Предметное поле дискуссии. Мертоновская теория неформальных отношений.

Ради ясности изучения самой темы социологии неформальных отношений мы хотим пойти на определённый риск и попытаться дать ответы на вопросы: почему социология именно неформальных отношений и каково, вообще говоря, предметное поле дискуссии?

Почему социология неформальных отношений - потому что отношения взаимной поддержки и дружеского внимания, которые в то же время совсем не исключают взаимозависимости - очень часто становятся приоритетными в современных практиках реальной жизни, причём на самых высших уровнях власти и управления.

Не только в политике, но и в экономике тема неформальных отношений приобрела особую актуальность. Сегодня утверждение о том, что реальный процесс управления рыночной экономикой отличается от его нормативной модели, выглядит уже тривиальным. Как справедливо указывает в своих лекциях по периферийному капитализму Г. Явлинский, многие заблуждения и недоразумения по поводу российской экономической системы и российской экономики вообще связаны именно с недооценкой роли различного рода неформальных отношений - правил и норм поведения, которые не устанавливаются формально действующими в стране законами и отличаются от описываемых ими.

обсуждались в печати ещё в советское время [3]. Отношение к подобным неформальным явлениям научной общественности в то время обычно объяснялось порождением дисфункций экономических и социальных институтов общества и потому считалось даже «закономерным» [4].

Наглядный пример - частные предприниматели в странах «реального социализма», чьи действия воспринимаются многими, особенно молодым поколением, как «ролевые модели», хотя все знают, что они достигли своего положения, нарушив законы, регулирующие плановую экономику. Всеобщее отклонение от норм в сочетании с широко бытующим мнением «все так делают» приводит к тому, что такое отклонение принимает регулярный, повторяющийся характер. Как пишет П. Штомпка, уклонения от налогов, обманы на экзаменах, мелкие кражи на фирмах, игнорирование таможенных обязанностей, ослабление контроля за валютой - известные всем примеры. В бывших социалистических странах широкое распространение получила кража товаров, сырья, инструментов и т.д. с государственных предприятий. Здесь традиционные моральные запреты, действующие применительно к частной собственности, явно не срабатывали потому, что для многих «государственный» означало «ничей». Но формальные нормы до сих пор находились в соответствии с законностью [5]. Однако на изучение реальных механизмов неформальных практик отваживались в то время лишь немногие смелые учёные . Хотя то, что проблемы неформальных отношений на самом деле буквально пронизывают все сферы нашего общества - это и достаточно очевидно и достаточно давно известно [6].

Неформальные (или «теневые») отношения пришли к нам ещё со времён чрезмерной централизации советской экономической системы, спускаемых сверху планов хозяйствования (почти всегда без достаточного ресурсного обеспечения), многочисленных «узких мест» в производстве, распределении и обмене материальных благ; ограниченных частных услугах населению, постоянного, хронического дефицита любых товаров, не развитых кредитных отношений и многого другого, что преодолевалось путём использования широкого спектра "персонализированных отношений взаимности" [7].

Эти аспекты советской жизни достаточно точно и весьма лаконично выражались в анекдотах и афоризмах о парадоксах жизни социалистической экономики, когда, к примеру, "купить ничего нельзя, но холодильник при этом - полон", когда "блат - выше совнаркома", "век живи - век крутись", и, уже в эпоху М. Горбачёва "кто опаздывает, того жизнь наказывает", и многих похожих других. Как справедливо констатировали Л.Я. Косалс и Р.В. Рывкина, в СССР в 1970-е - начале 1980-х годов теневая деятельность уже не носила "случайный «любительский» характер", а была центральным элементом социальноэкономической системы - "экономическим институтом советского общества" [8].

С социологической точки зрения хорошо работающую концепцию ещё в то время даже для эмпирического изучения феномена неформальных отношений представил Роберт Мертон - в рамках развиваемой им теории среднего уровня структурного контекста, явных и латентных функций.

Именно в неформальной, или теневой экономике весьма эффективно работает "основная теорема Мертона"[9], которая гласит, что любая попытка уничтожить существующую социальную структуру без создания адекватной альтернативной структуры для выполнения функций, ранее выполнявшихся уничтоженной организацией, обречена на провал.

Ключевая роль неформальных отношений в культурно-символической системе советского общества была доказана в работах О.И. Шкаратана и учеников развиваемой им экономико-социологической научной школы [10].

Основываясь на тезисе о том, что сущность общества советского типа представлена «обществом двоемыслия и двойной морали», и верифицируя этот принципиальный момент социально-экономической системы на основе многочисленных собственных социологических данных, В.В. Радаев показал, что культурно-нормативная система общества советского типа воплощается «не в двух, а в трёх сосуществующих стандартах поведения и жизни, вокруг которых складываются свои слабо пересекающиеся стратификационные иерархии». К В.В. Радаев отнёс: официальные стандарты (или поведение на публике), формальные неофициальные стандарты (скрытые от постороннего глаза, неписанные, но строго регламентированные нормы), и неформальные стандарты (нормы поведения в

13

своем узком кругу)»              . Каждая из этих стратификационных иерархий -

официальная, формальная неофициальная, и неформальная,              - имеет свой

собственный уровень операционализации. К примеру, официальные стандарты широко пропагандируются в качестве неких универсальных эгалитарных норм, для формальных, но неофициальных стандартов характерны явная причастность к

разным властным позициям, детальная регламентация профессионального и внеслужебного поведения, на уровне же неформальных стандартов многие люди обретают относительную свободу [11].

На наш взгляд, социология неформальных отношений должна зиждиться на идее социологического мышления, которое, в свою очередь, складывается в переплетении различных теоретических перспектив на основе установления двух видов объяснения проблем: объяснение выбора действия и объяснение эффекта поведенческого взаимодействия, особенно создания, сохранения и изменения социальных структур.

