К.Г. Холодковский, ИМЭМО РАН РОССИЙСКАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ - КОЛЕБЛЮЩАЯСЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ

328

людей, живущих в стране постоянно догоняющего развития318.

В своей явной форме двойственность российской идентичности восходит к реформам Петра I. Европеизация российской элиты породила культурный раскол формирующейся российской нации, проявлявшийся затем в разных формах (отчуждение между дворянством и народом, разделение культурной элиты на западников и славянофилов, радикализм интеллигентов-модернизаторов в противовес архаичному самосознанию «толщи» общества, и т.п.). Своеобразные формы приобрел этот раскол после революционных событий 1917 года. Первоначально это был конфликт между советским вариантом модернизационного сознания (с изначальной прививкой к нему архаичных установок) и традиционной идентичностью. После уничтожения крестьянства этот конфликт был по видимости снят установлением единомыслия, за которым скрывалось быстрое перерождение официальных установок и идеологических ценностей в традиционном державническом духе. В позднесоветский период конфликт возродился, прежде всего, в форме «двоемыслия» - противостояния официальной политизированной системы ценностей (имевшей отнюдь не только вербальный характер, но во многом определявшей модус действия или бездействия) и фактически оппонирующей ей аполитичной, основной компонентой которой стала идеализация западного «качества жизни».

Ситуация изменилась с развертыванием перестройки. Борьба в «верхах» и снятие цензуры привели к выдвижению на первый план того интеллигентского меньшинства, которое было настроено на решительные модернизационные и демократические перемены. Не сумев в полной мере добиться своих целей на политической арене, оно, тем не менее, оказало существенное влияние на настроения массовых слоев общества, о чем свидетельствуют, в частности, миллионные тиражи ряда журналов, занимавших отчетливую общественную позицию, сочувствие значительной части населения, особенно крупных городов, противникам ГКЧП. Во многом благодаря этим процессам в фактуре российской идентичности закрепился феномен значимого (хотя и в основном пассивного) модернизаторского меньшинства.

В исследовании современной российской идентичности мы уже можем опираться не только на данные центров изучения общественного мнения (прежде всего, Левада-центра) и ряд конкретных аналитических материалов, но и на специальное исследование, проведенное три года назад Институтом социологии РАН319. Эти материалы показывают, что подавляющее большинство российских граждан идентифицирует себя ныне уже не с покойным Советским Союзом, а с новой Россией, с Российским государством и его гражданами, и что эта самоидентификация перекрывает, как правило, региональную самоидентификацию320. Правда, как мы знаем, в полном значении общепринятыми символами этой новой самоидентификации являются обычно лишь две вещи: победа в Великой Отечественной войне и те или иные спортивные успехи. Так что если в смысле преодоления региональной разобщенности и единой идентификации со своей страной формально все в порядке, в смысле содержательной характеристики национально-гражданской идентичности это не совсем так.

Как выясняется, мы снова пришли все к той же двойственности.

патерналистские ожидания по отношению к государству, ориентация на «хороших руководителей», предпочтение общества социального равенства обществу индивидуальной свободы, недоверие к Западу, мнение, что модель западной демократии для России не подходит, и т.д. Вторые - модернисты. Это примерно в два раза меньшая группа, для которой характерны те особенности сознания, которые типичны для эпохи модерна (предпочтение индивидуальной свободы, ориентация на инициативность, высокая оценка демократии, свободы слова и печати, независимости суда, и т.п.).

Но картина, как выясняется, сложнее. Во-первых, есть и большая (примерно треть опрошенных) промежуточная группа, противоречивое сознание которой сочетает в себе признаки двух разных групп. Во-вторых, в разных аспектах между модернистами и традиционалистами существуют либо качественные, либо только количественные различия. Так, резкая разница между ними - в отношении к идее всевластия государства и свободе личности. Но в отношении к рынку, в представлениях о некоторых демократических нормах, о том, должно ли государство отстаивать интересы всего народа перед интересами отдельных граждан, различие не так уж велико. И если идентичность многих россиян, отнесенных к модернистской группе, еще не является, по-видимому, в полной мере модернистской, то, напротив, ценности модерна уже начинают проникать в сознание традиционалистов. В еще большей мере это можно, очевидно, сказать о промежуточной группе.

