Социологический метод в исследовании государства основоположниками научного коммунизма
Возникновение марксизма означало качественно новый этап в развитии общественно-политической мысли. Впервые в истории социология была поставлена на подлинно научную основу, были вскрыты объективные закономерности становления и развития всей системы общественных отношений. Сущность переворота, совершенного Марксом во взглядах на общество, состоит в утверждении диалектико-материалистического понимания истории, в открытии закона об определяющем влиянии экономического базиса на духовную жизнь людей, на формирование и развитие общественно-политических институтов. «Подобно тому как Дарвин открыл закон развития органического мира,— писал Ф. Энгельс,— Маркс открыл закон развития человеческой истории: тот, до последнего времени скрытый под идеологическими наслоениями, простой факт, что люди в первую очередь должны есть, пить, иметь жилище и одеваться, прежде чем быть в состоянии заниматься политикой, наукой, искусством, религией и т. д.; что, следовательно, производство непосредственных материальных средств к жизни и тем самым каждая данная ступень экономического развития народа или эпохи образуют основу, из которой развиваются государственные учреждения, правовые воззрения, искусство и даже религиозные представления данных людей и из которой oiIii поэтому должны быть объяснены,— а не наоборот, как это делалось до сих пор»159. Домарксистская политическая мысль в лице ее лучших представителей фиксировала важнейшую черту политической организации классового общества — неравенство распределения позиций власти и наличие отношений господства-подчинения. Она не могла, однако, дать подлинно научного ответа на вопрос, почему в политической сфере оказываются господствующими вполне определенные классы. Отмечалось, правда, наличие имущественных различий, борьбы между различными классами и слоями. Но почему происходит эта борьба, что ее порождает, каковы ее закономерности, каковы истоки классообразования — все эти вопросы оставались невыясненными до появления марксизма. Только открытие определяющей роли экономического базиса приоткрыло завесу над тайной проблемы политического господства, позволило понять истоки того неравенства, которое существовало в области политических отношений. Именно марксизму принадлежит открытие, что политическая власть и политические отношения с их чертами господства одних классов над другими порождены вполне определенным экономическим базисом, в основе которого лежит система эксплуататорских по своей природе отношений. Тем самым стала возможной постановка на подлинно научную основу вопроса о происхождении и сущности государства, а также такой проблемы, как типология государства, которая «отражает исторически изменяющуюся сущность государства», указывает, «какой класс господствует в данном обществе, в данной стране»160. При этом строго научное значение приобрело само понятие «класс», которое было соотнесено с системой производственных отношений и лежащих в ее основе отношений собственности на средства производства161. В своем письме к Ведемейеру К. Маркс подчеркивал, что не ему принадлежит заслуга открытия существования в современном обществе классов и классо- кой борьбы, что буржуазные историки задолго до пего изложили историческое развитие этой борьбы, «а буржуазные экономисты — экономическую анатомию классов». Однако новое, что внес К. Маркс в исследование этой проблемы, было поистине научным открытием в социологии, поскольку состояло в доказательстве: «1) что существование классов связано лишь с определенными историческими фазами развития производства, 2) что классовая борьба необходимо ведет к диктатуре пролетариата, 3) что эта диктатура сама составляет лишь переход к уничтожению всяких классов и к обществу без классов»*. Новое в учении К. Маркса о классах и классовой борьбе состоит прежде всего именно в материалистическом истолковавдии проблемы, в доказательстве того факта, что основой существования классов и классовой борьбы являются лишь определенные условия материальной жизни общества, что каждому исторически возникшему антагонистическому способу производства соответствует строго определенная классовая структура, система господства и подчинения,что классовое деление общества не вечно и исчезнет в силу внутренних законов развития общественного производства. : К- Марксу принадлежит заслуга создания подлинно научного метода в социологии. В отличие от тех буржуазных теоретиков, которые претендовали на построение «всеобъемлющей» социологической теории, на открытие «вечных» и «универсальных» законов социально-политического развития для всех времен и народов, К- Маркс ставил перед собой строго научную цель: всесторонне исследовать закон развития только одной капиталистической формации. При этом исследование он построил на кропотливом изучении огромного фактического материала. «Он берет одну из общественно-экономических формаций — систему товарного хозяйства — и на основании гигантской массы данных (которые он изучал не менее 25 лет) дает подробнейший анализ законов функционирования этой формации и развития ее»2. Данный анализ у К- Маркса строго ограничен про- изводственными отношениями, он ни разу не прибегает в"~целях объяснения организации, функционирования и развития капиталистической формации к явлениям, выходящим за рамки производственных отношений. В то же время К. Маркс постоянно прослеживает функционирование и развитие самых различных надстроечных явлений, показывает «читателю всю капиталистическую общественную формацию как живую — с ее бытовыми сторонами, с фактическим социальным проявлением присущего производственным отношениям антагонизма классов, с буржуазной политической надстройкой, охраняющей господство класса капиталистов, с буржуазными идеями свободы, равенства и т. п., с буржуазными семейными отношениями»162. Именно конкретность, глубина и всесторонность исследуемой К. Марксом в «Капитале» проблемы — функционирования и развития капиталистической формации— сделали, по словам В. И. Ленина, материалистическое понимание истории научно доказанным положением, а не гипотезой, «и пока мы не будем иметь другой попытки научно объяснить функционирование и развитие какой-нибудь общественной формации — именно общественной формации, а не быта какой-нибудь страны или народа, или даже класса и т. п. ...— до тех пор материалистическое понимание истории будет синонимом общественной науки»163. Марксистская социология отличается подлинно научной объективностью и историзмом. Она не имеет ничего общего с упрощенным, вульгарным сведением вопроса 1 о политической власти лишь к одной ее классовой сущ-; ности. Основоположники марксизма-ленинизма подчеркивали классовую сторону государственной власти для разоблачения тех, кто пытался отрицать это в целях дезориентации рабочего класса, укрепления у него иллюзий общности интересов с буржуазией, надклассовое™ буржуазного государства. Они обращали внимание также и на другую, общественную функцию госу- дарственной власти, показывали сложность и противоречивость этого института в условиях классового общества, различали власть как общественно необходимую функцию управления и власть как господство, т. е. использование экономически господствующими класса^ ми государственной власти в целях реализации своих интересов. Одновременно обращалось внимание на тот момент, что наряду с ситуациями, когда буржуазия непосредственно овладевает публичной властью, безраздельно ею распоряжаясь и осуществляя таким образом непосредственное политическое господство, возможны ситуации, когда господствующий класс довольствуется тем, что публичная власть хотя и действует в его интересах, однако обладает по отношению к нему очень большой самостоятельностью и при этом иногда осуществляется даже представителями других классов. Так, ситуация, сложившаяся во Франции в результате переворота 2 декабря 1851 г., оценивается К. Марксом не иначе как ситуация, когда обуреваемая погоней за