§ 1. Понятие «социальное право» и семь его существенных признаков

Социальное право является автономным правом всеединства, объективно интегрирующим в себя всякую действительную активную тотальность, которая воплощает вневременную позитивную ценность.

Наше описательное определение социального права предполагает семь безусловно взаимоувязанных между собой существенных признаков: 1) общую функцию социального права— объективную интеграцию некоей тотальности посредством устроения единства общения его членов; 2) основу его принудительной силы: социальное право непосредственно порождается той самой тотальностью, которую оно интегрирует', 3) объект: регламентацию внутренней жизни данной тотальности; 4) внутреннюю структуру соответствующего правоотношения: непосредственное участие в правоотношении не разобщенной на элементы тотальности; 5) внешнее проявление: «социальную власть», как правило, не связанную с безусловным принуждением’, 6) осуществление примата неорганизованного права по отношению к организованному, делающее недопустимыми любые иные формы выражения, кроме основанных на равноправном сотрудничестве ассоциаций; 7) субъект, к которому обращено организованное социальное право: сложную коллективную личность.

Объективная интеграция тотальности, которую (интеграцию) мы противопоставляем в качестве общей функции социального права (права всеединства) координации, присущей индивидуальному праву и субординации, характеризующей искажение социального права путем его порабощения правом индивидуальным, не может быть понята без обращения к соответствующей идее «тотальности». Социальное Целое по своей сути представляет собой подвижную и конкретную систему равновесия, основанную на слиянии «взаимодополняющих перспектив»;113 динамичную систему, где не сводимые друг к другу элементы единства и множества, индивидуального и универсального стремятся к синтезу разнообразнейшими способами. Такая концепция станет понятной только тогда, когда будут окончательно преодолены все те представления о Целом,114 которые основаны на его пространственном и внешнем по отношению к субъекту восприятии, а видение Целого как некоего неподвижного феномена — оставлено в стороне.

Невозможно понять смысл процесса интеграции, не учитывая, что для того, чтобы быть не сводимым к сумме своих членов, социальное бытие вовсе не должно занимать положение внешнего и вышестоящего по отношению к своим членам объекта, не должно быть неподвижной сущностью, трансцендентным и высшим единством. Необходимо также учитывать, что наиболее полное проявление «социального» состоит в постоянном движении взаимо- участия Многого в Едином и Единого во Многом — нераздельной корреляции Целого и его частей, взаимопорождающих друг друга. Невозможно понять разницу между интеграцией и процессами координации и субординации, не отдавая отчета в том, что каждая социальная группа в своем идеале является имманентной тотальностью, конкретной и динамичной, не допускающей ни сведения себя к простому единству, ни своего растворения в сумме разрозненных индивидов, между которыми не существует иной связи, кроме подчинения некоему единому абстрактному закону.

Несомненно, что в полном смысле слова синтез Единого и Многого, индивидуального и универсального в рамках имманентной тотальности осуществим лишь в моральном идеале, в созидающем Духе, состоящем из лиц и ценностей в себе, принимающих участие в деятельности этого Духа.115

Именно этот «трансперсональный Дух» является воплощением социального в его абсолютной сущности, и, наоборот, все то, что является социальным, несет на себе неустранимый отпечаток духовного.

В таком процессе социальной интеграции встречаются и соединяются два различных движения: Целое самоинтегрируется посредством интеграции в нем его членов.

«Интегрировать» элемент в Целое означает заставить его участвовать в этом Целом в качестве одного из элементов, порождающих его тотальность согласно тем принципам, которые обусловливают единство Целого; при этом интегрированный элемент не подчинен одностороннему властному воздействию Целого. Можно сказать, что интеграция означает инординацию (inordination), введение в такой порядок, который предполагает активное участие и возлагает обязательства, не подчиняя при этом Целому членов этого Целого как разрозненные и статичные элементы. Интегрированные в тотальность и участвующие в своем подвижном единстве (движении, в котором тотальность самоинтегрируется) члены Целого вступают между собой в отношения всеединства, частичного слияния всех («Мы»ххм), а не в отношения противопоставления («Мне», «Тебе», «Ему»), характерные для координации.

Интеграция, или инординация, является объективной, поскольку она не зависит от чьей-либо распорядительной воли, от факта персонификации тотальности в некоей организации.

Процесс объективной интеграции тотальности является наиболее ярким выражением центростремительных тенденций в этой тотальности, наиболее непосредственным их юридическим выражением. В рамках процессов координации и субординации Целое не проявляется непосредственно; оно предстает как последнее основание или, скорее, как перспектива, горизонт, перед которым разворачиваются отношения элементов, отделенных от непосредственной связи с Целым. Здесь доминирует ориентация на множественность и центробежные тенденции доминируют даже в тех случаях, когда какой- либо из отдельных элементов претендует на то, чтобы представлять Целое и подчинять себе остальные элементы. Борьба между интеграцией и координацией бесконечна: она составляет саму жизнь любой социальной группы, которая в действительности функционирует как конкретная система подвижных противовесов, основанная на такой борьбе.

