Тема 13. Россия и США на пороге третьеготысячелетия: преодоление прежнихстереотипов

Уолт Уитмен

Американо-российские отношения в начале двадцать первого века переживают не самые лучшие времена.

Тем не менее, в обеих странах и во все времена находились люди, в том числе и на государственном уровне, которых многие считали наивными мечтателями, полагающие, что сближение России и США это вполне реальный и разумный процесс, заслуживающий серьезного рассмотрения, отвечающий как интересам обеих великих держав, так и интересам прогресса всего человечества. Перечислим несколько наиболее ярких

исторических моментов, дающих некоторый повод к оптимизму.

Во время борьбы американских колоний за независимость Екатерина Великая четыре раза отказывала британскому королю Георгу, просящему ее послать двадцать тысяч казаков для подавления американской революции. Георг предлагал Екатерине огромные по тем временам деньги, но царица ответила, что не гоже подавлять рождение новой нации, не по-христиански это...

Во время гражданской войны Севера и Юга Александр Второй послал две эскадры к берегам Нью-Йорка и Калифорнии, которые не позволили высадиться противникам северян и тем самым сыграли важную роль в победе просвещенного Севера против рабовладельческого Юга.

Во время второй мировой войны США и Россия были союзниками в борьбе с гитлеровской Германией и Японией и, действуя сообща, нанесли своим врагам сокрушительное поражение.

К сожалению, из-за идеологического противостояния и политики коммунистической экспансии не только была упущена историческая возможность сохранения этого союза, но, в результате последующей холодной войны, две страны превратились во врагов, каждый из которых был способен уничтожить друг друга.

К счастью, военного конфликта не произошло и коней двадцатого века, завершившийся крушением коммунизма, как главного фактора противостояния России и США, породил романтические иллюзии о возможности скорой интеграции России с Западным миром и даже своего рода их стратегического партнерства. Однако, к сожалению, обе стороны допустили большое количество серьезных ошибок и просчетов, в

результате которых эти иллюзии и явно завышенные ожидания вскоре сменились горечью и разочарованием. Америка и ее европейские союзники, а также определенная часть российского общества наивно полагали, что свободная от коммунизма Россия сможет совершить быстрый переход к рыночной экономике и демократическому государственному устройству, с последующей экономической и политической интеграцией со странами Запада, подобно тому, как это в действительное™ произошло с некоторыми странами Восточной Европы, прежде всего с Польшей, Чехословакией и Венгрией. Переходные экономические модели, неплохо сработавшие в этих странах, были практически навязаны и России руководством Международного Валютного Фонда, администрацией президента США Билла Клинтона и целой армией самоуверенных советников, высокомерно полагающих, что они «знают как надо*. Не понадобилось много времени, чтобы понять, что эти модели оказались неприемлемыми для России по целому ряду объективных причин, среди которых не последнюю роль играли традиции и ментальность российского общества. Отметим все же что, по крайней мере, с академической точки зрения, возможность быстрого и эффективного перехода России к западной общественной модели реально существовала в начале девяностых годов.

Историки и политологи еще долго будут анализировать, почему американская администрация не применила в России успешный опыт государственной программы Плана Маршалла, в результате которого побежденная во второй мировой войне Германия получила значительные капиталовложения на реконструкцию экономики и создание демократических институтов, позволившие ей в весьма короткий срок восстановить разрушенную страну и превратить ее в наиболее преуспевающего союзника США в Европе.

Для успешной работы в этом направлении, прежде всего, следует хорошо изучить друг друга и для начала попытаться ответить на принципиальный вопрос: можно ли рассматривать, хотя бы в перспективе, взаимоотношения России и США как действительно взаимовыгодное дружественное сотрудничество, как «улицу с двусторонним движением»?

России есть чему поучиться у Соединенных Штатов, прежде всего, в сфере экономики — изучить методы стимулирования интенсивности труда и производственной дисциплины, высокоэффективной технологии, налаженной кооперации всех отраслей производства. Впечатляют успехи США в области информатизации и компьютеризации практически во всех отраслях науки, техники, производства, транспорта, быта. Выдающихся достижений добилась американская наука, система высшего и профессионального образования. Социально-генетическая предрасположенность американского общества к демократии находит свое отражение, в частности, в четком разделении функций законодательной, исполнительной и судебной властей, в независимости средств массовой информации, в массовой правовой культуре и законопослушности граждан.