наживой, за реализацией своих эгоистических экономических интересов, буржуазия посчитала борьбу за общеклассовые, политические интересы лишь помехой и отказалась не только от своих «политиков и писателей», но и от самой политической власти, уступив ее «люмпен- пролетариату с шефом Общества 10 декабря во главе»’. В то время как историк-монархист Гизо характеризовал переворот 2 декабря 1851 г. как «полное и окончательное торжество социализма», для К- Маркса это была «победа Бонапарта над парламентом, победа исполнительной власти над законодательной, победа не прикрытой фразами силы над силой фразы», ситуация, когда «Франция избавилась от деспотизма целого класса как будто лишь для того, чтобы подчиниться деспотизму одного индивида, и притом авторитету индивида, не имеющего никакого авторитета»164. Призванный обеспечить «буржуазный порядок», он в то же время каждодневно сокрушал, по словам Маркса, могущество среднего класса, считая «себя в противовес буржуазии представителем крестьян и народа вообще, желающим осчастливить низшие классы парода в пределах буржуазного общества»165. В результате сама буржуазия была лишена политической власти, низведена в «политическом отношении», говоря словами Ф. Энгельса, «до такого же ничтожного состояния», до какого она сама довела рабочих166. Раскрывая динамику политических форм, в которых развивалась классовая борьба во Франции в середине прошлого столетия, К- Маркс показал сложнейшее взаимодействие различных социальных классов и слоев французского общества того периода: финансовой аристократии, промышленной буржуазии, средних слоев, мелких буржуа, армии, люмпен-пролетариата, интеллигенции, духовенства, крестьянства и др. Следует особо обратить внимание на тот факт, что К- Маркс ввел понятия «переходный класс» — для характеристики мелкой буржуазии, в которой «взаимно притупляются интересы двух классов» — буржуазии и пролетариата, н «средний класс», под которым он имел в виду промышленную и торговую буржуазию. Выделяя мелкое парцельное крестьянство, составляющее в то время большинство французской нации, К. Маркс не называл его классом, применяя к нему иной термин — «масса». При этом оп подчеркивал, что «поскольку между парцель- иымп крестьянами существует лишь местная связь, постольку тождество их интересов не создает между ними никакой общности, никакой национальной связи, никакой политической организации,— они не образуют класса»167. Примечательно в этой связи сравнение К- Марксом французского крестьянства с мешком картофеля, образуемым простым сложенней одноименных величин. Вот почему, подчеркивал К- Маркс, миллионы мелких французских крестьян «неспособны защищать свои классовые интересы от своего собственного имени, будь то через посредство парламента или через посредство конвента», нуждаясь в неограниченной исполнительной власти, которая должна одновременно и представля гь их интересы, н быть их господином, стоящим над ними авторитетом. Таким господином и стал Луп Бонапарт, пришедший к власти прежде всего именно потому, что его навязчивая идея повелевать «совпадала с навязчивой идеей самого многочисленного класса французского общества» в котором «историческая традиция породила мистическую веру... в то, что человек по имени Наполеон возвратит им все утраченные блага»168. Дав свое определение классов, В. И. Ленин, так же как н К. Маркс, не ограничивался различением социальных групп лишь в связи с их местом в исторически определенной системе общественного производства. Согласно В. И. Ленину, «критерий различения «групп» можно видеть и в явлениях религиозных, и этнографических, и политических, и юридических и т. д.»169. Он специально обращал внимание на сословное деление населения в рабовладельческом и феодальном обществе, сопровождавшееся «установлением особого юридического места в государстве для каждого класса»170. Характеризуя состояние русского общества в 1903 году, В. И. Ленин отмечал сравнительно зачаточное развитие классовых антагонизмов, забитость и придавленность масс населения полицейским деспотизмом. В таких условиях он считал уместным выделять в качестве социальных групп реакционеров, равнодушных, культурников, либералов, социалистов-революциоиеров и социал-демократов, т. е. сугубо политические группировки, специально подчеркивал, что, хотя классовое деление является самым глубоким основанием политической группировки, оно определяет ее лишь в конечном счете и «вскрывается лишь по мере хода исторического развития и по мере сознательности участников и творцов этого развития». «Этот «последний счет»,— писал В. И. Ленин,— подводится лишь политической борьбой,— иногда результатом долгой, упорной, годами и десятилетиями измеряемой борьбы, то проявляющейся бурно в разных политических кризисах, то замирающей и как бы останавливающейся на время»171. Тем самым В. И. Ленин обратил внимание на относительную самостоятельность групп с политическими интересами по отношению к социальной, и прежде всего классовой, структуре России накануне революции 1905 года. Но особенно большое значение для социологии государства имеет учение основоположников марксизма- ленинизма о самом государственном аппарате. Это уче ние многопланово, имеет целый ряд самостоятельныд аспектов. Один из них — представление о государственном аппарате именно как об особом социальном образовании, обладающем собственными интересами. «Общество,— писал Ф. Энгельс,— порождает известные общие функции, без которых оно не может обойтись. Предназначенные для этого люди образуют новую отрасль разделения труда внутри общества. Тем самым они приобретают особые интересы также и по отношению к тем, кто их уполномочил; они становятся самостоятельными по отношению к ним, и — появляется государство»172. В то время как Гегель рассматривал чиновничество, бюрократию как беспристрастного посредника между государственной властью и гражданским обществом, К- Маркс определял его прежде всего как замкнутую корпорацию в обществе, причем осуществление функции управления этим социальным слоем неизменно принимает искаженный характер, преломляясь сквозь призму частных интересов этого слоя. «Бюрократия,— писал он,— составляет... особое, замкнутое общество в государстве». «Бюрократия считает самое себя конечной целью государства. Так как бюрократия делает своп «формальные» цели своим содержанием, то она всюду вступает в конфликт с «реальными целями»173. Но государственная бюрократия — это не просто особый замкнутый социальный слой и каста. Она является материальным воплощением самой государственной власти, это тот слой, который непосредственно приводит в действие государственный механизм, осуществляет публичную власть. К- Маркс специально подчеркивал, что «существование государственной власти находит свое выражение именно в ее чиновниках, армии, администрации, судьях. Если отвлечься от этого ее физического воплощения, она представляет собой лишь тень, воображение, простое название»174. Обладают государственной властью, по Ф. Энгельсу, именно «чиновники», которые «как органы общества» становятся снад обществом» и обладают огромной властью, причем даже «самый жалкий полицейский служитель ци вилизованного государства имеет больше «авторитета», чем все органы родового общества, вместе взятые»1. Сосредоточение огромной власти в руках чиновников имеет самые серьезные политические последствия, а именно приводит к тому, что этот особый социальный слой приобретает относительную самостоятельность по отношению к господствующему классу в целом, а при определенных обстоятельствах может даже противостоять ему, навязать ему свои собственные эгоистические интересы. Основоположники маркснзма-ленинизма подходили к проблеме бюрократии конкретно-исторически. Они не только фиксировали наличие или отсутствие в тех или иных странах развитого чиновничьего аппарата и бюрократических традиций, но обращали особое внимание также на те этапы, которые проходила в своем развитии правительственная бюрократия, подчеркивали специфику именно тех