Согласно мнению У. Шиманка, которое мы в принципе разделяем, для объяснения выбора действия существует четыре социологические модели актора: человек социологический (der Homo Soziologicus), человек экономический (der Homo Oeconomicus), человек эмоциональный (emotional man) и человек самоутверждающийся (der Identitaetsbehaupter).

взаимного влияния и констелляций взаимного действия [12].

Нужно согласиться также и с тем, что социология является самой общей социальной наукой. К примеру, политическая наука как одна из социальных наук занимается лишь одним сегментом социального, а именно, политически релевантными социальными феноменами, такими, например, как поведение избирателей, группы интересов или возникновение тоталитарных систем господства. Аналогично экономическая наука, другая важная социальная наука, интересуется только экономически релевантными аспектами социальной совместной жизни людей. К предмету социологии относится в принципе все, что составляет социальность: наряду с экономикой и политикой это и жизнь семьи, и система образования, и научные исследования или средства массовой информации, если упомянуть лишь некоторые сферы современного общества.

Что общего у этой сферы с другими областями совместной жизни людей с точки зрения социологической перспективы?

Ответ таков: люди повсюду действуют социально и это действие - а точнее, поведенческое взаимодействие - порождает структурные воздействия, которые в свою очередь формируют следующее социальное действие [13].

Социальное как предметная область социологии состоит, формально выражаясь, из взаимосвязи действий - результатов действий, поведенческих воздействий и условий действий. При этом социологически наиболее значимыми поведенческими воздействиями являются социальные структуры, которые одновременно представляют собой социологически релевантные условия действий.

Имея ввиду некое наше собственное теоретическое представление «о человеке» и о «логике его поведения», мы особо обращаем внимание именно на неформальные действия индивида (также не забывая о наличии формальных моментов этого действия), понимая при этом под «неформальным» в социологии, в терминах Никласа Лумана, область того, «что происходит?» и того, «что за этим стоит?»

17

.

В этом смысле показателен вывод, сделанный В.В. Радаевым на основе опроса среди руководителей частных предприятий:              «Поведение предпринимателей

регулируется не столько формально предписанными правилами, сколько нормами, постоянно воспроизводимыми как продукт живого взаимодействия хозяйствующих субъектов» [14].

Это означает, что хотя какая-то упорядоченность предпринимательства в России и существует, но она обеспечивается неформальными отношениями между предпринимателями, даже если они и оформлены формальным контрактом.

Чисто социологическая проблема, однако, в том, что сегодня в России именно так устроен не только бизнес (предпринимательство), но практически вся социальная сфера общества: формальные контракты, даже если они и есть, часто оказываются лишь неким минимально-необходимым «довеском» к договоренностям де-факто - неформальным договорённостям и связям. Эта проблема рассматривается в рамках сетевого подхода [network approach] в экономической социологии и в новой институциональной экономике, когда хозяйство представляется как совокупность социальных сетей - устойчивых связей между индивидами и фирмами, которые, как справедливо утверждает В.В. Радаев, невозможно втиснуть в рамки дихотомии «рынок - иерархия». «Сети формальных и неформальных отношений позволяют находить работу, обмениваться информацией, разрешать конфликтные ситуации, выстраивать доверие. Экономические отношения, таким образом, тесно переплетаются с социальными» [15]. При этом неформальные правила «регулируют практики повседневной деятельности и поддерживаются этими практиками»              [16] и, более того, в центре нового

институционального анализа оказывается вопрос о том, как формальные правила, вводимые законодательными и контролирующими органами, осваиваются хозяйственными агентами в их повседневной практической деятельности. В.В. Радаев разворачивает тезис о том, что в российской хозяйственной деятельности формальные правила становятся объектом процесса деформализации - непрерывного замещения формальных правил - правилами неформальными и встраивания формальных правил в структуру неформальных отношений. В.В. Радаев ставил перед собой задачу разложить процесс деформализации формальных правил на составляющие элементы и проследить, каким образом сложная взаимосвязь формальных и неформальных правил поддерживает социальный порядок на микроуровне [17].

Главное же, для чего всё это нужно - это адекватно «объяснять практики

22

повседневного действия человека»              . На наш взгляд, модель человеческого

действия, включая действия экономического, состоит из формальной (нормативной, административно-организационной) и неформальной (реально действующей, «органической») функциональных систем, которые в терминах того же Роберта Мертона приобретают живые черты теоретического анализа при исследовании деятельности формальных и неформальных элит, теневых экономических механизмов, тех же феноменов коррупции и/или организованного насилия.

Формальная система отношений и управления - это действия официальной идеологии власти и применение стандартных государственных средств регулирования деятельности (вплоть до              физического насилия на уровне

официального правового, финансового, властного и других типов влияния); в то время как неформальную систему поведения на уровне индивида можно представить как "истинную" систему              норм поведения, определяемую

сложившимися и складывающимися "правилами игры" групп, в которые включен индивид.

Официальная, или государственная,              система норм базировалась на

"организационной структуре государства" и на официальной идеологии, и в ней индивид функционирует рутинно:              так, работа поддается регламентации и

количественной оценке; сама система ориентирована на послушание и, как правило, «на посредственность». В неформальной системе даже труд любого человека основан, как правило, на инициативе и творческом подходе, самостоятельной постановке и решении задач; сама неформальная система ориентирована на индивида, на индивидуальность и на инновации. Она же осуществляет постоянное сопротивление формальной системе управления на всех уровнях "рыночных отношений".

Операционализация (понятийная развертка) данной идеи основана на разработке системы переменных (индикаторов) фундаментального принципа существования "постноменклатурного государства":              "власть - определяет

23

собственность"              , в частности, на осмыслении следующих взаимосвязей

переменных: чем более высокими властными полномочиями обладают те или иные автономные группы ("группировки", "кланы", "команды"), тем большей долей "предпринимательского дохода" или "редких ресурсов" (власти на информацию, продукты, услуги, финансы, принятие решений) они получают, и будут далее извлекать из среды "рыночной неопределенности"; если действительно "сила власти" предопределяет объем "предпринимательской прибыли" и доступа к богатству, имеющего социальную природу (не только "материальной" возможности получения "редких ресурсов"), то тем самым нарушается классическая структура предпринимательства с характерными для нее зависимостями, и мы сталкиваемся с "неклассическими эффектами", когда "предпринимательская прибыль", или "богатство", выступают как функция власти, и когда условием их роста становится "бесконтрольная власть". Если это так, то возникают очевидные проблемы по возможному ограничению "силы власти", препятствующему её прямому вторжению в хозяйственную деятельность.

