Возросшая сложность экономических, социальных и идеологических процессов в условиях глобализации и затяжного системного российского кризиса с особой остротой ставит вопрос о состоянии существующих административных структур. Сложившаяся в этой сфере неблагополучная ситуация грозит выйти из-под контроля и привести к тяжелейшим последствиям. В связи с этим представляется необходимым рассмотреть, каков характер и сущность той социальной группы, которая предназначена для квалифицированного выполнения функции управления в обществе и без которого оно не может существовать, т.е. о группе государственных служащих, называемых бюрократией. Обращение к этому вопросу вызвано не столько академическим интересом, сколько остротой и нерешенностью многих проблем российской бюрократии. Бюрократия в том или ином виде существовала всегда, без нее не может жить ни одно общество, поэтому бюрократия как социальный слой активно и основательно изучалась, особенно за рубежом. Как известно, систематическое развитие проблематика бюрократии впервые получила у М.Вебера. Бюрократия характеризуется им чисто теоретически как идеальный тип, имеющий характер «модели», с которой затем сравнивается действительность. В качестве основной черты бюрократической организации как типической организации общества Вебер выделял рациональность, считая бюрократическую рациональ- ность воплощением рациональности капитализма вообще. С этим он связывал решающую роль, которую должны играть в бюрократической организации технические специалисты, пользующиеся научными методами работы. И, несмотря на то, что концепция Вебера оставалась некритичной и не учитывала дисфункции, вызываемые ее применением, было главное — нацеленность на решение задач, стоящих перед обществом и государством, — решение, как можно более эффективное, рациональное. Соответственно этой цели должен осуществляться и подбор квалифицированных специалистов, иначе поставленные задачи не могут быть достигнуты. Однако применение этой концепции, впоследствии развитой и расширенной такими исследователями, как М.Крозье, Ф.Селзник, А.Голднер, С.Липсет и др., к российской действительности было бы в лучшем случае бесполезным, а в худшем — вредным. Слишком далеко веберовская концепция отстоит от российских реалий по многим критериям, поэтому она способна лишь увести от анализа подлинных причин сложных проблем российской бюрократии. На Западе бюрократия подвергается широкой и разносторонней критике. Еще К.Маркс обращал внимание на то, что бюрократии свойственно забывать о содержательных целях своей деятельности, больше заботиться о своем самосохранении и укреплении и превращать государственные цели в канцелярские задачи, а канцелярские — в государственные1 . Не было недостатка и в последующей критике, особенно в послевебе- ровский период, когда произошел отход от его рациональной модели и были предложены более реалистические модели (Р.Майкелсон, Т.Парсонс, Р.Мертон), большое внимание стали уделять иррациональным, личностным, неформальным моментам в деятельности бюрократии. В современной России, в условиях продолжающегося доминирования либеральной концепции, утверждающей необходимость ухода государства из всех сфер общественной жизни, проблема российской бюрократизации в научном плане выпадает из всех известных теорий бюрократии (М.Вебера, Р.Мер- тона, Р.Бендикса, А.Гоулднера, Ф.Селзника, М.Крозье, С.Лип- сета и др.), ибо их теории отражали реальный процесс бюро кратизации всех сфер буржуазного общества в период перехода от «свободного» капитализма к государственно-монополистическому, т.е. к тому обществу, в котором было сильно присутствие государства, а стало быть, необходимо было сосредоточиваться на проблемах эффективности управления, искать методы «рационализации» бюрократизации. И был заказчик разработки таких методов — государство, соответственно, находились и теоретики бюрократии. Российская бюрократия, помимо общих, «родовых» свойств, присущих любой бюрократии вообще, обладает еще и своими особенными и во многом уникальными чертами, обусловленными историческими и политическими особенностями российской реальности. Понять основные черты и сущность современной бюрократии можно только исследуя ее генезис. Поэтому в данной работе предполагается кратко рассмотреть особенности российской бюрократии через призму ключевых, социально и политически значимых исторических событий (эпоха Батыя, Петра I, СССР, эпоха глобализации). Российское государство возникло не просто в крайне трудных природных условиях, но и почти при немыслимых геополитических обстоятельствах: в течение почти трех веков русские князья изымали из страны значительную часть необходимого продукта и передавали его Орде. На протяжении трех веков страна не могла себя воспроизводить - пустели города, на месте заброшенных полей воцарялись дремучие леса, исчезали целые культурно-исторические районы. И вдруг из этой почти безнадежной ситуации нарождается новое качество - еще не империя в полном смысле слова, но уже государство, нацеленное на то, чтобы стать империей. Как такое могло произойти? Парадоксальным образом имперское государство вырастает именно из экзистенциальных обстоятельств, навязанных Руси ордынским игом. Дело в том, что у Орды не было другого выхода, кроме как выделить одну из княжеских династий — ею стала московская «группировка» - и передать в ее руки функции надсмотрщика и сборщика дани. В обмен на выполнение этих функций Орда наделила выдвинутого ею князя своим политическим авторитетом и военной силой. Это была уникальная по своей значимости услуга. Веками ни одна их княжеских груп пировок не могла получить решающей победы в междуусобной борьбе за главенство на Руси ввиду примерного равенства сил. И вдруг все решается — одна из династий получает решающий перевес благодаря заключению вынужденного союза с Ордой, и геополитическая ситуация на Руси коренным образом меняется. Разумеется, это был