Основныеподходы к пониманию белорусского режима

стране Конституцией политическую систему Республики Беларусь следует называть демократической (см. вставку 17.1) [1].

Некоторые западные ученые склонны считать политический режим Лукашенко чем-то средним между диктатурой и демократией. В книге с одноименным названием, изданной в Лондоне в 2003 г., ряд исследователей делают вывод о том, что белорусский режим - это выборная диктатура (Елена Коростелева, Чаппелл Лоусон, Дэвид Марш) или диктатура, сосуществующая с демократически настроенным электоратом (Харпфер) [2]. В своей более новой работе Коростелева назвала белорусский режим демагогической демократией (Demagogic Democracy), в которой “народный лидер” доминирует в политической сфере, а также в значительной мере в экономической области с помощью преследования оппозиции, фаворитизма, поддержки получателей ренты, контроля над средствами массовой информации и популистской пропаганды [3]. Многие исследователи на Западе используют вошедший в моду термин фасадная демократия также и применительно к политическому режиму Лукашенко [4]. Данные концепции относятся к школе так называемых гибридных теорий политического режима, которые подробно рассматриваются ниже.

С другой стороны, в публицистической литературе и выступлениях политиков ряд авторов делают вывод о тоталитарном характере современного политического режима Беларуси или о его сильных “тоталитарных тенденциях”.

На наш взгляд, эта точка зрения является преувеличением опасений того, что белорусский режим деградирует до стадии классического тоталитаризма. Подобная эволюция политической системы нашей страны имеет объективные ограничители:              Республика

Беларусь - это небольшое государство с недостаточными ресурсами и ограниченным военным потенциалом; оно могло бы позволить себе данную форму диктатуры только в случае значительной помощи извне. Однако расчеты на политическую победу “краснокоричневых” союзников Лукашенко в современных России и Украине являются призрачными. К тому же чисто ментально белорусский народ не готов к тоталитарной мобилизации - неустанной борьбе за воплощение в жизнь очередной утопической идеологии (см. тему 19). Наконец, в нашей стране так и не были восстановлены идеократия и партократия - важнейшие атрибуты тоталитарной системы, а власть, несмотря на непрекращающиеся гонения против оппозиции, не рискует превращать их в массовые репрессии.

Теории гибридных режимов. Распространенным в политической науке подходом к анализу постсоветских политических систем является рассмотрение их в качестве определенной разновидности гибридных режимов. Он использует две хорошо известные концепции демократии: Даля, предложившего необходимый набор институтов современной либеральной демократии, которую автор назвал полиархией, и Шумпетера, сформулировавшего требования к так называемой электоральной или минимальной демократии.

В соответствии с подходом Даля современная демократия, функционирующая в развитых странах Запада, требует наличия двух взаимосвязанных процессов: соревнования разнообразных элит и политического участия масс. В тех случаях, когда конкуренция элит доминирует над участием граждан, которое сводится к пустой формальности, возникают олигархические режимы (Oligarchy). В тех же странах, где участие преобладает над конкуренцией, препятствуя эффективной работе институтов политической системы, формируются популистские режимы (Populist Regimes), очень быстро вырождающиеся в автократии. Отсутствие и конкуренции, и участия характерно для авторитарных режимов. Такая ситуация была свойственна целому ряду традиционных государств, не вступивших на путь экономической и политической модернизации.

В современных странах Запада были созданы и усовершенствованы институты и процедуры либеральной демократии, обеспечивающие развитие политического участия граждан и конкуренции разнообразных элит в рамках устоявшихся правовых конституционных норм. Согласно Далю, а также Шмиттеру, Карл, О’Доннелу, Лейп- харту к ним можно отнести следующие нормы: “Власть в этих странах принадлежит тем индивидам, которые приобретают ее посредством легитимных, свободных и честных выборов (принцип вертикальной подотчетности). Исполнительная власть ограничена конституционно и де-факто независимыми от нее законодательной и судебной ветвями власти (горизонтальная подотчетность). Любая политическая группа, которая действует в соответствии с Конституцией, может создавать оппозиционную партию и приходить к власти с помощью выборов (организованное

политическое состязание). Этнические, культурные, религиозные меньшинства не лишены возможностей выражать свои интересы в политическом процессе, говорить на родном языке и придерживаться своей культуры (консенсус). Помимо партий и выборов, граждане обладают многочисленными каналами для выражения и представительства своих интересов и ценностей, включая различные независимые ассоциации и движения, которые они вправе свободно создавать и свободно к ним присоединяться (гражданское общество).

Сопоставление этих принципов с белорусской политической реальностью позволяет найти ответ на вопрос: чем же отличается белорусская политическая система от существующей в странах ЕС?

