<<
>>

Оптимистические и пессимистические концепции социальных трансформаций

Эволюционизм — лидирущая идея в классической социологии вплоть до Т. Парсонса, каковую сегодня подвергают уничтожитель- ной критике [6. С. 231-241]. Истоки эволюционизма — принятие метафоры развития биологического организма, с одной стороны, и глубокая вера в лучшее будущее человечества, будь то нравственное совершенствование, экономическая эффективность, господство рациональности или расширение рамок свободы индивидов, с другой.

Впервые прогрессистская идея вдохновила мыслителей эпохи Возрождения. Этот подход сегодня часто именуют девелопментализ- мом, другими словами, это утверждение постоянного однонаправленного и безвозвратного развития обществ. Уже Ф. Теннис сомневался в безусловности преимуществ современного общества по сравнению с традиционной общиной. Индустриализация и быстрая урбанизация в конце Х1Х - начале ХХ в., возникновение городов-гигантов наряду с преимуществами вызвали столь серьезные негативные последствия, что люди бросились сооружать поселения- спутники наподобие сельских общин. По сегодняшним стандартам благоустроенной жизни семья стремится иметь второй, загородный дом, где можно и отдыхать от городской напряженности, и бескорыстно общаться с соседями, и вернуться к живой природе. Научнотехнический прогресс привел к производству не только общеизвестных благ, но и смертоносного оружия массового поражения, загрязнению среды обитания, угрожающим изменениям климата на планете и т. д. и т. п. В области политики девелопменталистский подход столкнулся с инволюциями разного рода (например диктаторские режимы) и неспособностью современных социальных институтов обеспечить безопасность граждан и справедливость при осуществлении социальной политики[116].

Р. Нисбет назвал «метафору роста», т. е. поступательного от низшей к высшей стадии развития, ошибочной[117], а Ч. Тилли в 1984 г. писал, что исторические факты опровергают утверждения о существовании каких-либо различимых стадий в историческом процессе и, более того, ставят под сомнение любые описания прогресса[118].

В самом деле, не отсюда ли проистекают многообразные «пост»-состояния как якобы новые и прогрессивные этапы развития обществ? Почему Гид-

денс усомнился в идее постмодерного общества, назвав его обществом high modernity[119], что можно понять и как тупик модерности и как его высшую стадию (С. Кравченко находит адекватным перевод термина как «радикальный модерн»). Свойства такого общества автор описывает в понятиях повышенных рисков.

Крайне изобретательными оказались советские философы. Понимая, что со строительством социализма, как это предсказывали Маркс и Энгельс, что-то не получается, придумали его стадии: «в основном» построенный социализм, затем «зрелое» социалистические общество, а дальше при М. Горбачеве возникла метафора «рыночного социализма», что уж вовсе не имело отношения к основоположникам, но скорее к политике НЭПа, которую В. Ленин полагал «временным отступлением» от программы строительства социализма и коммунизма.

Решающий удар по девелопментализму нанес Э. Валлерстайн[120], утверждая, что возникновение глобальной капиталистической миросис- темы в принципе требует переосмыслить классику XIX - начала XX

в.              Наиболее сомнительной он полагает концепцию развития, потому что она опирается на внутренние источники прогресса обществ, каковые радикально корректируются изменениями в миросистеме, не говоря уже об утрате социально-экономической (частично и политической) автономии государств. Эта мысль совершенно согласуется с формулой Ф. Фукуямы о конце истории отдельных стран.

Возникает непростая проблема и с изложением курса «Социологические теории». Курс истории науки в полном порядке — история она и есть история. Профессиональный социолог обязан ее знать как профессиональный медик должен знать Парацельса, хотя сегодня ни один врач его советами не ограничивается, при этом пиявки до сего дня используют.

Моя позиция состоит в том, что почти ничто из классики не утратило своей актуальности для понимания социальных процессов в современных обществах (в смысле обществ XXI в.).

