Н. П. Кирсанова СИМВОЛИЧЕСКИЙ КАПИТАЛ И СИМВОЛИЧЕСКИЕ РЕСУРСЫ В СТРУКТУРЕ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ВЛАСТИ

Политическая власть — явление изменчивое. С течением времени содержание, функции, структура и ресурсы политической власти изменяются вместе с изменением самого общества. Если на ранних ступенях развития человеческой цивилизации политическая власть преимущественно сводилась к физической силе и различным формам ее проявления, то в современном, сложно организованном социуме, действия, связанные с непосредственным применением физической силы или насилия, в значительной степени утратили свою эффективность.

Среди таких ресурсов в настоящее время все более активно используются ресурсы символические. Такие ресурсы можно определить как знаковые средства конструирования политической действительности, контролируемые и используемые субъектом властных отношений, в соответствии с собственными целями, и оказывающие воздействие на сознание и нормы индивидов, определяющие порядок их социальных действий и взаимодействий в пределах конкретного социума.

Символы входят в структуру идентификации человека в политическом пространстве, предвосхищают его реакции иа возможные конфликты с властью. Именно символическая коммуникация, отражая особый тип властного принуждения, раскрывает самую суть политики как особой сферы социальности. По справедливому замечанию Д. Кетцера, «распределение и использование (ресурсов) в большей мере проявляются через символические средства», и потому «прямое использование силы в политике ... невелико»[II]. Другими словами, независимо от своего идейного содержания, символические формы так или иначе отображают понимание человеком силы и ресурсов верховной власти, а следовательно, осознание им потенциальной угрозы применения по отношению к нему насилия

в случае несовпадения его позиций с целями государства.

Понятие символических ресурсов власти, таким образом, тесно связано с понятием символического капитала, введенным Пьером Бурдье. Символический капитал представляет собой капитал признания, авторитет. Обладатель символического капитала —это «властитель дум», который способен придавать ценность тому, что сам считает ценным, в глазах других. Он может конвертировать свой капитал в другие виды капитала (например, стать политиком).

В главе «Символический капитал» своей книги «Практический смысл» (1980) П. Бурдье пишет: «В рамках экономики, по определению отказывающейся признавать «объективную» суть «экономических» практик, т. е. закон «голого интереса» и «эгоистического расчета»... такой отрицаемый капитал, признанный в своей законности, а значит, не узнанный в качестве капитала (одной из основ такого признания может быть признательность — в смысле благодарности за благодеяния), — это и есть символический капитал, и в условиях, когда экономический капитал не является признанным, он, вероятно, наряду с религиозным капиталом образует единственно возможную форму накопления»2. Символический капитал —это «капитал чести и престижа, который производит институт клиентелы»3. И далее: «Зная, что символический капитал — это кредит, но только в самом широком значении слова, т. е. своего рода аванс, задаток, ссуда, которые одна лишь вера всей группы может предоставить давшему ей материально-символические гарантии, легко понять, что демонстрация символического капитала (всегда весьма дорогостоящая в экономическом плане) составляет, вероятно повсеместно, один из механизмов, благодаря которым капитал идет к капиталу»4.

В борьбе за право формирования социальной картины мира, что, по сути, означает состязание за монопольное право обозначать новые объекты или переименовывать существующие, субъекты используют приобретенный в предшествующей борьбе и гарантированный законом символический капитал.

Таким образом, символический капитал выступает одной из форм символических ресурсов. Однако, указывает Бурдье: «... следует избегать крайнего субъективизма: ведь символический порядок, в отличие от рыночной цены, не является простой ариф

метической суммой индивидуальных символических капиталов. С одной стороны, при распределении индивидов и групп по объективным социальным категориям и определении их ценностной иерархии наиболее весомыми оказываются суждения людей, обладающих значительным символическим капиталом — благородных, т. е. признанных в обществе, которым социальное положение позволяет навязывать остальным наиболее подходящую для себя шкалу ценностей. В современном обществе это оказывается возможным благодаря их фактической монополии на институты, подобные системе образования, официально учреждающей и гарантирующей социальный статус. С другой стороны, символический капитал может быть официально санкционирован, гарантирован и легитимизирован благодаря официальному признанию. Официальное признание, выражаемое путем присвоения титула, звания или степени, является одним из наиболее типичных способов демонстрации исключительного права государства или его представителей на символическое насилие»5.

