Геополитическое положение Республики Беларусь

Геополитическое положение государств в современном мире теснейшим образом связано с их цивилизационной принадлежностью. Известный американский политолог Хантингтон в книге Столкновение цивилизаций сделал вывод о том, что после краха коммунизма и вступления человечества в постидеологическую эпоху на первый план вышли так называемые культурные противоречия.

На основании этих критериев Польшу, Литву, Латвию, Эстонию и многие другие европейские страны автор называет государствами- членами (member states) западной цивилизации. Украина, по его мнению, является классическим восточно-европейским примером разделенной страны (cleft country), часть населения которой тяготеет к российскому культурному ядру (core state) православной цивилизации, в то время как другая - стремится к союзу с западнохристианским миром. Беларусь, согласно американскому политологу, безоговорочно попадает в категорию государств-членов восточнохристианской цивилизации.

“В отличие от Армении, в Беларуси национальная идентичность имеет малое значение. Она также еще больше зависит от поддержки со стороны России. Многие ее жители, кажется, идентифицируют себя больше с Россией, чем со своей собственной страной. В январе 1994 г. парламент заменил умеренного националиста и центриста, который был главой государства, на консервативного пророссийского политика. В июле 1994 г. 80% избирателей проголосовали за пророссийского союзника Владимира Жириновского как за президента страны.

Теперь попытаемся дать собственый ответ на вопрос о месте Республики Беларусь на глобальной карте цивилизаций, отталкиваясь от критериев Хантингтона. Мы не будем ограничиваться описанием ситуации, сложившейся в стране после обретения ею суверенитета, но попытаемся привлечь исторические аргументы для такого анализа, проигнорированные американским политологом. Наш народ в такой же мере, как и народы Западной Европы, испытал на себе влияние классического культурного наследия, которое проникало на территорию Беларуси и через Византию, и через Священную Римскую Империю. Несмотря на то, что христианство пришло в Беларусь из Византии, наши предки испытали на себе влияние католицизма, а начиная с 1596 г. среди них стало быстрыми темпами распространяться униатство, основанное на православном каноне, но административно подчиненное Папе римскому. Униатство сделалось преобладающей конфессией на белорусских землях перед их инкорпорацией в состав Российской империи. Еще в XIX в. православному синоду пришлось вести ожесточенную борьбу за души белорусских верующих, которых насильно обращали в православие после ликвидации Брестской церковной унии в 1839 г.

С середины XVI в. многие выдающиеся представители шляхты ВКЛ: Радзивилы, Кишки, Сапеги, Хадкевичи, Валовичи - стали оставлять католическую веру и переходить в кальвинизм. Вслед за крупными магнатами к протестантизму примкнули и богатые мещане из Вильно, Бреста, Несвижа, Клецка, Витебска, Минска и других крупных городов. Распространение протестантизма в Беларуси было насильственно остановлено внутренней консолидацией Речи Посполитой и открытыми гонениями католического костела и государства против “вероотступников”.

Следует отметить, что сосуществование различных конфессий на землях Беларуси было относительно мирным. Здесь не полыхали кровавые религиозные войны, как в Западной Европе в XVI-XVII вв. В Великое княжество Литовское, а не из него, шел поток беженцев, ищущих спасения от гонений после церковной реформы патриарха Никона в России в XVII в. Поэтому в сознании предков белорусов на протяжении столетий формировались и укреплялись ценности толерантности, без которых невозможно построить стабильное демократическое государство. Конечно, они существенно ослабли из-за деспотического правления российской монархии и КПСС, но не исчезли полностью.

Для Беларуси было свойственно разделение духовной и светской власти вплоть до ее поглощения Российской империей. Здесь полностью отсутствовал цезарепапизм. Данный термин означает, что духовная власть подчиняется светской, государство использует религию для достижения узкокорыстных целей правительства. Эта политика восходит к патронажу кесарей над клиром православной церкви Византийской империи, но своих вершин она достигает в России. Великий российский реформатор Петр I прославился среди прочего и тем, что самолично упразднил московскую патриархию и подчинил православную церковь синоду - специальному министерству по делам религии. В таком положении РПЦ безропотно просуществовала вплоть до революции 1917 г.