ситуаций, которые приводили к резкому возрастанию политической роли государственного аппарата, к усилению его относительной самостоятельности по отношению к обществу в целом и к самому господствующему классу. Так, в своем исследовании той роли, которую бюрократический аппарат стал играть во Франции после контрреволюционного переворота 2 декабря 1851 г., К- Маркс специально подчеркивал, что огром'ная военно-бюрократическая государственная машина Франции, «этот ужасный организм-паразит, обвивающий точно сетью тело французского общества и затыкающий все его поры», возникла еще в эпоху самодержавной монархии, что первая французская революция расширила ее, а Наполеон завершил ее построение, причем все последующие перевороты неизменно приводили к ее укреплению и совершенствованию. Однако, несмотря на такой гигантский рост бюрократии, она, согласно К. Марксу, продолжала играть все это время подчиненную роль: «при абсолютной монархии, во время первой революции, при Наполеоне бюрократия была лишь средством подготовки классового господства буржуазии. Во время реставрации, при Луи-Филиппе, при парламентарной республике бюрократия при всем своем стремлении к самовластию была орудием господствующего класса»175. Политическая роль бюрократии радикально изменилась именно в результате переворота 2 декабря, когда государственная машина в условиях политического бессилия самой буржуазии настолько укрепила свое положение по отношению к гражданскому обществу, что взяла на себя всю полноту политической власти, обрела неизвестную до сих пор з истории Франции самостоятельность. К- Маркс считал научно несостоятельным игнорирование специфики политической жизни отдельных капиталистических стран. Для него оценка конкретных государств лишь с точки зрения их сущности совершенно недостаточна, поскольку «если бы форма проявления и сущность вещей непосредственно совпадали, то всякая наука была бы излишня»176. В этой связи заслуживает особого внимания критика К- Марксом авторов Готской программы за «грубое злоупотребление» словами «современное государство» и «современное общество» применительно к Германии. Согласно К- Марксу, «современное государство» меняется с каждой границей, а «в прусско-германской империи оно совершенно иное, чем в Швейцарии, в Англии совершенно иное, чем в Соединенных Штатах». Составители программы, по мнению К- Маркса, не должны были ограничиваться оценкой германского государства как «современного», т. е. буржуазного, но глубоко проанализировать всю его специфику в сравнении с другими буржуазными государствами. В противном же случае употребление понятия «современное государство» есть не что иное, как фикция177. В то же время основоположники марксизма-ленинизма считали плодотворным применение некоторых теоретических положений, сделанных на основе анализа политической истории одной страны, к оценке политических ситуаций, складывающихся в других странах. Так, в своей работе «К жилищному вопросу» Ф. Энгельс, отметив ряд принципиальных особенностей политической роли буржуазии в Германии времен Бисмарка по сравнению с положением французской и английской буржуазии, вместе с тем подчеркнул, что в Пруссии налицо «основное условие современного бонапартизма: равновесие между буржуазией и пролетариатом» п сосредоточение всей действительной правительственной власти в руках особой офицерской и чиновничьей касты178. К аналогичным выводам пришел в своих исследованиях политической ситуации, сложившейся в России после революции 1905 года, В. И. Ленин179. Подлинным историзмом, научной глубиной и объективностью отличаются общетеоретические работы основоположников марксизма. Так, в «Формах, предшествующих капиталистическому производству» К- Маркс обращает специальное внимание на такую специфику роли политической надстройки в азиатских обществах, как непосредственное отождествление эксплуататорского класса с государством. Сущность азиатской формы производства, по Марксу, заключается именно в том, что, хотя это общество и основано на эксплуатации человека человеком, присвоение прибавочного продукта осуществляется здесь главным образом и прежде всего через посредство надобщинного «единого начала»— деспотического правительства, которое берет на себя н важные экономические функции — строительство ирригационных каналов, средств сообщения180. Развивая далее эту мысль в «Капитале», Маркс подчеркивает, что в азиатских обществах «не частные земельные собственники, а государство непосредственно противостоит непосредственным производителям»181. С другой стороны, «тайну неизменности азиатских обществ, находящейся в столь резком контрасте с постоянным разрушением п новообразованием азиатских государств и быстрой сменой их династий», К. Маркс объясняет простотой производственного механизма азиатских общин, «которые постоянно воспроизводят себя в одной и той же форме, и будучи разрушены, возникают снова в том же самом месте, под тем же самым именем»182. По этой же причине необычайной устойчивостью отличалась н надобщинная деспотическая форма государства, которая в азиатских обществах постоянно и неизменно воспроизводилась в прежнем виде, несмотря на смену династий. В своем исследовании происхождения семьи, частной собственности и государства Ф. Энгельс показал не только общее, но и особенное, конкретно-историческое в процессе становления государственности в Западной Европе. Отметив, что образование государства у афинян происходило в наиболее чистой, классической форме, т. е. было обусловлено углублением классовой дифференциации н антагонизмов внутри самого родового общества в связи с разделением труда, Ф. Энгельс вместе с тем обратил особое внимание на ту роль, которую сыграло при образовании государства у римлян, и особенно у германцев, завоевание. Более того, подчеркивал Энгельс, «у германских победителей Римской империи государство возникает как непосредственный результат завоевания обширных чужих территорий, для господства над которыми родовой строй не дает никаких средств»183. 2. Социологические аспекты категории «политическая власть» Политическая власть — важнейшая категория социологического анализа государства, разработке которой специалисты по теории государства и права уделяют в последние годы особое внимание. В многочисленных работах, посвященных данной проблеме, раскрываются существенные признаки власти как волевого общественного отношения, определяется соотношение между властью и авторитетом, убеждением и принуждением, руководством и господством, властью и влиянием, политической властью и государственным управлением и др.184. Причем исследователи, рассматривавшие проблему политической власти применительно к социалисти ческому обществу, совершенно правильно обращали внимание на тот момент, что в нем на первое место выдвигаются такие аспекты функционирования этого института, как руководство и влияние185, что сама политика в условиях общенародного государства, прежде всего управление, представляет собой единый процесс взаимодействия партийного, государственного и общественного руководства в рамках единой управляющей системы186. Одновременно обращается внимание на неправомерность отождествления власти п управления, на то, что политическая власть не просто сумма государственных и иных форм руководства, не какой-то элемент или атрибут социального управления, а его ядро, поскольку именно она «определяет социальную природу управления, его основные цели и сферы действия, ибо она выражает политику»187. Взаимосвязь между политикой и властью — один из самых сложных теоретических вопросов, и автор ни в коей мере не претендует на сколько-нибудь полное его освещение. Если исходить нз специфики политической системы социализма, то политика ассоциируется здесь прежде всего с управлением, а еще точнее с партийным руководством. Отношение всех образующих социалистическое общество классов к государственной власти лишено такого важнейшего атрибута политических отношений в собственном смысле этого слова, как господство, т. е. использование ее в