страшный симбиоз, он сопровождался чудовищными моральными издержками, ибо русские князья периодически наводили на Русь татар и их руками устраняли конкурентов, но, если взглянуть на вещи объективно и беспристрастно, то следует констатировать, что Орда была использована московскими князьями как своеобразный, уникальный в своем роде ресурс имперского строительства. Без привлечения этого ресурса Русь, скорее всего, так бы и осталась рыхлым конгломератом враждующих между собой княжеств. Никакого «имперского центра» на базе местных ресурсов и условий здесь сформироваться просто не могло. Сознание русского управляющего слоя монгольского периода формировалось в очень жестких условиях, отнюдь не способствующих закреплению инстинкта бережного отношения к подмандатному народонаселению. Надо было любой ценой «отбиться», не потерять голову и сохранить свой ярлык. ИМЕННО ТРЕХСОТЛЕТНЕЕ ОРДЫНСКОЕ ИГО СФОРМИРОВАЛО АНТРОПОЛОГИЧЕСКИЙ ОБЛИК РОССИЙСКОЙ ВЛАСТИ И ЕЕ ЭЛИТНОГО СОСЛОВИЯ (НЕ В РАСОВОМ, а В ПОВЕДЕНЧЕСКОМ И КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКОМ СМЫСЛЕ). В XIV—XV вв. страна начала освобождаться от вассальной зависимости. Этот процесс успешно завершился в 1480 г., однако государственная власть в ней вместе с ее управленческим слоем так и осталась самодовлеющим и неподконтрольным народу институтом, который со времен ига привык рассматривать население как свою внутреннюю колонию. Как и прежде, из населения выкачивался ресурс, (т.е. отбирался не только прибавочный продукт, но и часть необходимого), только теперь ресурс, прежде изымавшийся Ордой, шел на имперское строительство и содержание управленческой элиты. Правда, нужно сказать, что в течение достаточно долгого времени «выкачивание ресурса» было тяжелой, но объективной необходимостью (переход к явному паразитизму дворянских элит наметился лишь в XVIII в.). Проблема была в том, что как жизнь в условиях ордынского ига, так и затянувшаяся на века борьба с его последствиями, толкавшие страну на мобилизационные формы ведения хозяйства и модернизационные рывки, способствовали вызреванию общественной системы, в которой «власть» и управленческий аппарат имели тенденцию ко все большей автономии и отрыву от основной массы населения. Фактически имперская «власть» и руководящая элита в России с довольно раннего времени начали воспринимать себя как отдельный народ, ведущий свое происхождение от поставленной татарами вассальной администрации. Сначала этот «народ» был просто прислугой при Орде. Потом Орда канула в небытие, а «народ-прислуга» занял место завоевателей, став «народом-начальником». Российская управленческая система, таким образом, изначально сложилась как система «внутреннего ига». Роль хана и его ставки была унаследована «царем» (позже — императором и его двором — канцелярией), а функции нукеров, нойонов и вассальных князей начали выполняться удельной знатью, затем дворянами, а еще позже — партийно-советской номенклатурой, которая, впрочем, была не чем иным, как очередным изданием дворянства. Формы конкретно-исторического воплощения этой системы несколько раз менялись, но сама ее организационная матрица неизменно воспроизводилась и переходила от одной фазы исторического развития к другой. Таким образом, шли века, менялись элиты, менялись идолы (хан, Запад, Сталин, опять Запад) а антропологический «генотип» власти воспроизводился на удивление стабильно. Культурная матрица российских управляющих элит с их безразличием (а временами и ненавистью) к собственному народу, с их презрением к так называемому «простому человеку», с их цинизмом и постоянным отправлением жертв каким-то фетишам и кумирам (как правило, импортного происхождения), не менялась. Она лишь обогащалась новыми сомнительными включениями, вроде пресловутого «низкопоклонства перед Западом» с его позднейшими инверсиями в виде культа «единственно-верного учения» и религии «рыночных реформ». Кроме того, необходимо помнить, что Русь и позже Россия издавна находились под тройным военно-политическим прессом — с Запада, Востока и Юга. Проходили века и даже тысяче летия, но ничего в этом раскладе не менялось — менялись лишь фигуранты, но не векторы геополитических угроз. Это непре- кращающееся давление на трех фронтах — нередко со стороны двух, а то и трех цивилизационных универсумов одновременно — не могло не породить жесткого, предельно централизованного государства, находящегося в состоянии постоянной мобилизации для отражения очередной атаки. Все это приводит к пониманию того, что самодержавие в той или иной модификации — это способ управления государством в условиях перманентной «чрезвычайщины», его избыточная брутальность обусловлена объективными обстоятельствами выживания «на пределе возможного». В такой ситуации массированное использование мер принуждения является неизбежным средством обеспечения постоянной мобилизации, а также служит компенсаторным механизмом, призванным восполнить недостаток ресурсов. Отсюда вытекает приоритетная роль государства во взаимоотношениях с обществом, а также определяющее значение политических, а не экономических факторов развития. Поддержание жизнеспособной государственной системы в условиях «чрезвычайщины» объективно требуют мобилизации всех доступных ресурсов, а это страшное тягло, в которое и наличные управленческие элиты, и народонаселение надо впрягать принудительно. Следовательно, нужен некий построенный на основах единоначалия «мобилизационный центр», который бы сплачивал и организовал компоненты «российского мира» в жизнеспособный организм, противостоящий вызовам и угрозам агрессивной среды. Веками роль такого центра в России выполнял «государь-самодержец», фигура которого была стержнем, вокруг которого формировалась государственная машина, политическое сообщество и единая политическая воля. Всякое ослабление роли самодержца вело к усилению роли управленческих элит, а российские элиты часто оказывались не