Да, верно, что прогресс чреват движениями вспять, верно и то, что мы, наша страна вошла в миросистему. Но остается разумным и другое — социальнокультурные, прежде всего институциональные, традиции продолжают себя «оказывать». Любая социальная теория — идеальный конструкт, каковой по определению не редуцируется в многообразие социальных фактов и событий[121]. Выше говорилось, что некоторые из классических теоретических конструктов к нашему времени вообще не относятся, но большинство фундаментальных открытий социологии XIX - на

чала ХХ в. остаются «работоспособными». Пусть «деятельностники» в современной социологии отрицают девиацию, поскольку понятие «девиация» связано со стабильной социокультурной системой. Но если учесть особенности наших социальных институтов и российского менталитета, девиация как социологическая конструкция совершенно уместна. Мы не признаем однополые браки, у нас нет понятия «политкорректность», и потому не чувствуем морального диссонанса, требуя (судя по результатам массовых опросов) убрать кавказцев из российских городов; в массовом сознании не укореняется следование международным правилам о защите прав человека и толерантность к представителям иных этнических групп[122]. Глубинные основы социальных институтов и русского менталитета глобализация практически еще не затронула.

Эти рассуждения ничуть не опровергают главный пафос критиков девелопментализма — если мир в целом не столько прогрессирует, сколько трансформируется, то следует активно влиять на трансформационные процессы.

В некотором смысле к девелопментализму можно отнести и марксистскую теорию революций—«локомотивов истории». Однако современные западные демократии научились так строить социальную политику, чтобы не только избегать революционного взрыва, но упреждать явные трудовые конфликты путем переговоров между союзами предпринимателей и наемных работников. Революции остаются одной из форм социальных изменений в странах авторитарных или диктаторских режимов[123].

Альтернатива девелопментализма — риск-теории[124].

Тот факт, что человеческая деятельность постоянно порождает опасные риски, был замечен в социальной теории уже в XVII-XVIII вв. Джан- батиста Вико утверждал, что общество неуклонно регрессирует и «золотой век в прошлом». Научно-технический прогресс не мог не обратить внимания естествоведов и социальных исследователей на непрерывное производство рисков. Но в макротеории концепция перехода к обществу рисков сформировалась сравнительно недавно.

Ульрих Бек в 1986 г. и Энтони Гидденс в 1990 г. вводят понятие риска и связывают это с глобализацией. Г идденс акцентирует анонимность порождения рисков путем функционирования безличных институтов и транскорпораций, которые институционализируют риски, навязывают их и создают «среду рисков»[125]. Никлас Луман в 1993 г. заметил, что «.мы можем познать нормальные процессы нашего общества, изучая, как

общество пытается осмыслить свои неудачи в форме риска»[126] и ввел понятие «порог бедствия». И, наконец, германский социолог Ульрих Бек четко формулирует концепцию общества рисков как особую теоретическую парадигму[127]. Риски—не побочный продукт современной цивилизации, но постоянно и легитимно производятся решительно во всех сферах общественной системы, они порождают чувство неуверенности и страха. Позитивная логика общественного производства вытесняется негативной. Общество риска нестабильно и способно породить солидарность массовых жертв рисков.

Называя Россию обществом повышенных и всеобщих рисков, О. Яницкий подчеркивает, что близится грань, за которой производство рисков начинает превосходить производство благ и полезных продуктов, «Управление превращается в “тушение пожаров”, в деятельность по ликвидации аварий и катастроф», а люди привыкают жить в экстремальных условиях[128]. Интересна работа С. Кравченко и С. Красикова, предпринявших попытку рассмотреть под углом зрения «рискологии» социологическую классику и постклассику. Как пишут авторы, они предпринимают «полипарадигмальную интерпретацию социальных рисков» исходя из того, что каждая из макротеорий, «используя свой инструментарий, анализирует отдельные тенденции общественного развития, характерные для конкретного времени, внося тем самым свой ограниченный вклад в общее представление об обществе и его рисках»[129].

Мрачная картина катастрофизма все же не должна (и, полагаю, не сможет) парализовать волю граждан и высших органов власти к принятию адекватных мер против возрастания рисков. Опыт алармизма Римского клуба тому подтверждение. Мировое сообщество создает глобальную систему сохранения среды обитания. Концепция Карла Поппера о самореализуемых прогнозах должна здесь «сработать». Осознав ситуацию в полной мере, люди и правительства стран, будем надеяться, изыщут средства и способы предотвратить дальнейшее сползание к порогу бедствий.