Но при всей значимости экономических факторов, всесторонний прогресс любой страны зависит и от факторов духовных, культурных, нравственных, от тех жизненных идеалов, которые предопределяют ценностные ориентиры и жизненные приоритеты каждого человека и общества в целом.

При всех неоспоримых преимуществах американизма как носителя идеи свободного демократического общества, признающего в качестве высших приоритетов интересы и права личности, при всей привлекательности экономических, технологических и информационно-коммуникативных достижений американского общества, пока еще нет достаточных оснований для эйфорического восприятия американского образа жизни в качестве абсолютного и безупречного идеала общественного устройства, некой нормативной модели для всего остального мира.

Кризисные явления в духовной сфере современных Соединенных Штатов Америки и, прежде всего, в сфере морали, нравственности, культуры, общего образо-

вания, национальных отношений, долговременной внутренней и внешней политики, хорошо известны. Поэтому любые проблемы международных отношений, в том числе, и проблемы взаимоотношений США с Россией, нельзя рассматривать как «улицу с односторонним движением*, а ставший уже банальным вопрос «Как Америка может помочь России?» может и должен быть дополнен несколько неожиданным и парадоксальным для нынешних российских и американских реалий, но все же прогностически вполне возможным вопросом «Как Россия может помочь Америке?».

Наивны и бесперспективны попытки судить об американской помощи России лишь по размерам прямых материальных затрат и валютных инъекций, способных якобы запустить рыночный механизм российской экономики, реанимировать и обновить российскую науку и образование, сохранить самобытную российскую культуру.

Непосредственная трансплантация инородных для данного общественного организма идей чревата их отторжением. И оно, это отторжение, как и в медицине, рано или поздно становится неизбежным, если «иммунная система» общества не сможет преодолеть несовместимость «трансплантата» и «организма»... Конечно, прямые медицинские аналогии весьма рискованны, но они помогают уяснить главное: необходимо искать пути преодоления несовместимости идей, необходима эволюционная, ненасильственная конвергенция и постепенная интеграция этических и ментальных приоритетов.

5К8

Но нуждается ли нынешняя Америка в духовном взаимодействии с Россией? И о какой России идет речь? Сегодняшней, постперестроечной, мучительно ищущей выход из всестороннего глубочайшего кризиса? Советской, социалистической, познавшей все «прелести» тоталитаризма в его различных модификациях, но, тем не менее, добившейся впечатляющих успехов в школьном всеобуче, развитии многонациональной культуры, создании мощнейшего военно-промышленного и космического комплексов? Или, быть может, России дореволюционной, царской, с ее, казалось бы, устойчивыми православными традициями и зеками складывающимся патриархальным бытом, допустившей, однако, по Ленину, «победу социализма в одной отдельно взятой стране» как наиболее слабом звене капиталистического мира?

Собственно говоря, едва ли не в течение всего XX века Россия фактически «помогала» всему миру, являя собой убедительный, хотя и негативный, пример того, как жить нельзя. Но можно ли считать нормальным и естественным столь обескураживающий факт мировой истории? Достаточны ли поверхностные, примитивные сопоставления России и США по сугубо внешним признакам, призванным лишь оттенить, сделать более рельефными социально-экономические достижения американизма на вряд ли привлекательном фоне некоего мирового экспериментального полигона, именуемого «Россия»?

Разве многовековая история России, аккумулировавшая уникальный опыт мучительного поиска путей решения всечеловеческой проблемы «Народ и власть», не достойна пристального внимания, добросовестного изучения, а главное, мужественного и самокритичного сопоставления с собственным, американским историческим опытом, как и с опытом других стран, других социумов? Так ли уж безоблачны и гармоничны взаимоотношения власти с народом даже в сегодняшних Соединенных Штатах, претендующих на то, что они достигли полного понимания сущности основополагающих понятий «свобода», «демократия», «права человека», «гражданское общество», «правовое государство»? Не примитивизируется ли сама сущность демократии, когда по сугубо формальным основаниям на вершину власти то и дело попадают люди, не способные к серьезной, мудрой, нравственно состоятельной государственной деятельности? Не возводятся ли в некий абстрактный абсолют «права человека», нередко подрывающие «права общества»? Конечно, все относительно и все познается в сравнении.