Для того чтобы понять сущность права интеграции, необходимо не только сформулировать адекватную идею имманентной тотальности как идеала социального бытия, но и отказаться от индивидуалистических предрассудков, связанных с общепринятой интерпретацией понятия «право». Необходимо осознать, что право является не только сдерживающим и ограничивающим порядком, который лишь запрещает. Следует отдавать отчет в том, что право есть также порядок позитивного сотрудничества, поддержки, помощи, согласования. Необходимо научиться видеть в праве как порядок мира, союза, взаимной работы, социального обеспечения, так и порядок войны, разобщающего деления, распределения. Нужно уметь различать право и мораль, не разделяя их полностью по индивидуалистической методе, где ложно противопоставляется сфера внешнего мира, которую должно выражать право, и сфера исключительно внутреннего мира, которую должна воплощать мораль.

Право объективной интеграции, право всеединства не может быть не чем иным, как правом, образующимся непосредственно из той тотальности, в которой оно осуществляет регулятивные функции. И поэтому для того, чтобы в действительности осуществить свою функцию, право должно заимствовать свою обязывающую силу из той тотальности, в которую оно интегрировано. Внешний порядок, который навязывается группе расположенным над ней Целым, является правом не интеграции, а субординации. Следовательно, социальное право всегда заимствует свою обязывающую силу из непосредственного правотворящего авторитета Целого, внутреннюю жизнедеятельность которого оно регулирует, и является автономным правом социальной группы (активной и воплощающей позитивную и рациональную ценность), образующимся непосредственно из нее. В принципе, любая социальная целостность, любая социальная группа способны породить не только свое собственное социальное право — право интеграции, но и собственный порядок индивидуального права— право координации. Например, некоторые негосударственные организации (Католическая церковь в Средневековье, международные тресты и картели и т. д. в наши дни)118 создают не только свое статутное, дисциплинарное и процессуальное право, но также и собственное договорное и обязательственное право для того, чтобы регламентировать разрозненные отношения своих членов.

Важно уточнить, почему социальное право может образовываться из Целого более беспрепятственно, чем индивидуальное право. Это обстоятельство может быть доказано тем, что каждая социальная группа (соответствующая вышеназванным критериям) всегда обладает своим социальным правопорядком, тогда как большинство социальных групп не заботятся о создании собственного индивидуалистического правопорядка, а прибегают к единообразному индивидуальному праву.

Если договориться называть «нормативными фактами»119 определенные действительные факты социальной жизни, которые, благодаря своей специфической структуре (которая реализует априорные идеи и материализует вневременные ценности),3* способны служить основанием, т.

Совершенно иными являются нормативные факты, на которых основывается обязывающая сила индивидуального права: это действительные факты «отношений к Другим», «отношений одного с Другим», «социабельности посредством взаимного противостояния», которые в своем существовании воплощают все особые позитивные ценности, ценности личности. Право координации или индивидуальное право черпают свою обязывающую силу не напрямую из порождающего их Целого, а из отношений своих разрозненных членов, из факта их взаимодействия между собой. Эти нормативные факты «отношений к Другим» не могут существовать без опоры на нормативные факты социального союза. Поэтому и правопорядок индивидуального права косвенно основывается на Целом, но непосредственная связь с Целым характерна только для социального права.

В главе IV, посвященной систематическому изложению предпосылок понятия «социальное право», мы возвратимся к проблеме «нормативных фактов» в ее взаимосвязи с позитивным характером права. Здесь мы ограничимся констатацией того, что социальное и индивидуальное право так или иначе основаны на различных нормативных фактах; более того, как мы увидим далее, сами «формальные источники», технические способы констатации этих разнообразных нормативных фактов нетождественны для этих двух сфер права.39 3.

Социальное право, или право интеграции тотальности, не только основывает свою обязывающую силу на нормативных фактах этой тотальности, но и имеет во внутренней жизнедеятельности социальной группы единственный предмет своего регулирования. Действие социального права не распространяется далее границ интегрируемой этим правом социальной группы, и поэтому в обращенной вовне форме отношений с «третьими лицами» (независимо от того, являются ли такие третьи лица индивидами или социальными группами) социальная группа уже не подчиняется действию своего социального права. В сфере выраженных вовне отношений социальная группа может подчиняться правопорядку индивидуального права и выступать в рамках такого правопорядка либо как индивид в широком смысле этого слова, простое юридическое лицо (ми/уег5»7а5 римского права), либо как сумма независимых воль (римское 5ос1е1ах)\ в качестве примеров для первого случая можно указать имеющее собственность негласное товарищество, а для второго — хозяйственное общество, не приобретшее статуса юридического лица для своей внешней деятельности. В сфере обращенных вовне отношений группа также может быть интегрирована в более обширную целостность и может стать, таким образом, субъектом иного социального права (например, профсоюзы — члены Всеобщей Конфедерации Труда или государства — участники Лиги Наций). Социальное право, свойственное отдельной группе, интегрирующее ее и черпающее свою обязывающую силу непосредственно из «нормативного факта» существования такой группы, всегда будет отличаться от превалирующего по отношению к нему социального права. Предметом регулирования такого автономного социального права является внутренняя жизнедеятельность самой этой группы. 4.

