§ 7. Деформация половых рефлексов

вых рефлексов (или безудержное удовлетворение полового аппетита) тормозится множеством безусловных и условных стимулов. Примерами их служат: смертная казнь и другие тяжкие наказания за недозволенную половую связь131.

Другие виды наказаний: общественное порицание, позор, потеря чести, религиозные эпитимии, с одной стороны, с другой стороны — правовые, моральные и конвенциональные рефлексы, устанавливаемые путем воспитания и «изнутри» тормозящие половые импульсы.

В своей совокупности эти стимулы представляют собой «узду», вводящую удовлетворение сексуальных импульсов в определенные каналы, указываемые нормами права и морали данного общества.

Революция, объявляя многих из таких тормозов «суевериями» и «буржуазными предрассудками», тем самым очень часто разрушает их. К тому же результату ведет она и прямо — изменением норм семейно-брачного права. Этому же благоприятствует и дикая революционная борьба, непосредственно стимулирующая половые центры, причем иногда ее влияние усиливается и чрезмерным потреблением крепких спиртных напитков132. См. соответствующие статьи в Библии, «Законах Ману», «Законах Хаммура- пи» и других древних правовых кодексах. См. также: Сорокин П. А. Преступление и кара. СПб., 1914. С. 365-366: WestermarckE. History of the human Marriage; Westermarck E. The origin and development of the Moral Ideas. London, 1908. Vol. I—II (ch. «Adultery»). Например, на душу населения приходилось спиртного:

Во время русской революции страсть к спиртным напиткам была столь огромна, что когда массы дорывались до винных погребов, то не отходили от них, даже когда в них начинали стрелять.

Угасание этих тормозящих рефлексов означает уничтожение «узды», сдерживавшей необузданность половых импульсов. Отсюда — рост половой вольности как функция многих глубоких революций.

Революции поверхностные, однако, могут не влечь за собой такого результата.

Мало того. Кровавая борьба, как основная деятельность в периоды революции, ведет не только к количественному росту половой вольности, но весьма часто придает ей характер садизма, удовлетворения полового аппетита с мучением и пыткой жертв. Садизм половой весьма близок к садизму победителя, мстящего своему врагу. Они в значительной степени могут замещать и стимулировать друг друга. Вот почему беспощадная борьба во время революции не может не оказывать своего влияния на половую деятельность человека и в указанном направлении.

Так как половые рефлексы менее вариабельны, чем многие другие, то их деформация в процессе революции наступает обычно позднее деформации других рефлексов (например, речевых, рефлексов повиновения, трудовых и т. д.), зато обуздание их совершается медленнее и труднее, чем нормализация других рефлексов. Часто, когда последние уже введены в нормальное русло, половые рефлексы оказываются еще не обузданными, продолжающими свое «буйство». Они отстают от многих рефлексов как в своем расторможении, так и в своем затормаживании. Таков результат, даваемый изучением ряда революций.

Перейдем к фактам.

Русская революция 1917-1923 гг.

Первым симптомом роста половой вольности здесь служат соответствующие речевые рефлексы (речи, статьи, агитация, книги и т. д.) большевиков. В речах и брошюрах г-жи Коллонтай, Лилиной-Зиновь- евой, г. Полетаева — помощника Комиссара Народного Просвещения — и многих других лидеров большевизма, вплоть до Луначарского и Ленина, не говоря уже о простых большевиках, брак и семья квалифицировались как буржуазное суеверие, как проявление «собственнических инстинктов» капитализма[116].

15-летних гимназисток был квалифицирован комиссаром просвещения, Лилиной-Зиновьевой, как вполне законное удовлетворение их половых и материнских потребностей. Это воззрение проводилось и проводится в «Союзах коммунистической молодежи», среди учащихся, где половая вольность не только не тормозится, а скорее поощряется. Эта проповедь «полового раскрепощения» кое-где (в Саратове, например, и в других местах) дошла даже до пропаганды обобществления женщин73*. Словом, характер речевых рефлексов, прививаемых населению, служит первым симптомом роста половой вольности.

