_ 3.3. Категории анализа авторитарных ситуаций

Анализ трудностей институционализации государства в странах «третьего мира» выявляет двойственные отношения этого анализа с прежними, или традиционными, формами или практиками власти, которые связаны с

определенными сообществами (клиентелистскими или патримониальными) и каналами связей с ними.

Гипотеза неопатримониализма, о которой идет речь, исходит из веберовской категории патримониализма, описывающей традиционное господство, которое осуществляется в силу «добродетели абсолютного персонального права» вождя. В этой ситуации политическое пространство превращается в его своеобразное наследство, а политико-административный персонал— в его подчиненных и даже клиентов. При этом процесс решения полностью подчинен персональной власти вождя.

Неопатримониализм в этих условиях является продолжением той же логики господства, но в современном контексте. Он стремится описать политическую систему, структурированную вокруг «государя» и подчиненную воспроизводству модели персонализированного господства, ориентированного на создание благоприятных условий для властвующей элиты, стремящейся максимально ограничить доступ периферии к ресурсам центра. Эта, как мы ее определили, властвующая элита стремится в таком случае обеспечить монополию представительства и контролировать с выгодой для себя процесс экономической модернизации.

Неопатримониальная логика в развивающихся обществах испытывает на себе двойное воздействие: с одной стороны, значительного изменения в современной ситуации некоторых политических ресурсов, а с другой — слабой социальной мобилизации.

руководителя) и бюрократии. Низкий уровень экономического развития многих развивающихся стран предопределяет очевидную ситуацию их зависимости от развитых стран Запада и особенно от США, которые, используя эту ситуацию зависимости, содействуют утверждению монополии на власть определенным образом ориентированной политической элиты. Чаще всего власть оказывается недоступной для национальной буржуазии.

Такая ситуация, создаваемая при поддержке развитых стран Запада, делает, по сути дела, невозможным создание коалиций или существование групп интересов. Если же такого рода структуры возникают, то это происходит, как, например, в Латинской Америке, по инициативе политической власти. Ясно, что такие структуры по определению не могут иметь открытого протестного характера. Однако и в этой ситуации власть имеет ограничения, т. к. вынуждена проводить выборы.

Правда, государственный руководитель и его бюрократия обладают основными ресурсами господства на политической сцене. И все-таки такое господство может становиться неустойчивым. А потому едва ли не важнейшим элементом господства становится прочность легитимности властителя. Если эта легитимность имеет традиционную природу, то ее подрывают как экзогенные заимствования, например западных этатических элементов, так и необходимость добиваться хотя бы минимального доверия к авторитету со стороны своей бюрократии. Если же легитимность имеет харизматическую природу, то она тем не менее вынуждена по мере своей рутинизации считаться с бюрократическим институтом и в первую очередь с армией, от которой она может постепенно испытывать растущую зависимость. Если легитимность характеризуется как легально-рациональная, то в силу отсутствия реальной политической жизни и политического соперничества она может основываться на демонстрации эффективности этих институтов.

В то же время эти институты пользуются слабым доверием у населения. Нет необходимости доказывать, что иностранная концепция легитимности и общественного порядка, основанная на иной социокультурной реальности, оказывается неспособной укорениться в данном традиционном обществе. Хотят того или нет правящие круги, они в любом случае вынуждены в той или иной мере опи-

раться на традиционную легитимность. Это поднимает проблему соотношения сил между государственным руководителем и бюрократией. В зависимости от этого соотношения сил либо государственный лидер (как это имеет место в Марокко или Саудовской Аравии) на основе традиционной легитимности подчиняет себе бюрократию, которая превращается в инструмент его патримониального господства, либо легитимность государя оказывается слабой (как это имеет место в большинстве стран Африки), и тогда бюрократия получает возможность «менять» государственного руководителя при помощи военных государственных переворотов. В таком случае неопатри- мониальное господство становится господством бюрократии, и она служит тому, кто способен ей эффективно руководить.