Социальное право основывает свою обязывающую силу на нормативном факте той социальной целостности, которую оно интегрирует и в рамках которой оно побуждает к коммуникации членов этой тотальности (путем регламентации исключительно внутренней жизнедеятельности социальной группы) и довольно своеобразным способом устанавливает соответствующие правоотношения: это право заставляет непосредственно участвовать Целое, из которого оно проистекает и которое составляет предмет регулирования этого социального права, в отношениях между членами тотальности, не противопоставляя себя как изолированный субъект. И именно в таком непосредственном участии Целого в основанном на социальном праве правоотношении проявляется специфическая взаимосвязь субъектов данного права, т. е. взаимное проникновение и частичное слияние их притязаний и соответствующих обязанностей. При констатации того, что Целое непосредственно предписывает своим членам обязанности, и того, что даже общности, не имеющие организованной формы, такие, как международное сообщество в целом, или какая-либо отрасль промышленности, или некая профессиональная общность (охватывающая как членов профсоюза, так и не входящих в профсоюз лиц), способны юридически задействовать в правоотношении заинтересованных лиц помимо их воли, обнаруживается сам феномен непосредственного участия тотальности в правоотношении, устанавливаемом социальным правом.

Такое непосредственное участие тотальности в правоотношении наиболее четко проявляется в тех случаях, когда основообразующая социальная общность создает на своей поверхности социальную организацию. Речь здесь идет о «сложных коллективных личностях», где права распределены между социальным союзом и множеством его членов таким образом, что они не могут быть реализованы иначе, как при общем согласии и сотрудничестве между отдельными личностями и «центральной личностью» коллектива. Лишь их единство формирует «субъект права», для которого характерна чрезвычайная сложность (взамен всех остальных примеров можно привести сравнительный анализ структуры Всеобщей Конфедерации Труда, Лиги Наций, любого кооператива, режим собственности которого (сособственность) отличен от режима собственности простого юридического лица (коллективная собственность)).120 Так мы сразу же возвращаемся к сложным коллективным личностям, которые выступают в качестве особых субъектов организованного социального права. Здесь достаточно будет указать на то, что устанавливаемое социальным правом правоотношение характеризуется непосредственным участием в нем тотальности, независимо от наличия у нее организованной формы.

Но возникает вопрос, возможно ли непосредственное участие Целого в правоотношениях со своими членами? Как установить, что Целое в состоянии вступить в отношения со своими частями, не будучи отделено от них? Прежде чем ответить, хотелось бы напомнить, что речь идет о введении в юридическую мысль новых категорий, противопоставляемых чисто дискурсивным и механическим концепциям римского права. Это категория «конкретной системы», где часть не есть часть в собственном смысле слова, а функциональный и динамичный элемент и где Единое и Многое взаимно порождают друг друга в рамках отношений взаимодополняющей функциональности;121 данная категория должна быть применена к созданию других юридических конструкций. Правоотношение между Целым и его членами, которые не отделены от этого Целого, становится вполне объяснимым при признании категории «конкретная система». И довольно просто понять, что любое отделение Целого от его членов и их противопоставление равнозначны замене соответствующего правоотношения, устанавливаемого социальным правом, на правоотношение из сферы индивидуального права. 5.

Непосредственное участие тотальности в правоотношениях, основанных на порождаемом этой тотальностью социальном праве, наиболее полно проявляется в социальной власти, которую Целое осуществляет по отношению к своим членам. Учреждаемый социальным правом правотворящий авторитет, который является одним из существенных признаков этого права, должен быть четко отграничен от иных элементов права. Данный авторитет, служащий способом выражения социального права, является исключительно объективным властным воздействием в целях интеграции в Целое. В правотворящем авторитете находит свое воплощение элемент единства тотальности; единства, порождаемого в рамках функциональной связи с множественностью, но ни в коем случае не сводимого к такой множественности. Устанавливаемый социальным правом авторитет является, по сути, функцией Целого, которая состоит в «общественном служении» по отношению к тотальности как таковой. Социальная власть не предполагает обязательного существования социальной организации, и поэтому неорганизованные общности (а общности вообще никогда не могут быть полностью персонифицированы в рамках организации) с тем же успехом осуществляют социальную власть по отношению к своим членам.

