Лекция четвертая Социальное расслоение[78]

Теории социального расслоения хорошо известны. У Э. Дюркгейма это достаточно упрощенное представление о двух исторически сложившихся типах разделения труда. Его теория фиксирует естественность социального неравенства, основанного на различиях трудовых функций по полу и возрасту, а в современных обществах — на различиях, связанных с углубляющейся профессионализацией.

Классовые теории К. Маркса и М. Вебера, напротив, вполне актуальны и сегодня. Оба рассматривали классовую структуру как феномен капиталистического общества. Но у Маркса источником классового противостояния выступает владение средствами производства или, при отсутствии такового, — лишь своей рабочей силой. В теории Вебера, наоборот, источник социального неравенства видится в рыночных, а не в производственных отношениях. Именно неравный рыночный обмен вследствие имущественных, социокультурных и властных различий представляется причиной неравных жизненных шансов.

У К. Маркса классовая структура общества четко поляризована на эксплуататоров и эксплуатируемых; остальные социальные слои рассматривались им лишь в роли возможных союзников или противников пролетариата. М. Вебер считал, что классы связаны с уровнем благосостояния и наличием собственности, но ввел второй параметр — «власть» как место в системе господства и подчинения. Эти два параметра могут пересекаться, но могут рассматриваться и как таковые раздельно. Кроме того, в отличие от Маркса, Вебер полагал сущностным признаком классовой принадлежности общественный престиж занимаемой социальной позиции. Материальное благосостояние, образование, профессиональные навыки и другие признанные обществом социальные ресурсы влияют на социальный престиж и тем самым определяют положение человека на социальной лестнице.

Наконец, К. Маркс рассматривал свою классовую теорию как теоретическую базу революционной идеологии и революционных действий, призванных изменить мир. М. Вебер, напротив, утверждал принцип идеологической нейтральности социологии, максимальной очищенности от оценок. Он писал, что социологу должно быть присуще «признание фактов, в том числе — и в первую очередь — таких, которые неудобны для

него лично», и способность «отделять их констатацию от оценивающей их позиции»[79].

В ХХ в. неомарксисты и неовеберианцы настолько дополнили и скорректировали основоположников, что если на общетеоретическом уровне различия между ними сохранились, то в эмпирических исследованиях они становятся трудноуловимыми[80].

Весьма показательно, что в современной отечественной литературе авторы либерального толка напрочь отринули само понятие класса, тогда как в Англии, на родине конституционной демократии, это понятие прочно вошло и в лексикон политиков и в обыденную речь. Британцы убеждены, что их общество классовое, но извлекли из этого вывод о необходимости трипартизма — законодательно установленной процедуры переговоров между профсоюзами и работодателями «под присмотром» государственных чиновников. Обе стороны обязаны достичь согласия в «Генеральном соглашении». В случае его нарушения работодателем закон предписывает оплачивать забастовщикам, протестующим против отступления от подписанного соглашения, каждый нерабочий день.

В России работодатели и наемные работники как классы «в себе» сформировались и в принципе могут стать полноценными («для себя») классами — социальными субъектами, каждый из которых будет способен солидарно защищать свои интересы. Пока этого нет, классовый анализ российского общества по Марксу мало что проясняет. Трудовой кодекс утверждает трипартизм, а практика трудовых отношений убеждает в том, что как и все российские законы, он остается на бумаге, жестко не контролируется государством[81].

Концепция Вебера более адекватна. Это хорошо показал В.

С позиции стратификационного подхода проблема упирается в определение понятия среднего класса. Формально (так и поступают многие исследователи) нетрудно выстроить иерархию социальных групп по размеру доходов и «назначить» одних высшей, других средней и третьих — низшей стратой. В теориях модернизации значительная доля среднего класса - гарантия стабильности общества, т.к. в отличие от сверхбогатых, принадлежащие е среднему слою не стре

мятся к финансовому доминированию, а сравнительно с малоимущими — не склонны к протестным акциям. Иными словами средний класс по определению заинтересован в стабильности данной общественной системы, Поэтому важно, как граждане сами определяют свой статус, как воспринимают свое положение в иерархии социальных страт.

