Неассоциированные и институциональные группы интересов

Неассоциированные группы интересов так же как и аномические, являются плохо организованными и лишь спорадически демонстрирующими свою активность. Правда, мы всегда можем указать на те общественные силы, которые стоят за неассоциированными группами.

После прихода к власти Лукашенко обеспечил поддержку со стороны наиболее важных для него социальных групп белорусского общества. Как отмечает Силицкий, доходы перераспределялись в пользу среднеобеспеченного городского населения, а забирались у предпринимателей и наименее богатых жителей села. выдача льготных кредитов стимулировала государственный сектор экономики. предприятия расширяли неэффективное производство, так как это вело к увеличению субсидий, и, пока сохранялась возможность продать или обменять по бартеру произведенное, у них не было никаких оснований быть недовольными политикой лукашенко: рабочие были обеспечены работой, стабильной, хотя и небольшой зарплатой и бесплатными социальными благами, оставшимися еще с советских времен.

пенсионеры являлись той социальной группой, которая в наибольшей степени поддерживалась лукашенко и чьи доходы стали расти после его прихода к власти. Как и во многих других странах, это была наиболее активная категория избирателей. поэтому в течение всего лукашенковского президентства пенсии постоянно увеличивались. интересно, что лукашенко мог позволить себе дискриминацию сельского населения, которое в целом входило в категорию его приверженцев, потому что колхозное крестьянство еще с советских времен власти научились держать под контролем.

президентские выборы 1994 г. были своеобразным восстанием масс, революцией социальных низов, аутсайдеров, не способных вписаться в новые экономические отношения, ностальгирующих по советским временам, против номенклатуры и богатых. И первые 8-10 лет правления лукашенко именно эти слои были его основным электоратом. публицисты писали о создании в центре Европы новой Кубы или Северной Кореи. Скорее всего, именно по этому пути и пошел бы белорусский режим. Но тут случилось то, чего никто не ожидал, и меньше всего - сам лукашенко. На Беларусь свалились "шальные нефтедоллары". В 2003-2008 гг. в стране начался потребительский бум. Быстро росли доходы, потребительские кредиты; люди покупали квартиры, автомобили и др. президентские выборы 2006 г. показали существенный рост реальной общественной поддержки лукашенко. И что принципиально важно, стала меняться социальная база режима. Вместо социальных низов, аутсайдеров, лукашенко стал поддерживать нарождающийся средний класс.

Вместе с укреплением позиций правящей команды этот процесс породил для нее новые проблемы. прежде всего, оказалось, что потребительские стандарты нового среднего класса существенно выше, чем у социальных низов ("чарка и шкварка"). К тому же эти потребительские запросы быстро растут. и если их не удовлетворять, то можно лишиться поддержки нового электората. Лукашенко стал заложником растущих потребительских запросов этого социального слоя. Поэтому, наступая на горло собственной песне, видя всю опасность рыночной экономики для его социальной и политической системы, он, тем не менее, демонстрирует намерение либерализировать экономические отношения, хотя бы частично.

А это увеличивает общественные зоны, неподконтрольные государству, может потянуть за собой требования политических изменений [12].

Нам кажется, что подлинного среднего класса, т.е. людей независимых от власти, в Беларуси так и не появилось. Но увеличилась прослойка социально сильных и лояльных власти групп населения, которые, по данным НИСЭПИ, стали значительной частью электората Лукашенко, наряду с социально слабыми группами. Последние проявляют все большее разочарование в своем кумире, что влияет на рейтинг доверия и электоральный рейтинг президента, но не оппозиции. Лояльность первой группы объясняется местом работы (государственная сфера) и контрактной системой, которая прочно привязала человека к администрации на предприятиях и в учреждениях.

Все выделенные Силицким и Карбалевичем социальные силы можно отнести к большим неассоциированным группам интересов, играющим определенную роль в политической жизни Беларуси. Однако эта роль является ограниченной. Как и в других странах, крупные неассоциированные группы сталкиваются с такими проблемами, как наличие людей, которые считают, что усилия, потраченные на достижение неких коллективных целей, значительно превышают выгоды, полученные в результате такой деятельности. Активность подобных групп интересов сдерживается и проблемой free riders: получателями благ становятся не только те, кто затратил усилия, но и “зайцы-безбилетники”, которые просто воспользовались достигнутым результатом, не сделав для этого ровным счетом ничего.