Вторым — более важным симптомом — служит изменение законов о браке и разводе. Декрет от 20 декабря 1917 г. ввел такую свободу развода, что брак может быть расторгнут просто по заявлению одного из супругов. Этот декрет дает полную возможность сегодня жениться, через день разойтись и вступить в новый брак, короче говоря, представляет собой способ легализации всех случайных половых связей. О том же свидетельствует и изменение законов об аборте. Аборт из наказуемого деяния был сделан ненаказуемым. Сверх того, он разрешается по столь многим поводам, что не представляет никакого труда получить разрешение на аборт всякому желающему.

Третьим симптомом роста половой вольности служит само движение разводов за годы революции. Статистика говорит о небывалом повышении разводов, с одной стороны, об исключительно короткой продолжительности брачных союзов — с другой, о природе советского брака как легальной форме нелегальных и случайных половых связей — с третьей.

А все это, вместе взятое, свидетельствует об отпадении «узды», сдерживавшей половую вольность.

Рост числа разводов мы видим сразу же после опубликования декрета 20 декабря 1917 г. В Москве, в первые месяцы после его появления, разводы бешено растут, затем, когда главная масса разводов совершается — они обнаруживают тенденцию к снижению, но с 1920 г., насколько мне известно, снова поднимаются и остаются на исключительно высоком уровне.

Январь —              98

Февраль — 384 Март —              384

как раскрепощение 50% населения от великих буржуазных пут, от лицемерия,

обмана и т. д.

Апрель — 1053 Май —              980

Июнь —              804

Июль —              611

Август —              507

Сентябрь — 343 Октябрь — 436 Ноябрь —              384 134

В Петрограде в 1920 г. число разводов было равно 92,2 на 10 000 существующих браков, или 1 развод на каждые 16 заключаемых браков. Этот коэффициент — исключительно высокий и неизвестный раньше Петрограду.

Причем из 100 расторгнутых браков:

51,1% были продолжительностью менее 1 года,

17,8% — от 1 до 2 лет,

8,2% — от 3 до 4 лет,

32,9% — свыше 4 лет.

Из этих 51,1% расторгнутых браков:

11% были продолжительностью менее 1 месяца,

22% —              2 месяца,

25% —              6 месяцев,

43% — свыше 6 месяцев[117].

В провинциальных городах дело обстояло еще хуже.

В 1921 и 1922 гг. 1 развод приходился:

в Полтаве на каждые 4,9 заключенных браков, в Николаеве — на 3,9,

в городах Запорожской, Екатеринославской, Кременчугской и Подольской губерний — на 3,8[118].

Учитывая, что раньше в России 1 развод приходился на 470 заключаемых браков (в городах он был несколько выше), легко понять всю катастрофичность сдвига в этой области за годы революции[119].

Другими бесспорными симптомами «разнуздания» половых рефлексов являются многочисленные факты, доступные непосредственному наблюдению.

Почти с самого же начала революции народ заплясал в буквальном смысле слова. Начались бесконечные «танцульки»: танцульки с концертом, с митингами, танцульки после докладов, танцульки во время голода, тифа, расстрелов. Танцуют и по сие время. Вместе с танцульками — примитивно грубый флирт и. любовные объятия[120].

В полицейских участках, пишет сама «Правда» (21 июня 1923 г.), «в отделении для арестованных уборные общие для обоих полов.

Половая распущенность молодого поколения приобрела невероятные размеры, особенно среди коммунистической молодежи. Всякая узда здесь отпала. Большое количество 12-13-летних мальчиков и девочек в городах живут половой жизнью. Светские браки между ними, особенно в городах, стали обычным «бытовым явлением».

Некоторое представление — но и то слабое — дают хотя бы следующие цифры дефлорированных девочек, освидетельствованных в 1919 г. в «Центральном Распределительном Пункте» в Петрограде, откуда они распределялись по детским колониям, приютам и детским домам. Из всех девочек до 16 лет 96,7% оказались дефлорированными. Даже среди девочек до 10 лет процент дефлорированных был выше 10[121].