Такая политическая власть еще больше видоизменяется, если она имеет перед собой слабо мобилизуемое общество. В таком обществе утверждаются традиционные формы авторитета на периферии, а само оно характеризуется очень сегментированной структурой. Это затрудняет горизонтальную солидарность, т. е. объединение по интересам и классам. В итоге утверждается так называемое «приходское» поведение, для которого характерно слабое влияние центральной власти и ее институтов, а потому индивид ориентируется на свое собственное сообщество. А это еще более затрудняет влияние центра на периферию. В то же время в сегментированном обществе социальные актеры, как индивидуальные, так и коллективные, обладают весьма слабыми политическими ресурсами и потому оказываются неспособными влиять на центр с тем, чтобы добиваться изменения его публичной политики.

В таком контексте неопатримониальная политика легко поддается анализу и пониманию.

А1Т0Р1ТАРШ

определяется возможностями оппонентов власти проводить в жизнь иную политическую логику, связанную с проведением свободных выборов, акций давления, создания групп интересов.

Понятно, что такая политика неизбежно вступает в противоречие с императивом экономической модернизации, которая столь же неизбежно подчиняется политическим интересам государственного руководителя. Последний во многом вынужденно проводит модернизацию, ибо ее проведение отвечает прежде всего его собственной легитимности. Понятно и другое: такая модернизация сверху всегда проводится в определенных границах. Эти границы определяются, в частности, тем, что в их пределах не подрываются позиции правящей элиты и сдерживаются возможности конкурирующих с ней элит.

Развитие модернизации в рамках указанной схемы приводит к присвоению политической сцены. В итоге неопатримониализм получает выражение, во-первых, в усиленной персонализации правления, во-вторых, в соединении политико-административной роли и персоны ее обладателя и, наконец, в клиентелизме политико-административной элиты. Такая организация власти позволяет устанавливать контроль над процессом распределения ресурсов. С помощью этого контроля осуществляется маргинализация периферийных социальных и политических актеров, их отдаление от центра политической системы. Это с одной стороны. А с другой — такой контроль обеспечивает селективную поддержку центра со стороны его клиентелистских сетей.

На основе изучения африканской политической практики политолог Ричард Джозеф[282] выдвинул концепцию «политической системы доходного теплого местечка». Эта концепция освещает такую ситуацию, в которой политические актеры конкурируют между собой с тем, чтобы завоевать властные позиции в государстве с таким расчетом, чтобы потом использовать их в интересах личных или групповых.

Что характерно для такой ситуации? Логика властной организации общества строится на том, что политические ресурсы распределяются таким образом, чтобы артику-

лировать центр и периферию либо на основе утверждения клиентелистских отношений между ними, либо на основе непотизма[283], либо на основе коррупции. Наконец, распространение этой стратегии на социальные пространства позволяет государственному руководителю и его окружению использовать свои властные позиции и осуществлять переоценку политических ресурсов для завоевания новых позиций, в частности в экономической жизни. Реми Лево[284] на примере Марокко показывает, как контроль над процессом экономической модернизации со стороны монархии приводит к присвоению королем и его двором ключевых секторов экономики.

В странах «третьего мира» происходит, как правило, своеобразная инверсия детерминант процесса модернизации, если сравнивать эти процессы с тем, как они протекали и протекают в странах Запада. Если в рамках западной цивилизации в ходе модернизации выявлялась реальная способность экономических элит оценивать свои собственные ресурсы для завоевания властных позиций, то логика неопатримониальной системы демонстрирует со всей определенностью, напротив, каким образом аккумулирование политических ролей способствует завоеванию экономических позиций и ролей.

Неопатримониализм по-своему оказывает влияние и на условия функционирования политико-административных институтов. Прежде всего он способствует дальнейшему росту бюрократии. Политическое управление на принципах неопатримониализма, опасаясь формирования конкурирующей элиты, строится таким образом, чтобы добиваться поддержки своей политики, в том числе и возможными соперниками.

ное рекрутирование чиновников из урбанизированных социальных категорий.