А.              Лукашенко в своем интервью австрийским журналистам в марте 2008 г. высказал сомнение в наличии таких отличий (см. вставку . По нашему мнению, ни одна из вышеназванных характеристик либеральной демократии не присутствует в Беларуси, но их можно легко обнаружить не только в Австрии, но и в других странах Евросоюза, а также в США, Канаде, Австралии, Японии и целом ряде других развитых государств. Данное утверждение подтверждается результатами многолетних исследований состояния гражданских прав и политических свобод в мире, которые проводит авторитетная международная организация Freedom House. Начиная с 1996 г., Беларусь получает невысокие баллы в этой сфере, что роднит ее с самыми одиозными режимами планеты.

ВСТАВКА 17. 1

Является ли "белорусская демократия" похожей на австрийскую?

Демократические ценности в Беларуси не менее высокого уровня, чем в любой другой европейской стране.

Таким образом, Беларусь не может претендовать на статус либеральной демократии, что бы по этому поводу ни говорил белорусский президент. Его приход к власти в 1994 г. был консервативной народной революцией (в терминологии американского ученого Иоффе), популистской мобилизацией масс, направленной против олигархической системы, расцветшей пышным цветом во времена премьерства В. Кебича [8]. Однако, несмотря на постоянные апелляции

А.              Лукашенко к воле народа - важному легитимирующему принципу его правления, - белорусский народ фактически оказался отчужден от власти. Уже в середине 90-х гг. в стране сложилась система, которая не позволяла ему изменить свое мнение и переизбрать главу государства. Не организованное сверху политическое участие граждан стало крайне ограниченным; слабой и невыразительной была и конкуренция элит. Тем самым завершилось превращение белорусского популистского режима в чистую автократию.

В подавляющем большинстве случаев авторы многочисленных теорий гибридных режимов опираются не на идеи Даля, а на представления о демократии Шумпетера, его минималистский подход. Австро-американский политолог утверждал, что главную роль в демократическом процессе играют выборы, а политические режимы следует разграничивать в зависимости от степени их приближения к критериям свободных и справедливых выборов, с одной стороны, и степени их соревновательности, с другой.

В электоральных демократиях (Electoral Democracy) проводятся свободные и справедливые выборы, здесь также действует сильная оппозиция, которая обеспечивает высокую степень политической конкурентной борьбы.

Известный аргентинский политолог О’Доннелл предложил называть политические системы, в которых проходят честные и справедливые выборы, но ограничивается сверху политическая конкуренция, делегативными демократиями (Delegative Democracy). Он разработал свою теорию на основе анализа политического процесса в целом ряде латиноамериканских государств. В этих странах общество склонно отдавать всю полноту власти одному институту - главе государства. Это ведет к разбалансированности политической системы, значительному усилению исполнительной власти в ущерб законодательной, разрушению механизмов сдержек и противовесов. Поэтому существует очень высокая опасность авторитарного перерождения таких режимов [9]. Наиболее яркими примерами делега- тивных демократий среди стран СНГ является режим Саакашвили в Грузии и Путина в России (в начале 2000-х гг.).

В 1994 г. в Беларуси Лукашенко одержал победу на относительно свободных президентских выборах в условиях острой конкурентной борьбы. Но, став главой государства, он тут же посягнул на права своих политических оппонентов (избиение депутатов оппозиции БНФ в стенах парламента в 1995 г.) и уже во время референдума о государственном языке и символике публично продемонстрировал, что уважение прав меньшинства для белорусских властей является пустым звуком. Другими словами, делегативная демократия в нашей стране умерла в момент своего рождения. Уже в 1996 г., когда президент одержал “окончательную победу” над парламентом, лишив депутатских полномочий ту часть парламентариев, которые не признали законными итоги так называемого конституционного референдума, это стало свершившимся фактом.

В тех случаях, когда исполнительная власть серьезно нарушает принципы свободных и справедливых выборов, но мирится с политической конкуренцией, которая исходит от оппозиции, возникают псевдодемократические системы. Американские политологи Стивен Левицки и Лукан Вэй назвали их соревновательно-авторитарными режимами (Competitive Authoritarianism). Несмотря на существенное ограничение прав оппозиции, данная политическая система не отказывается полностью от элементов состязательности и плюрализма. Оппоненты режима допускаются к участию в несвободных выборах; сохраняется относительная автономия парламента и судебных органов власти, хотя их полномочия и снижаются по сравнению с полномочиями исполнительной власти; существуют влиятельные

независимые медиа, несмотря на то, что журналисты, которые там работают, попадают под жесткое преследование со стороны правительства [10]. Соревновательно-авторитарные режимы достаточно широко распространены в мире. Примерами подобных систем среди стран СНГ являются режимы Кучмы в Украине и Ельцина в последние годы его правления в России.

Согласно Левицки и Вэю, а также Дайамонду, к этой разновидности гибридных режимов можно относить и политическую систему, установленную Лукашенко [11]. Однако, по нашему мнению, ситуация в Беларуси качественным образом изменилась после так называемого конституционного референдума 1996 г. Данное событие повлекло за собой очень быстрое уничтожение президентом любых элементов политической состязательности и плюрализма.