По знаменитому выражению премьера Великобритании Уинстона Черчилля, демократия как власть народа и способ организации социума не идеальна, но никто не придумал ничего лучшего... Так надо думать! И надо думать сообща! Недопустимо более, в условиях повышенной взрывоопасности, когда один неверный шаг, сделанный на вершинах власти, может привести к тотальной гибели человечества, сохранять механизм возведения на эти вершины людей безнравственных, малообразованных, амбициозных, наглых, агрессивных, но зато прикрывающихся порой ничтожными процентными показателями якобы избравшего их парода и действующих только и исключительно от его имени.

Нынешняя Россия готова во многом перенять и культивировать на своей весьма и весьма специфической почве опыт демократии США. Но ведь действительно демократические силы, умные, талантливые, честные и принципиальные люди, не обладающие, однако, должным потенциалом демагогии и популизма, при этом фактически оказываются не у дел.

В таком ли прямом и одностороннем переносе идей в разные по своей ментальности социумы состоит истинный смысл духовной конвергенции и интеграции?

В то же время, так ли уж неприемлема и противоестественна для американской мечты и, тем более, для американского социума, все более ориентирующегося на создание и неумеренное потребление материальных жизненных благ, аскетическая направленность русской православной религии? Конечно, речь идет не о полном пренебрежении материальными составляющими жизненного успеха, не о монашеской lt;*внематериаль- ности», а лишь о рациональном чувстве меры, гармонии материального и духовного, когда высшая ценность человеческого существования усматривается отнюдь не в бессмысленном, в конце концов, стремлении к материальному накопительству и прагматично понимаемому жизненному успеху. Не опасно ли социально-генетическое закрепление в грядущих поколениях американцев нынешних идеалов потребительства и кажущейся гарантированности некоего, достойного в глазах молодежи стандартного уровня жизни? Не приведет ли это к пассивной удовлетворенности достигнутым, снижению общественной энергетики, столь необходимой для непрерывного возвышения жизненного стандарта, не только потребления, но и произ- ?одетBci материальных ценностей, не говоря уже о формировании ценностей духовных?

Уравнительная бессмысленность принципов реального социализма, распределительная психология на практике породила иллюзию «социальной справедливости» — «всеобщего (относительного, конечно) равенства», оставляя, правда, в тени другую часть этой «справедливой» формулы: «... во всеобщей бедности». Но так или иначе свой гарантированный (даже без особых трудовых усилий) уровень жизни, уровень физического выживания и даже видимости социальных благ (отсутствие явной безработицы, бесплатное образование, здравоохранение и т. п.), свою «пайку» каждый гражданин общества «развитого социализма» имел и при наличии непроницаемого «железного занавеса» был удовлетворен этим. Теперь, когда в результате так неожиданно наступившей свободы оказалось, что гарантий больше нет, и жизненный успех зависит прежде всего, если не исключительно, от собственных усилий, таланта, способностей, здоровья, подлинной образованности, предприимчивости и энергии, обнаружилось, что у многих россиян просто атрофированы энергетические центры собственного жизнеустройства и жизнетворче- ства.

Конечно, многочисленный американский средний класс, не в пример подавляющему большинству населения постсоветской России, обладает куда более высоким абсолютным уровнем благосостояния и, как правило, удовлетворен этим. Можно поздравить «среднеклассовых» американцев с этим социальным завоеванием. Обратим, однако, внимание на уже встречавшееся слово «удовлетворенность». Не заложена ли именно в этом слове и, конечно же, в явлении, им отражаемом, опасность потери жизненной энергии, динамичного стремления к прогрессу9 Не закрепятся ли эти качества «удовлетворенности» в новых поколениях американцев? И пусть эти размышления — только не очень привлекательная гипотеза. Но правдоподобная составляющая, почерпнутая из опыта России, согласимся, в ней все же есть. Закономерность та же. Материальные критерии жизненного успеха, «не отягощенные» духовными ценностями и устремлениями, чреваты серьезными разочарованиями...