Этот правотворящий авторитет, устанавливаемый неорганизованным социальным правом, проявляется не только в принципе мажоритарности, к которому прибегает любая неорганизованная группа в случае возможности для ее членов действовать совместно, но также и в более часто встречающихся случаях непосредственного действия какой-либо части или одного из членов тотальности (если в ней не сформированы органы власти) от имени всей общности с целью реализации властных полномочий этой общности. Так, например, Лига Наций или Международная организация труда действуют от имени всего международного сообщества в целом, хотя многие члены такого сообщества не входят в вышеперечисленные организации. И когда согласно своим уставам эти организации в определенных случаях даже могут принуждать «третьи» страны,11.2 они управомочены на это только в случае обращения к правотворящему общественному авторитету неорганизованного международного сообщества, которое первично к своим членам как тотальность и круг полномочий которого эти организации защищают. Равным образом, и когда профсоюз, к которому не принадлежат все представители определенной профессии, а может быть, не принадлежит и большинство, притязает действовать от имени всего профессионального сообщества в целом (заключая, например, обязательное для всех рабочих определенной профессии коллективное соглашение, либо в случае забастовки) и пытается осуществлять принуждение по отношению к иным лицам43 (не входящим в данный профсоюз или членам других профсоюзов), то найти юридическое оправдание этому явлению невозможно, не признавая существования исключительно объективного правотворящего авторитета, принадлежащего неорганизованной общности; авторитета, с которым вынуждена считаться и социальная организация.

Когда речь идет об организованной социальной власти, то такая власть проявляется и как социальная функция, и как субъективное право. Власть действовать в интересах всего общества принадлежит самой сложной коллективной личности, т. е. полномочия этой власти, совместно осуществляемой отдельными лицами и «центральной личностью», не могут быть реализованы без согласия всех составляющих ее элементов. Поэтому если социальная власть утверждается в рамках субъективного права, то она проявляется в особой форме «субъективного социального права»,122 полностью противоположного «индивидуальному социальному праву» и являющегося комплексом взаимосвязанных и частично совпадающих правомочий. Лишь в качестве субъективного социального права сложной коллективной личности организованная власть сохраняет свою сущность как функции Целого и действует в интересах всего общества.

Для того чтобы данная власть незамедлительно утратила характер социальной функции применительно к тотальности, достаточно всего лишь воспринимать ее как субъективное право простой социальной единицы (либо поглощающего своих членов юридического лица, либо отдельного индивида). Она трансформируется в изолированную власть доминирования, осуществляемую в эгоистических интересах ее обладателя и обнаруживающую себя как право субординации: более не интегрируя рассматриваемую тотальность и представляя собой для общности устанавливаемую свыше властную прерогативу, эта власть является не чем иным, как порабощением социального права правом индивидуальным.

Сам по себе правопорядок индивидуального права обычно не может учредить какую-либо власть: вся власть, по существу, исходит из социального права. В случаях, когда правопорядок индивидуального права все-таки образует некую властную структуру (например, рабовладелец и раб, слуга и господин, хозяин и рабочий), речь идет о власти, берущей свое начало от права интеграции той или иной социальной ячейки (общества, домохозяйства, предприятия и т. п.); власти, утратившей свою сущность и узурпированной индивидуальным правом.

Для объяснения с юридической точки зрения рассматриваемого нами властного элемента, который по сути своей всегда является функцией Целого, безусловно необходимым оказывается обращение к идее социального права. Именно поэтому многие правоведы, воспитанные в традициях исключительного уважения к юридическому индивидуализму, в той или иной степени проявляют стремление помещать власть над правом, объявлять власть «ме- таюридической» и, таким образом, формулировать ложную альтернативу: или растворение права во всевластии расположенного над правом государства, или отрицание всякой власти ради индивидуалистического анархизма. Лишь теория социального права, которая находит для власти точное место в системе права и конструирует эту власть как имманентную структуру «права интеграции», оказывается здесь хозяйкой положения. Обычно социальная власть обретает внешнее выражение в принуждении,123 будь оно репрессивным или только реститутивным.124 В тех случаях, когда речь идет о социальной власти неорганизованной общности, в его рамках принуждение также остается неорганизованным. Социальной власти, осуществляемой организацией, соответствует организованное принуждение. Однако независимо от того, является ли организованным или неорганизованным, репрессивным или реститутивным принуждение, посредством которого реализуется социальная власть, оно не обязательно должно быть безусловным, т. е. не допускающим юридической возможности неподчинения ему. В большинстве тех случаев, когда проявляется социальная власть, выход из социальной группы остается открытым и, соответственно, открытой остается и возможность избежать действия принуждения.

В принципе, сам по себе условный характер принуждения никак не связан с силой применяемого принуждения и различием между репрессивным и реститутивным принуждением. Для осуществляемой государственной властью реститутивной санкции (например, в гражданском процессе) характерно безусловное принуждение, а для репрессивной санкции, осуществляемой негосударственными органами, — принуждение условное. Так, Устав Лиги Наций, который в силу возможности любого государства-участника при определенных условиях выйти из этой Лиги устанавливает только условное принуждение, в то же время предусматривает такую репрессивную меру, как военные действия, которые могут дойти и до карательной военной операции. Уставы немецких университетов также предусматривают в качестве одной из санкций по отношению к студентам помещение в университетский карцер — наказание, которого можно избежать, выйдя из числа студентов и покинув образовательное учреждение. Аналогичным образом, некоторые средневековые корпорации использовали телесные наказания в качестве репрессивного принуждения, которого члены корпорации могли избежать путем отказа от своего статуса.