Нужно сказать, что такая практика значительно отличается от процессов бюрократического строительства в странах Западной Европы, где указанные процессы отличала куда как большая селективность и иной ритм бюрократизации. Практика бюрократического строительства в развивающихся странах отличается и от веберовского идеал-типа бюрократии, основанного на строгой конкурсной селекции, на различиях между публичной бюрократией и гражданским обществом, на строгом определении бюрократических ролей, основанных не на потребностях агентов, а на логике разделения труда[285].

Этот бюрократический избыток порождает порочный круг: с точки зрения модернизации он выделяет внутри общества актеров, способных обеспечить экономическое развитие; с точки зрения развития самой бюрократии он порождает неэффективность и иррациональность, умножая роли, наделяя каждую из них плюральностью титулов, что приводит, по меньшей мере, к конфликтам компетенции и распределения. Кроме того, неконтролируемый рост чиновничества в условиях слабого экономического роста осложняет условия вознаграждения агентов, что порождает скрытое недовольство и способствует в значительной мере развитию коррупции. Для того чтобы жить, чиновник начинает заниматься подпольным частным бизнесом или «добиваться» оплаты своих услуг со стороны этого частного бизнеса.

Избыточная бюрократическая логика имеет и иные недостатки: в случае осложнения экономической ситуации неизбежно происходит ухудшение материального положения значительной части чиновничества и даже сокращение его численности. Это порождает недовольство в среде чиновничества, а в иных ситуациях — переход их на сторону противников режима. Так, исламская революция в Иране и большинство исламистских движений мусульманского мира характеризуются тем, что в их деятельности активное участие принимают немало мелких чиновников.

Следует сказать и о том, что неопатримониальная логика ставит бюрократию в центр процесса распределения

ресурсов. С одной стороны, государственный руководитель выделяет чиновничеству значительную часть налоговых сборов с таким расчетом, чтобы обеспечить для них необходимые материальные условия для проникновения внутрь социальных пространств в целях превращения их в конечном счете в своеобразную и надежную клиентелу. Правда, такой процесс не является выражением только однонаправленного движения. Имея немалые средства, бюрократия нередко стремится использовать клиентелу в своих интересах. Так, последние десятилетия принесли немало свидетельств того, как военные ведомства и офицерство оказывали первостепенное влияние на политическое развитие во многих странах «третьего мира», не останавливаясь и перед вооруженным захватом власти.

Рост бюрократии в развивающихся странах сопровождается слиянием публичного и частного начал обществ, ведущим к исчезновению различия между ними. Указанный процесс развивается и внутри политико-административных институтов. В итоге, как показал Фред Риггс', изучая бюрократии развивающихся стран на основе «призматической концепции», стираются различия между частным статусом и публичной ролью чиновника. Кроме того, как показывает способ распределения политических благ, происходит слияние отношений центра и периферии. Происходит изменение и в механизмах присвоения результатов труда, что является следствием исчезновения различий между публичной и частной собственностью, между использованием и присвоением той или иной социальной роли, между вмешательством в социальное пространство и использованием этого пространства.

Подобные процессы отмечены и в странах Запада. Западная история полна примеров того, как различие между публичным и частным может нивелироваться, что неизбежно приводит к коррупции. Правда, такие процессы проходят в определенных пределах. Эти процессы, как правило, не покушаются на сам принцип распределения ролей. Сказывалась и традиция: политическое развитие Западной Европы, как мы уже отмечали, осуществлялось на основе культуры различия между публичным и частным. И это необходимо всегда помнить при проведе-

нии сравнения. Изучение компаративистами «сиротской динамики»1 выявляет, что заимствование развивающимися странами политических институтов и практик не сопровождалось импортом культурной модели, связанной с этими институтами.

Что отличает западную культурную модель? Она связана с созданием светского пространства, индивидуализацией социальных отношений и, в частности, отношений между управляющими и управляемыми и особенно — со специфической формулой политической легитимности. Есть ли такие условия в развивающихся странах? Конечно нет. К тому же необходимо учитывать, что любой политический руководитель в странах «третьего мира» вынужден использовать заимствованные публичные институты на основе понятных для населения формул легитимации власти. А это значит, что эти формулы должны опираться на традицию, которая никак не связана или даже отрицает различие между публичным и частным.