способными к выработке единой политической воли, проявляли склонность к «измене». В чем тут дело? Уже отмечалось, что российское имперское государство есть до некоторой степени «аномальное» геополитическое образование, которое возникло при особых исторических обстоятельствах за счет внешнего импульса. Империя была поставлена на Руси «сверху» по «законам чрезвычайного времени» и состоялась она без естественного вызревания соответствующих ее миссии имперских управляющих элит. Естественное состояние нашей элиты — это распри и местечковость позднекиевского времени. «Склонность к измене» есть системная реакция элитного сословия на экзистенциальность тех условий, в которых его принуждают существовать объективные интересы и потребности российского государства. Элиты согласны были «тянуть государево тягло» только из-под палки, поскольку это дело трудное и подразумевающее постоянные ограничения. Со времен Ивана Калиты наша элита стремится выбраться из оков «тягла» и дезертировать в царство вседозволенности. Когда над ней весит дамоклов меч «государева гнева», приходится, конечно, ограничиваться и напрягаться, «служа» с разной степенью усердия — выбора-то другого нет. Но едва только «поле мобилизационного напряжения» ослабевает, как активные элементы внутри элитного слоя начинают бунтовать против «тягла» и предаваться злоупотреблениям, которых система не может выдержать. И Смута 1598—1613 гг., главным содержанием которой была «боярская революция», и развернутая операция по дестабилизации монархии, увенчавшаяся революцией 1917 г. и «перестройка», переросшая в «демократическую революцию», неолиберальную реформу и расчленение СССР — все это были этапы «бунта элит» в их многовековом противостоянии имперской самодержавной власти. Существенную лепту в формирование именно таких черт бюрократической элиты внес петровский период истории. Именно при Петре была создана великолепная и недосягаемая для страны «операционная база» для обслуживания будущей дворянской диктатуры. Его табель о ранге создал бюрократию — слой людей, связанных только интересами чинопроизводства. Он создал свою управительную машину по западным образцам и с обязательным участием иностранцев, от которой, по словам Ключевского, России пришлось похуже, чем от Батыя. Во времена Петра — исключительный бюрократизм разных видов и полное отстранение нации от всякого присутствия в государственных делах делают из якобы «совершенных» учреждений Петра нечто в высокой степени регрессивное, стоящее и по идее, и по вредным последствиям бесконечно ниже московских управительных учреждений. «Старая Московская, национальная, демократическая Русь, политически стоявшая безмерно выше всех современных ей государств мира, петровскими реформами была разгромлена до конца. Были упразднены: и самостоятельность Церкви, и народное представительство, и суд присяжных, и гарантия неприкосновенности личности, и искусство, и техника»2. Петр I, задумавший сразу перенести на русскую землю рационалистическую административную модель западного типа — геометрически строгий порядок, ошеломил всю народную Россию. С линейной строгостью расчерченная столица, линейная чиновничья иерархия о четырнадцати разрядах, ведомственное деление общественной жизни, нарушающее естественно сложившиеся местные горизонтальные связи, — все это соответствовало тому, что М.Вебер впоследствии назовет бюрократической целенаправленностью, но чему явно не хватало витальной подпитки, идущей от самой народной жизни. Вся та политическая конструкция, которая возведена была в России в результате петровских реформ, была нерусской конструкцией и никак не устраивала русский народ. «Вся новая империя, созданная Петром I, поначалу была, по большому культурному счету, ходульной военно-бюрократической конструкцией, созданной по “немецким” чертежам. Доказательством этому служат последовавшие за смертью основателя дворцовые перевороты, бироновщина, полный отрыв правящей камарильи от собственного народа»3. В советский период произошло логическое завершение этой бюрократической конструкции. Сформировавшаяся «номенклатура» как новая, «закрытая» группа советского общества — результат полной оторванности «верхов» от «низов», его элементарных интересов, «интеллигенции» от «народа», «разума» от «инстинкта». Поэтому-то смысл опричнины Ивана Грозного, конфронтации Петра I с родовой знатью и чисток Иосифа Сталина, — по мнению О.В.Гаман-Голутвиной, — был в одном — в возвращении “боярства” в свое исходное положение служилого класса, хотя историческая форма служилого класса модифицировалась: боярство, дворянство, имперская бюрократия, советская номенклатура. Но даже Сталину не удалось полностью обуздать сформировавшиеся почти на генетическом уровне устремления чиновников. Эта же тенденция, но многократно отягощенная современными российскими проблемами, просматривается и сегодня. Российская бюрократия унаследовала все признаки советской бюрократии, присовокупив к ней черты, сформированные сильным влиянием глобализации. В российскую действительность был искусственно, иногда насильственно введен целый ряд элементов, которые не соответствовали ни российской, ни иностранной действительности. Глобализация привнесла те черты в процесс формирования бюрократии, которые обусловлены изменившемся подходом сильных государств в их стремлении к мировому господству. Если раньше они делали ставку на завоевание государства, то в настоящее время используют в основном невоенные средства для достижения господства, эксплуатации ресурсов других народов во имя собственного социального благополучия. Прежнее военно-политическое противоборство стало постепенно трансформироваться в иные сферы борьбы, прежде всего в общественно-психологическую. Победа здесь позволяет достигнуть тех же целей, что и победа в открытой вооруженной борьбе. А средством достижения целей становится формирование в странах-жертвах компрадорской мафиозно-бюрократической элиты, которая способствует получению «договорного» доступа к природным богатствам слаборазвитых стран. Мафиознобюрократическая элита является тем инструментом, благодаря которому достигается сокращение населения непривилегированных стран в 2—2,5 раза за счет скрытого геноцида: дорогое медицинское обслуживание и лекарства, навязывание зависимости от потребления алкоголя, табака, наркотиков, разрушение семьи, провоцирование военных вооруженных конфликтов, духовно-нравственное порабощение через СМИ и массовую псевдокультуру и т.