Кроме того, поскольку Беларусь является авторитарным государством, власти нашей страны всячески стимулируют социальную пассивность граждан.

В демократических системах относительная пассивность больших неассоциированных групп интересов компенсируется наличием огромного количества независимых ассоциаций, которые артикулируют интересы наиболее активной части социальных сил общества, что создает здоровую конкурентную среду для государственного аппарата. Ничего подобного не наблюдается в Беларуси. Деятельность аутентичных ассоциированных групп интересов здесь сталкивается с большими проблемами, создаваемыми властями. В таких условиях получают гипертрофированное развитие небольшие неассоциированные группы интересов, наиболее влиятельными из которых являются те, которые опираются на знакомство и личные связи с главой государства и людьми из его окружения (см.: патрон-клиентельные сети). Чрезмерным политическим весом обладают и некоторые институциональные группы интересов, особенно бюрократия.

Развитие элит. Прежде чем проанализировать специфику деятельности институциональных групп в Беларуси, попытаемся взглянуть на процесс формирования и развития элит в нашем государстве. Для этих целей хорошо подходит концепция российского политолога Яковлева, который выделил четыре группы в составе российской элиты, сформировавшиеся еще в эпоху перестройки: старшего и младшего поколений номенклатуры, старшего и младшего поколений интеллигенции. При этом, в отличие от стран Восточной Европы, в России интеллигенция не представляла собой некую контрэлиту с иными ценностными установками, но была тесно интегрирована в советскую систему [13].

Как и в РСФСР, в БССР перестройка начиналась как борьба за власть между старшим и младшим поколениями номенклатуры. Интеллигенция в целом в те годы была на стороне инициаторов общественного обновления, активно использовавших демократические и рыночные лозунги.

"Постсоветская элита является, возможно, единственной белорусской группой, которая имела опыт, хотя бы частичный, административной завершенности, с собственными правилами, корпоративными связями, системой образования, механизмами отбора и рекрутирования. Логика ее развития была разрушена в начале 90-х гг., но это не помешало ей еще десятилетие занимать лидирующие позиции. Большинство представителей советской элиты имели местное происхождение (они в основном рекрутировались из людей, получивших техническое образование - замеч. авт.), многие сохраняли определенные сантименты к белорусской культуре, особенно к литературе, но одновременно она была сильно советизирована в сравнении с остальными республиканскими элитными группами. Идеи независимости и национального возрождения не были достаточно популярными, а руководство БССР до последнего момента оставалось лояльным СССР" [14].

Безоговорочную победу старшего поколения белорусской номенклатуры над своими оппонентами в годы перестройки и в первый период существования независимого государства можно объяснить следующими причинами.

Во-первых, наличие стабильных каналов перемещения в Москву и возвращения в Минск для партийной элиты, которые политолог Урбан назвал моделью нового клиентелизма, лишало центральную элиту стимулов к тому, чтобы использовать инициативы Горбачева для расширения своей власти в республике [15]. Более того, политика Кремля побуждала к переходу от кулуарного стиля руководства к интерактивному, от непосредственного партийного командования к передаче определенных полномочий избранным представительным органам, что создавало для верхушки белорусской номенклатуры совершенно ненужные проблемы.

Во-вторых, как указывает Силицкий, “центральная элита не желала менять сложившуюся модель властвования, а местная была слишком слабой, чтобы на что-то рассчитывать”. Будучи культурно гомогенным государством, Республика Беларусь не знала проблем сепаратистских движений. Особенности процесса распределения должностей в БССР не оставляли региональным руководителям больших шансов на улучшение своего положения за счет использования представительных институтов власти, появившихся в результате политики перестройки [16].

В-третьих, позиции оппонентов старшего поколения номенклатуры были ослаблены. Многие реформаторы из числа номенклатуры переехали в Москву в результате выборов на Съезд народных депутатов в 1989 г. Представители старшего поколения интеллигенции (“идеалисты”) были выходцами из рядов гуманитарной и научной интеллигенции, не обладающими необходимой квалификацией и опытом административной работы. Младшее поколение интеллигенции, более прагматичное и циничное, еще не успело заявить о себе во весь голос.