В случае "бесконтрольной власти" представители государства в функции предпринимателя обязаны извлекать ренту (доход) из известных им заранее (или специально создаваемых факторов) рыночной среды. Отметим, что в этом случае работает схема структурного контекста по Роберту Мертону, которая практически полностью «уравнивает в правах» представителей государства - политиков, бюрократов, чиновников и предпринимателей на основе теории "боссизма”, которую Мертон впервые раскрыл концептуально.

Российская практика показала, что, более того, позиции и статусы политиков, бюрократов, чиновников намного превосходят сегодня позиции и статусы предпринимателей и, тем более, обычных простых людей. Чтобы понять, как на самом деле работает теория "боссизма” применительно к нашей современности на уровне действия неформальных структур и отношений, мы хотели бы остановиться на интерпретации идей Роберта Мертона более подробно.

Тем самым, мы надеемся получить ответ на вопрос: «почему социология именно неформальных отношений»?

Исходное понятие Роберта Мертона - социальной структуры, которое, как известно, включает четыре определяющих критерия: (1) наличие организационного (структурного) контекста, в который вовлечены члены группы; (2) наличие регулярного,              повторяющегося характера              отношений,              поддающегося

"моделированию"; (3) наличие латентных (глубоко скрытых, но базового уровня) функций и социальной структуры;              (4) наличие идеи как сдерживающего

("негативного"), так и вспомогательного ("позитивного") влияния, которые социальная структура оказывает на поведение человека (или на другие модификации реального социального явления: отношения, мотивации, убеждения). Сама социальная структура имеет свои особенности. Она рассматривается как сложное, многомерное, многоуровневое явление, включающее в себя множество компонентов, объединенных в разные типы взаимозависимостей: статусы, роли, установки, стереотипы, нормы, ценности, интересы, цели, группы, коллективы - и другие переменные, распределяющиеся по многочисленным иерархическим уровням. В случае "подтверждения социологического явления функциональному анализу", по Мертону, - "основное требование состоит в том, чтобы объект анализа представлял стандартизированное (то есть типизированное, повторяющееся) явление, такое как социальные роли, социальные процессы, культурные стандарты, эмоциональные реакции, выраженные в соответствии с нормами данной культуры, социальные нормы, групповые организации, социальные структуры, средства социального контроля". Ставится "основной вопрос: что должно входить в протокол

наблюдения данного явления, если оно должно быть подвергнуто систематическому функциональному анализу?"

Даже самая простая на первый взгляд социальная структура - на самом деле чрезвычайно сложна. Ее проявление верифицируется в "функции" как "понятия объективных последствий и чистого балансового итога совокупности последствий", описывающего адаптивность. Функции, по Мертону - те наблюдаемые последствия, которые способствуют адаптации или приспособлению данной системы". Соответственно "дисфункции - это те наблюдаемые последствия, которые уменьшают адаптацию или приспособление системы" [18].

Отметим, что концепция "чистого балансового итога совокупности последствий" в настоящее время в связи с действиями правительства России и с созданием вертикали власти В.В. Путина - сегодня особенно актуальна.

В качестве примера можно привести систему путинского единовластия, где можно наблюдать, как вырванные из контекста принципы оборачиваются своей противоположностью и как работает закон непреднамеренных последствий. Так, выдергивание              из либерально-демократической              системы института выборов

превращает эти выборы в средство воссоздания самодержавия, на сей раз в виде президентского правления. Сегодня власть нашла воплощение в президентской моносубъектности, возвышающейся над обществом и обществу не подконтрольной. В.В. Путин, начав строить свою президентскую «вертикаль», опираясь на исполнительную власть и подчиняя ей остальные власти, сделал выбор в пользу традиционного властвования, отбросив Россию              в догорбачевское прошлое и

выбросив в мусорную корзину опыт 1990-х гг., когда Россия пыталась учиться жить в плюралистическом обществе. К сожалению, Россия возвращается к порядку властвования,              который неоднократно, в том              числе и в самой России,

продемонстрировал свою нежизнеспособность [19].

Продолжая рассматривать о теории Р. Мертона, следует обратить внимание на то, что в его понятийном поле термин "дисфункция" является второй ключевой особенностью социальной структуры - так как с её помощью описываются "ассиметричные отношения": явления конфликтов, противоречий, антагонизмов, напряжений, отклонений, амбивалентностей, экстремальных событий.

Понятие дисфункции, которое связано с              напряжением, принуждением,

давлением на структурном уровне, дает некоторый аналитический метод изучения динамики и изменений. Каким образом наблюдаемые дисфункции могут иметь место в конкретной социальной структуре, не вызывая ее нестабильности? Создает ли накопление напряжений и деформаций в социальной системе некоторую силу, которая стремится направить изменения таким образом, чтобы они приводили к уменьшению              напряженности?              И основной вопрос:              сосредотачивая

преимущественное внимание на понятии социального равновесия, не игнорируют ли тем самым функциональные аналитики явление социального неравновесия? Какие методики позволяют социологу более точно определить накопление

напряжений и деформаций в социальной системе? В какой мере знание структурного контекста позволит социологу предвидеть наиболее вероятные направления социальных изменений? 26.

