/news/iZ60946. Linz J. and Stepan A., Op. cit. P. 45.
43.Ibid. Macridis R. and Burg S., Introduction to Comparative Politics. 2-nd ed. N.Y.: Harper Collins, 1991. P. 123. Коктыш К., Указ. соч. С. 104, 128-129, 132. Уэй Л., Лявщю С., “Дынамжа прымусу пры аутарытарных рэжымах”// ARCHE. 2005, № 5. С. 104. Быковский П., “Средства массовой информации” // Президентские выборы в Беларуси: от ограниченной демократии к неограниченному авторитаризму (1994-2006) / под ред. О. Манаева. Новосибирск: Водолей, 2006. С. 299. Политические партии: Беларусь и современный мир. Минск: Тесей, 2002. 141. Linz J. and Stepan A., Op. cit. P. 45. Ibid. Ibid. P. 53. Лукашенко А., “О состоянии идеологической работы и мерах по ее совершенствованию” // Материалы постоянно действующего семинара руководящих работников республиканских и местных государственых органов. Минск: Академия управления при президенте РБ, 2003. С. 17-21. Linz J. and Stepan A., Op. cit. P. 45. Ibid. Macridis R. and Burg S., Op. cit. P 127. Linz J. and Stepan A., Op. cit. P 53. Contemporary Belarus // Korosteleva E., Korosteleva, Lawson and Marsh (eds.) P 7, 19. Trantidis A., “The Economic Understanding of Semi-Authoritarianism. Explaining Preferences and Power Relations in the Case of Belarus” // EU-Consent. Constructing European Network. 2007. P. 3. See: Belova-Gille O., “Difficulties in Elite Formation in Belarus after 1991” // Korosteleva, Lawson and Marsh (eds.) Op. cit. P 53-67. Силицкий считает, что белорусские власти все время опережают оппозицию с помощью применения превентивных мер, которые призваны предотвратить угрозу демократических перемен во время выборов. Данные меры включают в себя: “удаление из политической сферы даже тех оппозиционных лидеров, которые вряд ли представляют серьезную угрозу на предстоящих выборах; давление на независимые издания, даже если они в состоянии достичь лишь незначительных сегментов населения; разрушение организаций гражданского общества даже в том случае, если они выражают интересы небольших городских субкультур; нарушения избирательного законодательства даже в том случае, когда занимающий должность политик может победить с помощью честных выборов”. См.: Silitski V., “Preempting Democracy: The Case of Belarus” // J. of Democracy. 2005, vol.16 (4). P. 84. See: Brzozovska A., “Discourses of Empowerment: Understanding Belarus’ International Orientation” // E. Rindzeviciute (ed.) Contemporary Change in Belarus. Baltic and East European Studies. 2004. P. 73-108. Trantidis A., Op. cit. P. 4. Ibid. See: Marples D., “The Prospects for Democracy in Belarus” // Problems of PostCommunism 2004, vol. 51 (1). P. 31-42; Zaprudnik J., “Belarus. In Search of National Identity Between 1986 and 2000”// Korosteleva, Lawson and Marsh (eds.) Op. cit. 2003; Brzozovska A., Op. cit. Trantidis A., Op. cit. P. 5. Nodia G., “Nationalism and Democracy” // L. Diamond and M. Plattner (eds.) Nationalism, Ethnic Conflict and Democracy. Baltimore and London: The Johns Hopkins University Press, 1994. P. 7. Ibid. P. 9. http://www.worldbank.org/ecspf/PSD-Yearbook/XLS/Belarus1.xls. Trantidis A., Op. cit. P 5-12. Ibid. P. 9-10. Сшщю В., “Выжывае мацнейшы. Аутарытарная рэакцыя пасля каля- ровых рэвалюцыяу у краiнах былога СССР: унутрыпалНычныя i мiжнародныя аспекты” // ARCHE. 2007, № 7-8. С. 41-42, 73. See: Brzezinski Z., “The Primacy of History and Culture” // M. Plattner and L. Diamond (eds.) Democracy after Communism. Baltimore amp; London: The Johns Hopkins University Press, 2002. P. 194-200; Nodia G., “The Impact of Nationalism” // Democracy after Communism. P 201-208. Сшщю В., Тамсама. С. 51. Putins’ meeting with the members of the government of Russian Federation (stenographic report) // Naviny by. 2007, January 15. http://www.naviny.by/ rubrics/politic/2007/01/15/ic_articles_112_149358. Уэй Л., Лявщю С., “Дынамжа прымусу пры аутарытарных рэжымах”. С. 100-101.
Литература
Канстытуцыя Рэспублк Беларусь. Мшск: Полымя, 2002.
