Концепции посткоммунистических трансформаций

Вклад Ральфа Дарендорфа[157]. Первым уловил суть проблемы так называемого переходного периода Ральф Дарендорф, иронизируя над неологизмом «пост.» и называя его «постизмом». Приставка «пост», отмечает он, означает неспособность атрибутивно определить наступающее или наступившее состояние.

Союза: «Пусть каждая республика России берет себе столько прав, сколько сумеет удержать». Эта формула — точная иллюстрация второго тезиса Дарендорфа. Если в СССР частный, особый интерес непрекословно должен был быть подчинен общему (коллективному, государственному), то теперь следует действовать прямо наоборот? Чтобы исправить положение, ныне действующий президент начал именно с установления вертикали власти, что представляется стратегией «перегибания палки». Это любимое Лениным выражение Плеханова означало, что лучше «пережать», чем недожать, добиваясь радикальных перемен.

Теория Ильи Пригожина. Важнейшая особенность переходного состояния в том, что оно чревато неожиданными бифуркациями, требующими принятия «судьбоносных решений». Нобелевский лауреат Илья Пригожин предложил теорию «динамического хаоса» применительно к анализу социальных процессов. Главный принцип теории: неожиданные события могут стать поворотным пунктом в последующей динамике всей социально-политической и экономической ситуации (у нас за последние годы это дефолт, Хасавьюртский договор с Чечней, избрание В. Путина президентом, административные реформы после бесланской трагедии). Поэтому доминирует прагматизм принятия решений по ситуации.

Метафоры российского «транзита». Одна из них — «кентав- ризм», что и обозначает противоречивое (не органичное) совмещение прошлого с новыми реалиями. Российско-советский гимн — пример № 1. Другой пример — Трудовой кодекс, принятый спустя более десяти лет после начала рыночных реформ. В Кодексе содержится статья, утверждающая право вести переговоры с работодателем (его администрацией) о заключении общего трудового соглашения представителям профсоюза большинства работников, который, как правило, входит в Федерацию независимых профсоюзов — наследника советского ВЦСПС. И членами этих профсоюзов, как и в советское время, являются генеральный директор и вся его администрация. Ни в одной стране с рыночной экономикой нет таких правил[160].

Другая метафора — «мексиканизация» — была пущена в оборот политологами и означает радикальный разрыв между столицей и провинцией. Мексиканские крестьяне живут так, как и сотни лет тому назад, тогда как население Мехико вполне американизировалось. Достаточно взглянуть на данные массовых опросов, в которых Москва и Санкт-Петербург, более «прозападные», всегда выделяются особой строкой, чтобы убедиться в обоснованности этой метафоры[161].

Российский капитализм некоторые авторы именуют «бандитским», другие «олигархическим», дальше — «феодальным», «варварским». Ю.Н. Давыдов, опираясь на труды М. Вебера о двух типах капитализма (точнее, типов рыночных отношений, имевших место в античные времена), именует российский капитализм спекулятивным[162]. Польский теоретик Ядвига Станицкис, активно работающая именно в проблематике посткоммунистических перемен, определяет российский капитализм как «капитализм без государства»[163], т.

Политологи в характеристиках сложившегося российского политического режима прибегают к разного рода терминам, выражающим его гибридный характер с явной авторитарной составляющей: «де- мократура» (Ф. Шмиттер и Т. Карл[166]), «делегативная демократия» (Г. О’Донелл[167]), «авторитарная демократия» (Р. Саква[168]), «режим-гиб

рид» (Л. Шевцова[169]), «выборная монархия» (И. Клямкин), «электоральная клановая система» (А. Лукин [170]) и т. п.

Теория Петра Штомпки. Польский теоретик П. Штомпка решился на разработку именно теории переходных состояний, имевших место в истории, и нынешних. Он назвал свою концепцию теорией культурной травмы [8]. Травмирующие перемены охватывают решительно все сферы общественного устройства и повседневную жизнь граждан. Люди утрачивают ранее накопленный капитал жизненного опыта и крайне болезненно это воспринимают, рушатся основания привычных символов, смыслов и значений социальной реальности, обесценивается накопленный прежде социальный капитал индивида, он становится своего рода банкротом[171].

Не все проигрывают в условиях социально-культурной травмы. Обладающие достаточным личностным и социальным ресурсом (связи) выигрывают. В России это не только «новые русские», но и «челноки», решившиеся бросить работу на предприятии, в институте или КБ, чтобы испытать себя в рискованном бизнесе. Но подавляющая масса россиян утратила свой жизненный ресурс, а заодно и денежные сбережения.