В-третьих - и это, несомненно, самое важное - налицо явственные подвижки в соотношении этих групп во времени. Если в конце 80-х - начале 90-х годов мы были свидетелями заметного расширения слоя модернистов (во многом на основе негативной идентичности - отталкивания от советских образцов), то в последующем, как говорит не только исследование Института социологии, но и многочисленные опросы центров изучения общественного мнения, происходит его значительное сужение.

значительной части общества в либерально-демократических идеалах и ценностях. Массовое возвращение людей к традиционным российско-советским ценностям, привычному образу жизни, опеке и социальным гарантиям государства».321 Если в 1989 г. на вопрос, бывают ли ситуации в жизни страны, когда народу нужен сильный и властный руководитель, 26,2% выбрали ответ «постоянно», а 15,7% - «иногда», то уже в 1996 г. - соответственно 36,7% и 31,7%322. Меньшинство превратилось в подавляющее большинство! И наоборот, если в 1989 г. подавляющее большинство респондентов полагало, что человек безусловно или в какой-то мере несет моральную ответственность за события в стране, уже через пять лет так считало лишь меньшинство. Процесс «отступления модернистов» продолжался и в 2000-е годы. Согласно исследованию Института социологии, в 2004 г. соотношение традиционалистов и модернистов было 41:26, а в 2007 г. - уже 47:20.

Исследователи Института социологии, несомненно, правы, когда говорят, что это произошло из-за ухудшения объективных условий существования массовых слоев, которое было связано с негативной стороной проведенных преобразований. Я бы добавил к этому, что ухудшение носило и субъективный характер, потому что авангардная роль модернизаторской, либерально-демократической интеллигенции оказалась сугубо кратковременной, а властями и обслуживающей их интересы частью интеллектуальной элиты предпринимались целенаправленные усилия, чтобы затормозить распространение свободолюбивых и демократических настроений, воскресить в массах дух державничества. «Все последние годы, - писала не так давно одна из ведущих сотрудниц ГУ-ВШЭ, - мы видели, что с помощью СМИ в общество вводятся новые, во многом как раз старые, идеологемы: величие России, временно утраченное и «опозоренное» в 1990-е годы, антизападная ориентация, изоляционизм, особый путь России, патриотизм «негативного», агрессивно направленного вовне толка, представление об истории России как цикличной, движущейся по кругу и перед остающимися практически неизменными на протяжении веков вызовами»323.

Таким образом, изучение представлений, ценностей и установок современных россиян ясно говорит о лабильности нынешней российской идентичности под влиянием как объективных, так и субъективных факторов, о подвижности ее элементов, если, конечно, речь не идет о «ядрах» обеих противостоящих идентификационных групп. Пока что общий итог ее эволюции весьма разочаровывает. Инерция традиционности велика. И все же. Российская идентичность еще отнюдь не стала идентичностью эпохи модерна, но она и не «устоялась», не замерла в неподвижности, о чем говорит не только ее изменчивость, но и «взаимопроникновение» представлений и ценностей, наличие наряду с существенными качественными и чисто количественных различий между двумя группами. Это наводит на мысль о возможности в будущем новых колебаний идентичности под влиянием изменения объективных и субъективных условий, процессов ее «дозревания» до более близкого к европейскому уровню.

Это предположение могло бы быть подтверждено (или опровергнуто) исследованием, «опрокидывающим» выявленные на современном материале закономерности в прошлое (по крайней мере в период с конца XVII века) - с той поправкой, конечно, что рамки тогдашнего общества были по сравнению с современным значительно сужены. Схематически эти закономерности могли бы быть сформулированы следующим образом. В предреформенную эпоху (а в истории России они повторялись не раз) на авансцену выдвигается группа (слой) носителей модернизаторского, если угодно - западнического сознания, вносящая благодаря своей ведущей роли новые элементы в российскую идентичность. Однако под влиянием минусов (неизбежных или субъективно обусловленных) развертывающихся преобразований происходит реакция - пробуждение и активизация наиболее традиционных пластов идентичности, выход на поверхность носителей традиционалистского («самобытнического») сознания, «утапливающих» в своей массе модернистов. Реформы подвергаются ограничениям или наступает период контрреформ. Однако положительные стороны даже ограниченных реформ вносят известные изменения в общество, расширяя со временем ряды модернистов и промежуточные слои и группы. Постепенно формируются новые интересы, созревает потребность в новых преобразованиях.