И 4.4. Легитимность и политический порядок            

Политический порядок, как правило, в меньшей мере основывается на насилии или угрозе насилия или на силе,

(ЛАН 4

принуждающей к подчинению, чем на согласии с властью и добровольном подчинении ей.

В примитивных обществах, назовем их иначе — обществах без государства, без специализированного политического центра вопрос легитимности политической власти вообще не встает. Это связано, в частности, с тем, что в данных обществах проведение в жизнь политики является как бы невидимым, ибо основывается на изначальном согласии с ней всех членов архаического общества, а их социальное состояние не становится объектом дискуссий или вопросов.

Политическая власть, если она существует, предполагает хотя бы какой-то минимум согласия населения с ней. При этом у нас есть все основания утверждать, что там, где существует только насилие, политика как таковая исчезает. Она исчезает как функция и как вид деятельности в силу того, что в таком обществе нет и не может быть диалога между конфликтующими группами, а достижение единства общества заменяется стремлением ликвидировать противника.

X. Арендт в более радикальном подходе утверждает антитетический[122] характер власти и насилия. Они противоположны друг другу, в первую очередь по факту того, что власть не может обойтись без легитимности, в то время как «насилие может быть оправданным», но «оно никогда не будет легитимным»2. Эта неразрывность и даже

консубстанциональность власти и легитимности, порывающими радикально с веберовским различением власти и господства, вытекает из подхода восприятия X. Арендт власти. Власть для нее «никогда не является индивидуальной особенностью; она принадлежит определенной группе и продолжает ей принадлежать так долго, пока эта группа не распадется. Когда мы говорим, что кто-то находится "у власти", мы понимаем, что тем самым он получил от определенного числа лиц власть действовать от их имени»[123].

Согласно этой концепции, насилие никогда не может основывать власть. Оно может даже ее разрушить. И тем не менее властное отношение является более комплексным. В самом деле, разгул насилия неизбежно разрушает власть. Более того, когда власть истощается или даже исчезает, возникает насилие. По своей сути власть исключает насилие. X. Арендт не случайно заметила: «Говорить о ненасильственной власти является тавтологией»[124]. Ненасильственная власть и нелегитимная власть как в принципе, так и на практике взаимно отрицают друг друга. Они «противостоят друг другу по самой своей природе; когда одна из них господствует абсолютно, другая исчезает. Насилие проявляется тогда, когда власть испытывает угрозу, но если ему позволять развиваться, оно в конечном счете приведет к исчезновению власти»3.

Когда мы говорим, что политическая власть предполагает наличие определенного согласия с ней людей, это означает, что любой политический центр располагает хотя бы минимальной легитимностью и в нем сосредоточивается, говоря словами М. Вебера, вовсе не власть, а авторитет или господство. Источники этого авторитета, пружины добровольного подчинения одного или нескольких индивидов тому или иному властвующему лицу различны, но все они вытекают из тех качеств, признающихся как имеющиеся, которыми обладает лицо, осуществляющее властные функции.

ной системы ценностей. Так, подчинение папе римскому в меньшей степени определяется личностью понтифика. На переднем плане находится его преданность религиозным догмам, ценностям христианства, приверженность правилам отправления власти внутри организации.

Подчинение может строиться на основе признания людьми компетентности обладателя власти, которая может быть подкреплена определенным дипломом, победой в конкурсе ит. п. Такого рода авторитет вне политики может быть представлен отношением больного с врачом, предписания которого носят, что называется, обязательный характер. В поле политики авторитет может основываться как на секторальной компетенции (в военной, экономической, идеологической и т. п. областях), так и на более широкой основе (технократ, выпускник престижного учебного заведения и т. п.).

Говоря об авторитете, нельзя обойти типологию авторитета (или господства), предложенную М. Вебером. Об этом он красноречиво писал в своей работе «Политика как призвание и профессия»: «Во-первых, это авторитет "вечно вчерашнего", авторитет нравов, освященных исконной значимостью и привычной ориентацией на их соблюдение, — "традиционное" господство, как его осуществляли патриарх и патримониальный князь старого типа. Далее, авторитет необычного личного дара (Gnadengabe) (харизма), полная личная преданность и личное доверие, вызываемые наличием качеств вождя у какого-то человека: откровений, героизма и других, — харизматическое господство, как его осуществляют пророк, или — в области политического— избранный князь-военачальник, или плебисцитарный властитель, выдающийся демагог и политический партийный вождь. Наконец, господство в силу "легальности", в силу веры в обязательность легального установления (Satzung) и деловой "компетентности", обоснованной рационально созданными правилами, т.