интересах одного класса за счет ущемления и подавления интересов других. Но и при социализме государственная власть не утрачивает своего классового, политического характера, поскольку функция ее — обеспечение незыблемости самих основ общественного строя, всей системы социалистических общественных отношений. Когда же речь идет о политике и власти в классовом антагонистическом обществе, то здесь власть, несомненно, выступает на первое место, а сама политика прежде всего «область отношений всех классов и слоев к государству и правительству»188. Поскольку же социальным институтом, обеспечивающим систему классового господства, является государственная власть, постольку самое существенное в политике — именно «устройство государственной власти»189, а «вопрос о власти в государстве»—«коренной вопрос всякой революции»3. Но сама по себе государственная власть, сосредоточенная в руках чиновников, армии, жандармерии и во всякого рода вещественных придатках — тюрьмах и принудительных учреждениях, не тождественна политической власти. Сущность политической власти заключается именно в господстве, в возможности использования публичной власти в интересах определенного класса или социальной группы. Поэтому содержание этого узлового понятия социологии государства может быть раскрыто лишь с помощью исследования всего механизма политического господства того или иного класса или социальной группы. Как уже отмечалось, надо иметь в виду возможность таких ситуаций, когда господствующий класс оказывается отстраненным от непосредственного осуществления государственной власти и довольствуется лишь тем, что публичная власть действует в его интересах. Функционирование института политической власти проявляется в современных условиях не только в деятельности специализированных учреждений государственной власти. Важнейшее значение имеют также те звенья политической организации общества (например, руководство правящей партии), которые играют главную роль в принятии важнейших политических решений, осуществляют власть в форме политического руководства. Для обозначения социальных групп и организаций, непосредственно осуществляющих функцию политической власти, целесообразно, на наш взгляд, употреблять понятие «политико-управляющие структуры». Такое понятие не только более емкое, чем попя- тие «органы государственной власти»: оно несет так же вполне определенный социологический смысл, поскольку позволяет соединить понятия «роль», «функция» с понятием «социальная группа» в рассматриваемом контексте функционирования института политической власти. В прослеживании взаимосвязей между политико-управляющими структурами, с одной стороны, и господствующим классом и образующими его группировками — с другой, и заключается, на наш взгляд, важнейший аспект исследования содержания политической власти в условиях классового антагонистического общества. При этом основными единицами «измерения» власти тех или иных группировок являются такие понятия, как «контроль» и «влияние». Именно такой подход к изучению структуры политической власти современного буржуазного общества получает все большее признание исследователей-марксистов, использующих для социологического анализа механизма господства монополий понятие «элита», которым называются верхушечные группы правящего класса, непосредственно принимающие политические решения либо оказывающие на них существенное влияние190. Изучение механизма политического контроля и влияния различных группировок правящего класса — важнейший аспект исследования более широкой проблемы— содержания государства, которой, к сожалению, в юридической литературе долгое время не уделялось должного внимания, а сама названная категория, как справедливо отметил В. О. Тененбаум, оставалась в положении непризнанной191. Причина такого игнорирования категории содержания заключалась, на наш взгляд, именно в узкой трактовке государства как аппарата публичной власти, официально закрепленного в законодательстве. Если категория сущности успешно применялась к государству через раскрытие классовой его природы, то категория содержания представлялась практически мало полезной и заменялась более адекватными понятиями деятельности механизма государственной власти, его функциями. Категория содержания, однако, сразу же нашла свое место в системе категорий государства, когда последнее стало трактоваться как политический строй (организация) классового общества. Сначала, правда, это понятие толковалось более узко, лишь как «социальная структура власти», мера и степень непосредственного участия господствующего класса, его определенных слоев и групп в осуществлении государственной власти, вовлечения в политическую жизнь его союзников1. Однако в литературе появилась также трактовка содержания государства как складывающегося в ходе политического процесса соотношения классовых сил, позиций промежуточных социальных слоев и групп общества как всей политической динамики, взятой в ее суммарном выражении2. Такое понимание содержания государства позволяет проследить все существующие в том или ином обществе взаимосвязи политического характера, причем не только взаимодействие различных классов и слоев с аппаратом государственной власти и иными ’политико-уиравляющнми структурами, но и между собой. Совершенно очевидно, что функционирование современного буржуазного государства не может быть адекватно раскрыто без исследования взаимодействия партий и иных общественных организаций, активности различных классов и социальных групп в политической сфере, их роли и веса в политическом процессе. Содержание государства не может быть раскрыто также без учета традиций, норм, устойчивых образцов политического поведения, характеризующих политическую культуру той или иной страны в целом или субкультуру отдельных классов, слоев и групп3. Оно не может быть раскрыто также без учета политической культуры правящей элиты, стиля политического руководства. Такое понимание содержания государства не является, одна- *. См.: Л а ш it н А. Г. Возникновение и развитие форм социалистического государства. Изд-во МГУ, 1965, с. 345, 349—350. 2 См.: Тененбаум В. О. Указ. соч., с. 80. 3 Проблема политической культуры привлекает все большее внимание социологов, исследующих политические процессы в развитых капиталистических странах (см.: Б у р л а ц к и й‘ Ф., Галкин А. Указ соч., с. 110—117). В общетеоретическом форме эта проблема поставлена Ф. М. Бурлацким (см.: Бурлацкий Ф. М. Ленин. Государство. Политика. М., «Наука», 1970, с. 55). «* ко, общепризнанным. Более того, сама категория содержания по-прежнему отсутствует в большинстве работ по теории государства, в том числе и в курсе общей теории государства и права. А это непосредственным образом сказывается и на разработке проблемы формы государства. Здесь преобладают две взаимоисключающие точки зрения. Одна сводится к тому, что главной, внутренней стороной формы государства (а иногда и понятием, тождественным самой форме) является категория «политический режим»192. Другая же точка зрения состоит, как известно, в фактическом исключении категории политического режима из анализа формы государства. Поскольку политический режим складывается в результате деятельности не только государственного механизма, но и других политических организаций, а также конкретного соотношения политических сил, всей политической динамики, постольку он не может рассматриваться как сторона, характеристика государства или во всяком случае не может быть включен в качестве элемента в понятие формы государства193. Поэтому некоторыми авторами предпринимается попытка ввести в научный оборот новое понятие — «государственный режим», характеризующий лишь способы и методы непосредственной деятельности органов государственной власти, которые могут быть (в отличие от политического режима в целом) включены в форму государства как ее элемент194. Совершенно очевиден юридический характер понимания формы государства сторонниками второй точки зрения. Очевидна также искусственность