§ 4. Общие выводы о природе маны и магии

А. Различие между маной и сакральным

Мы считаем возможным сделать следующие выводы по вопросу специфики маны (основания магии) в ее противоположности сакральному и божественному (основанию религии): 1.

Мана является широко распространенной сверхъестественной силой, утверждающейся в качестве мощного магнита коллективных и индивидуальных эмоциональности и воли. 2.

Эта сила действует по преимуществу в отношениях между существами одного и того же онтологического уровня, а не в отношениях между высшими и низшими существами (между людьми, животными, растениями, камнями и богами). Лишь ценой особых усилий со стороны человека его мана может проникать в ману низших существ. 3.

Оба предыдущих свойства делают сверхъестественную силу, которая называется маной, имманентной существам, среди которых она действует; мана родственна этим существам, может использоваться ими, подвергаться их манипуляциям, уменьшаться или увеличиваться их действиями. 4.

Мана может частично быть созданной в результате удачного действия, поскольку магический ритуал может служить как вхождению в контакт с маной, так и ее созданию. Таким образом, в отношении между магом и маной образуется нечто, напоминающее демиурга, поскольку каждый человек, совершающий усилие для увеличения своей маны или маны своей группы, и каждая группа, действующая подобным образом, становятся в определенной мере в положение творца мира. 5.

Мана, имея характер субстанции, действия, потенциала эффективности, является одновременно и персонифицированной, и безличной. Принцип участия, открытый в первобытном мышлении Леви-Брюлем, согласно которому «все участвует во всем», есть одно из наиболее важных свойств маны. Поэтому всякая дискуссия на тему безличного, анонимного или личного характера маны нам представляется поверхностной — мана совмещает в себе оба эти свойства, и между ними не провести границу. 6.

Как сила одновременно и безличная, и личная, мана может при этом быть или коллективной, или индивидуальной в зависимости от тех субъектов, от которых она исходит. Можно различать ману группы и ману индивидуума. В этом смысле не только магическое братство, мужской клуб и всякая фратрия обладают коллективной маной; ею обладают также кланы и племена. Тем не менее, из-за того, что эти последние объединения имеют религиозное основание и получают свою силу от сакрального, их имманентная мана оказывается сокрытой под религиозностью. 7.

Как разновидность имманентной жизненной энергии, рассеянной в мире и действующей среди существ одного уровня, мана не является привилегией некой особой касты магов или неких тайных обществ. Все существа в определенной степени обладают и пользуются ею. В частности, всякий человек и всякая группа являются магами, хотя бы в латентном состоянии. Поэтому во всех человеческих отношениях мана проявляется даже без участия специальных магических ритуалов. Эти последние лишь актуализируют ману, присутствующую потенциально, либо создают новую ману. Профессиональные маги, белые или черные (колдуны), являются лишь актуализирующими ману агентами, обладая особыми навыками и ловкостью; мана доступна всем и в зачаточном состоянии присутствует повсюду. Клубы и тайные общества лишь воплощают и используют коллективную ману в ее первозданной чистоте, не искаженную подчинением сакральному, как это происходит в клане. 8.

Мана не тождественна ни сознанию (индивидуальному или коллективному), ни душе, ни духу, ни тем более — сакральному или божественному, от которых она совершенно не зависит по своей сути. Мана может соединяться с каждым из элементов одного вида. С этой точки зрения, в сочетании с божественным мана встречается очень редко, поскольку такое соединение возможно лишь при политеизме, где отношения между богами могут представляться по аналогии с отношениями между людьми. 9.

Мана по своей сути не имеет ничего общего с сакральным, божественным, с религией.

Б. Определение магии и религии

Из всех вышеперечисленных свойств следует, что магия и религия несовместимы как в силу своих оснований, так и в силу тех последствий, которые они вызывают в субъективной психологии.

Обладание имманентной маной, которая «срастается» с теми существами, в которые она проникает, применительно к человеку (коллективу людей или индивиду) напоминает положение хозяина, который отдает приказы, и демиурга, который творит. Психологическое основание магии лежит в неограниченном желании владеть миром путем творческого усилия, — в желании, сопровождаемом страхом не совладать с высвобождаемыми человеком силами.

