§ 1. Общие положения, касающиеся механизма поведения людей

Чем больше мы изучаем человека, его поведение и психологию, тем сильнее убеждаемся в том, что он ничуть не похож на того «пай-мальчика», каким рисовали его рационалисты XVIII века и позднейшего времени.

«Человек — существо, управляемое разумом, добродетельное по природе, совершенно мирное, лишенное злобы, полное альтруизма, всегда мыслящее и поступающее согласно логике разума, всецело подчиненное сознанию, руководствующееся только рациональными и справедливыми мотивами» и т. д. — вот основные черты концепции рационалистов. Если в нем и есть недостатки, добавляли они, то они вызваны несовершенством общественного строя и недостаточностью просвещения. Стоит уничтожить невежество и предрассудки, устранить недостатки социальной организации — и человек вновь станет совершенным, каким он вышел из рук природы. Зло не в нем, а вне его — такова иная редакция той же мысли. «Измените социальную среду — и исчезнут бедность и преступления, война и порок, несправедливость и невежество».

Наша эпоха нанесла этой концепции страшные, почти непоправимые удары. Мировая бойня, революции, продолжающиеся в наши дни волнения и антагонизмы показали нам человека в совершенно ином виде, ничуть не похожим на этого рационалистического «пай-мальчика». Перед нами выступил человек-стихия, а не только разумное существо, носитель злобы, жестокости и зверства, а не только мира, альтруизма и сострадания, существо слепое, а не только сознательно-зрячее, сила хищная и разрушительная, а не только кроткая и созидательная.

Выявились, конечно, и рационалистические черты, но они совершенно были затенены свойствами противоположными.

В свете этих событий становится невозможным принятие очерченного оптимистически-рационалистического взгляда.

В том же направлении, еще до войны и революции, с конца XIX века, менялись и научные взгляды во всех дисциплинах, имеющих дело с проблемами познания природы и поведения человека.

Во-первых, биология, в отделе о наследственности, в лице Гальто- на—Пирсона и других, показала и показывает нам громадное значение наследственности не только в области физических, но и в сфере психических свойств человека. Значение фактора наследственности, по сравнению с фактором среды и воспитания, теперь начинает оцениваться значительно выше, чем раньше[9]. Этим был нанесен и наносится первый удар рационалистическому воззрению на человека.

Во-вторых, развитие учения о тропизмах и таксисах (Ж. Леб и другие)1* показало, что они играют громадную роль и в поведении людей[10].

В-третьих, развивающееся на наших глазах учение о внутренней секреции показало, особенно в связи с опытами Штейнаха, Воронова и других, огромную зависимость всего нашего поведения и психических переживаний от характера и деятельности органов внутренней секреции, устройство коих опять-таки мало зависит от сознания[11].

Не менее разрушительными для рационализма были и исследования психологов самых разных направлений. Уже Ланге, Петражицкий, Рибо и другие достаточно четко подчеркнули роль чувств и эмоций в психологии и поведении человека[12].

З.              Фрейд, его школа и ряд других психологов, вроде Жане, выдвинули на сцену громадную роль «подсознательного» и «бессознательного»5. С другой стороны, Торндайк, Мак-Даугалл и другие показали нам наличие, разнообразие и громадную детерминирующую силу прирожденных рефлексов у человека. В ряду этих инстинктов оказались не только аграрный или социальный инстинкт, но и комбативно-драчливый, не только родительский, но и охотничий — вместе с инстинктом самоутверждения, инстинктом подчинения себе других людей и т. д.6 Словом, человек оказался носителем не только мирных, спокойных и доброде- тельно-социабельных импульсов, но и противоположных им. Со своей стороны, бихевиористы и сторонники русской объективной школы в изучении поведения людей7 еще сильнее выдвинули роль прирожденных или безусловных рефлексов, выявив полную зависимость от них «условных» и сознательных форм поведения.

Не остались в стороне и социологи. Л. Уорд и С. Паттен выявили огромную роль страдания и удовольствия в поведении человека и в социальной жизни8. «Trattato di sociologie generale» В. Парето, показавшего основную роль подсознательных чувств (residui) в поведении людей и подчиненную роль разума и сознания (derivazioni)2*, полное

тике неистощимый источник иллюзий и заблуждений. Идея, если она не более чем идея, бессильна: она действует только тогда, когда она прочувствована. Можно основательно и глубоко изучить “Критику практического разума” И. Канта, испещрить ее блистательными комментариями, не прибавив ровно ничего к свой практической нравственности, имеющей совершенно другое происхождение» (Рибо Т.Психология чувств. СПб., 1898. С. 25). См.: Петражицкий Л. И. Введение в изучение права и нравственности. СПб., 1907. См.: Фрейд З. О психоанализе. М., 1911, а также множество других его работ и работ

