Гриценко А.А., Институт географии РАН ИССЛЕДОВАНИЕ РЕГИОНАЛЬНОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ НАЦИОНАЛЬНОЙ ОКРАИНЫ (НА ПРИМЕРЕ РОССИЙСКО-УКРАИНСКОГО ПРИГРАНИЧЬЯ)

Появившись однажды в психологии термин «идентичность», стремительно вошел в научный лексикон специалистов разных школ и направлений. Он получил новые звучания с добавлением к нему определений, характеризующих отдельные аспекты этого феномена, например, «национальная идентичность», «социальная идентичность», «этническая идентичность» и др.

Обнаружение и признание наличия пространственно-дифференцированной рефлексии у населения стало важной отправной точкой в исследованиях региональной идентичности. Выявлено, что регионализм сознания, как правило, связан с историческим наследием и исторической памятью, относительной этнической однородностью территории и культурным ландшафтом, политическими, экономическими и позиционными факторами, как это следует из проведенных географами исследований461. При этом на разных уровнях региональной идентичности можно выделить фоновые характеристики, носящие социальноэкономическое или политико-административное значение, которые непосредственно не участвуют в формированию региональной идентичности, однако без учета которых смысл идентичности может быть понят неправильно (например, сходные процессы в России и на Украине не могут быть абсолютно сопоставимы в условиях конструирования этнонациональной идентичности на Украине и сохранения в России «имперского» мышления).

Для региональной идентичности имеют значение параметры, которые иногда могут быть восприняты как частные и несущественные, поскольку они связны с отдельными локальными чертами территории, а не с проявлением всеобще значимых процессов. Например, при изучении региональной идентичности «всеобще значимыми» часто считаются процессы взаимодействия самосознания населения и его политической ориентации, конструирование региональной идентичности в связи политическими установками региональных администраций.

По глубокому убеждению автора, характер проявления региональной идентичности в Западной Европе существенно отличается от такового в России. В связи с этим автор полагает, что заимствование методологии исследований, критериев и маркеров идентичности у зарубежных коллег может приводить к недостаточно аргументированным выводам, например об аспатиальности, внепространственности русской культуры462. Однако указанное утверждение, благодаря своей парадоксальности, является в научном смысле позитивным, поскольку дало мощный толчок для появления новых исследований и концепций.

Автором были проведены полевые исследования в зоне российско-украинского приграничья в пределах России. Полученные материалы позволили говорить о различных уровнях проявления региональной идентичности: макро, мезо и

субрегиональном. Макроуровень, как правило, связан с большими по площади территориями, границы которых размыты и не имеют четких ориентиров, например, «Центральная Россия», «Черноземье», «Средняя полоса России». Вопрос о существовании в советское и постсоветское время подобных неформальных макрорегионов, частично сочетающихся с экономическими районами, имевшими в 1928 - 1935 гг. административное значение, открыт. Однако, с нашей точки зрения, макрорегионы имеют в большей степени историческую подоплеку, не всегда связанную с экономическими факторами, например, Среднерусская черноземная область у П.П. и В.П. Семеновых-Тян-Шанских.

Наиболее яркими в шкале идентичностей являются мезорегионы. Население чаще всего ассоциирует себя именно с ними. Так, для жителей российского порубежья быть брянскими, курскими или курянами, воронежскими, белгородскими существенно.

Белгородской области сильна память об исторической принадлежности к Воронежу, в то время как на остальной части области - к Курску.

По мере укрупнения регионов эмоциональная, идентификационная связь с ними у населения ослабевает, достигая минимума на макроуровне.

Наиболее скрытым от взора исследователя являются субрегионы. Они являются результатом непосредственного осознания жителями отдельных населенных пунктов пространства своей малой родины. Например, жители г. Трубчевска Брянской области выделяют «Трубчевский край». Собственное имя края часто отсутствует у поселений с незначительным историко-культурным статусом - типа п. Навля Брянской области. Это, однако, не означает отсутствия в них представления о своей малой родине. Но поскольку субрегиональный уровень региональной идентичности наиболее активно сочетается с местным патриотизмом, который подпитывается исторической памятью, наследием, гордостью за место проживания, красотой старинной архитектуры и ландшафта, сила региональной идентичности, безусловно, выше в старинном г. Трубчевске, чем в индустриальной Навли463.

Нами была предложена методика картирования ментальных мезорегионов и субрегионов464. По характеру их границ можно судить о культурном тяготении к соседним регионам, к отдельным городам, о культурной устойчивости политических и административных границ и т.д.

При обобщении результатов полевых исследований нами были обнаружены различия в региональной самоидентификации населения, связанные со спецификой местных центров. В зависимости от разнообразных условий взаимодействия индивидов в населённых пунктах, неодинаковым оказывается понимание и восприятие своей малой родины и её пространственных пределов.

Объединяя типы поселений и особенности коллективной психологии, автором было предложено выделять три типа регионального самосознания: экстравертный, интровертный и интровертно-экстравертный.

Экстравертный тип приурочен к крупным городам - часто областным центрам - или к новым индустриальным городам (Брянск, Клинцы, Курск, Белгород) и характеризуется ослабленной силой региональной идентичности. Население интересуется макрорегиональными проблемами в большей степени, чем проблемами своего региона. Это обнаруживается в частности при помощи анализа местной прессы. Ослабление силы региональной идентичности при этом сопровождается появлением «регионального космополитизма», который можно выразить такой фразой - «наш город в регионе знают все, мы же не знаем (не хотим знать) в регионе никого».

Интровертный тип приурочен к малым населённым пунктам, часто к сельским поселениям (Погар, Навля, Суземка, Тим, Ивня, Суджа). Население с подобным типом регионального самосознания интересуется в большей степени местными проблемами, чем проблемами своего региона. Ослабление силы регионального самосознания сопровождается эффектом «местечковости», который может быть охарактеризован следующей фразой - «в нашем поселении мы знаем всех, но наше поселение не знает (не хочет знать) никто, да и мы особенно никого знать не хотим».

Интровертно-экстравертный тип приурочен к историческим средним и малым городам (Трубчевск, Стародуб, Севск, Почеп, Рыльск, Бирюч, Короча, Острогожск). Сила региональной идентичности повышена, что хорошо сочетается с наличием уникальных памятников историко-культурного и/или природного наследия, развитой исторической памятью у населения, относительно большим количеством любящих свой город, свою местность «за древность», «за приметы старины» и «красоту окружающей природы», а не только любящих свой город «за то, что здесь родился и/или вырос».

Мы полагаем, что подобная дифференциация регионального самосознания может найти выражение в структуре значимости для населения основных форм территориальных идентичностей - национальной, региональной и локальной. Так, по нашему мнению, уровень национальной идентичности может быть значительно выше при экстравертном типе регионального самосознания. В то же время относительно пониженный уровень национальной идентичности и повышенный уровень локальной идентичности может соответствовать интровертному типу регионального самосознания.

Полученные в ходе исследования материалы подтвердили гипотезу об особенно тесной взаимосвязи между региональной идентичностью, исторической памятью и этнокультурной ситуацией в приграничных регионах России и Украины. Тяготение приграничных регионов России к соседним территориям Украины проявляется в рамках исторических регионов украинского казачества - Слободской Украины и Гетманщины. Положение регионов у приграничья, своего рода «национальной окраины», способствует «укрытию» этнической идентичности населением. Однако этнокультурное самосознание восполняется в региональной идентичности, которая неполитизировано отражает историко-этнокультурные реалии в развитии регионов.