Теории циклических изменении11. Преодоление узости дилеммы оптимистов/пессимистов — прогресс или регресс можно искать в представлении о циклических (маятниковых) изменениях, которые отражают разворачивающиеся во времени повторяющиеся движения общества.

Наиболее очевидной аналогией для теорий циклических изменений являются природные циклы смены времен года. В зависимости от интереса наблюдателя указанные природные процессы можно интерпретировать двояко. Во-первых, как абсолютно циклический процесс, последняя фаза которого «возвращается к своей первой фазе, и цикл начинается снова, проходя тот же самый путь, который он проделал до этого»[130]. Во-вторых, как относительно циклический процесс, в котором траектория следующего цикла может не совпадать с траекторией предыдущих циклов по направлению (в количестве, пространстве или времени) и смыслу[131]. Если циклы повторяются на более высоком уровне, можно говорить о циклическом прогрессивном развитии, если на более низком уровне, то о циклическом регрессе.

Циклические концепции убедительно подтверждаются периодами подъема и спада экономической активности (экономические циклы по Н. Кондратьеву, удостоенному Нобелевской премии). Аналогично и социально-политическая преобразовательная активность не может быть постоянной. Люди должны адаптироваться к новым условиям, ими же созданным в процессе реформ, «перевести дух». Циклические процессы можно наблюдать также в подъеме и угасании цивилизаций (Н.

Данилевский, П. Сорокин, О. Шпенглер, А. Тойнби).

При анализе современных российских трансформаций А. Ахиезер приходит к выводу, что в отечественной истории имеют место циклы прозападных реформ, сменяющиеся противоположным стремлением к восстановлению национальных традиций[132].

Как говорилось выше, в современной мировой литературе дискутируется вопрос: является ли эпоха постмодерна «высокой» (в смысле фазой, завершающей развитие современных индустриальных обществ) или ее наступление возвестило конец западной цивилизации и вступление в фазу глобальных и национальных рисков?

Доказательно и «однозначно» оценить достоинства и минусы парадигмы циклизма затруднительно. Циклические социальные изменения есть синусоида, которая обозначает разворачивающиеся во времени повторяющиеся движения обществ между двумя полюсами. Но что это за полюса? Если представить их как точки подъема и спада, то с этим трудно не согласиться: все общества и цивилизации переживали и будут переживать подобные циклы. Если же исходить из идеи возвратного движения к прошлому, то циклизм — явная утопия, ибо, как сказал еще древний философ: «В одну и ту же реку нельзя войти дважды». Кроме того, аккуратный прогноз наступающего цикла, его субстанционального содержания почти нереален, ибо парадигма циклизма в принципе не содержит в себе обосно

ванные аргументы относительно сущностной природы будущего. Предсказания П. Сорокина о наступлении гармонии сенситивных и рациональных культур — скорее мечта великого гуманиста, нежели научное предвидение.

Практически социальные прогнозы ближайшего будущего возможны: (а) как вероятностные и (б) как опирающиеся на обобщение суждений экспертов. К тому же экспертные оценки должны регулярно корректироваться теми же или иными командами специалистов[133].

Деятельностно-активистская концепция социальных изменений вполне нейтральна под углом зрения оптимизма/пессимизма. Мы уже знаем, что лейтмотив данного подхода — акцент на преобразовательную коллективную или индивидуально-спонтанную активность многообразных социальных субъектов. Акторы и группы, обладающие богатым социальным ресурсом, доминируют в определении направленности социальных преобразований. Поэтому лишь с учетом композиции различных социальных групп, кланов, объединений, партий и фракций в парламентах можно говорить о направленности трансформационных процессов. Применительно к России мы обсуждали это в третьей лекции.

<< | >>
Источник: Ядов В.А.. Современная теоретическая социология как концептуальная база исследования российских трансформаций: Курс лекций для студентов магистратуры по социологии. Изд. второе, исправл. и дополи. — СПб.: Интерсоцис. — 138 с. («Социополис»: Библиотека современного социогуманитарного знания). 2009

Еще по теме Оптимистические и пессимистические концепции социальных трансформаций:

  1. § 2. Стратегия и тактика политической борьбы
  2. ПРОБЛЕМА ЦИВИЛИЗАЦИОННОЙ ПРИНАДЛЕЖНОСТИ РОССИИ.
  3. Оптимистические и пессимистические концепции социальных трансформаций