ПОЛИТИЧЕСКИЕ РЕАЛИИ ЧЕРЕЗ ПРИЗМУ КОНЦЕПЦИИ СОВРЕМЕННОСТИ А. ГИДДЕНСА

В начале 90-х годов А. Гидденс написал две большие работы — «Последствия современности» и «Современность и самоидентичность», в которых ставится задача осуществить «анализ современности вкупе с ее культурным и идеологическим подтекстом»'.

[XXXV]

В качестве критериев для разграничения современности от досовременности социологом используются факты радикализации и универсализации модерна, разделения пространства и времени, «деконтинуивист- ского» развития. При этом акцент делается не на поиске единственно верного, универсального подхода, а на плюрализме точек зрения, на учете специфического характера принципов организации и трансформации политических структур, особенностей знания и, соответственно, поведения политических агентов, что предполагает возможность спектра политических стратегий, причем каждая имеет лишь вероятностный характер.

По мнению Гидденса, слабостьклассических интерпретаций современности состоит в том, что социально- политическая реальность мыслится как единое целое, характерное для всего мира, или как совокупность on ределенных общих принципов эволюции, или же как нечто замкнутое с практически неменяющимися политическими ценностями. В противоположность данным подходам Гидденс предлагает прерывистую интерпретацию современного социального и политического развития, под которой подразумевается то, что в истории существуют как типичные события, так и уникальные, требующие выявления их специфического характера. По мнению социолога, политические институты современных открытых, плюралистических обществ (США, страны Западной Европы; ныне к ним примыкают и страны Восточной Европы, включая Россию) являются уникальными, радикально отличными от институтов традиционного общества.

Социолог выделяет три основные черты, определяющие характер современности. Первая — неимоверно возросшая скорость изменения всех процессов в обществе.

Так, в России буквально на наших глазах происходят радикальные изменения идентичностей политических акторов: вчерашние враги становятся друзьями, а

недавние друзья — врагами, переориентируются лояльности, утрачиваются старые и возникают новые авторитеты. Вот лишь некоторые примеры. Николай II, последний российский император, ранее ассоциировавшийся с «кровавым воскресеньем», недавно был канонизирован. Диссиденты — А. Солженицын, А. Сахаров, Ю. Даниэль, А. Синявский, В. Буковский и др.,— на которых смотрели как на «антисоветчиков — агентов империализма», людей, жестоких, лишенных здравого смысла, ныне предстают как национальные герои, как политические пророки свободы и демократии. А бывшие вожди, которых еще недавно обожествляли, сегодня объявляются «преступниками». Скачут рейтинги популярности и современных российских руководителей. Более того, меняются предпочтения самого типа государства,, в котором россияне хотели бы жить[XXXVI] [XXXVII], и никто не может дать гарантий против рецидивов авторитаризма.

Хотя не так резко, но меняются политические реалии и в Соединенных Штатах. Некоторые американские официальные лица заявляют о «единоличном лидерстве США», об «однополярности мира» и т. д., что не может не вызывать изменений в политической стратегии этой страны. И вместе с тем, несмотря на сохранение высокого уровня антиамериканской и антироссийской риторики в российской и американской политических элитах, обе державы предприняли невиданные ранее усилия по дальнейшему развитию политического взаимодействия друг с другом, особенно принимая во внимание космополитизацию мировой политики, необходимость координации усилий для решения глобальных проблем современности2.

Вторая — это глобальность пространства, на котором происходят изменения, что несопоставимо со сферой изменения во всех традиционных обществах — практически все регионы мира втянуты во взаимодействие друг с другом. Политика в одной стране так или иначе находит свой отзвук в мировом сообществе.

И наоборот: политика мирового сообщества ныне добивается все более реальных результатов в защите нрав человека и его основных свобод, в предотвращении деяний, опасных для общества и природы от кого бы то они не исходили. Принимаются мировым сообществом и меры воздействия по свертыванию политики насилия, экстремизма в различных ее проявлениях.