Условное принуждение, посредством которого обычно реализуется социальная власть, может быть весьма эффективным; в частности, такое принуждение может быть усилено за счет определенных условий, предусмотренных на случай свободного выхода, — например, предварительное уведомление, более или менее длительная отсрочка выхода, выполнение всех обязательств и т. п. Однако решающим фактором остается гарантируемая заинтересованному лицу возможность выйти из тотальности без получения ее согласия на это и таким образом избавиться от принуждения. Устанавливаемые социальным правом санкции обычно не выходят за эти пределы: такое право вполне может выполнять свою интегрирующую функцию, не прибегая к безусловному принуждению.

Здесь встает другой вопрос: может ли социальное право в определенных случаях сопровождаться безусловным принуждением и не деформирует ли такая связь социальное право в право субординации? Санкционируемый безусловным, не терпящим неподчинения принуждением правопорядок является государственным правопорядком, а государство юридически может быть определено как обладатель монополии на безусловное принуждение.41 Таким образом, поставленный выше вопрос сводится к выяснению того, является ли правопорядок государственного права особым видом социального права, либо он противопоставляется социальному праву как правопорядок субординирующего права.

Как свидетельствует история идеи социального права, с этим утверждением согласны далеко не все теоретики социального права. Одни из них рассматривают всякое проявление государственного права как относящееся к чисто субординирующему праву и исключают такие проявления из сферы социального права, которое отождествляется с правом общества, противопоставляемого государству (Прудон, историческая школа юристов, фон Моль, крайние синдикалисты, многие современные теоретики, в частности Эрлих); другие, напротив, стараются включить порядок государственного права в социальное право, либо настаивая на том, что социальное право может допустить некоторые проявления субординации (школа естественного права Гроция, Лейбница, Вольфа, германистов, и особенно Гирке, Ориу позднего периода), либо пытаясь стереть грань между государством и другими общественными союзами, основанными на социальном праве (Краузе, Дюги, большинство конструктивных синдикалистов и гильдейских социалистов).

Со своей стороны, мы полагаем, что в данном вопросе необходимо четко различать обладающий демократической структурой государственный правопорядок от государственного правопорядка, обладающего иной структурой. В демократическом государстве власть осуществляется не как доминирование, а как интеграция в основополагающее политическое сообщество; эта власть основана на проистекающем из рассматриваемого сообщества социальном праве, а не на праве субординирующем.хх|" То, что право политической интеграции санкционировано безусловным принуждением, не трансформирует его в право субординации, а лишь сводит (сопсіепсе) такое право к особому виду социального права — конденсированному социальному праву (droit social condenc?), противопоставляемому чистому социальному праву. Мы еще не раз вернемся к этому разграничению. Здесь достаточно лишь подчеркнуть, что правопорядок антидемократического государства, наоборот, не имеет ничего общего с социальным правом, поскольку такой правопорядок принадлежит субординирующему праву; несомненным является и то, что безусловное принуждение особо усиливает элементы доминирования или субординации, приписываемые по ошибке любому государству, независимо от его структуры.

Итак, мы не можем присоединиться ни к тем, кто включает государственное право в право социальное, ни к тем, кто его из сферы социального права исключает. Строго противопоставляя структуры демократического и недемократического государств, мы исключаем это последнее из сферы социального права и признаем демократическое государство в качестве особого вида такого права: конденсированного социального права, связанного с безусловным принуждением; такое право четко отграничивается от чистого социального права, которое располагает только условным принуждением. 6.

То, что право социальной интеграции в своей первичной основе предшествует всякому организованному выражению социальной группы, регулируемой таким правом, мы предвосхищали, констатируя, что речь в данном случае идет об исключительно объективной интеграции; подчеркивая, что первичный «нормативный факт» социального союза, на котором основывается обязывающая сила социального права, является неперсонифицируемым и абсолютно не зависящим от наличия или отсутствия социальной организации правотворящим авторитетом; и, наконец, обращая внимание на то, что организованная форма социального властвования основывается на абсолютно объективной форме социального властвования, осуществляемой лежащей в основе такой организации неорганизованной общностью. Далее необходимо четко указать на первичность неорганизованного социального права по отношению к организованному и исследовать те условия, при которых право интеграции может найти свое выражение в рамках рационально устроенной организации.