п. На процессы формировании компрадорской бюрократии накладывают свой опечаток и новые информационные технологии, и тесно связанные с ними вопросы подготовки управленческих кадров нового мирового порядка. Так, в 2003 г. Рос сия подписала Болонский протокол и уже начался осуществляться переход к подготовке кадров на основе Болонского протокола. В чем заключается его суть? Попытки унифицировать подготовку специалистов (в том числе и управленческого звена) с высшим образованием для объединенной Европы предпринимались неоднократно. Об этом свидетельствует Великая Хартия Университетов (Болонья, 1988), Сорбонская декларация (Париж, 1998), но окончательно оформились подписанием сорока европейскими странами Болонской декларации (Италия, 1999). Авторы Болонской декларации ориентируются на представление о современной Европе как едином целом, поэтому предполагается, что пестрота образовательных программ в отдельных странах препятствует дальнейшему объединению. Так как единая Европа считает обязательным свободное передвижение рабочей силы и капитала (транснациональные компании), то появляется настоятельная необходимость в интернационализации управленческих кадров, их взаимозаменяемости. Эти процессы требуют качественного изменения подготовки специалистов с высшим образованием. В Болонской декларации, основные цели которой должны быть достигнуты к 2010 г., содержатся 10 принципиальных задач: введение сравнимых квалификаций подготовки студентов, переход на трехступенчатую систему высшего образования, взаимное признание квалификаций специалистов, а также соответствующих документов о высшем образовании и др. Одной из таких задач является обмен не только студентами и преподавателями между университетами европейских стран, но и административно-управленческими кадрами, что реализует новый этап трансформации европейской бюрократии. Этому способствует введение в последние годы уже не двухступенчатой, а трехступенчатой системы подготовки специалистов — бакалавриата (краткосрочное, массовое, упрощенное, «дешевое» высшее образование для утилитарных практических целей экономики), магистратура (более высокий и продолжительный по времени уровень подготовки) и аспирантура (самый длительный процесс обучения). Новая бюрократия объединенной Европы, несомненно, будет формироваться из двух последних университетских ступеней, причем именно для таких специа листов (в том числе управленческого звена) формулируются задачи овладения к окончанию обучения «европейскими ценностями» — одним из самых необходимых качеств для работы в едином общеевропейском пространстве. Новая европейская бюрократия посредством Болонского образовательного процесса надежно изолирует себя от масс как воспроизводимую из своего слоя элиту. После подписания Болонского протокола закладываются основы для еще большей зависимости и контролируемости российской бюрократии со стороны международных наднациональных институтов. Но уже и сегодня влияние глобализационных процессов достаточно сильно сказывается на бюрократии, поэтому необходимо обратить особое внимание на качества современной бюрократии. Когда российские государственные институты, в силу осуществления либерального тезиса о «минимальном государстве» и по мере развития системного кризиса, уходят из-под контроля общества, то такое общество объективно начинает платить настоящую коррупционную дань корпоративным группам, действующим от имени государства. В России эта ситуация настолько обострилась, что здесь уже более десяти лет существует фактическое двоевластие. С одной стороны, официальный режим, с другой стороны — «коррупционная властная система», включающая в себя, по некоторым данным, почти 2,5 млн членов и контролирующая финансовые потоки, адекватные госбюджету и тысячами нитей связанная с государственными органами. До сих пор не определено место государственной особенности в системе экономических отношений, поэтому она служит не столько инструментом проведения экономической политики, сколько источником формирования частных капиталов и обогащения чиновников. Коррумпированная бюрократия, паразитирующая на продаже сырьевых ресурсов страны, на самом деле существует как механизм перераспределения. Проблема состоит в том, что страной фактически правит класс бюрократов, который озабочен лишь своими интересами и стремится захватить все ресурсы общества, обретя фантастическую свободу промысла. Исследователи отмечают, что коррупция в России уже давно стала не только своеобразной нормой, но и составной частью практик в политике, экономике и общественной жизни. Создание коррупционных сетей, т.е. неформальных и нелегальных взаимосвязей между чиновниками как по вертикали управления в одном ведомстве, так и по горизонтали между разными ведомствами серьезным образом препятствует решению стратегически важных государственных проблем, а в общественном сознании порождает ощущение социальной несправедливости4 . Поэтому чиновничество, желающее сохранить статус-кво, взяло курс на ограничение гражданских свобод. Как пишет А.С.