«Разврат среди малолетних, — пишет одна коммунистка, — растление детей, грандиозный процент венериков, разбитые жизни, исковерканные судьбы — вот результаты того тупика, в который вы зашли»[122].

Мудрено ли поэтому, что дети из колоний, приютов и т. д. не только жили и живут половой жизнью, но оказались в огромной своей части зараженными венерическими болезнями. На тысяче ежедневных фак

тов всякий внимательный наблюдатель может констатировать этот рост половой вольности.

То же самое, mutatis mutandis74*, относится и к взрослому населению. «Что делается в семьях? — пишет та же коммунистка. — Неправильно понятая свобода чувства зачастую переходит в разнузданность инстинктов. Заурядным явлением стал рабочий, живущий одновременно с дву- мя-тремя работницами, и работница, имеющая несколько мужей. Привязанности меняются как перчатки»[123].

Причем, любопытно было наблюдать изо дня в день это расторможение половых рефлексов с начала революции. Уже в первые ее месяцы поведение проституток на улицах Петрограда стало гораздо бесстыднее.

Революционный лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» стал их лозунгом в профессиональном смысле слова. Половые акты совершались чуть ли не на улице.

Браки и разводы — учащались. Семейные союзы стали распадаться. Моральное сознание в этой области — ослабляться. На помощь пришла соответствующая проповедь «полового раскрепощения» людей. Процесс захватил детей и молодежь; в итоге — та катастрофическая половая разнузданность, о которой свидетельствуют приведенные данные и все вышесказанное[125]. С переходом к «новой экономической политике» «проституция» сразу же выявилась. Сейчас улицы Петрограда и Москвы кишат проститутками. Еще больше их имеется в «скрытом виде» — служащих, машинисток и т. д., прирабатывающих себе на хлеб

насущный проституированием. За деньги стали продажными ласки гораздо большего круга женщин[126]. Словом, рост половой вольности достиг грандиозных размеров[127].

За последние год-полтора намечаются и некоторые симптомы ограничения этой разнузданности, например, в деревнях женщины для прочности брака начали требовать помимо брачного договора в Совете и церковного венчания. Практика накладывает кое-какие ограничения на беспредельную свободу разводов; намечаются новеллы, ограничивающие сам декрет о разводах, растет неодобрительное отношение к вольной половой жизни, возрождается половой стыд и т. д. Но процесс еще резко не выявился. Вероятно, нужно будет еще ряд лет, чтобы возродить отпавшие тормоза половой вольности.

Наряду с этим количественным ростом половой вольности довольно резко проявились половой садизм и половые извращения.

Начиная со зверских изнасилований женского батальона в дни Октябрьской революции большевиками75*, в течение этих лет, особенно в областях, охваченных гражданской войной, просто изнасилования и изнасилования, сопровождаемые садизмом, мучениями жертв, издевательствами над ними и половыми органами (вырезание женских грудей, ущемление мужских органов тисками, вырывание их, набивание в них травы, соломы, палок, прокалывание ножом и т. д.) — были не очень редким явлением; во всяком случае, несравненно более частыми, чем раньше.

Вместе с тем, надо полагать, что разнообразные половые извращения также возросли в значительной мере. Лично мне пришлось убедиться в этом в Петрограде по делу «клуба и общества гомосексуалистов». Власти предложили «Институту Мозга» исследовать их комиссией, созданной из представителей института (в лице академика Бехтерева, профессоров Протопопова, Мясоедова, меня и других), и по полученным материалам узнали о существовании обширнейшей организации гомосексуалистов, насчитывающей больше 100 членов. Ряд других фактов заставляет думать, что это явление не единично. Словом, русская революция вполне подтверждает выставленные нами положения.

Русская революция 1905-1906 гг.

В меньшей мере, но тот же факт повышения половой вольности имел место и здесь. Он выражался в десятках разных симптомов. Во-первых, в ряде явлений, подобных нижеследующему: «Во время октябрьских беспорядков (1905 г.) в Одессе хулиганы открыто на улицах, среди белого дня растлевали девушек, насилуя их “до смерти” по нескольку человек подряд, распарывали беременным женщинам животы» и т. д. 9 декабря в Москве толпа буквально раздела на улице двух курсисток[128]. Таких фактов газеты того времени печатали немало.

