Социологический метод и проблема эволюции политических институтов у основоположников позитивизма
Под социологическим позитивизмом понимается то направление в буржуазной общественно-политической мыс ли XIX века, которое провозгласило своей целью освобождение обществоведения из-под власти «философской метафизики» (спекулятивных философских построений) и создание системы «положительного», основывающегося на наблюдении и анализе реальных фактов, знания об обществе и его политических институтах. Интерес к социологии обусловливался не только разочарованием Б философии французского просвещения и немецкого классического идеализма. Этому немало способствовал также наметившийся в начале XIX века процесс дифференциации наук, в том числе и обществоведения, когда антропология, политическая экономия, психология и этнография постепенно отделились от социальной философии, превратились в самостоятельные науки, в которых повысилась роль эмпирических исследований55. Еще в 1813 году Сен-Симон писал, что если до сих пор наука о человеке была «лишь гадательной», то сейчас задача состоит в том, чтобы возвести ее в ранг наук, «основанных на наблюдении» и разрабатываемых методом, употребляемым в других отраслях физики56. В 1822 году Сен-Симон совместно со своим секретарем О. Контом высказался за превращение политики в «социальную физику, часть физиологии», целью которой является открытие естественных и неизменных законов прогресса, столь же необходимых, как закон тяготения. Несколько позже, в трудах О. Конта, термин «социальная физика» уступил место термину «социология», под которой он понимал непосредственно опиравшуюся на биологию и завершающую собой иерархию теоретических наук дисциплину, посвященную выявлению и анализу главных законов, присущих социальным явлениям. Для учения О. Конта характерен натурализм, сближающий его в определенных моментах с материализмом. Развитие общества, согласно Конту, подчинено тем же законам, что и природа, вследствие чего социология трактуется им как часть естествознания. И если в неорганической природе исследователь идет от элементов (простого) к сложному, то в социологии необходимо изучать целое раньше частей, «идти от общего к частно му, т. е. начать с того, чтобы попять целостное развитие человеческого рода в его единстве, различая в нем сначала лишь очень немного последовательных стадий, а затем постепенно, умножая промежуточные звенья, достичь все возрастающей точности»57. В этой своей ориентации на выявление главных, основных законов социальных явлений Конт выступил с совершенно обоснованной критикой описательности, характерной для многих социальных исследований того времени, подчеркнул важность теоретического уровня социологического знания. Одновременно Конт выступал и против спекулятивного теоретизирования, построения умозрительных конструкций, считал необходимым подчинять воображение наблюдению, отказаться от конструирования социальных утопий и посвятить теоретическую работу выявлению объективных связей между различными социальными явлениями. В социологии, согласно Конту, необходимо различать исследование условий существования общества и исследование законов его изменений, что «дает основание двум основным наукам—социальной статике и социальной динамике, так же отличающимся друг от друга, как анатомия и физиология». Статическое исследование социального организма Конт классифицирует в терминах «теории порядка», а динамическое — «теории прогресса»58. Согласно Конту, «принцип статических законов социального организма состоит в гармонии, характерной для всех проявлений живых тел и в высшей степени свойственной социальной жизни». Поэтому объектом «социальной анатомии» является «экспериментальное и рациональное исследование взаимодействий между всеми частями социальной системы, независимо от прогресса, который неизменно изменяет их»59. Динамическая же социология изучает развитие общественного организма, понимаемое Контом, с одной стороны, «как накопление последовательных изменений», а с другой — как совершенствование, т. е. прогресс. При этом Конт призывает рассматривать каждое состояние общества как результат предыдущего и причину следующего, по аксиоме Лейбница: «настоящее чревато будущим». Соответственно, согласно Конту, «социальная динамика изучает законы последовательности, а социальная статика — законы существования»60. Выступая как против умозрительности, так п против крайностей эмпиризма, Копт в своей характеристике методов социологии подчеркивал важность теории. Согласно Конту, социологические наблюдения требуют теорий, связывающих современные факты с фактами, имевшими место в прошлом. Необходимо также рассмотрение тех или иных фактов в связи с другими, в рамках социального целого. «Факты,—шпсал Конт, — сами по себе не имели бы никакого смысла, если бы не были приведены в связь с законами социального развития, хотя бы посредством временной гипотезы... знакомство с духом целого не только необходимо для понимания и постановки научных вопросов, но и должно