Панарин, «только поняв, что за благопристойностью и «’’идеологической нейтральностью” нынешнего рыночного проекта скрывается проект нового тоталитаризма — бесконтрольной власти денежного мешка, мы поймем все неистовство рыночно-либеральной пропаганды, стилистика которой явно не укладывается в нормы прагматическо-экономи- ческой рассудочности»5 . «Все происходит так, — продолжает Панарин, — будто мир движется от “модели Вебера”, ориентированной на методического накопителя-собственника, к “модели Гоголя”, представляющей глобального спекулянта-кочевника, имеющего вместо реальных работников-производителей одни только мертвые души, под которые он требует себе и землю, и финансы, и все планетарные ресурсы. Гоголь видит истоки всего грехопадения европейского модерна, как и всех грядущих извращенческих “реформ”, в роковом расщеплении предпринимательской (хозяйственной) и служилой (государственно-ответственной) этики»6. В России бюрократия представляет собой симбиоз специфических российских черт, обусловленных историческими обстоятельствами, качеств бюрократии, унаследованных от западной бюрократии, и свойств, связанными с процессами глобализации. Бюрократия, согласно определению, «особая форма деятельности людей, превращающая функцию управления социальными системами в прямую или скрытую власть индивидов и социальных групп»7. То есть бюрократия является не служилым классом, состоящим на службе народа и подчиняющимся реальной власти, а в значительной степени служит анонимной, но могущественной власти и в то же время сама является важ нейшим элементом этой власти. Незримой властью обладают разные группы в бюрократической иерархии. Служащие специальных государственных органов имеют преимущества в информированности по тем конкретным вопросам, которые входят в сферу их ответственности. Это позволяет им в существенной степени формировать мнения политиков. Тем самым бюрократия располагает огромными возможностями влияния на характер политических решений. При Путине реальная власть перешла от олигархов к чиновникам. И в этом сугубо функциональном смысле мы возвращаемся к социализму, потому что советский социализм был тоже властью чиновников. Общей реакцией людей на это положение становится, с одной стороны, апатия, а с другой — насилие. Апатия, под которой обычно понимают пассивность, нежелание участвовать в чем-либо — широко распространенное в мире явление, обусловленное как психологией масс, так и социальными причинами. В данном контексте наибольший интерес представляет апатия как результат неравномерности в распределении ресурсов между участниками социального отношения «власть — народ». В системе власти различают власть видимую и власть реальную. Видимую власть олицетворяет президент. Реальную — олигархи, кланы, могущественная бюрократия, которые переплетены между собой и связаны многочисленными коррупционными нитями. Нередко возникают неформальные коалиции между бюрократическими структурами и группами интересов, отстаивающих принятие одних и тех же решений. Опасность закрытого влияния групп интересов состоит в том, что они могут выйти за пределы присущих им функций, связанных с передачей требований и воздействием на официальную власть, и начать осуществлять собственные властные полномочия под прикрытием официальных государственных институтов. На стороне анонимной, реальной власти сосредоточены мощные ресурсы — материальные, идеологические, правовые. Поэтому на сегодняшний день можно говорить об абсолютном неравенстве в распределении ресурсов между участниками социального отношения: власть — народ. Ресурсы (компоненты) реальной власти огромны, разнообразны и всепоглощающи: 1) собственность — в основном принадлежит финансовым группам или корпорациям; 2) информация (СМИ) — осуществление такой информационной политики, которая помогает им навязать массовому сознанию свою волю; 3) финансы — концентрация денежных средств в центре, лишение регионов собственных денежных средств; 4) интеллектуальная элита (использование экспертных знаний); 5) идеология — утверждение ценностей потребительского общества, антипатриотизма; 6) силовые структуры — мощные военизированные охранные подразделения, криминальные группы (наемные убийцы); 7) такое политико-правовое оформление концентрации власти в руках президента (Конституция), которое позволяет его власть перераспределить в пользу реальной власти; 8) поддержка соответствующих международных организаций. Подробный анализ всех компонентов анонимной, реальной власти позволил бы яснее представить направления теоретической и практической работы по выработке механизмов контроля за этой властью. Но это особый вопрос, выходящий за пределы данной работы. Ресурсы народа характеризуются отсутствием любого из названных выше ресурсов реальной власти, что накладывает глубокий и травмирующий отпечаток на все поведение и мироощущение народа. Поэтому на протяжении последних лет это состояние можно характеризовать как апатия, которая представляет собой довольно неоднородное явление. А ее компоненты частично корреспондируют в негативном смысле с компонентами реальной власти: 1) апатия — один из видов пассивного сопротивления. Большинство народа не понимает проекта «модернизации», «реформ» и не принимает его; 2) апатия — результат крупномасштабного, тотального манипулирования сознанием народа (СМИ, избирательные кампании). Его цель — внушить комплекс неполноценности, неуверенности, отнять надежду; 3) апатия — следствие идущей от советских времен привычки верить на слово правителям и все написанное в газетах принимать за истину; 4) апатия как проявление трусости, страха, въевшегося в народ с ежовско-бериевских времен, боязнь громко протестовать, отстаивать свои права, свое досто инство; 5) апатия как следствие приобретенной эгоистичности из-за восприятия ценностей потребительского общества, утраты чувства общинности, коллективизма и взаимовыручки, возобладания психологии «моя хата с краю»; 6) апатия — следствие навязанной народу привычки жить сегодняшним днем, утраты веры в завтрашний день и чувства ответственности за день грядущий, за судьбу потомков, за судьбу Отечества; 7) апатия — результат недостаточной структуризации общества (например, ФРГ состоит из земель, земли состоят из общин, называемых также