Штомпка выделяет шесть стадий травматического состояния, что вполне адекватно описывает постсоветские изменения в России. Прошлое состояние общества, благоприятствующее возникновению травмы. В России это состояние стагнации советской экономики, решительное экономическое и технологическое отставание от Запада, непомерный государственный долг и отсюда опасность утраты положения Великой державы при обесценивании ее экономического и военного потенциала. Таковы были главные объективные причины для «запуска» горбачевской перестройки. Травматические события как таковые, их содержание, существо травм. Например, денежная реформа и исчезновение накопленного в сберкассе, приостановка предприятий, возникновение безработицы, кризис системы здравоохранения и системы образования и пр. Противоречивые толкования прошлого, его символического осмысления, что является одним из факторов дезинтеграции общества наряду с социально-статусной дезинтеграцией. Так, опросы общественного мнения обнаруживают, что часть сограждан поддерживает предложение восстановить памятник Дзержинскому, а другая — убрать труп Ленина из Мавзолея на Красной площади. В проекте первого телеканала «Имя Россия» (ТВ назвало его «историческим выбором») из 12 выдающихся деятелей четверо - Александр Невский, Петр Столыпин, Александр Пушкин и ... Иосиф Сталин заняли лидирующие места большинством более полумиллиона голосов телезрителей.

Сегодня мы имеем и убежденных сторонников рыночных реформ, и столь же воинственных антикоммунистов, осуждающих советские порядки как кровавый режим, а победу в Великой Отечественной рассматривающих сквозь призму миллионов бездарно брошенных генералами на верную смерть солдат, в отличие от тех, кто видит в этой войне прежде всего героев и гениальных маршалов. Травматические симптомы как разделяемые большинством образцы поведения и общепринятые мнения в постобществе. У нас в ряду таких симптомов — нормализация (общеприемлемость) института взятки чиновнику, легитимация массовым сознанием проституции, всеобщая уверенность в том, что политики не думают о благе народа, что в обществе нет справедливости и т.

Травматологическая метафора акцентирует внимание не столько на особенностях институциональных структур, сколько на внутреннем психическом самочувствии граждан.

Системная концепция трансформации Т.И. Заславской[172]. В отличие от травматологической концепции Штомпки, Т.И. Заславская рассматривает проблему объектно и субъектно, исходя из того, что пост- коммунистические общества претерпевают качественное, типологическое изменение, причем различные социальные акторы по-разному представляют желаемый тип общества. Автор исходит из предпосылки, что трансформационные процессы в России не следует рассматривать в закрытом социальном пространстве, в котором теоретически заданы идеальные типы по ступеням социального прогресса: общества традиционные, современные и постсовременные. Необходимо анализировать реальные, часто противоречивые и возвратные изменения в открытом социальном пространстве, выделяя в нем три координаты-вектора: вектор институциональных преобразований, вектор социоструктурных изменений и вектор человеческого потенциала общества.

Институциональные изменения есть изменения в «правилах игры» — норм экономических и социальных взаимодействий; со- циоструктурные—это сдвиги в конфигурации социального расслоения по критерию продвижения к такой, которая позволяет каждому гражданину наиболее эффективно реализовать себя, а вектор человеческого потенциала логично завершает модель Т.И. Заславской, ибо фиксирует качество такого потенциала. Он состоит из четырех компонентов, а именно: социально-демографического (сейчас резко снижается), социально

экономического (занятость, качество рабочей силы), социокультурного (уровень образования, правосознание Я, культурные традиции и менталитет) и, наконец, инновационно-деятельностного потенциала.

ТИ. Заславская исходит именно из деятельностного понимания трансформационных процессов, и потому в центре внимания оказывается иерархия социальных субъектов (акторов), о чем мы говорили выше. Одни из акторов, образующие социоструктурные общности, властные «кланы», поколенческие когорты и другие практически деятельные компоненты социума, заинтересованы в либерально-демократическом реформировании общества, другие используют сложившуюся ситуацию в своих интересах и не намерены что-то серьезно изменять, а третьи призывают вернуться к прошлому (советскому или же к досоветскому)[173]. Имеет место многочисленный слой массовых групп, которые не способны адаптироваться в постсоветском пространстве, так как не обладают достаточными для этого ресурсами (здоровьем, знаниями, материальными возможностями и др.).

Концепция Татьяны Заславской, на мой взгляд, наилучшим образом систематизирует современные научные знания о социально-экономических и социокультурных трансформациях и, что особенно важно, эта концепция инструментальна: обладает богатым аналитическим потенциалом для исследования реальных процессов в целостной системе трансформирующихся обществ и, следовательно, — для построения экспертных сценариев ближайшего или более отдаленного будущего. Единственно, что необходимо также принять во внимание в дополнение к аналитически-прогнозному осмыслению — анализ миросистемных тенденций. Впрочем, это особая проблематика (См. разд. 6.3.).