Наличие символического капитала освобождает своего обладателя от участия в символической войне всех против всех и открывает перед ним общепринятый путь продвижения вверх.

П. Бурдье ввел в современную социальную теорию понятие символического насилия, которое он рассматривает и квалифицирует как неизбежный атрибут всякой власти. Государственные властные структуры сохраняют и укрепляют свои кратические полномочия как с помощью осуществляемого ими непосредственного принуждения и прямого насилия, так и благодаря тому, что исходящие от них инициативы и акции выглядят в глазах граждан легитимными. Для успешного функционирования государственной власти необходимо целенаправленно, систематически и повсеместно осуществлять не столько прямое, обычное, сколько символическое насилие, т.

Символическое насилие предполагает такое состояние массового сознания, как «незнание». Для властей наиболее предпочтительным является бессознательное, дорефлексивное принятие людьми навязываемых им нормативно-ценностных стереотипов, господство упрощенных, неполных, искаженных, мифологизированных представлений о сущем и должном, необходимом и запретном. В перманентной ситуации «незнания» люди охотно признают легитимность любой, в том числе авторитарно-полицейской, тиранической, тоталитарной власти, и не склонны препятствовать символическому насилию над их сознанием и поведением, спокойно перенося дефицит свобод и естественных прав.

Рассматривая символическое насилие в структуре властных ресурсов, мы можем, таким образом, рассматривать их как один из видов символических ресурсов.

Как нам представляется, символические ресурсы (наряду с материальными) выступают потенциальными ресурсами власти, в то время как символический капитал — это ресурсы, мобилизованные субъектом властных отношений для достижения своих целей. Таким образом, власть опирается на символические ресурсы, которые она конвертирует (преобразует) в символический капитал.

Управление символическим капиталом осуществляется государством и уполномоченными им представителями. В условиях монархии управление символическим капиталом находилось в руках монарха, который обладал правом присвоения титулов, званий или степеней. А в условиях перехода к демократии это право перешло к специализированным общественным институтам и субъектам, уполномоченным на это государством.

Символические ресурсы власти представляют собой блага нематериального характера, способные воздействовать на группы индивидов, навязывал им определенное видение мира и задавая определенную модель поведения.

Символические ресурсы власти актуализируются через способы отражения, оценки и действия, которые формируют восприятие и установки людей и потому находятся за уровнем сознания и волевого контроля. По аналогии с символической властью, символические ресурсы — не видимы и не осознаваемы, они реализуются только при признании людьми легитимности существующей власти.

И если символическая власть «есть власть, которую тот, кто ей подчиняется, дает тому, кто ее осуществляет, своего рода кредит, которым один наделяет другого... это власть, которая существует лишь потому, что тот, кто ей подчиняется, верит, что она существует», то символические ресурсы власти выступают средствами, способствующими признанию людьми легитимности власти. Поскольку ни один человек не захочет добровольно подчиняться власти, а физическое принуждение недостаточно эффективно, необходимы символические ресурсы, способные сделать так, чтобы власть воспринималась не как власть, а как нечто ценное. Тогда человек по доброй воле отдается во власть, которую считает абсолютным благом.

На основании обладания символическим капиталом осуществляется символическая власть. Согласно теории П. Бурдье, символическая власть это: «... власть учреждать данность через высказывание, власть заставлять видеть и верить, утверждать или изменять видение мира и, тем самым, воздействие на мир, а значит, сам мир — это власть квазимагическая, которая благодаря эффекту мобилизации позволяет получить эквивалент того, что достигается силой (физической или экономической), но лишь при условии, что эта власть признана, т.

Символическая власть не является, таким образом, «невыраженной силой», она осуществляется между теми, кто эту власть осуществляет и теми, кто ей подчиняется, т. е. в самой структуре поля, в которой производится и воспроизводится вера. Ресурсы, используемые для создания и поддержания этой власти, суть символические, те, которые создают власть слов и лозунгов, власть, способную поддержать или ниспровергнуть социальный порядок, это вера в легитимность слов и тех, кто их произносит.

Таким образом, видно, что понятие символические ресурсы власти тесно связано с понятиями «символический капитал» и «символическая политика» у П. Бурдье. В чем же различия между ними?