Главной силой, противостоящей постсоветской элите в Беларуси, было старшее поколение интеллигенции. Как и в России, эта группа состояла из людей, обладающих достаточно идеалистическими представлениями (далекими от своекорыстия) о том, каким образом должно развиваться государство. Многие люди искренне верили в то, что проект национальной, независимой и европейской Беларуси скоро будет полностью реализован. В отличие от России, старшее поколение интеллигенции в нашей стране сумело трансформироваться в подлинную контрэлиту с иными ценностными установками, нежели у официальных властей. Распад Советского Союза привел к тому, что часть членов данной группы оказалась в парламенте, а один из ее лидеров С. Шушкевич даже возглавил Верховный Совет (второй лидер З. Позняк руководил немногочисленной, но весьма эффективной парламентской оппозицией БНФ). Казакевич называет эту группу национальной элитой.

"В противовес советской идентичности представители национальной элиты предлагали идентичность национальную, основанную на уважении к белорусскому языку и культуре, совсем другую интерпретацию истории (с долгой генеалогией от времен вКл, а не с 1917 г., как в ее советской версии) и совсем другое понимание внешнеполитического контекста... Важным для национального движения стала метафора возвращения в Европу, как политической, экономической и, что еще более важно, культурно-цивилизационной задачи. Это, соответствующим образом, соединялось с многосторонним подчеркиванием европейской сущности белорусской культуры.

В 1990-1994 гг. национальное движение (главной политической силой которого стал БНФ) было частью неустойчивого баланса с советской элитой, которая сохранила власть, но пошла на уступки в области белорусизации и возвращения национальных символов (консенсус Кебича). Но дальнейшее политическое развитие не привело к синтезу национальной и советской культуры, точнее, такой синтез был существенно замедлен усилением авторитарных тенденций и фактическим переходом государственной власти в 1994-2000 гг. на радикальные панрусистские националистические позиции. Национальная элита в таких условиях начинает вытесняться из легального политического поля (это произошло в 1996 г.) и репрессироваться государством, как на символичном, так и на социальном уровнях" [17].

Другими словами, старшее поколение интеллигенции, стоящее на национальных белорусских позициях, оказалось вытесненной президентом Лукашенко в нишу контрэлиты, которую она занимала в эпоху перестройки и гласности в СССР.

Приход Лукашенко к власти в 1994 г., с точки зрения теории циркуляции элит, был ничем иным, как победой младшего поколения номенклатуры над своими старшими товарищами. К руководству страной пришли люди, которые занимали административные позиции на районном уровне управления, в основном выходцы из восточных регионов Беларуси. Данный факт стал возможен благодаря двум причинам: неспособности постсоветской элиты наладить работу экономики (она отказалась от проведения глубоких рыночных преобразований); установлению временного союза между младшим поколением номенклатуры и младшим поколением интеллигенции. Как и в России, в нашей стране эта группировка состояла из образованных и талантливых людей, тесно связанных с комсомолом. Она “стремилась к извлечению частных выгод из сложившейся ситуации и своей близости к власти” [18]. Лидерами младшего поколения интеллигенции в то время выступали известные депутаты парламента В. Гончар и Д. Булахов. Без активной поддержки со стороны данной элитной группы, обеспечивавшей идейную подпитку “недовольных провинциалов”, А. Лукашенко никогда не стал бы президентом.

Однако такой союз оказался в высшей степени непрочным. Лукашенко отказался от проведения рыночных реформ и приватизации, на что рассчитывала интеллигенция. Теперь они несли угрозу режиму личной власти. В помощи со стороны младшего поколения интеллигенции глава государства больше не нуждался, потому что изменились задачи: теперь для него главным было не завоевание власти, а ее удержание. В решении этой проблемы президент быстро нашел нового союзника в лице постсоветской элиты, которая обладала опытом административной работы, но также как и младшее поколение номенклатуры, боялась открытой конкуренции и выступала за усиление государственной монополии в области экономики и политики.