его учеников. См.: Thorndike E. L. The Original Nature of Man; McDougall W. Introduction to

the Social Psychology. New York, 1929; Patrick G. T. W. The Psychology of Social Reconstruction. Boston, 1920. См.: Павлов И. П. Двадцатилетний опыт объективного изучения высшей нервной

деятельности животных. М.; Пг., 1923; Бехтерев В. М. Общие основы рефлексологии. Пг., 1918; Бехтерев В. М. Коллективная рефлексология. Пг., 1921. См. нижеуказанные работы Watson^, Mеyer’а и других американских бихевиористов. См.: WardL. Pure Sociology. Paris, 1906; WardL. Dynamic Sociology. New York,

1883; Patten S. N. The theory of social forces // Supplement to the Annals of the American Academia of Political and Social Science. 1896, January.

несходство «логики чувств», управляющей поведением людей, и логики разума, в значительной мере лишь оформляющей приказы первой, переполненность поведения людей «актами нелогическими» — эта работа Парето особенно четко выявила воззрение на человека как на существо «нелогичное», «нерациональное», переполненное опять-таки импульсами не только мирными и социабельными, но и злостными, буйными, жестокими и дикими[13].

С другой стороны, социология в лице Тарда, Росса, Лебона, Михайловского, Сигеле, Гиддингса, Хейса, Росси и других показала нам громадную роль внушения и подражания, стихийно слепое поведение толпы и масс[14]. Вместе с этим в курсах социологии в отделе «социальных сил и факторов поведения» инстинкты и слепые импульсы начинают занимать все более и более видное место.

Наконец, та же тенденция с конца XIX века проявилась и в философии. «Бессознательное» Гартмана, «воля к власти» и «сверхчеловек» Ницше, «интуиция» Бергсона, роль ее в построении англо-американских неореалистов и плюралистов — все это симптомы того же порядка.

Если мирное состояние до войны позволяло недооценивать эту революцию во взглядах на природу и поведение человека, то теперь, после событий последних 8-10 лет, в современной атмосфере, начиненной бомбами и стихиями, после буйства и безумства миллионов людей, эта новая концепция гораздо острее привлекает наше внимание.

Яснее, чем раньше, становится иллюзорность рационалистического понимания природы человека, преувеличенной кажется роль его «идей», «разума» и «логической природы», недооцененной роль слепых биологических импульсов и чересчур оптимистической — теория «прирожденной добродетельности человека».

Человек представляет собой носителя разных прирожденных реф- лексов[15], не только кротких и социабельных, но хищных и злостных.

«The real man is restless, aggressive and aspiring»12/3*. Его инстинкты заставляют его хотеть не только мира, но и драки, не только покоя, но и буйства, не только самопожертвования, но и убийства, не только справедливости, но и удовлетворения страстей, не только работы, но и лености. Они же принуждают его не только быть независимым, но в то же время подчиняться другим или властвовать над ними, не только любить одних, но и ненавидеть других, не только иметь необходимое, но и иметь не меньше, и даже больше других (инстинкт драчливости, стадности, собственности, соперничества, самовыявления, любви к приключениям, инстинкт бродяжничества, властвования и т.

Я уж не говорю о том, что человек хочет быть сытым, одетым, удовлетворять свои половые аппетиты и т. д. Словом, человек по количеству и качеству своих биологических инстинктов-рефлексов представляет собою бомбу, начиненную множеством сил и тенденций, способную взорваться и явить картину дикого буйства. Он, говоря словами Паскаля, похож на ангела, под которым кроется дьявол4*. Если мы не видим этого буйного дьявола постоянно, то только потому, что долгий путь исторического развития и жестокой исторической дрессировки до некоторой степени «утряс» и взаимно «уравновесил» инстинкты, с одной стороны, привел их в соответствие со стимулами среды и с поведением сочело- веков — с другой, наложил на них известные тормоза и повязки, прививаемые путем воспитания и носящие название правовых, моральных, религиозных, конвенциональных и других форм «социального контроля» — с третьей; наконец, создал известные, социально безвредные каналы, через которые они могут выявляться и удовлетворяться без диких и безумно зверских форм беснования («сублимирование и канализация инстинктов» в социально безвредные формы: спорт, конкуренцию и т. д.). Благодаря всему этому, поведение человека представляет собой известное «равновесие». Он становится похожим на дикого жеребенка, сотнями и тысячами условных и безусловных связей (между стимулами и организмом) со всех сторон пригвожденного к тысячам взаимно тормозящих стимулов, мешающих ему двигаться и бесноваться свободно.