руководить исследованием, чтобы придать ему рациональный характер»61. Важное значение для социологии имеет, согласно Конту, сравнительный метод: его употребление «в высшей степени рационально, т. к. он основывается на принципе постоянного тождества развития человечества». Но у него есть и свои недостатки. Самый серьезный его недостаток, полагает Конт, «заключается в том, что он не имеет в виду последовательности социальных состояний, а, наоборот, стремится представить их сосуществующими», вследствие чего может сложиться неверное представление о стадиях развития. Кроме того, сравнение может привести к ошибочному признанию второстепенных моментов основными: примером являются утверждения об «определяющей» роли климата или расы. Поэтому, подчеркивал Конт, сравнительный метод может успешно применяться лишь при условии, если исследователь пользуется теорией развития человечества и если он дополняется историческим методом. Именно последнему Конт придает решающее значение в социологии, полагая, что, будучи свободным от всех недостатков других методов, исторический метод «составляет единственную основу, на которую может опираться система политической логики». «Историческое сравнение последовательных состояний человечества, — писал Конт, — служит основным научным орудием социологии, его применение составляет основу этой науки и отличает ее от биологии»62. Только историческое сопоставление явлений может служить основанием для выводов о гех или иных тенденциях социального развития, о существующих закономерностях. В данном случае сравнение с прошлым имеет особое значение при анализе настоящего. Считая исторический метод специфическим именно для динамической социологии, Конт подчеркивал, что биология является лишь отправной точкой социологического анализа человеческого общества на самой ранней ступени развития, когда биологическая природа человека проявляется в наибольшей степени. Но прием «прямой дедукции из биологии был бы, — указывает Конт, — несостоятелен при дальнейшем изучении социального развития». При этом было бы упущено из виду основное явление социологии—постоянное влияние предшествующих поколений на последующие, в чем Конт усматривает главную причину социального развития. При изучении общества на таких более зрелых стадиях его развития преобладающее значение, согласно Конту, приобретает именно исторический анализ, «а биологические данные, несмотря на их важность, могут служить лишь как вспомогательное и контролирующее средство»63. Эти исходные методологические позиции социологии Конта, ориентирующие исследователя на отказ от умозрительных философских спекуляций, на познание объективных закономерностей функционирования и развития общества, импонировали многим обществоведам, порождали оптимистические настроения, вселяли надежду на радикальное изменение представлений о человеческом обществе. Подчеркивая закономерность и повторяемость общественных явлений, Конт способствовал критической переоценке роли личности в истории, отказу от ошибочных представлений о всесилии политического начала. Однако даже в этой, несомненно наиболее сильной стороне учения Конта имелось немало недостатков, ошибочных, ненаучных положений. Так, правильно отмечая относительность всякого, в том числе и научного, знания, Конт делал из этого положения субъективистские и агностические выводы о невозможности принципиального разграничения объективного п субъективного в познаннн, о наличии непознаваемого64. Он категорически отвергал возможность познания сущности явлений, считая всякие, как идеалистические, так и материалистические, высказывания по данному вопросу «метафизикой», которую якобы способна преодолеть его «позитивная философия». Согласно Конту, цель его исследовании — открытие н сведение до минимума закономерностей протекания общественных явлений. Поиск же «так называемых причин, как первичных, так и конечных», он считал «безусловно недоступным и бессмысленным»65. Конт, как уже отмечалось, понимает развитие лишь как «накопление последовательных изменений», при этом само понятие социального развития «предполагает сохранение соответствующего организма»66. Тем самым его представление о социальном развитии носит сугубо эволюционистский характер и исключает революцию как закономерный и необходимый момент развития. Но еще менее удовлетворительна та «социология», которую создал сам Конт. Сознательно абстрагируясь от многообразия форм исторического процесса и отбирая лишь те факты, которые подтверждали искусственно сконструированные им законы общественного развития, Конт создал социологию, никак не отвечающую его собственным методологическим требованиям историзма и. конкретно-социологического сравнительного анализа, основывающегося на фактах реальной действительности. На практике его «метод» оказался не чем иным, как способом обоснования философской идеалистической конструкции «трех стадий» развития человечества, согласно которой решающей движущей силой объявляется прогресс знания, состоящий в переходе от