Глобальность пространства проявляется и в том, что идет процесс переосмысления важнейшего постулата Вестфальской системы — признание суверенитета, права конкретного государства выступать высшим судьей в национальных границах. Примеры тому — совместное участие России и США, равно как и других стран, в миротворческих операциях, борьбе с международным терроризмом и наркомафией, в решениях общепланетарных задач, таких как защита мировой экологической системы, регулирование использование природных ресурсов (нефти) и т. д.

Некоторые СМИ принципиально отказались от разграничения «отечественной» и «зарубежной» аудиторий, делая ставку на глобальность теле и радиовещания.

Третья — внутренняя природа современных институтов — появились социально-политические формы, которые ранее вообще не существовали, в частности, появились нетрадиционные акторы «постмеждународной» политики, представленные неправительственными организациями, транснациональными корпорациями, экологическими и иными ассоциациями. Так, негосударственная организация «Гринпис» выполняет роль международной экологической полиции. Общественная организация «Международная амнистия» ведет эффективную борьбу за права человека во всем мире.

Характерной чертой современности, считает Гид- денс, является принципиальное изменение системы контроля над средствами насилия. В домодерновых цивилизациях военная сила всегда играла самую важную роль в жизни обществ. Но никакой правящий тиран не был в состоянии сохранять монопольным контроль над средствами насилия, так как войны и восстания постоянно его нарушали. Положение радикально меняется в государствах модерна — они успешно и длительно осуществляют монополию на средства насилия, что позволяет им обеспечивать весьма высокого уровня политический порядок.

К сожалению, по этому критерию Россия пока не стала современной страной. В ней до сих пор существуют несколько источников насилия, что способствует постоянному воспроизводству конфликтов, как политических, так и военных.

Гидденс отмечает, что современность существенным образом трансформирует политическое положение индивида в контексте повседневной жизни. Отсутствие «привязанности» к какому-либо месту заменяется тем, что индивид имеет возможность плюралистического выбора политических и жизненных стратегий, предлагаемых абстрактными системами.

Социолог особо выделяет возможности координации глобального порядка, ликвидации угрозы войны, созданию планетарной экологической службы, политическое участие непрофессионалов в управлении обществом через институты партиципативной демократии — демократические организации, движения экологические и т. д., а также гуманизацию технологий, демилитаризацию мира. Россия и США принципиально договорились о сокращении ракетно-ядерных арсеналов. Сдержанность в развитии ядерных потенциалов проявляют Китай,

Великобритания, Франция. Украина, Беларусь, Казахстан отказались от ядерного оружия.

Вместе с тем Гидденс постоянно подчеркивает, что его концепция современности не сводится к макротенденциям. Она органично включает в себя микротенденции,, которые являются микро не по значимости, а по уровню анализа социально-политической реальности, что касается внутриличностных трансформаций в плане появления свободного, активно действующего человека. По словам социолога, его цель заключается в том, чтобы проанализировать природу взаимосвязей «между глобализирующими макротенденциями и личностными диспозициями», добавляя при этом: «впервые в человеческой истории Я и общество оказываются связанными между собой в глобальном масштабе»[XXXVIII]. Иными словами, необходимо изучить то, как трансформируются индивиды, их знания, политические симпатии и антипатии под влиянием изменений институтов современности и то, как индивиды, в свою очередь, оказывают воздействие на происходящие политические процессы.

Поэтому современность в трактовке Гидценса выступает как предельно широкое понятие, включающее в себя и социально-политические институты, и способы мышления и поведения людей, которые приобретают подлинно всемирно-историческое влияние в наше время.

Современность, считает социолог, качественно изменяет внутриличностные процессы. В традиционном обществе личность формировалась под влиянием набора последовательно сменяющих друг друга возрастных характеристик с четкими социальными параметрами, типичными коллективными представлениями и единой политикой для определенного локального сообщества. Современный же индивид формируется под влиянием абстрактных систем, которые предлагают постоянно

расширяющийся набор выборов, включая выборы политических предпочтений, что исключает однозначную определенность становления личности.