Идея верховенства права, подчинения всех единому закону, заимствованная у Цицерона, римских правоведов и авторов самых передовых законодательных актов тогдашней Европы, проходит красной нитью через Статут ВКЛ 1588 г., - выдающийся юридический памятник той эпохи. Своими некоторыми статьями, такими, как смертная казнь за убийство простолюдина, презумпция невиновности, ограничение рабства, декларация религиозной веротерпимости, этот документ превосходил современные ему своды законов западноевропейских государств.

По уровню развития социального плюрализма средневековая Беларусь и Литва также не уступали Западной Европе. В Великом княжестве Литовском существовала могущественная аристократия- шляхта, с которой численно могла сравниться только испанская. Это объясняется тем, что литвинской аристократии нужно было вести постоянные войны с Москвой и Крымом, в то время как испанской - осуществлять реконкисту Пиренейского полуострова. На территории Беларуси существовало значительное количество крупных городов с развитым средним сословием. Многие из них пользовались привилегиями самоуправления, так называемым магдебургским правом, что непосредственно объединяло Беларусь с Европой. Это обстоятельство содействовало развитию элементов раннего гражданского общества. Существовало и большое разнообразие ассоциаций: автономных объединений ремесленников и торговцев, прихожан при костелах и церквах (православные братства, например).

Социальный плюрализм, как пишет Хантингтон, получил на Западе свое политическое воплощение в формировании и развитии представительных структур для знати, духовенства, горожан и купцов. Это важнейшая отличительная черта западной цивилизации, потому что именно из этих органов выросли институты современной демократии. В ВКЛ с XV в. таким общенациональным представительным органом шляхты стал вальный сойм. На нем не было представлено население городов (как в Чехии) или крестьянство (как в Швеции), но зато он обладал большими полномочиями (от избрания Великого князя до введения новых налогов), чем многие парламенты в западноевропейских странах, права которых были сильно урезаны в эпоху абсолютизма. Политический строй ВКЛ и Речи Посполитой многие историки называют шляхетской демократией.

Наконец, еще один вопрос цивилизационного теста Хантингтона касается индивидуализма и защиты прав человека. Как отмечает белорусский историк Геннадий Саганович, в Великом княжестве Литовском права и свободы распространялись в первую очередь на шляхту, затем на горожан, но, как явствует из Статута 1588 г., и на другие категории жителей.

Таким образом, начиная с момента возникновения государственности на белорусских землях в IX в. и до конца XVIII в., Беларусь принадлежала в большей степени к западной (точнее, к европейской), чем к восточно-христианской цивилизации. Инкорпорация в состав

России повлекла за собой самые пагубные последствия для нашей страны, привела к разрыву общей с другими народами Европы исторической и культурной традиции (см. вставку 16.1).

ВСТАВКА 16.1 Мы и Европа

Как подчеркивает белорусский философ Валентин Акудович, "возврат к европейским социальным, интеллектуальным и культурным ценностям для белорусов - не мода, не геополитический курьез и не временная прихоть.

И "сдвигаться" в сторону Европы белорусы будут не потому, что там больше свободы и баранки даром дают, а потому, что там "коренные убеждения народа", даже если сам народ "в силу исторических обстоятельств" и забыл об этом.

Возвращение Беларуси в Европу - это путь, от которого "мы не имеем права отказаться" и от которого "мы не смогли бы отказаться, даже если бы этого захотели" Россия - наш фатум, но не наша судьба. О фатальной роли России в судьбе Беларуси достаточно говорилось. Однако Россией мы только спутаны, а взнузданы - Европой. Всем своим телом мы вписаны в пространственную фигуру Европы; более того, в свое время (Великое княжество Литовское, Речь Посполита) предки белорусов были не последним созидающим фактором этой фигуры и ее цивилизационным форпостом в славянском мире. И хотя позже этот "форпост" лезвием российской экспансии на Запад был отсечен от своего великого целого, его естественное место всегда остается за ним. И именно упомянутым фактором, прежде всего, обусловлено то, что даже два с лишним века русификации и целенаправленной ассимиляции ничего не смогли поделать с этим завороженным на собственную роль пространством, которое сегодня снова требует для себя статуса субъекта европейской истории" [37].

