рационально функционирующие политические институты. СОЦИАЛЬНЫЕ ДЕЙСТВИЯ: КАК ОНИ ВЛИЯЮТ НА ХАРАКТЕР ПОЛИТИЧЕСКИХ РЕАЛИЙ

М. Вебер предложил оригинальную теорию, позволяющую проникать сквозь историю общественных реалий, заглядывать за поверхностные, видимые их проявления, в центре которой — изучение социальных действий, как движущих факторов всего человеческого существования в его универсальности.

Среди основных работ Вебера, в которых под разным углом зрения рассматриваются проблемы политики, отметим: «Протестантская этика и дух капитализма», «О некоторых категориях понимающей социологии», «Политика как призвание и профессия», «Хозяйственная этика мировых религий». Любопытно, что социолог изучил русский язык, когда в России началась первая революция, чтобы по газетам и литературе следить за фактическим развитием политических событий, написал работу «О буржуазной демократии в России», которая стала доступной массовому читателю в нашей стране лишь в 90-е годы.

Методологические принципы веберовской «понимающей» социологии тесно связаны с другими социологическими системами, характерными для прошлого века. В то время ведущие позиции занимал структурный функционализм позитивистского толка, представленный прежде всего Э. Дюркгеймом, который, напомним, отстаивал необходимость распространения рационализма на познание социальных явлений, на исследование их самих с помощью методов, характерных для естественных наук.

Итак, по Веберу, социология обретает характер «понимающей», поскольку ориентирована на интерпретацию социальных действий людей в контексте их «отнесения к ценностям», которые надсубъективны, общезначимы в рамках определенной исторической эпохи. Однако не каждый поведенческий акт индивида можно считать социальным действием. Действие человека обретает характер социального действия, если в нем присутствуют два принципиальных момента: субъективная мотивация индивида, который вкладывает в свой акт определенный смысл; ориентация на поведение других людей.

Действие, о котором человек не задумывается или в

котором человек просто не видит реальной цели, не является социальным действием. Так, к социальному действию нельзя отнести непреднамеренное или неосознанное участие человека в той или иной сходке, кампании, политической акции, ибо в этом случае отсутствует мыслительный процесс и осознанно целенаправленная активность.

Между тем еще исстари русские люди имели обыкновение собираться общиной без рельефно определенной цели — чтобы показать удаль молодецкую в кулачном бою, свершить чудо — взлететь в небо на крыльях, отыскать «молочную реку с кисельными берегами» или сотворить «скатерть-самобранку».

Советская власть лишь заидеологизировала подобного рода практики: стало весьма характерным массовое участие людей в «трудовых подвигах», «коммунистических субботниках», «покорениях» природы, от морских глубин до космоса,—дабы раз приложив сверхчеловеческие усилия и проявив самоистязание и жертвенность, потом иметь «чудеса изобилия» и «богатства полным потоком». Мероприятия обязательно сопровождались политическими акциями, «высшей целью» которых было — «теснее сплотиться вокруг КПСС».

Эмоциональные излияния, непроизвольные выкрики, проявления радости от встреч с героями и вождями или выплески гнева в адрес «врагов» также нельзя отнести к социальным действиям, ибо в них просто нет активного разумного начала как способности человека отражать и постигать мир, не искажая его реальное содержание восторгами или страхами.

Действие не является социальным и в том случае, если оно никак не затрагивает интересы других людей, остается для них незамеченным. Пример тому — маниловщина, мечтательно-бездеятельное отношение к окружающему, которое, как показал Гоголь в «Мертвых душах», весьма характерно для многих россиян, вероятно, и для ряда нынешних политиков, которые даже не отдают себе в этом отчета.

Вебер не считал действия социальными, если они являлись чисто подражательными, когда индивиды действуют как атомы толпы.