Отвечая на все эти вопросы, Мертон вводит понятия: "социальный механизм, через которые выполняются функции" и "функциональные альтернативы, через которые могут заменяться некоторые функции":

Функциональный анализ требует конкретного и детального объяснения механизмов, с помощью которых выполняется функция. Это относится не к психологическим, а к социальным механизмам (то есть разделение по ролям, обособление институциональных требований, иерархическое ценностей, социальное разделение труда, ритуалы и церемонии). Если мы отказываемся от необоснованного положения о функциональной необходимости конкретных социальных структур, то испытываем потребность в некотором понятии функциональной альтернативы, эквивалента или заменителя.

Это ставит проблему определения диапазона изменчивости явлений, оставаясь в котором, они могут выполнять определенную функцию. Этот диапазон вносит подвижность в застывшую картину существующего и неизбежного. В этом отношении, центральной идеей Мертона является рассмотрение поведения человека как структурно обусловленного и закрепленного в системе социальных отношений.

Данный методологический подход имеет очень важное значение для понимания поведения бюрократа, политика, чиновника, предпринимателя, менеджера, особенно российского типа.

"Структурное размещение" любого индивида - это и есть его неформальный социальный статус, "признанная позиция", причём и в социальной системе и в «деловой сети». Но тогда - как и почему возникает, существует и изменяется тот или иной социальный статус, который и является "строительным блоком" социальной структуры?

Согласно Мертону, каждый неформальный статус имеет три основных аспекта:              нормативный, вероятностный и идеальный. Нормативный аспект

неформального статуса - это набор общепринятых ценностей (экспектаций), смоделированных в отношении требуемого поведения индивида для каждой конкретной "роли" (концепция "ролевой установки"). В рассматриваемом случае набор общепринятых ценностей или экспектаций, смоделированных в отношении требуемого поведения индивида в функциональном анализе Мертона - есть не что иное, как аналог базовых предпочтений или набор рыночных ценностей в системе социолого-экономического подхода.

Вероятностный аспект неформального статуса - это соответствующий набор шансов, ресурсов, возможностей, льгот, доступных для определенной группы индивидов данного конкретного статуса. Идеальный аспект статуса - соответствующий набор смоделированных убеждений, взглядов, жизненных принципов, типичных для определенной группы индивидов данного конкретного

статуса. Но каковы же измерения и компоненты поведения индивидов, занимающий неформальные статусы и выполняющих роли?

Роберт Мертон разработал концепцию поведения индивида, исходя из контекста "социального мира", который имеет три измерения:              "культурной

структуры",              "социальной структуры в узком смысле"              (или "вероятностное

измерение социальной структуры"), и "идеальной структуры". Культурная структура характеризуется только нормативными терминами - системой норм, ценностей, ролей и институтов. Аналогично положение о социальной структуре в узком смысле обогащается понятием "вероятностной структуры", основанной на представлениях о "жизненных шансах" и "узаконенных имущественных интересах" (эти термины впервые ввел в научный оборот Вебер). "Вероятностное измерение социальной структуры" следует понимать как иерархию различных возможностей доступа к ресурсам, льготам, ценностям; у Вебера - аналогичные категории: богатство (собственность), власть, престиж, выраженные в термине "жизненные шансы", составляли исходный понятийный каркас социальной динамики и поведения человека.

Наконец, третье измерение "социального мира", в рамках которого осуществляется поведение человека - это "идеальная структура". Мертон вводит основное различие между отношениями и фактическим поведением, между публично демонстрируемыми и сугубо личными отношениями, упоминает о "состоянии общественного мнения" или "преобладающем мировоззрении", а также говорит о перспективе и взглядах как "результате социальной позиции". Причем все эти различия относятся к сфере социального сознания, которое является именно структурным, а не психологическим измерением. Компоненты социальной структуры на всех трех уровнях различно взаимосвязаны как на одном из них, так и между ними. Фактически только изучение этих взаимоотношений и отражает суть

27

социальной структуры у Мертона как системы связей обмена .

На наш взгляд, очень важной чертой функционального анализа является неформальных и формальных отношений рассмотрение Мертоном поведения человека в пространстве "функций и дисфункций" социального мира, а также, что ещё более важно, - в пространстве "явных и латентных функций".

Мертон рассматривает понятие "интеграции" компонентов социальной структуры как явления "не заданного" (допущения "заданности" социального континуума были характерны для неокантианских традиций в социологии), но "проблематичного", "непредвиденного". При этом различные степени социальной интеграции устанавливают границы спектра от полного согласия (consensus) до полного разногласия (dissensus). Границы спектра степени интеграции от "consensus" до "dissensus" представляют собой аналитические возможности "идеального" описания "полной функции"              (то есть полной адаптивности)

социальной структуры, до "полной дисфункции", то есть до тяжелого конфликта (антагонизма, аномии и т.п.). Мертон считал, что социальные "явления могут быть функциональными для одних индивидов и подгрупп и дисфункциональными для

других... что функциональный анализ имеет тенденцию сосредоточивать внимание на статике социальной структуры и пренебрегать изучением структурных изменений. Такое подчеркивание статики не является внутренне присущим теории функционального анализа" [20]. Верификация этого положения, безусловно, важного для анализа человеческого поведения, осуществлена в его концепции "социологической амбивалентности".

В первоначальном смысле "социологическая амбивалентность" связана с отношениями между нормативными стандартами, составляющими единую социальную роль. Суть социологической амбивалентности состоит в том, что в социологически смоделированной ситуации в процессе взаимоотношений от человека ожидаются несовместимые поведения, отношения или ценности. Причем "нормативное разногласие" может иметь место не только внутри одной роли, но также между нормами и ценностями (экспектациями) в рамках социального института. И здесь дезинтеграция является скорее правилом, чем исключением: основной характеристикой социальных институтов является смоделированность на базе потенциально конфликтных нормативных пар. Социологическая

29

амбивалентность повсеместно внедрена в социальные институты . Это положение, на наш взгляд, очень важно для анализа бюрократического и предпринимательского поведения людей в современной России.