Что касается материально-имущественных показателей, то Т.И. Заславская, активно занимавшаяся в период перестройки и несколько позже стратификационными исследованиями, в 1998 г. пришла к выводу, что у нас был «срединный» класс, но не средний[82]. На конец 2007 г. долю среднего класса в России исчисляли примерно в 20%. (принимается во внимание прежде всего уровень дохода и наличие высшего или среднего специального образования)[83].

В самоидентификациях граждан мы наблюдаем любопытные процессы: люди оценивают свое социальное положение, сопоставляя его с положением других групп, каких? Так, в нашем сравнительном с польскими коллегами представительном опросе 2001 г. мы объединили в одну подвыборку тех, кто определил себя «средним классом». По паспор- тичке (поляки называют «метричкой»), где следовало выбрать одно из суждений о доходах от «Хватает только на самое необходимое» до «Ни в чем себе не отказываю», выделили тех, которые считают, что им достаточно на повседневные расходы, а на приобретение машины или холодильника надо копить.

Не менее примечательно, что в «посткоммунистической» ГДР, нынче восточных землях Германии, как и в России, граждане отринули мар- ксистстское деление общества на классы и «вестернизировались» в образах стратификационной логики. Приведу статистики опросов немцев из западных и восточных земель в 1993 г. (восток) и 1998 г. (запад). Полагали, что относятся к среднему классу 36 % западных и 59 % восточных немцев. К рабочему классу отнесли себя 61 % в западных против 20 % в восточных[84]! Заметные сдвиги в самоидентификации произошли в период 2003-2007 гг. Мониторинг Института социологии РАН, отмечал руководитель проекта М. Горшков, дает основания заключить, что в 2007 г. «социальная структура российского общества, построенная на основе оценки самими россиянами своего места в нем, приближа

ется к модели, характерной для стабильно развивающихся стран, где большинство населения ощущают себя представителями средних слоев»[85].

Можно сказать, что по мере стабилизации экономики и соответственно социального расслоения теория стратификации начнет нормально «работать», а с утверждением полноценной демократии не исключено, что и классовый анализ будет востребован.

Деятельностно-активистский подход к анализу социального расслоения представляется на сегодня наиболее адекватным. В его основе — концепция различий в объеме социального капитала или социального ресурса общественных групп. Эти различия позволяют одним доминировать в обществе и влиять на социальные процессы, другим — нет. В динамичных обществах, трансформирующейся России тем более именно социальный ресурс индивидов и групп определяет их социальный статус. Например, в России молодые (естественный ресурс), обладающие современным образованием (компьютер, иностранный язык) и профессией, пользующейся высоким спросом на рынке труда, материально благополучные, проживающие в крупном городе (богатый выбор рабочих мест и мест для досуга), явно сильноресурсные и противостоят тем, кто стар, мало образован и т.

Т. Заславская разработала деятельностно-структурную теорию трансформационного процесса [4]. Она выделяет группы, заинтересованные в социальных переменах и не заинтересованные в них. Обобщенно таких групп-агентов три типа: а) политическая элита, определяющая направленность реформ; б) субэлита — слой предпринимателей и в) большинство граждан («базовый слой»), вынужденных адаптироваться к нелучшим условиям жизни или же активно протестующих против реформирования общества. В классификации автора их десять, а именно: Либерально ориентированные элиты и субэлиты, которые, будучи у власти периода президенства Б. Ельцина, занялись перераспределением собственности и создали новые экономические и политические институты. Сейчас их деятельность сосредоточилась в крупном бизнесе (частном и государственном). Они-то и пытаются установить правила игры на высшем уровне в интересах своей корпорации.