Во всякой действительной социальной целостности и во всякой социальной группе необходимо различать инфраструктуру объективно заданной неорганизованной общности и надстройку расположенной над ней социальной организации. Это различие (особенно акцентированное Ориу и Колем)125 имеет не только хронологический и генетический характер — оно может системно применяться и для изучения организованных социальных групп в той степени, в которой эти группы соответствуют своей идеальной сущности. В качестве рациональной, рассудочной схемы организованная форма социальной группы никогда не может полностью выразить лежащую в ее основе объективно заданную общность, которая более иррациональна, богата по содержанию и более неперсонифицируема в своей основе, чем организация.

Позитивные ценности, которые воплощает социальная группа и которые она в состоянии выразить, по сути своей, связаны с лежащей в основе объективно заданной общностью, из которой организованная социальная группа извлекает свою цель — конечные результаты, которые она предполагает реализовать. Такая рациональная цель социальной организации всегда беднее по содержанию, чем те ценности,” к которым стремится и которые реализует лежащая в основе общность; само по себе устройство социальной организации не в состоянии разрушить инфраструктуру первичной тотальности, на которой эта организация основывается. Первичность объективно заданной неорганизованной общности по отношению к расположенной над ней социальной организации здесь проявляется со всей очевидностью.

Не персонифицируемый полностью уровень общности и уровень организации в недрах одной и той же социальной группы представляют собой два реальных и четко разграниченных (вплоть до противоположности) элемента. Между этими двумя сферами действительности, присущими одному и тому же социальному бытию, может иметь место как гармония, так и конфликт. Каждый из уровней одной и той же социальной группы порождает свое собственное право социальной интеграции. Каковы же отношения между этими двумя порядками социального права: организованного и неорганизованного социального права?

Легко доказать, что соответствующее организованному уровню социального бытия право действительно становится правом интеграции только в той степени, в которой оно основано и проникнуто неорганизованным социальным правом, проистекающим из объективной действительности. И только при условии, что расположенная над такой общностью социальная организация находит свое обоснование в ее соответствии неорганизованному социальному праву, влиянию которого такая организация остается полностью открытой м к которому она прививает уважение у своих членов, эта форма социального общежития оказывается способной сама сформулировать новое организованное социальное право, действие которого не ограничено во времени и которое «венчает» собой дело интеграции в социальное Целое.

Оторванное от этого фундамента и освободившееся от зависимости от лежащего в его основе социального права, выполняющего регулирующие функции в рамках неорганизованной общности, организованное социальное право немедленно утрачивает свою сущностную характеристику как права интеграции в Целое. Организованное социальное право в таком случае противопоставляет себя социальной тотальности и как навязанное сверху право, и как навязанная сверху организация; это право неизбежно трансформируется в субординирующее право, устанавливая тем самым ассоциацию доминирования.

4‘' См. превосходный анализ вопроса отношения между ценностями и целями в работе Макса Шелера (Scheler М. Der Formalismus in der Ethik und die materielle Wertethik. 2-te Aufl. 1921. S. 25 usw.) и изложение на французском языке взглядов Шелера в моей работе «Современные тенденции немецкой философии» (1930. С. 85 и ел ); ср. также выдвинутую Морисом Ориу теорию о противоположности между идеей творения и целью; см. ниже наше изложение в § 3 главы III части пятой.

Если организация социальной группы закрывается от воздействия лежащей в ее основе общности, а право такой организации оказывается оторванным от своих корней, то претензии такой организации и ее права представлять собой Целое и действовать от его имени не находят под собой никакого основания. Если связь между социальной организацией и объективно заданной общностью оказывается разорванной, то не остается ничего, кроме властвующих правителей и подчиняющихся подданных: тот, ктс обладает достаточной силой и оказывается в благоприятной для захвата власти ситуации, может претендовать на осуществление властных полномочий Что касается ассоциаций доминирования и субординирующей формь властвования,ХХ|У о примерах которых мы говорили выше (капиталистическая фабрика, недемократическое государство), то в них мы могли разглядеть их сущностную черту, заключающуюся в разрыве между насаждаемой сверху социальной организацией и объективно заданной основополагающей общностью с ее правом интеграции. Для того чтобы социальное право лежащей в основе общности начало проникать в расположенную над ней социальнук организацию, достаточным оказывается ввести на заводах производственные советы с рабочим представительством либо перейти от абсолютной монархии к монархии конституционной; находя связь со своей объективной основой, такая организация начинает постепенно утрачивать свой доминирующий характер.

Следовательно, для того чтобы социальное право могло найти выражение в организованной форме, его неорганизованный и основополагающий уровень должен обладать приматом по отношению к праву организации; та кой необходимый примат неорганизованного социального права можно сфор мулировать следующим образом: неорганизованное социальное право можел обрести свое организованное выражение только в ассоциациях сотрудничества и кооперации, но никак не в ассоциациях доминирования. Иными словами социальное право выражает строго эгалитарную тенденцию и противопо ставляет себя всякой иерархической структуре общества. Оно оказываете) связанным с идеей тотальности и неиерархизированного порядка.