Помимо этих отдельных фактов, разнуздание половых рефлексов, особенно у молодого поколения, выявилось тогда в ряде более общих явлений. Во-первых, в появлении разнузданно-половых обществ и кружков, получивших специальное название «Огарки», во-вторых, в росте так называемых «афинских вечеров» в среде интеллигенции; в-третьих — в появлении на сцене «полового вопроса» и соответствующей литературы. В 1906-1907 гг. «половой вопрос» вместе с половыми излишествами — в речах, газетах, книгах, — сделался центральным пунктом общественного внимания и разговоров. Вся эта картина нашла свое отражение в художественных произведениях того времени, произведших сенсацию. «Санин» и «У последней черты» Арцыбашева, «Огарки» Скитальца, «Навьи чары» Сологуба, «Яма» Куприна, «Ярь» Городецкого, эротические рассказы Кузмина, Каменского, Гиппиус, Нагродской, эротические стихи Бальмонта, Брюсова и других — вот что тогда занимало умы и в то же время отражало действительность. Эротизм, проповедь свободной любви, дискуссии по половому вопросу заливали собой жур

фиксы гостиных, собрания религиозно-философских обществ, страницы газет, журналов и брошюр.

Словом, повышение половой вольности в эту революцию — факт, не подлежащий сомнению, констатированный современниками и документами той эпохи.

Французская революция 1870-1871 гг.

Ряд фактов дает основание полагать, что и здесь в известной степени разнуздание половых рефлексов (усиленное войной, но ослабленное голодом) имело место. Об этом говорит, во-первых, статистика проституции Парижа. Число проституток было: — 5938 — 5768 — 6372 — ? — 6007 [129]

Число их, как видим, в 1870 г. возросло. Правда, Коммуна постановила: «Suppression du Trafic odieux des marchands d’hommes»76*, но это постановление, по словам Lecour’a, осталось лишь «declarations empha- tique»77*, ибо в то же время полицейские «bureaux des moeurs»78*, как противоречащие «liberte de la femme»79*, были закрыты. В итоге — зло возросло гораздо сильнее, чем раньше[130].

О том же свидетельствует статистика внебрачных рождений Франции, показывающая их систематическое повышение с 1871 г. по 1873 г.

На 100 рожденных детей было внебрачных:

1870-1872 гг. были годами расторможения половых рефлексов, посему в 1871-1873 гг. они должны были дать повышение внебрачных рождений. С 1873 г. торможение половых рефлексов восстанавливается,

падает и кривая внебрачных рождений. В Пруссии, находившейся, как и Франция, в состоянии войны, но не имевшей революции, как видим, такого движения не замечается.

Обратимся к заявленным требованиям «разделения стола и ложа» (la separation de coups) и развода супругов (les divorces). Рассматривая диаграмму, приводимую Левассером, мы видим, что число их (demandes d’assistance judiciaire80*) в 1869 г. по сравнению с 1870 г. резко падает с 6000 с лишним до 3600, с 1870 по 1872 гг. идет непрерывный и резкий подъем: 3600 в 1870 г., около 4400 в 1871 г., около — 6100 в 1872 г., далее в 1873 г. подъема нет, в 1874 г. число их падает до 5700150.

Эти данные, вместе с описаниями историков и современников, довольно рельефно отмечающими рост половой вольности во время революции и Коммуны, дают основание полагать, что и здесь наше утверждение верно151.

Революция 1848 года

Во Франции «преступления против нравственности» (attentats aux moeurs), которых до сих пор были 100-200 ежегодно, в 1848-1849 гг. поднялись до 280-505.

«В Саксонии внебрачные рождения по сравнению со средней величиной за 10 предшествующих лет, были на 14-15% выше»152.