Можно ли оставить без современной интерпретации пусть весьма специфическую, противоречивую и, казалось бы, сугубо национальную, но великую в своей духовной устремленности «русскую идею», воплощающую мечты и надежды выдающихся русских философов и мыслителей, среди которых мы видим имена не только таких убежденных националистов-славянофилов, как И. В. Киреевский, К. С. Аксаков, А. С. Хомяков, Н, Я. Данилевский, Н. А. Бердяев, К. Н. Леонтьев, И. А. Ильин, но и ничуть не менее авторитетные имена интерпа- ционалистов-западников — П. Я. Чаадаева, В. С. Соловьева, А. И. Герцена, С. Л, Франка, П. А. Сорокина, В. В. Леонтовича и многих, многих других истинных и глубоких патриотов России, которые заложили основы духовного величия уже наших современников — А. Д. Сахарова, А, И. Солженицына, Д. С. Лихачева? />В соответствии с «русской идеей» высшие приоритеты социума состоят не только в создании условий для существования многообразия национально-этнических, религиозных, сословных, профессиональных общественных групп, но и в служении, разумном, осознанном и свободном подчинении этого многообразия идеалу единства. Не в этом ли состоит всечеловеческая ценность и по-доброму понимаемая миссионерская значимость «русской идеи», апеллирующей (в основе своей) не к узконационалшым, по существу, националистическим претензиям, а прежде всего, к гражданственности, к интегрально понимаемой российской мечте как воплощению чаяний и надежд всего многонационального народа России?

Конечно, путь от далеко не однозначно понимаемой русской идеи — к российской мечте не прост. На этом пути придется преодолеть немало шовинистических как по форме, так и по содержанию препятствий. Но остановить вовсе этот закономерный процесс человеческого единения не удастся, даже в условиях резкого обострения общественных и межличностных отношений в современной России.

«Корневая система» российской духовности воплощена в материальных носителях широко понимаемой российской культуры. Эта система требует поистине археологической точности и скрупулезности в обнаружении нетленных основ народного бытия, очищения их от скверны преходящих политических и идеологических наслоений и интеграции России в мировой цивилизации. Разумеется, с учетом того вклада, который внесли и вносят в российскую культуру и российскую духовность сменяющие друг друга поколения россиян.

Культура народа — явление емкое и многогранное. При всей специфике аспектных проявлений сверхзадача культуры — возможно более глубокая интерпретация содержания и различий Добра и Зла, утверждение нравственных ценностей Добра, мобилизация человека и общества на борьбу со Злом. Высший уровень подобной интерпретации достигается в классических формах культуры — классическом искусстве, классической литературе, классических формах живописи, классической музыке. Тяготение к классике — традиционная особенность российской культуры. Неувядающими символами культурного классицизма являются шедевры музеев Московского Кремля и Санкт-Петербургского

Эрмитажа, классический репертуар Большого театра, полотна Репина, Сурикова, Левитана, Айвазовского, музыкальное творчество Чайковского, Рахманинова, Глинки, Скрябина, Прокофьева, Шостаковича, Шнитке, исполнительское мастерство Улановой, Рихтера, Плисецкой, Ростроповича, Вишневской, литературное наследие Достоевского, Толстого, Пушкина, Чехова, Гоголя, Блока, Бунина, Булгакова, Пастернака, Ахматовой, Бродского...

Классика культуры, ее бережное сохранение и обогащение позволяют противостоять бурному натиску масс-культуры, являющейся изобретением отнюдь не российским... Формы искусства, формы отражения культуры народа, конечно, подвижны, но беда, если в поисках новых форм выхолащиваются гуманистическое начало, нравственное содержание, духовный потенциал культуры. Разве американцам не приходится сталкиваться с этим все более расширяющимся и губительным для культуры явлением? Разве опыт бережного отношения к классическим формам культуры в России не заслуживает тщательного изучения и, возможно, перенесения в культуру американскую? На самом деле, это уже происходит естественным образом. Достаточно просмотреть программы наиболее известных концертных залов Америки. Значительную их часть составляют произведения русских композиторов, либо русские исполнители, либо и то и другое. Более того, российская эмиграция в Америке внесла такой выдающийся вклад в американскую культуру и литературу, что по общепринятому мнению, современные американские композиторы так или иначе обязаны Стравинскому, без Баланчина не было бы американского балета, современные писатели постмодернисты числят своим отцом Набокова и т. д. Таким образом, можно уже сейчас говорить о рождении великой российско-американской культуры, которая не вмешается целиком нт в американскую, ни в российскую традицию, а принадлежит каким-то культурам будущего, вроде той Амероссии, которая изображается в романе Набокова «Ада».