Десять столетий развития в рамках европейской традиции против двух веков “азиатчины” свидетельствуют о многом. В частности, этот факт свидетельствует о том, что существует очевидное противоречие между национальными интересами белорусского государства и политическим курсом, осуществляемым нынешней правящей элитой.

Президент А. Лукашенко неоднократно заявлял, что “он свою страну за цивилизованными народами не поведет”. Этот курс был избран не потому, что граждане Беларуси не хотят жить так, как живут народы цивилизованных (европейских) государств. Просто та система правления, которая была создана А. Лукашенко в нашей стране при помощи России, не совместима с европейскими ценностями. Глава государства сделал выбор в пользу консервации слегка модернизированной советской экономической и социальной модели, которая позволяла ему поддерживать внутреннюю легитимность собственной власти, но которая одновременно была абсолютно нежизнеспособной без постоянной и весьма значительной экономической помощи извне. То есть для решения частной задачи - обеспечения умеренного экономического роста, достигнутого без проведения болезненных для населения рыночных реформ, - в жертву были принесены важные национальные интересы, неразрывно связанные с европейским вектором развития государства.

Боязнь того, что осознание вышеназванного противоречия станет массовым, заставляет белорусские власти использовать две противоположные линии поведения. Одна заключается в том, чтобы рассматривать Европу как обычное географическое понятие, но не понятие культурное и цивилизационное. Когда Лукашенко заявляет, что “Беларусь находится в центре Европы”, он понимает последнюю как часть света, и не более того. Это камуфлирует те фундаментальные различия, которые существуют между ценностями двух сторон: сообщества демократических европейских наций и правящего класса одного из государств.

Вторая стратегия состоит в утверждении того, что Беларусь - это демократическое государство, институты которого ничем не отличаются, от существующих в других европейских странах. Такая линия самозащиты была использована белорусским президентом во время его интервью австрийским журналистам в марте 2008 г. [38] (более подробная информация по этому вопросу дана в теме 17).

Обе стратегии не эффективны. Первая сталкивается с проблемами из-за невозможности информационной изоляции населения Беларуси, растущих экономических связей и контактов между людьми. Вторая - в силу сложившегося общественного мнения граждан европейских государств, с которыми вынуждены считаться их правительства и группы интересов, даже те, которые хотели бы закрыть глаза на вопиющие нарушения прав человека в Беларуси из соображений экономической выгоды.

Выгоды геополитического положения Беларуси в Восточной Европе давно уже превратились в инструмент шантажа других государств с целью укрепления авторитарного политического режима. С середины 90-х гг. данный инструмент был обращен против Запада. Выступая с идеологическим докладом в 2003 г., белорусский лидер заявлял, что “временем, судьбой, ситуацией Беларусь выдвинулась на, наверное, великую роль духовного лидера восточноевропейской цивилизации... Ощущение этого предназначения может поднять наш народ на удивительные подвиги. Множество людей в России, в Украине и в других странах смотрят на Беларусь как на пример последовательной и самостоятельной политики. Беларусь должна притягивать силы патриотической направленности со всего нашего Отечества, постсоветского пространства. Именно здесь люди должны получить трибуну, свободную от неолиберального террора и травли” [39].