По Мертону, функциональный анализ должен заняться выделением:              а)

подлежащих рассмотрению социальных форм, будь то целостные системы или их части; б) различных типов влияний этих форм на эмпирически установленный "реквизит выживания"; в) процессов, благодаря которым именно данные формы, а не какие-нибудь другие начинают существовать и оказывать разнообразное влияние друг на друга и на целостные системы. При этом должен иметься минимум понятий, которым должен оперировать социолог, чтобы выполнить адекватный функциональный анализ.

Эта мертоновская модель социологического человека вписывается в детерминационные схемы влияния на него социальных структур, что и является уникальной особенностью функционального анализа. Необходимо описывать те причинные процессы, которые вызвали появление определенной структуры, которая имеет влияние на другие структуры и на всю систему в целом.

Мертон изобрел пять процедур, необходимых для осуществления этой функциональной парадигмы. Исходным моментом для выяснения причин и следствий поведения человека и функционирования социальных структур является "полное описание" деятельности подлежащих изучению индивидов и групп, описание стандартных, повторяющихся форм взаимодействий исследуемых единиц. Такие описания дают ключ к пониманию функций, выполняемых подобными действующими структурами и исследуемыми единицами. Характер описаний должен включать понятия роли, статуса человека, принадлежности к группе, определения его места во взаимосвязанных социальных статусах, типов и норм взаимодействий между людьми однотипных и разных статусов, социальные взаимосвязи между ними, изменения в стандартах взаимодействия. Структурные понятия определяют место всех людей, принадлежащих данной социальной группе, в их взаимосвязанных социальных статусах и подсказывает гипотезу для последующей функциональной интерпретации. Функциональный анализ даёт описания объекта исследования. При этом он должен: установить изучаемый образец стандартизованного поведения, выявить дифференциальное участие, устранить альтернативные способы поведения благодаря существующему стандарту, осмыслить структурный контекст (в котором образец "выживает"), определить смысловые "значения" образца (для входящих в него индивидов) как "эмоциональное и рациональное значение, вкладываемое участниками в стандартизированное поведение", выявить различия между мотивами участия в стандартизированном поведении и его объективной стороной". Получив всю эту информацию, можно установить явные и латентные функции исследуемого образца стандартизованного поведения, на основе определения закономерностей поведения, не осознаваемых участниками, но которые связаны с главным стандартом поведения. Наконец, можно установить "общий баланс" функций и дисфункций этого социального подразделения в различных сегментах социальной системы. Таким способом параметры мертоновской модели социологического человека могут быть технологически вписаны в различные социальные структуры и подвергнуты функциональному изучению [21].

Проводя описание того, как проявляется упорядоченность исследуемых образцов стандартного поведения, которая не осознается действующими лицами, но имеет определенное влияние на всех членов группы, Мертон углубляет функциональный анализ, нацеливая исследователя на изучение ”латентных” (или ”непреднамеренных”) функций данного социального подразделения. Каково же соотношение явных и латентных функций? Ответ на этот вопрос имеет принципиально важное значение, поскольку в своем исходном методологическом виде сама процедура "разграничения" между явными и латентными функциями составляет саму сущность мертоновского функционального анализа.

Разграничение между явными и латентными функциями было введено, во- первых, для того, чтобы "исключить то смешивание сознательной мотивации социального поведения с его объективными последствиями, которое часто обнаруживается". Во-вторых, различение "субъективных категорий мотивации" ("субъективных целей, нужд, интересов") с "объективными категориями функций" ("функциональными последствиями действий, не осознаваемыми последствиями, функциями, не ограниченными сознательной и явной целью",              "скрытыми

функциями") - должно, по, Мертону, "направлять внимание наблюдателя на существенные элементы ситуации и предупреждать возможность оставления их незамеченными". В-третьих, "в основе разграничения между явными и латентными функциями лежит следующее:              первые относятся к тем объективным и

преднамеренным последствиям социального действия, которые способствуют

приспособлению или адаптации некоторой определенной социальной единицы (индивидуум, подгруппа, социальная или культурная система); вторые относятся к непреднамеренным и неосознанным последствиям того же порядка". В-четвертых, имеется особый, глубинный смысл этого разграничения между явными и латентными функциями, который заключается в том, что "это разграничение позволяет понять стандарты социального поведения, которые на первый взгляд кажутся иррациональными" [22].

Таким образом, разграничение между явными и латентными функциями прежде всего помогает социологической интерпретации многих видов социальных действий, которые продолжают существовать даже и тогда, когда явно поставленные перед ними цели никак не осуществляются.

Как работает эта схема, Мертон показывает на примере ее верификации с точки зрения «боссизма и политической машины» - что для нас сегодня особенно актуально как в теоретическом, так и в практическом планах.

Мертон отмечает, что для истинного понимания стандартов социального поведения, которые на первый взгляд кажутся «иррациональными» и объяснить подлинное поведение человека и группы, необходимо выявить "подлинной роли этого поведения". Методологический прием в объяснении данной ситуации заключается в следующем: Мертон вводит понятие латентной функции, принятие которой может напомнить, что это поведение ("предрассудительное", "иррациональное") "может выполнять функцию для группы, совершенно отличную от его явной цели".

Очень важное методологическое положение Р. Мертона является то, что путем систематического применения понятия латентной функции иногда можно обнаружить, что явно иррациональное поведение является положительно функциональным для группы.

Делая такое заключение, Мертон открыто "посягается" на модель Homo Economicus, которая не может с точки зрения своего экономического подхода объяснить "неэкономические", "иррациональные" социальные действия.

Именно в этом пункте Мертон видит главные преимущества социологического подхода над любыми другими подходами.

Как всё же работает представленная теоретическая схема Мертона?

Он начинает анализ американских социальных механизмов поведения "капитанов индустрии", "боссов большого и малого бизнеса", политических и других «боссов» с простого вопроса: "Как им удается постоянно сохранять свою действенность"[23] ?