Консервативно ориентированная элита и субэлита — верхушка государственной бюрократии. Это — главный субъект подготовки властных решений и придания им статуса правовых норм. Отличается несомненной коррумпированностью. Верхушка коммуно-патриотических сил, возникшая на базе советской номенклатуры. Будучи также ввязана в передел собственности, эта группа стремится к хотя бы частичному восстановлению советских порядков и противостоит либералам. Верхушка криминального мира, связанная с представителями власти и крупного бизнеса, угрожающая криминальному перерождению общества и государства. Среднее звено бюрократии — управляющие предприятиями и заинтересованные в усилении роли государства вплоть до возрождения планово-распределительной экономики, причем этот слой активно «выхолащивает» новолиберальные реформы на местах. Социально востребованные профессионалы, склонные адаптироваться к рыночным условиям и настроенные «прозападно». Социально-демократически ориентированная интеллигенция, выступавшая опорной силой перестройки. Эта группа при благоприятных условиях может иметь будущее. Относительно депривированная (т.

Одно из направлений тсследований социального расслоения связано с теорией П. Бурдье [1]. Эту концепцию активно используют Ю. Качанов и Н. Шматко, которые не употребляют понятия класса, но пишут о «пространстве социальных различий, на основе которых могут возникать все виды практических групп — исторически определенных коллективов агентов, мобилизованных для совместной борьбы и обладающих единством

действий». В таком понимании выделяются группы, имеющие своих публичных представителей («вождей»). Именно последние в роли лидеров конструируют в сознании своих приверженцев образ желаемого будущего, солидаризируют их, побуждая к коллективному действию, и они же демонстрируют обществу «реальность» таковых групп, исполняя функцию посредников (авторы называют их субститютами — заместителями самих социальных групп в общественном восприятии).

Группа венгерских социологов во главе с Иваном Селени[87] в 1998 г. анализируя данные по странам Центральной и Восточной Европы, приходят к выводу, что в этих странах, равно как и в государствах бывшего Советского Союза, включая Россию, формируется «капитализм без капиталистов». Авторы в своем исследовании стремятся совместить марксистский анализ с концепцией П. Бурдье и обращают внимание на то, что стратегия перехода к рыночной экономике в пост- коммунистических странах не была связана с появлением рыночных институтов. Ранее накопленный ресурс власти, престижа и привилегий стал для бывшей номенклатуры источником его конвертации в капитал экономический.

Проблема с использованием активистской концепции социального расслоения в том, что она хороша для исследовательских целей, но не вполне пригодна для практического применения. Например, Статуп- равлению ничего не остается помимо стратификации граждан по уровню благосостояния.

Концепция маргинализации. Изначально введенное в научный оборот Робертом Парком для обозначения положения на грани двух несхожих культур, в дальнейшем понятие маргинальности было основательно расширено (Э. Хьюз). Маргинальность стала рассматриваться как любое нечеткое определение социального статуса. Отсюда одновременная самоидентификация с различными социальными позициями. Идея пришлась по вкусу многим отечественным исследователям. И в самом деле, радикальная трансформация социальной структуры порождает ощущение всеобщего хаоса, так что прежние критерии межгруп- пового сравнения перестают «работать», а многие люди затрудняются определить свое место в социальном пространстве. Ранее «передовой класс» рабочих оказался в положении эксплуатируемого. Все так называемые бюджетники, включая врачей, учителей и научных сотрудников — кто они сегодня — уважаемые профессионалы или же нуждающиеся в социальной опеке со стороны государства? Этот подход, естественно, не может оставаться эвристическим слишком долго, что прямо связано с вступлением страны на путь устойчивых и благоприятных изменений в экономике и иных сферах.

Концепция социальной ниши. Надо упомянуть новейшую в западной социологии концепцию социальной ниши, которая , как пишут

авторы обзорной статьи в Sociological Abstracts за 2007 г. обрела статус «теоретического инструмента»[88], но в нашей литературе пока что не нашла отклика.