предлагаемого ими понятия «государственный режим», поскольку неясно, каким образом в реальной жизни методы государственно-правового регулирования могут быть изолированы от того воздействия, которое оказывают на общество иные политнко-управляющме структуры, особенно правящие политические партии; с точки зрения социального факта это регулирование и воздействие не только неразрывно связаны, но образуют единый процесс. Тем самым из предмета исследования исключаются важнейшие стороны жизни государственно-организованного общества, что обедняет само понятие формы государства. Казалось бы, сторонники первой точки зрения, считающие политический режим главной стороной формы государства, стоят на принципиально иной позиции, исходят из социологической трактовки государства. При ближайшем рассмотрении становится ясно, что и они трактуют государство сугубо юридически: они игнорируют категорию содержания государства, форма правления классифицируется ими лишь на два традиционно-юридических вида — монархию и республику, а сам политический режим остается главной категорией лишь по названию, поскольку проблема политического режима содержательно не исследуется. В результате категория политического режима оказывается чем-то искусственным, мало способствует углублению понимания формы государства. Такая категория, однако, может и должна занять надлежащее место в системе понятий и категорий, раскрывающих феномен государственности. Но это возможно лишь при социологической трактовке государства. В соответствии с рассмотренным выше социологическим пониманием содержания государства его форма, на наш взгляд, может также рассматриваться социологически, а именно как те принципы внутреннего устройства классово дифференцированного общества, которые выражают реально существующие связи между социальной структурой общества и государственной властью. При трактовке государства как всей совокупности общественных отношений, складывающихся вокруг института публичной власти и иных политикоуправляющих структур, официально закрепленные в законе формы правления (монархия и республика) являются лишь внешней формой, оболочкой фактического государственного строя, отличающегося от правовой формы устройства самих органов государственной власти. Это иное, фактическое — реальная роль господствующего класса и иных социальных классов, групп и слоев в формировании органов государственной власти иных политико-управляющих структур, в осуществлении прерогатив государственного управления, в контроле над правительством как той социальной группой, которая непосредственно осуществляет функции руководства и использует имеющиеся в ее распоряжении средства принуждения. Социологическое изучение государственного устройства невозможно также без учета степени удовлетворения при той или иной форме правления различных классовых и внутриклассовых интересов. Понимаемая таким образом форма государства означает именно наиболее устойчивые черты, прнпцппы политических отношений как отношений между классами, иными социальными группами и индивидами по поводу государственной власти. С этих позиций, на наш взгляд, следует трактовать п такое узловое понятие науки о государстве, как демократия. Именно в этой связи некоторые авторы и предлагают рассматривать демократию как наиболее общий и типичный, «нормальный и естественный» способ соединения экономически господствующего класса с государственной властью: поскольку демократия предполагает участие всего класса в управлении общественными делами на основе подчинения воли меньшинства большинству, постольку ее следует рассматривать как ту точку отсчета, от которой следует вести анализ всех конкретных форм195. Демократия, однако,— это не столько «нормальная н естественная», сколько идеальная форма государственного устройства, вследствие чего она и выступает как некая объективная социальная ценность и «относится,— по словам К- Маркса,— ко всем другим формам государственного строя, как род относится к своим видам», «ко всем остальным государственным формам, как к своему ветхому завету»196. Но помимо такой идеальной формы всегда существовали, как известно, и иные, недемократические формы государственного устройства, принципы формирования политико-управляющих структур и представительства IIMII классовых интересов, когда большинство класса отстранено от уча стия в государственном управлении, в том или ином объеме лишено политических прав, возможности влиять на принятие государственных решений, осуществлять контроль над деятельностью правительства. Кроме того, демократия нигде и никогда не выступала в «чистом виде», как обезличенная, вневременная, внесоциальная форма, а всегда несла на себе печать классовой ограниченности и нередко имела чергы, свойственные «неправильным» формам, что использовалось для критики ее противниками со времен античной древности. Поэтому, признавая важность и правомерность общего понятпя демократии как идеальной и в определенном смысле «естественной» формы соединения экономически господствующего класса с государственной властью, необходимо ставить вопрос и об иных типичных, «сквозных» для различных исторических типов государства формах государственного устройства. Такими формами, не знающими демократических проявлений197, являются автократия и олигархия. Сам по себе принцип автократии, личной власти предполагает наибольшую по сравнению с другими формами возможность ее абсолютизации по отношению к господствующему классу, злоупотреблений в ущерб интересам класса в целом. При автократии (особенно в случае абсолютной наследственной монархии или личной диктатуры) исчезает сколько-нибудь реальная возможность класса формировать политико-управляющне структуры, контролировать их действия. При автократии создается наибольшая неопределенность в смысле стабильного и последовательного проведения политического курса класса. Что же касается олигархии, то она представляет собой весьма типичный для политической истории случай доминирования интересов наиболее узкой группировки правящего класса, занимающей ключевые позиции в политико-управляющих структурах или осуществляющих над ними контроль. Фактически олигархия всегда означает сужение социальной базы господствующего класса в сфере политического руководства, отст ранение его большинства от участия в управлении жизнью общества. Установление автократических, олигархических или демократических структур политической власти возможно н при монархических, н при республиканских формах правления. Хотя в республике объективно заложены возможности наиболее полно реализовать демократию, сама по себе республиканская форма правления, как известно, не тождественна демократии и нередко служила лишь внешней оболочкой власти олигархии или личной диктатуры. Точно так же и монархическая форма правления отнюдь не всегда тождественна автократии. Чаще всего она была эффективной формой власти олигархии. Но в современных условиях, как известно, она является также весьма устойчивой формой буржуазной демократии, опирающейся на парламентскую миогопартийную систему. Поэтому представляется совершенно обоснованной позиция тех авторов, которые классифицируют буржуазные формы правления не на монархии и республики, а на «парламентские» и «непарламентские». При этом в качестве сравнительно новых непарламентских форм правления называются фашистские автократии как тиранические диктатуры монополистического капитала. Отмечаются также авторитарные тенденции в президентских республиках, где расширение полномочий президента за счет парламента является формой усиления позиций контроля н влияния монополий и финансовой олигархии. Это, однако, не означает, что сами по себе принципы устройства государственной власти, формирования ее высших органов и иных политико-управляющих структур не имеют значения. От того, какой принцип замещения руководящих должностей в государстве является преобладающим, во многом зависит фактическая форма правления, реальное распределение позиций власти и влияния в обществе, степень