А российская наука и образование? Разве не доказали они, при всей трагичности последствий тоталитарного насилия и последующего жестокого кризиса, главное — надежду на возрождение? Традиции великих ученых России — Ломоносова и Менделеева, Попова и Павлова, Капицы и Сахарова, Королева и Зельдовича и многих, многих других живы, как живы и непреходящие по своей значимости идеи выдающихся российских педагогов и психологов — Ушинского и Пирогова, Зеньковского и Розанова, Каптерева и Блонского, Шацкого и Макаренко, Выготского и Лурия, Рубинштейна, Эльконина и Давыдова, Гессена и Вентцеля, Скаткина и Лернера...

Сфера образования определяет будущее страны. Образование в одинаковой мере ценно и для личности, и для общества в целом. Поэтому представляется чрезвычайно важным российско-американское сотрудничество в таких глобальных вопросах, как философия, политика и стратегия в области образования, образовав тельная прогностика, практическая педагогическая инноватика.

Общеизвестны успехи массового естественно-научного образования в школах России. Пример, достойный изучения американскими педагогами. Вот уже более десяти лет наиболее талантливые американские школьники используют в качестве учебного материала российский журнал «Квант», который переводится на английский язык и издастся в Вашингтоне, По мнению Национальной Академии наук и Национальной Академии инженерии качество этого журнала настолько велико, что необходимо приложить все усилия к его более массовому распространению в США. Не менее важны разрабатываемые в России идеи философии образования, образовательно-педагогической аксиологии, целостности и преемственности всех звеньев непрерывного образования детей, молодежи и взрослых, концепция триединства воспитания, обучения и развития учащихся, продуктивный поиск технологических оснований взаимодействия педагогической практики с междисциплинарными теориями образования.

Наконец, было бы крайне полезно совместно обсудить проблемы рационального сочетания централизации и децентрализации в сфере образования. Россия на протяжении десятилетий придерживалась концепции жесткой централизации в определении государственной политики и стратегии в образовании. США, напротив, отдает предпочтение децентрализации и вариатизации образовательной деятельности, предоставляя максимум самостоятельности штатам и учебным заведениям не только в вопросах финансирования, но и в определении всех остальных целевых, содержательных и технологических компонентов образовательной деятельности. Конечно, неумеренная унификация и стандартизация, не говоря уже о рутинной бюрократизации в такой творческой сфере, как образование, вредны. Но так ли уж безупречна безграничная дифференциация и вариа- тизация образовательных стратегий, не говоря уже о философских и политических образовательных доктринах? Не опасно ли это для единства и целостности американского социума? Как найти гармонию, рациональное согласование действительно необходимой свободы образовательного творчества с прогностически доказательными, инвариантными ценностями образования и общества?

Приведенные примеры позволяют лишь обозначить некоторый круг проблем, представляющих не-

сомненный интерес не только для России, но и для США.

Поиск все новых и новых аспектов конкретного взаимовыгодного сотрудничества России и США, конечно же, целесообразен и необходим. Но не менее важно обратиться к углубленному анализу наиболее фундаментальных идей такого сотрудничества, составляющих философско-методологические основания взаимоотношений России и США.

Опыт России может и, по-видимому, должен стать объектом не только обычной любознательности или сухого академического интереса американцев, но и предметом целенаправленного поиска работоспособной «технологии* постепенной интеграции российского и американского социумов. Точно так же, Россию могут и должны интересовать, в первую очередь, не материальное вспомоществование, а уникальный экономический, социальный и духовный опыт США со всеми его впечатляюще сильными и, пусть не столь привлекательными, но весьма поучительными, слабыми и уязвимыми для критики сторонами.