Многие бывшие соратники Лукашенко из числа представителей интеллигенции оказались в рядах оппозиции. Новый же неформальный лидер постсоветской элиты М. Мясникович, который руководил штабом В. Кебича на президентских выборах 1994 г., сохранил пост вице-премьера при Лукашенко, а затем даже стал главой Администрации президента. После выборов 2001 г. он был отправлен в “почетную ссылку” - руководить национальной Академией наук. Казакевич называет младшее поколение номенклатуры новой элитой. Нам кажется, что более подходящим термином является провинциальная элита, потому что ничего нового она из себя не представляла. Это - второй, если не третий, эшелон все той же постсоветской элиты.

"Центральное место здесь занимают люди, которые получили социальный и политический статус в результате прямой протекции со стороны новой власти и отдельных ее носителей, а также те, чьи позиции (в частности, экономические) стали возможными только в результате получения преференций от государственной системы. наиболее показательным в этом плане является положение круга знакомых и коллег лукашенко (а также знакомых этих знакомых и т.д.), которые занимали скромные должности районного уровня, а после 1994 г. стали персонами национального масштаба... Кроме того, значительная часть административной элиты сформировалась в условиях современной государственной системы, которая кажется им знакомой и привычной, а значит и полезной. личные убеждения представителей новой элиты могут быть разными, но их статус заставляет их смотреть на политику сквозь призму интересов системы, от которой зависит их будущее... Если во второй половине 90-х гг. новая элита предлагала в качестве основной идеологии разные варианты российского национализма, то в начале XXI в. происходит ее переход к специфической конструкции идеологии белорусской государственности (2003 г.). Это немного изменило статус Европы в идеологии элиты, которая отошла от цивилизационного противостояния с ней, и вернулась к географическому пониманию европейского пространства" [19].

Провинциальная элита постепенно оттеснила на задний план постсоветскую группировку и в настоящее время полностью доминирует в структурах власти. Ее идеологическое перевооружение, которое наблюдается в последнее время (заимствование у своих противников идеи государственного суверенитета, признание необходимости либерализации экономики и налаживания связей с европейскими структурами) не вызвано пониманием собственных ошибок, допущенных в предшествующий период времени. Причина этого кроется в попытках адаптации к новым вызовам, связанным с невозможностью реализовать проект выгодного элите союза с Россией, и со стремлением за счет только словесных манипуляций сохранить всю полноту власти в своих руках.

Институциональные группы интересов. В нашей стране, как и в ряде других авторитарных государств, институциональные группы играют значительную роль в артикуляции и агрегации интересов. Они также косвенно влияют на формирование политического курса и непосредственно - на контроль над его претворением в жизнь [20].

Степень влияния зависит от тех ресурсов, которыми располагают группы. К числу влиятельных институциональных групп интересов Республики Беларусь можно отнести иерархов православной церкви, которые обеспечили преимущества данной конфессии по сравнению с другими христианскими и нехристианскими деноминациями. Гораздо меньшую роль в политической жизни у нас, чем в России и Украине, играют бизнес-корпорации, потому что в Беларуси до последнего времени не проводились системные рыночные реформы. В отличие от ряда азиатских и африканских авторитарных режимов, в нашей стране место армии в системе властных отношений является незначительным. Вооруженные силы проигрывают соревнование милиции и спецслужбам, руководство которых оказалось в состоянии обеспечивать высокий уровень государственного финансирования и другие привилегии.

Наиболее могущественной институциональной группой интересов в Республике Беларусь является бюрократия, которая одновременно выступает и в роли основной элиты власти в стране.

Важнейшим ресурсом, обеспечивающим монопольное положение этой группы, является организационный ресурс. Без бюрократии не может нормально функционировать никакой современный государственный аппарат. Правда, белорусских чиновников трудно назвать профессионалами в сфере управления. Последнее обстоятельство объясняется спецификой политической системы, в рамках которой им приходится работать. Существуют разные подходы к пониманию белорусской бюрократии и ее роли в государственном управлении.

Директор минского Центра проблем европейской интеграции Шевцов: "В Беларуси сегодня не капитализм c рынком и не социализм с плановым хозяйством. Система, которую выстроил президент Беларуси, получила название госклана. Основная роль, конечно, отводится самому А. Лукашенко, но есть и еще около двух тысяч приближенных, которые решают все и за всех в стране. Самое главное - дойти до первого лица, которое на самом деле является очень важной функциональной фигурой. Здесь имеет значение не психология, не харизма, а внутри системы власти эта функциональная фигура, и существуют общенациональные программы, которые составляют так называемую предвыборную программу Лукашенко.