После обострения белорусско-российских отношений, вызванных повышением цен на российские энергоресурсы для белорусских потребителей, объектом геополитического шантажа со стороны режима Лукашенко стала Россия. Президент Беларуси в многочисленных интервью для западных изданий в 2007 г. стал заявлять о необходимости пересмотра некоторых принципов внешней политики государства, важности сбалансированности внешнеполитического курса, наращивания “европейского крыла” у белорусского “суверенного самолета”, без чего его полет чреват катастрофой. Однако поскольку после столь громких и правильных заявлений в Республике Беларусь мало что было сделано по реальному сближению с Евросоюзом (в первую очередь, в области защиты прав человека), можно смело утверждать, что адресатом данных демаршей является руководство России. Оно должно и дальше спонсировать неэффективную “белорусскую модель”, содействовать повышению внутренней легитимности власти Лукашенко, если не хочет потерять своего “последнего союзника”. Курс шантажа обычно оборачивается против его инициаторов. Он чреват усилением опасной внешнеполитической изоляции Беларуси, которая негативно отражается не только на имидже властей, его проводящих, но и государства в целом.

Интересно сравнить отношение к Республике Беларусь как определенной геополитической реальности со стороны России и Евросоюза - двух важнейших международных акторов в восточноевропейском регионе. Как подчеркивает российский политолог Дмитрий Тренин, Беларусь только в силу ее геополитического положения является в высшей степени важным государством для любой российской власти.

"Располагаясь между Россией и Польшей, вдоль восточно-западной оси, и между Балтийскими странами и Украиной, вдоль оси с севера на юг, она одновременно является основным оборонным плацдармом и авангардной базой для наступления. С того времени, когда при Михаиле Горбачеве Россия вступила в фазу геополитичекого отступления и сокращения влияния за пределами своих границ, которая продолжается по сей день, оборонные функции явно преобладают. Доминирование стереотипов традиционного мышления, однако, искажает реальность. Для многих представителей российской политической элиты Запад (рассматриваемый как нАТО и ЕС) все еще отождествляется с потенциальным противником, Балтийские страны настроены антироссийски, а Украина находится в процессе захвата ее Западом и превращения в буферное государство, направленное против России. в такой ситуации дружественная Беларусь превращается воистину в бесценную. Россия же должна быть готова к значительным уступкам, чтобы и дальше сохранять ее в таком положении.

Эта тема с наибольшим пылом эксплуатируется Александром лукашенко и его российскими адвокатами. они представляют себя как единственных гарантов обеспечения стратегического простора для России: если бы их не было, армии

НАТО располагались бы уже под Смоленском, а не в районе Бреста. Однако за тот десяток лет, в течение которого применяются эти аргументы, они утратили большую часть своей притягательной силы. Две успешные волны расширения нАто не привели к увеличению военной угрозы для России. Расширение Евросоюза, хотя оно и повлекло за собой много практических проблем, не изменило того факта, что страны ЕС остаются основными торговыми партнерами и главными инвесторами России. в начале XXI в. война между Россией и, скажем, Германией является такой же невозможной, как и между Германией и Францией. одно дело, когда Калининградский анклав рассматривается как Западный Берлин прошлых лет (это делает Беларусь намного более ценной для России); и совершено по-другому складывается ситуация, когда включаются экономические факторы, требующие разработки новых решений. все это делает лукашенко гораздо менее значимой фигурой, а не единственным защитником России от западной угрозы.

Более утонченная версия той же самой аргументации опирается на интерпретацию международных отношений как игры с нулевой суммой. Если мы ее применим, то окажется, что Россия отступает, а Запад наступает. Центральновосточная Европа и Балтийские страны, бывшие прежде под контролем Москвы, все они присоединились к Западу; Украина, Грузия и Молдова продемонстрировали недавно свое желание сделать то же самое. Если Россия хочет избежать западного окружения, она должна начать собирать земли самостоятельно, создавая восточноевропейский Союз, как контрбаланс Евросоюзу и нАто. не лучше ли начать этот процесс с Беларуси, чей лидер пришел к власти в 1994 г. под лозунгом осуществления интеграции с Россией? лукашенко блестяще эксплуатировал как постимперскую ностальгию российской элиты, так и естественное стремление многих простых людей объединиться снова, разрушить барьеры границ, которых не существовало в течение последних двухсот лет, и установить тесные трансграничные связи. тем не менее, многие люди понимали сущность его игры... Путин быстро увидел всю неискренность обещаний Лукашенко об интеграции, но он так и не нашел способа избавиться от своего ослепленного союзника." [40].