коммунами), отсутствия умения самоорганизовываться и как следствие — отсутствие таких профсоюзов, которые могли бы эффективно защищать интересы народа. Нынешние российские профсоюзы, в отличие от западных, мало на что способны; 8) апатия из-за идейной интервенции, отсутствия вдохновляющей идеологии, разделяемой всеми гражданами, связанной с надеждами на достойное жизнеустройство нашего народа и независимость Родины; 9) апатия из-за сложившейся в веках традиции отношения к власти, когда на власть идут либо с рогатиной, либо униженно просят у нее защиты, но никогда хладнокровно не требуют от нее элементарного исполнения обязанностей. Совершенно очевидно, что начатые в России радикальными либералами верхушечные реформы были отторгнуты значительной частью населения страны. Эти реформы раскололи общество на две неравные части, преследующие несовместимые цели. Составной частью «верхнего» слоя общества является государственный аппарат, который возрос в невиданных масштабах. Так, «в нынешней демократической России с населением почти вдвое меньше, чем в СССР, и с 25% оставшейся госсобственности в экономике чиновничий аппарат всех уровней вырос вдвое по сравнению с числом чиновников во всем тоталитарном СССР. При Сталине госаппарат насчитывал 532 тысячи человек, при Горбачеве — 632 тысячи: при Ельцине и Путине — миллион с четвертью»8 . Никогда прежде бюрократический аппарат не поглощал ресурсы общества столь масштабно, как сейчас. Количественный рост аппарата всегда есть ответ управленческой организации на все возрастающую неэффективность функционирования, его неспособность справиться с ключевыми задачами целеполагания, управления и контроля. Неэффективность государственного аппарата сопровождается повсеместным воровством и коррупцией, которая как раковая опухоль разъедает страну, формируя экономику квазифе- одального типа с иерархией сюзеренов в лице чиновников различных рангов и обслуживающих, полностью от них зависимых хозяйственных структур от крупнейших холдингов до палаточного бизнеса. О каком креативном укладе и преодолении постиндустриального барьера можно говорить в таких условиях? Тотальная бюрократизация, коммерциализация и коррумпированность государства еще более обостряет все негативные процессы в обществе. Результатом становится все расширяющаяся подмена общества клиентеллой, т.е. бесправными и зависимыми от государства слоями населения, самого различного имущественного и социального положения. Но из истории следует помнить, что участники клиентеллы никогда не были настоящими гражданами. Находясь в зависимости от государственного бюрократического аппарата, они всегда были отчуждены от государства, и в критические моменты выступали как враждебная сила. У нас нет оснований полагать, что в будущей российской истории дело может обернуться по-другому. Тот факт, что между властью (реальной, анонимной) и народом образовалась глубокая пропасть, ни у кого не вызывает сомнений, как не вызывает сомнений и то обстоятельство, подтвержденное историческим опытом, что власть, неспособная достичь общественного консенсуса, не сможет удержаться в будущем на законных основаниях. Весь этот содержащийся на налоги многомиллионный аппарат должен, по идее, создаваться для Дела — для того, за что народ соглашается платить налоги. И в конституциях всех цивилизованных стран Дело государству, разумеется, указывается. Текст любой конституции начинается с преамбулы, в которой от имени народа государству указывается его цель, его задачи, его Дело. Дело было поручено государству и в сталинской Конституции СССР: «Высшая цель Советского государства — создание бесклассового коммунистического общества, в котором получит развитие общественное коммунистическое самоуправление. Главные задачи социалистического общенародного государст ва: создание материально-технической базы коммунизма, совершенствование социалистических общественных отношений и их преобразование в коммунистические, воспитание человека коммунистического общества, повышение материального и культурного уровня жизни трудящихся, обеспечение безопасности страны, содействие укреплению мира и развитию международного сотрудничества». Главе СССР, безусловно, можно было предъявить претензии за неисполнение Дела, указанного Конституцией СССР, — за ухудшение материального и культурного уровня граждан СССР и резкое ухудшение их безопасности. Но уже Ельцину, Путину и депутатам Госдумы всех созывов такие претензии технически предъявить невозможно, поскольку в Конституции нынешней России государственному аппарату никакой нужной народу задачи не ставится — никакого Дела не дается. Об этом свидетельствует преамбула Конституции РФ: «Мы, многонациональный народ Российской Федерации, соединенные общей судьбой на своей земле, утверждая права и свободы человека, гражданский мир и согласие, соединяя исторически сложившееся государственное единство, исходя из общепризнанных принципов равноправия и самоопределения народов, чтя память предков, передавших нам любовь и уважение к Отечеству, веру в добро и справедливость, возрождая суверенную государственность России и утверждая незыблемость ее демократической основы, стремясь обеспечить благополучие и процветание России, исходя из ответственности за свою Родину перед нынешними и будущими поколениями, сознавая себя частью мирового сообщества, принимаем КОНСТИТУЦИЮ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ». При всем желании здесь невозможно обнаружить Дело государства, его цель, то, зачем мы его создали. Если в память предков, то это лучше оставить без комментариев. Ведь этому государству не только не ставится в задачу элементарное благополучие народа (государство к нему обещает только стремиться), но даже безопасность не обещается! Но раз нет цели, полезной народу, то значит эта организация народу и не нужна, а ее настоящей целью становится функционирование как самоцель. Иными словами, «мы, многонациональный