Указанные три типа авторитета вытекают из трех типов легитимности и одновременно из трех типов

господства, или, вслед за М. Вебером, трех типов «глегитимного господства». Традиционное господство основывается «на вере в святость традиций, пригодных на все времена, и в легитимность тех, кто призван осуществлять авторитет этими средствами»1. Из этого следует, что «право» на управление тех, кто правит, и согласие управляемых с этим правлением строятся на традициях, утвердившихся в данном обществе. Сами же эти традиции соответствуют системе ценностей и религиозным или магическим верованиям. Это придает тому, кто правит в данном обществе, чувство собственного достоинства и даже священный характер. Неудивительно, что членов группы или сообщества объединяет с его главой личная преданность. В итоге члены данной группы, где утвердилось традиционное господство, подчиняются непосредственно главе этой группы. А его приказы или регламенты признаются легитимными в том случае, когда они соответствуют традициям.

Типичным примером традиционного господства является наследственная монархия. Как наследник монарх уважает традицию и подчиняется ей. И это уважение традиции является в то же время уважением институциональных связей, порождающих политические обязательства.

Традиционное политическое господство по мере исторического развития получает и этатическое выражение. Это означает, что наряду с обычаями, традициями действуют и политические институты. Политические институты работают под непосредственным руководством главы государства. Работники этих институтов рекрутируются, как правило, из числа членов семьи, клана или племени политического руководителя государства или из числа его клиентелы.

лизма или «патримониального государства», примером чего может быть феодальная монархия в Западной Европе в IX —XIII вв.

Традиционная легитимность в современных условиях повсеместно отступает. В быстро изменяющемся мире возрастает роль и значение феномена обновления, в том числе и в вопросах политического управления. Но это вовсе не означает, что такая легитимность утратила свою эффективность. Длительная привычка к оправданию традиционной формы правления создает эффект ее справедливости и законности, что придает власти высокую стабильность и устойчивость. Легально-рациональное господство основывается «на вере в легитимность регламентов и права отдавать приказы теми, кто призван осуществлять господство этими средствами»[126].

В отличие от ситуации, присущей традиционному господству, «члены группы, подчиняясь обладателю власти, подчиняются не его персоне, а обезличенным правилам; в итоге они подчиняются ему только в границах объективной, рационально определенной компетенции, так называемым фиксированным регламентам»[127].

Легально-рациональная (демократическая) легитимность основывается на вере в справедливость тех рациональных и демократических процедур, на основе которых формируется система власти. В основе этого типа властвования лежит целенаправленное действие, типической фигурой которого является чиновник, который в своей деятельности подчиняется строгим правилам, называемым легальными.

В основе легитимности власти и добровольного подчинения ей граждан страны лежит соответствие закону способов передачи власти и назначения руководителей, а также принятие властью решений на основе закона.

Таким образом, рациональный тип легитимности имеет, по сути дела, нормативную основу. Люди здесь подчиняются строгим правилам, законам, процедурам и

сформированным на их основе политическим структурам и институтам. Ключевой институт легального господства — бюро (офис), при помощи которых осуществляется руководство обществом. И потому этот тип властвования нередко называют бюрократическим. Бюрократическую администрацию отличает, по Веберу, то, что господство в ней осуществляется как функция знания. И потому процесс властвования является специфически рациональным и строится на рациональных ценностях.

Современная бюрократия — это бюрократия компетентных чиновников. Аппарат государственного управления в демократических странах состоит из специально подготовленных чиновников, которые в своей деятельности руководствуются строго формальными и рациональными правилами. Именно рациональные правила определяют нормы и границы осуществления власти. Совокупности этих абстрактных правил подчиняются все, включая и высшее лицо государства. Так, скажем, президент страны подчиняется конституции, даже если он обладает харизмой как политическим ресурсом. В этом смысле подчинение более не является отношением между людьми: все, включая и чиновников, действуют на основе строгих правил, а не подчиняются какому бы то ни было лицу.