Как нам представляется, символические ресурсы (наряду с материальными) выступают потенциальными ресурсами власти, в то время как символический капитал — это ресурсы, мобилизованные субъектом властных отношений для достижения своих целей. Таким образом, власть опирается на символические ресурсы, которые она конвертирует (преобразует) в символический капитал. В качестве иллюстрации можно привести следующий пример: абстрактные политические и религиозные символы относятся к символиче

ским ресурсам, но власть их преобразует, наделяя особыми значениями, тем самым, превращая в государственный герб, гимн или флаг.

Управление символическим капиталом осуществляется государством и уполномоченными им представителями. В условиях монархии управление символическим капиталом находилось в руках монарха, который обладал правом присвоения титулов, званий или степеней. А в условиях перехода к демократии это право перешло к специализированным общественным институтам и субъектам, уполномоченным на это государством. Символические ресурсы власти, таким образом, являются потенциальными ресурсами власти, которые могут быть преобразованы в различные формы символического капитала и при необходимости обменены на другие виды капиталов (экономический, социальный).

Символические ресурсы используются властью для конструирования полей социального и политического взаимодействия, устанавливая определенный символический порядок в них. «Символическая власть — это возможность создания реальности при помощи слов, что удается лишь тогда, когда понятия адекватны реалиям. В этом смысле символическая власть обладает свойством скрывать или обнаруживать реально существующие объекты»7.

Символическая власть дает ее субъектам те же блага, что и силовые, экономические и политические ресурсы — привилегии, положение в обществе, авторитет и многое другое. Поэтому к ней стремятся самые различные группы, пытающиеся навязать другим свое видение мира. Эта борьба ими ведется либо непосредственно — в символических конфликтах повседневной жизни, либо через тех, кто создает символическую продукцию. Успех в ней зависит как от величины социального капитала, так и от того, насколько предлагаемое видение социальной реальности имеет основание в самой социальной реальности: чем более соответствует реальности создаваемая символическая конструкция, тем более она имеет шансы быть воспринятой.

Все это означает, что символическая власть заключена не в «символических системах» в форме «illocutionary force?., а определяется в процессе и посредством определенного отношения между теми, кто отправляет власть, и теми, кто ее на себе испытывает, т. е. самой структурой поля, где производится и воспроизводится вера. Именно вера в легитимность слов и того, кто их произносит, вера в то, что производитель не принадлежит произведенным им словам,

превращает власть слов и лозунгов во власть поддерживать или низвергать порядок.

Символические ресурсы власти, таким образом, представляют собой блага нематериального характера, способные воздействовать на группы индивидов, навязывая им определенное видение мира.

Символические ресурсы власти актуализируются через способы отражения, оценки и действия, которые формируют восприятие и установки людей и потому находятся за уровнем сознания и волевого контроля. По аналогии с символической властью, символические ресурсы — невидимы и не осознаваемы, они реализуются только при признании людьми легитимности существующей власти.

И если символическая власть: «есть власть, которую тот, кто ей подчиняется, дает тому, кто ее осуществляет, своего рода кредит, которым один наделяет другого, fides, auctoritas, которые один другому вверяет, вкладывая в него свое доверие. Это власть, которая существует лишь потому, что тот, кто ей подчиняется, верит, что она существует»8, то символические ресурсы власти выступают средствами, способствующими признанию людьми легитимности власти. Поскольку ни один человек не захочет добровольно подчиняться власти, а физическое принуждение недостаточно эффективно, необходимы символические ресурсы, способные сделать так, чтобы власть воспринималась не как власть, а как нечто ценное. Тогда человек по доброй воле отдается во власть, которую считает абсолютным благом.

Увеличение роли и значения символических ресурсов власти в современном обществе требует внесения изменений в существующие типологии властных ресурсов, что в значительной степени изменяет и сложившиеся представления о структуре властных ресурсов.

Р. Даль указывает, что единой общепризнанной классификации ресурсов власти не существует9. Подчас это стимулирует попытки определить все возможные ресурсы власти и включить их в общую классификацию. Например, Э. Этциони выделяет принудительные ресурсы (используются субъектом власти в целях подавления сопротивления воли подчиненных и ограничения их свободы), утилитарные ресурсы ((ресурсы материального вознаграждения) позволяют достичь добровольного подчинения воле субъекта власти. Они непосредственно обмениваются на власть) и нормативные ресурсы власти (воздействуют на сознание подчиненных. С их помо