Несмотря на то, что в Беларуси при Лукашенко, как и в Украине при Кучме, оппозиции не запрещено выдвигать своих кандидатов во время выборов, масштаб фальсификаций и незаконного "снятия с дистанции" политических противников режима во время выборов у нас значительно превосходит украинский показатель. Перед президентскими выборами 2001 г. в Беларуси "бесследно исчезли" наиболее опасные для Лукашенко лидеры оппозиции, которые могли завоевать симпатии многих простых людей. Начиная с так называемых парламентских выборов 2004 г., в нашей стране действует, наверно, уникальная в современной Европе система, когда президентская администрация доводит до Центральной избирательной комиссии, а та до нижестоящих комиссий задание: какой процент голосов должен получить соответствующий кандидат, кто может попасть в парламент и местные советы, а кто нет. Во время выборов вся вертикаль власти, все чиновники государственных органов работают над выполнением этого плана. Фактически реальный подсчет голосов уже не ведется, потому что руководители комиссий делают все возможное и невозможное для выполнения плана, так как от этого зависит их карьера и дальнейшая судьба.

Во время президентских выборов 2006 г. местные комиссии перестарались. Они "вбросили" за Лукашенко 93,5% бюллетеней, хотя и получили задание не превышать показатель в 83% (что, по мнению руководителя белорусского государства, соответствует средним показателям поддержки лидеров для Европы). Как он признался сам, Центризбиркому пришлось поправлять допущенную ошибку и перераспределять голоса, отданные за действующего президента, между его оппонентами (!) [12].

"В течение всего постсоветского периода, - отмечает Вэй, - украинский парламент был основным плацдармом для деятельности оппозиции, предоставляя депутатам относительно легкий доступ к СМИ, а также иммунитет от преследований" [13]. В отличие от Украины при Кучме, в Беларуси при Лукашенко из парламента очень быстро была удалена политическая оппозиция. Уже в 1996 г. президент сохранил полномочия депутатов только за теми парламентариями, которые поддержали его во время конституционного переворота. Следующие выборы в высший законодательный орган власти белорусская оппозиция бойкотировала. Тем не менее, незначительная часть вновь избранных независимых депутатов смогла объединиться в оппозиционную структуру - группу

Республика. В 2004 г. по приказу Лукашенко ни один представитель оппозиции в национальное собрание уже не был пропущен. К этому следует добавить, что постоянно происходит процесс сокращения полномочий депутатов. известно, что во время оранжевой революции очень важную роль сыграла относительная независимость верховного суда от исполнительной власти Украины. в Беларуси также во время политического кризиса 1996 г. Конституционный суд пробовал действовать самостоятельно, пытаясь остановить управление страной с помощью декретов. "но, как справедливо подчеркивают французские политологи Ляльман и Шиманец, ни одно решение Конституционного суда о признании восемнадцати указов президента незаконными не вступило в силу. Перед властью Лукашенко суд оказался таким же беспомощным, как и парламент. Это отчетливо было продемонстрировано осенью 1996 г. во время попытки вынесения импичмента президенту накануне очередного референдума" [14]. Новая редакция Конституции Беларуси фактически ликвидировала независимость всей системы судебной власти в стране. несмотря на то, что в Украине во время правления Кучмы власть активно боролась с независимыми медиа, а кучмагейт возник из раскрытия причастности президента к убийству независимого журналиста Гонгадзе, в этой стране все время у оппонентов режима сохранялась возможность доносить свои идеи до граждан через влиятельные СМИ. Как подчеркивает Вэй, "оппозиция имела доступ к высокотиражным газетам подобным Сельск Вктi Социалистической партии. И, что является гораздо более важным, накануне президентских выборов она контролировала 5-й канал, который в конце 2004 г. занимал 5% от национального информационного рынка и хорошо принимался во многих городах по всей Украине. Кроме того, оппозиция использовала интернет как форум для политических дискуссий. Короче говоря, несмотря на то, что оппозиция находилась в намного худших условиях по сравнению с властью, последняя была не в силах заставить ее замолчать" [15].

Ничего подобного уже не существовало в Беларуси во время президентских выборов 2006 г. Лукашенко сразу же после своего прихода к власти взял курс на ликвидацию независимых СМИ. Реализация этой стратегии началась с установления полного государственного контроля над телевидением и радио. Перед выборами 2001 г. был закрыт целый ряд популярных независимых газет.

В результате перед новыми выборами 2006 г. в государственной системе распространения газет остались только три малотиражных общенациональных независимых еженедельника и несколько региональных. Некоторая схожесть с Украиной существовала только в том, что белорусская оппозиция, как и ее украинские коллеги, активно использовали Интернет, но с гораздо меньшим эффектом.

Таким образом, проведенный анализ позволяет сделать вывод о том, что в Беларуси, несмотря на сохранение регулярных выборов, сами они не являются ни соревновательными, ни свободными и справедливыми. Это означает, что политическая система Беларуси при Лукашенко деградировала до уровня гегемонистских электоральных авторитарных режимов (Hegemonic Electoral Authoritarian Regimes) в соответствии с концепцией Дайамонда [16]. Такой тип гибридных политических режимов характерен также Азербайджану, Казахстану, Таджикистану, Узбекистану и Туркмении (после смерти президента С. Ниязова). Он мало чем отличается от политически закрытых авторитарных режимов, в которых выборы не проводятся. Это означает, что политическая система Беларуси не проходит теста на ее демократичность даже в случае применения самых минималистских стандартов.