Как видим, в основе легально-рационального господства лежит формально-правовое начало. Общая процедура осуществления этого типа властвования предполагает «конституированный авторитет» административных органов, т. е. публичную функцию, которая должна быть непрерывной и приспособленной к правилам. Харизматическое господство основывается на «экстраординарном, священного характера подчинении, героической добродетели или особой значимости лица, или на принимаемых или издаваемых этим лицом распоряжениях»[128].

Харизматическая легитимность основывается на безусловном подчинении экстраординарной личности, и она появляется в исключительных исторических условиях. Она предполагает веру людей в особенные, сверхъестественные качества вождя, лидера.

Слово «харизма» (греч. Charisma — милость, божественный дар) заимствовано из античной христианской тер

минологии. Им обозначается исключительный авторитет, которым пользуются некоторые индивиды внутри ограниченных сообществ, например в сектах. Этот авторитет имеет две особенности. Во-первых, он настолько высок, что способен вовлечь людей в действия, к осуществлению которых их ничто не вынуждает. А во-вторых, этот авторитет не зависит ни от ранее существовавших условий, как это имеет место в случае царской власти, ни от воли других людей, из чего складывается авторитет, к примеру, президента или папы. В теологических терминах авторитет идет от Бога. В светских терминах — авторитет исходит от самого индивида, т. е. от его способности утверждения политических отношений на основе обольщения.

Понятие «харизма» играет важную роль в веберовской социологии. Рассматривая харизму как экстраординарную способность индивида, Вебер полагает, что она не приобретается, а даруется природой, Богом, судьбой.

К харизматическим качествам Вебер относит магические способности, пророческий дар, выдающуюся силу духа и слова. Харизмой, по Веберу, обладают герои, великие полководцы, маги, пророки и провидцы, гениальные художники, выдающиеся политики; основатели мировых религий — Будда, Иисус Христос, Магомет; основатели государств — Солон и Ликург; великие завоеватели — Александр Македонский, Цезарь, Наполеон. Все это харизматические лидеры.

Нужно сказать, что харизма не является, строго говоря, объективным качеством. Само ее существование является следствием признания людьми наличия такого качества у главы государства. Это значит, что «группа господства является эмоциональным сообществом»[129], которую можно определять как сообщество «преданных» лидеру людей.

Харизматический тип властвования прямо противоположен традиционному правлению: в отличие от традиционного типа правления, основанного на привязанности к обычному и привычному, раз и навсегда заведенному, харизматическое господство опирается на нечто экстраординарное, необычное, никогда ранее не признававшееся. Не случайно для пророка, по Веберу, характерен такой слог: «Сказано... А я говорю вам...». Аффективный тип со-

ПСНПВАШ ПРЛИТИНЕСИОЯ ВЛАСТИ

циального действия является основной базой харизматического господства. Он исключает «всякий компромисс с ежедневной жизнью» и означает одновременно как нарушение традиций, так и факт нового господства.

Признание законности власти харизматического лидера строится на «свободном признании» населением харизмы этого лидера. Более того, все население или значительная часть его образует с харизмой некое «эмоциональное сообщество» по осуществлению призывов лидера и его исторического предназначения. Харизматическая легитимность строится на безоговорочном почитании главы нации или государства и полном доверии ему.

Как мы уже отмечали, источником личной преданности харизматическому государю является не традиция, а эмоционально окрашенная вера в его харизму. И эта вера чаще всего возникает в период радикальных перемен, когда рушатся привычные для человека социальные порядки и идеалы, а люди утрачивают возможность опираться на ранее привычные нормы и ценности. И потому харизма лидера воплощает в себе веру и надежду людей в лучшее будущее в смутное время. Харизма, будучи эмоциональной и во многом иррациональной, чужда твердым расчетам, последовательным действиям в решении комплекса проблем жизнедеятельности общества.

Рассмотренные нами три формы легитимного авторитета являются идеально-типическими. В чистом виде они в реальной политической жизни, можно сказать, не встречаются. Авторитет всегда представляет собой комбинацию всех названных нами типов данного феномена в различных пропорциях. Так, власть Наполеона I является примером, вне всякого сомнения, авторитета харизматической легитимности. При этом в первый период его правления этот авторитет опирался на поддержку армии и определялся военными успехами Наполеона. Однако было бы совершенно неверно не видеть того, что политический режим, который был создан Наполеоном, опирался на немалое число элементов легально-рационального господства, в числе которых назовем следующие элементы: кодификация права, организация и дальнейшее развитие администрации, организация территории страны на рациональной основе, акцент на меритократическое рекрутирование гражданских и военных кадров, всеобщее голосование (мужчин) и т. д. И наконец, переход от Кон

сулата к Империи, осуществленный Наполеоном, означал утверждение элементов традиционной легитимности: священность власти, переустройство двора, создание новой аристократии, попытка утверждения династии и т. д.