Отсюда — нормальное и довольно мирное обычное поведение человека, равновесие его психики и поступков, взаимосогласованность и взаимоприспособленность (конечно, относительная) актов одних людей с актами других. Отсюда — регулярность поведения людей, относительный общественный мир и порядок, частое и видимое проявление поступков социабельных, заторможенное и ослабленное выявление импульсов ненависти и злобы, дикой борьбы и антисоциабельности. Сам процесс соблюдения этого социального «равновесия» в поведении, благодаря повторению и привычке, укрепляет его, делает равновесие более устойчивым, как бы сдерживает огонь вулкана все более и более толстой корой «культурной лавы».

Но стоит условиям среды измениться так, чтобы один-два или ряд основных инстинктов не могли удовлетворяться в достаточной мере, чтобы они начали «ущемляться», как все «равновесие» поведения человека расстраивается и терпит крушение.

Когда же условия среды изменяются так, что вызывают ущемление основных инстинктов у множества лиц, тогда мы получаем массовую дезорганизацию поведения, массовый взрыв и социальное землетрясение, носящее название бунта, мятежа, смуты, революции.

Таково, в самых общих чертах, происхождение революций и их общая основная причина.

Да будет позволено сейчас остановиться на развитии и уяснении этих положений, набросанных пока скорее в художественных, чем в научных терминах. В интересах дела и точности я вынужден сделать отступление и напомнить читателю несколько основных положений, установленных современной наукой о поведении животных и людей, без которых все дальнейшее будет мало понятно.

Отсылая за подробностями и доказательствами этих положений к нижеуказанным работам, я здесь просто сжато их сформулирую. Еще Спенсер подчеркнул, что жизнь есть непрерывное приспособление внутренних отношений (организма) к внешним (к среде). Вне этого непрерывного приспособления организм, как некоторое целостное единство, не может сохранять свою целостность, т. е. жизнь.

Это приспособление к среде или равновесие с ней достигается путем актов организма, посредством определенного реагирования на стимулы среды или их комплексы в виде данной обстановки. Среди этих актов у человека различаются акты двоякого рода по характеру их связи со средой и ее стимулами: 1) акты (= рефлексы = инстинкты = реакции) наследственные, прирожденные или безусловные; здесь связь между определенными стимулами или обстановкой дана вместе с организмом, а не приобретена (например, связь между уколом и отдергиванием руки); 2) акты (реакции, рефлексы), приобретенные, условные, где связь между стимулом и определенной формой реагирования на него воспитана, «привита» индивиду в течение его личной жизни (например, связь между стимулами в виде «креста» и актом «крестного знамения», между видом знакомого и реакцией снимания шапки и т. д.). Первые — результат филогенетического развития, вторые — онтогенетического5*. Они отличаются друг от друга и многими другими чертами: a) различен нервный механизм их выполнения; b) прирожденные или безусловные акты более шаблонны и менее вариабельны, чем приобретенные или условные; c) первые нельзя уничтожить, можно только иначе канализировать, задержать или ускорить их выявление; условные рефлексы в принципе можно привить и отвить: подобно одежде — их можно надеть и снять или заменить один «костюм» условных рефлексов другим. Безусловные рефлексы выполняют основные функции приспособления к среде и сохранения жизни (группы рефлексов питания, самосохранения, размножения и т. п.). Условные — только добавочно корректируют первые, делая поведение человека более гибким и позволяя ему искуснее и тоньше маневрировать в ответ на изменения среды.

При постоянной среде это было бы излишне. При изменчивой и сложной среде, в которой жил и живет человек, одни безусловные рефлексы недостаточны: они слишком негибки и неуклюжи. Для восполнения этого недостатка у высших животных, особенно у человека, появилось громадное число условных рефлексов, облегчающих задачу приспособления к сложным и изменчивым условиям. Условные рефлексы прививаются в конечном счете только на почве безусловных путем совпадения во времени действий безусловного и условного стимула. Наследственные рефлексы — их основа и пункт подкрепления. Без первых не могут существовать последние. Больше того — если действие условного стимула несколько раз не «подкрепляется» безусловным (например, зажигание электрической лампочки,