Концепция гибридных режимов, основанная на идеях Шумпетера, носит ограниченный характер. Она позволяет провести типологию режимов только на основании одного критерия - выборов, игнорируя другие, не менее важные переменные, которые нужны для понимания особенностей функционирования политической системы. Поэтому данный подход к анализу политического режима Беларуси должен быть дополнен другими.

Теории авторитаризма. Большая часть исследователей считает, что белорусский режим, установленный Лукашенко, следует рассматривать в качестве одной из разновидностей авторитарных политических режимов. Например, известные американские политологи Алмонд и Пауэлл, Стром и Далтон относят политическую систему Беларуси к радикальной версии индустриального авторитаризма. “Антизападные группировки... здесь достаточно жизнеспособны, чтобы восстановить репрессивную политику и основные черты командно-административной экономики, какой она была до 1989 г.” [17].

Существуют различные типологии авторитарных режимов. Одним из наиболее распространенных подходов в сравнительных политических исследованиях является классификация современных недемократических систем, основанная на концепции известного американского политолога Адама Пшеворского, который предложил использовать две переменные для этой цели: степень мобилизации поддержки правительства, формальное разделение власти между различными институтами. Все недемократические режимы, таким образом, можно разделить на мобилизационные (mobilizing) и элитист- ские, а также на монолитные (monolithic) и расколотые (divided) [18].

Тоталитарные режимы (например, бывший советский) отличаются высокой степенью мобилизации масс и монолитным характером власти. Популистские режимы (Poulist Regime) также ориентированы на мобилизацию населения для обеспечения поддержки правительства. Структура власти здесь является более сложной, чем в предыдущем случае: исполнительные органы доминируют над законодательными, однако последние избираются гражданами и обладают ограниченными возможностями сдерживать исполнительную ветвь власти. Военные режимы не ориентированы на мобилизацию массовой поддержки и представляют собой структуры с высокой концентрацией полномочий в одних руках. Наконец, некоторые националистические режимы ориентированы на создание исключительных условий для узкой этнической группы и часто сосуществуют с достаточно хорошим разделением властей. Примером таких политических систем была ЮАР во времена апартеида.

По мнению авторов доклада Института открытой экономики, которые использовали подход Пшеворского для своего анализа, белорусский режим относится к популистскому типу вместе с Бразилией, Венесуэлой и Эквадором. “В них можно обнаружить формальное разделение властей и ориентацию правительства на получение поддержки со стороны народа взамен на нереалистичные обещания его обеспечить” [19]. Можно в целом согласиться с отнесением белорусского политического режима к популистским разновидностям авторитарных режимов. Вместе с тем следует сделать и некоторые замечания.

Во-первых, политическая мобилизация в тоталитарных режимах и популистских автократиях существенным образом отличается по степени интенсивности. Белорусский режим, например, удовлетворяется пассивной поддержкой со стороны большинства населения и не требует ее активной и каждодневной демонстрации подданными.

Во-вторых, Беларусь значительно уступает вышеназванным латиноамериканским государствам по уровню формального разделения властей. В нашей стране вся власть сконцентрирована в руках президента, парламент лишен серьезных возможностей для сдерживания исполнительной власти. Как уже отмечалось выше, в Беларуси отсутствует и независимая судебная власть.

Неопатримониальные теории. Весьма плодотворным подходом к изучению политических режимов постсоветских стран вообще и Беларуси в частности является концепция неопатримониализма (Neopatrimonialism). Она берет свое начало из противопоставления Вебером легально-рационального (бюрократического) господства патримониальному, основанному на частном присвоении важнейших функций государства. Вебер считал, что патримониальный способ осуществления власти может иметь место внутри самых разных политических систем. “Патримониальным институтам, прежде всего, недостает бюрократического разделения частной и публичной сферы. Политическое управление рассматривается правителем в качестве исключительно персонального предприятия, а политические полномочия существуют как часть его личной собственности, которая может приносить доход в виде налогов и дани” [20].

Адаптацию этих идей Вебера к анализу современной политической и экономической реальности проделали Михаэль Рот и Шмуэль Эйзенштадт. Первый обратил внимание на то, что в новых постколониальных государствах отсутствуют важные легально-рациональные элементы современного государства, и даже после исчезновения традиционных форм легитимности продолжается воспроизводство некоторых прежних форм административной практики. Второй связал современный патримониализм не только с персональным правлением и различными формами личной власти, но и с отношениями между центром и периферией политической системы.