концентрации полномочий в руках соответствующих должностных лиц государства, возможность произвольного их использования в ущерб интересам господствующего класса. Так, наследование, кооптация, исключающие выборность, способствуют автократии и олигархии. Этому же способствует соединение полномочий законодательной, исполнительной и судебной власти в одном органе. «Разделение властей», выборность, отчетность, гласность, напротив, препятствуют олигархическим и автократическим устремлениям. Проблема принципов, способов формирования поли- тпко-управляющнх структур приобретает особое значение применительно к буржуазным государствам с однопартийной системой. Здесь особую опасность приобретают олигархические и автократические тенденции, а в фашистских партиях принцип автократии становится господствующим, закрепляясь официально в статусе вождя. В определенных условиях такие тенденции могут иметь место и в революционных партиях, только что пришедших к власти, если они заражены мелкобуржуазной идеологией и психологией. Поэтому существование соответствующих демократических процедур и институтов— важнейшее условие предотвращения концентрации власти в руках одного лица или группировки, сохранения демократии как наиболее совершенной формы правления. Нарушение упомянутых процедур ставит под угрозу сохранение этой формы, перерождения ее в авто- i кратию и олигархию, с чем, как правило, связано радикальное изменение политического режима — условий, в которых протекает политическая жизнь, осуществляется политическое господство класса. Мы уже частично касались проблемы политического режима с точки зрения включения или, наоборот, невключения ее в изучение проблемы формы государства в зависимости от юридической или социологической трактовки государства. Необходимо, однако, рассмотреть проблему .политического режима в иной плоскости: содержательного раскрытия этого понятия в соотношении с формами правления и другими элементами жизии общества. В литературе, как известно, грани между политическим режимом и формой правления первоначально ставились достаточно четко: если под формой правления понимался состав и порядок образования высших органов государства и соотношение между ними, то под политическим режимом имелась в виду лишь система осуществления государственной власти, такая форма ее проявления, которая заключается именно в применении определенных методов государственного руководства обществом, характеризующих состояние демократических прав и свобод, отношение органов государственной власти к правовым основам их деятельности198. Постепенно, однако, распространение получила более широкая трактовка политического режима. Суть этой трактовки состоит в том, что политический режим характеризуется не только совокупностью приемов и методов осуществления государственной власти, но и определенными структурными особенностями (изменениями самого правительственного аппарата), которые, проявляя классовое содержание того или иного государства, обнаруживают характерные основные черты организации публичной власти. Именно поэтому политический режим и сгал трактоваться как главная, внутренняя сторона формы государства, а в определенном смысле и как ее синоним199. Другие же авторы, пытаясь включить понятие политического режима в категорию формы государства путем ее расчленения на формы государственного правления, государственного устройства п политический режим, фактически отождествляют последний с формой правления. Так, В. О. Тененбаум, предпринявший серьезную попытку расчленения понятия формы государства, вместе с тем при рассмотрении проблемы политического режима буржуазных государств не находит достаточных аргументов для действительного различения этого понятия от формы правления. «Поскольку парламентское правление тесно связано с осуществлением буржуазнодемократических прав и свобод, — пишет ои, — постольку в понятии политического режима отражается фактическое изменение парламентского правления на непарламентское», а с изменением режима начинается процесс изменения формы правления, которое в последующем логически завершается соответствующим юридическим оформлением200. В результате расчленение формы государства на форму правления и политический режим оказывается искусственным, особенно если учесть, что форма правления трактуется сугубо социологически, как реально складывающиеся отношения власти-подчинения, в силу преобладания демократических, олигархи- чеекнх или авторитарных тенденций в управлении государством. Не спасают положения также оговорки, что политический режим в отличие от формы правления является наиболее гибкой, подвижной стороной формы государства, особенно чувствительной ко всем изменениям ею содержания. В буржуазной политической науке категория политического режима также не обрела сколько-нибудь обоснованного самостоятельного значения и является всего лишь новым термином, обозначающим не что иное, как фактическую форму правления. Так, М. Дюверже в своей работе «Политические режимы» рассматривает принципы формирования органов государственной власти, распределения компетенции между ними, а также степень и формы ограничения публичной власти обществом1. При этом под политическим режимом в узком смысле он понимает нменно форму политической власти, проявляющуюся в специфике организации и функционирования политических институтов2. Аналогично подходит к проблеме политического режима другой видный французский политолог — Ж- Бюрдо, который основное внимание также уделяет системе организации государственной публичной власти и реальному распределению компетенции между ее различными органами — «правительственной форме в узком смысле слова», «структуре и правилам функционирования конституционного механизма»,— хотя и предлагает рассматривать формы правления в контексте социальной структуры, целей политического руководства и официальной идеологии3. Но если политический режим всего лишь синоннм фактической формы правления, так сказать ее социальной динамики, то сама логика подсказывает, что эту социальную динамику не только возможно, но и необходимо рассматривать в рамках категории «формы правления». Категория же «политический режим» для этих целей вовсе не нужна и просто оказывается неологизмом. Смысл эта категория, на наш взгляд, приобретает 1 См.: Duverger М. Les regimes politiques. Paris, 1961, p. 9. 2 См.: Duverger M. Introduction a la politique. P., 1964, p. 157. 3 CM.: Burdeau G. Traite de science politique, v. IV. P., 1952, pp. 353—354 Ж. лишь тогда, когда она дополняет существующие в рамках категорий содержания и формы государства проблемы изучением нового параметра функционирования государственно-организованного общества, а именно тех условий, в которых протекает политическая жизнь, развивается вся система отношений по поводу государственной власти, функционируют институты этой системы, формируется политическое сознание и поведение социальных групп и индивидов. Такие условия складываются в результате взаимодействия всех элементов государства, и прежде всего под влиянием активного регулирующего и идеологического воздействия органов государственной власти и иных политико-управляющих структур201. Поэтому политический режим является в значительной степени производным, так сказать «зависимой переменной», от формы правления, причем не столько от самой организации органов власти и управления, сколько от фактического распределения позиций политического контроля и влияния в обществе с антагонистическими отношениями и от тех методов осуществления власти и стиля политического руководства, которые характеризуют деятельность правящих группировок. Последние во многом зависят от соотношения сил между господствующим классом и иными классами и социальными группами в обществе, от степени противоречий внутри самого господствующего класса и его организаций, личности руководителей, от всей политической динамики, характеризующей функционирование государства на конкретном этапе его развития и отражающей взаимодействие самых различных и