ставшее условным стимулом для реакции слюноотделения у собаки, не сопровождается подачей пищи), то условный рефлекс гаснет (слюноотделение на условный стимул света прекращается). Из предыдущего следует, что детерминирующая поведение людей сила безусловных стимулов-рефлексов гораздо больше, чем детерминирующая сила условных стимулов-рефлексов. Первые представляют собой пар, толкающий человека-машину и в то же время определяющий общее направление поведения. Вторые — лишь подчиненные агенты, задачей которых служит техническое выполнение этих директив, их детальная разработка и осуществление применительно к обстоятельствам. Безусловные пищевые или половые стимулы приказывают организму выполнить акты утоления голода или половые рефлексы, условные лишь определяют детали наилучшего выполнения этого приказа в зависимости от конкретной обстановки. Сообразно с этим все поведение человека состоит из ряда безусловных рефлексов, на каждом и вокруг каждого из коих наросли многие условные рефлексы. Первые представляют собой подобие ствола и основных ветвей дерева, вторые — мелкие побеги и листья, наросшие на них и прикрывающие их «голую» форму. Безусловных рефлексов в поведении человека много. Общепринятой классификации их еще нет. Из существующих классификаций одни выделяют лишь основные группы безусловных рефлексов в виде группы рефлексов: пищевых, индивидуально- и группозащитных и половых, рассматривая все другие как усложнение этих рефлексов и их разновидности[16].

Другие дают несравненно более детальную таблицу наследственных инстинктов[17].

Не давая здесь классификацию инстинктов-рефлексов, наиболее верную с нашей точки зрения, констатируем лишь, что их много (что не исключает объединения их в небольшое число основных групп), что они разнородны, часто противоположны друг другу и не исчерпываются одними рефлексами социабельного характера, а включают в себя и такие акты, как рефлексы драчливости, самовыявления или индивидуальности (по терминологии Н. К. Михайловского15), властвования, захвата и т. д. В этом смысле человек является своего рода «coincidentia oppositirum»6*. Что касается условных рефлексов, то они бесчисленны по своей конкретной форме у человека. Огромное большинство актов, называемых в общежитии религиозными, правовыми, моральными, конвенциональными, эстетическими, вплоть до актов письма и речи — представляют собой условные реакции на условные стимулы. Акты крестного знамения, покаяния, причащения, судебного ритуала, вежливости, приличий, соблюдения моды и т. п., вплоть до нашей речи, оценок тех или иных явлений как красивых или безобразных, нравственных или безнравственных и т. д. — все это условные рефлексы, выросшие или воспитанные на стволе ряда безусловных рефлексов. С первого дня жизни они разными путями прививаются к человеку и в итоге у него устанавливается определенная условная связь между определенными условными стимулами или обстановкой как комплексом последних (например, определенными лицами: «отцом», «начальником», «знакомым»; определенным местом или зданием: церковью, кладбищем, кабаком; определенным временем: днем Пасхи, воскресеньем, именинами; рядом явлений: звоном, криком; определенной обстановкой: фабрики, судебного заседания, церковной службы, поля битвы и т. д.) и между определенными способам,иреагирования на них (акты молитвы в церкви, вставания во фронт перед генералом, пляски на балу и т. д.).

Условные реакции можно классифицировать по степени сложности. Есть условные рефлексы 1-го порядка, привитые прямо на безусловных, 2-го порядка, привитые или воспитанные на рефлексах 1-го порядка, 3-го

тинктов и их множества являются также академик И. П. Павлов, выделяющий, в частности, особый «рефлекс свободы», Л. Петражицкий и В. Парето. См.: Павлов И. П. Двадцатилетний опыт объективного изучения высшей нервной деятельности животных. С. 209-210, 193-194 и passim; о других главнейших классификациях см.: ParmeleeM. The Science of Human Behavior. New York,

1913. СЬ XIII; Сорокин П. А. Система социологии. Пг., 1920. Т. I. С. 87-88. См.: Михайловский Н. К. Борьба за индивидуальность.