Эйзенштадт считает, что неопатримониальное господство опирается на три базовых принципа: 1) политический центр отделен и независим от периферии, он концентрирует политические, экономические и символические ресурсы власти, одновременно закрывая доступ всем остальным группам и слоям общества к этим ресурсам и позициям контроля за ними; 2) государство управляется как частное владение (патримониум) - правящих групп - носителей государственной власти, которые приватизируют различные общественные функции и институты, делая их источником собственных частных доходов; 3) этнические, клановые, региональные и семейнородственные связи не исчезают, а воспроизводятся в современных политических и экономических отношениях [21].

Неопатримониальные системы также теснейшим образом связаны с патрон-клиентельной зависимостью, пронизывающей собой все общество. Патрон защищает своих клиентов, взамен последние оказывают ему всевозможные услуги. Экономические и властные ресурсы первых обмениваются на политическую и электоральную лояльность вторых. Не менее важное значение для осуществления неопатримониального господства имеет та или иная степень персонализации власти. Глава государства в таком обществе неизбежно становится воплощением политической системы, ее символическим центром и основным нервом, стягивающим формальные и неформальные нити правления в единое целое. Все другие политические институты становятся лишь средством, инструментом реализации его политической стратегии.

Неопатримониальные системы весьма широко распространены в современном мире. В первую очередь их можно обнаружить в развивающихся странах Азии и Африки. однако не только там. Как отмечает украинский политолог Александр Фисун, "успешная демократизация... в Западной Европе и Латинской Америке, как правило, происходила уже после процессов рациональной бюрократизации и строительства национального государства. Так, успешным переходам третьей волны предшествовал сначала длительный период олигархических демократий XIX столетия, потом авторитарного развития 1920-1930 гг. Напротив, в большинстве постсоветских государств демократизация не предшествовала весьма сложным и драматичным процессам рационально-бюрократической модернизации государства и национальной консолидации... Это привело к тому, что в большинстве случаев инверсионные траектории постсоветского политического развития после распада Советского Союза повели не к установлению демократии, а к утверждению системы неопатримониального господства... Основными характеристиками неопатримониальной модели в постсоветских условиях являются: формирование класса рентоориентированных (rent-seeking) политических предпринимателей, которые для достижения своих экономических целей используют политические возможности слияния власти и собственности; частное - в той или иной степени - использование государственноадминистративных ресурсов, в первую очередь, силовой и фискальной функций государства, которые применяются главным образом для подавления политического сопротивления и устранения экономических конкурентов; ключевая роль клиентарно-патронажных отношений и связей в структурировании политико-экономического процесса.

В этой связи процессы перестройки и крушения коммунизма. следует рассматривать, с одной стороны, как определенную качественно новую ступень рационализации, связанной с переходом к новым, демократическим способам легитимации и формальным установлением легально-бюрократических форм господства, с другой же стороны - как процесс прямой патримониальной апроприации правящими элитами (партийно-хозяйственной номенклатурой второго и третьего эшелона и региональными республиканскими субэлитами) государственной машины управления. Демократизация и экономические реформы 1990-х гг. модернизировали и усилили механизмы административно-политического рынка, а также клиентарного обмена ресурсами между различными сегментами центра и периферии, что трансформировало существовавшие в недрах советского строя элементы патримониального господства полутрадиционного типа в систему обновленного, осовремененного неопатримониализма... Такая трансформация становится предпосылкой формирования системы политического капитализма (по веберу; по современной терминологии - "капитализма родственников и друзей" (crony capitalism), основанного на той или иной степени патримониального государства, общества и экономики" [22].

Данное описание хорошо подходит для объяснения политических процессов в Беларуси. Низкий уровень национальной идентичности породил большие проблемы с формированием здесь нации- государства. Провинциализм господствующей номенклатуры привел ее к поражению в политическом противостоянии с популистским лидером, представителем региональной элиты, который быстро научился использовать государственную машину как принадлежащую ему собственность для обеспечения политических и экономических интересов нового правящего класса во главе с президентом.

Как отмечает японский политолог Кимитака Мацузато, “если российский, украинский и даже центрально-азиатские режимы демонстрировали определенный уровень плюралистической конкуренции между кланами, белорусскую клановую политику можно назвать монополистической. Лукашенко содействует развитию только собственного клана и собственной избирательной машины, не допуская в этом плане никакой конкуренции со стороны фракций элиты. Лукашенко добился успеха в подавлении любого заметного развития элитных кланов - парламентских, бюрократических, финансовоолигархических, промышленных или региональных. С этой целью Лукашенко всегда апеллировал к массам, стремясь вызвать у них антиэлитные настроения и атаковать элиты и сверху, и снизу. Лукашенковская монополистическая клановая политика нашла свое оправдание в популистском образе политики, в которой участвуют только два действующих лица: лидер и народ” [23].