Эта программа утверждается Всебелорусским народным собранием, в котором принимают участие около двух с половиной тысяч делегатов, которые избираются на местах, по уже отработанным механизмам. Все более-менее заметные люди на местах, в регионах и на общенациональном уровне, они становятся делегатами этого собрания. Плюс это важный элемент еще и на случай какой-то фронды среди номенклатуры. Если любая клановая группировка попробует сформироваться, то может быть легитимно уничтожена в ходе вот такого собрания.

Все области страны находятся сегодня в равнозависимом положении от центра, и их междоусобные войны закончились полным признанием авторитета президента. Более того, объединившись, все кланы смогли преодолеть изоляцию. Беларусь начинает интегрироваться во внешний мир через страны третьего мира, такие как Венесуэла и Иран" [21].

Следует согласиться с использованием термина госклан применительно к анализу белорусской модели. Он позволяет взглянуть на белорусскую бюрократию как на очень важную составную часть господствующей персоналистской авторитарной системы, без которой диктатура личной власти давно оказалась бы не у дел. Вместе с тем, невозможно принять главный тезис Шевцова о полной стабильности системы и ее способности к саморазвитию. Со времен Платона известно, что те политические режимы, которые строятся вокруг ничем не ограниченной личной власти правителя, являются самыми нестабильными и опасными для подданных. Справедливость этой истины подтверждается и в наши дни. Поэтому прав директор Международного института политической экспертизы, российский политолог Минченко, который указывает, что “зацикленность госклана на одном человеке - это прямой путь к краху” [22].

С самого начала в основание белорусского госклана были заложены противоречащие друг другу принципы. С одной стороны, президент выстраивал бюрократическую пирамиду, вертикаль власти, которая охватила своим влиянием все государство сверху донизу. С другой стороны, и после прихода к власти Лукашенко не отказался от популизма, важнейшего легитимирующего принципа политического режима в Беларуси. Но вера простых людей в народный характер верховной власти требовала от президента регулярных “жертвоприношений”: кампаний громких разоблачений тех или иных коррумпированных бюрократов. Ни одно должностное лицо в Беларуси, кроме президента, до сих пор не получило гарантий своей неприкосновенности. Это не может не отражаться самым негативным образом на интегрированности правящей элиты. Она у нас не только не обладает средствами производства, но и плохо защищена от произвола со стороны первого должностного лица в государстве.

Что же в таком случае позволило системе госклана функционировать такой длительный отрезок времени, а чиновникам в своей основе активно поддерживать политический курс Лукашенко? Конечно же, это не пресловутые Всебелорусские народные собрания, которые с самого начала были показушными мероприятиями, неспособными повлиять на позицию главы государства или гармонизировать отношения между влиятельными клановыми группировками. На наш взгляд, содействовали объединению основной массы белорусской бюрократии вокруг фигуры президента несколько иные факторы. Их можно рассматривать в качестве важных преференций данной институциональной группы интересов.

Во-первых, к кампаниям борьбы со злоупотреблениями служебным положением можно легко приспособиться, если всерьез “не обижаться” на главу государства. Чистки и гонения в нашей стране обычно обходят стороной тех бюрократов, которые умеют демонстрировать свою преданность президенту. Лукашенко прощает даже серьезно провинившихся начальников, если уверен в их личной лояльности.

Во-вторых, в отличие от всех стран Европы, белорусская бюрократия живет в условиях искусственно уничтоженной конкурентной среды. Почти так же как в самые “застойные” годы брежневского правления, чиновники могут не утруждать себя совершенствованием профессиональных навыков. Продвигаются наверх не самые талантливые, но самые преданные и угодливые. Конечно, это угрожает деградацией всей системы госклана в длительной исторической перспективе, но в короткой перспективе ситуация выгодна Лукашенко. Он может быть уверен, что его бюрократия не справится с возложенными на нее функциями ни в открытой конкурентной системе европейского типа, ни даже в российской системе, а это означает, что у бюрократии Лукашенко просто не останется иного выбора, кроме как и дальше верой и правдой служить своему президенту.

В-третьих, в последнее время появились некоторые новые факторы, которые также могут быть отнесены к привилегиям белорусского чиновничества. Вот что пишут по этому поводу политолог Кар- балевич и экономист Заико.