Чрезвычайно важно обратить внимание на то, что и российское, и американское общество находятся в непрерывной динамике, в развитии, обусловленными естественной для каждого живого и думающего организма неудовлетворенностью достигнутым состоянием, отторжением архаичных догм, поиском новых возмож- ностей в собственном жизнетворчестве. Разве не свидетельствует об этом то, на первый взгляд, парадоксальное обстоятельство, что некоторые вполне социалистические идеи нашли свое наиболее удачное воплощение при капитализме, существующем в США, а вовсе не в^ казалось бы, ортодоксальной социалистической системе, установленной в СССР? Например, идея социального равенства. Опошленная и дискредитированная в

59 S

обществе «развитого социализма» с его сугубо формальной «уравниловкой», подавляющей какую бы то ни было личную инициативу, эта идея находит свое вполне разумное воплощение и в эффективной системе дифференцированного налогообложения, и в четко функционирующей структуре социальной защиты всех нуждающихся в такой защите слоев населения, и в безусловной гарантии равных политических прав и свобод с обязательным соблюдением законов каждым гражданином США, независимо от его имущественного или политического статуса. Столь разительны результаты воплощения одной и той же социальной идеи вполне объяснимы: идея не работает сама по себе, нужны конкретные социальные технологии реализации даже самой прогрессивной идеи. Именно такое, прагматичнотехнологическое отношение к идеям и демонстрирует американское общество.

Осознание несовершенства системы всестороннего жизнеобеспечения собственного социума, прагматичное стремление к практическому преодолению идеологических и политических шаблонов — верный признак здорового общества.

В этом смысле и современная Россия, при всех трудностях переходного периода, связанного с радикальным отходом от изживших себя политических догматов, тоже, в конечном счете, движется к собственному ментальному оздоровлению, к открытости, к восприятию и адаптации разумных и работоспособных мировых ценностей, доказавших свою жизненность и природо- сообразность в историческом опыте США и других развитых стран мира.

Взаимоотношения России и США при всех обстоятельствах могут и должны быть равноправными. Россия — не только большая, но и духовно великая страна. А великая — значит, прежде всего,—гордая...

Социумы России и США — едва ли не идеальные объекты с точки зрения не только создания столь необходимого экспериментального полигона для подобных глобальных, цивилизационных акций, но и непосредственного, практического воплощения идей интеграции и целостности в повседневную жизнь человечества.

Познание и знание общественных закономерностей, в том числе, геополитического, планетарного масштаба, существенно облегчают понимание сущности и особенностей протекания интеграционных процессов. Но сама по себе индивидуальная или коллективная субъективизация этих объективных закономерностей, строго говоря, не является обязательной. Можно лишь ускорить или замедлить (в случае объяснимой на данном этапе нежелательности или опасности тех или иных интеграционных процессов) движение к интеграции. но отменить его вовсе нельзя.

На чем основана эта уверенность? Ведь исторически доказательных фактов целесообразности широкой и, тем более, глубокой интеграции общественных систем не существует. Напротив, история, и особенно, история новейшая, полна примерами разобщения, дифференциации и дезинтеграции человеческих сообществ. Это и глобальная деколонизация, крах некогда могущественных империй, и исторически мгновенный распад, казалось бы, навечно «единого и нерушимого» Советского Союза, и долгожданное размежевание народов и стран так называемого «содружества» государств «социалистического лагеря»... Эти процессы вполне естет ственны и объяснимы. Интеграция на сугубо политической, поверхностно-декларативной и, тем более, силовой основе — иллюзорна и непрочна. Удержать рано или поздно наступающий распад подобных искусственно организованных «союзов», «содружеств» или «блоков», создающих лишь видимость интеграции, непоз- можно. Не та основа. И тем не менее, все эти (и многие другие) примеры дезинтеграционных процессов в историческом плане — всего лишь естественные «зигзаги дифференциации». Это лишь эпизоды r генеральном процессе интеграции. Эпизоды, по-своему необходимые, «очищающие» целостность от противоестественных связей, способствующие переводу локализирующихся частей системы на новый цивилизационный уровень развития, но. в конечном счете, подготавливающие их к интшрации на более глубокой, сущностной, естественной, природосообразной основе. Все дело именно в этом. В основе. В тех, образно говоря, «китах», на которых держится интегрированная (а по ходу создания — интегрируемая) целостность.

Объективные причины и детерминанты постепенной интеграции социумов России и США налицо. Они связаны не только с подражанием уже совершающимся процессам сближения и интеграции стран Европы и создания единого Европейского Дома. Или, пусть не столь активным и продвинутым, но идущим процессам интеграции стран Азии, Африки и Латинской Америки. Они не могут не отражать глобальные идеи евразийского единения, как и локальные, главным образом, примиренческие акции, совершаемые некогда враждующими из-за религиозных, национальных, этнических, политических и экономических различий странами и народами.