Авторитет генерала де Голля в период с 1958 по 1969 г. опирался на комбинацию основ легально-рациональной и харизматической легитимности. Сама возможность появления такого основания авторитета де Голля определялась массовидно выраженной народной поддержкой национального лидера, который, по сути дела, по итогам Второй мировой войны превратился в национального героя.

«Союз принуждения и легитимности»

alt="" />Ни одна реальная политическая власть, даже тираническая или криминальная, не может существовать сколько-нибудь продолжительно, если она опирается только на насилие. Любой политический режим вынужден «искать» свою легитимность в глазах населения в виде хотя бы минимальной поддержки с его стороны проводимой политики и правителей. Это вызывается к жизни тем, что поддержка народа для политической власти и ее существования является более эффективной, чем самая могущественная сила. А эта поддержка, по сути, является согласием народа или его части с властью. При этом нужно, видимо, сказать, что указанная поддержка может быть пассивного характера, а подчас является даже парадоксальной, что отмечал еще французский политический мыслитель Э. де ла Боэси: «О Боже! Как может такое быть? Как мы это назовем? Каким несчастьем это является? Какой порок или, скорее, какой ужасный порок? Видеть бесконечное число людей не подчиняющихся, а прислуживающих; не управляемых, но тиранизируемых; нет ни благ, ни родителей, ни женщин, ни детей, нет даже самой жизни, принадлежащей им самим! Терпеть ограбления, разврат, жестокость не от армии, не от лагеря варваров, в борьбе с которыми нужно было бы защищать свою жизнь, а от одного лица; не от Геркулеса или Самсона, а от человека, чаще всего самого трусливого... в нации; не привыкшего ни к пороховым баталиям... не тому, кто мог бы силой командовать людьми...»[130]

Легитимность является необходимостью. И она обеспечивается как теми, кто правит, так и теми, кем правят. Хотя понятно, что мотивы стремления к утверждению легитимности власти у управляемых и управляющих весьма существенно различаются, а подчас бывают и противоположными. X. Арендт, например, считает, что «инстинкт подчинения, страстное желание позволять руководство собой сильному человеку и подчиняться ему, в психологии человека занимает, по крайней мере, такое же важное место, как стремление к могуществу»1.

Как показывают исследования психологов, в утверждении поддержки управляемых и их согласие с управляющими существенную роль играют, с одной стороны, желание любви к последним, чаще всего на подсознательном уровне, а с другой — инструментальная и чисто рациональная логика.

В то же время ни одна власть не может существовать в режиме только добровольного согласия с ней управляемых. Это согласие всегда сочетается с насилием и силой или угрозой насилия. В этом случае действует такая логика: опасение, вызываемое, к примеру, милиционером, не объясняет в полной мере подчинение закону; однако без милиционера не было бы необходимого подчинения закону.

Таким образом, политическая власть строится на сочетании силы и согласия. В разные исторические периоды пропорции этого сочетания различаются, но не настолько, чтобы один из элементов основания политической власти исчез полностью. Нередко употребляемое понятие «легитимное насилие», которое находится в основании понимания сути политической власти и государства, отражает неизменный «союз принуждения и легитимности»[131].

В полном соответствии с подходом М. Вебера мы можем внести уточнение в вопросе о месте, которое занимает в основании политической власти насилие. В самом деле, насилие является единственным средством политической власти в деле навязывания гражданам страны уважения к своим решениям и своей роли арбитража в обществе. Чаще всего оно является основным, по М. Веберу, «нормальным» средством деятельности государства. Насилие является наиболее эффективным средством политической власти, хотя и весьма специфическим. Его специфика определяется тем, что оно используется властью в сочетании с другими средствами (право, правоохранительные органы, специальные службы, идеологическое воздействие и т. п.). В то же время в демократическом обществе насилие является последним средством, ultima ratio политической власти, которая строится, как мы уже отмечали, на основе разного рода верований, авторитета и легитимности.