К.А. Сулимов, Пермский государственный университет ГРАЖДАНСКАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ И ПОЛИТИЧЕСКОЕ УЧАСТИЕ НА ЛОКАЛЬНОМ УРОВНЕ

Не вникая здесь детально в содержание полемики по поводу содержания и самой возможности понятия политической идентичности, необходимо указать на два ее значимых для нас полюса. Политическая идентичность может пониматься как «базовая» идентичность - в том смысле, что задает отношение индивида или группы с неким макроколлективом, в рамках которого воспроизводится сама их картина мира, имеющая целостность и «понятность»509. В данном случае мы, конечно, имеем отсылку к тому, что принято называть гражданской идентичностью, лежащей в основе картины мира эпохи национальных государств. Другим вариантом осмысления политической идентичности является его осмысление как «особого вида социальной идентичности, связанного с (само)определением сообщества и индивида в политических категориях в процессе соотнесения с определенными политическими институтами и имплицитно подразумевающий и специфическую для данного сообщества и его членов форму участия в политическом процессе»510. Или, несколько иначе: политическая идентичность как один из «вариантов политической установки, позволяющей человеку отнести себя к той или иной референтной (позитивной или негативной) группе и определенным образом организовывать свое политическое поведение»511. В данном случае явным образом отклоняется восприятие политической идентичности как отсылка к картине мира, менталитету, представлению человека о своем месте в мире, и акцент делается на определенном политическом поведении/участии в политическом процессе.

Разумеется, противопоставление политической идентичности как схемы воспроизводства картины мира и политической идентичности как основания для политической деятельности (той или иной - по форме и содержанию) может быть снято указанием на то, что первое тесно связано со вторым и даже является его основанием. Но это справедливо только в том случае, если референтной группой, относительно которой определяется индивид или группа, является сам макроколлектив, т.е. нация, замкнутая в государство. Очевидно, что сегодня (да, пожалуй, и ранее) далеко не все политическое действие определяется через соотнесение с государством-нацией. Таким образом, гражданская идентичность лишь в очень редких случаях может приобретать измерение политической идентичности как основания для определенного политического действия. Но точно также под вопросом оказывается и истолкование гражданской идентичности как политической в смысле базовой, т.е. в тех случаях, когда речь идет о принципиальной картине мира. Так дело обстоит потому, что «складывается консенсус вокруг понимания идентичности как системы многоуровневых, а не взаимоисключающих предпочтений (по образу и подобию матрешки, когда локальная идентичность, например, «вкладывается» в региональную и гражданскую (национальную), а та, в свою очередь, интегрируется в наднациональную)»512.

529

В условиях множественных вложенных идентичностей513 возникает вопрос, какая из них является по-настоящему базовой, а какие производными? Точно также необходимо ставить вопрос о том, какие идентичности позволяют «определенным образом организовывать свое политическое поведение», а какие нет? А также, разумеется, как соотносятся идентичности из первого вопроса с идентичностями из второго вопроса? Думается, что однозначного, т.е. универсального на уровне указания на конкретные идентичности, ответа на все эти вопросы быть не может. Видимо, необходимо вести речь о сложных, контекстуальных и ситуативнозависимых связях между разными идентичностями и с собственно политическим действием.

Сложная и противоречивая логика соотношения гражданской идентичности и политического действия может быть продемонстрирована на примере деятельности гражданской коалиции «За прямые пермские выборы», созданной в Перми в самом конце 2009 г. представителями ряда общественных организаций и академического мира с целью недопущения отмены прямых выборов населением главы города514.

Поводом к созданию коалиции стал запуск процесса изменения Устава Перми, который должен был привести к ключевой новации - изменению процедуры избрания главы муниципального образования. Ранее он избирался на прямых выборах населением города, новелла предполагала избрание его депутатами Городской Думы из своего состава. В 2009-2010 гг. наблюдается целая вереница аналогичных изменений в целом ряде крупных городов Российской Федерации515. В 2009 г. произошел отказ от прямых выборов населением глав городов в Казани, Нижнем Новгороде, Ульяновске, Пензе (список не исчерпывающий), т.е. теперь они должны избираться депутатами представительного органа соответствующего города из своего состава. В 2010 г. аналогичные изменения произошли в Челябинске, Перми (решение было принято в июне 2010 г., т.е. коалиция проиграла), Барнауле, Орле и т.д. Во многих из этих городов также образовывались коалиции противников нововведения, но пермский случай представляется особым для наших целей, потому что, во-первых, несмотря на проигрыш, коалиция не была маргинальным субъектом, действия которого можно не принимать во внимание, и они фактически не видны на общем фоне516, а во-вторых, потому в силу состава коалиции она не обладала ни административным, ни политическим, ни значимым экономическим ресурсом. То есть была в самом прямом смысле слов гражданской коалицией.

Вместе с тем, ее деятельность была, безусловно, политической и политически значимой. Как в традиционном смысле - предметом борьбы был ключевой с точки зрения решения вопроса о власти в городе институт, так как изменение процедуры избрания главы серьезно меняет всю конфигурацию городской власти и управления, как в отношении элитных групп, так и в отношении органов публичной власти.

Представляется, что данная политическая деятельность тесно связана именно с гражданской идентичностью участников коалиции, т.е. являлась политической актуализацией определенного набора ориентаций и предпочтений, традиционно соотносимых с гражданской идентичностью (в данном случае она понимается не просто как пустая рамка идентификации с любым государством-нацией, а с определенным образом интерпретируемым в ценностном и институциональном отношении нацией-государством). Это проявляется, прежде всего, в аргументативном ряде коалиции, который отсылает к единству городского сообщества, принципам конституционализма, плюрализма, незыблемости прав, публичности и прозрачности деятельности органов публичной власти, их зависимости и ответственности перед населением, которое в свою очередь имеет право на участие в управлении и т.д. При этом все это имеет отношение не к некоему нормативному образцу, а к реальной стране и к реальному городу, в которых все это возможно и необходимо.

Политическая реакция коалиции (точнее, людей, ставших ее участниками) была очевидным образом ситуативной, контекстуальной и конечной. В ее основе оказалась эмоция протеста против недолжных действий административно-политических игроков. Она не была использована в качестве трамплина для индивидуальных политических карьер или превращения коалиции в постоянно действующего политического субъекта. Хотя политическая логика противостояния требовала более четко выраженного политического поведения коалиции (более четко выраженной групповой идентификации с коалицией как политическим субъектом). Но этого не случилось, и ключевым барьером здесь оказалась определенная гражданская идентификация членов коалиции. То есть, гражданская идентичность участников коалиции с одной стороны определила реактивный характер политического действия, а с другой задала ограничения на формы и степень политического участия. Главным ограничением стала неготовность к компромиссам, как с противниками, так и с возможными союзниками518. Доминировало желание остаться «вне политики», «на стороне граждан», при полном понимании, что коалиция занимается политикой (иногда с использованием эвфемистских определений, типа - гражданская политика). В поле гражданской идентичности оказалось невозможным консенсусно определиться с позитивным содержанием позиции коалиции, например, по вопросу о предпочтительной модели организации власти в городе и роли выборов в местном сообществе.