Одним из важнейших параметров современного общества является качественное возрастание неопределенности и рисков для его членов. Гидденс ведет речь не о том, что жизнь современного человека подвержена большим опасностям, чем это было характерно для его предков, а о том, что ныне «и для дилетанта, и для эксперта постоянным и непреложным опытом становится мышление в терминах риска»1. Все без исключения сферы человеческой жизнедеятельности и особенно политики связаны с непрерывной калькуляцией всевозможных рисков. Люди стремятся максимально спрогнозировать и завтрашний день и более отдаленное будущее. Однако это не может избавить их от роковых моментов в принципе. Риски традиционные и современные вступают в противоречия друг с другом, последствия чего так или иначе сказываются на людях. Прогресс науки и техники, несомненно, снижает долю традиционных рисков (эпидемии, несчастные случаи, стихийные бедствия). Однако увеличивается доля институциональных рисков (принятие конкретных политических решений, последствия избирательных кампаний, выбранные способы урегулирования конфликтов, втягивание все большего числа агентов в институционализированные отношения).

Резкая динамика знания и изменение характера общественно-политических отношений в сторону неопределенности приводит к тому, что даже рекомендации экспертов содержат весьма большой потенциал риска при их реализации.

Постоянно происходит обновление ситуаций риска, которые трудно прогнозировать, что, в частности, связано с диверсификацией политического мышления, новациями в институтах и структурах, с поиском альтернативных стратегий и путей развития. Все это превращает как повседневную, так и политическую жизнь человека в процесс постоянной калькуляции и осмысления рисков. Сложность ситуации усугубляется еще и тем, что если в традиционном обществе человек, как правило, полагался на веру в судьбу или сверхъестественные силы, или на «мудрость» вождя, то ныне он должен сам делать постоянные выборы при решении жизненно важных для него вопросов, полагаясь при этом либо на оценки экспертов, либо на то, что подсказывает ему его социальный и политический опыт, интуиция.

Все эти и другие новации вместе взятые приводят к тому, что жизненный путь личности начинает выступать как отдельно взятый временной сегмент, который почти не связан с преемственностью поколений, с предшествующим социальным и политическим опытом. Традиционные жизненные ориентиры мало работают при разрешении и преодолении жизненных и субъективных кризисов. Однако это не означает абстрагирование индивида из контекста социальной жизни. Напротив, как подчеркивает Гидденс, индивид, чтобы адаптироваться к социально-политическим реалиям, совладать с рисками должен в большей степени, чем ранее, овладевать демократическими свободами и процедурами, включая их в плоть своего Я. И все же модерн и сопутствующая ему культура высоких рисков не могут не порождать у современного человека целый ряд противоречивых психологических состояний, которые выражаются в сомнениях, состояниях тревоги, увеличении проблем с душевным здоровьем. Причину распространения подобных состояний социолог видит в том, что индивид практически утрачивает прежние внешние опоры, детерминировавшие его повеление (авторитет, традиции, вера в вождя или политического лидера), в результате чего возникает дезориентированность людей.

Как реакция на последствия модерна индивиды стремятся обосновать новые образцы жизнедеятельности, или, как их называет Гидценс, новые формы жизненной политики, носителями которой выступают активисты современных социальных движений. В определенном смысле они являются продолжателями политики эмансипации. Но если их предшественники боролись за «свободу от», то современные политические активисты борются за «свободу для» — сферой их интересов является само содержание свободы как независимого выбора жизненного пути или жизненных стилей. Их задача — создание нравственно оправданных форм политики, которые будут способствовать саморазвитию личности индивида в контексте новых глобальных взаимозависимостей, нынешних и грядущих опасностей, в условиях развивающихся свобод и связанных со всеми этими реалиями неизбежностью каждодневных выборов и рисков.

<< | >>

↑

Источник: Г.К. Ашин, С.А. Кравченко, Э.Д. Лозинский. Социология политики. Сравнительный анализ российских и американских политических реалий. 2001

Еще по теме ПОЛИТИЧЕСКИЕ РЕАЛИИ ЧЕРЕЗ ПРИЗМУ КОНЦЕПЦИИ СОВРЕМЕННОСТИ А. ГИДДЕНСА:

- Бизнес, предпринимательство - Военное дело - Гуманитарные науки - Исторические науки - Маркетинг, реклама и торговля - Медицина - Менеджмент - Политология - Психологические дисциплины - Социология - Экологические дисциплины - Экономические науки - Юридические науки -