"Поскольку номенклатура - это важная часть этого среднего класса (его правильнее называть "социально сильными группами электората лукашенко" - замеч. авт.), то были внесены коррективы в “социальный контракт" между правящей командой и номенклатурой. Существенно вырос разрыв между зарплатой чиновников и средней зарплатой по стране. Отчасти произошла легализация доходов номенклатуры. "Посадки" высоких начальников стали лишь результатом внутриклановых разборок, а не способом легитимации президента в глазах народа, как было раньше. Вместо борьбы с чиновничьими коттеджами возник знаменитый поселок в Дроздах, что невозможно было представить в 90-е гг., когда Лукашенко презентовал образ "народного президента". Но здесь Лукашенко поджидает опасность. Номенклатура может укрепиться, стать самостоятельной силой, претендующей на то, чтобы быть субъектом политики. И это грозит изменением типа режима. Вместо режима личной власти может возникнуть номенклатурно-олигархический режим. А это подорвало бы неограниченную и бесконтрольную власть лукашенко, потребовало бы создавать механизмы согласования интересов и пр." [23].

По мнению Заико, "президент Лукашенко в свое время остановил процесс приватизации, потому что понимал, что стоит только его запустить, моментально пойдет переформатировка всех ресурсных позиций, векторов влияния и прочее, соответственно, он автоматически будет вынужден уйти из управления страной... Тем не менее, в Беларуси приватизация пошла по пути приватизации оборотного капитала: машины, станки трогать не нужно, но деньги стали перекачиваться. с помощью системы "пылесоса" Номенклатура этот "пылесос" быстро сделала. Первый на входе: создаются маленькие предприятия (ООО и т.п.); второй на выходе: готовая продукция продается туда, где будет хозяином ваша "дочка", закупаем по одной цене и потом будем продавать по другой. Это все называется вымыванием оборотных средств. И белорусская номенклатура осуществила этот процесс и ждет перехода к той фазе, когда можно будет превратить этот оборотный капитал в основной.

В этом отношении у нас существует такая интересная проблема: будет ли сейчас в условиях ухудшения экономической ситуации номенклатурная вертикаль достаточно четко артикулировать свои интересы, чтобы принудить или убедить Лукашенко провести процесс приватизации. Что нам выгодно: приход российского, арабского капитала или создание собственной политической элиты? Необходимо убедить правящий класс, включая Лукашенко, в том, что это действительно будет перспективно, действительно является нашим национальным интересом" [24].

Лукашенко всегда удавалось контролировать бюрократию. Следует согласиться с Карбалевичем в том, что президент в настоящее время предоставил своим чиновникам лучшие материальные условия, чем те, которые у них были прежде. Он также закрывает глаза на процесс приватизации оборотного капитала, о чем так убедительно пишет Заико. Но, опять же, в обмен на лояльность данной группы. Она не получила искомой самостоятельности, о чем свидетельствует крайне нервная реакция Лукашенко на идею создания “партии власти” в Беларуси, его полный контроль над парламентом страны, который некоторые журналисты окрестили “палатой пенсионеров”, периодические чистки в рядах номенклатуры, новая волна борьбы с коррупцией в структурах прокуратуры и МВД в конце 2008 - начале 2009 гг.

Вместе с тем, в новых экономических условиях, если они возникнут с помощью Запада, и, в первую очередь, в случае активного участия белорусской номенклатуры в процессах приватизации, роль и значение данной группы возрастет. В неотдаленном будущем мы можем стать свидетелями очередного раунда борьбы между президентом и бюрократией. Кто знает, может быть, на этот раз она сможет одолеть своего противника, и тогда в стране действительно произойдет смена форм авторитаризма. Однако препятствием на этом пути является не только позиция главы государства, но и неготовность значительной части бюрократии к игре по правилам рынка, а не госклана.

Таким образом, среди неассоциированных групп интересов доминирующими позициями в нашей стране располагают малые неформальные группы, связанные узами личного знакомства с главой государства и его окружением. Наиболее же влиятельной институциональной группой является бюрократия, которая, как и прежде, в массе своей не готова к работе в условиях открытой и конкурентной системы, что не может не тормозить процесс реформирования белорусской экономики и политики.