Оксфордский толковый словарь поясняет термин niche как «удобное положение (место), где человек имеет право делать то, что хочет делать с комфортом и удовольствием» Нишей стали обозначать некие целостные социальные единицы (entity). Например, организации или группы людей, которые находятся в окружении крупных социальных сообществ, но их практики не укладываются в общепринятые нормы. Исследуются жизненные шансы находящихся в социальной нише, их взаимодействия между собой и с не принадлежащими к нише в конкурентной среде, которая «навязана» им извне.

С 1980 г. в Sociological Abstracts упоминается 400 статей, в которых используется этот концепт[89]. Социологические «корни» данного понятия уходят к Зиммелю (чужаки) Сегодня это мигранты, «чужаки» в постсоветских государствах, где русские — «инонациональны», в так называемой биологической социологии — сообщества, обладающее особыми ресурсами, природными или иными.

Спрашивается, насколько адекватна теория социальной ниши к рассмотрению социального расслоения в нашем обществе? Видимо, вполне адекватна как альтернатива концепции маргинализации, поскольку маргинальные группы и сообщества подобно тем, кто нашел свою нишу, не похожи на большинство, но в теории маргинализации акцентируется их инаковость больше с оттенком некоторой ущербности, неполноты возможностей окружающего большинства. Вспомним, что автор концепции Р. Парк имел в виду людей, которые не в состоянии осознать свою идентичность и не могут уверенно определить свой статус в социальном пространстве. Концепция социальной ниши опирается на активистскую теорию, каковая подчеркивает инновационные потенции акторов, их способность находить свой способ действий в заданной институциональной среде.

Концепция эмерджентности Д. Блау. Блау обратил внимание на то, что в разных претерпевающих трансформации посткоммунисти- ческих странах «неожиданным» образом появляются социально-диф- ференцирующие факторы, каковые ни одной из известных теорий не могли быть предсказаны. Поэтому он назвал свою концепцию теорией эмерджентности — внезапности появления нового критерия социального неравенства. Развивая эту идею, М. Черныш [8] замечает, что эмерджентные факторы — это «внешние, структурообразующие признаки, которые в разные моменты могут “вклиниваться” в производство социального неравенства». Например, речь может идти о некоторой группе признаков, которые выступают как независимые

переменные и детерминируют другие признаки, характеризующие социальный статус индивидов и больших групп населения. В российском контексте к таковым М. Черныш относит территориальное деление (столичные и провинциальные города), различия по поколениям, включенность в глобальное информационное пространство, в информационные сети[90]. Я бы добавил к числу эмерджентных возникшие деления на титульные нации и прочих, так как последние оказываются в неравном положении с титульными, скажем, русские в Чечне и чеченцы в России. Такая исследовательская стратегия также нацелена на выявление реальных субъектов коллективного действия, коль скоро обладающие тем или иным эмерджентным свойством склонны к групповой идентификации — начальной стадии возможных коллективных акций.

Вместо структур — сетевые взаимодействия. Наиболее детально концепцию сетевых взаимосвязей развивают в наше время Мануэль Кастельс [10] и его последователи. Он вводит понятие «сетевое общество», в котором решающую роль начинают играть электронные информационные сети, причем здесь возникают новые риски — перекрытие каналов взаимосвязей. С позиций своей теории Кастельс весьма мрачно рисует нынешнюю и ближайшую будущую ситуацию в России[91] прежде всего из-за неразвитости гражданских структур, стремления государства избегать публичности принятия важных решений, усиления контроля за деятельностью СМИ.

Реально в России возникают межличностные сети взаимосвязей сильноресурсных лиц, включая чиновников, предпринимателей и даже представителей криминальных структур. Такие сетевые новообразования стремятся установить контроль прежде всего в экономике и тем самым препятствуют развитию рыночных механизмов. Они же определенным образом «взламывают» структуру социального расслоения, опираясь на укорененные традиции межличностных отношений, а не отношений, регулируемых правопорядком.