весьма подвижных социально-политических и экономических факторов. Политический режим зависит также и от таких устойчивых компонентов жизни общества, как идеология господствующего класса, политические традиции, устойчивые ценностные ориентации массового общественного сознания, т. е. от политической культуры в широком смысле слова, понимаемой как весь исторический опыт государственного развития той или иной страны. Но категория «политический режим» в собственном смысле слова означает не фактическую форму правления, не все перечисленные постоянно действующие и временные факторы политической жизни, а сами условия, климат, в которых они протекают. Поэтому непосредственным объектом исследования в рамках этой категории являются те реально действующие нормы, образцы поведения, которые формируют политическое сознание личности и регламентируют взаимоотношения участников политического процесса — классов, групп и их организаций, и те методы, которые используются политическим руководством при осуществлении ими своих прерогатив социального контроля и управления. Категория «политический режим», таким образом, хотя и связана теснейшим образом с категорией формы государства, однако непосредственно не является составной частью этой формы. Она предназначена для содержательного анализа ряда важных, внутренних сторон политического процесса1 и в этом смысле является определенным аспектом категории содержания государства. Тем самым преодолевается та искусственность, к которой вынуждены прибегать авторы, пытающиеся рассматривать политический режим в рамках категории формы государства или вообще сводить саму форму государства к политическому режиму. Важнейший аспект самостоятельного (в отличие от формы правления) исследования проблемы политического режима — объем и возможности использования политических прав и свобод существующими в том или ином обществе классами и иными социальными груп: пами. Поэтому в основу классификации политических режимов должен быть положен прежде всего критерий свободы или, наоборот, несвободы, запрещений или ограничений политической деятельности различных социальных групп и организаций, выражения ими своих интересов в форме политических требований, программ, взглядов и т. д. Здесь, разумеется, необходим строго классовый подход к их природе и целям. В эксплуататорских классово-антагонистических фор мациях речь идет прежде всего о свободе политических оппозиций, причем как со стороны отстраненных от власти классов и социальных групп, так и внутри самого господствующего класса. При этом чем более социально разнородным является общество, тем большее значение приобретает право на политическую оппозицию как критерий классификации политического режима. Здесь свобода политических партий, слова, печати и др. является объективной потребностью, особенно для тех классов, групп и слоев, интересы которых игнорируются или недостаточно учитываются правящими группировками господствующего класса. Политические и гражданские свободы приобретают особое значение в условиях капитализма, для которого характерна наибольшая социальная неоднородность. Без политической свободы трудящиеся здесь лишаются какой-либо возможности не только провести коренные, структурные преобразования государства, но и вести борьбу за те социальные реформы, которые являются необходимым этапом борьбы за власть, поскольку «нет возможности соединиться миллионам народа, если нет политической свободы»202. Режим политической свободы, соответствующий парламентской форме правления и либеральным методам осуществления политической власти, в литературе обычно называется либеральным или буржуазно-демократическим режимом. Его антиподом, характеризующимся широким применением насилия и произволом, исключающим политические свободы для оппозиционных социальных групп и нередко ограничивающим политическую свободу индивидов и групп самого господствующего класса, является диктаторский режим, иногда называемый в литературе авторитарным203. Диктаторский режим, как правило, соответствует автократическим и олигархическим формам правления, отстраняющим от участия в управлении государством значительную часть самого экономически господствующего класса. Однако такая корреляция не носит абсолютного характера. Так, усиление олигархических тенденций в капиталистических 'странах является повсеместным, а в некоторых (например, во Франции в годы нахождения у власти генерала Де Голля) проявились и тенденции к автократии. Это, однако, в большинстве случаев не привело к установлению диктаторских режимов, к ликвидации основных институтов политических прав и свобод, в том числе и права на политическую оппозицию. Точно так же демократизация структуры власти далеко не всегда сопровождается демократизацией политического режима, как это имеет место, например, в некоторых развивающихся странах социалистической ориентации. Для материалистической теории политики характерно четкое различение диктаторского режима от диктатуры как сущности политической власти в условиях классово антагонистического общества. Резкая критика В. И. Лениным позиции кадетов и меньшевиков по вопросу диктатуры сводилась, как известно, именно к тому, что последние рассматривали ее лишь как антидемократический режим, тогда как В. И. Ленин подчеркивал общность демократии и диктатуры с точки зрения их сущности, заключающейся в безраздельности власти и в этом смысле неограниченности, нестесненности ее никакими законами204. Но В. И. Ленин употреблял также понятие диктатуры и в смысле специфических методов властвования, различая, применительно к буржуазному государству, метод насилия и метод «либерализма»205. В этом своем последнем значении диктатура выступает уже как антипод демократии, как режим, не знающий демократических проявлений. Поэтому «диктатура не обязательно означает уничтожение демократии для того класса, который осуществляет эту диктатуру над другими классами, но она обязательно означает уничтожение (или существеннейшее ограничение, что тоже есть один из видов уничтожения) демократии для того класса, над которым или против которого осуществляется диктатура»3. В этом смысле в литературе и употребляется само понятие «диктаторский режим» как противоположность демократическому режиму, при котором сфера политической свободы неизмеримо шире. Но проблема политической свободы, как известно, в марксизме никогда не сводилась только к социально- структурному, классовому ее контексту. Центральным аспектом данной проблемы у основоположников марксизма-ленинизма было положение личности, в освобождении которой они видели конечную цель подлинной социальной революции. Положение личности в обществе, ее взаимоотношения с государственной властью — центральный критерий характеристики Марксом феодализма как «демократии несвободы», при которой гражданское общество полностью поглощалось политическим началом, когда собственность, семья и другие элементы гражданской жизни были непосредственно включены в сферу государственно-властных отношений, а единственным принципом самого государства был несвободный человек1. Буржуазные же революции, по Марксу, присели к высвобождению гражданской жизни из-под власти политического начала, отделили «человека естественного» от «человека политического», «политически эмансипировали» личность, которая стала выступать не только и даже не столько как «политический человек», гражданин (citoyen), сколько как член гражданского общества, независимый от государственной власти индивид (homme)2. К. Маркс тесно связывал проблему свободы личности с характерными для политической организации феодального и буржуазного общества формами правления: с монархией и демократией, с самими принципами, лежащими в основе этих форм правления. Если «в демократии не человек существует для закона, а закон существует для человека», то в основе монархии, автократии вообще лежит один единственный принцип — принцип деспотизма, «презираемый, презренный, обесчеловеченный человек»3. 1 См.: Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 255, 403. 