щью происходит изменение их норм и предпочтений)10. С. Бэкрэк и Э. Лолер добавляют к этой классификации еще один тип ресурсов власти — знание. X. Лассуэлл создал схему из восьми основных ценностей, которая необязательно является исчерпывающий, но содержательной11. Это — власть, которая может служить основой более сильной власти, уважение, моральный долг, любовь, благосостояние, богатство, умения и просвещенность. Другие авторы выбирают более знакомые категории для классификации ресурсов, например, в попытке учесть образцы влияния в обществе, описываются образцы социальных позиций, распределение наличных, кредитов, богатства; доступ к закону, популярности и контролю над другими занятиями и информационными ресурсами12. Сам Даль предложил еще более подробный перечень ресурсов политической власти, включающий свободное время актора, деньги и богатство, контроль над рабочими местами, контроль над информацией, социальное положение, обладание харизмой, популярностью и легитимностью, должностные права, солидарность, способность получить поддержку других людей и групп и др.13

В данном случае термин «ресурсы власти» используется в отношении очень широкого спектра вещей — от материальных объектов до ментальных сущностей, которые имеют подчас лишь одну общую черту, они позволяют субъекту заставить объект действовать в соответствии со своими намерениями.

М. Роджерс развивает идею «применения ресурсов» или способов воздействия14. Ресурс здесь определяется как «свойство (атрибут), обстоятельство или имущество, которые увеличивают способность их обладателя влиять на человека или группу»15. («Влиять» в данном случае означает изменить возможность того, что человек или группа изберут поведение, предпочтительное для воздействующего как результат его действия по отношению к этому человеку или группе.) Это определение указывает, что свойства тоже могут быть ресурсами. Примером здесь могут выступать репутация, высокий социальный статус, физическая привлекательность и харизма. Обстоятельства, которые могут быть ресурсами, включают такие вещи, как наличие политического офиса, доступ к влиятельным лицам, свободное рабочее расписание, членство в каком-либо комитете. Имущество, которое может составлять ресурсы —это богатство, земли, обладание СМИ.

М. Роджерс выделяет два вида ресурсов: инфра-ресурсы16 и инструментальные ресурсы. Первые представляют собой необходи

мые условия осуществления власти. Вторые выступают в качестве средств осуществления власти. Это те ресурсы, которые могут быть активированы как средство влияния. Они могут быть использованы для вознаграждения, наказания или убеждения.

«Инфра-ресурсы — это такие атрибуты, обстоятельства или имущество, которые должны существовать перед тем, как могут быть использованы соответствующие инструментальные ресурсы. В таком смысле они являются предпосылкой, без которой инструментальные ресурсы бесполезны»17. Например, инфра-ресурсом может выступать информация, время или деньги. Иными словами, инфра-ресурсы являются непременным условием для акти-

л о

вирования инструментальных ресурсов .

Среди наиболее значимых инфра-ресурсов М. Роджерс также выделяет знание, широкий круг знакомых и обладание связями.

Некоторые авторы также подчеркивают, что знания, умения, компетенция, внутренняя организация, солидарность и другие качества подобного рода, играют специфическую роль во власти. Э. Голдмэн пишет, что для обладания властью обязательно нужны информационные ресурсы: субъект должен иметь определенные знания действий, которые могут обеспечить достижение желаемого результата. Отсутствие соответствующей информации означает отсутствие власти.

О              необходимости и значении информационных ресурсов в современном обществе говорит и Э. Тоффлер19. Он указывает, что современная структура власти зиждется уже не на мускульной силе, богатстве или насилии, а на интеллекте. Распространение новой экономики, основанной на знании, считает Тоффлер, оказалось взрывной волной, которая обеспечила новый этап гонки для развитых стран. Именно так триста лет назад индустриальная революция положила основу дли грандиозной системы производства материальных ценностей. Прежняя власть могла опираться на насилие. Всем известно, что история человечества во многом выглядит как летопись насилия. В нашу эпоху именно знание может служить для приумножения богатства и силы. Оно действует предельно эффективно, поскольку направлено на достижение цели. Тоффлер считает знание самым демократичным источником власти.

В отечественной литературе наиболее распространённой типологией ресурсов политической власти является деление ресурсов в соответствии с важнейшими сферами жизнедеятельности. В данных типологиях, как правило, выделяются: экономические ресур

сы, социальные, административно-правовые, информационные и демографические. Некоторые исследователи отдельно выделяют силовые ресурсы (или принудительно-силовые)20, идеологические и моральные21.