По-иному расставляет акценты в своем анализе геополитического значения Беларуси для России другой российский политолог Николай Нартов. После распада СССР в России возникли потребности в компенсации огромной психологической травмы, которую получили все россияне, как представители политической элиты, так и простые граждане. Утрата Закавказья и Центральной Азии, отступление на западе до границ, существовавших в начале XVII в., обострение социальных и экономических проблем, быстрое превращение бывшей сверхдержавы в страну третьего мира поставило Россию перед историческим вызовом. Российским ответом на этот вызов стало усиление контроля, прежде всего, над странами СНГ. Утвердившийся в русском языке термин близкое зарубежье отражает передний план российских геополитических притязаний.

• Россия заинтересована в установлении наиболее плотного контроля над Беларусью, потому что через ее территорию идет 75-80% российского транзита на Запад. Территория Беларуси является мостом между Балтией и Украиной, контроль над которой не позволит создать “антиимперский блок” независимых государств, расположенных между Балтийским и Черным морями. Существуют возможности непосредственного выхода российских войск на границы с Украиной и странами НАТО, развертывания деятельности на ее территории российских систем противоракетной обороны, а в перспективе - возвращения сюда ядерного оружия и ракет среднего радиуса действия. Территория Беларуси играет важную роль в обеспечении сухопутных связей с Калининградским анклавом России. Согласно расчетам российских экономистов, экономическое поглощение Беларуси за 2-3 года может обеспечить 25% прироста российской экономики [41].

Наиболее непримиримо по отношению к идее сохранения суверенитета белорусского государства настроен российский геостратег и представитель новой волны евразийства Александр Дугин. Он даже подраздел своей книги, посвященный анализу геополитического местоположения Республики Беларусь, назвал “Объединение Белоруссии и Великороссии”.

"Эти территории, куда входят Белоруссия, центральная часть Украины, Молдавия, Румыния, Сербия и Болгария, имеют двойственную геополитическую природу - географически они принадлежат к южному сектору Средней Европы, а культурно и конфессионально к России-Евразии. Духовная идентичность этих народов складывалась из противостояния исламу на юге и католичеству на западе, их национальная идея неразрывно связана с православием. В такой ситуации Москва не может ни полностью делегировать геополитический контроль над регионом Германии, ни заявить о своем прямом политическом влиянии на эти страны...

В отношении Белоруссии геополитическая картина довольно ясная. За исключением небольшой части полонизированных белорусов (католиков и униатов, а также поляков), подавляющее большинство населения однозначно примыкает к русскому пространству и должно быть рассмотрено как субъект центрального евразийского этноса, т.е. как "русские" в культурном, религиозном, этническом и геополитическом смыслах. Языковая специфика, некоторые этнические и культурные особенности не меняют общей картины. Поэтому с Белоруссией Москва должна интегрироваться самым тесным образом, не забывая при этом о том, что поощрение культурной и языковой самобытности белорусов является важным позитивным моментом во всей системе евразийской интеграции. В отношении этносов, принадлежащих к единому государству, этот принцип следует соблюдать столь же строго, как и в отношении пограничных народов или соседей. Единственный болезненный шаг в Белоруссии, который необходимо предпринять для предупреждения центробежных и подрывных тенденций, это выделение в особую административную категорию некоторых областей, компактно заселенных католиками и униатами вплоть до предоставления им значительной автономии, достаточной для того, чтобы войти в Среднеевропейское пространство. Стремление любой ценой удержать Белоруссию всю целиком под прямым и жестким контролем Москвы приведет к тому, что и в ней самой, и со стороны западных соседей Россия будет иметь тлеющие угли потенциального геополитического конфликта, который в данном случае (в отличие, например, от литвы) может быть решен в интересах всех заинтересованных сторон.