Векторы социальной мобильности, т. е. векторы перемещений по лестнице социального расслоения, также характеризуют типы социальных неравенств [8]. Они есть динамическая составляющая мобильности в современных обществах. Здесь мы вновь обращаемся к логике институционального анализа, так как социальные институты выполняют, по выражению М. Черныша, функцию «социального лифта», способного поднять индивида или даже целую социальную группу сколь угодно высоко. В традиционных обществах таких «лифтов» не существовало, в современных имеют место «институциональные кластеры» (Н. Смелзер), которые регулируют социальную мобильность. В их составе ресурсы родительской семьи, доступность образования, правила конкуренции на рынке труда, институционализированные правила поступления на государственную службу, служба в армии (в странах ЕС, США, Израиле и ряде других она дает преимущества обучения в университете).

Так, в СССР активный пионер становился комсомольцем, комсомольская активность обеспечивала прием в партию, а членство в партии было лифтом для продвижения в высший «класс номенклатуры» (М. Восленский). В современной России институт образования производит селекцию на успешных и малоуспешных в социальной карьере, а с детства эту функцию выполнял институт родительской семьи, обеспечивающий стартовый капитал детей[92]. Молодежное движение «Наши» объявляет в своей программе подготовку политических деятелей новой формации, чтобы «перезагрузить» систему властных институтов.

М. Черныш справедливо считает, что в России надлежит создать социальные механизмы, позволяющие увеличить масштабы восходящей мобильности: бесплатное среднее образование, минимально квотируемое платное высшее, банковские ссуды на высшее образование, привилегии для отслуживших в армии, универсальную систему требований и личностных тестов отбора на государственную службу и др.

Вопрос студентам. Какие социальные институты следовало бы преобразовать или создать для регулирования восходящей мобильности в нашем обществе?

В итоге можно сказать, что за исключением первоначальных идей Конта и Дюркгейма, решительно все перечисленные теории социального расслоения взаимодополняют друг друга и могут быть успешно использованы для анализа социального расслоения российского общества с учетом высказанных оговорок.

Вопросы для самоконтроля Различия в понимании классов Марксом и Вебером. Стратификационный подход, его плюсы и минусы. Концепция социального неравенства по критерию наличия социальных ресурсов или капиталов разного объема. Унаследованные и «естественные», самостоятельно накопленные социальные ресурсы как критерии социального неравенства. Деятельностно-структурная классификация социального расслоения Т.И. Заславской. Концепция маргинализации социальных групп в периоды радикальных социальных преобразований. Теория эмерджентности Д. Блау. Институцональные системы социальной мобильности. В какой мере различные теории социального расслоения могут быть применены к изучению социальных неравенств в современной России?

Литература

Основная Бурдъе П. Социальное пространство и генезис «классов» // Вопросы социологии. 1992. Т. 1. № 1. Гидденс Э. Стратификация и классовая структура // Социс. 1992. № 9. Голенкова 3.T., Игитханян Е.Д. Социальная структура общества в поиске адекватный ответов. Социс. 2008. №7. Заславская T. Социоструктурный аспект трансформации российского общества // Социс. 2001. № 8. Заславская Т.И., ГромоваР.Г. К вопросу о «среднем классе» российского общества // Мир России. 1998. № 4. С. 3-22. Илъин В.И. Социальное неравенство. М.: Ин-т социологии РАН, 2000. Тихонова Н.Е. Социальная стратификация в современной России: опыт эмпирического анализа. М.: ИС РАН, 2007. Черныш М.Ф. Социальные институты и мобильность в трансформирующемся обществе. М.: Гардарики, 2005. Шматко Н.А. Практические и конструируемые социальные группы: деятельностно-активистский подход // Россия: трансформирующееся общество / Под ред. В.А. Ядова. М., 2001.

Дополнительная Кастелъс М. Информационная эпоха. Экономика, общество, культура. М.: ГУ-ВШЭ, 2000. С. 354-398. Шкаратан О.И. Социальное расслоение в современной России: драма расколотого общества // Мир России. 2004. № 1. С. 3-48.