Функциональный анализ американских механизмов социального поведения он рассматривает как сложившуюся структуру капиталистической системы. Мертон исходит из следующего допущения: "изучаемый образец" социальной структуры существует, значит, он удовлетворяет какую-то нужду, потребность, явную и латентную. Согласно отправной точки зрения функционализма, устойчивые

социальные системы и социальные структуры обычно (не всегда) выполняют позитивные функции, которые в настоящее время не могут быть адекватно выполнены с помощью других существующих систем и структур. Если это допущение верно, то реально существующая социальная структура, даже если она "явно вредная организация" и даже "опорочена публично", всё равно "в современных условиях выполняет какие-то жизненные скрытые функции".

Если образец устойчиво существует в выживающей системе, то, он должен иметь "позитивные" функции, обеспечивающее это выживание; и если устойчивый образец не выполняет "явных функций", то он выполняет "латентные" функции. Это допущение Мертона трансформируется в его афористичное изречение: социальные образцы, которые не выполняют явных функций, должны выполнять латентные; и если образец выполняет по отношению к каким-либо сегментам населения роль дисфункций, то его устойчивость наводит на мысль, что обычно он должен иметь позитивные функции: удовлетворяющие потребности других сегментов.

Так, основная структурная функция политического или делового руководителя (босса) - организовывать, централизовывать и поддерживать хорошие условия для работы "разъединенные элементы власти"              ("рассеянные сегменты власти"),

"которые в настоящее время рассредоточены по всей нашей политической системе. С помощью централизованной организации политической власти босс и его аппарат могут удовлетворять потребности различных подгрупп более обширного сообщества, которые не могут быть адекватно удовлетворены социальными структурами, юридически узаконенными и санкционированными культурой. Чтобы понять истинную роль боссизма и политической машины, необходимо рассмотреть два типа социологических переменных: (1) структурный контекст, который делает трудным, если не невозможными, для морально структур, выполнение существенных социальных функций и тем самым создает предпосылки для возникновения политических машин (или их структурных эквивалентов), выполняющих эти функции, (2) подгруппы, чьи специфические потребности удовлетворяются только с помощью латентных функций политической машины" [24].

Итак, как предпринимательские, так и политические механизмы возникают в структурном контексте таких систем, где власть (хозяйственная и политическая) децентрализована настолько, что ее нельзя мобилизовать на удовлетворение нужд и потребностей крупных сегментов населения.

Тем самым, Мертон утверждает идею, согласно которой, в свое время политические механизмы получили "селективное преимущество" над альтернативными структурами при удовлетворении первичных потребностей в некоторых сегментах системы. Такого рода "обратная причинная цепь" (Стинчкомб) представляет, "законную форму причинного анализа, так как потребности системы считаются здесь предшествующими во времени тем событиям, которые они вызывают, - в данном случае возникновению политических механизмов в социальной структуре Америки" [25].

Само существование "латентной функции" Мертон связывает с возникновением "неформальных отношений", которые могут "удовлетворить существенные социальные потребности", в случае, если они не могут быть осуществлены соответствующими "моральными структурами" общества.

Этим социологическим открытием он смог объяснить истинную роль политической машины как для предпринимательства, так бюрократии, как и для других "стандартных образцов" социальных структур и экономического поведения. Он поставил следующий вопрос: почему в Америке возникла "значительно более человеческая система неофициального правления, главной целью которого скоро сделался обман законного правительства" [26].

Мы можем интерпретировать данный вопрос для наших современных условий "рыночной экономики" следующим образом:              почему в России в

предпринимательской среде возникла, по сути, аналогичная система "неофициального правления, главной целью которого скоро сделался обман законного правительства"?

И как взаимодействуют на самом деле "политическая машина" и "деловое сообщество"? Политическая машина в теоретическом и практическом отношениях противопоставляется, по Мертону, как альтернативно имеющая слишком большое "селективное преимущество" относительно "законного правительства".

Мертон предлагает отвлечься от моральных соображений и выявить те объективные социальные образцы, которые сохраняют свою устойчивость на примере взаимодействия политической машины и делового сообщества. Если какой- нибудь образец сохраняет свою устойчивость, значит, он имеет функциональное значение и выполняет позитивно-конструктивные функции (возможно, только "латентные") по удовлетворению нужд и потребностей рассматриваемых социальных подгрупп, причем, что важно - с предельно "минимальными издержками" (появляется "экстремальный принцип").

Описывая эту ситуацию, Мертон ссылается на Линкольна Стеффенса, который в статье "Апология взятки" говорил следующие слова, вскрывающие сущность взаимоотношений политической машины и делового сообщества в Америке (на наш взгляд, это применимо и к России): "Наша экономическая система, которая предоставляет богатство, власть и одобрение людям, оказавшимся способными приобрести нечестным путем лес, шахты, нефтяные поля и привилегии, является порочной". На конференции руководителей бизнеса в Лос-Анжелесе Линкольн Стеффенс утверждал: "Босс и его машина стали составной частью организации экономики. Ни одно предприятие, будь то открытие железной дороги или разработка леса и т.д., не может начать действовать, если его руководитель не будет подкупать или не присоединится к коррупции правительства. По секрету вы не можете не признаться мне, что дело обстоит именно так. И я скажу вам здесь полуофициально, что дело обстоит именно так. И так по всей стране. Это означает, - делает вывод Стеффенс, обращаясь к руководителям бизнеса, - что мы имеем организацию общества, в котором по ряду причин вы и вам подобные, наиболее

способные, умные, деятельные руководители общества должны (вынуждены) выступать против общества и его законов" 36.

Дело в том, что продажная политическая машина может выполнить более эффективно, чем другие альтернативы, цикл функций по регулированию и контролю над ничем не ограниченной конкуренцией корпораций и фирм (причем, что важно, без чрезмерного вмешательства в специфическую деятельность экономических предприятий). Это происходит потому, что "продажная политическая машина" предлагает эти услуги по регулированию и контролю персонально, без лишних вопросов, "неформально", не оскорбляя человеческого достоинства.