История идеи социального права демонстрирует, что его сущность был! познана только в долгом и трудоемком процессе развития доктрины этой идеи У большинства теоретиков социального права, чье творчество будет иссле довано ниже, мы практически не находим разграничения неперсонифицируе мой общности и расположенной над ней организации так же, как не находт и концепции конкретной, нравственной и социальной тотальности как эга литарного и антииерархического порядка. И в тех концепциях, где Н( формулируются подобные отличия, идея социального права неизбежно ока зывается на второстепенных позициях и не постигается полностью. Особен но это относится к доктринам социального права, сформулированным пере, Великой французской революцией с ее эгалитарной идеологией (особенно ; Руссо и Канта), расчистившей путь для адекватной концепции антииерархи ческих тенденций социального права, но в силу своего деструктивного ин дивидуализма отрицавшей саму возможность социального права.

Даже в XIX в. большинство немецких доктрин социального права, на шедших наиболее полное выражение в теории Гирке, не смогли окончательн' превзойти иерархическое искажение идеи социального права; это выразилось в чрезмерной акцентуации организованного права в ущерб праву неорганизованному и в признании действительными выражениями такого права, наряду с ассоциациями кооперирования, также и ассоциаций доминирования. Подготовленная в XIX в. глубокими прозрениями Прудона во Франции и Христиана Краузе в Германии последовательно антииерархическая концепция социального права смогла добиться окончательного триумфа только благодаря французской школе «юридического объективизма»; работы столь разных и зачастую даже противопоставляемых друг другу авторов, как недавно скончавшиеся Л. Дюги, Р. Салейль и М. Ориу (чье творческое наследие нуждается в синтезе для того, чтобы стать действительно полезным), привнесли все элементы, необходимые для осознания примата неорганизованного социального права по отношению к социальному организованному праву, и тем самым позволили понять по сути своей эгалитарный характер права интеграции. Именно с тех пор, как пропагандируемая правовыми концепциями конструктивного синдикализма и английского гильдейского социализма идея социального права стала применяться для объяснения ряда новых правовых институтов, она вышла на историческую сцену как действительная «id?e-force», выполняя свою миссию в наиболее злободневных конфликтах современной жизни. 7.

Для того чтобы закончить этот несколько затянувшийся комментарий сущностных аспектов понятия «социальное право», нам остается только внести уточнения по поводу «сложных коллективных личностей» как специфических субъектов организованного социального правопорядка.

Порядок индивидуального права и порядок социального права адресованы к субъектам совершенно различных структур. Субъектами индивидуального правопорядка являются либо отдельные индивиды, либо юридические лица, понимаемые как простые структурные единицы, полностью поглощающие своих членов; поэтому право координации является межличностным или межгрупповым (постольку, поскольку социальные группы в своих внешних отношениях функционируют как индивиды в широком смысле) правом. Все остальные лица являются субъектами социального правопорядка: они представляют собой не простые структурные единицы, а сложные системы; субъективное социальное право оказывается проникнутым различными субъективными социальными правами и может быть понято лишь как отдельный элемент комплекса таких прав; лишь в своей целостности, в своей конкретной тотальности они представляют собой действительное, не искаженное «субъективное социальное право».

Особенно очевидно это проявляется в тех случаях, когда речь идет о субъектах, к которым адресовано организованное социальное право, — о сложных коллективных личностях. Сложные коллективные личности в качестве синтеза правоотношения и отдельно взятого субъекта права противопоставляют себя юридическим лицам — простым структурным единицам (субъектам индивидуального правопорядка); структура таких личностей состоит в организации внешнего единства некоей множественности, члены которой сохраняют свои личностные черты в рамках единства. Данные сложные личности представляют собой юридически регламентированную систему равновесия между Целым и его частями, сохраняющими за собой правомочия, которые не могут быть реализованы без наличия согласия между отдельными личностями и «центральной» личностью.126 Как политические, так и экономические конфедерации и федерации, кооперативы и акционерные общества могут рассматриваться в качестве наиболее ярких и показательных примеров сложных коллективных личностей.

Сложные коллективные личности как специфические субъекты права социальной интеграции в рамках юридически значимой деятельности затрагивают и сферу своей внутренней жизни; при осуществлении своих функций вовне, т. е. в своих отношениях с другими группами или индивидами, не являющимися членами социальных групп, они могут либо выступать как простые структурные единицы, либо вообще не быть признанными в качестве лица, отличного от суммы своих членов.127

Поскольку сложные коллективные личности устанавливают юридически урегулированные системы равновесия между частными лицами, воплощающими в своем лице множественность, и «центральной» личностью, воплощающей единство, то здесь можно выделить несколько видов таких систем равновесия по критерию преобладания в них элемента множества или единства. Те различия, на которые мы собираемся указать, являются полностью независимыми от классификации юридических лиц (простых структурных единиц, субъектов индивидуального правопорядка) на «корпорации» и «учреждения»; эти правовые формы являются только двумя разными способами организации волеизъявления юридических лиц'— простых структурных единиц и устанавливаются в целях облегчения выражения таких волеизъявлений вовне. К сожалению, широко распространившаяся, доходящая чуть ли не до общепринятой привычка рассматривать сложные коллективные личности (субъекты социального правопорядка) как «корпорации» лишь способствует искажению истинного положения дел.128