Оптимистичная гипотеза позволяет предположить, что основа для постепенной, взаимовыгодной многоаспектной интеграции социумов России и США в пока трудно прогнозируемую общность неформально-сущностного характера объективно имеется. Эта естественная основа интеграции в своих наиболее существенных чертах сводится к следующему.

Именно Россия и США представляют собой страны с многонациональным, поли культурным и этнически многообразным населением, соизмеримыми по масштабу территориями (кстати, не столь уж отдаленными друг от друга, если смотреть со стороны Дальнего Востока России и Дальнего Запада США). Наши страны сходны в своей географически-климатической неоднородности. Они обладают значительными природными ресурсами, огромным экономическим и научным потенциалом, хотя и реализованным пока на существенно разных уровнях. Нельзя не учитывать и фактически не имеющий аналогов в мире и, несмотря на принимаемые ограничительные меры, все еще исключительно высокий военный потенциал обеих стран. При неблагоприятных условиях, фатальном стечении даже случайных обстоятельств наличных военных ресурсов и России, и США вполне достаточно, чтобы уничтожить все живое на планете буквально в считанные минуты... Можно ли при этом довериться лишь элементарному инстинкту самосохранения? Не следует ли всерьез задуматься о глубинных основаниях безусловного и гарантированного предотвращения вполне возможного планетарного апокалипсиса?

Указанные выше объективные факторы, обогащенные неизбежными субъективными, эмоционально окрашенными переживаниями и размышлениями, сами по себе, однако, не «срабатывают» автоматически. Они лишь создают фоновые предпосылки для целенаправленной, достаточно масштабной, настойчивой реализации идей взаимопонимания, взаимообогащения, и в конечном счете, духовной, ментальной интеграции социумов России и США.

Уже сам по себе факт многонациональной и поли- культурной структуры общества в обеих странах дает основания для взаимного изучения, сравнения и обнаружения единства в большей мере, чем, скажем, при сравнении лоликультурных и многоукладных социумов России и США с преимущественно мононациональными социумами Англии, Германии, Китая. Японии и многих других стран.

В сущности, и Россия, и США, как это ни парадоксально звучит, несут в себе сходные черты, свойственные евразийским народам. Россия — формально в большей степени, поскольку и географически, и этнически принадлежит к континентам Европы и Азии. США —в меньшей степени, поскольку' их квазиевразийство определяется не буквально понимаемым географическим положением, а фактическим составом населения, эмигрировавшего в свое время из стран Европы и Азии в США, но все еще в той или иной мере сохраняющего социально-генетические корни соответствующей ментальности. Конечно, «евразийство» США во многом «разбавлено» спецификой собственно североамериканского континента, а также определенным (хотя и не столь существенным и, во всяком случае, не решающим) влиянием выходцев из стран Африки и Латинской Америки. Но сам по себе факт многонациоиальиос- ти и поликультурности социумов и России, и США, доказанная исторически возможность не только «общежития» и терпимости, но и полноценного взаимодействия и сотрудничества людей, исповедующих существенно различные духовные и жизненные ценности, объективно сближают наши страны и народы, В определенном смысле, многонациональные социумы России и США представляют собой своеобразные модели — прообразы будущей единой человеческой цивилизации. И хотя эти модели пока отнюдь не идеальны, они, тем не менее, позволяют с обоснованным оптимизмом воспринимать идеи духовной интеграции существенно различных социумов.

Не следует забывать также о традиционных притязаниях и России, и США на миссионерскую роль в мире. Конечно, эти амбиции имеют существенно разные основания. Можно оспаривать и саму правомерность и нравственность таких притязаний. Можно говорить, и это будет вполне логично и обоснованно, об архаичности какого бы то ни было выпячивания собственной исключительности, об очевидной опасности таких действий. Тем не менее, исторически так сложилось, и практически весь XX век был свидетелем тому, что формальное и неформальное лидерство в мировой политике принадлежало России и США. Переход от непримиримого противостояния к намечающемуся парт- нерству, разумеется, исторически крайне важен. Но в социальной памяти, в ментальности народов этих двух стран миссионерские настроения, «синдромы лидерства» еще достаточно сильны. С ними нельзя не считаться и в процессе постепенной трансформации, переключения общественного сознания и ментальности социумов России и США в направлении от «лидерства в соперничестве» к «лидерству в сотрудничестве», в духовной интеграции и единении.