Хотя термин «ресурсы власти» часто используется без уточнения его содержания, идея о том, что само по себе обладание ресурсами не обязательно ведет к власти, считается общепринятой. Многие исследователи утверждают, что ресурсы могут стать основой властного отношения лишь в том случае, если субъект обладает соответствующим знанием и умением их использовать. Это представляется вполне правомерным: если субъект не может использовать имеющиеся у него ресурсы, то он обладает лишь потенциальной властью (потенциалом для власти) и фактически (в данный момент) не способен добиться подчинения объекта.

Не все ресурсы могут быть использованы немедленно. У. Гэмсон предложил различение ресурсов по их «ликвидности»: к высоколиквидным ресурсам относятся те, которые могут быть использованы сразу, без предварительной подготовки, а низколиквидные требуют определенного времени для их мобилизации22.

Опираясь на идеи Гэмсона, Д. Ронг обстоятельно проанализировал ликвидность различных ресурсов власти, подчеркнув различие между индивидуальными и коллективными ресурсами. Он считает, что большинство ресурсов, которыми обладают индивиды — свободное время, деньги, репутация, персональные качества, умение манипулировать, некоторые виды знания или информации — имеют сравнительно высокий уровень ликвидности, т. е. их легко подготовить к использованию или переориентировать с одного объекта на другой. И наоборот, коллективные ресурсы гораздо более разнообразны по своей ликвидности. Нередко они только начинают формироваться по мере возникновения групповой солидарности, организации и лидерства путем мобилизации ранее неорганизованных индивидов. Поэтому властные возможности групп варьируются «от актуальной власти, осуществляемой полностью организованными и мобилизованными индивидами, группами и институтами, до сравнительно отдаленной возможности достижения власти людьми, которые хотя и разделяют некоторые общие устремления, но не имеют какой-либо общественной организации или осознания коллективной идентичности» 23.

Проанализировав существующие подходы к типологии ресурсов власти, можно предложить следующее понимание места символи

ческих ресурсов в ряду других: символические ресурсы являются частью нормативных ресурсов (типология Этциони), оказывающих воздействие на сознание и изменяющие нормы предпочтения подчиненных, либо определяющих порядок их социальных действий в сконструированном властью социальном пространстве. Однако, полное отождествление нормативных и символических ресурсов, на наш взгляд, некорректно. Дело в том, что совокупность нормативных ресурсов не исчерпывается лишь символическим содержанием. Сюда также входят средства воздействия на ценностные ориентации и морально-этические нормы объектов власти. Они ориентируют на социальное партнерство руководителей и подчиненных, формируют определенный кодекс поведения, связанный с профессиональным долгом. Нормативные ресурсы включают средства воздействия на внутренний мир, ценностные ориентации и нормы поведения человека. Они призваны убедить подчинённых в общности интересов руководителя и исполнителей, обеспечить одобрение действий субъекта власти, принятие его требований. Этот вид ресурсов связан с влиянием непосредственно на сознание человека.

Нужно отметить, что символический характер принуждения обусловливает социальные границы политического пространства. Ведь как только принуждение символическое приобретает форму физического насилия или другого типа принуждения, исключающего внутренне свободное отношение человека к политической действительности (и определение им своих позиций), политика начинает конвертироваться в иные способы социального регулирования — административно-государственный диктат, военную либо тоталитарную диктатуру, систему законодательно-правового упорядочения или же морального давления на сознание и поведение гражданина. Поэтому любые попытки властей заменить вербальное (и следовательно, допускающее известную свободу выбора актором оценок, позиций, точек зрения) символическое взаимодействие власти с обществом на силовые, административные, военные или даже сугубо правовые средства общения неизбежно предполагают иной характер распределения общественных ресурсов и тем самым размывают, а то и уничтожают политику как особый способ регулирования социальных процессов, специфическую сферу общественной жизни.