религиозных представлений о сверхъестественных существах к «метафизическим» понятиям «природы» и «естественных прав» и от этих понятий — к «позитивной» пауке. Весьма далекой от реализации методологических ус тановок позитивизма оказалась и та часть социологии Конта, которую он называл «социальной статикой», или «теорией порядка». Настойчиво проводя идею солидарности капиталистов н рабочих, Конт объявляет социальной функцией всякой государственной власти обеспечение в обществе «социальной солидарности», объединения частных сил и интересов в целях сохранения общественного организма как единого целого. Эту же функцию призвана осуществлять и духовная власть. Весь «социологизм» О. Конта заключается в том, что он на примерах, взятых исключительно из истории Западной Европы, показывает эволюцию тех социальных групп и институтов, которые осуществляют или должны осуществлять светскую и духовную власть на каждой из «трех стадий» развития человечества67. Весь смысл его историко-сравнительного анализа заключается, во-первых, в том, чтобы показать значение духовной власти68, «научно доказать» необходимость передачи ее «жрецам» позитивистской церкви, первосвященником которой возомнил себя сам О. Конт, и, во-вторых, аргументировать закрепление всей полноты материальной власти за промышленниками (банкирами, купцами, фабрикантами, землевладельцами). Весь «позитивный метод» потребовался лишь для того, чтобы подвести псевдонаучную аргументацию под его реакционноутопическую программу построения «соцнократин», которая, по замыслу Конта, должна была заменить «ретроградную аристократию» и «анархическую республику». Именно такая реакционная утопия, изложенная О. Контом в его последнем труде «Позитивная политика», составляет суть его политического учения, не имеющего ничего общего со сколько-нибудь объективным историко- сравнительным анализом политических институтов. Упомянутый труд, написанный в худших «метафизических традициях», против которых столь яростно выступал молодой Конт, не дает оснований считать О. Конта создателем социологии, что вынуждены были признать даже его сторонники. «Конт не был творцом социологии, — писал его близкий друг, известный английский позитивист Дж. Ст. Милль. — Кроме его анализа истории, к которому многое можно прибавить, ... Конт не сделал в социологии ничего такого, что не требовало бы новой и лучшей обработки... слава Конта в потомстве была бы вероятно... выше, если бы он, указав метод для создания социальной науки, не обманул себя надеждою, что он создал эту науку сам и что она приобрела уже настолько прочности, что на ней можно было начать целое здание политического искусства»1. Однако позитивный метод Конта, освобожденный от его утопической и мессианской политической философии, был полностью воспринят Миллем и рядом других английских мыслителей, воспитанных в традициях эмпиризма и трезвого буржуазного практицизма. Именно в Англин позитивизм и особенно позитивная социология обрели вторую родину, получив дальнейшее развитие и своеобразное завершение в трудах крупнейшего буржуазного социолога второй половины XIX века Герберта Спенсера. Спенсер, несомненно, был незаурядным мыслителем. Не получив систематического образования, он вместе с тем сумел обрести широкие познания в самых различных отраслях науки — биологии, психологии, этнографии, истории, причем за несколько лет до выхода в свет труда Дарвина «Происхождение видов» самостоятельно сформулировал идею естественного отбора и борьбы за существование. Признавая большие заслуги Конта в создании социологического метода, Спенсер вместе с тем критически отнесся к его социологии. Он не признавал пресловутый контовский закон «трех стадий» и, будучи глубоко чуждым мессианству, категорически отверг реакционную утопию «Позитивной политики». Для Спенсера еще в большей мере, чем для Конта, характерен агностнцнзм. Но оп в значительной степени обусловлен тем фактором, что Спенсер более трезво отдавал себе отчет в существовании тех объективных и субъективных трудностей, которые препятствуют научному познанию социальных явлений: необычайное многообразие форм н проявлений общественной жизни, противоречивость процесса исторического развития, а также классовые, политические, религиозные н националистические предрассудки, мешающие исследователю делать объективные выводы. Очевидно, именно в этой связи Спенсеру более импонировали понятия «интеграция» и «дифференциация», чем понятия «порядок» и «прогресс». Избегает Спенсер и употребления понятия «закон», которым столь злоупотреблял Конт. Этим же объясняется н меньшая категоричность тех выводов, которые Спенсер делал из своих историко-сравнительных исследований. Стремление к научной «строгости», характерное для Спенсера (хотя оп, конечно, был далек от подлинной научной объективности), очевидно, было одной из важнейших причин обращения его к биологии, из которой он заимствовал многие свои понятия, в том числе и узловые понятия теории эволюции — «интеграция» н «дифференциация». Спенсер, несомненно, первый