Белоруссию следует рассматривать как часть России, и поэтому интеграцию с ней надо проводить по оси Запад - Восток, являющейся приоритетной во всех случаях внутренней организации этнически однородного пространства. Настоящая западная граница России должна пролегать намного западнее, поэтому в полноценной геополитической картине белорусские земли скорее относятся к центральной области, чем к западной окраине" [42].

Таким образом, российские политологи по-разному оценивают Беларусь как геополитическую реальность и дают различные рекомендации своему правительству относительно политического курса по отношению к ней. Если первый подход можно назвать рациональным и прагматичным, то последний балансирует на грани великодержавного шовинизма и принесения национальных интересов в жертву молоху геополитического реваншизма. Политика Кремля по отношению к Беларуси также не стабильна. Она колеблется между двумя полюсами: прагматизма “маркетизации отношений” с РБ и идеализма, выраженного в откровенной поддержке минского правителя как единственного союзника РФ в регионе.

Несмотря на различие подходов российских ученых и политиков по данному вопросу, всех их объединяет то, что они считают Беларусь очень важным для России государством, занимающим удобное положение в Восточной Европе. Аналогичное понимание значения местоположения Беларуси долгое время отсутствовало у западноевропейских политологов и аналитиков. Как отмечает польский ученый Пшемыслава Журавски-вель-Граевски, Беларусь долго воспринималась как новая страна на политической карте Европы. Ни у одного государства-члена “старого” ЕС не было традиций дипломатических отношений с этой страной, большинство простых граждан до 1991 г. затруднялись находить ее местоположение на карте. В первые месяцы после распада СССР основной заботой Европейского Сообщества в отношении республик бывшего Советского Союза было обеспечение мирного характера их “развода” и государственного контроля над ядерным арсеналом, размещенным на их территории. Другими словами, стабилизация ситуации была более приоритетной задачей, нежели демократизация новых политических образований. Это в полной мере относится и к Беларуси.

"Более того, геополитические обстоятельства сложились не в пользу привлечения большего европейского внимания. Масштаб российского влияния в Беларуси оставался намного более высоким, чем в любой другой европейской

стране. Польша, Литва и Латвия были слишком слабыми странами и слишком занятыми восстановлением собственного суверенитета, чтобы оказывать эффективную поддержку продемократической и прозападной ориентации Беларуси. Беларусь была также лишена того стратегического веса, которым обладала Украина. в результате, в большинстве "старых" государств-членов доминировала та точка зрения, что дорога в Минск идет через Москву. Немногие европейские страны рассматривали Минск как важного актора самого по себе" [43].

Поэтому у стран ЕС и не оказалось эффективных инструментов воздействия, тех “пряников” и “кнутов”, с помощью которых можно было бы влиять на политическую ситуацию в Беларуси. Лукашенко переигрывал брюссельских стратегов, которые только увещевали своего минского визави, принимали огромное количество пустых заявлений, не подкрепленных реальными действиями.

Ситуация стала меняться только после мая 2004 г. и расширения Евросоюза. Последняя диктатура в Европе оказалась непосредственным соседом ЕС. Для Литвы, Латвии и Польши, которые граничат с Беларусью, демократизация политической системы нашей страны всегда была связана с жизненно важными национальными интересами. Это означает, что впервые в институтах Евросоюза сформировалось влиятельное пробелорусское лобби. Активная роль Польши и Литвы, а также ЕС в целом в демократизации Украины означает, что отработан и определенный механизм эффективной поддержки структур гражданского и политического общества, действующего на постсоветском пространстве. Вместе с тем, Оранжевая революция в Украине была также успешно использована Лукашенко и его окружением для обеспечения продолжения крупномасштабной политической, экономической и военной помощи со стороны России белорусскому режиму.

