Нации в современном мире существуют во взаимодействии, отражаясь в сознании друг друга. Эпоха понимания наций как автономных самодостаточных целостностей ушла в прошлое безвозвратно так же, как ранее ушли в прошлое представления о неразрывной связи монархического правления и государственного суверенитета. Поэтому действительное национальное достоинство народов определяется не столько прошлой историей или возможностями использовать силовую политику, сколько тем образом (имиджем), который складывается об этой нации в сознании иных Текст представляет собою авторский экстракт из Заключения к книге «Межнациональные конфликты в постсоветском пространстве» (М., 1996. С. 238—251). См. также: Здравомыслов А.Г. К обоснованию релятивистской теории нации // Релятивистская теория нации. М., 1998. С. 9—25; Здравомыслов А. и ЦуциевА. Этничность и этническое насилие: противостояние теоретических парадигм // Социологический журнал. 2003. № 3. С. 20—50. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 18 базового пособия учебного комплекса по общей социологии. 582 583 национальных сообществ. В то же время наличие таких образов-представлений о других есть часть собственного национального самосознания. Создание или конструирование таких «образов других» — задача, выполнение которой предполагает достаточно развитые культурные предпосылки... В этой связи рационализация национальных стереотипов относительно других народов и наций остается наиболее существенной задачей, содействующей более глубокому взаимодействию национальных культур между собою. Центральной категорией современного, релятивистского понимания нации является понятие национального самосознания. Речь идет именно о национальном самосознании, то есть о сознава-нии народом самого себя как некоторой общности, отличающейся от других. Однако чувство национального самоопределения всегда соотносится определенным образом с восприятием других наций. И если говорить резче, то речь идет о том, что русские только потому являются русскими, что существуют немцы, французы, американцы и т.д. — в одной плоскости национальных отношений — и татары, чеченцы, башкиры, осетины и т.д. — в другой их плоскости, с которыми они постоянно себя соотносят и говорят: «Мы — русские, значит, мы не немцы, не французы, не американцы и т.д.» Это означает, что момент исторической нагрузки на национальное сознание уменьшается, а составляющая, связанная с сопоставлением народов друг с другом, — увеличивается. С этой точки зрения, определение нации как «исторически сложившегося сообщества людей» не отвечает современным требованиям. Конечно, каждая нация определенным образом аккумулирует собственный опыт, но главный смысл существования наций в современном мире состоит в том, как они воспринимают друг друга как сообщества. Попытаемся более систематически подойти к обоснованию этого тезиса. Прежде всего, национально-этнические общности, населяющие Землю, «знают» о существовании друг друга и вступают друг с другом в сложнейшие отношения. Однако это «знание» пришло не сразу, оно есть лишь достояние XX в., в ходе которого и происходил процесс «взаимного узнавания», продолжающийся и до настоящего времени. Констатация этого факта является отправным пунктом релятивистской теории нации, основанной на тезисе о референтной природе каждой нации, равно как и любой иной этнической группы... Главный смысл релятивистской теории нации состоит в том, что у каждой национально-этнической группы имеется свой собственный круг национальных или этнических сообществ, с которыми идет постоянное культурное и психологическое сопоставление. Это сопоставление составляет содержание национального самосознания, которое представляет собой ключевое понятие релятивистской теории наций. В известном смысле можно сказать, что русские обладали бы иным национальным самосознанием, если бы не было, например, немцев. Немцы также обладали бы иным национальным самосознанием, если бы не опыт двух мировых войн и предпринятая гитлеровским режимом попытка решения еврейского (более широко — расового) вопроса путем организации фабрик массового уничтожения людей. Второй момент, связанный с идеей референтности национального самосознания, заключается в том, что в рамках каждого национального самосознания складывается своя собственная иерархия значимых «других» национально-этнических групп. Это не означает доминирования чувств взаимной признательности, скорее национальные самосознания асимметричны. Третий важный вывод, следующий из признания референтного характера национального самосознания, состоит в признании его динамичности. Конечно, сохраняется базовый образ «иных наций», фиксированный в стереотипах, но эмоциональная составляющая этого образа оказывается весьма изменчивой. Рассматривая структуру современного национального самосознания, следует иметь в виду, что конкретные его формы — своего рода объективная реальность. Они не сочиняются