Трансцендентности сакрального, всегда превосходящего тех людей, которые ему подчиняются в ожидании благодати и спасения, у человека соответствуют пассивная униженность и безграничная субординация, вытекающие из чувства непоправимой неполноценности.

Магия может быть публичной или тайной, белой или черной (эти две пары противоположностей не являются коррелирующими, так как всякая черная магия является тайной, и наоборот, белая магия может быть как публичной, так и тайной), наконец, коллективной или индивидуальной. Религия, напротив, всегда является коллективной в своем основании (догма, открывшаяся группе) и в своем отправлении (культе) и имеет ярко выраженную тенденцию быть исключительно публичной.

Этого, очевидно, недостаточно для того, что^ы искать различие магии и религии в противопоставлении общества и индивидуума. Магия благоприятствует развитию индивидуализма косвенно в гораздо большей степени, чем напрямую. Во-первых, конкуренция между маной и сакральным, магией и религией, имея следствием плюрализацию групп в первобытном обществе и ограничение влияния клана тайными обществами, группами инициации и клубами, создает, таким образом, более благоприятную для развития индивидуализма атмосферу. А индивидуум в своем самоутверждении обычно пользуется противостоянием нескольких групп в лоне того общества, в котором он живет. Так, мана благоприятствует индивидуализму, не будучи с необходимостью связанной с индивидуумами, в своей коллективной форме весьма эффективно ограничивая сакральное. Здесь лежит самое основание утверждения межгрупповых и межиндивидуальных прав внутри общества; отсюда происходит влияние магии на так называемое индивидуальное право, усиливаемое гибкостью маны, допускающей отчуждение благ, в которые она проникла.

Однако в магических сообществах, которые могут в конкретных ситуациях доминировать над кланами, магия может влиять на социальное право самого клана и глубоко трансформировать его. Более того, магические сообщества могут порождать внутри себя собственное автономное социальное право.

Во-вторых, сама вера в независимость, в творческую силу коллективной или индивидуальной человеческой воли косвенно способствует развитию самосознания личности и ее частичному освобождению от влияния социального Целого. Это тем более существенно, что мана опять-таки может быть как коллективной, так и индивидуальной, а сила маны проверяется, помимо всего прочего, успехом, богатством, социальным престижем. Находясь в таком сочетании с экономическими и политическими факторами, магия становится источником еще большей дифференциации индивидуумов в первобытном обществе, чему благоприятствует плюрализм групп, ведущий к конкуренции магии с религией.

В общем, можно сказать, что непримиримое противоречие магии и религии в первобытном обществе является мощным фактором его развития, его эволюции и его трансформаций, а не стагнации, как, по-видимому, думает Бергсон.

В. Магия как один из источников развития техники и морали

Из всего вышесказанного с необходимостью следует, что нет ничего более ошибочного, чем рассматривать религию как источник магии или магию как источник религии. Поскольку известно, что речь идет о двух диаметрально противоположных сверхъестественных силах и отношениях, магия и религия не могли породить друг друга и не могли произойти от общего первоисточника. Не пересекаясь с самого начала, они, тем не менее, могут встречаться и проникать друг в друга в ходе своего развития, взаимно изменяясь. Эта встреча и эта деформация отражаются в социальных отношениях: в конкуренции их воздействия на одни и те же институты.

Более сложной является проблема отношения магии и науки. Корректируя концепцию Фрэзера, который видел в магии источник науки, и избегая противоположного преувеличения Бергсона, рассматривавшего магию как помеху развитию науки, Мосс и Юбер пришли к выводу о том, что положительная наука произошла из магии благодаря использованию техники, в то время как философия — полностью бескорыстное познание — ведет свои истоки от религии.