Все посткоммунистические системы, по мнению Мацузато, можно разделить на два типа: западные (страны Центрально-восточной Европы и Балтии) и восточные (страны СнГ). в первых преобладают парламентские или слабые президентские формы правления, во вторых действуют сильные президентские системы, часто становящиеся суперпрезидентскими республиками. в западных посткоммунистических странах происходит частая смена левоцентристских и правоцентристских коалиционных правительств. в восточных посткоммунистических странах власть навсегда попадает в руки к одной монопольной центристской партии. в странах ЦвЕ и Балтии произошло официальное закрепление роли партий в качестве важнейшего инструмента политики. В странах СнГ даже за фасадом сильных правящих партий всегда скрываются клиентель- ные отношения. итоги выборов на западе зависят от изменения общественного мнения, на востоке они являются результатом применения политических технологий. В первой группе стран централизованная партийная система сочетается с пропорциональной избирательной системой. Во второй группе государств партийная система является фрагментированной, а избирательная система контролируется правительством. Для стран ЦвЕ и Балтии характерна унитарная форма государственного устройства; для стран СНГ - деконцентрация власти и большое влияние региональных боссов. Западные посткоммунистические страны искренне относятся к требованиям Европейского Союза. Восточные посткоммунистические страны лишь упоминают их, но не стремятся выполнять. Странам первого типа свойственна чисто неоконсервативная рыночная экономика, открытая зарубежному капиталу. Странам второго типа присущ патримониальный капитализм и поддержка национального капитала. Жизненный уровень является неожиданно низким в государствах ЦВЕ и Балтии и неожиданно высоким в государствах СНГ.

Формально режим Лукашенко относится ко второму типу, однако целый ряд особенностей делает политическую систему Беларуси не похожей на клановую модель, доминирующую в других странах СНГ. Помимо уже упоминавшегося выше отсутствия плюралистической конкуренции между кланами, в современной Беларуси популизм и антиэлитизм политики президента, которые сыграли очень важную роль в приходе Лукашенко к власти, приобрели системный и перманентный характер. Как подчеркивает Мацузато, "благодаря постоянным показательным судебным процессам (против "своих" - замеч. авт.), удалось... запугать элиту, предотвратить ее превращение в олигархию".

Крайний централизм в отношениях между центром и регионами помимо Беларуси существует в Центральной Азии, Татарстане и Башкирии. Многие его элементы были введены и в Украине при Кучме. "Однако, - как обращает внимание японский политолог, - более существенная разница между Беларусью и другими странами наблюдается в отборе кандидатур на должности руководителей региональной исполнительной власти... Лукашенко предпочитает переводить местное руководство из одной области в другую, а не опираться на местных боссов, чтобы предотвратить формирование региональных кланов. Если взять критерий "отношение к нормам, принятым в ЕС", то и в этом вопросе Беларусь выделяется среди стран СНГ. "В отличие от Кучмы, Лукашенко не считал необходимым улучшать свой имидж на Западе (до недавнего времени, по крайней мере, пока не начали портиться союзнические отношения с Россией - замеч. авт.) и даже на словах не принимал такие европейские ценности, как местное самоуправление и отмена смертной казни"

"...Лукашенко фактически повернул вспять процесс номенклатурной приватизации, инициированной бывшим премьер-министром Кебичем, и тем самым разрушил экономический фундамент для постсоветского клиентелизма, т.е. сращивания власти и собственности. Парадокс лукашенковского псевдосоциализма заключается в том, что государственная собственность не гарантирует предприятиям инвестиций, покупателей и поставщиков. вышестоящие экономические органы открыто предлагают руководству предприятий находить их самостоятельно. Большая часть белорусской экономики остается в руках государства (фактически только с 2008 г. стали разрабатываться планы акционирования и приватизации крупных объектов республиканской собственности под жестким контролем президента - замеч. авт.) " [24].

Любовь к популизму “народного президента” не позволила Беларуси провести важные рыночные реформы, рационализировать бюрократию и несколько модернизировать неопатримониальную систему, что сделали многие восточные посткоммунистические страны.

Большая часть исследователей относит неопатримониальные режимы к авторитарным политическим образованиям. Немецкие исследователи Геро Эрдман и Ульф Энгел утверждают, что следует выделять два вида авторитарных систем. Один бюрократический, который существовал в Европе, например в Германии во второй половине XIX в., и второй неопатримониальный, характерный для многих не западных государств. И в том, и в другом случае правление носит личный характер, однако существенно отличается бюрократия. В Кайзеровской Германии она, например, действовала на основе легально-рациональных принципов своей организации. В то время как во многих развивающихся странах поведение этой группы все еще подчинено логике современного патримониального господства. Демократии, в отличие от авторитарных систем, опираются и на правление закона, и на деятельность легально-рациональной бюрократии. Между этими полюсами расположено большое количество гибридных режимов [25].

К разновидности неопатримониальных теорий относится и концепция султанистских режимов. Она стала активно разрабатываться многими учеными после выдвижения в середине 90-х гг. американскими политологами Линцем и Степаном известной идеи о существовании четырех самостоятельных типов недемократических режимов: авторитаризма, тоталитаризма, посттоталитаризма, сул- танизма. Известно, что Вебер рассматривал султанизм как крайнюю форму патримониализма, которая основывается на “свободном от традиционных ограничений произволе правителя”.