из социологов, который серьезно применил метод биологической аналогии к изучению общества и его политических институтов. Используя свои глубокие познания в биологии, он посвятил большую часть своей «Индукции социологии» сравнению общества с различными биологическими организмами, скрупулезно анализируя как сходства, так и различия между ними в принципах организации (структуры) и развития (эволюции). Результатом такого сравнения явилось, несмотря на ряд издержек (чрезмерное копание в деталях анатомии и физиологии различных биологических организмов), выявление действительно существующей в живой природе общей закономерности перехода от простого к сложному (интеграция), от однородного к разнородному (дифференциация) и от неопределенного к определенному1. Общими чертами общест ва и биологических организмов Спенсер называет способность к росту, увеличению в объеме, усложнение структуры и функций, связанность частей (элементов) и процессе дифференциации, существование специализированных органов питания, распределения и регулирования. Применительно к обществу этот процесс, согласно Спенсеру, означает постепенное объединение различных мелких человеческих групп в более крупные и сложные объединения (агрегаты) —племена, союзы племен, города-государства, империи, углубление социально-классовой дифференциации и специализации в процессе разделения труда, образование органов политической власти (регулятивной системы), земледелия и промышленности (системы органов «питания»), возникновение специализированной «распределительной системы» (торговли, транспорта и иных средств коммуникации) и т. д. При этом Спенсер подчеркивал специфику общества по сравнению с другими биологическими организмами, видел в отличие от многих своих последователей пределы допустимости биологической аналогии в социальных науках. Так, если для индивидуального биологического организма характерна физическая неразрывность всех его членов, то общество представляет собой всего лишь «дискретное целое», т. е. агрегат, живые элементы которого ведут самостоятельную биологическую жизнь. В то время как в индивидуальном биологическом организме жизненно важными функциями наделены строго определенные органы и функциональная дифференциация является, таким образом, абсолютно завершенной, в обществе дифференциация не может «дойти до такого предела, чтобы одна часть сдалалась органом чувства и мысли, а остальные части, взамен того, утратили совершенно всякую чувствительность». Напротив, подчеркивает Спенсер, в обществе «сознание разлито по всему агрегату: все его единицы способны чувствовать наслаждение и страда ние... тут не существует ничего похожего на какое-либо «средоточие общественного чувства» (Social Sensorium)». Отсюда Спспсср делает вывод, выражающий сущность его лнбералыю-нпднвндуалнстнческой социальной философии, а именно, что «благосостояние агрегата, рассматриваемое независимо от благосостояния составляющих его единиц, никогда не может считаться целью общественных стремлений», что «общество существует для блага всех членов, а не члены его существуют для блага общества». «Следует всегда помнить,—писал Спенсер,—? что как бы !ни были велики усилия, направленные к благосостоянию политического агрегата, все притязания этого политического агрегата, сами по себе, суть ничто, и что они становятся чем-нибудь лишь в той мере, в какой они воплощают в себе притязания составляющих этот агрегат единиц»69. Поэтому, подчеркивал Спенсер, «между политическим телом и живым телом не существует никаких других аналогий, кроме тех, которые составляют необходимое последствие взаимной зависимости между частями, обнаруживаемой одинаково и тем, и другим». Сравнение же общественных аппаратов и функций с аппаратами и функциями человеческого тела делалось им «только потому, что аппараты н функции человеческого тела доставляют нам наиболее хорошо знакомые иллюстрации аппаратов вообще». «Общественный организм,—-резюмирует Спенсер свою мысль, — будучи раздельным (discrete), а не конкретным, ассиметричным, а не симметричным, чувствительным во всех своих единицах, а не в одном чувственном центре, не может быть сравниваемым ни с одним, особо взятым типом индивидуального организма, растительного или животного... единственная общность между двумя сравниваемыми нами родами организмов есть общность основных принципов организации»70. Однако, несмотря на такие существенные оговорки относительно пределов биологической аналогии в обществоведении, социология Спенсера явно несет на себе печать неоправданной биологизацин социальных явлений и процессов, что наиболее сильно проявилось в важнейшем разделе его «Оснований социологии» — «Политических институтах»71, посвященном сравнительно-историческому анализу становления и эволюции политического строя у разных народов. Исходя из убеждения об универсальности действия во всей живой природе принципа борьбы за существование, Спенсер полагал, что и в обществе на раннем этапе эволюции он был основным, определившим весь