Между тем в нашей стране подобные действия были весьма характерны для жизненных укладов славянских племен, членов рода, общины, братства, а затем и коммуны, «социалистического коллектива». Все эти типы социума утверждали стадный конформизм, чувство тождественности и подавляли индивидуальность. Главная их латентная, как правило, неосознаваемая функция состояла в том, чтобы каждый человек принял как должное патерналистскую политику вождей, осуществляемую от имени социума: уничтожил свое индивидуальное мышление и, соответственно, свободу поведения и принял санкционированные «коллективные представления» и непререкаемые, бездумные алгоритмы жизни.

Для Америки такие действия, в которые индивиды не вкладывают конкретного смысла, скорее являются исключительными событиями, ибо эту страну, по существу, формировали люди (в том числе и россияне), выделившиеся из рода, порвавшие с феодальными пережитками — прежде всего необходимостью безусловной принадлежности к социально замкнутой общине. Они привыкли полагаться на себя, не рассчитывали на чью либо поддержку, для них чужда была протекционистская политика. Отнюдь не случайно развитие культуры этой страны шло по пути формирования индивидуальности.

Разумеется, и американцам свойственны выше- обозначенные несоциальные действия. Но степень их распространения сравнительно невелика. И характерны они не для общества в целом, а лишь для отдельных его сфер и проявляются они, как правило, локально и в течение ограниченного времени. В Америке, например, могут образовываться толпы манифестантов, участвующие в стихийном протесте, или болельщиков-фанатов, не отдающих отчет своим действиям. В этих и подобных акциях действия отдельно взятых людей становятся бессмысленно подражательными, единообразными и в большинстве случаев деструктивными.

Еще одно важное замечание, которое делает Вебер: употребляя понятия государство, партия, корпорация и т. д., следует иметь в виду, что эти и другие социальные структуры сами по себе не являются субъектами социального действия. Поэтому, с точки зрения социолога, нельзя, например, понять действие парламента или президентской администрации, но можно и нужно стремиться к тому, чтобы интерпретировать действия составляющих их индивидов. Как ото сделать практически? Какой методологический инструментарий применить?

Вебером были сконструированы и введены в социологические исследования четыре идеально-типические модели действий индивидов, которые различались по степени рациональности, присутствующей в них.

Эти типы действия есть практически в каждом обществе. каждой культуре. Но для одного общества характерны одни типы действия, которые в конечном счете сказываются на характере политических реалий, а для другого — другие.

Примером целерациональных действий может быть поведение людей, сознательно делающих политическую карьеру, принимающих собственные решения. В таком поведении есть смысл действий, который понятен для окружающих, побуждая последних к принятию адекватных самостоятельных актов, также имеющих смысл и цель. В конечном счете, повторяющиеся типичные целерациональные действия способствуют формированию таких институтов общества, которые побуждают индивидов к свободному принятию собственных решений на основе рациональной организации жизни общества.

Особенно целерациональные действия распространены в политической сфере. В самом деле, чтобы политика была эффективной, предсказуемой, контролируемой, сводила к минимуму конфликты между людьми и способствовала их сотворчеству, требуются акции, смысл которых понятен как для руководителей, так и для руководимых. Необходимо также чтобы эти акции побуждали у субъектов политики личную осознанную инициативу, чтобы они при этом не угрожали индивидуальной свободе, не мешали ее развитию (что является условием осознанного принятия собственных решений).

Разумеется, не во всяком обществе даже в политической сфере целерациональные действия распространены, типичны.

В некоторых странах и культурах ценностно-рациональные действия могут быть доминирующими, соответственно, распространяясь и на политическую сферу. Примеры тому — политика ненасилия или неприсоединения. Или, напротив, политика «пролетарского интернационализма», направленная на то, чтобы сделать революционные ценности отдельной социльно-политической группы ценностями и нормами государств, этносов и других культур.