2 См.: там же, с. 399—404. 3 См.: там же, с. 252, 374. Характерная черта монархии, по Марксу, — произвол, который находит свое выражение в праве помилования. «Право помилования, — писал Маркс, — есть право милости». Милость же есть не что иное, как «высшее выражение Того полного случайностей произвола, который Гегель глубокомысленно возводит в подлинный атрибут монархии». В этом произволе собственно и заключается сам деспотизм, которому «необходимо присуще скотство» и который поэтому «несовместим с челов’ечно- стью» (там же, с. 259, 377). № Но К. Маркс в своем подходе к проблеме свободы личности никогда не ограничивался рассмотрением ее только в контексте названных форм правления. Для него, как социолога, личность при всех условиях остается членом гражданского общества, «материального государства», от характера взаимосвязей с которым во многом зависит н степень ее свободы. Смена же форм правления, замена автократии демократией, освобождение личности от деспотизма государственной власти, т. е. собственно политическая эмансипация, лишь часть решения проблемы освобождения личности. Хотя, по Марксу, политическая эмансипация в результате буржуазных революций представляет собой большой прогресс, она не является последней формой человеческой эмансипации. Ее предел состоит, во-первых, в том, что «государство может освободить себя от какого-либо ограничения без того, чтобы человек стал действительно, свободным от этого ограничения, что государство может быть республикой без того, чтобы человек был свободным человеком»]. Во-вторых, буржуазная революция, политическая эмансипация, «свержение политического ярма было в то же время уничтожением уз, сковывающих эгоистический дух гражданского общества»2, вследствие чего все предпосылки эгоистической жизни человека получают (простор для своей реализации, «продолжают существовать вне государственной сферы, в гражданском обществе, в качестве свойств гражданского общества»3. К- Маркс подробно иллюстрировал ограниченность политической эмансипации личности в буржуазном обществе на примере религии, подчеркивая, что одно лишь ее отделение от государства не есть еще доведенная до конца, свободная от противоречий человеческая эмансипация, что «преобладающее большинство не перестает быть религиозным от того, что оно остается религиозным только privatim», а сам человек при отделении церкви от государства «все еще остается религиозно ограниченным». «Человек,— по словам К- Маркса,— политически эмансипируется от религии тем, что изгоняет ее из сферы публичного права и переносит ее в сферу частного права. Она уже не является духом государства, где человек — хотя и в ограниченной степени, в особой форме и в особой сфере — ведет себя как родовое существо, в сообществе с другими людьми: она стала духом гражданского общества, сферы эгоизма, где царит bellum omnium contra omnes»206. Более того, в буржуазной завершенной демократии «религиозное сознание блаженствует, утопая в богатстве религиозных противоположностей и религиозного многообразия»207. Относительность значения политической эмансипации для свободы личности становится наиболее очевидной в обществах, где в социальной структуре преобладают средние п мелкобуржуазные слои: здесь наблюдается особенно большая зависимость личности от разделяемых большинством предрассудков, связанность нормами, стандартами поведения и стереотипами сознания этого большинства. Мелкобуржуазная масса, однако, весьма склонна к крайним лозунгам и программам, к авторитарным методам правления. При этом сама эта склонность, обусловленная неустойчивостью положения мелкого собственника, с наибольшей силой проявляется именно в условиях режима политической свободы. Самостоятельная разработка проблемы политического режима в дополнение и наряду с изучением форм правления предполагает более детальную классификацию режимов, чем та, которая нередко все еще имеет место в юридической литературе. Так, нельзя считать достаточным деление буржуазных политических режимов на «либеральный» и «военно-полицейский» или на режим буржуазной демократии и фашизм. Фашистская автократия, представляющая собой открытую террористическую диктатуру наиболее реакционных кругов монополистического капитала, выступает в различных видах, характеризуется в разных странах и на разных этапах своего развития не одинаковой степенью интенсивности применения насилия, мобилизации ресурсов общества, подчинения его политическому началу. Если для гитлеровского нацистского режима была характерна тотальная пропаганда и мобилизация масс, проникновение террористического аппарата во все сфе ры общественной жизни, то в Испании в силу известного плюрализма структуры власти (фалангизм, армия и католическая церковь) традиционно-консервативная тенденция взяла верх над реакционно-реформаторской, вследствие чего франкистская диктатура внешне оказалась более похожей на традиционный авторитаризм прошлых веков, чем на нацистский государственно- монополистический и партийный тоталитаризм. Даже в «классической» фашистской стране — Италии 20 — 40 годов степень поглощения гражданскогоо общества государственно-партийным аппаратом была значительно ниже, чем в нацистской Германии, существенно меньшей была концентрация власти, менее массовым и жестоким был фашистский террор. Система пропаганды была здесь не столь жесткой, как в гитлеровском «третьем рейхе», а расовые теории занимали в идеологии гораздо меньшее место, чем у национал-социалистов208. При классификации буржуазных политических режимов надо также иметь в виду существование многочисленных промежуточных между буржуазно-демократическим и авторитарным типов политических режимов, тот факт, что либеральные методы всегда дополняются насилием, что возможны самые различные их комбинации. В этой связи некоторые авторы в рамках общей классификации «буржуазно-демократический режим» выделяют режим правления буржуазной олигархии, а в качестве его разновидности — режим личной власти, при котором сохраняется действие ряда буржуазно-демо- кратических институтов. Такие режимы, по мнению В. Е. Чпркина, отражают реакционные тенденции в буржуазной демократии и представляют собой как бы переходные формы между нею и авторитарным режимом. В рамках же общей классификации «авторитарный режим» В. Е. Чиркин выделяет наиболее опасную его форму — фашизм, который в свою очередь выступает в различных видах (нацистский, расистский режим, режим военной диктатуры, тиранический режим и др.)209. Ф. М. Бурлацкий полагает, что с точки зрения политического режима буржуазные государства могут пред ставлять собой буржуазную демократию (парламентский режим), фашистскую или полуфашистскую диктатуру, авторитарный режим личной власти, военную диктатуру и др.210. Чрезвычайно большим разнообразием отличаются политические режимы в странах «третьего мира». Сложные задачи социально-экономической и политической модернизации, стоящие перед руководством этих стран, ограниченность ресурсов и специфика общественного сознания п культуры объективно требуют высокой степени социальной мобилизации и централизации руководства, а отсюда ликвидации политической оппозиции и ее важнейшей организационной формы — многопартийности. При этом независимость правящих групп в некоторых освободившихся странах достигает такой степени, что создается опасность авторитарного перерождения структуры власти, а следовательно, установления режимов личной власти и военных диктатур211. Но даже в тех случаях, когда ограничения политических и гражданских свобод являются оправданными, нельзя называть соответствующие режимы демократическими. Как совершенно справедливо отметил Г. X. Шахназаров, оправданность ограничения не дает оснований делать инверсию и называть ограничения свободой212. Поэтому демократизация структуры власти — это еще первый шаг на пути развития подлинной демократии, которая обязательно предполагает демократизацию самого политического режима, условий, в которых протекает политическая жизнь. 3.