Принимая внебрачные рождения 1847 г. за 1000, в 1849-1850 гг. мы имеем повышение во всех странах, по которым прошла революция. С 1850-1851 гг. волна идет книзу. Это видно из нижеследующих цифр:

В ряде стран это расторможение сказалось и на движении разводов и отлучения от стола и ложа. В Саксонии на 100 браков приходилось разводов в: — 2,16 — 2,43 — 2,04 — 2,50 — 2,27154

То же наблюдается и во Франции, где с 1847 по 1848 гг. кривая их подает, а с 1848 по 1850 гг. — поднимается:

с 1837 по 1840 гг. на 1000 браков их приходится 2,1 с 1841 по 1845 — 2,7 с 1846 по1850 — 2,8

Равным образом, число подкидышей в революционные годы и ближайшие к ним также значительно повышается; это мы видим во Франции в 1830-1831 и 1849-1850 гг., в Австрии — в 1848-1850 гг.155 Все эти данные говорят определенно, что революция 1848-1849 гг. во всех охваченных ею странах сопровождалась ростом половой вольности.

Великая французская революция

Здесь это «разнуздание» было огромным. Начиная с 1790-1791 гг., оно шло crescendo и только во время Первой империи было заторможено.

Об этом говорит, во-первых, декрет о разводе 20 сентября 1792 г., предоставивший, с одной стороны, полную свободу развода (как и русский декрет 20 декабря 1917 г.), с другой — понизивший брачный возраст до 13 лет для женщин и до 15 лет для мужчин156. Во-вторых — громадный рост разводов. В течение первых 20 месяцев после издания декрета было 5994 развода, а в VI г. число их превысило число браков. В-третьих — колоссальный рост подкидышей. Число брошенных внебрачных детей,

мы и видим. Во Франции время с 1848 по 1851 гг. — время непрекращавшихся волнений, закончившихся coup d’etat Наполеона81*. Тот же результат мы получаем из цифр, указывающих процент внебрачных рождений. См. таблицу на с. 312 у Эттингена. Oettingen A. Op. cit. S. 154. Ibid. S. 331-335. Levasseur P. E. La population frangaise. Vol. II. P. 67.

не превышавшее в 1790 г. 23 000 в X г. превысило 63 000[132]. В-четвертых — колоссальный рост проституции за годы революции. До революции 1789 г. число проституток в Париже не превышало 20 000. За годы революции это число превысило 30 000. «Во время этой революции беспорядки и бесстыдства, произведенные в Париже проституцией, превзошли все, что может быть наиболее гнусного в этом отношении»[133].

В-пятых, прямые наблюдения современников. «13-14-летние дети вели себя так, что их слова и поступки в прежние времена были бы скандальными и для 20-летнего человека». «Узда половых инстинктов была ослаблена. Летом, в очередях, разыгрывались сцены человеческой животности и парижского озорства. Девки открыто занимались своим ремеслом. Издали слышался их разнузданный смех; в тени бульваров место для них было удобное; многие из них принесли свои матрацы и открыто предаются всякой мерзости. Мужчины. бросаются на женщин и обнимают их одну за другой.» «Сцены, происходящие в толпе (например, 5 октября) мало благопристойны»[134].

Не требуют описания оргии и сатурналии при празднествах «Свободы», «Богини Разума», больших выступлениях толпы и т. д.

После Термидора «молодежь разнуздывается и распущенность становится модной». «Наслаждению предавались, забывая обо всем». «Моды эксцентричны». «Античность в моде». Рядом с санкюлотами82* появляются «безрубашечницы». «Надо снять очень мало с женщин, чтобы они походили на Венеру Медицейскую». И иностранцы, и газеты констатируют полную «разнузданность нравов». «Семья разрушена». «Семейный котел опрокинут». «Женщины переходят из рук в руки». «Женятся последовательно на нескольких сестрах, даже на матерях жен». В низах — «Содом и Гоморра». «Непристойные книги — любимое чтение наших девочек», — пишут газеты. «Все приходят к выводу, что нет больше моральных устоев». Как и в России — народ безумно пляшет. «Танцульки» — без конца. «Танцуют всюду — в Кармах, где на стенах можно еще видеть кровь 116 расстрелянных священников, на кладбищах Сульпиция», в домах и на площадях и т. д.[135]

Даже в тюрьмах — царство Эроса. Сами тюрьмы получили название

«любовных». «Было без особого договора принято не обращать более внимания на законы общественных приличий. Беззастенчиво раздавались поцелуи, удовлетворялись самые горячие призывы». «Ищут земного рая, и сама ночь перед казнью превращается подчас в ночь свадебных любовных восторгов». В итоге — масса женщин из тюрем вышли беременными[136]. Словом, расторможение половых рефлексов полное.