Концепция неопатримониализма позволяет интерпретировать многочисленные характеристики «сиротской динамики», негативные последствия, связанные с ней, и особенно противоречия и напряжения, возникающие в результате использования политических моделей западного образца. Эта концепция позволяет учитывать как последствия зависимости, характеризующей отношения развивающихся стран со странами Запада, так и низкий уровень экономического развития и разную социальную мобильность стран «третьего мира».

Вместе с тем концепция неопатримониализма не лишена недостатков. Если рассматривать эту концепцию как продолжение или (еще лучше) как актуализацию веберовской концепции традиционного господства патримониального типа, то она сама по себе порождает определенную двусмысленность: с одной стороны, на основе различия между способом традиционного господства патримониального типа и легально-рационального господства осуществляется некое эволюционистское смешение между ними; с другой стороны, происходит недооценка элементов разрыва между традиционным патримониальным господством и современным патримониальным господством. Как утверждают Б. Бади и Г. Эрме, эта кон-

цепция является своеобразным вызовом сравнительному анализу, претендующему на универсализм. Встают, к примеру, такие вопросы: все ли развивающиеся общества являются обязательно связанными с неопатримониальным порядком, и везде ли он характеризуется одной и той же природой ? Не создает ли история условия для разделения между траекториями развития, между построением политики таким образом, что концепция неопатримониализма становится узкой?

Использование концепции неопатримониализма для анализа «сиротских динамик» позволяет показать отклонения от универсальных интерпретаций развития, в чем проявляется влияние того, что выше мы назвали гибридизацией формул правления и неудач, связанных с внедрением эндогенных формул легитимности и правления.

Возможно, главная слабость проблематики неопатримониализма заключается в преувеличении универсального аспекта проблем, связанных с заимствованием внешних моделей, и в недоучете специфики способов усвоения этих элементов политической сценой заимствующей страны. Короче, нельзя относить к одной и той же категории таких разных политических деятелей, как Лоран-Дезире Кабила, Башар аль-Ассада, Абдерахман Вахид и Жан-Бертран Аристид. И этот список, конечно же, может быть продолжен.

Оригинальность каждой политической сцены особенно явственна в том случае, когда речь идет об отношениях между управляющими и управляемыми, первые из которых вынуждены удовлетворять «здравые запросы» вторых, т. е. строить свою деятельность с учетом культуры управляемых. А именно к этим вопросам бывают невнимательны сторонники неопатримониализма, что показывают исследования африканистов, когда они анализируют, в частности, роль колдовства, традиционную территорию вождя или функции колдовского братства.

Следует учитывать и различия между типами неопатримониализма на основе используемых формул легитимации. Так, традиционная монархия опирается на консервативную модернизацию, а ее способ господства является традиционно патримониальным. Следует различать также два типа стратегий: к примеру, монархия в Марокко или в Саудовской Аравии стремится подтвердить свой авторитет на основе объединения периферий-

ных традиционных элит или, наоборот, стремится ослабить эти элиты для того, чтобы самому монарху, включая и его окружение, обеспечивать осуществление функции господства, как это имело место в период правления последнего шаха Ирана. Первая формула дает максимум эффекта в обществах, где монархия располагает значительным капиталом легитимности и не сомневается в верности нотаблей; вторая — соответствует ситуациям, когда династический центр оспаривается традиционными авторитетами или в силу недолгой истории, или в силу этнических или культурных конфликтов между центром и периферией. Первая формула характеризуется большей стабильностью, вторая — в большей мере отвечает задачам социального изменения, в частности проведения аграрной реформы, или трансформации нравов, например изменения положения женщин. Масштаб изменения зависит от широты действий государственного лидера и его способности мобилизовать политические ресурсы в свою пользу. Указанная мобилизация выступает как привилегированный способ патримониализации общества и политической сцены.

Режимы, которые опираются на революционную легитимность, характеризуются другим патримониальным проявлением. Революционная легитимность не опирается на традиционный авторитет, а использует ресурс власти, который не уравновешен по отношению к другим ресурсам. Это может быть бюрократический, харизматический или экономический ресурс. В первом случае господствует военная бюрократия в странах, как правило, однопартийных, как, например, Алжир; это может быть бюрократия (Сирия и Ирак времен правления С. Хусейна), опирающаяся на властный ресурс; и патримониальный проект, основанный на этнической идентичности (алауитское меньшинство в Сирии президента Ассада или группа тан- критов в Ираке времен президентства Хусейна).