ход социально-политического развития и проявившимся в специфической форме военных захватов и порабощения слабых народов более сильными. Война, по мнению Спенсера, была объективно обусловленной необходимостью и предпосылкой всего последующего экономического, культурного и социально-политического прогресса72. Сам Спенсер, правда, полагал, что борьба за существование между обществами, бывшая неоспоримым условием их прогрессивного развития в прошлом, не будет играть такой же роли в будущем. Ему самому были чужды расовые предрассудки, он был убежденным противником войн и милитаризма, резко осуждал жестокость английских колонизаторов. Однако его концепция, согласно которой в прошлом именно войны были главным фактором организации и развития, была в последующем использована реакционными буржуазными мыслителями (геополитиками и социал-дарвинистами) в качестве оправдания империалистических войн и насилия. Исследование проблемы возникновения государства у Спенсера носит крайне путаный характер. Так, он писал, что «первоначальная политическая дифференциация возникает из первоначальной семейной дифференциации», когда мужчины становятся «властвующим классом» по отношению к женщинам. Одновременно он пишет и об определенной дифференциации среди мужчин (домашнее рабство), которая переходит в политическую дифференциацию по мере возрастания обращения в рабство вследствие постоянных войн. Именно с образования такого класса рабов-военнопленных начинается, согласно Спенсеру, «то политическое разделение (дифференциация) между правящими структурами и структурами подвластными, которое продолжает идти через все более высокие формы социальной эволюции»73. При этом по мере расширения завоеваний усложняется как классовая структура, так и политическая организация: возникают различные сословия, образуется особый правительственный слой и т. д. Но самое главное следствие войн — образование особого военного слоя, изучению которого Спенсер посвящает большую часть своего труда. Согласно Спенсеру, военная деятельность требует особенно сильной политической интеграции всех членов общества, «наиболее тесной связи всего общества в его целом». Требование объединения усилий всех членов общества для достижения военных целей приводит к тому, что возрастает роль «принудительной кооперации», причем «по мере того как единица поглощается массою, она все более и более теряет свою индивидуальность»: «в воинственном типе индивид является собственностью государства. В то время как сохранение общества является главной целью, сохранение каждого члена — целью второстепенной». Достижение военным обществом «полного корпоративного действия» (работа всей невоюющей части на нужды воюющей части, сплочение всего агрегата, подчинение ему жизни, свободы и собственности составляющих его единиц) предполагает, согласно Спенсеру, существование развитых принудительных механизмов, сильного правительственного посредничества. Подобное состояние влечет за собой и особую систему централизации управления: военное общество должно, как и армия, иметь иерархически построенную регулятивную систему во всех сферах общественной деятельности. Это — форма общества, характеризующаяся «статусом», т. е. иерархическим подчинением всех его членов: «начиная от деспота и кончая рабом, все являются господами стоящих ниже и подчиненными тем, которые стоят выше», зависят от произвола последних. Особенностью военной формы правления является регламентация не только в отрицательном, но и положительном смысле: она не только сдерживает, но и понуждает, говорит индивиду не только, что он не должен делать, но также предписывает ему определенное поведение74. Следующим признаком воинственного типа, тесно связанным с предыдущим, Спенсер называет подавление всех организаций, не входящих в состав общей государственной организации, поскольку «все структуры, не составляющие частей структуры государственной, служат в большей или меньшей степени ограничению ее и затрудняют требования с ее стороны неограниченного подчинения». Существование частных комбинаций, согласно Спенсеру, может быть допущено лишь при условии их подчинения официальному контролю, сильно затрудняющему их самостоятельную деятельность. Поэтому воинственный тип характеризуется отсутствием или сравнительной редкостью коммерческих, религиозных, филантропических и иных добровольных ассоциаций граждан. Для него характерна также хозяйственная замкнутость и изоляция, неразвитость торговых связей с другими обществами75. Антиподом воинственного типа является, по Спенсеру, «промышленный тип» общества. Для него характерны добровольная кооперация, свободное развитие промышленности и торговли, индивидуальная свобода и неприкосновенность права частной собственности, промышленная конкуренция («мирная борьба за существование»), представительный характер политических институтов в целях согласования и удовлетворения различных социальных интересов, децентрализация власти, разрушение сословных барьеров, отказ от принципа наследственности