Обсуждая различные теории, мы уже имели возможность рассмотреть теологический предрассудок, имеющий глубокие корни и разделяемый некоторыми социологами и философами. Суть его в том, что магия всегда была аморальной или, как минимум, нейтральной с точки зрения морали, а последняя является исключительной принадлежностью религии. Одно только различие между белой и черной магией, между коллективной и индивидуальной магией (эти две пары взаимно пересекаются) должно было бы предостеречь против подобной концепции. Очевидно, что если бы мораль сводилась к табу и санкциям, то можно было бы признать религию в большей степени моральной, чем магию. Ведь религиозные запреты санкционированы общественным порицанием, а магические запреты (которые следует, скорее, называть «заклятьями») санкционированы только автоматически следующими за их нарушениями неблагоприятными последствиями; поэтому в религии и процветают табу в истинном смысле этого термина. Но подобная концепция морали явилась бы одновременно как поверхностной, так и догматической. В лучшем случае запреты и табу, нарушение которых не одобряется обществом, могут соответствовать только «морали долга», от которой особняком стоят более глубокие слои моральной жизни, «морали ценностей и творческой свободы». А эта мораль скорее соответствует магическому ритуалу. Мана в своих различных проявлениях (как это уже было отмечено, например, Моссом), будучи мощным магнитом воли и эмоциональности человека, заменяет в первобытных обществах то, что мы называем миром ценностей. Божественное же и сакральное находятся выше ценностей, выходя за пределы противопоставления ценностей и бытия, равно как положительных и отрицательных ценностей. Напротив, в мане эти противоположности проявляются в полной мере — отсюда само различие между белой и черной магией, т. е. конфликт положительных и отрицательных ценностей. Поскольку отрицательные ценности к тому же не являются моральными ценностями, совершенно очевидно, что не связанный с положительными ценностями сектор магии не может иметь отношения к коллективной и индивидуальной морали. Но в этом секторе такая связь существует и даже дает возможность рассматривать магию как благоприятную среду для развития определенного аспекта морали. Моральные ценности избавляют от обязанностей и возвышают своих адептов посредством творческой свободы. Поэтому очень хорошо видно, как магия, возводя человека в положение демиурга и взывая к имманентному усилию и к духу коллективного возмущения против настоящего во имя будущего, против совершенного во имя совершаемого и долженствующего совершиться, против традиции во имя творчества, могла благоприятствовать утверждению этого глубинного аспекта моральной жизни. Мораль имманентности и действия, светская мораль (не порабощенная и задушенная дисциплиной категорического императива Канта, который становится на место сакрального) своим источником имеет, как мы полагаем, определенные элементы магии.

Возьмем пример, приведенный Леоном Марийером в его хорошо известной полемике против сведения морали к религиозным запретам и табу. Мораль, говорит он, рождается не в тот момент, когда муж беременной женщины, следуя религиозному табу, запрещающему ей рожать в своей деревне, подвергает ее жизнь и жизнь ребенка холоду и опасностям леса, а напротив, когда он возмущается против этого табу и нарушает его. Но, добавим мы, подобное возмущение имеет безусловно магическое происхождение, так как только магия может дать человеку или группе достаточную силу, чтобы противостоять предписаниям религии.411 Мы все же не будем заходить так далеко, как Вестермарк, Ирвин Кинг, Эдвард Майер и Марийер, и не станем отрицать возможной связи религии с хотя бы одним из аспектов морали. Но мы считаем возможным утверждать, что магия связана с другим ее аспектом и что этот аспект носит наиболее фундаментальный характер: именно он уготовил самое большое будущее развитию человеческой цивилизации.

Нам представляется важным на данном этапе исключить прежде всего предрассудок как о не-моральном, так и об аморальном характере магии. Не преувеличивая ее морализующей роли, как это сделал Фрэзер, можно утверждать, что магия в некотором смысле была очень сильным стимулятором морали труда, усилия, освобождения, протеста, творческой свободы.

Тем менее удивительно находить магию в основании права, которое сопровождает мораль как ее тень или отражение, играя роль прикрытия, защиты, гарантии для реализации морали. Но так как в юридической жизни обязанности, нормы (и, следовательно, табу и санкции) играют бесконечно более важную роль, чем в моральной жизни, влияние магии и религии на право оказывается крайне запутанным. Противопоставление двух основополагающих разновидностей права: социального и индивидуального права (к последнему относится и меж- индивидуальное, и межгрупповое право), с одной стороны, общего социально!« права и партикулярного социального права — с другой позволяет в точности проследить конкуренцию магии и религии в правовой жизни. Поэтому изучение влияний магии в сфере права, которому будет посвящена основная часть этого труда, подтвердит непримиримость магии и религии, которую мы посчитали необходимым предположить, и послужит объективной проверкой этого предположения.