Для подгруппы бизнеса, прежде всего большого, политические боссы выполняют функцию по обеспечению этой группы своей поддержкой и политическими привилегиями, которые несут собой фирмам и корпорациям непосредственные экономические выгоды и позволяют укреплять их положение, приближаясь к цели - получению максимальных прибылей. Корпорации часто хотят избежать "хаоса неконтролируемой конкуренции": они желали бы большей надежности, "короля в экономике", который контролировал бы, регулировал и организовывал конкуренцию, но такого "короля", который бы не был официальным лицом, подчиненным в своих решениях общественному контролю.

Последнее было бы "правительственным контролем", а значит табу. Политический неформальный босс выполняет эти требования превосходным образом и с минимальными издержками. "Латентная” ("скрытая”) функция такого босса поистине многомерна и имеет достаточно широкий спектр "нелегальных действий". Так спрос на особые привилегии бизнеса заложен в самой структуре общества, то босс выполняет различные функции для лиц "делового сообщества", ищущих привилегий для своего бизнеса. Держа в своих опытных руках нити управления различными правительственными подразделениями, бюро и агентствами,              босс рационализирует отношения между частным

предпринимательством и широкой публикой. Он является представителем мира бизнеса в других, чуждых, а иногда недружественных, правительственных кругах. Эти его экономические услуги хорошо оплачиваются респектабельными клиентами бизнеса.

Мертон обратил внимание на то, что "потребности бизнеса в их настоящей форме" не могут быть в принципе удовлетворены "обычными и одобренными культурой" социальными структурами, выступающими в своей явной (не латентной) форме. Именно потому "незаконная, но более или менее эффективная организация политической машины стремится предоставить услуги нуждающимся". Мертон привёл следующие парадоксальные примеры из "живой жизни Америки": "Дипломированный судья нередко произносит приговор тому самому рэкетиру, рядом с которым он сидел прошлым вечером на неформальном ужине политических заправил.

Районный прокурор сталкивается с освобожденным преступником по дороге в заднюю комнату, где политический босс проводит собрание.

Крупный бизнесмен и крупный рэкетир могут почти с равным основанием жаловаться на "вымогательские" поборы в фонд партии, требуемые боссом.

Социальные противоположности сходятся в прокуренной комнате преуспевающего политика. В свете функционального анализа все это не представляется более парадоксальным. Поскольку машина обслуживает как деловой, так и преступный мир, то обе, на первый взгляд, противоположные, группы взаимодействуют" [27]. Это происходит именно потому, что так же, как политическая машина обслуживает узаконенный бизнес, точно так же она выполняет аналогичные функции для незаконного бизнеса - порока, рэкета и преступления.

Временно отбросив "отношение морального негодования" и исследуя "с полным беспристрастием" фактические действия организации "незаконного бизнеса", обнаруживаем, что подгруппа профессиональных преступников, рэкетиров или игроков имеет существенное сходство с организацией, требованиями и действиями подгрупп промышленников, людей бизнеса или торговцев: как есть короли леса и короли нефти, так есть короли порока и короли рэкета.

Важно отметить, что в этих ситуациях срабатывают "экстремальные принципы в социологии": если растущее узаконенное предпринимательство организует административные и финансовые синдикаты для того, чтобы "рационализировать" и "объединять" различные области производства и деловой активности, то растущий рэкет и преступность организуют синдикаты для того, чтобы внести порядок в сферы производства противозаконных благ и услуг, в области, которые в противном случае остались бы хаотичными. Если узаконенный бизнес считает разрастание мелких предприятий расточительным и малоэффективным явлением: заменяя, например, сотни мелких бакалейных лавок гигантскими торговыми кварталами, то и незаконный бизнес усваивает этот деловой подход и синдикализирует преступность и порок. И, наконец, что является во многих отношениях, по Мертону, главным: существует фундаментальное сходство, если не полное тождество, в "экономических ролях" узаконенного и неузаконенного бизнеса.

Оба бизнеса имеют дело с обеспечением товарами и услугами, на которые имеется экономический спрос. Обе эти деятельности оказываются бизнесом, индустриальными и профессиональными организациями, распространяющими предметы потребления и услуги, нужные некоторым людям, и для которых существует рынок, где эти предметы потребления и услуги превращаются в товары. А в преимущественно рыночном обществе, согласно Мертону следует ожидать, что всякий раз, как появится рыночный спрос на определенные предметы и услуги, немедленно возникнут соответствующие предприятия. Поэтому занимать исключительно моральную позицию по отношению к "продажной политической машине" - значит упускать из виду те структурные условия, которые порождают это столь резко критикуемое "зло".

Социологическое же обоснование "продажной политической машины" сводится к следующему: коль скоро признается экономическое тождество между "узаконенным" и "незаконным" бизнесами, то на этом основании можно утверждать, что "продажная политическая машина" должна оказывать определенные услуги как первому, так и второму видам бизнеса. Разумеется, с точки зрения социального статуса группа бизнесменов и группа преступников являются, противоположными полюсами.

Но проблема здесь заключается в том, что статус не определяет полностью поведения человека и взаимоотношений между группами. Учитывая их характерные нужды и потребности, "продажная политическая машина" как "централизованная структура", обслуживающая их объединяет различные подгруппы в "большом обществе", "каковы бы ни были их личные желания и намерения". Политическая машина обладает соответствующими возможностями в осуществлении межстратификационной мобильности - "перелива" некоторых лиц из группы бизнесменов в группу преступности, и обратно. Более того,              "продажная

политическая машина" имеет еще одну весьма действенную функцию: обеспечения альтернативных каналов социальной мобильности для тех, кому не доступны "легальные" возможности личного продвижения.

Мы столь подробно разобрали теорию и практику неформальных связей и латентных функций Роберта Мертона, чтобы доказать - то, что происходит в современной формальной и неформальной России - вполне закономерно и хорошо подчиняется правилам социологической концепции структурного контекста.

Наш личный вклад в приращение знаний этой концепции Р. Мертона - совершенствование его концепции с точки зрения контрактного подхода.