при замещении государственных должностей, от экономического и культурного протекционизма и изоляционизма и т. д. Нравы общества промышленного типа характеризуются распространением чувства личной свободы и инициативы, уважения к праву собственности и личной свободе других людей, меньшим подчинением авторитету властей, исчезновением раболепия, упадком религиозного воззрения не только на главу государства, но и на управление вообще, отказом от слепого патриотизма и шовинизма и т. д.2. В движении от военного типа к промышленному Спенсер и усматривал основное направление, закономерность социально-политической эволюции. Как справедливо отметил И. С. Кон, «спенсеровская схема описывала реальный исторический процесс перехода от общества с преобладанием натурального хозяйства и жесткой иерархической системой к обществу, основанному на товарном производстве и разделении труда». При этом, по мнению Кона, «в «индустриализме» Спенсера легко узнать идеализированный капитализм, тогда как «милитаризм», «военное общество» символизируют феодальные и иные «примитивные» общественные отношения», вследствие чего его схема оказалась очень удобной для построения различных апологетических социальных концепций типа теорий «индустриального общества» Р. Арона, У. Ростоу и др.1. Не удивительно, что Спенсер как идеолог буржуазного индивидуализма и парламентаризма с особой симпатией относился именно кобществу промышленного типа, в котором легко угадываются черты того строя, который был идеалом английских либералов XIX века. Однако в отличие от многих своих современников, и особенно буржуазных идеологов XX века, Спенсер был далек от идеализации и апологетики политического строя западноевропейских стран, в том числе и Англии. Его оценки этого строя и вообще закономерностей социально-политического развития намного сложней и противоречивей. Прежде всего необходимо обратить внимание на то, что сам Спенсер подчеркивает сугубо теоретический, априорный характер сформулированных им типов общественно-политического строя. При этом если черты военного типа проявлялись и проявляются в более или менее чистом виде в самых различных обществах и в самые различные исторические эпохи, то в отношении промышленного типа вопрос намного сложней: речь в данном случае может идти о чисто теоретическом формулировании «идеального типа», с которым не следует путать реально существовавшие и существующие формы социально-политического строя. При этом даже наиболее развитые европейские страны обнаруживают черты до- индустриального, военного типа, а их развитие в направлении промышленного типа неравномерно и противоречиво. В этой связи Спенсер сравнивает социально-политическое развитие двух наиболее индустриально развитых западноевропейских стран с демократической формой правления — Францни и Англии. Так, движение Франции в сторону общества промышленного типа было надолго задержано абсолютизмом, сохранением такого феодального института, как крепостничество, а также постоянными войнами на собственной территории. Поражение в войне с Германией в 1870 году, породившее настроение реванша, привело к еще большей милитаризации ее жизни, усилило настроения в пользу колониальной экспансии и захвата. Бюрократические же традиции, всегда бывшие сильными во Франции, пережили режим империи и еще более закрепились в условиях республики: колоссально разросся чиновничий аппарат, возросло налоговое бремя, усилился полицейский контроль над гражданами. Аналогичные тенденции отметил Спенсер и в Англии, где, несмотря на более прочные традиции индивидуальной свободы и парламентской демократии, гонка вооружений и агрессивная политика колониальных захватов привели к переменам, которые, по мнению Спенсера, несомненно приблизили эту страну к воинственному социальному типу76. Но особенно сильно милитаристская и бюрократическая тенденция проявилась в Германнн. Как отметил Спенсер, черты военного типа, обнаруживавшиеся в Германии и раньше, стали еще отчетливее со времени франко-прусской войны: рост армии и военных расходов, сопровождавшийся усилением роли военных в государственном аппарате, еще большее подчинение церкви государственной организации в ходе так называемой «Kulturkampf», национализация большей части железных дорог, издание законов, по которым к середине 1881 года были ликвидированы сотни социалистических обществ, закрыты и запрещены сотни периодических изданий и книг, учреждены принудительные промышленные гильдии, усилился полицейский надзор над гражданами и т. д. Такие изменения одновременно с усилением «самодержавной власти ее солдата-импера- тора, которым руководит безусловно языческая идея ответственности перед предками, живущими в небесах», привели к тому, что Германия, согласно Спенсеру, «постепенно приближается к типу всецело милитарного Общества»'. За таким обществом Спенсер не видит никакого будущего и, решительно осуждая милитаризм, отрицает какое-либо положительное значение войны в дальнейшем развитии человечества и его производительных