Сказанное, однако, вовсе не означает отрицания роли интеграции сообществ самого разного типа, как не означает и проведения в жизнь некой геоиационалит стической концепции панамериканизма, панруссизма или их симбиоза. Для мультинациональных сообществ, какими являются и Россия, и США, опасность агрест сивного национализма, в принципе, является не столь явной, она во многом нейтрализуется самим фактом многонациональное™ населения, не допускающей, по крайней мере, на официальном государственном уровг не, выпячивания сугубо национальных, расовых клц этнических факторов в общественном развитии.

Конечно, социумы России и США различаются по многим параметрам. Это, прежде всего, различия в социальном возрасте тех общественно и государственно упорядоченных сообществ, которые прошли разный и по протяженности, и по содержанию путь своего исторического развития. Эти различия определяют существенно разные энергетические потенции и устремления социумов России и США. При всей относительности и условности категории «общественно-генетическая усталость», она, тем не менее, достаточно явственно дает о себе знать. Особенно при глобальном сравнении общественной энергетики монументально «взрослой» России, вздрагивающей всякий раз от вулканообразных, трудно предсказуемых выбросов энергии от уставшего от привычного застоя и созерцательной апатии народа, с общественной энергетикой социума США, с динамичным, без видимых потрясений, естественным для относительно молодого общества движением к простому и понятному идеалу, той самой американской мечте о широко понимаемом жизненном успехе, которая, трансформируясь в повседневность бытия, предопределяет всю палитру реалий, воплощенном в емком понятии «американский образ жизни». Понятно, что подмеченные различия в общественной энергетике, динамизме жизни, конкретике жизнедеятельности и жизпетворчества лишь прерванная сегодняшним видением ситуации тенденция, допускающая частные девиации, множество случаев и примеров, казалось бы, опровергающих сказанное. Но возможные исключения, как известно, только подтверждают правила, а вполне объяснимая спорность отмеченных выше наблюдений лишь подчеркивает необходимость перехода от интуитивных умозаключений к аргументированным научным изысканиям.

Подлинная интеграция социумов не может сводиться лишь к подражанию и слепому заимствованию даже самых привлекательных образцов чужого образа жизни.

Да и сами критерии «привлекательности*- историчны, многоаспектны и неоднозначны в оценках. Можно ли, в частности, считать жизненный успех, сводящийся к высокому по материальным меркам уровню жизни, прагматичную индивидуальную настойчивость и направленность жизненных устремлений на конечный результат — материальное благополучие — идеалом жиз- нетворчества человека и общества? Достойны ли именно эти цели реализации энергетических потенций человека и человечества? Так ли уж безупречны жизненные ценности, лишенные одухотворенной мечты о творческой самореализации личности, ее духовной гармонии, нравственном совершенстве? Что именно порождает и определяет индивидуальную и общественную энергетику, стиль и, в конечном счете, уровень духовной и материальной жизни людей, их активную устремленность к лучшему будущему? И что значит «лучшему*-?

Ответы на эти вопросы непросты. Они не могут бьггь получены путем абстрактного теоретизирования, оторванного от реалий жизни, общественной практики во всей ее противоречивости, многообразии и исторически обусловленной специфике. Необходимо исследовать реальные движущие силы развития различных общественных систем, попытаться найти те ключевые человеческие качества, которые, синтезируя потребности и возможности личности, ее мировоззренческие установки, ценностные ориентиры, оценочные и самооценоч- ные характеристики, выводили бы человека на тот или иной путь жизнедеятельности и жизнетворчества. Что же касается общественной, коллективной жизнедеятельности, то она, будучи результатом синтеза, своеобразного «сложения векторов» индивидуальных жизненных предпочтений и траекторий, по существу, имеет ту же природу, основана на тех же качественных призна

ках, которые детерминируют жизнедеятельность отдельных людей.

Объективная необходимость духовной интеграции человеческих сообществ, конечно же, требует должной «технологической оснастки* реализации интеграционных процессов, и, прежде всего, обоснования подхода к исследованию возможных путей взаимопонимания и взаимообогащеиия социумов, приводящих, в конечном итоге, к их все более глубокой и всесторонней духовной конвергенции и интеграции.