Согласно американским политологам Стивену Эйку и Тарасу Кузьо, белорусский авторитарный режим за годы правления Лукашенко стал многими своими чертами походить на султанизм, функционирующий в некоторых развивающихся странах. Режим Лукашенко демонстрирует крайний патримониализм, проявляющийся в слиянии публичной и частной сфер жизни общества. Вместо разработанной господствующей идеологии власти Беларуси заимствовали вульгарный панславизм у своих восточных соседей, а также советский белорусский патриотизм правящего класса. Государство не является правовым, а его лидер, не сдерживаемый никакими нормами и институтами, вторгается в сферу политического плюрализма, представляющего угрозу для его правления. Правящая элита здесь всецело зависит от руководителя государства, а попытки некоторых ее представителей действовать самостоятельно, как в 1996 г., заканчиваются вытеснением их в ряды оппозиции или исчезновением [26].

С этой точкой зрения категорически не согласен американский специалист по Беларуси Иоффе. При этом его критика отнесения Эйком и Кузьо лукашенковского режима к султанистским является весьма оригинальной. Иоффе не опроверг ни одного аргумента своих оппонентов, но заострил свое внимание на том, что в нашей стране в гораздо меньшей степени нарушаются права человека, чем в странах Центральной Азии, которые, наверное, можно называть подобным образом: sultanate.

"Например, если в Беларуси оппозиция является только объектом давления со стороны властей, то в Узбекистане или туркменистане она сидит в тюрьмах, и с ней не церемонятся. в Беларуси являются доступными российские телеканалы и медиа, регулярно высмеивающие и унижающие лукашенко. Конечно, некоторое вещание из России было ограничено, но не газеты, печатающие антилукашенковские материалы. Белорусские оппозиционные СМи свободны и доступны; любой может посмотреть на сайте БДГ почти ежедневную критику лукашенко или прочитать ее в газете Лтаратура i мастацтва - официальном органе Союза писателей. в апреле 2002 г. репрезентативный опрос ниСЭпи обнаружил, что 32% белорусов не боится открыто высказывать свои политические взгляды, только 26% заявили, что они иногда опасаются делать это... Редкие опросы граждан любой центрально-азиатской страны, направленные на выяснение их мнения о правительстве и руководителях, дадут нам совершенно иные результаты" [27].

Нужно сказать, что за четыре года, которые прошли с момента публикации этой статьи, Лукашенко попытался наверстать упущенное и догнать своих коллег-президентов из центрально-азиатских государств (об этом свидетельствуют и данные Freedom House [28]. Уже перед выборами 2006 г. ему удалось добиться того, чтобы ни один российский телеканал, вещающий на Беларусь, не использовал критические материалы о деятельности президента. Конечно, Лукашенко еще не успел посадить всю оппозицию за решетку. Да это ему и не нужно, достаточно изолировать от общества наиболее “опасных смутьянов” (бывшего кандидата в президенты А. Козулина, например, который находился в заключении более двух лет). Изменилось положение и независимых СМИ. Редактора известной даже в США газеты Лтаратура i мастацтва отстранили от работы после чисток и перестановок в руководстве Союза писателей. БДГ пока что выходит в электронной версии, но не будем забывать, что еще несколько лет назад ее можно было купить в киосках Союзпечати, как большое число других независимых изданий.

После введения в Беларуси так называемой контрактной системы на государственных предприятиях и в учреждениях многое изменилось и со свободой выражения мнения, свободой критики высшего руководства. Атмосфера страха и истерии нагнетается самими властями, и иногда она переходит границы разумного. Так случилось с известным предупреждением всем минчанам и гостям столицы не появляться на Октябрьской площади 19 марта 2006 г. после 19.00, чтобы не быть обвиненными в участии в террористических действиях, направленных на свержение государственного строя и законно избранного президента. Трудно сказать, в какой степени эти меры были копированием тактики борьбы с оппозицией режимов Узбекистана и Туркменистана или же являлись оригинальными know how спецслужб Беларуси. Но главное даже не это, а то, что и в государствах Центральной Азии, и в Беларуси общество оказалось лишенным любых сдерживающих механизмов, с помощью которых можно поставить на место зарвавшуюся власть: электоральных, парламентских, судебных, конституционных и т.п. И там, и здесь государство фактически приватизировано президентами и связанными с ними узкими клановыми группировками. Чиновники из слуг закона превратились в клиентов первых лиц государства.

По мнению Фисуна, все постсоветские политические системы можно классифицировать в зависимости от соотношения сил между неопатримониальной бюрократией, политическими рентоориентированными предпринимателями и главами государств, контролирующими использование силовых ресурсов. “В том случае, когда глава государства устанавливает персоналистский контроль над политикой и бизнесом с помощью как полутрадиционных, так и современных стимулов и вознаграждений, можно говорить о формировании султанистскихрежимов (Азербайджан, Казахстан, Узбекистан, Киргизия, Туркменистан, Беларусь). Там, где произошел “захват государства” рентоориентированными экономическими игроками в союзе с неопатримониальной бюрократией, сформировались олигархическопатримониальные режимы (Россия, Украина, Молдова, Грузия, Армения)” [29].