Карбалевич В., “Путь Лукашенко к власти” // Белоруссия и Россия: общество и государство. М.: Права человека, 1998.
Коктыш К., Трансформация политического режима в Республике Беларусь 1990-1999. М.: Общественный научный фонд, 2000.
Лукашенко А., “О состоянии идеологической работы и мерах по ее совершенствованию” // Материалы постоянно действующего семинара руководящих работников республиканских и местных государственых органов. Минск: Академия управления при президенте РБ, 2003.
Мацузата К., “Рэжым Лукашэню як выспа папутзму у аюяне кланавай палиыкГ // ARCHE. 2005, № 4.
Сшщю В., “Выжывае мацнейшы. Аутарытарная рэакцыя пасля каляровых рэвалюцыяу у крашах былога СССР: унутрыпалНычныя i мiжнародныя аспекты” // ARCHE. 2007, № 7-8.
Фисун А., “Постсоветские неопатримониальные режимы: генезис, особенности, типологии” // Отечественные записки. 2007, № 6 (40). http://www. strana-oz.ru.
Уэй Л., Лявщю С., “Дынамжа прымусу пры аутарытарных рэжымах” // ARCHE. 2005, № 5.
Brzezinski Z., “The Primacy of History and Culture” // M. Plattner and L. Diamond (eds.) Democracy after Communism. Baltimore amp; London: The Johns Hopkins University Press, 2002.
Contemporary Belarus: Between Democracy and Dictatorship / ed. by E. Korosteleva, C. Lawson, and R. Marsh. L.: Routledge Curzon, 2003.
Diamond L., “Thinking About Hybrid Regimes” // J. of Democracy. 2002, vol. 13 (2).
Eke S. and Kuzio T., “Sultanism in Eastern Europe: The Socio-Political Roots of Authoritarian Populism in Belarus” // Europe-Asia Studies. 2000. Vol. 50 (3) http://www.fidarticles.com.
Ioffe G., “Understanding Belarus: Economy and Political Landscape” // Europe- Asia Studies. 2004. Vol. 56 (1).
Korosteleva E., “Is Belarus a Demagogical Democracy?” // Cambridge Review of International Affairs. 2003, vol. 16 (3).
Korosteleva E., “The Quality of Democracy in Belarus and Ukraine”// J. of Communist Studies and Transition Politics. 2004.
Levitsky S. and Way L., “The Rise of Competitive Authoritarianism” // J. of Democracy. 2002, vol. 13 (2).
Linz J. and Stepan A., Problems of Democratic Transition and Consolidation. Southern Europe, South America, and Post-Communist Europe. Baltimore amp; London: The Johns Hopkins University Press, 1996.
Marples D., “The Prospects for Democracy in Belarus” // Problems of PostCommunism 2004, vol. 51 (1).
Mihalisko K., “Belarus: Retreat to Authoritarianism” // Dawisha K. and Parrott B. eds. Democratic Change and Authoritarian Reaction in Russia, Ukraine, Belarus and Moldova. Cambridge: University Press, 1998. P. 240.
Nodia G., “Nationalism and Democracy” // L. Diamond and M. Plattner (eds.) Nationalism, Ethnic Conflict and Democracy. Baltimore and London: The Johns Hopkins University Press, 1994.
Silitski V., “Preempting Democracy: The Case of Belarus” // J. of Democracy. 2005, vol. 16 (4). P. 84.
Trantidis A., “The Economic Understanding of Semi-Authoritarianism. Explaining Preferences and Power Relations in the Case of Belarus” // EU-Consent. Constructing European Network. 2007.
Zaprudnik J., “Belarus. In Search of National Identity Between 1986 and 2000”// Korosteleva, Lawson and Marsh (eds.) Contemporary Belarus. Between Democracy and Dictatorship. L.: Routledge Curzon, 2003.
Еще по теме Причины стабильности белорусского режима и перспективы его трансформации:
- §3. Взгляды политических партий и общественно-политических движений на проблемы власти
- НАДВИГАНИЕ АЛЛОХТОНОВ.
- ТЕМА 17. ПОЛИТИЧЕСКИЙ РЕЖИМ РЕСПУБЛИКИ БЕЛАРУСЬ
- Причины стабильности белорусского режима и перспективы его трансформации
- Степень легитимности политической власти
- Характер политических ценностей
- Глава 2 РЕАЛЬНОСТЬ ПРАВА И ПРАВОВАЯ РЕАЛЬНОСТЬ
- Белорусская экономическая модель – составной компонент идеологии государства
- § 2. Представления о региональной структуре мира во внешнеполитической риторике В.В. Путина и Дж.У. Буша
- 1.1.2. «Восточная политика» Польши на современном этапе - между «романтизмом» и «прагматизмом».