При этом налицо громадный рост полового садизма. Примерами его могут служить факты вроде нижеследующих: цветочнице в Пале-Рояле толпа «запихала во влагалище сноп соломы, а потом ее голую привязали к столбу, к которому прибили ее ноги гвоздями, наконец ей отрезали обе груди и подожгли солому»[137].

В Марселе семь или восемь женщин были обнажены и им с гнусной жестокостью сожгли низ живота[138]. В больнице Сальпетриер83* перебили 30 женщин, «насилуя одновременно, как живых, так и мертвых»; в сиротском отделении «растлили массу маленьких детей». «Не поддаются описанию возмутительные по распутству сцены, происходившие при убийстве принцессы Ламбаль. У нее вырезали груди, потом вспороли живот и вытащили все внутренности. Один из убийц, вырезав половые органы, устроил себе из них искусственные усы». Развивается эпидемия обнажения женщин, битья розгами, с «хватанием за самые нежные части тела, с удовлетворением грязных инстинктов зверства и разврата»[139]. По мнению некоторых авторитетов, с этого именно времени «женщины высших и средних классов начали сшивать свои сорочки между ног». И после Термидора «садизм утончает наслаждение». Устраивают балы и танцульки, «на которых любимым зрелищем является изображение казни на гильотине». Любят танцевать в местах казни со следами крови казненных и расстрелянных и т. д. [140]

Было бы бесполезно приводить дальнейшие подобные факты. Дос

таточно лишь сказать, что недостатка в них не было. Все, наиболее гнусное и отвратительное, что может изобрести человек-зверь, все это имело место во время революции в размерах, безгранично превышающих нереволюционное время.

Русская революция XVII века

Современник Авраамий Палицын пишет: «Сердце трепещет от воспоминания злодейств: там, где стыла теплая кровь, где лежали трупы убиенных, там гнусное любострастие искало одра для своих мерзостных наслаждений. Святых юных инокинь обнажали и позорили. Были жены, прельщаемые иноплеменниками и развратом». «Красных же жен и девиц на много блуд взимаху и тако во многом сквернении нечиста умира- ху». «В объядение и пьянство велико и в блуд впадохом», и т. д.[141]

То же происходило и во время Нидерландской революции, начавшейся в 1566 г. При общем расторможении половых рефлексов и здесь при массовых убийствах «некоторых щадили, чтобы они глядели, как насилуют их жен и дочерей. Совершались чудеса зверства. Ни очаг, ни церковь не считались священными»[142].

По-видимому, в очень слабой мере, но все же некоторый рост половой вольности имел место и в Английской революции XVII века, что помимо прямых свидетельств, указывается и теми исключительно строгими мерами торможения и поднятия моральности, которые начали вводиться к концу протектората Кромвеля[143].

Нет надобности говорить, что в жакериях, особенно во французской, германской и чешской, и вообще во весь «смутный» период XIV — начала XV вв. во Франции, конца XV — начала XVI вв. в Германии и в период чешской революции — это расторможение, вместе с садизмом, имело место.

В чешской революции дело, как известно, дошло до того, что ряд сект — адамиты, николаиты84* и другие публично провозгласили общность жен, ходили нагими и т. д.[144]

Сходное наблюдалось и в коммунистическом «Новом Иерусалиме» Иоанна Лейденского.

Положение дел в революционной Франции конца XIV — начала XV вв. кратко описывается современником. «Unde cedes, rapine et nicendia, et hucusque spoliacionis ecclesiarum, violationis virginum, et quidquid rabies sacra — cenica excogitare potuisset, fuerat subsequenta» и т. д.[145]о/85*

В революционный период Италии XIII—XIV вв. «паломников грабили и убивали, монахинь насиловали, и не у кого было искать защиты». Во Флоренции, по словам современника, «нравственная распущенность не знала границ. Святость брака ставилась ни во что; богачи, ничем не стесняясь, покупали жен у бедных; это было таким обыкновенным явлением, что считалось чем-то вроде дозволенных законом торговых сделок»[146].