Объясняя недостаточное внимание ЕС к Беларуси в 90-е - начале 2000-х гг., литовский исследователь Рамунас Давидонис предложил, опираясь на концепцию Дойча, использовать такое понятие, как европейское пространство безопасности (European Security Community). В него входят страны, война между которыми является абсолютно немыслимой. Если применить это определение к Беларуси, то окажется, что она не полностью соответствует данному критерию. Но если страна откажется от авторитаризма, перейдет к демократии и рыночной экономике и начнет осуществлять прозападный курс во внешней политике, то Беларусь может стать частью европейского пространства безопасности [44].

Автор совершенно справедливо указывает на один очень важный момент: Европейский Союз с самого начала был объединением государств, опирающихся на общие ценности. Одного географического местоположения страны (каким бы выгодным оно не было) не достаточно для того, чтобы стать частью сообщества свободных европейских народов. Но европейская “история и география” могут, конечно же, помочь народу решить интеграционную задачу раньше других наций, лишенных таких преимуществ. Парадоксальным кажется тот факт, что, как отмечает Давидонис, у “ЕС была общая стратегия, касающаяся России, но не было ничего подобного по отношению к Беларуси. Европейский Союз был убежден, что Россия должна сыграть главную роль в попытках убедить белорусское руководство в необходимости проведения демократических реформ. Поэтому ЕС пытался включать белорусский вопрос в повестку дня двусторонних европейско-российских переговоров. Москва, однако, отказывалась даже обсуждать проблему Беларуси, ссылаясь на то, что ЕС продолжает поддерживать непосредственные контакты с Лукашенко, без вмешательства со стороны России” [45].

На наш взгляд, главная причина неудачи Брюсселя в его многочисленных попытках оказывать давление на Минск как раз и заключается в том, что ЕС считал возможным использовать для этих целей Россию. Демократизация Беларуси была поручена стране, которая всегда была весьма далекой от европейских ценностей, а с 1999 г. открыто демонстрирует миру стремительное отступление от принципов демократии, уважения к правам человека, правовому государству, свободе СМИ и т.д. Не принадлежит Россия и к европейскому пространству безопасности, что бы ни утверждал по этому поводу Тренин (см. текст выше).

Данная точка зрения разделяется известным французским политологом Александрой Гужон, которая считает, что "Евросоюз должен высказаться за ясную стратегию по отношению к этой стране (Республике Беларусь - замеч. авт.), которая отличается от своих соседей (будь это Украина или Россия), претерпевая политические, социальные и национальные преобразования, отличные от тех, которые происходят в этих странах. Политика ЕС по отношению к Беларуси должна освободиться от геостратегического подхода, который неуклонно включает Беларусь в сферу влияния России. перемена власти в Украине осенью 2004 г. и рост проевропейских политических сил в Беларуси доказывают, что вся западная часть бывшего Советского Союза может превратиться в сферу влияния ЕС" [46].

По мнению нидерландского исследователя Сандера Хьюзмэна, Беларусь оказалась не в состоянии извлечь пользу из своего выгодного геополитического положения из-за автократического правления и советской экономической модели. Страна не смогла привлечь существенные иностранные инвестиции, а местным предпринимателям приходится работать в очень неблагоприятных условиях. Долгое время единственным спонсором Беларуси выступала Россия, что создавало угрозу суверенитету государства. При В. Путине Российская

Федерация стала постепенно сокращать свою поддержку режиму

А.              Лукашенко; это поставило его в затруднительное положение [47].