сил, подчеркнув, что «та социальная эволюция, которая была произведена в течение борьбы обществ друг с другом, уже завершилась, и никаких дальнейших выгод от войны нет возможности предусмотреть»77. Нельзя не признать, что в этой заключительной части «Оснований социологии» Спенсер, несомненно, сумел преодолеть предрассудки своего класса и подняться до уровня лучших представителей немарксистской общественно-политической мысли прошлого. Его же оценки состояния политического строя стран Западной Европы в 80 годах прошлого столетия — пример объективности, которая довольно редко встречается в трудах буржуазных социологов. Спенсер — первый из буржуазных социологов, предпринявший попытку сформулировать общую теорию политической организации общества и определить закономерности функционирования политических учреждений с точки зрения их социальных последствий для общественного целого и составляющих его групп и индивидов. Сделал он это с помощью излюбленного им метода организмической аналогии. Согласно Спеисеру, всякая структура противится изменениям, что справедливо также и в отношении любой организации как одного из видов «устроения». Поэтому, когда в процессе эволюции живого организма составляющее его первоначально сравнительно однородное вещество преобразовалось в соединение разнородных частей, стало складываться серьезное, часто непреодолимое препятствие к какому бы то ни было значительному изменению структуры, причем наиболее сформировавшиеся и определившиеся структуры оказывают сопротивление любым изменениям. Такая закономерность, присущая индивидуальному организму, характерна также и для общественного организма, хотя и не столь очевидна. «Хотя общество, состоящее из раздельных единиц п не получившее своего типа готовым путем наследства от бесчисленных подобных обществ, представляется более пластичным, однако н оно, — согласно Спенсеру, — управляется тем же принципом. Коль скоро его части дифференцировались (стали различаться друг от друга), т. е. коль скоро в обществе возникли классы, группы должностей, установились учреждения,— они, становясь связанными между собой и с другими, сопротивляются тем силам, которые стремятся их изменить». Каждодневным наглядным подтверждением этого закона служит, по Спенсеру, консерватизм каждого давно установившегося учреждения. Будь то борьба церкви против законодательства, вмешивающегося в ее устройство, оппозиция армии против системы покупки чинов или то нерасположение, с каким законодатели смотрят на реформу закона, — все это примеры, подтверждающие, по мнению Спенсера, тот факт, «что не легко изменить ни строение, ни способы деятельности тех частей, которые раз были специализированы»78. Консерватизм учреждений, их сопротивление всяким серьезным изменениям объясняется, по Спенсеру, действующим во всей живой природе стремлением к самосохранению не только организма в целом, но и составляющих его органов. Именно в силу такого закона целью объединения действий людей в обществе является не только поддержание его существования как единого целого, но также самосохранения каждого из образующих общество классов и его должностных систем, причем господствующей целью каждой такой части является сохранение самой себя. В результате возникает явление, которое в последующем получило в теории организации название «смещение целей», а именно подмена общественно необходимой функции, зафиксированной в каче-' стве официальной цели организации, деятельностью, направленной на удовлетворение эгоистических интересов самой организации и ее членов. Та же причина объясняет продолжение существования и таких организаций, социальная функция которых уже исчерпана. «Дело не только в том, чтобы совершалась известная функция,— пишет Спенсер, — а... в кормлении тех, кто совершает эту функцию: результат будет одинаков, когда функция совсем не нужна или даже вредна, а строение все еще сохраняет себя до тех пор, пока может»79. Но степень сопротивления организации преобразованию (реорганизации) не просто существует, но и возрастает по мере усложнения и увеличения управленческого аппарата в сложной прогрессии, ибо каждая новая часть бюрократического аппарата не просто добавляет энергию уже существующим частям, но и вычитает ее из тех сил, которые требуют перемен. В результате в обществе происходит постоянное увеличение того социального слоя, который образует управляющую часть, и уменьшение тех, кто образует часть управляемую. При этом «различными путями все, составляющие контролирующую и административную организацию, становятся объединенными друг с другом и отделенными от остальных»80. Каждое чрезмерное развитие регулятивной системы имеет также, по мнению Спенсера, и то отрицательное последствие, препятствующее прогрессивным изменениям, что оно оказывает пагубное влияние на состояние общественного сознания, приводит к тому, что «сами идеи и чувствования целого общества приспособляются к режиму, привычному с детства, таким образом, что на этот режим смотрят как на естественный, как на