Римские революции

Здесь, начиная с Гракхов, «развод, который когда-то был в Риме неслыханным делом, сделался повседневным явлением». Даже образцовый семьянин Метелл Македонский говорил, что брак — «общественное бремя, которое, конечно, тяжело, но от которого патриот не должен уклоняться по чувству долга. Если бы могли это сделать, то, конечно, каждый из нас сложил бы это бремя с себя. Но природа устроила так, что и с женами неудобно жить, и обойтись без них нельзя»[147]. «Женщины почувствовали себя освобожденными не от одной опеки отцов или мужей. Любовные дела всевозможных разборов постоянно занимали всех. Балетные танцовщицы (mimae) могли поспорить с современными нам балеринами по разнообразию и виртуозности своего промысла. Но им существенный подрыв делал промысел дам аристократического круга. Любовные связи стали таким заурядным явлением в самых знат

ных семьях, что только необычайный скандал мог сделать их предметом особых сплетен.»[148]

«Газовые ткани, которые более обнажали, чем прикрывали формы тела, и шелковые одежды стали заменять старинное шерстяное платье не только у женщин, но и у мужчин»[149]. «Бывало, домохозяйка вращала рукой веретено, а в то же время не теряла из виду и горшка на очаге, — с горечью пишет современник Варрон, — теперь же дочь выпрашивает себе у отца фунт драгоценных камней, а жена у мужа четверик жемчуга. Бывало, в брачную ночь мужчина был безмолвен и смущен, теперь же женщина отдается первому красивому кучеру. Теперь за путешествующей дамой следует на виллу изящная толпа греческой лакейской сволочи и целая капелла». «Все добродетели исчезли, — зато царствуют богохульство, вероломство и сладострастие»[150].

Нет надобности приводить дальнейшие свидетельства историков. Рост половой разнузданности, оргий, маскулинизация и эмансипация женщин и феминизация мужчин, изменение брачного законодательства в сторону «освобождения» от брачного рабства женщин, половые извращения, падение святости брака и прочности семьи и т. д. — все это достаточно бесспорно установлено. И все это происходило как раз в революционный период, начинающийся примерно с Гракхов и кончающийся Августом. Словом, правильность нашей теории мы видим и здесь.

То же самое происходило и в греческих революциях, особенно ясно проявляясь в III — начале II вв., когда эти революции стали частыми.

Есть указания на этот рост половой вольности и в папирусе Ипувера. «Припомаженные и принаряженные новоиспеченные кавалеры и дамы сходились вместе, чтобы “восхвалять богиню Мерт”, другими словами, чтобы петь и веселиться»[151].

Возьмем великую персидскую революцию маздакистов, при Кобаде. Она, как известно, привела к прямому объявлению «коммунизации женщин» и осуществлению на практике этого постановления[152].

Сделанный обзор, полагаю, достаточен, чтобы признать наши положения правильными.

В революциях глубоких и крупных, вовлекающих в борьбу народные

массы, это разнуздание половых рефлексов приобретает резкий и массовый характер. В революциях неглубоких — оно ограничивается слоями активно сражающихся революционеров. Помимо глубины самой революции, величина разнузданности зависит и от степени наследственной и воспитанной прочности тормозных условных рефлексов. У народа с прочными тормозами, как у английского, она даже при длительной революции не достигает больших размеров; у народов с менее прочными тормозами (например, у русских и французов) — она принимает катастрофический характер. Но это различие в величине, а не в сущности. Последняя же тут и там состоит в тенденции ослабления тормозов половой вольности и в росте последней. Разнуздывая людей во многих отношениях, революция стремится «освободить» их и в этом.

Предоставляю апологетам революции петь ей дифирамбы и за этот вид «раскрепощения» людей. Лично я воздерживаюсь от участия в таком дифирамбе.