народ Российской федерации», создали организацию, чтобы ее члены имели возможность поглотить собираемые с нас налоги. Вот и вся задача «государства Российского». И оно только с этой задачей прекрасно справляется, а что касается остальных задач, то это «как получится», поскольку решения остальных задач мы от государства в Конституции не потребовали. При этом уверяют, что российская Конституция создана по подобию американской. Это не соответствует действительности. Конечно, отцы-основатели США тоже не очень были озабочены интересами американского народа и думали в 1787 г. в первую очередь о том, как лучше обеспечить свои собственные интересы. Однако до уровня тех, кто писал Конституцию России в 1993 г., они не опустились. Преамбула Конституции США звучит так: «Мы, народ Соединенных Штатов, дабы образовать более совершенный Союз, установить правосудие, гарантировать внутренне спокойствие, обеспечить совместную оборону, содействовать всеобщему благоденствию и закрепить блага свободы за нами и потомством нашим, торжественно провозглашаем и устанавливаем настоящую конституцию для Соединенных Штатов Америки». Как можно видеть, здесь присутствует Дело, хотя и убогое по сравнению с Конституцией СССР. Дело в Конституции США — это внутренняя и внешняя безопасность, защита личной свободы и правосудие. Отсутствие Дела у государства в Конституции России привело к тому, что Дело постепенно исчезает и из законов. Следующий аспект формирования бюрократии в эпоху глобализации необходимо рассмотреть в соотнесении с общественно-политическими моделями развития. Бюрократия, сложившаяся в эпоху классического капитализма и преследующая свои корпоративные интересы, заинтересована в консервации властных позиций узкой группы людей, находящихся на вершине административной иерархии. Поэтому для бюрократии неприемлемо появление постиндустриального общества, которое начало складываться на Западе и о создании которого стали говорить в России, ибо оно объективно требовало превращения формальной демократии в реальную «демократию участия». «В постиндустриальном обществе, — пишет А.С.Панарин, — предприятие — в широком смысле — представляет модель самодеятельного демократического полиса, не терпящего узурпации решений ни со стороны бюрократии, ни со стороны бизнеса. Такой проект ни на шутку встревожил сложившуюся систему власти, основанную на альянсе продажной бюрократии и бизнеса, оплачивающего ее услуги в обход общественности. Тогда и было организовано контрнаступление рыночной среды, возвращение к модели “чистого капитализма” XIX в.»9. «И у этой среды, — продолжает Панарин, — нашелся союзник на массовом уровне — в лице тех, кто выражал этос «потребительского общества»». Если задаться прямым вопросом, что более страшит носителя потребительской психологии: авторитарная узурпация его воли со стороны тех, «кому положено знать», или необходимость быть постоянно граждански мобилизованным, и в рабочее время и внерабочее, связанное с ответственной гражданской самодеятельностью, касающейся решения общих социальных вопросов повседневности, то закладывается подозрение, что второе страшит больше. «Скосить», «уклониться», переложить заботы на других, уйти от трудного профессионального и гражданского выбора — этот соблазн овладел многими, слишком многими. Либеральная демократия, в отличие от древней республиканской демократии, не столько предоставляла рядовому обывателю свободу решений, сколько свободу уклониться от решений и вести «частную жизнь», сосредоточенную исключительно вокруг «индивидуальных интересов». Постиндустриальный проект в качестве новейшего воплощения проекта Просвещения, потребовавший, согласно определению Канта, от людей полного совершеннолетия, оказался популярным менее тех проектов, которые дарили людям инфантильные состояния избавленности от бремени ответственных решений. Современное рыночное общество добавляет к уже известным типам социальной поляризации еще один: оно делит общество на заполучивших экономическую, политическую и информационную власть владельцев капитала, и инфантильное большинство, которому предложено пассивно потреблять и слепо верить»10. Выход из создавшейся ситуации многие ученые и политики видят в передаче функций, которые ранее выполнялись бюрократическим аппаратом, самим гражданам или негосударст венным организациям, в стремлении развивать самоуправление, т.е. предпринимаются попытки возрождения определенных принципов, которые успешно применялись в истории России11 . В царской России эффективно работали такие сугубо демократические структуры, как казачьи круги, вече, Земские соборы, крестьянские сходы, земское самоуправление. Видимо, эффективностью работы данных структур объясняется и то, что аппарат управления страной насчитывал около 250 тыс. государственных чиновников — вдесятеро меньше, чем при советской власти, не говоря уже о сегодняшних управленческих штатах12. Поэтому современные исследователи полагают, что этот опыт, принципы организации и деятельности земских учреждений должны быть изучены и критически осмыслены с позиции проблем сегодняшнего дня. Если обратиться к истории России, то можно увидеть образцы подлинного народовластия, которые были впоследствии утрачены и основательно забыты. Исторические факты свидетельствуют о том, что саморазвитие и самоорганизация русской экономики на селе осуществлялось в рамках самоуправления общины, создававшей условия для проявления хозяйственной инициативы и предприимчивости каждого отдельного крестьянина. Община была одновременно и органом сельского самоуправления, и общественной организацией, и объединением производственных единиц. Управленческие структуры Общины были непосредственно «вплетены» в основную массу общинников. Межличностные отношения в Общине, особенно на пике ее развития, характеризуются как отношения непосредственного коллективизма. Территория с центром в сравнительно большом населенном пункте называлась волостью, а население волости миром. Волость на своих собраниях — сходах выбирала старост и других руководящих лиц. По мере роста населения и числа населенных пунктов волость дробилась на отдельные самоуправляемые общины, избиравшие в волостное управление своих выборных и принимавшие активное участие в разработке «волостной политики». Проходили столетия, но русская деревня продолжала сохранять сложившиеся в глубокой древности традиционные формы об щественной жизни. Прежде всего, как и в старину, одна или несколько деревень составляли мир, сельское общество со своим демократическим собранием — сходом — и своим выборным управлением — старостой, десятским, сотским. В деревне, как отмечал Н.