единственно возможный». По мере того как государственные учреждения играют все большую роль в каждодневном опыте, оставляя лишь незначительное место для иных форм деятельности, появляется стремление думать о правительственном контроле как о чем-то совершенно необходимом и неспособность действовать по своему собственному усмотрению. «Говоря кратко, — резюмирует Спенсер, — общий закон состоит в том, что общественный организм и его отдельные действия и противодействия, пришедшие таким образом к взаимной связи, сопротивляются реорганизации с каждым дальнейшим расширением политической организации, увеличивающейся не только благодаря силе регулирующих частей и уменьшающейся силе регулируемых частей, но также и выработке в самих гражданах мыслей и чувств, гармонирующих с установленной регулятивной структурой п не гармоннрущих ни с чем, существенно различающимся от нее»81. В подтверждение сформулированного им закона Спенсер ссылается на политическую философию Конта, который «хотя и предусмотрел промышленное государство, однако так был опутан идеями и чувствами, свойственными французской форме общества, что его схема организации промышленного государства предписывает его устройство с точностью и деталями, характеризующими военный тип и крайне несогласными с промышленным типом». В неспособности мыслить вне традиционных установок и стереотипов прусского военно-бюрократического строя Спенсер усматривал также причину автократических и бюрократических тенденций в германской социал-демократии. Выступая против косности бюрократии и настаивая на демократизации политического строя, Спенсер в то же время не был сторонником каких-либо изменений в социально-экономической сфере, усматривал даже в расширении социальной деятельности буржуазного государства угрозу индивидуальной свободе как основе промышленного строя. Именно в области социальной философии наиболее сильно проявились реакционные взгляды Спенсера, вся мещанская ограниченность его мировоззрения, снискавшая ему печальную известность основоположника соци- ал-дарвинизма как идеологии крупного бизнеса, оправдывавшей махинации монополий ссылками на закономерность выживания наиболее приспособленных, а сам язык Спенсера стал, особенно в США, «стандартной чертой фольклора индивидуализма»'. Учение Спенсера, однако, имело и вполне определенные положительные стороны. Многих передовых представителей буржуазной интеллигенции Америки и Европы привлекала уверенность Спенсера в объективной закономерности и единстве всего материального мира, кажущаяся строгость и научность его теории эволюции, принципиальный разрыв с теологией и метафизикой. Именно идеи Спенсера стимулировали развитие социологии в США. Они же привели к серьезным сдвигам в сознании интеллигенции тех стран, где господствовал клерикализм, а в философии доминировали идеалистические концепции. Здесь спенсеровская социология и позитивистская методология в целом, при всех их недостатках, имели прогрессивное и даже радикальное зна- 1 Hofstadtcr R. Social Darwinism in American Thought. N. Y., 1959, p. 50. m чение. Так, характеризуя влияние позитивизма в Италии, П. Тольятти писал, что «движение к позитивизму было в своем существе движением антиклерикальным и, следовательно, направленным в сторону свободы. Стремились освободиться именно от подчинения старым духовным авторитетам, от их ханжества, от их узкого политического консерватизма, от той самой идеологии, на которой они основали свою власть»82. Огромное влияние позитивизм оказал также на русскую либеральную творческую интеллигенцию 70-80-х годов, которая воспринимала его как движение за научное знание против метафизики и идеализма и поэтому нередко отождествляла с материализмом вообще. Поклонниками позитивизма были Д. И. Писарев, М. И. Мечников, К. А. Тимирязев, позитивистом был также выдающийся русский юрист, историк и социолог М. М. Ковалевский, исследования которого по этнографии высоко ценили К. Маркс, Ф. Энгельс и Г. В. Плеханов83. В то же время против позитивистов объединились в России все те силы, которые враждебно относились к марксизму и материализму вообще. Как отметил В. И. Ленин, именно потому, что позитивизм в России истолковывался материалистически, реакционеры из сборника «Вехи» объявили ему войну. «Позитивизм,— писал В. И. Ленин, — осуждается за то, что он был «для нас» (т. е. для уничтоженной «Вехами» русской «интеллигенции») «тождественен с материалистической метафизикой» или истолковывался «исключительно в духе материализма... «Вражда к идеалистическим и религиозно-мистическим тенденциям» ... — вот за что нападают «Вехи» на «интеллигенцию»84. Трактуемый материалистически, классический позитивизм XIX века несомненно содержал в себе ценные научные идеи и стимулировал веру в возможность познания объективных закономерностей политического развития. Вследствие этого он и оказался неприемлемым для реакционных буржуазных идеологов и стал вытесняться в конце XIX — начале XX века различного рода идеалистическими учениями и концепциями85.