Фисун выделил и важнейшие тенденции развития неопатримониальных систем в постсоветском мире. "Расширение позиций рентоориентированных акторов (что наиболее ярко проявилось в их роли в президентских выборах в России и Украине во второй половине 1990-х гг. или в силовых захватах власти в закавказских республиках) приводит к усилению конкуренции различных фракций неопатримониальной бюрократии и плюрализации экономического и политического поля этих государств - процессам, затронувшим и ряд просвещенных султанистских режимов Центральной Азии и Закавказья (Казахстан, Киргизию и Азербайджан). В большинстве олигархическопатримониальных режимов наиболее влиятельные экономические игроки ставят вопрос о частичном изменении правил игры и снижении роли главы государства как основного вето-игрока и доминирующего элемента неопатримониальной вертикали... Возникла потребность не в иерархической, а скорее, в горизонтальной самоорганизации экономических игроков. что получило свое политическое выражение в проектах парламентаризации политической системы и породило запрос на "слабого президента". Так возникла первая стратегия трансформации постсоветского неопатримониализма, которую можно назвать политической рационализацией: политическая система должна быть преобразована так, чтобы быстро и эффективно откликаться на запросы различных групп экономических интересов, т.е. быть прозрачной и нейтральной (кульминацией этой стратегии стали так называемые цветные революции снизу).

В ответ на это неопатримониальная бюрократия, используя подконтрольность силовых ресурсов главе государства, попробовала поставить под свой контроль или прямо ликвидировать все усиливавшиеся независимые центры силы (олигархические бизнес-интересы, политические партии, СМИ, парламент, негосударственные организации гражданского общества, культурные и региональные элиты. "Олигархический поворот" 1993/94-1999/2000 гг. сменился новым ключевым трендом 2000/01-2004/06 гг., который состоит, с одной стороны, в формальной рационализации/бюрократизации политикоэкономических центров власти и восстановлении позиций государства в экономической сфере, с другой - в попытках ограничения и контроля политической конкуренции, что вызывает развитие авторитарных тенденций и постепенное "закрытие" политической сферы. Данную стратегию можно назвать путем силовой рационализации... Успешная силовая рационализация является формой бюрократической революции сверху, которая приводит также к существенной трансформации режима в некую разновидность бюрократического неопатримониализма (где доминирующим слоем становится силовая бюрократия). Именно в этом направлении бюрократической революции сверху (и пока относительно успешной контрреволюционной стабилизации) развивается Россия, Беларусь, Казахстан и Азербайджан" [30].

На наш взгляд, следует согласиться с этим анализом эволюции неопатримониальных постсоветских режимов. Есть только одно небольшое замечание, касающееся места Беларуси в данной схеме. У нас с середины 90-х гг. не было заметно никаких серьезных плюралистических тенденций, точнее, тогда они все были взяты под жесткий контроль главой государства. С тех пор в Беларуси волнами проходят кампании борьбы президента с отдельными элементами этого “пагубного явления”: мелким бизнесом, независимыми СМИ, партиями, неправительственными организациями и др. Иногда они сопровождаются чистками и гонениями против некоторых чиновников государственных органов управления и экономических предприятий - в этом проявляется популистская природа белорусского режима. Лукашенко всегда опирался на силовые структуры, предусмотрительно меняя их руководящий состав, справедливо опасаясь большей угрозы своей власти с их стороны, нежели со стороны слабой и расколотой оппозиции.

Если следовать логике рассматриваемой концепции, Беларусь, на наш взгляд, не прошла весь путь от султанизма к бюрократическому неопатримониализму, хотя Лукашенко и реализовал силовой вариант рационализации (контрреволюционной стабилизации) режима гораздо раньше Путина.

Таким образом, концепция неопатримониализма внесла важный вклад в понимание постсоветских политических режимов. Она позволила по-новому взглянуть на взаимоотношения между властью и обществом, выделить важнейших акторов политических и экономических процессов в странах, образовавшихся после распада СССР, определить тенденции эволюции политических систем этого региона планеты. Вместе с тем неопатримониальная парадигма не свободна от недостатков. Важнейшим, по мнению немецких ученых Эрдмана и Энгела, является ее претензия на универсальность объяснений. На наш взгляд, неопатримониализм должен восприниматься как важное дополнение к другим подходам к изучению современных политических режимов, а не как их полное замещение.

В своем дальнейшем анализе белорусской политической системы мы будем опираться на концепцию Линца и Степана. Анализ степени плюрализма, роли идеологии и мобилизации, особенностей руководства (лидерства) позволил этим авторам выделить пять самостоятельных типов современных политических режимов: тоталитаризм, авторитаризм, посттоталитаризм, султанизм и демократия [31]. К вышеназванным критериям мы добавили еще один, присутствующий у большинства авторов, рассматривающих политические режимы, - состояние прав человека (более подробный анализ концепции Линца и Степана содержится в кн.: Ровдо В., Сравнительная политология. Т. 1. Вильнюс - Москва: ЕГУ - Вариант, 2007. С. 76-81).