Опосредуя механизмы идентификации и все ведущие ролевые диспозиции акторов в политическом пространстве, символы упорядочивают и подчиняют себе (по мере обретения нормативной фор

мы существования) все его идеальные компоненты, причем как в публичной, так и — правда, в меньшей степени — в полутеневой и теневой сферах власти. И в этом смысле А. И. Соловьев говорит о нормативно-символической сфере, обобщенно отображающей весь субъективный контекст мира политики24. Соответствующее понятие охватывает не только воспроизводство и обращение базовых источников смыслосодержащих контактов акторов, внутреннюю форму коммуникации последних в политической области, но и (что, быть может, еще важнее) существо информационных обменов элитарных и неэлитарных групп, т. е. суть той духовной вертикали, вокруг которой и выстраиваются все механизмы политической власти. Иными словами, на основе обращения нормативно-символических конструкций формируются все компоненты механизма властвования и организации политического пространства и, прежде всего, система принятия решений, от которой во многом зависит определение целей государства и перспектив политического развития. Keizer D. Rituals, Politics and Power. New York, 1938. P. 2-3. Бурдье П. Практический смысл. СПб., 2001. С. 230. Там же. С. 231. Там же. С. 234. Bourdieu P. Social space and symbolic power // Sociological Theory. 1989. Vol. 7. №1. P. 14-25. Bourdieu P. Language and Symbolic Power / Ed. and introduced by J. B. Thompson . Cambridge (Mass.): Harvard University Press, 1991. P. 164. Бурдье П. Социальное пространство и символическая власть j j THESIS. 1993. Т. 1. Вып. 2. С-149. Бурдье П. Социология политики. М., 1993. С. 209. Dahl R. Power/ International Encyclopedia of the Social Sciences / Ed. by David L. Sills. New York, 1968. P. 409. Etzioni A. Comparative Analysis of Complex Organizations. On Power, Involvement, and Their Correlates. New York, 1961. P. 5; Etzioni A. Power as a Societal Force/ Power in Societies / Ed. by М. E. Olsen. L., 1970. Cm.: Dahl R. Power/ International Encyclopedia of the Social Sciences / Ed. by David L.Sills. New York, 1968. P. 409. Cm.: Ibid. P. 409. Dahl R. Who Governs? Democracy and Power in an American City. New Haven: Yale University Press, 1961. P. 226.

См.: Rogers Mary F. Instrumental and Infra-Resources: The Bases of Power // American Journal of Sociology. Vol. 79, №6. May, 1974. P. 1425. Ibid. P. 1425. Термин был предложен Dr. Hwang Joe Kim. Rogers Mary F. Instrumental and Infra-Resources: The Bases of Power // American Journal of Sociology. Vol. 79. №6. May. 1974. P. 1425. Пример, который приводит М. Роджерс: «Предположим, что человек А обладает инструментальными ресурсами, которые могут повлиять на голосование в местные органы власти по территориальным округам. Давайте дальше предположим следующие условия: (1) человек А не имеет личного доступа к членам органов власти; (2) члены органов власти сегодня в 20.00 организовывают итоговое собрание. До тех пор, пока у А не будет информации о собрании, он не активизирует свои ресурсы в этой ситуации и, следовательно, не сможет повлиять на результаты. В такой ситуации информация о собрании является инфра-ресурсом.

Давайте несколько изменим предыдущую ситуацию и предположим, что А знает о собрании, но у него на 20 ч. Назначены неотложные дела. В этом случае время является инфра-ресурсом, который отсутствует у А. если он не сможет отправить достойного представителя на встречу, то отсутствие инфра-ресурса не позволит ему использовать собственную власть в этом случае. И, наконец, давайте предположим, что А обладает нужными инструментальными ресурсами, имеет информацию о собрании и может посетить его, но не знает соотношения между собственными интересами и интересами представителей органов власти по территориальному вопросу. Если собственный интерес предполагается как фактор мотивов к участию, тогда способность соотнести возможные решения с чьими-то интересами будет инфра-ресурсом. Отсутствие этого фактора может привести к тому, что А, возможно, не посетит собрание и, следовательно, его инструментальные ресурсы останутся в этой ситуации незадействованными» (Rogers Mary F. Instrumental and Infra-Resources: The Bases of Power // American Journal of Sociology. Vol. 79. №6. May, 1974. P. 1425- 1426). См.: Тоффлер Э. Метаморфозы власти. М., 2001. См., напр.: Безнюк Дк. Власть: методологические основы социологического анализа. Минск, 1998. См.: Хомелева Р. А. Природа политической власти. СПб., 1996.

С.              40. См.: Ледяев В. Г. Власть: концептуальный анализ. М., 2001. С. 228. Wrong D. Н. Power: Its Forms, Bases, and Uses. With a New Preface. Oxford, 1988. P. 134. Соловьев А. И. Политическая идеология: логика исторической эволюции // Полис. 2001. №2. С. 56.