Оценивая политику Евросоюза в отношении Беларуси, автор утверждает, что Брюссель пытался проводить одновременно несколько курсов, плохо скоординированных между собой. Кроме того, стратегия ЕС носила одновременно и инклюзивный, и эксклюзивный характер. “С одной стороны, Евросоюз стремился к тому, чтобы ангажировать Беларусь и максимизировать так называемые экономические вызовы, связанные с расширением организации. С другой стороны, он добивался строительства сильной внешней границы, чтобы минимизировать риски безопасности, исходящие от нестабильных государств. Второй подход лучше подходил для противодействия рискам безопасности, которые исходят от лукашенковской Беларуси. Евросоюз еще может сыграть свою роль в поддержке демократизации Беларуси... Брюссель должен хотя бы попытаться установить такие отношения с Минском, вместо того, чтобы оставаться забывчивым и лишь фиксировать то, как Лукашенко управляет Беларусью. С помощью гибкого подхода, основанного на четких условиях, уже хорошо известных Лукашенко, ЕС должен получить результат в длительной перспективе. Такая стратегия должна предоставить белорусскому обществу значительное количество стимулов и возможностей для устойчивого развития в долговременном плане. Это то, что ЕС может сделать. Наибольшим вопросом является то, захочет ли Лукашенко осуществлять перемены, которые могут стоить ему нынешней власти и влияния. К сожалению, история не знает примеров того, как диктаторы добровольно внедряли изменения за их собственный счет” [48].

Как свидетельствуют события 2008-2009 гг., и в “новой”, и в “старой” Европе сильны еще позиции тех людей, которые или по-прежнему пытаются “идти в Минск через Москву”, или же выстраивать отношения непосредственно с белорусским авторитарным лидером, не помышляя при этом о необходимости демократизации политической системы. Если программа Восточное партнерство ЕС, в которую включена и наша страна, будет и дальше осуществляться “без предварительных условий” (связанных с улучшением ситуации в области прав человека) и “без посредников” (представителей оппозиции), мы станем свидетелями перехода Брюсселя в отношениях с Минском к осуществлению стратегии realpolitik. Данный курс, как известно, ставит на первое место интересы сторон и отбрасывает принципы. В нашем случае ЕС хотел бы содействовать укреплению независимости Беларуси, чтобы предотвратить угрозу инкорпорации государства в состав России. При этом не важно, кто стоит у власти в Минске, важно предоставить Беларуси альтернативу сотрудничества с Европой в условиях набирающего обороты экономического кризиса.

Сам факт включения Беларуси в данную программу не может не приветствоваться. Вместе с тем, realpolitik ЕС в отношениях с РБ (за что ратует Лукашенко) не может привести к достижению тех прагматических результатов, которые хотели бы получить некоторые европейские политики, Во-первых, такой курс укрепил бы не суверенитет Беларуси, а суверенитет ее руководителя, который давно уже не считается с волей белорусского народа. Хорошо известно, что он не скрывает и своего искреннего презрения не только к демократии, но и к европейским ценностям в целом. Во-вторых, безусловная поддержка Минска Брюсселем была бы использована первым в своих играх с Кремлем. Она позволила бы Лукашенко набивать себе цену в переговорах с Путиным - Медведевым, требовать дополнительных кредитов и преференций, что только усилило бы экономическую зависимость Беларуси от России. В-третьих, при Лукашенко Беларусь превратилась в активного военного союзника России. В 2009 г. наша страна присоединилась к амбициозному проекту Кремля по созданию сил быстрого реагирования в рамках ОДКБ, которые, по словам российского президента Дмитрия Медведева, должны стать военной альтернативой НАТО в регионе. Ни у кого не должно возникать сомнений на тот счет, на чьей строне придется сражаться белорусским подразделениям, в случае если Российская Федерация пойдет на эскалацию конфликтов в постсоветском регионе. На наш взгляд, realpolitik Брюсселя в случае реализации данной стратегии принесет горазо больше выгод лишь одной стороне.

Следовательно, как и в России, в Европе существуют разные подходы к пониманию места Беларуси в Восточной Европе и выстраивания политики по отношению к ней. Это является лишним доказательством выгодности геополитического положения Беларуси. И с точки зрения своей цивилизационной принадлежности, и с точки зрения географического местоположения в центре Европы данный фактор в перспективе должен сработать на демократизацию политической системы, независимость государства, сближение Беларуси со странами Евросоюза и Украиной, развитие равноправных и взаимовыгодных отношений с Россией. Потенциал шантажистского геополитического курса, который все еще осуществляется режимом Лукашенко, значительно сократился. Он не может и дальше служить оплотом для государственного суверенитета.