С точки зрения модели неформальных контрактных отношений, все экономические системы представляют собой то или иное сочетание фирм и рынков. Само существование фирм и их эффективность обусловлены снижением трансакционных издержек, развитием внутренних и внешних контрактов для повышения надежности работы.

И бюро и фирма представляют собой структурированные социальные и деловые сети коммуникаций, определяющие уровень эффективности проводимых сделок (контрактов), снижающих моральный риск оппортунизма, определяемый в терминах Уильямсона как эгоистическое поведение - преследование личных интересов с использованием коварства.

В рамках этой логики цель осуществления и поддержания контрактных отношений определяется как реализация функции выживаемости бюро или фирмы. При «нарушении» или «невозможности осуществления» легального контракта все функции выживаемости обеспечиваются специально организационными методами - заключением «нелегальных контрактов». Деловые группы или деловые сети предлагают защиту любых контрактов, причем сами создают спрос и предложение при наименьших расходах, идентифицируют заинтересованных агентов и организуют управление необходимой информацией. Все эти критерии легко применяемы и к более жестким нелегальным рынкам, таким, например, как "рынки преступлений”, структурированные соответствующими «деловыми сетями»              -

контрабандой, наркотиками, азартными играми, проституцией, коррупцией,

различными криминальными организациями. Они, как и легальные организации, тоже интернализуют трансакционные издержки, развивают свои схемы внутренних и внешних контрактов для их защиты, повышения надежности сделок. В этом также заключается упомянутый выше революционный процесс перехода от статусных отношений к контрактным: в частности жестокий бизнес отрицает или не обращает внимания на мещанские добродетели и такую же мещанскую мораль.

В рамках развития этой логики существование, к примеру, коррупции как элемента контрактных отношений, определяется невозможностью сделать дело иначе, как посредством нарушения легального контракта, причем аналогичным организационным методом - заключением контракта, только нелегального. Так, для тех же криминальных фирм и бюро, действующих на "нелегальных рынках", та же коррупция, угроза или реальное использование насилия являются средствами для снижения трансакционных издержек от нелегальной деятельности. Последняя характеризуется такими признаками, как отсутствие контроля нейтральной инстанции (к помощи которой можно обратиться в случае нарушения контракта); возможность задержания товара; арест властями участников контракта. Чтобы обеспечить свою надежность, стабильность и развитие, нелегальный рынок и создает систему защиты. Так, комбинированное использование угрозы, насилия и коррупции обеспечивает мощную защиту от преследований со стороны полиции и судебных органов и в целом позволяет снизить неопределенность нелегальной сделки, связанную с асимметрией и неполнотой информации либо с нерациональностью агентов.

Нелегальный контракт этого типа должен соблюдаться очень узким кругом лиц как предпринимателей, так и чиновников, участвующих в нелегальных операциях, что и приводит к созданию интегрированной деловой сети с достаточно высокими показателями ее эффективности.

Мертоновская теория неформальных отношений, на наш взгляд, вполне применима к нашему современному обществу.

Как справедливо отмечает известный политолог Л. Швецова, несмотря на обещание демонтировать олигархическую систему, данное В.В. Путиным ещё в первый президентский срок, целые отрасли российской экономики по-прежнему монополизированы магнатами, многие из которых неформально связаны с могущественными бюрократами, контролирующими такие сектора как сельское хозяйство, оборона или нефтегазовая отрасль. Со сталинских времен по сути мало что изменилось. Вместо экономического планирования государство теперь руководит бизнесом 38.

Совокупность неформальных правил, а также экономической активности, ведущейся в соответствии с ними, достаточно точно отражается термином «неофициальная экономика», в рамках которой в России реально производится преобладающая часть валового национального продукта страны. Под этим термином понимается неучитываемая и нерегистрируемая экономическая активность,

Анализ роли этих неформальных отношений в обычных хозяйственных практиках, в функционировании систем реального управления, в механизме их формирования и воспроизводства был недостаточен, поскольку исключал из рассмотрения проблемы самого человека в различных его окружениях, его реальные действия «за фасадом публичного права по тайной системе правил»[28] и подменял само существо проблемы живучести таких явлений, например, анализом роли бюрократии.

Для более полного понимания феномена неформальных отношений было необходимо изучение реальных управленческих взаимодействий как в экономике, так и на уровне «обычной жизни». Как показали эмпирические исследования, неформальные взаимодействия, в ходе которых нарушаются те или иные официальные нормы, регламентирующие управленческую и/или экономическую деятельность, исключают юридически противоправные действия, совершаемые в корыстных целях, направленные на личное обогащение участников. Проблема связи «неформального альтруистичного» в интересах производства и «формально криминального» в личных интересах нарушения правовых норм требует особого, углубленного изучения.

Отвечая на вопрос о том, каковы наши мотивы и аргументы в пользу социологии именно неформальных отношений? - мы хотим подчеркнуть, что методология разработки алгоритма нашего ответа такова, что первоначально мы пытаемся показать, каким образом актуальность темы “неформальности ” сочетается с проблематикой социологии как таковой в разнообразных практических и научных направлениях; далее рассматриваем “неформальные отношения” как таковые, определяем их практическую значимость и особую актуальность сегодня особенно в сфере политики и в экономике; и, наконец, мы завершаем теоретическое введение обсуждением проблем “социологии неформальных отношений”, а также различных её эмпирических приложений - в экономике, политике, культуре, на рынке недвижимости, и других рынках, где, как и почему действует достаточно большое количество неформальных практик. Более тонкий анализ неформальных практик проводится в концепции экономической социологии В.В. Радаева, который вводит понятие формальные и неформальные правила, которые он распространяет на любые содержательные действия. При этом, к примеру притязания на доходы со стороны других агентов могут быть: формальными (законными), реализуемыми в виде налогов, официальных отчислений, процентов, комиссионных; неформальными (незаконными), реализуемыми в виде взяток, «откатов» и прочих платежей, не фиксируемых в официальной бухгалтерской отчетности [29].