Не совсем верным представляется также разделение сложных коллективных личностей по критерию рассмотренного выше противопоставления ассоциаций сотрудничества и доминирования. Нам уже известно, что ассоциации доминирования основаны на субординирующем праве — искажении социального права, которое образуется путем порабощения последнего правом индивидуальным; в конечном счете ассоциации доминирования представляют собой лишь деформации сложных коллективных личностей, образованных из социального права. Подобные деформации образуются путем применения к таким личностям организационной формы «учреждения» (одного из ВИДОЕ простого юридического лица), проистекающего из индивидуального права.

Хотя борьба между принципами доминирования и сотрудничества разворачивается на всем горизонте социального права, лишь ассоциации сотрудничестве в состоянии создать настоящие сложные коллективные личности; а поскольку данные понятия («сложной коллективной личности» и «ассоциации сотрудничества») оказываются идентичными, то классификация сложных коллективных личностей совпадает с классификацией различных типов ассоциации сотрудничества. Мы можем выделить три таких типа,129 или вида.

А. Там, где устанавливаемая сложной коллективной личностью система равновесия дает преимущество множеству отдельных лиц по отношению к единству «центральной» личности, речь идет об ассоциации сотрудничества конфедеративного типа. Выход из такого типа ассоциации остается свободным, и каждый член ассоциации в любой момент может выйти из-под действия принуждения путем немедленного выхода из состава группы. Именно поэтому в тех случаях, когда речь идет о созданной из нескольких групп конфедерации, при принятии важных решений обычно добиваются единогласия с тем, чтобы не подвергать конфедерацию риску распада.

Б. Там, где устанавливаемая сложной коллективной личностью система равновесия учреждает баланс между множеством отдельных лиц и объединяющим началом «центральной» личности, речь идет об ассоциации сотрудничества федеративного типа. Такой баланс, может быть выражен по-разному. В наиболее чистых типах федераций (экономических и международных) баланс между «центральной» личностью и отдельными индивидами выражается в подчинении права свободного выхода определенным условиям: либо обязательство предварительного оповещения с соответствующей временной отсрочкой, либо полное исполнение всех обязательств и т. д. В данном случае за субъектами остается абсолютная гарантия свободного выхода, однако для членов такой ассоциации немедленно выйти из-под действия уже обозначенной санкции становится намного сложнее. Остающееся условным принуждение здесь становится значительно эффективнее. Деятельность федераций регулируется исключительно по мажоритарному принципу.

Когда.речь идет о собственно политической федерации, т. е. федеративном государстве,130'1 то присущее любому государству безусловное принуждение делает необходимой другую форму баланса: такой баланс заключается в конституционном запрете федеральному центру ограничивать государственность входящих в федерацию государств без согласия на это каждого заинтересованного субъекта федерации; здесь как федеральный центр, так и государства — члены федерации участвуют в суверенитете федеративного государства на принципах равноправия.131 Такое равновесие, функционирующее с меньшей эффективностью, чем равновесие в чистом виде федерации, все же остается равновесием.

В. Наконец, если устанавливаемая сложной коллективной личностью система равновесия дает преимущество «центральной» личности по отношению к множеству отдельных лиц, речь идет о простом демократическом государстве. Недемократическое государство уже не является сложной коллективной личностью. Такое государство в теоретических конструкциях обычно предстает либо как объект доминирования, либо как простое юридическое лицо (наиболее распространенная концепция). Лишь в демократическом государстве государственный механизм не поглощает полностью индивидуальности своих органов и членов, не поглощает «нацию» как реальность, как лежащую в основе этого государства национальную общность.132 И поэтому теоретики демократического государства зачастую рассматривают это государство как «систему множества правоотношений», как «обеспечивающий равновесие порядок», как «соисполнение публичных функций», но не как отдельно взятый субъект. Истинной формулой данной концепции, делающей ее адекватной реалиям демократического государства, является характеристика последнего как сложной коллективной личности, синтеза единства и множественности, правоотношения и его субъекта. Однако в рамках этой сложной коллективной личности единство превалирует над множественностью, что проявляется в монополии на безусловное принуждение, которая не находит себе противовеса внутри унитарного государства, существующего в государстве федеративном.133

Данная характеристика демократического государства как сложной коллективной личности с очевидностью предполагает трактовку права социальной интеграции как особого вида социального права: конденсированного социального права.

Комментарий семи отличительных признаков, с помощью которых мы определили понятие «социальное право», завершен. Мы можем констатировать, насколько велика сфера правовой действительности, описанная данным понятием; большая часть этой действительности остается недоступной или даже невидимой для тех, кто работает исключительно с категориями права координации или субординации.