Представляется, Россия является именно такой страной, в которой ценностно-рациональные действия преобладают в политической сфере. Политика «доброго царя» или «отца нации с твердой рукой», «героя-спа- сигеля» или политбюро компартии предопределяет доминирование ценностно-рациональных действий, причем и руководителей, и руководимых. Не формальнорациональные правила, а воля политического лидера, представителей окружающей его элиты, основанные на мировоззренческих установках о «святости» власти, «заботе» о народе, «превосходстве» идеалов коллективизма и патернализма над личной инициативой формирует и проводит в повседневную жизнь конкретные политические решения, которые, как правило, не являют собой прагматизм, их трудно предвидеть, рационально просчитать. Такие политические акции, нравятся нам сегодня или нет, коррелируют с российской ментальностью, уходят корнями в историю, в повседневные микросоциальные практики наших предков с характерной ценностной окраской. Отнюдь не случайно в политике российской империи фигурировал известный, говоря современным языком, слоган — «православие, самодержавие, народ». Соответственно, по характеру политика России была мессианской, имперской вовне и авторитарно-патерналистской по отношению к собственному народу.

Микросоциальные практики ценностно-рациональных действий, однажды сложившись, не могли исчезнуть с революциями 1917 года. Напротив, стержень резолюций — ценностно-рациональные и аффективные действия. Вполне закономерно и логично, что в процессе формирования советских политических реалий были востребованы ценностно-рациональные действия, которые базировались на духе революционной целесообразности и принципах «мы впереди планеты всей», а «кто не с нами, тот против нас». Просто бессмысленно было ждать от Сталина или Брежнева, или их окружения «взяться за ум», начать мыслить рациональными категориями, следовать формальному праву, хотя и были приняты «самые демократичные» конституции. В советских политических реалиях просто не могло и быть речи о сколь-либо заметном распространении неидеологизированного, «нетелефонного» права и законов, которые бы позволяли индивидам принимать осознанные решения, становиться личностями, осуществлять преимущественно целерациональные действия. Люди жили в той системе ценностных координат, когда счастье виделось не в самореализации, не в обретении прав и свобод, а в выполнении предначертаний вождя или решений партийных съездов.

Еще меньшая степень рациональности присутствует в аффективных и традиционных действиях, которые, строго говоря, Вебер вообще не относил к социальным действиям, ибо они не имеют дело с субъективно подразумеваемым смыслом,

В политике аффективные действия проявляются в фаворитизме, даровании статусных и властных привилегий, в неправовом и немотивированном снятии чиновника с должности подчас под влиянием зависти или страхов, в неадекватном выполнении служебных обязанностей из-за нахлынувших страстей и эмоций.

Что ж, любой политик, чиновник — прежде всего человек, он имеет те или иные слабости, и человеческие страсти ему не чужды. Поэтому аффективные действия всегда влияли и неизбежно будут влиять на политику, характер принимаемых решений. Другое дело, что в разных культурах отношение к подобного рода действиям различное. В американском обществе — категорическое их неприятие. Достаточно вспомнить, чем обернулись для Б, Клинтона романтические увлечения. Так ли уж они повлияли на исполнение служебных обязанностей, на государственную политику? Возможна ли «маленькая ложь» ради сокрытия слабостей первого лица в государстве? Для россиян эти вопросы вообще кажутся несущественными и вызывают разве что улыбку. Ведь мы вообще свыклись со значительным присутствием аффективных действий в политике. Они являются неформальной нормой, и никого не удивляет чиновничье — «по моему хотению...»

К традиционным действиям относятся повседневные поведенческие акты, совершаемые просто по привычке или в силу традиций, например, традиции царского правления. В российской истории люди практически не задумывались, почему необходимо служить «царю-ба- тюшке», по какому такому праву осуществляется передача государственной власти по наследству, почему у них нет личных прав и свобод. Они поступали традиционным образом, потому что их предки всегда так это делали, будучи приверженными нравам и обычаям. Отзвуки традиционного мышления и традиционных действий есть и сегодня. Некоторые россияне ратуют за восстановление монархии. В нашем культурном контексте — по существу, за право собственности на государство. Тем самым исподволь утверждается, что русский народ анархичен и не способен к проведению рациональной политики.