произвольно, а вырабатываются в истории культуры данного народа. Этот тезис имеет решающее значение для понимания различий между ценностными и ресурсными аспектами этнонациональных конфликтов. Сточки зрения взаимоотношения индивида и общества — наиболее важной для социологического анализа — нация или этническая группа представляют собой нечто большее, чем совокупность отдельных индивидов; во многих отношениях понятие нации или этнической группы совпадает с понятием основного сообщества, в рамках которого осуществляется цикл жизнедеятельности индивида. Это то социальное пространство, в котором индивид реализует себя с помощью средств культуры, предоставляемых ему данным сообществом и осваиваемых им. Как правило, представление о нации в сознании индивида становится благодаря этому обстоятельству сакральным, а следовательно, и неотрефлексированным. Более того, принадлежность к нации придает смысл индивидуальному существованию, поскольку нормальный человек стремится выйти за пределы своего «Я» и соединиться 584 585 духовно с некоторым «Мы», в котором он проявляет себя и угасает. По силе своего воздействия значение национальной принадлежности соперничает только с религией. В определенном отношении национальное чувство вполне может быть сопоставлено с чувствами и убеждениями религиозного характера. Здесь есть неоспариваемые ценности, принимаемые на веру, есть «сонм святых» — национальных героев, есть реальное поприще для подвижничества, есть сакраль-ность и надежда на бессмертие, есть поощрение добродетелей, угроза отлучения и возмездие за отступничество, т.е. «высший суд». Способ национальной самоидентификации определяется тем, что индивид не выбирает нацию. Она ему задана вместе с рождением, умением говорить и культурным ареалом, который определяет рамки его жизненного пути и общепринятые стандарты социализации. Национальное бытие проникает в индивидуальное сознание вместе с речью, с усвоением умения общаться с людьми. Индивид начинает говорить не на абстрактном языке и не на эсперанто, а на своем «родном» языке, овладение которым им не замечается. Только после того, как он освоил свой язык и многие иные навыки поведения, он узнает о том, что есть люди, которые не понимают его языка и язык которых недоступен его пониманию без специальных усилий и посредников. Свой язык он воспринимает как некоторую природную данность, как умение дышать, ходить, удовлетворять естественные потребности. Отсюда и возникает иллюзия естественной принадлежности к этнической общности, национальному целому и представление о естественности самой нации. Значимость национального чувства определяется главным образом тем, что оно формируется стихийно, непреднамеренно у каждого человека в процессе его социализации. Кроме того, оно — первое или одно из первых чувств, выявляющих социальную природу человека, его связь с некоторой общностью, выходящей за пределы его индивидуального существования. Наконец, национальное чувство и возникающее на его основе национальное самосознание становится своего рода ограничителем коммуникации: оно фиксирует принадлежность человека именно к этой нации, а не к какой-либо другой... В структуре индивидуальной психологии символика и код национального чувства надстраиваются над этническим комплексом, который восходит к незапамятным временам. В жизни далеких предков этот комплекс несомненно был связан с инстинктом самосохранения. Широко распространенный среди многих народов обычай кровной мести представляет собой своего рода социальное обрамление кровнородственного этнического чувства. По-видимому, именно здесь находится ключ к разгадке причин, объясняющих огромный энергетический заряд национальных эмоций, особенно в случаях возникновения угрозы насилия. Здесь вступает в действие своего рода биопсихологический мотивационный ряд, обусловливающий автоматический переход от ощущения опасности к ответной агрессии. Практика развертывания этнонациональных конфликтов свидетельствует, что во многих этнонациональных группах и по сей день этническое чувство остается весьма слабо окультуренным воздействием современной цивилизации. Исключительность национально-этнического эмоционального и психологического комплекса в условиях насильственной фазы этнического конфликта оборачивается эксгуманизацией: исключением врага или чужака из числа лиц, на которых распространяются нравственные нормы, действующие в пределах своей этнической группы. В обычных ситуациях при контактах представителей разных этнонациональных групп между собою вступает в действие сложный комплекс эмоций амбивалентного характера: любопытство к иной культуре, доброжелательность и готовность взаимодействовать переплетаются с настороженностью и готовностью к защите. Впрочем, решающую роль как в индивидуальном, так и в социальном плане играет в данном случае реальный опыт межнационального общения с его положительными и отрицательными моментами. Всякое национальное самосознание включает в себя весьма сложные, нередко взаимоисключающие элементы, представляющие собой, с одной стороны, различные способы и структуры национальной самоидентификации, а с другой — разнообразные варианты восприятия и оценки иных национальных общностей. Иначе говоря, в национальном самосознании «Мы» постоянно соотносится с «Они», и лишь через это соотношение национальные самоидентификации приобретают определенный смысл. Сами по себе утверждения «мы — русские», «мы — немцы» и т.