порядка — основанные на предыдущих, 4-го, 5-го и т. д. порядков. Чем выше порядок условного рефлекса, тем он вариабельнее, более хрупок, легче гаснет и исчезает. Изменение безусловного рефлекса, над которым возвышается соответствующая пирамида условных рефлексов, влечет их общее колебание (подобно колебанию верхних этажей при колебании фундамента), угасание условного рефлекса 1-го порядка ведет к разрушению всех рефлексов высшего порядка, на нем основанных[18]. Субъективным компонентом этих объективных актов служит наличие у человека соответствующих убеждений или правил поведения, называемых религиозными, нравственными и т. д. «Не лги», «плати долги», «к обеду надевай фрак», «уступай место дамам», «молись Богу» и т. д. — это субъективное проявление соответствующих условных рефлексов. Изменение или исчезновение последних означает изменение или исчезновение и соответствующих убеждений. Иными словами, изменение условных рефлексов сопровождается надлежащим изменением этого субъективного мира «правил и убеждений». Отношения разных безусловных рефлексов друг к другу, условных — друг к другу, и первых ко вторым распадаются на три основных типа. 1) Когда ряд стимулов, в «поле влияния» которых находится человек, толкает его к совершению одних и тех же актов, мы имеем случай солидарного или, по Шеррингтону, «аллелированного»7* отношения их друг к другу[19]. Например, стимулы голода + холода + sccms^, предлагающего хлеб и мясо, толкают голодного человека в одном и том же направлении и дают пример солидарного взаимоотношения. При отсутствии противоположных стимулов, под влиянием указанных, человек решительно и без колебаний примется за еду. Ясными и решительными будут его мнения и убеждения относительно надлежащего поведения. 2) Когда стимулы, в «поле влияния» которых оказывается человек, требуют от него реакций противоположных, взаимоисключающих, мы имеем случай антагонистического или тормозящего отношения разных стимулов-рефлексов друг к другу. Примеры: половой детерминатор (в виде ряда стимулов, возбуждающих сладострастие) толкает человека к «греху», ряд других

стимулов (требования морали, религии, боязнь наказания и т. д.) запрещают, тормозят «грехопадение». Детерминатор самосохранения толкает солдата бежать с поля битвы, ряд других — тормозят бегство. Если убеждения человека — субъективный компонент его рефлексов, то несовместимость последних ведет, в таких случаях, к противоречиям и в мире его убеждений. Они тоже становятся конфликтными. Наступает положение: «и хочется и колется», «хочу, а вслед за тем: не смею»7а*. Когда разные стимулы толкают человека к разным, но совместимым актам, мы имеем случай их нейтрального взаимоотношения и соответствующих реакций друг на друга. В чистом виде этот случай, однако, сравнительно редок. Реальная среда, в которой живет и действует человек, состоит из такого множества различных стимулов, что одна часть их почти всегда оказывается антагонистом другой. Поэтому случай антагонизма разных стимулов-рефлексов — самый обычный для поведения человека. Наш организм как аппарат, пригодный для совершения самых различных актов (половых, пищевых, защитных и т. д.), представляет собой непрестанное «поле битвы» разных стимулов, стремящихся сделать его орудием выполнения своих реакций, превратить его из «чека на предъявителя» в свой «именной чек». Каждый момент поведения человека — равнодействующая бесчисленных «дуэлей» разных стимулов-рефлексов, происходящих в нем. Из этой «дуэли» победителем выходят сильнейшие стимулы-рефлексы, слабейшие же гаснут или не выполняются. Когда сила «дуэлянтов» равна — победу получает или tertius gaudens8*, или человек начинает вести себя непоследовательно, противоречиво, становится нерешительным Гамлетом и часто. гибнет. Такая же непоследовательность, нелогичность и противоречие наблюдается в таких случаях и в мире идеологий и убеждений. Сейчас, под влиянием одного стимула-победи- теля человек доказывает, что «a = b» (смертная казнь недопустима или война — преступление). Завтра, под влиянием нового стимула-победи- теля он доказывает: «a не есть Ь» (смертная казнь буржуев, контрреволюционеров разрешается, война во имя Бога, справедливости, «Интернационала» и т. д. — похвальна). Такие акты — не исключения, а норма в поведении людей, и обычное представление о логической природе человека — сильно преувеличено[20]. Так как безусловные рефлексы гораздо сильнее условных, взятых в чистом виде, то, как общее правило, из дуэли тех и других обычно выходят победителя

ми первые. Условные рефлексы, тормозящие безусловные (если только первые не подкрепляются каким-либо другим безусловным рефлексом), «гаснут», исчезают, перестают выполняться. Угасание условных рефлексов, тормозивших безусловный, означает освобождение последнего от пут и цепей, связывавших его активность и свободное проявление. Исчезновение каждого условного тормозного рефлекса похоже на обрывание веревки, прикреплявшей человека к определенному пункту (условному стимулу) и не дававшей ему свободы движений. Угасание всех таких условных связей напоминает освобождение человека от множества пут, которыми была ограничена свобода проявления его безусловных импульсов. В таком случае действия человека начинают определяться только безусловными стимулами и их рефлексами[21].

Таковы те положения, которые нужно было напомнить читателю. Из совокупности их следует, что поведение человека — явление исключительно сложное, что оно определяется в огромной своей части характером безусловных стимулов и рефлексов, что равновесие самого поведения достигается путем взаимоограничения и сложной борьбы разных стимулов и рефлексов друг с другом.