Политическая практика показывает, что такой проект может быть эффективным, если он опирается на солидарную и эксклюзивную группу. При этом добровольного объединения бывает чаще всего недостаточно. Неопатри- мониальная стратегия проводится с меньшей жесткостью и с меньшими шансами на стабильность, если она связана с простой рутинизацией харизмы лидера (Тунис при Бур- гибе и после него, несмотря на усилия по преодолению 307

господства миноритарной группы) или если она связана с попытками построения системы господства по инициативе торгово-экономической элиты, объединяющей технократов, специалистов публичной экономики и представителей деловой буржуазии (тому немало примеров в разных странах Латинской Америки).

За всеми этими примерами выявляются общие характеристики, лежащие в основе концепции неопатримониализма, общие объяснительные факторы, показывающие, что этот феномен связан с определенной исторической ситуацией, для которой характерна «сиротская динамика», а также выявляются и важные различия в способе функционирования политической системы, в формулах легитимности, практиках, шансах на успех и выживание. Точное число элементов, которые должны выявляться политическим анализом, в случае общего подхода к проблеме вряд ли возможно выявить.

Для характеристики политических режимов в странах «третьего мира» нередко используется понятие бонапартизма, которое в научный оборот было введено К. Марксом применительно к режиму Второй империи во Франции. Это же понятие использовал и Ф. Энгельс, когда говорил о режиме власти в империи Бисмарка, а позднее к этому понятию не раз обращался в своем творчестве А. Грамши.

Согласно К. Марксу, Вторая империя возникла на стадии капиталистической индустриализации Франции, когда сложилось определенное равновесие между буржуазией и развивавшимся активно рабочим классом, когда противостояние между ними не могло, в силу сложившегося соотношения сил, обеспечить победу той или иной силы. Именно в такой ситуации буржуазия предпринимает попытку отказа от прямого осуществления своими силами парламентской власти, превратив парламент в своеобразного «провиденциального арбитра», при помощи которого она сохранила свою экономическую и социальную гегемонию. Подлинная власть при этом оказалась в руках бонапартистского диктатора — Луи Наполеона, который представал в глазах населения как сторонник национального объединения, независимый как от политических партий, так и от конфликтующих классов. При этом его власть опиралась на популистские речи и на более или менее выраженную ему поддержку со стороны значительной части населения. Бонапартистский диктатор, как от- мечает Б. Бади, оказался во главе власти с тем, что «защищал

капитал от труда при помощи ограничения политических свобод»[286].

Политические режимы, сложившиеся во второй половине XIX в. в Европе (Вторая империя во Франции, Германия при Бисмарке), а в XX в. — во многих странах «третьего мира», можно охарактеризовать как режимы либеральные, авторитарные, популистские и цезаристские. Они имеют переходный характер, обеспечивая в большей или меньшей степени адаптацию своих стран к требованиям меняющейся экономики, которая в ходе индустриализации сталкивалась с классовыми конфликтами и которая предполагала освобождение от влияния на развитие страны прежних экономических структур. Указанные политические режимы решали и политическую задачу, которая укрупненно предполагала принятие и прогрессивную институционализацию принципов суверенитета народа. Все это решало государство, казалось бы свободное от влияния политических сили парламента. Это был «просвещенный деспотизм эпохи индустриализации»[287], который Б. Мур определяет как режим, ориентированный на «консервативную модернизацию»[288].

Бонапартистский лидер, как правило наделенный чертами харизматического деятеля, выступает как выразитель интересов народа и его защитник. Это сближает бонапартизм с новым явлением современности, заявившим о себе в последние десятилетия во многих странах, — популизмом. Популизм в современных условиях стал средством смягчения и контроля протестов народных масс и их требований, для чего активно используются принципы народного суверенитета и всеобщее голосование.