д. приобретают определенное мотивационное значение лишь благодаря тому, что под ними подразумевается существование «их», с которыми сознательно или бессознательно осуществляется сопоставление. Причем характер соотношения «Мы» и «Они» не остается неизменным. Осмысление и понимание этой динамики имеет принципиальное значение для релятивистской теории нации, которая противостоит биосоциальным и иным «объективистским» интерпретациям этого феномена1. 1 См. в этой связи наше исследование «Немцы о русских» М., 2003. 586 587 Для более основательного понимания содержания национальных проблем необходимо выделить три взаиморефлексирующих уровня бытования национального самосознания: • уровень повседневности; • уровень исторического бытия и текущей политики, чаще всего обращающейся к «историческому образу нации»; • уровень идеологический, сосредоточивающийся на интерпретации «национального интереса» и «национальной безопасности». При таком рассмотрении выясняется амбивалентная природа национальных чувств и идей, обнаруживающаяся на всех трех уровнях. Так, основные дилеммы национального самосознания применительно к нынешней российской политике состоят в следующих альтернативах: этнонационализм versus гражданственность; прорусские ориентации versus российские; изоляционизм versus глобализм. Облик российской нации, занимающей достаточно прочное место в современном мире наций, определяется и в дальнейшем будет определяться тем, как именно разрешаются эти три дилеммы. В широком смысле обеспечение движения национального самосознания в направлении второй альтернативы (в каждой из указанных пар) есть содержание рефлексивной национальной политики. Данный тезис не исключает движения в противоположном направлении, которое может быть тем более вероятным, чем сильнее российское общество будет ощущать внешнюю угрозу. Как правило, сосредоточение внимания на одном из обозначенных полюсов означает соответствующий вариант крайности: обращение к националистическому или антинациональному радикализму, которые питают друг друга и наносят ущерб «государственным или национальным интересам» благодаря упрощению реальной ситуации. Так, например, в современном соревновании технологий и информационных сетей выигрывает в практическом плане то государство или то сообщество, которое признает доминирующую роль глобальных процессов. Реальный парадокс современной национальной политики состоит в следующем: чем меньше делается упор на национальную обособленность или особенность, тем полнее включение в глобальные процессы и тем больше выигрыш для конкретной нации. И наоборот, чем сильнее акцентируется национальная идея, тем больше степень изоляции и тем очевиднее проигрыш в национальном масштабе. Важнейшим элементом национального самосознания, который формируется на более высоком уровне развития соответствующих национально-этнических общностей, является представление о национальных интересах. Выявление их содержания и направленности — результат идеологии и политики. Как правило, декларирование национальных интересов свидетельствует о достаточно сложной организации общественной жизни и о наличии слоя людей, которые берут на себя смелость говорить «от имени народа», опираясь на властные полномочия или претендуя на них. Сама по себе декларация относительно знания интересов означает, что сообщество, о котором идет речь, имеет несколько перспектив дальнейшего развития, выбор же между ними решается в ходе политической борьбы. Иными словами, как только кто-то берет на себя смелость эти интересы провозгласить, то в том случае, если это общество в достаточной степени дифференцировано, тотчас же образуется противоположный политический полюс, то есть такая позиция, которая дает другое видение тех же самых «национальных интересов». Между этими полюсами формируется напряженное поле политики — пространство борьбы за власть, авторитет, влияние и поддержку. Исход политического противостояния заключается в том, что именно победившая сторона получает возможность государственной интерпретации национальных интересов. Мануэль Кастелъс Сведения об М.Кастельсе приведены перед его текстом в предыдущем разделе Хрестоматии (подраздел 5.3). Помещенные ниже фрагменты его статьи «Становление общества сетевых структур» (1996) раскрывают одну из фундаментальных характеристик зрелого либерального общества, общая характеристика которого дана в базовом пособии учебного комплекса (глава 18).