П.Павлов-Сильванский в конце XIX в., действительная власть принадлежит не представителям царской администрации, а волостным и сельским сходам и их уполномоченным старшинам и сельским старостам. На сходах обсуждались дела по общинному владению землей, ее разделу и перераспределению, раскладу податей, переселению новых членов общины, проведению выборов, вопросы пользования лесом, строительство плотин, сдачу в аренду рыболовных угодий и общественных мельниц и т.д. На сходах отдельных селений (чаще составлявших только часть общины) регулировались все стороны трудовой жизни села — сроки начала и окончания сельских работ, починка дорог, наем пастухов и сторожей, штрафы за самовольные парубки, неявку на сход, конфликты между членами общины и т.д. Разумеется, историческое время Общины ушло в прошлое, и она не может возродиться в первозданном виде, но ее некоторые принципы организации управленческих функций в любом случае заслуживают изучения и осмысления. В заключение следует подчеркнуть: жизнь доказала, что общество и государство стабильно и динамично развиваются лишь тогда, когда власть и функции управления находятся в руках подлинной, взращенной и выдвинутой народом национальной элиты, действительно лучших людей страны, а не ставленников враждующих олигархических кланов или корыстных группировок. Прекрасно понимая это, знаменитый русский философ Иван Ильин предлагал разработать политический механизм, как он выражался, «рангового отбора». Государство с неудачным ранговым отбором — слабо, неустойчиво и обречено, доказывал он. Сегодня мы воочию видим, сколь справедливы были эти предостережения русского философа применительно к современному состоянию России. Поэтому практическая разработка механизма, обеспечивающая продвижение во власть настоящих национальных лидеров, является одной из важнейших задач. Но ее решение требует предварительного от вета на целый ряд непростых вопросов. Каково то общественное устройство, при котором можно гарантировать наведение «всенародного правопорядка» и утвердить так необходимую России сильную народную власть? Как сформировать моральную атмосферу, которая обеспечит восхождение к вершинам власти лучших людей нации? Как удержать энергию национального возрождения в конструктивных рамках? Предварительный и самый общий ответ на эти вопросы состоит в том, что наше главное отставание не столько в «области высоких технологий», сколько в области взаимоотношений власти и подвластных. Рост отчужденности граждан от политического процесса все больше усиливает безответственность чиновников и управленцев, приводит к воспроизводству «кризиса доверия» власти в обществе. Выходом из такого порочного бюрократического круга является изменение общественных взаимодействий. Это означает создание новой политико-организационной структуры, которая осуществляет общественный контроль над государственной организацией, создает возможности для непосредственного выражения народом своего отношения к тем или иным постановлениям. Без практического решения вопроса об общественной подконтрольности власти имущих — вплоть до ее сменяемости в любой момент, не может быть и речи ни о стабилизации, ни о преодолении кризиса. Ведь понятно, что отчужденность народа от власти, от политического процесса приводит к росту безответственности поведения чиновников и управленцев, росту всевозможных нарушений и даже преступлений. Отчужденность народа от власти делает неизбежным для правителя снова и снова обращение к бюрократическому воздействию на граждан через указы и предписания, поскольку нет иного пути управлять множеством людей, которые в целом не принимают навязываемую им систему. Если бы существующая власть была бы способна принять во внимание проблему «власть — народ», т.е. проблему взаимодействия власти и народа, она бы в первую очередь проявила волю к созданию таких структур, которые осуществляли бы контроль общества над властью, о чем в свое время писал Гегель. Контроль над властью нужен не только народу. Не в меньшей степени он нужен самой власти (как это ни покажется странным), если она хочет быть сильной, твердой, стабильной и быть действительно политической властью. Он необходим для того, чтобы государственный аппарат управления не переродился в диктатуру чиновников. Примечания 1 Маркс К. Соч. Т 1. С. 270—271. 2 Солоневич И. Народная монархия. М., 1991. С. 35. 3 ПанаринА.С. Русская культура перед вызовом постмодернизма. М., 2005. С. 9. 4 См.: Римский В.Л. Бюрократия, клиентилизм и коррупция в России // Общественные науки и современность. 2004. № 6. 5 Там же. С. 127—128. 6 Там же. С. 130. 7 Кемеров В.Е. Современный философский словарь. М., 1998. С. 126. 8 Цит. по: Владимиров В. Смысл русской жизни. М., 2006. С. 410. 9 Панарин А.С. Указ. соч. С. 37. 10 Там же. 11 См.: Ковешников Е.М. Государство и местное самоуправление в России: теоретико-правовые основы взаимодействия. М., 2002; Емельянов Н.А. Местное самоуправление в России: теория и практика. М., 1999; Ершов А.Н. Местное самоуправление в РФ: проблемы становления. Париж, 2000; Мокрый В.С. Местное самоуправление в РФ: как институт публичной власти в гражданском обществе. Самара, 2003. 12 См.: Владимиров В. Смысл русской жизни. С. 411.